"Хроноагент" - читать интересную книгу автора (Добряков Владимир, Калачев Александр)

Глава 4

Утром наш полк собирается в большой аудитории Военно-воздушной академии.

Подполковник Лосев оказывается невысоким, плотно сложенным, подвижным мужчиной лет тридцати — тридцати пяти. Черные, чуть тронутые сединой волосы коротко острижены. Живые карие глаза, кажется, постоянно улыбаются, хотя общее выражение лица — нейтральное. На груди — два ордена Красного Знамени, орден Ленина и Золотая Звезда Героя.

Мы узнаем, что дивизия будет состоять из трех полков. Наш полк оснащается истребителями “Як-1”, два других, соответственно, — “ЛаГГ-3” и “МиГ-3”. Освоение техники — наша первая задача. Заниматься будем здесь и на Центральном аэродроме. Позже перелетим на подмосковный аэродром. Там будем отрабатывать слетанность, огневую подготовку и приемы ведения воздушного боя.

Все это должно быть закончено не позднее 7 июня. После этого дивизия должна отбыть к месту постоянной дислокации. Куда, никто спрашивать не стал. Не положено, да и так ясно.

Примерно через час начальник штаба, майор Жучков, зачитал состав эскадрилий и звеньев. Меня несколько озадачило необычное построение подразделений. По-моему, до войны все было по-другому. Полк состоит из четырех эскадрилий, эскадрильи — из четырех звеньев, а каждое звено — из двух пар. Меня назначают ведущим второй пары третьего звена второй эскадрильи. Сергея — моим ведомым. Командир нашего звена — старший лейтенант Букин, командир эскадрильи — капитан Волков. Оба с боевым опытом, а Волков к тому же сбил шесть японцев на Халхин-Голе.

Слово опять берет командир полка:

— Товарищи командиры. Занятия на матчасти начнем прямо сегодня. Времени нам отпущено мало, поэтому заниматься будем по десять часов в день и практически без выходных. Настраивайтесь на упорную работу.

После небольшого перерыва на обед начинаем изучать “Як-1”. Распускают нас только часов в шесть вечера.

— Ну, какие планы на вечер? — спрашивает Сергей, когда мы выходим на улицу.

— Не знаю, как у тебя, а свои я сейчас узнаю, — отвечаю я, подходя к телефонной будке.

Сергей с интересом наблюдает, как я набираю номер и жду ответа.

— Алло! Я слушаю, — отвечает голос Ольги.

— Это я, Андрей. Добрый вечер!

— Андрей! Ну, наконец-то! Я уже думала, так и не дождусь.

— А ты ждала?

— Конечно! Где ты сейчас?

— Возле академии.

— Приезжай к моему дому, я через полчаса выйду. Помнишь, как добираться?

— Разумеется. Еду.

— И с кем это ты таким деловым тоном договаривался о встрече? — спрашивает Сергей. — Нехорошо, нехорошо! Бросаешь старых друзей. Только боюсь, напрасно ты с этой девушкой время потратишь. Я не знаю никого, кто мог бы похвастаться, что она подарила ему хотя бы невинный поцелуйчик в щечку.

— Это не аргумент, друже. Что не позволено быку, то позволено Юпитеру!

— Ну-ну, дерзай. Только боюсь, что времени у тебя на нее не будет. Нас здесь в оборот взяли капитально. Но если достигнешь успеха, коньяк за мной.

Сергей оказался прав. Освоение новых самолетов отнимает у нас почти все время. Больше того, мы часто остаемся допоздна в академии или на аэродроме. Сидим в кабинах самолетов, копаемся в моторах, возимся с радиостанциями и вооружением.

Потом начинаются полеты. Взлет — посадка, взлет — посадка… и так до бесконечности. Надо научиться чувствовать машину, чтобы она слушалась тебя, как твои собственные руки и ноги, чтобы она стала их продолжением. А для этого нужна упорная работа и, главное, время. Очень много времени.

