"Пещера Лейхтвейса. Том первый" - читать интересную книгу автора (Редер В.)

Глава 12 КОВАРНОЕ НАПАДЕНИЕ

Прошел месяц. Настала осень, и деревья герцогских лесов между Висбаденом и Бибрихом оделись в осенний наряд. Мох на земле покрылся толстым ковром из опавших желтых и красных листьев, сорванных с деревьев осенними бурями.

В хорошеньком домике герцогского старшего лесничего царило тоже осеннее и неприветливое настроение. В большой столовой, стены которой были украшены охотничими трофеями и оленьими рогами, лесничий Рорбек в сильном волнении шагал из угла в угол. У широкой кафельной печи сидели его очень моложавая жена Кристина и дочь Елизавета. Первая занималась чисткой брусники для варенья, а вторая чистила ружье отца, который только ей одной доверял эту работу.

Вблизи двери стоял старик Готхольд, один из помощников лесничего. Он только что закончил свой доклад.

— Значит, вы опять нашли свежий кровавый след в лесу? — досадливо спросил Рорбек.

— Да, — ответил Готхольд, почесывая затылок, — и смею вас уверить, что это, несомненно, был очень крупный самец, вот уж пятый за четыре недели.

— Ну как тут не злиться! — крикнул лесничий. — Если так будет продолжаться, то этот Лейхтвейс перебьет у нас всю дичь. Герцог злится и во время моего последнего доклада обвинял меня в том, что я слишком слабо преследую этого браконьера. Но как же мне с двумя помощниками поймать Лейхтвейса, когда этого не может сделать вся висбаденская полиция?

Рорбек в волнении погладил свою длинную седую бороду и даже не обратил внимания на то, что трубка его погасла.

— Вы пошли по кровавому следу? — спросил он.

— Да, пошли. Мы с рыжим Иостом оба шли по его следам. Хотя пятна крови и были тщательно засыпаны землей и мхом, мы все-таки проследили их почти до самой горы Нероберг. Но тут след пропал и, несмотря на все наши старания, мы уже не могли определить, куда браконьер затащил свою добычу.

— Ладно, можете идти. Приготовьтесь к ночи. Мы втроем — я, ты и Иост — обыщем сегодня весь лес. Быть может, нам повезет и Лейхтвейс попадется. Несдобровать ему тогда.

Вдруг Елизавета почему-то выронила из рук ружье, и оно упало с шумом на пол. Она нагнулась для того, чтобы поднять его, а может быть, и для того, чтобы скрыть свое внезапно побледневшее лицо. Имени Лейхтвейса было достаточно, чтобы смутить Елизавету. Она до сих пор не рассказала родителям о своем приключении в лесу и о том, что разбойник, застав дочь своих врагов в лесу спящей, даровал ей жизнь. Какое-то странное чувство заставило ее молчать. Пропажу двуствольного ружья она объяснила тем, что будто бы преследовала лисицу и уронила ружье в реку.

Когда старик Готхольд вышел из комнаты, лесничий подошел к жене и дрожащим голосом проговорил:

— Кристина! Ничего не поделаешь, я должен поделиться с тобой моими заботами. Один я этого больше не вынесу. Двадцать пять лет мы с тобой счастливо прожили в этом доме, но теперь, кажется, приближается час, когда придется уйти отсюда.

Кристина оставила корзину с ягодами и в ужасе взглянула на мужа. Елизавета вскочила и дотронулась рукой до плеча отца.

— Этого быть не может, отец! — воскликнула она. — Кто же может прогнать нас отсюда?

— Тот, кто на это имеет право, — мрачно ответил лесничий. — Герцог! Словом, дело вот в чем: он считает меня ответственным за преступления этого разбойника Лейхтвейса. Он требует, чтобы я в течение ближайших шести недель узнал, где он скрывается, и задержал его. Если это мне не удастся, то он лишит меня должности.

— Но ведь это несправедливо! — воскликнула Елизавета. — Пусть герцог считает в этом ответственной свою полицию, но не тебя.

— Я тоже не понимаю, чем объяснить странное обращение герцога со мной, — заметил Рорбек, — прежде он всегда был милостив и добр ко мне. Еще месяц тому назад он называл меня своим верным слугой, а теперь он еле разговаривает со мной.

— Тебя оклеветал кто-нибудь! — воскликнула Кристина. — Почем знать, быть может, какой-нибудь негодяй домогается твоего места.

