"Ложись" - читать интересную книгу автора (де ла Регера Рикардо Фернандес)

Глава третья

Он заметил на горизонте тонкую мутно-молочную полосу. Начало светать. Его охватило неистовое, ребяческое желание орать во все горло, торопить день, только бы он не мешкал с солнцем и поспешил прогреть его тело, почти заледеневшее от стужи.

Он поднялся. Другие еще сидели в оцепенении. Пепел был холодным и серебристым, как вода в луже. Принялся расхаживать взад и вперед каким-то скованным, одеревенелым шагом. Шлепал себя по ляжкам, по телу.

Неподалеку стоял часовой.

— В чем дело?

— Ничего, пытаюсь согреться.

Другие солдаты бродили по лагерю, их фигуры смутно вырисовывались в предрассветной мгле. Стоял серый, промозглый туман. Солдаты двигались медленно, ежась от холода, как бы потеряв ориентировку.

Натолкнулся на Бороду. Тот лежал кверху брюхом и храпел. В бороде сверкал иней, одеяло наподобие кушака было обернуто вокруг поясницы. «Поразительный тип!» — восхищенно подумал Аугусто.

Рядом с Бородой с открытыми глазами лежал Ломас, один из штабных связистов. Аугусто взглянул на него.

— Здорово, старик!

Связист, опершись на локоть, приподнялся. Посмотрел на Бороду. Взглянул своими прозрачно-голубыми глазами на Аугусто.

— Счастливец!

— А ты?

— Не спал всю ночь. От холода зуб на зуб не попадал. Он сел и потянул Бороду за одеяло.

— Надо разбудить. Не то схватит воспаление легких.

— Кто? Этот? Да никогда в жизни! Он выносливее любого мула, — засмеялся Аугусто.

— Как знать.

Аугусто отошел. Ему было жаль этого парнишку. Из-за него у Аугусто и начались нелады с Бородой. Борода прямо-таки приворожил его. Ломас ходил за ним следом, как собачонка. И Борода обращался с ним совершенно бесцеремонно. Ломас был еще мальчик, хрупкий, болезненного сложения, трогательно застенчивый и покорный. Он восторгался силой Бороды. С ним он чувствовал себя одновременно и защищенным и беззащитным. Борода злоупотреблял своим влиянием. Дружбу они свели через восемь или десять дней по прибытии в африканскую казарму. Борода подбил Ломаса стать на раздачу в столовой.

— Давай так: когда я подвигаю тебе свою миску — наваливай без стеснения.

Так доставались ему лучшие куски, и вначале никто этого не замечал. Но вскоре однополчане начали избегать стол, за которым сидели Борода и его приятель.

— Знаешь что, дружок? Напиши-ка родителям, пусть раскошелятся да пришлют посылочку, — уговаривал Борода.

— Зачем? Мне ничего не надо.

— Откуда ты знаешь, милок? Слушайся-ка лучше старших.

Ломас сдался. И тогда началось; раз десять на день слышалось:

— Слетай, орел, притащи ломтик ветчины, что у нас там хранится…

Ломтик исчезал в его ненасытной утробе.

— Пожуй и ты чуть-чуть, милок. Только гляди не налегай! — и Борода разражался раскатистым хохотом.

Борода таскал его по кафе, киношкам, игорным домам. И всякий раз Ломас предупредительно хватался за бумажник.

— Не сердись, орел, платить будешь ты.

Аугусто с любопытством приглядывался к Бороде. Видел, как тот слоняется из стороны в сторону, что-то высматривая, вынюхивая. «Знаешь, милок, лучше тебя нет никого на свете», — вдруг ошарашивал он очередную жертву. «Интересно, что он собирается выудить у этого бедняги?» — размышлял Аугусто. Борода безошибочно достигал цели. Его обычная тактика заключалась в дружеском похлопывании по плечу, шуточках, двух-трех льстивых словах. И всякий раз действовала безотказно. У Бороды была удивительная способность завоевывать доверие людей. Если он к тому же еще старался, то отказать ему было решительно невозможно. Настолько велика была сила его обаяния. Он был законченным эгоистом, и обаяние его было мнимым, но поразительно действенным.

У марокканца, торговавшего горячим шоколадом при входе в казарму, он ежедневно выманивал бесплатно две или три чашки.

— Ну как, земляк? — И Борода обнимал марокканца на шею и дружески прижимал его голову к своему брюху. — Лучше тебя во всем мире не сыщешь. Поднеси-ка, милок, чашечку. Гляди, земляк!

И Борода залпом опорожнял чашку кипящего шоколада.

— Да ты просто герой! — восклицал потрясенный торговец, тараща глаза.

В ответ Борода только испускал свои раскатистые «хо, ко, ко, хо!» Вместе с ним смеялся и марокканец.

— От моего смеха он лишается рассудка, — подшучивал Борода.

Надо сказать, что капрал прямо-таки излучал симпатию. И Аугусто чувствовал это на себе. Но Борода явно злоупотреблял своей силой, и это раздражало Аугусто. Он чванился перед глупцами, помыкал слабыми. И Аугусто в конце концов стал его ненавидеть.

