"Отон-лучник" - читать интересную книгу автора (Дюма Александр)

VI

Сияя от радости и счастья, Отон поднялся на ноги: на голове его красовалась выигранная шапочка. Волосы Елены почти коснулись его лица — впервые его овеяло дыхание женщины.

В простом зеленом полукафтане он казался стройным и гибким как молодой тополь, глаза его сияли от законной гордости, как у всякого мужчины, одержавшего первую в жизни победу. Юноша был так прекрасен, так горд своим счастьем, что князю Адольфу Клевскому вдруг подумалось, как хорошо было бы иметь на службе этого человека. И потому, повернувшись к Отону, который уже собирался спуститься с помоста, он проговорил:

— Подождите, юный мастер, надеюсь, на этом мы с вами не расстанемся.

— Всегда к услугам вашей милости, — отозвался молодой человек.

— Как ваше имя?

— Меня зовут Огоном, монсеньер.

— Так вот, Отон, — продолжал князь, — вы должны меня знать, раз явились на этот праздник. И вы, бесспорно, слышали, что слуги и приближенные считают меня добрым хозяином. Вы еще не поступили на службу?

— Я свободен, монсеньер, — ответил юноша.

— Итак, хотите поступить ко мне на службу?

— В качестве кого? — поинтересовался Отон.

— В том самом качестве, которое более всего подходит вашему сословию и мастерству, — лучником.

Отон улыбнулся. И улыбка его показалось загадочной толпившимся вокруг него зевакам, считавшим его простым лучником, хотя и весьма метким. Юноша уже намеревался ответить так, как подобало ему по праву рождения, но вдруг увидел в устремленных на него глазах Елены такое волнение и тревогу, что слова замерли у него на устах. Девушка умоляюще сложила руки, и Отон почувствовал, что гордость его тает при первом проблеске любви; повернувшись к князю, он промолвил:

— Я согласен. Елена так и просияла.

— Что ж, сказано — сделано, — продолжал князь. — С сегодняшнего дня вы у меня на службе. Вот вам задаток в подтверждение нашего уговора.

— Благодарю, монсеньер, — с улыбкой отвечал Отон, — у меня осталось еще немного денег, доставшихся мне от матушки. Когда они подойдут к концу, я попрошу вашу милость выплатить мне жалованье. Однако, коль скоро ваша милость так великодушны ко мне, я попрошу оказать мне иное благодеяние.

— Какое же? — осведомился князь.

— Я прошу принять на службу вон того бравого лучника, что стоит опершись на свой лук. Его зовут Герман, он славный товарищ, и мне не хотелось бы с ним расставаться.

— Хорошо, — согласился князь, — поди предложи ему место от моего имени и, если он согласится, отдай ему кошелек, от которого ты отказался, — быть может, он не такой гордец, как ты.

Отон, поклонившись, спустился с помоста и передал Герману предложение Адольфа Клевского вместе с кошельком. Тот с благодарностью принял и то и другое, и молодые люди немедленно присоединились к свите князя.

На сей раз руку принцессе подал не отец, а граф фон Равенштейн, испросивший этой чести и получивший ее. В сопровождении отца и будущего жениха Елена прошла по лугу к тому месту, где были оставлены кони. За лошадью Елены присматривал мальчик-паж, в чьи обязанности входило придерживать принцессе стремя, но сейчас он задержался в толпе зрителей, куда его притягивало вполне понятное любопытство.

Отон заметил его отсутствие и, забыв, что тем самым он может выдать себя, поскольку пажами и оруженосцами служили только дворяне, поспешил взять под уздцы лошадь принцессы.

— Похоже, мой юный мастер, — заметил ему граф фон Равенштейн, отстраняя его, — победа слишком вскружила тебе голову и ты забыл свое место. На сей раз мы тебя прощаем, поскольку намерение твое было добрым.

Кровь столь стремительно бросилась в голову Отону, что у него перед глазами поплыл красный туман, но все же он понимал: еще одно слово или жест с его стороны — и все пропало. Поэтому он застыл на месте, не проронив ни слова. Елена глазами поблагодарила его. С первого взгляда между ними установилось такое взаимопонимание и такая симпатия, точно они были близки друг другу с рождения.

Между тем появился слуга, который вел в поводу лошадь нерасторопного пажа. Следом за ним Отон и Герман двинулись к замку, когда их заметил князь.

— Отон, — обратился принц к юному лучнику, — умеешь ли ты ездить верхом?

— Да, монсеньер, — с улыбкой отвечал тот.

— Тогда бери лошадь пажа. Не годится победителю идти пешком.

