"Император открывает глаза" - читать интересную книгу автора (Колосов Дмитрий)

1.5

Острова близ Иллирии издревле пользовались дурной славой. Еще во времена Кипсела в адриатических бухтах обустроились пираты, дерзкие молодцы, дикие обличьем и сердцем. На легких суденышках – человек по полсотни на каждом – эти молодцы охотились за неосторожно приблизившимися к живописным берегам купцами. Едва лишь коринфский или тарентийский навигатор начинал подумывать о том, чтобы причалить к суше и набрать воды, как из-за какого-нибудь ничтожного островка без имени и прозвания выскакивали узкобортные лодки, набитые уродливыми, истошно вопящими людьми. И нужно было что есть сил налегать на весла, ибо в противном случае можно было расстаться не только с кораблем и грузом, но и с собственной шкурой. И бледный, как мел, триерарх что есть мочи кричал келевсту, чтобы тот подстегнул фебиов. И матросы карабкались на мачту, дабы попытаться поймать слабый ветер, а немногочисленные воины спешили к бортам. И благодарение богам, если они вмешаются! Если Посейдон ударит быстрой волной или Зевс пошлет на подмогу стремительного Эола. А если нет, то запоют стрелы и ударят мечи о мечи. И сотня лихих головушек отправится на корм местным крабам, и ни купцу, ни его спутникам больше не увидеть родных очагов, жен и детей. Дурные места. Дурные! Но изобильные и прекрасные. И потому-то тянуло сюда человека. Тянуло с давних пор…

Тянет и сейчас. Особенно с тех пор, как железная калига Римских легионов придавила Апеннины. Кому-то это пришлось не по вкусу. Но, как верно замечено, что плохо одним – хорошо Для других. Пришедшее на берега Италии успокоение оживило торговлю. Все чаше эллинские, македонские, а то и сирийские купцы заходили в ласкающие взор воды Адриатики. Все чаще появлялись здесь и римские корабли. А значит, есть добыча у пирата!

Иллирийские корсары, дикие обликом и сердцем, заслуживают отдельной книги. В нашей же истории они лишь эпизод, ибо пришло время других героев, но эпизод занимательный. Звезда иллирийцев взошла во времена, когда погрязли в хаосе междоусобиц и войн Македония и Эпир, равно претендовавшие на власть на Адриатике. Увлекшимся битьем горшков соседям было не до теплого моря, и иллирийцы воспользовались этим. Как-то незаметно, не за день и не за два, они покинули укромные гавани и вышли на морские просторы. Но вышли не за тем, чтоб торговать. Почтенное занятие торговлей иллирийцы недолюбливали по той простой причине, что торговать им было нечем, благо имели они лишь самый хлеб насущный, да еще немного рыбки и винца к этому хлебу. Но и вкусно покушать, и славно одеться иллирийцы, как и все прочие обитатели мира любили. Потому-то они и открыли охоту сначала на одинокие корабли, потом на морские караваны, а потом и на прибрежные города.

Неблагородное, скажете, дело?

Еще как благородное! Сам Одиссей, некогда правивший неподалеку, на Итаке, не брезговал добычей с морского разбоя. Сам Одиссей, исчезнувший в никуда.

А сколько иных имен, прославленных словесами Гомера иль старика Геродота! Геракл, Ахиллес, Аякс – едва ли кто считал неприличным опасное ремесло волка морей. А Поликрат, оспаривавший счастье у самих бессмертных богов! Так, что ни говорите, обитатели Средиземноморья, именовавшегося в те времена Ойкуменой, не видели в пиратском промысле ничего постыдного, хотя и не считали его почетным, как во времена Моргана или Дрейка. Они просто считали это занятие ремеслом и соответственно к сему ремеслу относились – как к работе, дающей хлеб и вино, чрезмерным морализаторством себя не отягощая. Никто, ни один – ни египтянин с финикийцем, ни грек или сириец, ни обитатель богом затерянной на задворках мира Иллирии…

