"Самозванцы" - читать интересную книгу автора (Шидловский Дмитрий)

ГЛАВА 16 Князь

Город Острог не произвел на Крапивина сильного впечатления. Небольшой заштатный городишко Речи Посполитой, состоявший в основном из мазанок и деревянных домов. Впрочем, было нечто в его обитателях, чего подполковник не мог не отметить. По специфике своей службы Крапивин много путешествовал, но посещал всё больше «мировые захолустья». Впрочем, и этого ему хватило, чтобы начать улавливать некий «столичный дух», царивший в некоторых городах. При этом ощущение «столичности» в жителях придавали совсем не размер их городов и статус стран. Неудивительно, что жители такого мегаполиса, как Москва, считали себя «солью земли русской», а всю остальную территорию до Калининграда и Владивостока воспринимали как периферию собственного города. Кроме того, по большей части они почему-то были убеждены что жители «остальной России» только и мечтают переехать в столицу, и относились к провинциалам с легкой снисходительностью, как к младшему брату, которому еще предстоит «дорасти» (точно так же, по наблюдениям подполковника, вели себя и жители Москвы времен Бориса Годунова).

Но полагали себя солью земли афганской и жители грязного, заштатного Кабула времён советской оккупации. А уж степень амбиции жителей Каира, в котором Крапивин побывал в порядке «обмена опытом» с египетским спецназом, вообще не поддавалась никакому описанию. Эти вообще считали себя жителями столицы всего арабского мира, который, в их представлении, был куда важнее, чем весь «западный мир», включавший Америку, Европу, Россию и почему-то Японию.

А вот горячо любимый Крапивиным Санкт-Петербург столичным городом не был, несмотря на свое значимое положение в экономике, большую численность населения и культурные традиции. Несмотря на почти официально провозглашенный статус «второй столицы», в его жителях были амбициозность, претенциозность, но никак не столичный лоск.

Так вот, Острог начала семнадцатого века был, без сомнения, городом столичным. Это читалось в поведении его жителей: купцов, ремесленников, а особенно шляхтичей. Последние, как уже успел заметить Крапивин за время своего путешествия по Речи Посполитой, вообще находили возможность гордиться всем чем ни попадя. Впрочем, когда он сказал об этом Басову, тот предупредил:

— Есть у поляков такая проблема. Заносчивы и горделивы. Но раз ты сейчас в Речи Посполитой, то веди себя соответственно. Лишку поскромничаешь — трусом сочтут. Do in Rome as Romans do.[9] Кстати, запомни на будущее: то, что перед тобой не настоящий шляхтич, ты должен был понять еще по манере вызова. Здесь, бросая перчатку, обязательно называют свое имя. Иное считается трусостью. А для шляхтича страшнее всего — выглядеть трусом.

— Острожане, по-моему, вообще заносчивы сверх меры, — проворчал Крапивин.

— Они служат князю Константину Острожскому. Это влиятельнейший во всей Речи Посполитой магнат. При желании одним мановением пальца он может собрать войско из четырех тысяч шляхтичей. В своем Остроге он живет фактически как самовластный правитель. Кстати, его земли — оплот православия в здешних краях.

— А ты? — вдруг повернулся к Басову Крапивин.

— Что я? — не понял тот.

— Православный или католик?

— Do in Rome as Romans do, — повторил Басов. — Я служу при дворе Сигизмунда Третьего. Если я не буду исправно ходить в костел, это сильно повредит моему положению.

— Ну а на самом деле, какая вера тебе ближе?

— Буддизм, — засмеялся Басов. — Послушай, Вадим, совсем недавно я отказался участвовать в войне с иностранной интервенцией. Теперь ты предлагаешь мне ввязаться в драку на предмет того, кто захватит больше паствы: папа римский или Православный собор. Уволь дорогой.

— Да я не про это, — смутился Крапивин. — Я просто считаю, что если я русский человек, то должен быть православным.