Все чаще мое общение с Ольгой ограничивалось телефонными разговорами. Да и редкие, не чаще одного-двух раз в неделю, встречи продолжались не более двух часов. Начинались они поздно, а задерживаться особо не было возможности ни мне, ни ей. Мне в шесть тридцать уже надо было быть на аэродроме, а у нее — на носу госэкзамены. Расставаясь всякий раз я давал себе слово, что сейчас возьму ее за плечи, притяну к себе и поцелую в приоткрытые, зовущие, ждущие губы. Но всякий раз останавливала мысль, что очень не хочется делать это вот так, наскоком, наспех. И я ограничивался целомудренным поцелуем руки. Случай провести время вместе подольше, чтобы все сложилось само собой, все никак не представлялся.

Но вот однажды… Конец мая “обрадовал” нас погодой. Резко похолодало, на Москву наползли тяжелые низкие тучи, зарядили затяжные дожди. Полеты прекратились. Мы прекрасно знали, что, как только небо прояснится, нам придется наверстывать упущенное время. Поэтому мы с тоской и досадой каждое утро смотрели на свинцовое, низкое, ниже всех дозволенных пределов, небо.

Мне было обидно вдвойне. Я первым почувствовал, что “Як” — необычайно скороподъемная машина. Поделился этими мыслями с ребятами. Это, мол, позволит максимально использовать в бою вертикальный маневр. Меня восприняли с недоверием. Оно и понятно. Они все до сих пор летали на “Чайках” или “ишаках”. Там все построено на виражах. А здесь старлей Злобин предлагает ломать господствующую десятилетиями тактику воздушного боя.

Я-то знал, что прав. Но как это доказать? Командир полка внимательно выслушал меня и предложил в ближайший полетный день провести с ним на пару показательный бой, чтобы все могли сделать вывод, какая тактика эффективней.

— Ты прав, Андрей. Машина — новая, возможности у нее — тоже новые. И воевать на них надо по-новому. Иначе будут нас бить, бить и бить!

И вот на тебе! Сразу после этого разговора погода испортилась. Видя мою кислую физиономию, Лосев каждый раз шутил:

— Не расстраивайся, Злобин. Еще успеешь от меня трепку получить. Не спеши.

23 мая, прослушав на аэродроме очередную безрадостную сводку погоды, мы пошли в ангары ковыряться в моторах и другой матчасти. Часа через три я говорю Сергею:

— Пойду позвоню Ольге. Дня три уже с ней не говорил.

— Ну-ну, валяй. Если дозвонишься, передай привет от мокрого сокола — Сереги Николаева.

Ольга ответила сразу:

— Андрей! Это ты? Извини, я все эти дни в институте пропадала. Мы экзамены сдаем.

— И как успехи?

— Прекрасно! Завтра — последний.

— Здорово! И когда ты его сдаешь?

— К двум часам уже все кончится. А ты сможешь вырваться?

— Оля, посмотри на небо и поймешь все сама. У нас сейчас вынужденное бездействие.

— Ну тогда жди меня завтра, в два часа, в институте, у главного входа.

— Договорились.

У Сергея мое сообщение вызывает приступ энтузиазма и жажды деятельности.

— Ай да Олька! Так она завтра настоящим лекарем станет! Слушай, это надо отметить, но как?

Он на минуту задумывается, потом лицо его проясняется.

— Завтра мы должны получить денежное довольствие. Верно? Давай погусарим? Ты пойдешь ее встретишь и отвезешь в ресторан, а я там организую стол на четверых.

— На четверых?

— Ну да! Это будет для нее сюрприз.

— А кто такая?

— Ты ее знаешь, она — тоже. Больше ничего не скажу, а то проболтаешься.

— Ну ладно, как знаешь. Лишь бы погода не подвела.

— Прояснение будет только двадцать пятого мая, так что не беспокойся. Завтрашний день — наш.

Утром мы снова слушаем сводку погоды, получаем денежное содержание и идем в ангары. Около двенадцати я нахожу майора Жучкова и объясняю ему ситуацию.

— Эх, молодежь, молодежь, — вздыхает двадцатидевятилетний майор, — все-то у вас одно на уме. Ну да бог с вами, грешите! Только не перебирать! Прогноз на завтра хороший. В шесть тридцать на аэродроме как штыки!

— Есть как штыки!