— Да, льстецов и негодяев теперь много развелось при дворе, — отозвался Рорбек, тяжело вздыхая.

— Господи, — вдруг проговорила Кристина, выглянув в окно, — вот идет Риго, камердинер графа Батьяни, вероятно, за ответом насчет предложения, которое он сделал Елизавете.

— Не в добрый час он пришел, этот подлый цыган, — проворчал лесничий. — В прошлое воскресенье я охотнее всего выбросил бы его из окна, когда он дерзнул заговорить о своей любви к Елизавете и выразил желание жениться на ней. Но на всякий случай я предварительно хотел спросить Елизавету. Быть может, она на самом деле влюбилась в этого венгра. Что ты скажешь на это, дурочка?

— А скажу я, — ответила она улыбаясь, — что в жизни еще не видела такой отвратительной физиономии.

— По физиономии судить нельзя, дитя мое, — вмешалась ее мать. — Вот помощник отца рыжий Иост тоже не слишком красив собою, а все-таки он служит у нас безукоризненно целый год.

— Рыжему Иосту я тоже не доверяю, — решительно заявила Елизавета. — А ты, отец, скажи этому Риго, что я скорее готова утопиться, чем сделаться его женой.

— Вот это отлично! — воскликнул Рорбек и нежно погладил свою дочь по голове. — Цыган пусть берет себе жену из венгерской пусты, а здесь у нас ему делать нечего. А вот и он сам.

Дверь отворилась, и Риго, камердинер графа Батьяни, в лучшей своей ливрее, вошел в комнату. С притворной вежливостью он приветствовал семью лесничего и жадно взглянул на хорошенькую Елизавету.

— Вы пришли за ответом? — холодно произнес Рорбек. — Извольте. Моя дочь отказывается от чести быть вашей женой.

Цыган как-то неестественно усмехнулся.

— Вы, вероятно, шутить изволите, — сказал он. — Рассудите сами, что вы выигрываете, когда я буду вашим зятем. Мой хозяин, граф Батьяни, правая рука герцога, а я правая рука графа. Мало ли что может случиться. Ведь и вы можете подвергнуться опале. А жаль было бы лишиться насиженного местечка.

— Вот оно в чем дело, негодяй! — крикнул лесничий и схватил цыгана за грудь.

Цыган так и присел. Рорбек продолжал трясти его изо всей силы.

— Теперь я понимаю, в чем дело, — хрипло проговорил он. — Ты и твой господин, граф Батьяни, оклеветали меня перед герцогом. Вы оба виноваты в том, что мне придется покинуть насиженное место, лишиться заработка и скитаться по белу свету. Имей в виду, проклятый цыган, что я, хотя и не могу предотвратить твоих козней, но выпорю тебя, как собаку, если ты хоть только раз появишься в моем доме или вблизи него. А что касается твоего господина, о котором идет тоже не совсем лестная молва, то с ним я тоже сумею рассчитаться.

Он толкнул дрожавшего всем телом Риго с такой силой, что тот отлетел к двери. Риго с трудом поднялся на ноги. Черные глаза его зловеще сверкали, и он побледнел как полотно.

— За это вы поплатитесь! — прошипел он, оскалив зубы. — Вы вместе с вашей гордой дочкой когда-нибудь еще будете благодарить меня за то, что я брошу вам корку хлеба. Подлые рабы, недостойные удара сапога моего господина. Я расскажу ему все, что вы говорили о нем. Я заварю такую кашу, что вы не расхлебаете ее во всю вашу жизнь.

Рорбек подскочил к стене, схватил ружье и крикнул:

— Вон отсюда, подлый цыган! Или я всажу в твое поганое тело столько дроби, что тебе не выковырять ее во всю жизнь.

Жена его, Кристина, быстро вскочила и отвела ружье в сторону.

— Ради Бога, что ты делаешь, Рорбек? — воскликнула она. — Неужели ты из-за такого негодяя хочешь сделаться убийцей? Разве ты забыл о нас с Елизаветой?

Но Рорбек только усмехнулся и показал в окно на мчавшегося изо всех сил в лес цыгана.

— Да ведь ружье вовсе не заряжено, — сказал он, — но, как видишь, довольно и не заряженного ружья, чтобы прогнать такого мерзавца. Теперь мы от него раз и навсегда избавились, а что касается его угроз, то я их не боюсь. Однако мне есть захотелось после этой истории. Давайте ужинать.

