"Самозванцы" - читать интересную книгу автора (Шидловский Дмитрий)

ГЛАВА 10 Царский гнев

Вечером, когда солнце, завершив свой путь по осеннему, внезапно очистившему небу, уже склонилось за горизонт, Басов нашел Крапивина. Подполковник сидел на завалинке около конюшни и сосредоточенно чистил оружие. Увидев старого друга, он повеселел.

— Здорово, Игорь, — прогудел Крапивин, — Долго же тебя боярин мурыжил.

— Любопытный он, — Басов присел рядом со спецназовцем и понизил голос: — Что думаешь по поводу всего этого?

— Хреново, — мрачно ответил подполковник. — Если уже на службу берут кого не попадя, без проверки, и сразу ставят в строй, значит, драка вот-вот начнется.

— И я так думаю, — согласился фехтовальщик. — Шпионят здесь наверняка почище нашего. До Годунова уже должно дойти, что Романовы собирают целое войско прямо под кремлёвской стеной.

— Либеральный он правитель или нет, это уж пусть Чигирев со своими товарищами решает, — поддержал друга Крапивин. — Если у Бориса есть хоть какое-то чувство самосохранения, он ударит, и очень скоро.

— И Романовы знают, что Годунов не сегодня-завтра ударит, — продолжил Басов. — Значит, постараются сыграть на опережение.

— Не успеют, — усмехнулся подполковник. — Ты же помнишь, что Чигирев говорил.

— Помню, — подтвердил Басов. — Но чего не было, того еще не было.

— Хочешь сказать, что здесь всё может пойти по-другому? — Крапивин внимательно посмотрел на друга.

— Я хочу сказать, что мне одинаково не хочется резать глотки людям Годунова во имя клана Романовых и убивать людей Романовых за ради благополучия Годуновых.

— Я свяжусь сегодня ночью с Первым, — пообещал подполковник.

— Твоя совесть всегда спокойна, когда ты слепо исполняешь приказы командования? — спросил Басов.

— Давай не будем сейчас об этом, — попросил Крапивин. — Что ты предлагаешь?

— Надо уходить. Сегодня же. Селиванову найдем что сказать.

— Ты хочешь уйти без приказа?

Басов насмешливо посмотрел в глаза другу.

— Я хочу вывести вас и себя из-под удара, — сказал он наконец.

— Я солдат и привык встречать врага лицом к лицу, — возразил подполковник. — Да и вы, уж извини, на службе.

— Как знаешь, — Басов прислонился спиной к бревенчатой стене и возвел глаза к небу.

— Игорь, о чем вы говорили с Романовым? — настойчивым голосом спросил Крапивин.

— О Китае расспрашивал, — ответил Басов.

Крапивин от злобы сжал кулаки. Всем своим нутром он чувствовал, что друг недоговаривает. Приближающиеся быстрые шаги заставили обоих товарищей обернуться. К ним почти бегом спешил Чигирев. Подойдя к завалинке, он быстро сел на нее и яростно зашептал:

— Новостей море. Во-первых, я разговаривал с самим Юрием Отрепьевым!

— Это что, родственник того самого? Григория? — уточнил Крапивин.

— Да нет, — отчаянно махнул рукой историк, — это же он и есть. Лжедмитрий Первый, в миру Юрий Богданович Отрепьев. При постриге ему дали имя Григорий. А потом уже люди смешали духовное имя и мирскую фамилию. Тот парень, который вышел к нам с боярином, с бородавкой на шее. Это он сам, представляете?!

— Ну и что? — безразлично пожал плечами Крапивин.

Историк запнулся. Он всё ещё пребывал в эйфории от того, что всего за несколько часов сумел повстречаться со столькими историческими личностями. Он не сомневался, что Басов с Крапивиным разделяют его эйфорию, но, наткнувшись на их безучастие, смутился.

— Здесь Отрепьев — один из наиболее приближенных людей Федора. Боярин с отрочества заботится о нем. Образование дал неплохое. Парня явно готовят к какой-то миссии. На мой взгляд, это доказывает, что Романовы действительно причастны к началу смуты, — собрался он, наконец, с мыслями.

— Это мы и без тебя уже поняли, — хмыкнул Басов. — Дальше-то что?