Однажды они чуть было не подрались. По пути из Африки на фронт их часть остановилась в Эстремадуре. Там прошло пятнадцать незабываемых дней. Аугусто тесно сдружился с Патрисио и Луисой. Разместились в недостроенном помещении. По-видимому, его предназначали для фабрики, а может быть и для церкви, поскольку там был огромный неф с балконом, походившим на хоры. Пол был выложен каменными плитами. Холод стоял жуткий. Саперы и связисты помещались на хорах.

Утром и вечером они ходили на учение. Учения проводил капрал Родригес, высокий разбитной парень, красивый, неизменно веселый, решительный, немного нагловатый. С того самого момента, как двинулись на фронт, он не снимал с шеи синего платка в белую горошину. Это украшение, которое на любом другом показалось бы не только неуместным, но и смешным, на Родригесе выглядело даже шикарно. На улицах женщины на него засматривались. Родригес заигрывал с ними с развязностью мужчины, уверенного в своем успехе. Только необычная доброта командира могла сносить этот скандально отклоняющийся от устава платочек Родригеса.

— Придется дать тебе несколько нарядов вне очереди, — однажды сказал ему командир. — Немедленно сними эту грязную тряпку!

— Простите, господин майор, но если ваша милость отнимет у меня этот гребень, то из петуха я превращусь в курицу.

Командир не смог удержаться от улыбки, и Родригес по-прежнему продолжал щеголять в своих горохах.

Родригес и Аугусто скоро стали добрыми приятелями.

— Послушай, Родригес, я отправляюсь с саперами. Я сыт по горло всеми этими учениями.

— Делай как знаешь, — отвечал капрал.

— Смотрите, не впутайте нас в историю, — вмешался Руис.

— А ты помалкивай!

— Говорю для вашего же блага. По мне — хоть к черту на кулички, но если об этом разнюхает командир…

— Ничего не разнюхает, если какой-нибудь наушник не донесет. К тому же… он и так все знает.

— Ладно, ладно, что до меня…

И вот он отправлялся с саперами, заходил в бары и таверны, играл в кости, волочился за женщинами.

По ночам, после отбоя, они удирали из расположения. Шлялись по публичным домам, затевали скандалы. Никто не решался с ними связываться. Командир терпел их ночные похождения. «Скоро все это и так кончится», — рассуждал он. Он был вообще человеком добродушным, да к тому же еще любил своих ребят. Иногда он сталкивался с солдатами в кафе. Подзывал Патрисио, Бороду, Гусмана…

— Слушаю, господин майор!

Щелкая каблуками, они вытягивались по стойке «смирно». Командир улыбался. Ему нравились эти парни.

— Вы просто банда мошенников! Ну-ну! Спокойной ночи!

Вот и на сей раз они, как обычно, вернулись около двух часов ночи. Казарма была погружена в молчание. Слышался только храп. С балкона свисал фонарь. Борода перегнулся через балюстраду. Увидел внизу Касимиро. Касимиро был простоватым пареньком, с комичнейшей и до того бледной физиономией, что она казалась припорошенной мукой. Вдобавок он еще и заикался. Все в батальоне любили его. Соленые шутки товарищей он переносил беззлобно, даже с улыбкой. Был вежлив и услужлив. Борода нередко потешался над ним.

Аугусто сразу уразумел отвратительную шутку капрала, когда услышал возглас Касимиро.

— Что… что там такое? Ах ты!.. Борода сверху мочился на Касимиро.

— Ах ты боров проклятый! — и Аугусто сильным ударом отбросил его в сторону.

— А тебе что!

— А то, что ты издеваешься над Касимиро только потому, что он не может дать тебе сдачи.

— Над Касимиро? Да я никого не испугаюсь!

— Может быть, и меня? — полез в бутылку Аугусто.

— Оставьте свой пыл для фронта, — вмешался Луиса.

— Черт возьми! Неужели нельзя…

— Будет, будет вам! — сказал Патрисио, становясь между Бородой и Аугусто, продолжавшими переругиваться. С тех пор отношения их испортились.

Аугусто бесцельно бродил по вершине холма, пока наконец его не окликнули Луиса и Патрисио.

— В чем дело?

— Тебе удалось хоть чуточку поспать? — спросил, ежась от холода, Патрисио.

— Нет.

— Мне тоже, — утешил их Луиса. — С вечера я, правда, немного вздремнул.

Аугусто взглянул на него. Улыбнулся. В эту первую фронтовую ночь заснуть могли, понятно, очень немногие, и среди этих немногих — Луиса и Борода. Но, конечно, Луиса никогда в этом не признается. Как будто такое признание было бы для него оскорбительным. Это был парень хитрый, себе на уме. Всегда он что-то прикидывал, ныл, охал, протестовал. Его прислали на фронт? Отлично. Но никто не может отнять у него права роптать.