Афон, достойный вождь иллирийцев и первейший из местных пиратов, объединил собратьев по ремеслу и превратил морской разбой в доходный промысел. Начал сей достойный искатель приключений вполне скромно – с ограбления купцов, да разорения эпирских и греческих берегов. Но аппетиты росли, как росла и уверенность в силе пиратской ватаги. Очень скоро Афон ощутил силу, чтобы заявить о себе во всю иллирийскую глотку. Не имея особых пристрастий ни к македонянам, ни к этолийцам, ни к ахеянам, Афон избирал врага и друга, руководствуясь прагматичными соображениями. Тот, кто платил, становился другом, у кого не было денег на то, чтобы стать тем, кто платит, становился врагом. А так как вожделенное злато есть предмет непостоянный и преходящий, враги и друзья Агрона частенько менялись местами. В общем, все было правильно, все было хорошо. Ну а закончил свой жизненный путь пират Афон просто блестяще, избежав и меча, и креста, и даже яда от лучших друзей. За македонские деньги он пришел на помощь жителям Медиона, терпевшим разорение от гнусных этолийцев, вчерашних друзей и сегодняшних врагов Афона. Он приступил к Медиону, еще не зная, что будет делать. И тут вдруг совершенно случайно узнал – многие большие удачи свершаются благодаря этому самому «совершенно случайно»! – что его враги, бестолковые и самоуверенные, назначили назавтра выборы фрурарха города, ими еще не захваченного.

Надо отдать нашему пирату должное, он не стал тратить время на долгие колебания. Вечером пиратские лембы подошли к берегу и высадили десант. Наутро продравшие глаза этолийцы обнаружили перед собою толпы воинственно настроенных пиратов. Слегка заволновавшись, этолийцы начали выстраиваться к битве, предусмотрительно предоставив врагам место для построения войска. Но пираты не намеревались сражаться по правилам. Нужно было быть сумасшедшим, чтобы вступить в битву с неприятелем, превосходящим и числом, и оружьем. Пираты ударили с ходу, сбив сначала легкие отряды, а потом и устремившуюся им на помощь конницу. Когда ж этолийцы двинули на врагов свои главные силы, в спину им ударили приободрившиеся защитники Медиона.

Победа была полной. Медион был спасен. Пираты честно отработали свои деньги и захватили большую добычу. Агрон так обрадовался этой победе, что принялся тут же отмечать ее, благо вина в этолийском лагере оказалось в избытке. И отмечал победу столь рьяно, что опился и помер. Славная смерть, достойная не только Афона, но даже и Александра![12]

Власть над пиратами унаследовала супруга покойного Тевта, женщина весьма энергичная. Сама она не могла командовать пиратскими ватагами, но при ней был некий Скердилед, какой приходился Тевте то ли кровным родственником, то ли любовником. По утверждениям современников этот самый Скердилед был отъявленным мерзавцем, но, как нередко бывает, мерзавцем с задатками полководца. Он поднял черное знамя, выпавшее из похмельных лапищ Агрона, и с честью понес его по городам и весям Балкан. Начал наш новый герой резко за здравие. Сотня лемб отправилась из Сколры к Фенику и хитрым маневром захватила его. Покуда вопящие от ужаса эпироты искали заступничества у соседей, банды Скердиледа опустошали Эпир. От сего приятного занятия пиратов отвлек призыв неутешной вдовы Тевты, против которой восстала часть подданных. Скердилед убрался из Эпира, но перед тем как ступить на борт флагманского корабля пообещал вернуться, да столь внушительно, что акарнаны, до которых пираты не успели добраться, поспешили признать над собой власть Тевты.

С началом весны пираты отправились в новый рейд. Скердилед разделил свое воинство на две части. Одну он повел к Эпидамну, а другая неспешно, без весел, направилась к Керкире. У обывателей Эпидамна молодцы Скердиледа попросили воды. Когда же те – наивные! – согласились, воины вошли в город, пряча в толстостенных сосудах мечи. Едва очутившись за стенами, пираты перекололи сторожей и дали сигнал на корабли, откуда тут же рванула к берегу ватага алчущих крови и злата молодцев. Все бы хорошо, да вот эпидамцы оказались не робки душою. Похватав оружие, горожане выбили непрошеных гостей из города, и тем не оставалось ничего иного, как обложить стены осадой. Оставив помощника, одноглазого Магрока, командовать осаждавшими, Скердилед прыгнул в стремительную лембу и поспешил ко второй части своего флота, какая направлялась к Керкире.