— Во-вторых, — как-то зло процедил Чигирев, — я установил сегодняшнюю дату. Сейчас двадцать пятое октября семь тысяч сто девятого года от сотворения мира. Или, по нашему летосчислению, тысяча шестисотого.[6] До опалы Романовых остались считанные дни. Может, часы. Мы уже ничего не в силах поменять. Надо немедленно связываться с Селивановым.

— И что ты предлагаешь? — поинтересовался Крапивин.

— Надо переходить на сторону Годунова. После крушения дома Романовых только он может предотвратить смуту, — быстро зашептал Чигирев. — Ведь я говорил об этом Селиванову, предупреждал. Я сразу предлагал выступить с Годуновым. Не понимаю, почему он так уперся в необходимость союза с Романовыми?

— А что он сам-то говорил? — поинтересовался Басов.

— Он сказал, что пробиться при дворе действующего царя много сложнее. А вот семейство, рвущееся к власти, более склонно к союзам. Если мы поможем прийти к власти Федору, то войдем в состав его ближайших советников, а после могли бы манипулировать им.

— Неглупо, — хмыкнул Крапивин.

— Умно, — поддержал его Басов. — Впрочем, расчет, я полагаю, здесь был куда проще. Селиванов как обычный чиновник просто сделал ставку на того, кто должен выиграть. У них, у несчастных, всегда проблема: на чью сторону встать, чтобы оказаться среди победителей. А здесь, когда всё предсказано, и голову ломать не надо. Красота. Впрочем, сейчас, как я понимаю, блестящий план господина генерала провалился.

— Да, — согласился Чигирев. — Сегодня же необходимо связаться с Селивановым…

— Боюсь, вы опоздали, — заметил Басов, указывая на возникшую у ворот, ведущих на Варварку, суету.

Крапивин и Чигирев посмотрели туда и увидели, что к воротам со всего двора быстро стекаются вооруженные люди. Лица у всех были обеспокоенными. Разведчики тоже поднялись и, смешавшись с толпой, двинулись к воротам. До их слуха донеслось бряцание оружия с противоположной стороны забора. По отсветам огня было ясно, что на улице перед боярскими палатами собралось множество людей с факелами.

— Что там? — спросил Чигирев у одного из стражников.

— Царь на боярина нашего осерчал, — явно волнуясь, ответил тот. — Стрельцов из Кремля прислал. Выдать Федора Никитича требуют.

— И что будет?

— Как боярин скажет, так и сделаем, — ответил стражник. — Повелит на милость царя отдаться — отдадимся. Повелит костьми лечь — ляжем.

Чигирев поморщился. Перспектива «лечь костьми» за Федора Романова его явно не вдохновляла.

Толпа расступилась, и в сопровождении двоих дворян к воротам вышел Федор Никитич. Про себя историк отметил, что теперь сопровождают его люди средних лет, явно опытные воины.

— Кто меня звал? — зычным голосом крикнул он, обращаясь к невидимому собеседнику за воротами.

— Петр Басманов я, — последовал оттуда ответ. — Грамота у меня от государя к тебе, боярин. Велено тебе к царскому двору под стражею немедля быть. А людям твоим велено нам помех не чинить, в палаты царевых людей впустить и оружие сложить. Если же ослушаетесь царева указа, то будешь ты, боярин Федор, изменником оглашен. А люди твои, аки воры, в железа закованы будут и перед царем на суд и расправу предстанут.

Ни один мускул не дрогнул на лице Федора Никитича.

— Государь наш нынче немощен, — громко объявил он. — Не мог грамоты сией писать. Заговор супротив меня худые бояре затеяли. А ты, Петька, сам изменник государю и есть. Прочь от ворот моих!

— Одумайся, боярин! — прокричал Басманов. — Гнев царский на себя навлекаешь. Со мною стрельцы числом многим. Силою тебя возьмем.

Не удостоив царского посланца ответом, Федор Никитич быстро обвел собравшихся глазами, ткнул пальцем, указывая на трех человек, и произнес:

— Вы, трое, со мной. Остальным оборону держать и стрельцов в палаты не пущать.

Немедленно всё пришло в движение. Выскочивший вперед Петр Малахов скомандовал:

— Кто с огненным боем, в первый ряд становись. Остальным за стрелками стоять.