— А я считаю, что вера — это дело очень личное, — возразил Басов, — и уж точно не зависит от национальности и гражданства.

— Ты ведь сам сказал, что ходишь в костел, — буркнул Крапивин.

— Есть государственные институты с их ритуалами, а есть личное отношение к жизни. Некоторые называют это верой. То, о чем ты говоришь, Вадим, это государственный институт. Если бы я остался на Москве, ходил бы, как все, в церковь.

Дворец князя Константина возвышался в самом центре города. На Крапивина произвел впечатление своей основательностью. У ворот Басов громко выкрикнул по-польски:

— Послание к князю Константину Острожскому от его величества короля Сигизмунда Третьего Августа.

Двое сторожевых шляхтичей проводили гостей в зал для аудиенций и приемов, где их встретил сам магнат. Князь Константин Острожский был высок и непомерно толст. На его круглом добродушном лице красовались пышные, загнутые книзу усы. Одежда на князе была богатая, расшитая золотом и драгоценными камнями, на руках сияли многочисленные перстни с брильянтами, на поясе висела сабля в дорогих золоченых ножнах. Впрочем, кое-что в облике магната не позволило Крапивину сразу причислить его к разряду богатых бездельников. Внимание подполковника привлекли глаза Константина. В них читалась властность и сила, воля человека, привыкшего повелевать тысячами подданных. Увидев гостей, он распростер объятия и двинулся им навстречу.

— Пан Басовский, вот кого я по-настоящему рад видеть! — прогудел гигант, обнимая и трижды целуя Басова. — А кто это с вами?

— Мой давешний друг из Москвы, — пояснил Басов, указывая на Крапивина. — Зовут его Владимир Крапивин. Встретил его давеча в дороге. Он впал в немилость у царя Бориса и вынужден был бежать из Московии.

Быстрый изучающий взгляд магната скользнул по Крапивину.

— Что ж, друг пана Басовского — желанный гость в моем доме, — произнес князь. — Да я вижу по его стати, что и рубака он отменный. Ежели у пана Крапинского будет желание, он может поступить ко мне на службу.

— О нет, князь, Владимира я вам не отдам, — покачал головой Басов. — Но если вы не откажете нам в гостеприимстве…

— Когда это я отказывал друзьям в гостеприимстве? — фыркнул Константин. — Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

— Благодарю, это честь для меня, — произнес Крапивин, кланяясь. Он постарался сказать это по-польски, благо за время путешествия по Речи Посполитой у него была возможность усвоить азы этого языка.

— Однако что же мы стоим? Время обеденное пожалуйте в трапезную, — улыбнулся хозяин.

— Осмелюсь напомнить, ваша светлость, что у меня послание от короля, — вежливо вставил Басов.

— К черту послания, — небрежно отмахнулся князь. — Обед прежде всего.

Он повернулся и вразвалку направился к дальней двери.

— Ну, держись, Вадим, — шепнул Басов на ухо Крапивину.

Крапивин не сразу понял, почему он должен был «держаться». Но первые подозрения закрались в душу подполковника, когда он увидел богато уставленный стол. После дальней дороги по морозу в желудке у спецназовца изрядно подсасывало, и он не без удовольствия съел поданную ему утку, запивая ее прекрасно выдержанным вином из золотого кубка. Расправившись с дичью первым, князь дал сигнал слугам, и те внесли целую тушку поджаренного на вертеле поросенка. Крапивин тихо крякнул. Вообще-то он полагал, что уткой все и ограничится, но покорно подставил тарелку под увесистый кусок свинины.

Басов с князем весело балагурили, поминали прелести придворных дам, обсуждали достоинства и недостатки различных охотничьих угодий. Крапивин заметил, что Басов при этом очень умеренно потребляет пищу, время от времени понемногу отпивая из своего кубка, а вот князь ест в три горла.