Маленькая семья уселась за большой дубовый стол. Елизавета произнесла краткую молитву, и все, в том числе и Готхольд с рыжим Иостом, начали ужинать. Ужин состоял из черного хлеба, простокваши, свежего масла, яиц и ветчины. Все ели с большим аппетитом. Лесничий и семья его не подозревали, что в последний раз так мирно ужинают все вместе в этом доме. После ужина лесничий закурил трубку.

Вдруг кто-то постучал, и в дверь вошел Илиас Финкель, ростовщик из Франкфуртского Гетто. С подобострастной любезностью приветствовал он лесничего, поклонился жене его и кивнул головой Елизавете, которая пододвинула ему стул.

— Чем вызвано ваше столь неожиданное посещение? — спросил Рорбек.

Илиас Финкель вынул из-под полы своего длинного лапсердака тяжелый кожаный кошелек.

— Ведь вам известно, что я купил на сруб на последних торгах целую партию молодых сосен, — сказал он, — и за это должен уплатить в герцогскую казну тысячу двести талеров.

— Да, но вы обязаны уплатить деньги только после приемки леса.

— Знаю, — подтвердил Финкель, — но у меня сейчас имеются наличные деньги, и я думал, что у господина старшего лесничего они скорее будут в сохранности, чем у меня. Ну а потом, сами знаете, за наличный платеж полагается маленькая скидка.

— О скидке не может быть и речи, — резко произнес лесничий. — Если вы рассчитывали на это, то забирайте ваши деньги назад.

Илиас Финкель тяжело вздохнул, он надеялся на то, что за платеж наличными деньгами сорвет маленькую дополнительную скидку, и вдруг эта надежда не оправдалась. Тем не менее он высыпал на стол деньги.

Глаза рыжего Иоста, наблюдавшего за этой сценой, вдруг расширились и приняли жадное выражение. Рорбек пересчитал деньги, положил их обратно в кожаный мешок, завязал его и запер в ящик своего письменного стола, стоявшего вблизи окна. Рыжий Иост следил за каждым его движением.

Рорбек сел за стол, чтобы написать расписку, а жена его Кристина обратилась к Финкелю с вопросом:

— Как поживает ваша дочь Роза?

— Дай ей Бог здоровья, — ответил Финкель, поглаживая свою длинную седую бороду. — Она моя гордость, она радует меня каждый день.

— Да, она славная девушка, — подтвердила Кристина. — И несмотря на то, что она еврейка из Гетто, я всегда рада, когда она заходит к моей Елизавете. Почему-то она давно уже не была у нас.

— Не правда ли, — вмешалась в разговор Елизавета, — слухи о том, что ваш сын Натан погиб при пожаре вашего дома, не оправдались?

Финкель медленно покачал головой.

— Мой сын Натан умер, — произнес он глухим голосом, — он сгорел, и даже праха его я не нашел.

Тут встал Рорбек, чтобы передать Финкелю расписку. Елизавета с матерью отошли к окну, и девушка прошептала:

— Знаешь, матушка, или Финкель не говорит нам правды, или он не знает ее. Его сын Натан вовсе не умер. Он жив, я это хорошо знаю.

Кристина в недоумении взглянула на дочь.

— На другой день после пожара в Гетто, — продолжала Елизавета, — я была в лесу и собирала ягоды. Вдруг я увидела Натана Финкеля и с ним какого-то высокого человека в одежде священника. Они перешептывались о чем-то, но я хорошо слышала, как священник сказал Натану: «Не бойся, Натан, я защищу тебя от мести твоего отца и спрячу тебя в такое место, где тебя не найдут ни он, ни его шпионы».

— Тише! — шепнула Кристина. — Не говори никому об этом. Евреи с фанатичной ненавистью преследуют тех, кто отказывается от их веры.

Илиас Финкель распрощался, и вскоре послышался скрип колес телеги, на которой он возвращался во Франкфурт.

Спустя полчаса после этого лесничий со своими двумя помощниками вышел из дома. Он предупредил жену и дочь, что вернется лишь на рассвете, так как намерен в эту ночь разыскать разбойника Лейхтвейса и арестовать его. Мать и дочь вскоре после этого легли спать. Но прежде чем лечь в постель в своей маленькой комнатке под крышей, Елизавета опустилась на колени, сложила руки и произнесла горячую молитву:

— Господи! Не дай ему попасть в руки врагов, защити его и сохрани от пуль! Всели в него дух раскаяния и заставь его отказаться от своего преступного ремесла, чтобы он мог честным трудом приносить пользу своим ближним.