Без десяти два я уже как штык стою в вестибюле главного входа медицинского института с букетом цветов. Пожилой вахтер смотрит на меня с большим уважением и громко, чтобы я слышал, требует у всех входящих студенческие билеты или удостоверения. Меня он пропустил, ничего не спросив, только приложил правую руку к козырьку фуражки.

— Андрей! Ты уже здесь?

Ко мне через вестибюль быстро идет Ольга. Я смотрю на нее и теряюсь. Нет, мне никогда не разобраться в этих вывертах и спиральных витках женской моды. Ольга смотрится, как картинка из модного журнала девяностых годов. Но есть в ней в то же время и что-то из эпох более ранних. На ней короткий, чуть-чуть не достигающий колен, розовый плащик и белый бархатный берет. На ногах белые узконосые, на высоком каблучке ботинки или сапожки почти до колен, но не на “молнии”, как в наше время, а на шнуровке. На руках — белые лайковые перчатки. Ольга не замечает моего замешательства. Она сияет.

— О! И цветы? Вы очень галантны, товарищ командир,

— Ну, как сдала?

— Отлично!

— Тогда этот букет ты вполне заслужила. Поздравляю с почетным званием потрошителя! Ты ведь хирург?

— Только попадись мне на стол, разрежу в лучшем виде, — смеется Ольга. — Я теперь мясник с дипломом врача.

— Это полагается отметить. Едем!

Ловлю такси и везу Ольгу в ресторан, где нас должен ждать Сергей. В фойе помогаю ей снять плащ и сдаю его вместе с беретом в гардероб. Пока Ольга перед зеркалом поправляет прическу, любуюсь ее фигурой, которую выгодно подчеркивает облегающее белое платье.

Ольга берет меня под руку. Мы проходим в зал. Метрдотель встречает нас у входа и проводит к столику, за которым уже сидит Сергей в обществе красивой стройной брюнетки.

— Верунчик! Вот это встреча!

Девушки обнимаются, а Сергей заговорщицки подмигивает мне.

— Они одноклассницы. Не виделись три года. А сейчас Вера после окончания кораблестроительного едет в Николаев.

Подразумевается, что я должен хорошо знать эту Веру, так как она, наобнимавшись с Ольгой, бросается ко мне.

— Андрюша! Никак не ожидала встретить тебя здесь, да еще и вместе с Оленькой!

— Земля, она, видишь ли, круглая, — бормочу я.

— Ой, Оля! Какая ты красавица! — восхищается Вера. — Как тебе это платье идет!

— А ей все идет, — замечает Сергей. — Ты, Андрей, еще не видел ее в купальном костюме. Вот этот наряд ей идет больше всего.

Ольга краснеет.

— Болтун!

— Все, все! Умолкаю. Давайте выпьем. Герой дня сегодня — Оля. Она сдала последний экзамен и стала дипломированным врачом. Вот за это и первый тост!

После этого мы пьем за Веру, которая неделю назад защитила диплом в Ленинградском кораблестроительном институте. В ответ девушки предлагают тост за нас, при этом Ольга называет нас ангелами-хранителями, процитировав Высоцкого (ничего себе, с одного раза запомнила!): “А если у них истребителей много, пусть впишут в хранители нас…”

— Ты же знаешь, какие у Андрея есть песни, — объясняет она Вере.

— Я слышала его песни, но такой не знаю.

— Ну, тогда ты много потеряла! — смеется Сергей. — То, что он пел нам в Ленинграде, это пустяки. Послушала бы ты его здесь! Скажу откровенно, я и не подозревал, что у него их столько, да каких! А ведь я его с училища знаю.

— Я подозреваю, что на него подействовало, — говорит Вера и смотрит на Ольгу.

Та опять смущается и, покраснев, опускает глаза. Пьем мы только шампанское и сухое вино. Завтра предстоит полетный день, надо быть в форме, особенно мне. Лосев выполнит свое обещание и “выбьет из меня пыль”.

В ресторане играет музыка, мы танцуем. В танце Ольга невольно несколько раз прижимается ко мне и еще больше смущается.