— Да вы ничего и не едите, пан Владимир, — выкрикнул князь, когда заметил, что Крапивин наконец разобрался со своим куском свинины. — А ну-ка, Василь, положи нашему гостю еще кусочек.

Несмотря на энергичные протесты Крапивина, в его тарелке немедленно оказался новый кусок свинины, и, тяжело вздохнув, подполковник приступил к его поглощению. Когда он наконец справился с этой непосильной задачей, князь громко хлопнул в ладоши, и в трапезную внесли прожаренные тушки зайцев.

— Отведайте, панове, — предложил князь. — Этих зайцев я лично загнал на охоте третьего дня.

Крапивин вопросительно посмотрел на Басова, но тот знаком показал, что хозяина обижать нельзя. Смирившись, подполковник принялся ковырять серебряными ножом и вилкой в предложенном ему куске зайчатины. Съев примерно половину, он понял, что более не в состоянии впихнуть в себя ни кусочка.

— А теперь фазаны! — гордо объявил князь.

— Помилуйте, ваша светлость, — улыбнулся Басов, скользя взглядом по сникшему Крапивину, — мы съели уже достаточно. Ваше гостеприимство славится во всей Речи Посполитой, а искусство ваших поваров не имеет равных вплоть до Парижа и Мадрида, но у человеческого организма есть пределы.

— Эх, хилый вы народ, — фыркнул князь, завладевая тушкой фазана. — Ну да вином пока угощайтесь, что ли. А я птички отведаю.

С фазаном князь разобрался тоже на удивление быстро, после чего поднялся и прогудел:

— Ну, вот и потрапезничали. Идемте же, пан Басовский, в мой кабинет. Узнаем, что написал нам милый Сигизмунд. А вас, пан Владимир, прошу обождать нас в палатах для моих самых почетных гостей. Слуги проводят вас туда.

Вместе с Басовым они вышли из трапезной. Не менее полутора часов провел он в шикарно обставленной комнате, прежде чем слуга вежливо пригласил его вернуться в зал для аудиенций. Там его встретили Басов и князь.

— Нам придется задержаться здесь на недельку-другую, — объявил Басов. — Ничего не поделаешь. Служба

— Да, панове, прошу вас воспользоваться моим гостеприимством, — добавил князь, и повернувшись к двери, зычно крикнул:

— Эй, Василь, ужин скоро ли?

Нельзя сказать, что пребывание в гостях у князя было тягостным. Крапивин с Басовым получили в свое распоряжение по нескольку комнат. В первый же день подполковник обнаружил у себя в спальне весьма миловидную служанку лет семнадцати, которая якобы задержалась, застилая его постель. Крапивин правильно истолковал неспешные движения девушки и ее игривые взгляды и перешёл к активным действиям. По доносившимся из-за стены голосам подполковник понял, что его друг тоже не проводит время в одиночестве. Анна — так звали горничную — пришла скрасить досуг Крапивина и на следующий вечер, и еще через день. Участие в любовных утехах навело подполковника на мысль о том, что он столкнулся с очередным проявлением гостеприимства сиятельного князя. Это означало, что в женских ласках недостатка у него не будет.

Друзья делили время между обильными трапезами с князем и конными прогулками, на которых настаивал Басов. Он ежедневно повторял, что для настоящего воина здешней эпохи Крапивин отвратительно держится в седле. Кроме того, он дал своему другу несколько полезных уроков фехтования на саблях.

Так прошло с десяток дней, пока наконец не произошло событие, немало удивившее подполковника. Они с Басовым прогуливались по двору и переваривали очередной обильный обед, когда к фехтовальщику подошел слуга и что-то прошептал ему на ухо.

— Пойдем, что ли, познакомимся с историческими личностями, — предложил Басов Крапивину.