За кого молилась Елизавета? За Лейхтвейса, которого она, сама того не осознавая, горячо любила.

Рорбек со своими помощниками шел по лесу.

— Ребята! — произнес он. — Если мы сегодня поймаем этого Лейхтвейса, то каждому из вас я дам по двадцать пять талеров награды. Вы знаете, что мое слово свято.

Рыжий Иост надвинул шапку на самые глаза.

— Не лучше ли будет, — сказал он, — если мы разойдемся в разные стороны и условимся встретиться у подножия Нероберга? Таким образом мы уже не пропустим Лейхтвейса.

— Я останусь при вас, хозяин, — отозвался старик Готхольд. — Хозяйка строго-настрого приказала мне не отлучаться от вас ни на шаг, и потому я вас одного не оставлю.

— Что ж, оставайся со мной, — разрешил Рорбек. — А ты, Иост, обойди кругом «Лисьей норы» в сосновой роще. Затем мы встретимся у Нероберга.

Рыжий Иост кивнул головой и скрылся в густой чаще. Спустя четверть часа он дошел до так называемой «Лисьей норы». Это был старый, полуразвалившийся трактир. Никто в нем не жил, сквозь дырявую крышу свободно пробивался дождь и снег, а на полу, между прогнившими половицами, росла сорная трава.

Рыжий Иост остановился и издал звук, похожий на крик совы. Из трактира послышался ответный сигнал. Затем в дверях, полузаросших бурьяном, появился цыган Риго. Осторожно оглянулся он по сторонам, а потом дал рыжему Иосту знак подойти.

Они вошли в лачугу и сели вблизи развалившейся старой кафельной печи.

— Старик ушел? — шепотом спросил Риго.

— Да, он вышел вместе со мной, — ответил рыжий Иост, — теперь мы можем начать действовать. Когда старик дома, я ни за что не рискну произвести взлом.

— Куда он спрятал жидовские деньги?

— В ящик своего письменного стола, я это хорошо видел.

— Ящик надо взломать, инструменты у меня есть. Готхольд тоже ушел вместе с ним?

— Да, его тоже нет дома. Положим, с ним мы справились бы без труда.

— Когда вернется лесничий?

— Не раньше рассвета, — ответил рыжий Иост. — Он помешался на том, чтобы пристрелить Лейхтвейса именно сегодня ночью, и так или иначе решил поймать его.

— Это было бы единственное спасение для него, — с ехидной улыбкой проговорил Риго. — Я-то ведь знаю, в чем дело. Герцог заявил ему, что он должен или поймать Лейхтвейса в течение шести недель или оставить свое место.

— Нам до этого нет дела, — отозвался рыжий Иост. — Пусть он там убивает, кого хочет, лишь бы мы сегодня ночью достали жидовские деньги, которые Рорбек получил для сдачи в кассу герцога.

— Эти деньги нас не минуют, — проговорил Риго, закуривая свою короткую трубку. — Но я преследую в доме лесничего еще и другую цель. Когда мы покончим дело с деньгами, то я навещу еще прекрасную Елизавету. Черт возьми, она не приняла моего предложения. Что ж, она сделается сегодня же ночью если не моей женой, то любовницей моей. Я должен добиться этого во что бы то ни стало. Я безумно люблю ее.

— Берегись, Риго, — сказал Иост. — Мне Елизаветы не жалко, но предупреждаю тебя, она стреляет довольно метко. Она, пожалуй, скорее угостит тебя пулей, чем поцелуями.

— Не беспокойся. Я справлюсь с ней.

— А если она на другое утро расскажет отцу, кто ворвался в дом?

— Не скажет она ему ничего. Она слишком стыдлива и будет молчать относительно того, что произойдет сегодня в ее спальне. Но теперь двинемся в путь, Иост. Мне не терпится. Добыча нам предстоит хорошая… И деньги, и наслаждение любовью.

Оба негодяя вышли из «Лисьей норы» и направились к дому лесничего. Они не успели еще далеко отойти от развалин, как из-за кафельной печи в «Лисьей норе» поднялся какой-то рослый мужчина.