Пошли на командный пункт в надежде получить какую-нибудь еду. Но полевая кухня еще не прибыла.

— Я бы удовольствовался и глотком воды, — сказал Аугусто, — во рту пересохло.

Повстречали Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть, который сидел на земле, уткнувшись подбородком в колени и накрывши голову одеялом.

— Ну как, Сан-Сисебуто? Помаленьку мерзнешь?

— А что поделаешь! Как по-вашему? — с покорностью ответил тот, пожимая плечами. Шутить на эту тему у него не было охоты.

Наступал день. Ясный, безоблачный. Сквозь густой стелющийся туман уже проглядывали вершины окрестных холмов. Вот вылезла колокольня деревенской церкви. Затем показались красноватые крыши домов. Туман постепенно рассеивался, лохматыми облачками цепляясь за кустарник. Взошло солнце и согнало иней. Запахло землей и тимьяном, резко, как ладаном. Солнце поднялось выше. Кастилия превратилась в гигантскую курильницу. На солнечных углях воскурялись ее благовония — земля и тимьян.

Фронт молчал.

— Пойду попытаюсь соснуть, — сказал Аугусто.

Он улегся на самом солнце на сухую траву. Мягкое тепло струилось по лицу, как будто его кто-то нежно целовал.

Поспать не удалось и часу. Разбудило шипение снаряда. Аугусто испуганно вскочил на ноги. Совсем близко в облаке пыли отчаянно дрыгал ногами мул. Другой, обезумев, мчался по косогору, волоча за собой кишки. Он наступал на них, путался в них, рвал их. Пока наконец не грохнулся наземь, перевернулся несколько раз и забился в агонии. Снарядом уложило пять или шесть мулов. Все они валялись с вывороченными внутренностями, распространяя нестерпимый запах.

Пушки противника стреляли мало, но достаточно для того, чтобы не дать заснуть. «Черт бы их побрал!» — ругнулся Аугусто.

Солдаты рассыпались по высоте. Кто сидел, кто валялся на спине, кто полулежал облокотившись, кто просто слонялся из стороны в сторону. Время от времени слышался свист снаряда и раздавалась команда: «Ложись!» Далекий разрыв вызывал насмешливые возгласы: «А ну-ка еще!» Вскоре научились по звуку определять расстояние. «Этот упадет далеко», — и спокойно оставались на своих местах. Или криком предупреждали: «Осторожно!» — и бросались на землю.

Аугусто вынул из кармана маленький блокнотик и чернильный карандаш. Нерешительно посмотрел на чистый лист бумаги. Раньше он писал домой ежедневно. До сих пор это было просто. А теперь? Некоторое время Аугусто раздумывал. Затем положил блокнот на землю и машинально вынул кисет. Он был пуст. Заглянул в него снова. Засунул кисет в карман и, подняв блокнот, решительно вывел: «Дорогие мои! Чувствую себя отлично». Луиса и Патрисио подошли к нему в тот момент, когда он кончал письмо.

— Послушай, нам только что сказали, что тут поблизости есть река. Пошли попьем?

— Да, это бы здорово, но ведь…

— Не будь занудой, Гусман! — перебил его Луиса.

— Ну ладно! Пошли!

Двинулись быстрым шагом. Вскоре Патрисио начал отставать.

— Давай, поторапливайся!

— Быстрее не могу, братцы! — смущенно улыбнулся Патрисио.

Аугусто посмотрел на него. Высоченный, плотный парень, настоящий богатырь. Огромное лицо, но черты правильные. Всегда в завидном расположении духа. Вечно он либо пел, либо раскатисто смеялся. Аугусто был очень привязан к Патрисио. Теперь же он видел, как тот медленно, тяжело ступает своими толстыми, как у ребенка, отечными ногами. Казалось, что под этими ногами дрожит земля. Лицо Патрисио раскраснелось, но на губах блуждала улыбка. Аугусто сочувственно улыбнулся ему.

— Прибавь шагу, поднатужься!

Идти было довольно далеко, но дорога была легкой, круто спускалась к реке. И все же приятели вспотели, пока добрались до воды. Опустившись на колени, пили жадными глотками. Потом окунули голову и вымыли руки.

— Вот это да, ребята! — радостно смеялся Патрисио. С лица его стекали капли, сверкавшие на солнце.

— В жизни так не купался! — воскликнул Луиса.

Аугусто от восторга едва мог говорить. Слышалось только:

— Уф, уф! У-у-у-ф! Вот это здорово!

Вода была совершенно прозрачная. Казалось, что она звенит. На дне виднелись подсвеченные солнцем золотистые и белые камушки. Золотой поток с синими прожилками несся вниз. По берегам росли деревья. Обнаженные тополя и высокая ольха. Ветерок пригибал ветви, и листья плескались в воде.

Друзья поднялись на ноги. Их мокрые лица сияли в улыбке. Они восторженно смотрели друг на друга. Война, передовая сейчас казались чем-то далеким, несуществующим. И в то же время все это было тут, в двух шагах.