В этот раз все прошло как по маслу. У островитян не было сил, чтобы противостоять воинственным ордам иллирийцев. Побросав дома и пашни, они искали спасения за стенами города, к каким немедленно подступили пираты. К Керкире уже спешила на помощь ахейская эскадра. Что ж! Пираты без колебаний устремились навстречу. Ахейских кораблей было всего десять, но то были тетреры – корабли не просто быстрые, но еще и мощные. Куда легкой, беспалубной лембе тягаться с двухсотвесельной тетрерой! В первой же стычке отправились на дно сразу три пиратских судна. Но и Скердилед был парень не промах. Он приказал связать лембы по четыре штуки в один ряд и выставил эти импровизированные крепости против ахейских галер. Враги возликовали, решив, что пираты со скудоумию своему сами выкопали себе могилу. Лишь самый бездарный наварх не сумеет вонзить окованный бронзой нос тетреры в неподвижно распластавшегося на волне врага. Вонзить да, а вот вытащить…

Десяток лемб – не такой уж большой убыток. Тараны ахейских галер застряли в смоленых бортах, и в тот же миг на палубы ахеян посыпались пираты – сотни пиратов, благо на каждую тетреру приходилось по четыре пиратских посудины. Разъяренные молодцы в мгновение ока смели растерявшихся пехотинцев, половину из них перерезав, а половину просто пошвыряв за борт. Четыре судна были захвачены, одно пушено на дно, оставшиеся пять спаслись постыдным бегством.

Торжествующие пираты вернулись в гавань Керкиры, ведя за собой захваченные суда. Керкирянам не оставалось ничего иного, как капитулировать. Теперь очередь была за Эпидамном. А затем должен был настать черед ахейских городов и местечек.

Но тут вышла, что говорится, маленькая неувязочка. Еще зимой к пиратской царице явились послы из Рима с настойчивой просьбой, можно даже сказать – требованием унять распоясавшихся молодцев. Но барахло, потоком выгружаемое на берег с пиратских лемб, настраивало царицу на философский лад. Тевта вела надменно с послами, а когда один проявил дерзость в словах, недолго думая, приказала убить наглеца. Римляне ж были не из тех, кто забывают обиды. И когда удачливый Скердилед готовился уже праздновать очередную победу, на горизонте вдруг появились паруса кораблей. Один, два, десять, двадцать, сто… Двести кораблей! Консул Гней Фульвий с чисто римским размахом привел к Эпидамну двести кораблей. Пиратам не оставалось ничего иного, как бежать к морю и спасаться бегством, полагаясь на скорость своих лемб. А тут еще пришла весть, что Деметрий из Фар, оставленный Скердиледом заведовать Керкирой, переметнулся на сторону римлян. А что ему было делать? Да еще вдобавок появился другой флот, везущий к изломанным берегам Иллирии римскую армию второго консула Луция Постумия.

Пираты бросились врассыпную. Одни укрылись в потаенных бухточках, где рассчитывали отсидеться, пока римляне не уйдут восвояси. Другие, что поглупее, побросали лембы и укрылись за стенами городов. Но города распахивали ворота, а те, что пытались сопротивляться, ждала жестокая участь. Тевта попыталась отсидеться в Ризоне, но по весне запросила пощады. Римляне выказали милосердие, какого и сами, похоже, не ожидали. Они даже оставили Тевте ее царство, правда, порядком урезав его; но при этом запретили горячим иллирийским парням выходить в море и заниматься столь любимым их сердцу разбоем. И это было печально.