— Негодяи! — прошептал он. — Подлый цыган, ты хочешь оскорбить невинную девушку? Ты жестоко ошибся в расчете. Лейхтвейс сумеет защитить бедную Елизавету.

И, действительно, то был Лейхтвейс. Он подслушал беседу негодяев. Быстро прошел он через лес к дому лесничего. Этот дом был хорошо известен ему.

Состоя в должности герцогского курьера, он не раз бывал в доме Рорбека по делам службы и хорошо знал, где находится комната Елизаветы. Он хотел предостеречь ее, а для этого ему надо было увидеться с нею с глазу на глаз.

Дойдя до ограды, окружавшей дом лесничего, Лейхтвейс перелез через нее и взобрался наверх до окна той комнатки, где спала Елизавета. Яркий свет луны озарял всю местность и облегчал ему работу. Он вырезал маленьким алмазом стекло в окне, просунул руку внутрь и открыл задвижку. Затем он взобрался на подоконник и спрыгнул в комнату. Неслышными шагами подошел он к постели, на которой во всей своей невинной красоте спала Елизавета.

Одеяло сползло вниз, и Лейхтвейс увидел прелестное тело невинной девушки, покрытое лишь легкой полупрозрачной рубашкой. Поневоле он залюбовался спящей девушкой. Но в нем не было ни малейшего нечистого желания, так как он в это время думал только о своей Лоре, своей любимой жене, скрывавшейся вместе с ним в пещере и владевшей безраздельно всеми его помыслами.

— Елизавета, — шепотом произнес он наконец. — Елизавета, проснись!

Молодая девушка встрепенулась. Она приподнялась на постели и сквозь сон взглянула на Лейхтвейса.

— Странно, — прошептала она, — как ясно я еще вижу все, виденное мною во сне. Мне снился Лейхтвейс, я говорила с ним, умоляла его отказаться от опасности, преступной жизни, и вот я вижу его теперь перед собою. Он стоит передо мною, точно живой.

— Проснись, Елизавета, — сказал Лейхтвейс. — Я здесь наяву. Я, Лейхтвейс, разбойник!

Она вскрикнула и тотчас же закрылась одеялом до самой шеи.

— Не бойся, Елизавета, — продолжал Лейхтвейс, — я пришел не для того, чтобы обидеть тебя, а напротив, чтобы предотвратить большое несчастье. Доверься мне, Елизавета, поверь моему слову. Я хочу спасти тебя от козней негодяя.

— Я верю тебе, — ответила Елизавета. — Ты лгать не умеешь, Лейхтвейс.

— Позволь мне спрятаться под твоей кроватью, — торопливо прошептал он, — а потом усни и спи спокойно, как будто тебя охраняют ангелы Господни. Клянусь, что тебя никто не тронет, ни я, ни кто-либо другой.

— Что все это значит? Что скажут мои родители?

— Они будут благословлять меня, когда узнают, в чем дело. Торопись, времени терять нельзя. Я уже слышу, как они возятся там внизу. Ложись, Елизавета, а все остальное предоставь мне.

Лейхтвейс лег на пол и спрятался под кроватью Елизаветы.

Цыган Риго и рыжий Иост наполовину уже исполнили свое преступное намерение. Они беспрепятственно вошли в дом, так как собаки не залаяли. Они хорошо знали Иоста, который всегда кормил их. Затем преступники пробрались в комнату и, посредством отмычки, которых у цыгана имелась целая коллекция, открыли ящик письменного стола, в котором лежал мешок с деньгами. Вынув его, они тут же поделили добычу. Затем они тщательно заперли ящик, так что совершенно не было заметно, что кто-то открывал его.

— А теперь я пойду к своей невесте, — пробормотал Риго, — устрой так, Иост, чтобы входная дверь осталась открыта.

Иост обещал исполнить эту просьбу.

Риго снял башмаки и передал их своему сообщнику, а сам в одних чулках поднялся наверх по лестнице. Дверь спальни Елизаветы была заперта. Но цыган этим не смутился. Он и тут пустил в ход отмычку, осторожно открыл замок и вошел в комнату. Подобно хищному зверю он подкрался к кровати. Елизавета, казалось, крепко спала.

Цыган дрожал всем телом от волнения.

— Теперь она в моей власти, — прошептал он, — я говорил этому старому дураку, лесничему, что я добьюсь своего не тем, так другим путем.