— Надо торопиться, — сказал Лугу сто, выйдя из радостного отупения.

Фляжек у них не было. Батальон был экипирован скверно. Набрали воды в миски и кружки — хотелось хоть по глотку принести товарищам.

— Пошли!

Аугусто обернулся. Река пузырилась, плескалась, тащила за собой солнечные чешуйки, натыкалась на камни, омывала прибрежную траву, пригибала тростник, отпускала его, снова пригибала…

Обратная дорога оказалась мучительной. С трудом преодолели крутой подъем. Аугусто тревожился и потому шел очень быстро.

— Если так бежать, ребята, то по мне уж лучше сдохнуть от жажды.

— Давай, давай! — сердито прикрикнул Аугусто. Патрисио вскоре отстал.

— Не понимаю, куда ты так спешишь, — ворчал Луиса, тоже начинавший отставать.

— Не нужно было нам ходить. Вдруг хватится начальство?

— Так вот и хватится! Брось дурака валять!

— Ну, смотри, дело твое, а я хочу вернуться как можно скорее.

— Но я не могу идти быстро. И если сегодня нам снова не дадут попить и поесть вволю, я опять удеру на реку.

— Если вас хватятся, я постараюсь все уладить. Что-нибудь придумаю, но старайтесь особо не опаздывать.

И Аугусто пошел вперед один. Начал взбираться по склону. Луиса глядел ему вслед. С презрением покрутил головой. «Рехнулся парень!»

Жара становилась нестерпимой. Было что-то около одиннадцати. Амуниция с полной выкладкой пригибала к земле. Густой, липкий пот струился по шее, груди, ногам. Аугусто вынужден был сделать передышку. Тяжело отдуваясь, он снял с плеча винтовку, положил руки на дуло и склонил на них голову. Закрыв глаза, немного отдышался. Затем поднял голову, посмотрел назад. Луисы и Патрисио не было видно. Опустив винтовку на землю, он раскинул руки и сделал несколько дыхательных упражнений. Указательным пальцем провел по лбу, смахнув струйку пота. Потом огляделся вокруг, и ему вдруг представилось с удивительной ясностью, что Кастилия — это раскаленная сковорода. В ней кипело солнечное масло. Воздух был прозрачен и неподвижен. Словно гигантская лупа, он концентрировал солнечные лучи на изнемогавшем от жары Аугусто.

Аугусто побрел дальше. Силы покидали его. Сказывалось недоедание последних дней. Дрожали и подкашивались ноги. Гусман не на шутку испугался. Во фляжке осталось еще немного воды. Он выпил ее. Прошел еще чуть-чуть. От усталости начал задыхаться. Не выдержав, бросился ничком на землю. Несколько минут пролежал неподвижно, прерывисто дыша. Снова поднялся. Дальше двигался медленно, почти ползком. Раза два снова ложился отдыхать. Камни обжигали. Земля обдавала удушливым дыханием. Помутневший взор застилала какая-то пелена. Закрыл глаза. Заплясали зеленые, синие, красные огоньки. «Неужели теряю сознание?» — испуганно подумал он.

Собрав последние силы, он добрался до вершины холма. Рухнул на спину, сложив руки крестом, раскинув ноги и тяжело дыша. Его отсутствия никто не заметил.

Перевалило за полдень. Отдышался уже на командном пункте. Есть было нечего. Пушки молчали. «Посмотрим, быть может, теперь удастся поспать». Устроился на скате холма. Изредка доносились винтовочные выстрелы, да иногда жужжали шальные пули. Кусочек свинца с сухим треском шлепнулся о камень метрах в двух от него. Аугусто только повел плечами. Дескать, что поделаешь, если настигнет, пусть уж лучше во сне. Усталость и желание спать совсем подкосили его. Он накрылся одеялом и почти мгновенно заснул.

Его разбудил Луиса. Было три часа пополудни.

— А я-то ищу тебя!

— Что-нибудь случилось?

— Гляди! — и он показал ему банку фасоли.

— Где раздобыл?

— Бареа дал.

— Золотой парень!

Наломали сухих веток, развели огонь и стали разогревать консервы. Денщик майора окликнул их: «Эй, ребята!» — и протянул им полную кружку кофе.

— Спасибо, Бареа! Сейчас кутнем так кутнем! — воскликнул Аугусто, хлопнув его по плечу.

— Подогрейте хорошенько. Через несколько минут я к вам присоединюсь. Постарайтесь, чтобы вас не увидели.

Поблизости кружил Патрисио. Кружил на расстоянии, как голодный пугливый пес. Луиса и Аугусто не решились его позвать. В самом деле, без согласия Бареа они не могли этого сделать. Патрисио так и понял, но все равно почувствовал обиду. Аугусто стало стыдно. Патрисио и Луиса регулярно получали посылки из дому и частенько угощали его. У Аугусто денег не было, а у родных он просить не решался.