Так грустно, что и не передать. Золото и серебро больше не звенели в кошелях пиратов, а улыбки исчезли с их свирепых лиц. Плохо пирату, когда нет моря. А моря не было. Нет, конечно же оно было, но не для пирата, ибо римские корабли были настороже. И так тянулось долгие шесть лет, пока не пробудился Деметрий из Фар. Взыграла буйная кровушка, и бросил Деметрий тайный клич слегка приунывшим, но бравым еще парням, изнывающим от тоски в бесчисленных бухточках. Бросил, напоминая, кто они есть. Но надо ли было напоминать! Не прошло и луны, как в море скользнули узкие тела лемб. Обветшалые и новенькие, облезлые и пропитанные свежим варом, хлопающие по ветру узкими парусами.

И новь лилась кровь, и истошно кричали перепуганные насмерть купцы. И вновь сверкало солнце на извлеченных из купеческих ларей монетах. Солнце сверкало…

Солнце слепило. Магрок приставил ладонь ко лбу, пряча от слепящих лучей единственный глаз: второго он лишился еще неопытным юнцом, не сумев увернуться от удара в лихой абордажной схватке.

– Не видно?

Магрок перевел взгляд на стоящего рядом Стегра, своего помощника и соучастника в опасных предприятиях. Привычка из-за единственного глаза смотреть на собеседника искоса вкупе с хищным профилем придавали Магроку сходство с высматривающим добычу орлом. Сейчас этот самый орел пытался понять, зачем Стегр напялил на голову шлем – весьма нелепый на вид медный котелок, сверкавший так, что резало глаз.

– Нет, – покачал головой Магрок.

Они шли вдоль берега примерно в двадцати – двадцати пяти стадиях южнее Лисса. Недурное местечко, обычно кишащее пузатыми торговыми судами. Но сегодня здесь было пусто, и пустота эта наводила тоску. Магрок зевнул, после чего чуть повернул голову и покосился за спину. Чуть позади и мористее его «Осы» – так прозвали корабль Магрока за особую стремительность – шла еще одна лемба, экипаж которой, вне сомнения, также испытывал скуку. Магрок вернул единственный глаз в исходную точку. Море больно ударило по зрачку яркими бликами напоенной солнечным светом ряби, похожей на шкуру бесформенного чудовища.

– Дерьмо! – пробормотал Магрок, поправив повязку, прикрывавшую язву вытекшего глаза.

И, словно откликнувшись на бранное словцо, с вершины мачты завопил пират, следящий за горизонтом.

– Корабль! Корабль!

Магрок дернул головой, устремив взор вверх. Рука наблюдателя указывала куда-то в простор моря.

– Ходу! – рявкнул пират.

Повинуясь этому крику, поползли по мачте бравые парни, расправляя до полного вздоха узкий, хлопающий ветром парус. Стегр принялся колотить в барабан, задавая ускоренный ритм. «Оса», прыгая по волнам, рванулась вперед, словно застоявшийся в стойле конь.

Свистел ветер, бросавший в лицо клочья холодной, острой на вкус пены. Сумасшедшая чайка, оставившая кромку прибоя, о чем-то голосила за кормой. По небу летели облака. Наверно, летели…

– Быстрее! – кричал Магрок, и лемба внимала его воплю, набирая ход. Быстрее! – визжал ветер. Быстрее! – вторили облака. Быстрее! – скрипели борта, роняя вниз окрашенную чернью смолы пену. Быстрее…

Он приближался. Он – сначала парус, потом корабль. Потом…

Пентера! Кажется, это охнул Стегр.

– Пентера!

Пентера значила – Рим. Более здесь не могло быть пентер, вернее квинкверем, как называли эти гигантские корабли римляне. Пентера значила большие проблемы и полное отсутствие добычи. Но…

Магрок посмотрел на Стегра, и Стегр кивнул Магроку. Раз римляне душили славных парней, значит, славным парням следовало б отплатить римлянам. Следовало б, если хватит отваги. Хватит ли?

– Хватит? – спросил Магрок у Стегра. Тот с усмешкой кивнул.

– Давай!

Магрок обернулся. Вторая лемба, под началом Доква, шла следом, готовая повторить маневр флагмана.