Он подошел еще ближе и наклонился к Елизавете, чтобы поцеловать ее. Но вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его за ноги. У него на лбу выступил холодный пот. Что за таинственная сила скрывалась в этой комнате и помешала ему исполнить его гнусное намерение? Суеверному цыгану вдруг вспомнились все когда-либо слышанные им рассказы о привидениях и призраках.

Кто-то сильно дернул его за ноги, и он растянулся на полу. В то же время Лейхтвейс наступил ему коленом на грудь и схватил за горло.

— Подлый трус, — прошипел разбойник. — Ты прокрался в комнату девушки с целью похитить у нее самое дорогое, что у нее есть, — ее девичью честь. Погоди, я тебя проучу!

Риго не мог произнести ни одного слова, до того он перепугался. А Лейхтвейс поднял цыгана на ноги и приказал дрожавшей от страха Елизавете не вставать с постели и не беспокоиться. Затем он вынул из кармана веревку и сделал петлю, накинул ее на шею цыгана.

— Рано или поздно тебя все равно повесили бы, мой милый, — насмешливо проговорил он. — И если я исполню это теперь, то избавлю тебя по крайней мере от суда и пыток.

— Боже милосердный! — взмолился Риго. — Неужели вы меня хотите…

— Повесить! Да, мой друг, я намерен это сделать. Я давно уже придумал для тебя наказание, так как ты во всем потворствовал этому негодяю, графу Батьяни. Когда я стоял у позорного столба и твой господин издевался надо мной, ты ведь хохотал. Теперь настала моя очередь посмеяться, мой милый, и я буду хохотать, когда ты будешь болтаться на веревке.

Прежде чем обезумевший от ужаса цыган успел произнести слово или оказать сопротивление, Лейхтвейс прикрепил другой конец веревки к оконному переплету.

— Сжальтесь! — крикнул Риго. — Сжальтесь надо мною!

— Умри, негодяй! — ответил Лейхтвейс и вытолкнул цыгана за окно.

Риго повис между небом и землей.

— Лейхтвейс! Что вы сделали? — вскрикнула Елизавета. — Это слишком суровое наказание.

— Я хочу избавить страну от злодея, — произнес Лейхтвейс, — и, кажется, мне это удалось сделать. Как он извивается! Как лицо его перекосилось! Рот широко открылся… глаза вылезли из орбит, а теперь… черт возьми, что это?

Прогремел выстрел, и тело цыгана свалилось вниз. Чья-то меткая пуля перебила веревку.

— Подлец! Он живуч как кошка! — крикнул Лейхтвейс. — Вон он бежит как заяц. Прямо в лес. Ему удалось спастись от верной смерти.

Цыгана спас рыжий Иост. Когда он увидел, что цыган повис на веревке, он сообразил, что надо спасти его, так как иначе ему самому грозила гибель. Он прицелился и выстрелил. Пуля попала в цель. Риго благополучно свалился на кучу свежего сена, так что не повредил себе ничего. Вместе с Иостом он скрылся в лесу.

— Если мне и не удалось наказать этого негодяя, — обратился Лейхтвейс к Елизавете, — то я все-таки помешал ему исполнить свое гнусное намерение. А теперь прощай, Елизавета. В другой раз запирай получше свою дверь и скажи твоему отцу, чтобы он, вместо того, чтобы разыскивать в лесу Лейхтвейса, получше сторожил свой дом, так как иначе могут похитить счастье его дочери.

— Благодарю, от всей души благодарю, Лейхтвейс! — воскликнула Елизавета, протягивая к нему обе руки.

Он крепко пожал их, а потом быстро отвернулся. Ему показалось, что он слышит на лестнице шаги.

— Прощай, Елизавета! Мне пора уходить, — сказал он и открыл дверь.

— Стой! — раздался громовой голос. — Боже! Разбойник Лейхтвейс здесь, в спальне моей дочери. А я его ищу в лесу. Ни с места, негодяй! Иначе я пристрелю тебя.

Лейхтвейс не успел схватиться за свое ружье и остановился как вкопанный. Он увидел перед собой дуло двуствольного ружья Рорбека, за спиной которого стоял старик Готхольд и рыжий Иост, тоже с ружьями на прицеле. В течение целой минуты все молчали. И только было слышно, как Елизавета прошептала:

— Теперь все пропало.