Люди сорвались со своих мест, выполняя приказание. Только Басов, Крапивин и Чигирев замешкались. Это не укрылось от зоркого взгляда Федора Никитича.

— Ты, — ткнул он пальцем в Басова, — тоже со мной иди. Ты, — он указал на Чигирева, — к первому писцу моему ступай. А ты, — боярский перст потянулся к Крапивину, — при Петре стой.

Распорядившись таким образом, Романов зашагал в дом. За ним поспешили отобранные им люди. Разведчики обменялись взглядами. Всем троим хотелось обсудить ситуацию, но они понимали, что даже секунда промедления может быть воспринята окружающими как измена. Хлопнув Крапивина по плечу, Басов двинулся за боярином. За ним последовал Чигирев.

Подполковник остался один. Немедленно к нему подскочил Малахов.

— Чего рот раззявил?! — рявкнул он. — Вон, на правой руке людишки неровно встали. Поправь. Да проследи, чтобы копейщики прям за стрелками встали. Времени уж нет.

Времени явно оставалось мало. Ворота уже гудели под мощными ударами тарана. Выхватив саблю, Крапивин ринулся на правый фланг.

Совместными усилиями Крапивину и Малахову удалось выстроить стрелков, вооруженных мушкетами, в две шеренги. Следом за ними расположились воины с копьями, алебардами и бердышами. В третьем и четвертом ряду разместились бойцы с саблями. Окинув взглядом поле боя, Крапивин понял, что к отпору стрельцам готовы более сотни человек. Обернувшись назад, он увидел, что за амбарами и конюшнями спешно формируется еще несколько отрядов общей численностью не менее шестидесяти-семидесяти человек.

Под натиском тарана ворота рухнули, и в образовавшуюся брешь с яростными криками ринулись облаченные в красные кафтаны стрельцы, вооруженные саблями и бердышами.

Раздался неровный залп первой шеренги защитников. Некоторые из прорвавшихся во двор стрельцов повалились на землю. Стрелки первой шеренги быстро опустились на одно колено. Тут же захлопали выстрелы второй шеренги обороняющихся. По двору поплыл едкий пороховой дым. Разрядив свое оружие, стрелки отступили назад, под прикрытие копейщиков. Теперь строй ощетинился копьями и алебардами.

Однако атакующие явно не намеривались бросаться на противника. Те из стрельцов, кто остался в живых, быстро ретировались, а в воротах возникли стрельцы, вооруженные мушкетами. Первый ряд опустился на одно колено, второй прицелился, встав в полный рост. Грохнул залп. Несколько защитников, стоявших в первых рядах, повалились на землю. Строй дрогнул.

— На месте стоять! — взвыл находившийся на правом фланге Малахов.

«Это же самоубийство! — пронеслось в голове у Крапивина. — Стоять в полный рост, плотным строем, под огнем противника, бьющего с тридцати метров…»

Вперед снова вышли стрелки. Грохнул новый залп. Из-за густых клубов порохового дыма, плывших по двору, стрелки били почти вслепую, но в плотном строе каждый заряд находил свою жертву.

Когда дым чуть рассеялся, стало видно, что двое стрельцов лежат неподвижно. Несколько человек в задних рядах тоже пали. Однако это не помешало атакующим произвести третий залп. За ним почти сразу последовал четвертый.

Строй защитников смешался окончательно Очевидно, это и требовалось стрельцам. Теперь с бердышами наперевес они снова ринулись во двор, а навстречу им двинулась толпа боярских воинов. Последние остатки строя распались.

— Твою мать, песьи дети! — взвыл Малахов. — Строй держите!

Было уже поздно. Два отряда с грохотом сшиблись. Зазвенело оружие. Первые минуты Крапивин не мог протиснуться сквозь плотный строй соратников, но вот бившийся перед ним воин повалился на землю, закрывая руками рассеченное саблей лицо, и перед Вадимом предстал разгоряченный боем стрелец. Инстинктивно Крапивин сделал выпад и воткнул свою саблю в живот атакующему. Тот охнул, скрючился и рухнул прямо на павшего под его ударом противника.

Тут же Крапивин столкнулся с еще двумя стрельцами. Отражая выпады противников, спецназовец был вынужден попятиться. Отступал и весь отряд. Количество стрельцов во дворе всё увеличивалось, и они неумолимо теснили боярских людей. Настал момент, когда Крапивин всем нутром бывалого воина почуял, что еще минута-другая — и защитники дрогнут.