Квинкверема была уже близко. Так близко, что можно было отчетливо различить не только частокол весел, но и суматошно снующих за бортами солдат. Послышался глухой, слабый, едва различимый из-за рокота волн рев военной трубы. Пентарх подбадривал себя и своих людей.

Нервно куснув губу, Магрок покосился на стоящего рядом Стегра. Тот понимающе посмотрел на капитана. Еще бы не понимать. Враги располагали доброй сотней легионеров, к каким, в случае надобности могла присоединиться сотня тринитов. Пиратов, включая гребцов, было не более полутора сотен. Не слишком уж много, если учесть сколько стоит в бою гражданин свободного Рима. Но и не так уж мачо, если принять во внимание ту злость, что накопили бравые парни на этих самых граждан.

Корабль был уже близко. Это был римлянин, и, несомненно, пентера, та самая, что сыны Ромула срисовали у пунов. Три ряда весел, самый нижний из которых обслуживался пятерным количеством гребцов. Отсюда и быстрота, какой не имеет триера. Отсюда и маневренность, уступающая разве что стремительной лембе.

Бах! Камень с резким грохотом врезался в нос судна рядом с Магроком. Плохая новость – на квинквереме есть балеарец.[13] Бах-бах! Еще два камня. Балеарцев не меньше, чем трое. Из-за спины коротко взвизгнули тетивы. Бравые парни – не лучшие лучники в этом мире, но тем не менее, стрелы попали в пентеру, какая, несмотря на все усилия гребцов, не могла сравняться по ходу со стремительными узкорылыми лембами.

Магрок махнул рукой. Вторая лемба взяла вправо, обходя пентеру с другого борта. Воздух разрезал хищный свист от близкого камня. Магрок ухмыльнулся. Забава была ему по душе. Позади послышался крик уязвленного стрелой или камнем. В тот же миг, словно повинуясь этому крику, «Оса» рванулась в сторону. Хруст весел – они полетели разом, сломанные либо вырванные из рук, смоленый борт соприкоснулся с бортом, и вонзились в древесное тело крюки гарпагонов, взвились вверх абордажные кошки. Магрок схватился за ближайшую из них, брошенную от носа, истошно при том завопив:

– На борт!

Невзирая на то, что бравые парни сразу дали понять о своих недобрых намерениях, обитатели квинкверемы до последнего не могли поверить в то, что пираты решатся напасть на них. Потому абордажная партия поначалу встретила слабое сопротивление. Лишь четверо эпибатов бросились навстречу Магроку и еще двум перемахнувшим через борт пиратам. Трое на четверо? Ловкий удар мечом, и Магрок уравнял численность сражающихся.

Кровь пурпуром растеклась по палубе, воздух огласил звон стали. Через борт один за другим перемахивали пираты. Навстречу спешили наконец-то проникнувшиеся серьезностью происходящего римляне. Это были эпибаты в полном вооружении легионеров.

Потом из-под палубы начали выскакивать гребцы-триниты, оставившие ненужные более весла. Поначалу верх был на стороне пиратов, атаковавших неприятелей сразу с обеих сторон. Иллирийцам удалось оттеснить врагов от бортов, сбив их в нестройную кучу в центре судна, но очень скоро римляне опомнились и начали теснить нападавших, используя превосходство в вооружении и выучке. Тонкие легкие клинки пиратов натыкались на массивную твердь скутумов, безжалостные римские мечи без труда находили шелку в легком вооружении иллирийца. А тут еще триниты начали бросать пилумы, при умелом ударе пробивавшие насквозь и обтянутый грубой кожей шит и его владельца. Пираты попятились. Отчаянно размахивая мечом, Магрок сознавал, что еще немного, и пираты бросятся на лембы, куда последуют и римляне. И тогда охотники в единый миг обратятся в добычу. Брошенное кем-то копье скользнуло по шлему Магрока, слегка оглушив капитана. Он отшатнулся к борту, стоявший рядом пират защитил его от нового удара и рухнул на палубу с пробитой грудью. Магрок сразил легионера, ухитрившись просунуть меч между щитом и шлемом. И тут же на него насели еще двое врагов. Прижатый к борту, Магрок яростно рубил налево и направо, подставляя иссеченный шит под удары римских мечей.