Друзья прошли в просторное помещение, где обычно останавливались простолюдины, и увидели там трех мужчин, облаченных в изрядно потрепанные рясы православных монахов. Один из них, пожилой и толстый, привлек внимание Крапивина лукавым выражением, которое как будто навечно запечатлелось на его лоснящемся лице. Второй, помоложе, высокий и худой, напротив, совершенно не выглядел хитрым или даже неглупым. Третий, невысокий, светловолосый, лет двадцати, с большой бородавкой на шее, показался подполковнику знакомым. Память услужливо подсказала: этот парень был в свите Федора Романова в день перед Роем на Варварке.

— Ах, Басов, милый друг, — молодой монах поднялся со скамьи и двинулся навстречу вошедшим. Крапивину показалось, что парень ведет себя с величавостью, которая была бы естественна для аристократа, но никак не вязалась со скромным одеянием монаха. — Как я рад тебя видеть! Уж более года не встречались.

— Здравствуй, Юрий, — обнял его Басов, — Познакомься, это мой друг Владимир Крапивин. Может, ты и помнишь его. Мы на Москву вместе пришли.

— Ну, как же не помнить, — монах улыбнулся Крапивину. — Меня, правда, нынче Григорием зовут. При постриге нарекли.

— Ясно, — кивнул Басов. — Разговор у меня к тебе. Пойдем-ка, поговорим с глазу на глаз. А ты, Владимир, со святыми отцами побеседуй пока. О богословии там… Ну, и про дорогу на Москву узнай. Где заставы, где досмотр.

Он взял молодого монаха за руку и повел из комнаты. Крапивин проводил их долгим взглядом. Он уже понял, что перед ним был Отрепьев, будущий Лжедмитрий.

— Ну что ж, мил человек, присядь с нами, коль не брезгуешь, — пригласил толстый монах. — Меня Варлаам зовут, а его Мисаил. Шли мы, стало быть, из Москвы в Киев…

Дальнейшие два часа для Крапивина прошли в беседе с Варлаамом, хотя непрерывный монолог монаха, лишь изредка прерываемый вопросами подполковника, назвать беседой было трудно. Варлаам правильно понял свою задачу и очень подробно описал спецназовцу путь, проделанный троицей из Москвы. Вскоре Крапивин уже чётко представлял себе все особенности маршрута и все его опасности. Единственно, чему удивлялся подполковник, так это почти профессионализму рекогносцировки, которую провел монах… а может быть, и не монах.

Вернулся Басов и знаком пригласил Крапивина следовать за ним. Когда друзья вышли во двор, фехтовальщик сообщил:

— Завтра выезжаем в Москву.

— Это был Отрепьев? — спросил его в свою очередь Крапивин.

— Да.

— Игорь, мы не можем упускать такого шанса предотвратить смуту.

— Мы не будем совершать ничего, что может поменять ход истории, — отрезал Басов. — По крайней мере сейчас. Тем более я тебе уже говорил: Лжедмитрий — это следствие, а не причина. Его убийство ничего не изменит.

— Но ты ведь пришел сюда, чтобы встретить Отрепьева?

— И это тоже. Вообще-то король послал меня с поручением, касающимся внутренних дел Речи Посполитой. Но у меня есть еще поручение от Федора Романова, пардон, Филарета. Я должен был встретить здесь Отрепьева.

— Так на кого ты работаешь? — в упор спросил Крапивин.

— Как всегда, на себя, — ответил Басов. — Правда, Романов и Сигизмунд считают, что на них. Это сильно облегчает мне жизнь в Речи Посполитой и сильно упростит наше возвращение в Московию. Раз уж вы затащили меня сюда, то дайте хоть устроиться по-человечески.

— Но ведь ты сотрудничаешь с теми, кто заварит смуту! — воскликнул Крапивин.

— Без меня это сделали бы другие, — пожал плечами Басов. — Я не нарушаю хода истории. У нас иная задача — закрыть «окно». И давай закончим этот разговор. Коней седлать пора.