И тут на атакующих обрушился резерв. Выскочив из-за амбаров, два засадных отряда бросились в самую гущу сечи. На мгновение стрельцы дрогнули, а потом их строй распался, окончательно перемешавшись с войском Романова. Отчаянное сражение захлестнуло теперь весь двор.

Мощным ударом сразив очередного стрельца, Крапивин отступил в тень амбара. То, что бой боярскими людьми проигран, он понял уже давно. «И какого черта Романов затеял всю эту кашу, — раздраженно подумал он. — Ясно же, что его силы ограничены, а к царским людям на подмогу придет столько войск, сколько надо».

Брошенный кем-то факел упал к ногам подполковника, высветив его фигуру. И тут же на притаившегося в темноте боярского человека с бердышами наперевес бросились два стрельца. Выхватив левой рукой из-за голенища нож и выставив вперед саблю, Крапивин двинулся им навстречу. На лицах стрельцов появились глумливые улыбки. Уж больно невыразительно выглядел арсенал противника против их оружия. Однако царёвы слуги обрадовались рано. Сейчас, в пиковой ситуации, подполковник решился применить один из «сюрпризов», приготовленных накануне экспедиции. Повернув нож рукояткой вперед, Крапивин выстрелил из нее прямо в сердце одному из стрельцов. Придет время, и никого из военных не будет удивлять однозарядный пистолет, вмонтированный в рукоятку десантного ножа, но здесь и сейчас второй стрелец застыл, поражённый увиденным. Сделав молниеносный бросок, Крапивин саблей перерезал ему горло и бросился бежать.

Обогнув амбар, он убрал саблю в ножны и быстро забрался на крышу распложенной тут же конюшни.

Сверху безнадежность положения войска Романова была видна еще лучше. Бой распространился уже по всему подворью. Кое-где занимались пожары.

Быстро перезарядив свой «нож», Крапивин достал из пояса спрятанное переговорное устройство и нажал на вызов.

— Четвертый, пятый, я второй, — произнес он. — Где вы? Прием.

— Вадим, уходи оттуда. Я найду тебя, — донесся до него, словно откуда-то издалека, голос Басова.

— Второй, я пятый, — услышал он Чигирева. — Я в архиве Романовых.

— Уходите оттуда, пятый, — рявкнул Крапивин. — Жду вас у реки, перед Васильевским спуском. Конец связи.

На всякий случай прикрепив переговорное устройство на шее, Крапивин бросился прочь. Перепрыгивая с крыши на крышу, он добрался до противоположного конца подворья, перемахнул через высокий забор… и оказался в метре от четырех притаившихся там стрельцов.

— Вона, держи вора, — вскрикнул один и тут же замертво свалился под мощным ударом кулака спецназовца.

Перехватив бердыш поверженного противника, Крапивин с силой воткнул его в грудь второго стрельца, ударом ноги опрокинул третьего, выстрелил из десантного ножа в четвертого и бросился по улице. С обеих сторон его сопровождал яростный собачий лай.

— Второй, я пятый, — услышал он голос Чигирева. — Уйти не могу. Постараюсь спрятаться на подворье и переждать. Прием.

Чертыхнувшись, Крапивин бросил в микрофон:

— Я второй. Вас понял. Встречаемся завтра в точке два. Конец связи.

Несколько часов, спрятавшись под одной из перевернутых лодок, подполковник ждал Басова у Москвы-реки. Лишь поняв, что ждать дольше бесполезно и опасно для него самого, он аккуратно столкнул лодку на воду и принялся выгребать на середину реки. Еще до рассвета он должен был покинуть этот негостеприимный город.

А на берегу горели факелы и лаяли собаки. Неспокойно было в городе в эту ночь, и мало кто из москвичей сомкнул глаза. Царь Борис корчевал измену, и страшились люди еще не забывшие грозные Ивановы дни. Каждый думал: «Пронесет ли меня? Не падет ли царский гнев на мою семью?»