Аугусто видел, как Патрисио несколько раз прошел мимо. Смущенно проглотил пять-шесть ложек, доставшихся на его долю. Впоследствии, когда он вспоминал этот случай, ему всякий раз было стыдно, что он не поделился этими крохами с Патрисио.

Вскоре на позициях началось движение. На бомбежку селения вылетели самолеты. Все находились в нетерпеливом ожидании.

— Внимание, ребятки! — воскликнул Сан-Сисебуто Шестьдесят Шесть. — Слушайте, что я вам скажу! Всегда и во веки вечные, никогда и ни за что, расстояние между авиацией и дисектрисой объекта находится в удалении от эллиптического центра на целый квадратный угол, касательный к математическому возвышению микроскопических крепускул.

Раздался дружный хохот, а Сан-Сисебуто добавил с плутоватой улыбкой:

— Это все филармонические слова. Умные дяди называют это фантоминой слова, — и он с напыщенным видом поднял указательный палец, огромный и приплюснутый на конце, подобно утиному клюву.

Показались три трехмоторных бомбардировщика в сопровождении истребителей. Рев моторов был такой, что солдаты в страхе попадали на землю. Но тут же повскакали на ноги, стыдливо хихикая.

Послышалось завывание бомб. Земля качнулась.

— Вот те на!

Сбросили штук двенадцать. Солдаты возбужденно смеялись. Над поселком выросли гигантские клубы дыма и фонтаны земли. Когда самолеты возвращались, солдаты громко кричали и подбрасывали шапки в воздух.

Вечером в виду позиций показались двое крестьян.

— Не стрелять! — распорядился командир.

Крестьяне шли торопливым шагом. Когда приблизились, подняли руки. Вид у обоих был перепуганный. Они пришли просить, чтобы не бомбили деревню. Неприятель оставил ее еще прошлой ночью и теперь окопался в траншеях за поселком и на Эль Педрегале.

— Сколько их?

— Много, господин начальник. И почти все иностранцы.

— А, значит, интернациональная бригада.

— Так точно, ваша милость.

— Ну, что еще можешь сказать?

— Они очень хорошо вооружены, куда лучше вас, уж вы простите за откровенность, — продолжал крестьянин с видом скорее хитрым, чем наивным. — И кроме того, у них пять танков, огромных, как дома, и пропасть пушек.

— Тем лучше, — заметил командир, — через пару дней все это будет нашим.

Крестьян сдали под охрану саперам.

— А у тебя добрые сапожки, — обратился Борода к одному из крестьян.

— Ничего, жаловаться грех, — робко ответил напуганный крестьянин.

— Давай скидывай их!

— Эй, сапер! — прикрикнул командир. — Это еще что такое?

— Простите, ваша милость! Слушаюсь, ваша милость! Наступила ночь. Аугусто, Патрисио и Луиса слонялись взад и вперед. Мучила жажда, томил голод. Холм и окрестности стали постепенно озаряться кострами. В темный ночной воздух ввинчивался белый дым. Трещали листья тимьяна. Вокруг разлился густой, терпкий запах. К нему примешался нежный, легкий аромат вербены. На небе ни облачка. Высоко-высоко кружилась звездная карусель.

Наконец подвезли ужин. Он оказался скудным. Пришлось по 125-граммовой банке мясных консервов да по буханке хлеба на отделение.

Аугусто расположился вместе с Луисой и Патрисио неподалеку от командирского костра. Аугусто ворчал.

— Что с тобой? — громко спросил командир.

— Ничего особенного, ваша милость, это все, что нам выдали на семь человек.

— Что поделаешь, придется подтянуть животы. Я получу ненамного больше вашего, а я постарше.

— Простите, ваша милость. Больше не буду. Командир улыбнулся. И вскоре прислал с Бареа еще банку консервов.

Выдали и воды. По кружке на человека. Вездесущий, подхалимистый Руис каким-то образом заделался раздатчиком. Напыщенный и самодовольный, он распределял воду, будто оказывал особую милость, отмеряя ее в зависимости от личных симпатий. До краев наполнял кружки своих приятелей и лишь наполовину другим.

— Почему не доливаешь? — запротестовал Луиса.

— Хватит и этого.

— Здесь мы все равны.

— Именно потому и не доливаю. Думаешь, ты один хочешь пить?

— Идиот! Дрянь паршивая!

Аугусто и Патрисио тоже не пользовались расположением Руиса. Капралу не помогла даже обычная его «разменная монета» — шутки-прибаутки. Подняли шум.

— В чем дело? — осведомился командир.

— В том, ваша милость, что он не хочет наливать положенную порцию воды.

— Я что приказал? — рассвирепел командир. — Напивать, как положено!

— Слушаюсь, ваша милость, наливать, как положено! Аугусто и другие обиженные снова подошли к бочонку.

Руис тихонько ворчал.

— Давай лей и заткнись.

Снова с жадностью выпили. Встали в хвост, выстроившийся за прибавкой. Разумеется, позади Бороды. Прибавки не вышло.

— Как, вам и этого мало? — съязвил Руис.

— Заткнись, болван!