Время бежит к вечеру. Пора заканчивать пирушку. Покидаем уютный зал ресторана и выходим под холодный дождь. Как назло, ни одного такси. До Ольгиного дома надо добираться на трамвае с двумя пересадками. Делать нечего. Мы едем.

Когда мы доезжаем до последней остановки, я обнаруживаю, что у меня кончились папиросы, и подхожу к киоску. Ольга проходит вперед. Продавец слишком долго возится со сдачей, и Ольга успевает скрыться за поворотом.

Спешу ее догнать и вдруг слышу, как по тротуару быстро стучат ее каблучки. Из-за угла выскакивает Ольга, а за ней гонятся два амбала с уголовными рожами.

— Куда ты, кралечка?! Пойдем с нами! — кричит тот, что впереди, и хочет схватить ее за плечо.

Я перехватываю его руку и спокойно говорю:

— А вот этого делать не надо.

— Чего? — непонятливо спрашивает амбал.

— Не трогай девушку, — так же спокойно говорю я.

— Слушай, командир, топай своей дорогой, пока тебя ноги носят. Здесь мы хозяева!

— Вот что, хозяин, я тебя не трону при условии, что ты с корешем сейчас сделаешь так, чтобы я вас искал и не мог найти. Понял?

— Чего?

Амбал замахивается, но я упреждаю его прямым в челюсть, или в “нюх”, неважно. Тот валится на тротуар, а я слышу сразу два крика. Истошный и истеричный:

— Че! На моего кореша!

И Ольги, взволнованный:

— Андрюша, сзади!

Резко оборачиваюсь. Сзади в трех шагах уже готовый к прыжку второй амбал с финкой в руке. Ну, ребятки, не на того напали, я вам не фраер.

Ударом ноги выбиваю финку, но амбала это не смущает, он рассчитывает расправиться со мной голыми руками. Ха! Шаг влево, резкий удар локтем в шею, пониже уха. Амбал отлетает в сторону и гулко стукается головой об асфальт.

Тот, которого я ударил первым, уже на ногах. В его руке тоже сверкает финка. Он, в свою очередь, бросается на меня, участь кореша его ничему не научила.

Захватываю руку с финкой, выворачиваю назад, правой рукой хватаю за волосы на затылке и резко бью его коленом в морду. От души добавляю носком сапога в промежность и тут же сам поскальзываюсь на чем-то и падаю в лужу. Быстро вскакиваю, готовый продолжать, но все уже кончено.

Амбал корчится на тротуаре и хрипло воет. Я ногой наступаю ему на руку, он затихает.

— Я предупреждал?

— Ну, че ты привязался? Пусти! — гундит амбал.

— То-то, “пусти”. Скажи спасибо, что в ментовку тебя с корешем не сдаю.

Я приподнимаю за волосы его голову и разворачиваю в, сторону Ольги.

— Видишь эту девушку, хозяин?

— Ну, че ты пристал? Пусти!

— Видишь, я спрашиваю?

— Ну, вижу, — нехотя соглашается он.

— А раз видишь, запомни ее хорошенько и как встретишь, переходи на другую сторону улицы. А поскольку ты здесь хозяин, то и другим накажи, один хрен с тебя спрошу. Если она мне хоть словом пожалуется, я тебя, гундосого, везде найду, и уж тогда не проси, как сейчас, не пожалею. А теперь бери своего кореша на закорки и тащись отсюда. Я сегодня добрый.

На прощание пинаю амбала в бок. Потом галантно подставляю Ольге левый локоть.

— Разрешите, сударыня, продолжить мне сопровождать вас?

Ольга, смотревшая на всю эту сцену затаив дыхание, оживает и протягивает руку в белой перчатке, но тут же испуганно отдергивает ее.

— Ой, Андрюша! У тебя весь китель…

В пылу схватки я совсем забыл о своем падении в лужу;

Стою в нерешительности: что делать? Не могу же я в таком виде ехать через всю Москву.

Ольга предлагает мне то, о чем я не решаюсь попросить ее:

— Пойдем ко мне. Просушишься и почистишься.

Я с радостью соглашаюсь.

Мы доходим до подъезда, поднимаемся на третий этаж и входим в прихожую большой квартиры.

— Снимай китель, — командует Ольга.