В отличие от подполковника Чигирев прекрасно понимал, зачем Романов затеял безнадежный и, казалось, бессмысленный бой. Войдя в здание, он сразу попал в распоряжение боярского секретаря, который велел ему уничтожить секретный романовский архив. Жарко горела в ту ночь печь в палатах боярина. Многие бумаги исчезли в ее утробе. И чуть не выл историк, украдкой заглядывая в документы, которые должны были стать пеплом. Списки дворян и боевых холопов, собранных на Варварке, письма знатнейших бояр членам дома Романовых, расчетные книги… Конечно, откажись боярин от сопротивления, многие из погибших сегодня людей остались бы живы, десятки искалеченных были бы целы. Но тогда бесценный романовский архив достался бы царевым людям, а этого Федор Никитич никак не хотел допустить. Ну а что значат жизни мелких людишек, когда великие играют в свои игры?

Как ни странно, комната, в которой они работали, была проходной и примыкала к кабинету боярина. Это место Чигирев знал. В двадцать первом веке здесь была комната неопределенного назначения, уставленная лавками. Здесь же это была комната секретаря с конторкой для работы и многочисленными сундуками, содержавшими романовский архив. Впрочем, сейчас убранство помещения настолько же отличалось от того, которое историк помнил в музее «Палаты бояр Романовых», насколько окружающая обстановка осажденного подворья разнилась с обстановкой музейного комплекса. Разные люди то и дело сновали через комнату. Однажды, почти бегом, бряцая оружием, через нее проскочила странная группа. Среди восьмерых человек, в нее входивших, Чигирев узнал двоих дворян, выбранных боярином перед началом штурма, — Юрия Отрепьева и Басова. При этом фехтовальщик будто и не заметил историка.

За окном давно уже грохотал бой, но гора документов, подлежащих сожжению, словно не убывала.

— Боже! — невольно вырвалось у историка.

Чигирев не верил своим глазам. В его руках был указ царя Федора Никитича! В это невозможно было поверить, но выведенные затейливым узором славянские буквы: «Мы, божьей милостью государь всея Руси Федор Романов…»

— Чего встал? — рявкнул на него первый писец. — Жги быстрее.

Быстро кинув в огонь первую подвернувшуюся бумагу, Чигирев украдкой спрятал за пазуху поразивший его документ. Как историк он просто не имел права уничтожать такую реликвию.

На поясе завибрировало переговорное устройство. Скрючившись у печки, чтобы не показать напарнику хитроумную машину грядущих веков, Чигирев поднес ее к уху.

— Четвертый, пятый, я второй, — услышал он голос Крапивина. — Где вы? Прием.

— Вадим, уходи оттуда. Я найду тебя, — раздался тут же, словно издалека, голос Басова.

— Второй, я пятый, — громко прошептал Чигирев. — Я в архиве Романовых.

— Уходите оттуда, пятый, — приказал Крапивин. — Жду вас у реки, перед Васильевским спуском. Конец связи.

Микрофон смолк.

— Что ты там шепчешь? — надвинулся на Чигирева первый писец.

— Живот болит. Выйти бы мне, — изобразил желудочные колики историк.

— А ну, сидеть! — зло крикнул писец. — Хоть все штаны дерьмом завали, а бумаги пожечь немедля надо.

Мощным рывком сбив писца с ног, Чигирев бросился наутек. Он пробежал несколько комнат, выскочил на лестницу и тут увидел, что снизу навстречу ему спешат царские стрельцы. Чертыхнувшись, историк бросился назад. Комнатки, переходы и лестницы замелькали, словно в калейдоскопе. По звукам голосов и бряцанию оружия Чигирев понял, что дом стремительно заполняется государевыми людьми. Метнувшись к окну, он обнаружил, что даже если бы ему и удалось пролезть через это узкое отверстие, побег всё равно не увенчался бы успехом. Там, внизу, на небольшой площадке, освещенной мерцающими факелами, разгоряченные ночным боем стрельцы уже сгоняли в кучу сдавшихся защитников дома. Метнувшись в сторону, Чигирев снова бросился по переходам боярских палат.

Теперь спасти его могло только одно. Необходимо было укрыться в каком-либо из укромных уголков, дождаться, когда стрельцы уйдут из палат, и постараться незаметно выскользнуть из Москвы. Забившись в нишу одной из комнат, Чигирев снова включил переговорное устройство.

— Второй, я пятый. Уйти не могу. Постараюсь спрятаться на подворье и переждать. Прием.

— Я второй. Вас понял. Встречаемся завтра в точке два. Конец связи, — услышал он.