Отон поклонился в знак признательности и готовности исполнить приказание, подошел к коню и, не касаясь стремени, так ловко вскочил в седло, что всем стало ясно — верховая езда была ему столь же хорошо знакома, как и стрельба из лука, величайшую ловкость и мастерство в которой он только что продемонстрировал.

Кавалькада тем временем продолжила свой путь к замку. Подъехав к воротам, Отон заметил прибитый над ними гербовый щит рода Клеве: на лазоревом поле резной серебряный лебедь в изумрудных морских волнах. Отон помнил, что лебедь этот был связан с древним преданием киевского дома, не раз слышанным им в детстве. Над воротами нависал тяжелый массивный балкон, именовавшийся балконом принцессы Беатрисы, а между ним и воротами красовалась скульптура начала тринадцатого века, изображавшая спящего рыцаря в лодке, влекомой лебедем. Та же геральдическая фигура в разных вариациях была изящно вплетена в орнаменты, украшавшие замковые постройки более позднего времени.

Праздник в замке продолжался до самой ночи. Как победитель состязания Отон оказался в центре всеобщего внимания. И пока князь пировал с гостями за роскошным праздничным столом, новые товарищи по оружию чествовали Отона, усадив его во главе стола. Один лишь Мильдар отказался принять участие в дружеской вечеринке.

На следующее утро Отону принесли полный костюм лучника с гербом князя. Юноша долго смотрел на эту ливрею: ливрея челядинца — она и есть ливрея, пусть даже это будет воинское снаряжение. Но при мысли о Елене он приободрился, снял купленный в Кёльне полукафтан, облачился в одежду, которую ему отныне полагалось носить.

В тот же день началась его служба в отряде, охранявшем башни и галереи замка. Юноша возблагодарил Небеса за счастливый случай — доставшийся ему пост находился на террасе, расположенной напротив окон замка; они были распахнуты навстречу лучам проглянувшего из-за туч солнца, и новоявленный страж надеялся увидеть Елену. Он не обманулся в своих ожиданиях: Елена и в самом деле появилась в окне вместе с отцом и графом фон Равенштейном. Они остановились поглядеть на молодого лучника, и Отону даже показалось, что знатные господа были заняты его скромной особой. И правда, они говорили о нем. Князь Адольф Клевский обратил внимание графа фон Равенштейна на отличный вид своего нового слуги, а граф фон Равенштейн указал князю Адольфу Киевскому, что у этого нового слуги, в нарушение всех Божьих и человеческих законов, волосы той длины, какая дозволялась лишь знатным господам. Людям же незнатным полагалось коротко стричься. Елена пыталась было замолвить слово — уж очень ей хотелось уберечь от ножниц роскошные золотые кудри понравившегося ей лучника, но князь, поразившись справедливости замечания, которое исходило к тому же от будущего зятя, ревностно следившего за соблюдением дворянских привилегий, отвечал дочери, что если позволить Отону такое отступление от традиций, то остальные лучники вправе будут возроптать.

А Отон и не ведал, какая опасность нависла в эту минуту над его роскошной шевелюрой, которую так любила его матушка. Он расхаживал перед окнами, жадно заглядывая в покои замка, ведь здесь жила та, кого он уже полюбил всем сердцем. Душа его то вскипала жаждой мщения, то таяла в мечтах о возможном счастье — так смертоносная змея обвивает подчас усыпанное сладостными плодами дерево. И когда воспоминание об отцовском гневе настигало его, то чело его омрачалось и словно темная туча застилала лучезарное сияние первой любви.

По возвращении из караула Огон наткнулся на ожидавшего его цирюльника; тот заявил, что прислан князем, чтобы остричь нового лучника.

Отон не поверил своим ушам. Он еще не отрешился от восторга недавней победы. Как тут поверить, что ему предстоит подобное унижение? Однако, хорошо поразмыслив, он понял, что распоряжение князя вполне закономерно: кто он такой в глазах вельможи? Простой лучник, пусть даже более меткий, нежели другие, но меткость эта ничуть не облагораживает безродного солдата. Лишь дворяне имели право не стричь волос — то была одна из первейших привилегий и отличий знатного сословия. Посему нашему герою следовало либо подчиниться, либо покинуть замок.

В те далекие времена молодые дворяне так дорожили своими кудрями, что Отон заколебался: ему казалось, что подобное унижение нестерпимо как для его личной чести, так и для чести всего его рода. К тому же, если он покорится, то сделается в глазах Елены обычным лучником, и лучше уж расстаться с девушкой, чем претерпеть подобное. Он еще предавался раздумьям, как вдруг появился князь, ведя под руку Елену.

Отон подался вперед, и Адольф Клевский остановился, видя, что юноша хочет к нему обратиться.

