"Гончие Гавриила" - читать интересную книгу автора (Стюарт Мэри)

14. Утраченное время

Я обнаружила, что доктор Генри Графтон склонен к преувеличениям. Заняло примерно семь секунд, чтобы я отрубилась, а когда я проснулась, было почти темно, в запертую комнату без окон свет попадал только через маленькое отверстие высоко в стене над дверью.

Сначала показалось, что все в порядке. Я открыла глаза и увидела темную стену, на которой шевелились тени, как ветки на ветру. Было жарко и очень тихо, тяжелая безвоздушная тишина постепенно принесла осознание того, что я заперта. Слабый шорох, будто бабочка попала в паутину и пыталась вырваться, с трудом пробился в мой наркотический сон. Шорох беспокоил. Нужно встать и освободить бедное создание, открыть окно и выпустить на волю…

Но не сразу, пока я не могла двигаться. Тяжелое непослушное тело. Голова болит. Холодно. Это имело свои достоинства, я приложила руку ко лбу, ладонь оказалась прохладной и успокаивала. Я обнаружила, что лежу на одеялах, с некоторым трудом натянула их на себя, а потом занялась лицом, охлаждала руками щеки и лоб. Наркотик еще не перестал действовать, все было мутным, и так же мутно я была этим даже довольна. Я чувствовала, что столкнулась с чем-то большим, темным и ужасным, но пока еще не набралась сил, чтобы во всем разобраться. Заснула…

Не знаю, сколько прошло времени до того, как я второй раз пришла в себя, думаю, не очень много. На этот раз я проснулась резко, окончательно и пугающе. Неожиданно обрела здравый рассудок и полностью понимала, что произошло. Даже знала, где я – опять в Дар Ибрагиме. Запах мертвого воздуха, пыли, лампового масла и резкого табака бабушки Ха не давал обмануться. Я находилась в одной из комнат под озером сераля, за одной из массивных запертых дверей в подземном проходе, где мы с Чарльзом искали диван принца…

Вот так. Вот и выплыла мысль, которую я отказывалась признавать, первый раз вынырнув из бессознательного состояния.

Разговор в диване принца. Бабушка Ха. Генри Графтон… Я могла придумать только одну причину для издевательского маскарада Генри Графтона, для пыльных и заброшенных китайских сокровищ и любимых книг, даже для сверкания рубина на руке Халиды. Что-то случилось с бабушкой Ха, что эта банда упорно пыталась скрыть. Не просто больная или даже сумасшедшая. Они наверняка знали, что в смысле завещания незачем бояться семьи, а проблемы Летмана и Халиды вряд ли заинтересовали бы Графтона. Не слишком ли большой риск при почти полном отсутствии стимула? Она не могла быть и пленницей, как я, никто не мешал мне болтаться по дворцу где хотелось при дневном свете.

Значит, она умерла. И по какой-то причине смерть нужно скрывать. В этот момент, замерзая в душном и жарком чулане, я могла придумать для этого только одну причину. Но какая бы ни была необходимость в маскараде и полночном представлении, а теперь – в преднамеренном возвращении меня на место действия в эту паутину, скоро я узнаю все. И хорошо мне от этого не будет.

А Чарльз, который, очевидно, Бог знает как заподозрил правду, был в милях от меня, ехал к Дамаску, а следом за ним – Хамид. Даже если Хамид догонит его и убедит вернуться за мной, пройдет какое-то время, прежде чем они нападут на след. Никто не забеспокоится и в «Фениции», а Бен пригласил приезжать, когда смогу… Кристи Мэнсел, бесследно пропавшая. Как бабушка Ха и маленькая собачка Самсон. Или как гончие Гавриила, навсегда запертые в пыли разрушающегося дворца…

Образец придурочной слезливости, это наркотик довел меня до такого состояния, а я не могла себе позволить бесполезно напрягать нервы и расслабляться до полной желеобразности. Я сурово повелела своим нервам прийти в порядок и попыталась осмотреться.

Темница обрела форму. Несколько футов пыльного пола рядом с кроватью. Тусклый свет. Низкий потолок. Грубая каменная стена, что-то кожаное, может, упряжь, висит ни ржавом крюке. Тихое потрескивание снаружи, поняла теперь, это лампа. Слабый свет проходил через маленькое отверстие и освещал совсем немного, а потом растворялся в густой темноте, но можно было разглядеть слабые очертания коробок, ящиков, жестянок…

Определенно, я не ошиблась. Вентиляционное отверстие впускает свет лампы из подземного коридора, а дверь – одно из этих огромных изделий, отделанных железом, с бескомпромиссными замками, которые мы с Чарльзом видели. Нечего и пытаться ее открыть. А окна нет.

Напряженная, густая, удушливая тишина, как в пещере. Подземелье. Я затихла, прислушиваясь. Чувствовала себя, как избитая, но головная боль прошла, и это было даже очень плохо. Пришло более неприятное и болезненное ощущение уязвимости, так, наверное, чувствует себя выковырянная из раковины улитка.