Чигирев быстро спрятал переговорное устройство в голенище сапога, и, толкнув ближайшую дверь, ворвался в комнату. В тусклом свете лучины он увидел, как к стене метнулась девичья фигурка.

— Ты кто? — выдохнул историк.

— Дарья. Боярыни Ксении Ивановны сенная девка.

Теперь Чигирев лучше рассмотрел девушку. Юная, почти подросток, она была одета в просторный сарафан и кокошник. Длинная толстая коса свисала до пояса. Чигирев засмотрелся на миловидное лицо девушки, показавшееся ему в этот момент безумно красивым.

— Люди царевы уж в палатах? — взволнованно спросила девушка, поняв, что перед ней один из людей боярина.

— Да, в палатах, — автоматически подтвердил Чигирев.

— Ну, тогда хоронись, — скомандовала Дарья, открывая перед историком стоящий вдоль стены длинный узкий сундук.

За стеной раздались тяжелые шаги и бряцание оружия. Быстро отстегнув для удобства саблю, Чигирев залез в сундук. Дарья закрыла крышку. В наступившей тишине историк услышал, как удаляются шаги неизвестных воинов. Потянулись минуты ожидания. Лежа на дне сундука среди какого-то тряпья, Чигирев лихорадочно думал: «Только бы пронесло! Только бы пронесло!..»

Не пронесло. Дверь с грохотом отворилась, и Чигирев услышал грубый голос:

— Бона, смотри, какая птичка.

— И впрямь хороша, — отозвался второй, чуть более высокий.

Историк услышал звук закрывающейся двери и стук о стену: видимо, к ней прислонили бердыши.

— Отпустите меня, — донеслась робкая просьба Дарьи.

— Ить, куда? — вновь послышался первый голос.

Тут же Чигирев услышал возню и сдавленный девичий стон. Очевидно, Дарье зажимали рот.

— Ты только молчи, девка, и всё путем будет, — тихо пообещал первый мужик.

Потом послышался звук рвущейся ткани, отчаянное мычание Дарьи и голос второго мужика:

— Ох, как лепо.

Повинуясь безотчетному импульсу, Чигирев вскочил, откинув крышку, выхватил саблю и вывалился из сундука. Прямо перед ним здоровенный детина, стоя позади Дарьи, одной рукой зажимал девушке рот, а другой залез в разорванный ворот сарафана и щупал ее груди. Второй, поменьше, встав спереди на одно колено, задрал ей подол до живота и увлеченно шарил своей лапой между девичьих ног.

Увидев неожиданно появившегося противника, стрельцы отпустили жертву и схватились за сабли. Дарья мышкой юркнула в угол и забилась там, прикрывая руками разорванный ворот сарафана.

— Оставьте ее! — громко приказал Чигирев.

Он уже понял, что избежать гибели или плена ему не удастся, но надеялся привлечь на звук драки других стрельцов, а возможно, и их командиров и таким образом спасти Дарью от насилия. В конце концов, время-то не Ивана Грозного, а нападающие — не опричники. Вряд ли их погладят по головке за насилие, учиненное в доме родовитого боярина.

— Да это же Романов вор, — грозно выкрикнул тот стрелец, что был побольше. — А ну, отдай саблю, а не то убью сей же час.

— Отдам, — пообещал Чигирев. — Только девку не троньте.

— А это мы поглядим, — фыркнул стрелец.

— А ну, прочь отсюда, охальники, — что есть силы заорал Чигирев, двинувшись на своих противников.

Нe то испуганные его самоуверенностью, не то ошеломленные криком, стрельцы бросились вон из комнаты. Инстинктивно Чигирев выбежал за ними, и тут дверь в противоположной стене открылась и в комнату ввалился десяток стрельцов. Первый, судя по одежде и оружию, был командиром. Увидев вошедших, Чигирев остановился. Застыли и стрельцы.

— Вон он, Романов человек! — указывая на Чигирева, заорал младший из стрельцов, только что пытавшихся изнасиловать Дарью. — Держи его!

Стрельцы двинулись на историка, но тот поднял саблю, давая понять, что будет биться до конца. Это заставило нападающих остановиться.

— Саблю положи, — грозно приказал офицер. — Иначе до смерти убьем.