— Монсеньер, — проговорил Отон, — простите за то, что я обращаюсь к вашей милости с таким вопросом, но неужели вы и в самом деле приказали этому человеку остричь меня?

— Разумеется, приказал, — отвечал удивленный князь. — Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что ваша милость не упомянули об этом условии, когда предложили мне службу лучника.

— Я не оговорил этого, — возразил князь, — поскольку мне и в голову не пришло, что ты надеешься сохранить свою шевелюру, ведь она никак не пристала твоему званию. Разве ты знатный вельможа, чтобы носить длинные волосы подобно барону или рыцарю?

— И все же, — не отвечая на вопрос, настаивал молодой человек, — если бы я знал, что ваша милость потребует от меня такой жертвы, может статься, я отверг бы ваше предложение, как бы ни хотелось мне его принять.

— Еще не поздно поправить дело, мой юный мастер, — ответил князь, начинавший находить странной такую настойчивость простолюдина. — Но берегись, ничем хорошим это не кончится: первый же сеньор, через чьи земли ты пойдешь, может потребовать того же, но службы при том не предложит.

— Кроме вас, монсеньер, — отозвался Отон с презрительной усмешкой, которая повергла князя в полное изумление, а Елену заставила затрепетать, — никому, кроме вас, не удалось бы исполнить задуманное. Я ведь лучник, — продолжал он, положив руку на свой колчан, — и, как видит ваша милость, на поясе ношу жизни двенадцати человек.

— Ворота замка открыты, — промолвил князь, — ты волен уйти или остаться. Я своего распоряжения не отменю. Решай по своему разумению. Теперь ты знаешь условия и не можешь сетовать, что я хитростью заманил тебя на службу.

— Решение мое принято, монсеньер, — откликнулся Отон, поклонившись почтительно, но с достоинством.

В голосе его звучала такая непреклонность, что не оставалось никаких сомнений: решение и в самом деле было принято.

— Значит, уходишь? — осведомился князь.

Отон открыл было рот, чтобы ответить, но прежде чем произнести слова, которым суждено было навсегда разлучить его с Еленой, ему захотелось в последний раз полюбоваться девушкой, и тут он заметил слезинку, трепетавшую на ресницах принцессы.

— Так ты уходишь? — нетерпеливо повторил князь, не привыкший так долго ждать ответа от своих слуг.

— Нет, монсеньер, я остаюсь, — ответил Отон.

— Хорошо, — одобрил его князь, — я рад, что в тебе пробудилось благоразумие.

И он продолжил свой путь.

Елена не промолвила ни слова, она лишь с такой признательностью взглянула на юношу, что, когда отец и дочь скрылись из виду, Отон радостно повернулся к цирюльнику, ожидавшему, чем кончится дело:

— Ну что ж, дорогой метр, начинай!

Он повлек его по галерее до первой комнаты, в которой оказалась открытой дверь. Там он уселся и подставил голову бедняге-цирюльнику, ровно ничего не понявшему в том, что произошло у него на глазах. Однако это не помешало ему умело приняться за работу, для совершения которой он был прислан, так что через несколько минут белокурые кудри, так красиво обрамлявшие лицо юноши, выстилали каменные плиты пола.

Как ни велико было желание Отона во всем угождать юной принцессе, он, едва цирюльник удалился, с тоской устремил свой взгляд на валявшиеся на полу шелковистые кудри, припоминая, как любила играть ими его матушка. Но тут послышался легкий шорох в коридоре. Прислушавшись, Отон узнал шаги Елены. Хотя наш герой пошел на эту жертву ради любимой девушки, ему было стыдно предстать перед ней остриженным и он поспешил спрятаться в завешенную ковром нишу. Едва он успел скользнуть за ковровый полог, как в коридоре показалась Елена: она шла медленно, словно разыскивая что-то. Поравнявшись с распахнутой дверью, она взглянула на пол. Заметив разбросанные по плитам волосы, она огляделась по сторонам, затем, убедившись, что поблизости никого нет, остановилась, прислушалась — как видно, царившая вокруг тишина приободрила ее — и наконец робко скользнула в комнату. Там она быстро подобрала с пола прядь волос, спрятала ее у себя на груди и стремительно кинулась прочь.

Отон оцепенел. Затем, молитвенно сложив руки, он пал на колени в своем укрытии.

А два часа спустя граф фон Равенштейн неожиданно приказал своей свите готовиться к завтрашнему отъезду из Киевского замка. Челядинцы не уставали удивляться этому внезапному решению, но к вечеру среди княжеской прислуги разнесся слух, что, когда отец подступил к юной принцессе с вопросом, готова ли она выйти замуж за графа, Елена заявила, что скорее пострижется в монахини, чем станет графиней фон Равенштейн.