Разошлись злые, недовольные. Борода был прямо потрясен. Лицо его выражало крайнее недоумение.

— Ну и ну! Что же это такое в самом деле?

— Всего-навсего фронт, детка! — давясь от смеха, пояснил ему Патрисио.

Утром собрали сено, предназначавшееся для погибших мулов. Разбросали его в расщелине между скалами. Появился Борода с тремя или четырьмя приятелями.

— Эй! Да тут настоящая постель! Прямо для новобрачных.

— А ты бы привел сюда свою невесту, Борода? — посмеялся кто-то.

— Еще бы! — воскликнул Борода.

И тут же пустился в описание интимных подробностей своего жениховства. Это была любимая тема Бороды. Рассказ его изобиловал такими грубыми и сальными подробностями, что Аугусто почувствовал физическое отвращение. Однако пылкость и естественность этой животной страсти несколько смягчали откровенность рассказа, остроумного и бесстыдного, как обычно.

— Так вот… Однажды хватаю я ее за ляжки…

— Эй, погляди-ка! — перебил его один из слушателей. — Сюда прется эта скотина Руис.

Борода обернулся. С поганой, заискивающей улыбкой подходил Руис.

— Зря вы так! Я же налил вам столько, сколько другим.

Все с презрением уставились на него.

— Знаешь, пошел бы ты отсюда подальше! — рявкнул Борода.

Руис побледнел, но не тронулся с места. Он остановился чуть в стороне. На лице его застыла обычная искательная улыбочка, которой он пытался скрыть обиду.

— Так вот, ребятки! — продолжал Борода. — Однажды хватаю я ее за задницу… Эх, видели бы вы! Клянусь богом, ребятки! Не задница, а раскрытый зонт, разрази меня гром.

— Ну уж и зонт! — с робким подобострастием не то восхитился, не то усомнился Руис.

Борода повернулся к нему. Руис приходился ему по пояс. Борода дал ему щелчок по башке.

— Не зонт? Посмотрите на эту обезьяну! Да знаешь ли ты, болван, что от одного только дуновения этой задницы ты пролетел бы целый километр, как перышко. Да-да, взлетел бы, словно на самолете.

Присутствующие схватились за животы. Сконфуженный Руис поспешил удалиться, что-то бормоча себе под нос.

Когда появился Ломас, все уже устраивались отдохнуть на сене.

— Гусман, тебя требует командир.

Аугусто вскинул на плечо винтовку и зашагал вслед за Ломасом, недовольно ворча.

Командир сидел возле костра. Шинель была закатана до колен, словно юбка. Он назвал какое-то селение и спросил, знает ли Аугусто, где оно находится.

— Нет, ваша милость.

— Вот видишь, Хорхе, — сказал капитан Маркес, сидевший рядом с командиром батальона.

Лугу сто понял, что допустил оплошность.

— Если идти вдоль реки, то упрешься в это селение, — пояснил командир.

— А, вспомнил! — соврал Аугусто.

Он не знал, будет ли задание, которое ему собирались поручить, легким или трудным, но замечание капитана задело его самолюбие.

— Сколько времени потребуется, чтобы дойти туда?

— Примерно час, — брякнул он наугад.

— Я же говорил тебе, Хорхе, — снова вмешался капитан. — Потребуется минимум два часа. Поручение деликатное, по-моему, должен идти офицер.

— Я верю в этого парня, — ответил командир. — Смотри, селение находится вот в этом направлении. Знаешь местоположение Полярной звезды?

— Знаю, ваша милость.

— Итак, в этом направлении. Будешь конвоировать двух крестьян. В селении вас будет ждать машина. Отвезешь их в штаб…

— Извини, что я проявляю настойчивость, но…

— Зачем вмешиваться не в свое дело? Это решено.

— Ну, воля твоя.

— Выбери двух саперов… и в путь! Завтра обратно. Понял?

Аугусто радостно зашагал по косогору.

— Эй, ребятки, бросайте возиться с этим навозом! Сейчас отправимся пить, спать и жрать до отвала.

— В чем дело? — спросил Патрисио.

— Ничего особенного. Просто мне поручено отвести этих крестьян в штаб. Командир приказал мне подобрать еще двух саперов. Недурно?

— Гениально, ребятки! — заорал Патрисио, поддавая ногой сено.

Борода мрачно выслушал новость. Он начал было вполголоса бормотать ругательства, но привычная осторожность взяла верх.

— Не забудьте прихватить что-нибудь и на мою долю! Тронулись в путь.

— Куда вы нас ведете? — спросил один из крестьян.

— А вон в то селение, что рядом с рекой. Там нас ожидает машина. Отвезем вас в штаб, в Сигуэнсу.

— Пойдем вдоль реки?

— Да.

— Туда есть дорога получше и покороче, правда, приятель?

— Ты знаешь ее? — спросил Аугусто.

— Надо идти вон туда. По тропинке. Через полчаса будем на месте. Правду я говорю?

— Как думаете, ребята?