— Прости, сдался бы я царевым людям, — ответил ему Чигирев. — Да стрельцы твои насилье над невинной девкой учинить удумали. Я и вступился.

Почему-то в эту секунду он был убежден, что сейчас погибнет, и твердо решил продать свою жизнь подороже. Офицер сумрачным взглядом обвел несостоявшихся насильников и вдруг зычно крикнул:

— А ну, кто там схоронился, покажись.

Зажимая руками разорванный ворот, вся пунцовая, как рак, Дарья вышла в залу и тут же повалилась в ноги стрельцам.

— Кто такая? — спросил офицер.

— Дарья. Боярыни Ксении Ивановны сенная девка, — рыдая ответила Дарья.

— Правду ли говорит сей человек?

— Всё так и было, — ответила Дарья. — Снасильничать меня стрельцы хотели.

Офицер жестко посмотрел на провинившихся стрельцов и скомандовал:

— Вон отсюда. По утру ко мне явитесь.

Потупясь, оба стрельца вышли из зала.

— Ну, а теперь саблю отдашь? — спросил офицер, обращаясь к Чигиреву. Голос его стал явно мягче.

— Крест целуй, что насилия над ней не допустишь, — потребовал историк.

Ухмыльнувшись, офицер полез за пазуху, вытащил нательный крест, поцеловал и произнес:

— Богом клянусь, не тронем ее.

Возникла пауза. Помедлив несколько секунд, Чигирев бросил на пол саблю и произнес:

— Тогда бери меня.

— Храбрец, — не скрывая восхищения, произнес офицер. — Ты, девка, встань-то. Полюбовник твой, что ли?

Дарья поднялась и замерла, уткнувшись в пол.

— Отвечай, — грозно приказал офицер.

— Нет, — энергично замотала головой девушка. — В первый раз его вижу.

— Вона как, — в голосе офицера снова зазвучали уважительные нотки. — Ты кто таков есть, молодец?

— При писце боярском я состоял, — ответил Чигирев. — Первый день сегодня на службе. Вчерась только с товарищами моими из Сибири прибыли да сегодня на службу к боярину взяты были.

Офицер загоготал.

— Не свезло тебе, парень, — произнес он. — Ладно. Девку к прочим бабам отведите. Да глядите, чтоб волос с ее головы не упал. А этого обыскать.

Один из стрельцов схватил Дарью за руку и потащил прочь. Однако повернулась она перед дверью и крикнула Чигиреву:

— Звать-то тебя как?

— Сергей Чигирев я, — ответил ей историк.

Тем временем два стрельца подошли к нему с двух сторон и принялись обшаривать его одежду. Первым на пол полетел нож историка. К счастью, стрельцы не заметили тщательно замаскированный однозарядный пистолет, вмонтированный в рукоять. Следующим на свет божий было извлечено переговорное устройство. Историк проклял тот момент, когда положил его в карман. Маленькие рации создавались так, что, помещённые в пояс разведчика, были незаметны при обыске. Но устройство, лежащее за голенищем сапога, само легло в руки стрельцов.

— Что это? — нахмурившись, спросил офицер, — Оберег, — соврал Чигирев.

Офицер небрежно махнул рукой и, к облегчению историка, миниатюрная рация полетела на пол. Теперь стрелец вытащил из-за пазухи пленника спрятанную им грамоту. Офицер жадно схватил ее и принялся читать:

— Мы, Божьей милостью государь Федор Романов… — Он сурово взглянул на Чигирева: — Откель бумага сия? Кто тебе ее схоронить поручил?

— Никто, — отрицательно покачал головой Чигирев и только теперь понял, перспективу какой блистательной комбинации создает этот документ и как сильно он может повлиять на историю этого мира. — В боярском сундуке нашел. Велели мне ее сжечь, но я схоронил.

— Зачем?

— Царевым людям отдать. Измена же явная боярином затевалась.

— Так боярину изменить затеял?

— Я царю верную службу сослужить думал, — ответил Чигирев.

— И почто на стрельцов с саблею ходил?

— Так ведь снасильничать они хотели.

— За чужую девку голову сложить порешил?

Помедлив несколько секунд, Чигирев произнес:

— Тошно мне, когда худые людишки над людьми добрыми бесчинства творят.

Офицер внимательно посмотрел в глаза историку, после чего распорядился:

— К Басманову его.