Безоговорочная тишина. Невозможно определить, есть ли вообще кто-то во дворце. Можно подумать, что я похоронена заживо.

Это словосочетание бездумно родилось в мозгу, а потом вонзилось в сознание, как отравленная стрела. Я представила скалы надо мной, тонны камней и земли, а еще выше – воду. Искусственное озеро, старое, разваливающееся на части, как и весь дворец. Жуткая масса. И если есть хоть малейший порок в этих скалах, если хоть маленькое землетрясение…

И озноб прошел по коже, я услышала, как тихо оседает земля надо мной.

Я вскочила, резко покрылась потом, а затем ощутила возвращение здравого смысла, будто глотнула свежего воздуха. Вовсе это не земля оседает, просто мои часы тикают. Я на цыпочках подошла к двери и подняла руку с часами повыше к вентиляционному отверстию. С трудом удалось разглядеть циферблат, он подействовал, как лицо друга, привел в разум и сообщил, что через несколько минут будет шесть часов. Генри Графтон начал меня подвозить в четыре дня. Я была без сознания больше двенадцати часов.

Я взялась рукой за дверную ручку и, ни на что не надеясь, потянула. Очень приятная на ощупь ручка, шелково-ровная, но дверь не подвинулась ни на миллиметр. Я настолько была заранее уверена в таком результате, что не ощутила никаких эмоций. В основном меня занимало стремление выкинуть из головы образ тонн камней и воды, нависших над головой.

Как в ночном кошмаре, раздался легко узнаваемый звук. Ключ вошел в замочную скважину.

Когда хорошо смазанная дверь плавно открылась, я сидела, надеюсь, вполне спокойная, на кровати, и старалась изобразить, что делаю это вовсе не потому, что ноги меня плохо держат. Выпрямила спину, попыталась придать лицу невозмутимое выражение. Губы высохли и сильно билось сердце. Не знаю, что я собиралась увидеть, но было страшно.

Появился Джон Летман с лампой, а за ним Халида, как всегда с подносом. Как только открылась дверь, я почувствовала запах супа и кофе. Если задуматься, я должна бы чувствовать себя голодной до прожорливости, но не ощущала ничего подобного. Летман поставил лампу в нишу в стене, а девушка прошла мимо него и пристроила поднос на ящик. Она скользнула по мне взглядом обведенных черным глаз, и я увидела в них удовольствие. Сдерживаемая улыбка изогнула углы ее губ. Шуршал шелк платья, украшенный золотом, и я резко вспомнила о собственном виде. Наверное, на мне отпечаталось одеяло, а волосы стоят дыбом. Я проигнорировала Халиду и грубо спросила у Летмана:

– Что с ней случилось?

– С кем?

– С бабушкой Харриет, естественно. Не пытайтесь разыгрывать передо мной шарады, знаю, что ваш мерзкий приятель наряжался. Где моя бабушка?

– Умерла.

– Умерла? Хотите сказать, убита?

Уголком глаза я увидела, как Халида дернулась с места и заволновался ее шелк, Джон Летман резко повернулся и посмотрел на меня сверху вниз. Он стоял спиной к лампе, и я его видела нечетко, но его голос нервно задрожал.

– Не впадайте в мелодраму. Ничего подобного я сказать не хотел. Она умерла естественной смертью.

– Мелодрама! Смотрите, кто это говорит, со своими подземными тюрьмами, красотками с глазами, как ягоды терновника, очаровательными пантомимами с милой строгой дамой и ее белыми рабами! Естественной смертью, лопни мои глаза! Точнее. Отчего она умерла и когда?

Он ответил придушенно:

– Не собираюсь отвечать на вопросы. Доктор Графтон ее лечил, он и объяснит.

– Видит Бог, ему придется.

Летман двигался к двери, но мой тон заставил его обернуться. Теперь лампа светила прямо на него, я увидела его взволнованное лицо, почти тревожное, он открыл рот, будто хотел что-то сказать, а потом опять молча закрыл. Он выглядел почти таким же напряженным, как его голос, измученный вид и мешки под глазами говорили о недостатке сна, даже появились морщины, которых раньше не было, и выглядели они не к месту. А вот что определенно отсутствовало раньше, так это распухшая ссадина у угла рта и синяк, похожий на рубец, от подбородка почти до уха. Только я начала переваривать его внешний вид, как заговорила Халида:

– Не давай ей так говорить! Ты здесь хозяин.

Я засмеялась:

– Очень похоже. Для начала, кто вас так измолотил? И вы думаете, что только я попала в сложную ситуацию? Вам еще предстоит многому научиться. И уверяю, лучше всего для вас меня выслушать и выпустить отсюда. Я предпочитаю уйти немедленно. Сию минуту, пожалуйста.

Он громко и коротко не то вдохнул, не то выдохнул. Разозлился или собирался так с силами. Голос прозвучал искусственно бодро:

– Я в этом не сомневаюсь, но вы здесь останетесь в любом случае. Доктор Графтон встретится с вами позже.

– Он встретится со мной сейчас. После того, как я умоюсь. Кроме того, я бы хотела получить свою сумку.