Она несет китель на кухню, вешает его над плитой и зажигает сразу все конфорки. На одну из них она ставит чайник.

— Пока он сушится, мы чайку попьем. Посиди пока здесь, а я переоденусь.

Она уходит в комнаты и через несколько минут возвращается в розовом халатике и почему-то в сапожках. Поймав мой недоуменный взгляд, она виновато поясняет:

— Шнурки намокли, никак не развяжу. Придется подождать, пока высохнут.

Не говоря ни слова, я присаживаюсь к ее ногам и начинаю развязывать намокшие шнурки. Узелки действительно тугие, поддаются с трудом. В этот момент замечаю, что Ольга запустила пальцы в мои волосы и ласково теребит их. Наконец я справляюсь со шнурками, ловлю Олины ладони и поднимаюсь. Она смотрит мне в глаза. Мне становится все понятно. Я целую сначала ее теплые ладони, а потом припадаю к чуть приоткрытым, ждущим губам. Когда я отрываюсь от нее, Оля проводит рукой по глазам, улыбается и, словно обессилев, опускается на табурет.

Снова присаживаюсь, расшнуровываю сапожки до конца и снимаю их, задерживая в ладонях маленькие ножки с высоким подъемом и длинными пальчиками.

— Где у тебя домашние туфли?

— В прихожей.

Я отношу сапожки в прихожую и нахожу там розовые бархатные домашние туфли. Приношу их на кухню. Оля сует в них ноги и почему-то шепотом говорит:

— Давай пить чай.

Она снимает с плиты чайник, и мы идем в комнату. Оля усаживает меня на диван, а сама начинает хлопотать возле небольшого столика. Накрыв стол, она садится в кресло напротив, и мы начинаем чаепитие.

— Андрей, а не слишком ли ты жестоко обошелся с этими? — На лице ее появляется гримаска отвращения.

— Думаю, что нет. Или ты считаешь, что лучше, если бы они жестоко обошлись с тобой и со мной?

Она мотает головой.

— Ну и хорошо. А этот урок они запомнят надолго.

Оля согласно кивает и тянется за печеньем. Неловкое движение задирает полу халатика и обнажает красивое бедро. Заметив мой взгляд, она смущенно поправляет халат. Потом допивает чай, поглядывая на меня поверх чашки своими огромными темными глазищами. Допив чашку, она вдруг решительно встает и, присев ко мне на диван, обнимает меня за плечи и прижимается щекой к моей щеке.

Мы сидим, обнимаясь, целуемся, и нам не надо никаких слов. Оля уже не обращает внимания на полы своего халата, которые распахнулись внизу до пределов, близких к непристойности.

— Китель! Он же сгорит!

— Нет, вроде паленым не пахнет.

Мы бежим на кухню, Оля сдергивает с веревки мой китель. Он — горячий.

В прихожей я очищаю его от грязи и одеваюсь.

— Ты сразу стал каким-то официальным, — шутит Оля.

Я целую ее. Она вдруг спохватывается и оборачивается к окну. Там уже темно.

— А время-то уже!

— Мне пора. Завтра рано утром у меня полет.

— Андрюша, звони в любое время, — шепчет Оля, когда я целую ее на прощание.

Хороший прогноз оправдался, и мы снова начинаем полеты. В этот же день Лосев “выбивает из меня пыль”. Где мне тягаться с асом Халхин-Гола. Но главного мы с ним добились. Теперь весь полк поверил, что секрет победы в современном бою — это умелое использование возможностей машины на вертикальном маневре.

— Вот это мы и начнем завтра осваивать, — говорит Лосев, — когда перелетим на подмосковный аэродром. Там будет где развернуться.

Наутро мы перелетаем на новую базу. Здесь вообще нет времени ни на что, кроме полетов. Летаем и днем и ночью. Стреляем, штурмуем. Работаем в составе звеньев, пар, эскадрильи и полка. Отрабатываем операции прикрытия, расчистки, патрулирования. Ведем одиночные и групповые бои. Десять дней промелькнули как один. Погода стоит великолепная, и мы наверстываем упущенное время.