— А чего думать. Им лучше знать, — сказал Луиса. Аугусто некоторое время колебался.

— Ладно, пошли!

Двинулись перпендикулярно тропке, которая спускалась к реке. Тьма стояла кромешная. Ее едва разжижало сияние звезд. Тропинка поросла кустарником, который отбрасывал зловещие тени. Аугусто заметил, что они должны были идти вдоль позиций противника, хотя и на некотором расстоянии.

Через несколько минут высота растворилась в ночи, Крестьяне рта не раскрывали. Шли быстро, какими-то гигантскими шагами.

— Может, пойдем помедленнее? — спросил Аугусто приветливо, желая завязать разговор.

Пленные искоса взглянули на него и еще прибавили шагу.

— Вы что, оглохли? Спешить некуда.

Крестьяне, не отвечая, упрямо потупились и продолжали идти так же стремительно.

Аугусто насторожился. Интересно, что это значит? Повернувшись к Патрисио и Луисе, он скомандовал:

— Зарядить винтовки!

— Зачем? — удивился Луиса.

— Молчи и делай то, что тебе говорят, — отрезал Аугусто.

В ночной тишине отчетливо лязгнули затворы. Крестьяне испуганно обернулись и пошли еще быстрее. Теперь они почти бежали.

Патрисио тотчас отстал.

— Чего вы так несетесь?

— Давай, давай! — бросил ему Аугусто. Луиса тоже начал отставать.

До Аугусто доносилось пыхтенье и ругань, которыми Патрисио сопровождал каждый свой шаг.

— Быстрее, Патрисио! — время от времени подбадривал его Аугусто.

— Иду, ребятки, иду!

Местность была трудная: скользкая галька, острые, вросшие в землю камни, глубокие рытвины, вымытые ливнем, колючая трава и низкорослый цепкий кустарник, среди которого скользили убегающие силуэты пленных. Поспевать за ними было трудно. Аугусто спотыкался, проваливался в какие-то ямы, падал на колени. А один раз даже растянулся во весь рост, поранив руку о колючки.

— Ну как, скоро? — спросил он после получаса этой бешеной гонки.

— Нет, нет! Еще не скоро.

Аугусто ничего не ответил, но про себя подумал: «Как не скоро? Разве не говорили они сами, что ходу до деревни не более получаса?» Чтобы сохранить прежнюю дистанцию, он вынужден был теперь почти бежать. Пот лил с него градом. Патрисио сильно отстал. Аугусто уже не слышал его пыхтения. Далеко был и Луиса. Положение складывалось тревожное и даже глупое. Он не столько конвоировал пленных, сколько преследовал беглецов. «Вот черти!»

— Вы что, издеваетесь надо мной? Я сказал, тише идите! — рявкнул Аугусто.

Крестьяне обернулись и искоса поглядели на него. На какое-то мгновение замедлили шаг, но затем снова припустили так же, если не быстрее.

Аугусто растерялся.

— Патрисио! — крикнул он. — Прибавь шагу! И услышал его тяжелый бег.

— Иду-у-у-у!

— Луиса! Какого лешего ты там?..

— А вы куда несетесь? — огрызнулся тот, задыхаясь от бега.

Аугусто струхнул не на шутку. Что произошло? Этот дурацкий бег продолжается по меньшей мере уже час. Перед ним расстилалась непроницаемая тьма. Где они? Он оставлял за собой мелькавшие в бешеном темпе кусты, но, как в кошмаре, наплывали все новые, конца краю которым не видно. Ни огонька впереди, ни малейших признаков селения. А что, если крестьяне обманывают? Он прибавил шагу и подбежал к ним. Чувствовал, что силы оставляют его.

— Долго еще?

— Да, порядочно…

— Как порядочно? — сердито крикнул Аугусто. — Вы же говорили, что через полчаса будем там! Смотрите у меня! Если что надумали — всажу всю обойму.

— Не бойся. Мы не обманываем, — проговорил один из них, и в голосе его прозвучала покровительственная нотка.

«Этого еще не хватало», — подумал Аугусто в раздражении.

— Мне бояться? Быть может, с нами что-то и случится, но, клянусь богом, с вами это случится прежде! А теперь марш вперед, и потише!

Но пленные будто не расслышали его слов, и гонка продолжалась.

Аугусто ничего не видел, ничего не соображал. Словно завороженный, он мчался вслед за скользящими впереди тенями. Он уже не слышал ни Патрисио, ни Луисы. Он даже не думал о них.

Так прошло еще полчаса. Теперь крестьяне опережали его на целых шесть-семь метров. Аугусто старался сохранить эту дистанцию. И вот тут-то наступила развязка.