Слева и справа падали на палубу бравые парни, переоценившие свою силушку. Оттолкнув щитом одного легионера, Магрок ловким ударом ноги сшиб на палубу другого. Быстрый удар, и пытавшийся привстать римлянин навсегда остался лежать на натертых до блеска досках.

– Огня! – завопил Магрок, перевешиваясь через борт к взиравшему на него с низкой лембы одинокому пирату.

– Что? – крикнул тот.

– Огня! Факел!

Легионер напал вновь. Магрок отразил выпад, от скрещенных клинков на палубу брызнули искры. Пираты бросались в воду, ища спасения в бегстве.

– Одноглазого взять живым! – Это кричал коренастый римлянин в пурпурном плаще, наварх судна. Он указывал на Магрока.

– Попробуй! – прорычал в ответ пират, с удвоенной яростью отвешивая удары обступившим его солдатам.

И в этот самый, отчаянный миг объявился Стегр, покинувший пентеру и вновь взобравшийся наверх. В одной руке Стегра был пылающий факел, а в другой – горшок с земляным маслом, привезенным из земель, где пробуждается солнце.

– Получай! – С этим воплем Стегр швырнул горшок под ноги легионерам и размахнулся факелом.

Брошенный умелой рукой камень попал точно промеж глаз пирата. Вскрикнув, Стегр взмахнул руками и, потеряв равновесие, рухнул за борт. В невероятном длинном прыжке Магрок подхватил на мгновенье повисший над бортом факел и швырнул его на палубу.

И сразу же взвилось пламя, жирное и обжигающее, сразу взревевшее, подкрепленное истошными криками. Не медля, Магрок перевесился через борт и рухнул в воду. Кашляя соленой водой, он через мгновение выскочил на поверхность и намертво вцепился в брошенный ему канат. Пираты спешно рубили абордажные кошки. Гребцы пустили в ход весла, спеша отойти от пылающей квинкверемы.

Удивительно, как быстро разыгралось пламя. Гигантский огонь плясал на палубе, пожирая мачту, парус и мечущихся вдоль бортов людей. Трудно было поверить, что все это сотворил факел и небольшой горшочек с маслом. С воплем полетел вниз воин, следом еще один – в пылающем пурпурном плаще.

– Подберите его! – приказал Магрок.

Едва римлянин вынырнул, один из пиратов швырнул ему веревку. С мгновение поколебавшись, римлянин вцепился в нее.

Пентера агонизировала. С бортов сыпались пылающие люди, обреченные на милосердную смерть или немилосердное рабство. Истошно кричали сгорающие заживо гребцы, каким не суждено было выбраться из превратившегося в ловушку чрева судна. Столб пламени разросся вширь и уменьшился в высоту. Гибнущий корабль разбрасывал искры и кусочки горячего дерева. Пиратские лембы отошли еще дальше. Пираты, число которых поубавилось едва ли не вдвое, молча наблюдали за буйной игрой огня. Вот, наконец, огонь проделал дыру в днище судна, и оно стало медленно погружаться в воду, окутавшись шипением и клубами пара. Потом все кончилось. На поверхности моря остались лишь обломки, да несколько подпрыгивающих над волнами голов. Вторая лемба направилась к ним, вытаскивая пленных на борт.

Магрок медленно обернулся к коренастому римлянину. Он тяжело дышал, дорогу. Одежду местами объело пламя. Сквозь прорехи просвечивало покрасневшее тело.

– Как тебя зовут? – бросил пират.

– Децим Квинкций! – с вызовом ответил пленник. Магрок покачал головой.

– Десятый, говоришь![14] Нет! – со смешком возразил он. – Отныне твое имя – раб!

Магрок ощутил предательскую дрожь в ногах и только сейчас понял, как сильно, смертельно устал. Ноги больше не держали пирата, и он опустился на палубу. И голос его был сипл, словно высушенная на жарком солнце рыбица.

– Домой! – прошептал, закрывая единственный глаз, Магрок. – Домой…