Утром 6 июня начальник штаба объявляет:

— Все. Сегодня полетов не будет. Завтра вылетаем к месту постоянной дислокации. Техсоставу подготовить машины к перелету. Летный состав свободен. Вылет завтра в шесть часов. Штурманам эскадрилий остаться.

Мы с Сергеем бежим в поселок звонить в Москву. Это, судя по всему, последняя наша возможность встретиться с подругами.

Меня соединяют первым. Сообщаю Ольге новость. Она на несколько секунд задумывается, потом предлагает провести этот вечер на подмосковной даче.

— Вере я сама позвоню, приезжайте с Сергеем на Савеловский вокзал.

По пути мы захватываем две бутылки вина, кое-какой закуски и через час встречаемся с девушками на вокзале. Они одеты по-летнему: в легких светлых сарафанах и босоножках.

Рядом с ними мы в военной форме и сапогах смотримся тяжеловесно.

Еще через час мы уже на даче у Ольги. Дача стоит в лесу, на берегу озера. Место живописное и, главное, безлюдное и тихое. Слышно только щебетание птиц и плеск рыбы в озере. Девушки быстро что-то готовят на кухне. Потом они тащат нас к лодке, стоящей у небольшого причала, и сажают на весла.

— Куда едем? — спрашивает Сергей.

— Курс на остров! — командует Ольга.

Ближе к противоположному берегу расположен небольшой островок, поросший кустами и березками. Пристав к острову, мы вытаскиваем лодку на песок. Девушки распоряжаются:

— Сначала купаться! Пировать будем потом.

Они сбрасывают сарафаны и остаются в купальниках. Серега не соврал. Ольга в своем зеленом купальнике смотрится великолепно. Она замечает мой восхищенный взгляд и смущается. Было бы чего! С такой фигурой в наше время ей была бы обеспечена карьера фотомодели.

Вдоволь наплескавшись, садимся “к столу”. Сергей объявляет тост: “За то, чтобы эта встреча была не последней!” Мы пьем, а мне становится грустно. Завтра мы улетаем, а еще через две недели начнется война. Так что эта встреча — именно последняя. Я стараюсь ничем не выдавать своих мрачных мыслей, но, видимо, это плохо мне удается. По крайней мере, от Ольги-то я не сумел скрыть своего настроения.

— В чем дело? — шепчет она.

— Мы же завтра улетаем…

— Но жизнь-то завтра не кончается. У тебя будет отпуск, еще встретимся.

Я смотрю на нее и улыбаюсь. Как хорошо, что она не знает, что ближайший отпуск у нас будет не раньше, чем через четыре года, да и то только у тех, кто доживет.

Ольга понимает мою улыбку по-своему и успокаивается. Но чем ближе к вечеру, тем печальнее становятся ее глаза. Она как-то странно поглядывает на меня, и у меня складывается впечатление, что она уже жалеет о том, что пригласила сюда Веру с Сергеем. Мне приходит в голову мысль, что если я сейчас намекну ей, что не прочь бы остаться здесь с ней на ночь, она, не раздумывая, согласится. Но это — невозможно. В пять утра мне надо быть на аэродроме. Сейчас не девяностые годы. Попутку ночью не поймаешь ни за какие деньги.

С сожалением начинаем собираться. Девушки провожают нас до станции. Они остаются ночевать здесь.

— Андрюша, я 19-го уезжаю на сборы, в войска. До этого времени буду жить здесь. Если окажешься в Москве, ко мне домой не заходи, приезжай прямо сюда, — говорит мне Ольга. — Я буду ждать.

— Оля, не жди напрасно. Мы завтра улетаем на запад. Когда теперь мы сможем вернуться?

— Кто знает… все равно я буду ждать. До конца.

Не стесняясь присутствием Сергея и Веры, она повисает у меня на шее и крепко целует. В поезде Сергей шутит:

— Ну, друже, с меня — бутылка! Я глазам своим не верил, когда видел, как тебя целует наша Снежная королева.

Я только отмахиваюсь. Ольга потеряна для меня уже навсегда. До начала войны — две недели. Даже если мы с ней и выживем, то все равно меня здесь уже не будет. Будет настоящий Андрей Злобин. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Кто знает, одобрит ли настоящий Злобин мой выбор.