Один из пленных засунул руку под блузу. Движение показалось Аугусто подозрительным. Он разом вышел из отупения, в котором пребывал все это время. «А что, если там пистолет?» Аугусто похолодел от страха. Вспомнил, что пленных не обыскивали. Этот крестьянин мог выстрелить в него и скрыться в темноте. Но больше пугала ответственность, чем риск быть убитым. Куда они его ведут? Позиции противника должны быть совсем рядом. Вдруг это ловушка? «Надо было слушаться указаний командира батальона». Собрав все свои силы, Аугусто немного сократил дистанцию. Крестьянин поспешно убрал руку из-под блузы. Но как только Аугусто снова немножко отстал, вновь начал подозрительно копошиться. Аугусто снял предохранитель и положил палец на спусковой крючок. Нервы были напряжены до предела. Ему казалось, что парень вот-вот обернется, выстрелит в него и вместе со своим приятелем скроется в темноте. Нервное напряжение мешало двигаться, усталость душила, бешеная пульсация крови оглушала. Крестьяне явно опережали его. Вот-вот ускользнут…

— Стой! — крикнул он отрывисто, словно выстрелил. Пленные остановились как вкопанные.

Аугусто направил на них винтовку.

— Руки вверх!

Три человека. Кругом полнейшая тишина, одиночество ночи, чуть подсвеченной голубоватым мерцанием звезд и легким блеском ледяной корочки, которую образовал обильно выпавший иней. Люди застыли в неподвижности. Они слышали бурление собственной бешено колотившейся крови. Они пытались разглядеть друг друга, понять намерения друг друга, но в ночной темноте едва выделялись лишь черные силуэты. Дрожь охватила крестьян. Дрожали руки, стучали челюсти, подкашивались ноги. «Нас расстреляют». Кровь мигом отхлынула от головы. Как бы под ее напором подогнулись колени.

Аугусто спросил:

— Вас обыскивали?

— Нет, сеньор! — почти простонал один из крестьян.

Помолчали. Послышались тяжелые шаги.

— Луиса, быстрее!

— Иду! — ответил далекий голос.

Напряжение, охватившее всех троих, начало ослабевать. Воздух, остановившийся в легких, вырвался со свистом, и сердца забились уже спокойнее.

— Что тут случилось? — спросил подоспевший Луиса.

— Ничего особенного, просто хочу обыскать этих типов. Возьми-ка их на прицел.

— Но ведь…

— Делай, что тебе говорят, сукин сын!

У крестьянина за пазухой оказался охотничий нож. Он был тщательно завернут в платок. Хозяин его стоял ни жив ни мертв… Ночь, пустынная дорога, три солдата с винтовками наперевес, рассказы о зверствах… Дрожащими руками он вертел нож, не зная, куда бы его спрятать.

— И из-за этого пустяка такая свистопляска? — спросил успокоившийся Аугусто.

— Да дело в том… — забормотал смущенный крестьянин. — Говорят, что у вас с нашим братом не очень-то цацкаются. Шлепнул — и весь разговор.

— И вы этому верите?

— Да как не верить… мы не верили, но так говорят… А это правда?

— Ребятки, этак вы доведете меня до того, что я сдохну! — воскликнул подошедший Патрисио.

Крестьяне успокоились и оставшуюся часть дороги уже не спешили, шли все вместе, дружной группой.

Через несколько минут вышли на дорогу. Пересекли ее и начали спускаться по узкой козьей тропе в темный глубокий овраг.

— Сейчас придем, — сказал один из крестьян.

Местность была живописная. Где-то неподалеку с оглушающим грохотом разбивался поток. В темноте угадывались огромные гранитные глыбы, гигантские деревья. Аугусто вспомнились приключения с сукновальнями из «Дон Кихота». Место было сказочно таинственное.

Вышли из оврага, прошли еще несколько минут, и вдруг перед ними открылось селение. Оно было погружено в темноту. Маленькие одноэтажные мазанки как бы растворялись в потемках. «А теперь куда?» — заколебался Аугусто.

Навстречу вынырнул патруль.

— Стой! Пароль!

— Слава Испании! — ответил Патрисио. Их привели к сержанту-связисту.

— Почему так поздно? Нам звонили с позиции и сказали, что вы будете через два часа. А прошло целых три. Машина уже ушла.

— Спроси этих друзей. Они нас потащили по самому короткому пути. Вот и считай!

— Это мы от страху, — смущенно засмеялся один из пленных. — Мы столько наслышались о разных зверствах. Я уже говорил начальнику… И думали, если что, удрать. Вдоль реки нам бы пришлось все время идти по дороге. Там удрать труднее. А здесь… вот только у этого парня ноги оказались быстрые… — проворчал он с досадой, впрочем вполне уже успокоившись.

— Да, удери они, скверно обернулось бы дело! Сержант позвонил в штаб.

Через полчаса оттуда пришел автобус. Все улеглись на сиденьях.

— Счастливого пути, ребята!

По прибытии в штаб крестьян сдали. Там же получили ордер на ночевку в частном доме.

Аугусто нежился на мягком тюфяке, с наслаждением вдыхал запах чистых простыней. «Черт побери, пять месяцев проваляться в дерьме!» Постель была двуспальная, пышная, приятно поскрипывала. И Аугусто даже немного жалел, что так быстро заснул.