– Она здесь, рядом с кроватью. И перестаньте глупить, вы должны понять, что делать придется то, что скажут. Вот пища. Сейчас мы вас оставим, и если у вас есть минимум разума, вы тихо ее съедите. Если будете нормально себя вести, вам не причинят вреда. Все хорошо, Халида.

– Не хочу эту проклятую пищу, – сказала я злобно. – И может это вы перестанете чудить и отведете меня в ванную?

– Позже. – Халида, гордо сияя, заскользила мимо него, так что мне захотелось хлопнуть ее по физиономии. Джон Летман тоже двинулся с места, приготовился закрыть дверь.

Я встала и быстро сказала:

– Не будьте таким тупым, мистер Летман. Мне нужно выйти. Вы понимаете, в туалет, в ватерклозет… Вам что, поподробнее объяснить?

– Ой, – Летман остановился, и я с удовольствием обнаружила, что он снова растерялся. Очевидно, ожидал бурных сцен, ярости и страха, подготовился к этому, а тут вдруг в ситуацию триллера вторгается обыденная и пошлая реальность, обалдеешь тут. Далеко не сразу он проблеял:

– Ну тогда, полагаю, пойдемте. Но не пытайтесь ничего сделать. И ничего для вас не будет хорошего…

– И ни к чему мне звать на помощь, так как сотня нубийских охранников стоят наготове? – И возвышенную угрозу я закончила словами, от которых у него глаза на лоб полезли, а мне самой стало жутко неудобно. – Прекратите это и отведите меня в уборную, командующий правоверными.

Он не ответил. Я засмеялась и прошла мимо него. Моему красивому выходу несколько повредило то, что в темноте я споткнулась о выпирающий из пола камень, а голова кружилась и звенела после наркотика. Он взял меня за руку, и я заставила себя не отпихивать его. Во-первых, нуждалась в поддержке, а во-вторых, он все равно твердо намерен прицепиться, и вообще, можно перевернуть все кверху ногами и объяснить этот его жест искренней заботой обо мне. Поэтому я поблагодарила Летмана и разрешила сопровождать меня из комнаты. Не знаю, последовала ли за нами Халида, не смотрела в ту сторону.

Я была права. Мы вышли в коридор под озером из двери, которая раньше была заперта. Рядом с ней все так же стояла куча пустых жестянок. Летман повел меня вверх по лестнице к комнате бабушки Ха. Когда мы подошли к тяжелому занавесу, он отвел его в сторону и открыл кровать, и я не смогла скрыть удивления.

– Не притворяйтесь, что не знали дороги, – сказал он кисло.

– Ничего я и не притворяюсь, – сказала я чистую правду. Меня удивил свет. Было не раннее утро, как я ожидала, а сияющий день. Шесть часов. И, должно быть, тот же самый день, когда я отправилась в Дамаск, или мои часы уже остановились бы. От пентотала я вырубилась всего на два часа.

Летман осторожно шагнул на возвышенную часть комнаты и провел меня за собой. Я добавила:

– Просто удивлена, что все еще день. Такое ощущение, что уже месяц прошел, как я была на свежем воздухе и в приятной компании. Скажите одну вещь, мистер Летман, как меня сюда доставили? Не могли же нести меня на руках от деревни у всех на виду.

– Машина не заезжала ни в Бейрут, ни в Сальк. Есть дорога через горы до начала долины. От машины вас пришлось нести всего несколько километров.

– По тропинке за дворцом? Вот, значит, почему я вся как избитая. И как меня несли, на муле? – Как ни абсурдно, в этот момент я злилась больше, чем в любой, предшествующий этому момент. И еще мне стало стыдно. Унизительно представлять, как эти люди обращались с моим бессознательным и беспомощным телом. Пока эта мысль заставляла меня хотеть убежать и спрятаться, но, может быть, позже злость поможет.

Летман сказал:

– Ванная там.

Это была следующая дверь в сад принца. Я побежала в лабиринт комнат, как заяц в нору. Здесь все было грандиознее, чем в серале. Стены из алебастра. Свет во всех комнатах проходил в застекленные окна на потолке, падал медовыми, нефритовыми и лазурными бликами на розоватый пол. Приглушенный солнечный свет блуждал между персиковыми колоннами, как в раковине, а шепот воды в мраморных бассейнах отдавался эхом, как море в пещере.

Прохладное прикосновение воды, свет, ослепляющий блеск маленького сада немедленно уничтожили все остатки клаустрофобии, порожденной кошмарным местом моего заточения. Я прошла через несколько комнат к центру прохладного каменного лабиринта. Здесь вода плескалась и сверкала в почерневшей, когда-то серебряной раковине, каменный фавн наклонился над ней с чашей из тонкого, как фарфор, алебастра. Я отобрала ее у него, наполнила водой и попила, сняла все, кроме трусов и лифчика, и яростно обмылась холодной водой. Вытиралась я комбинацией. Медовый и аметистовый солнечный свет впитывался в кожу, как масло, разглаживал ее, убирал всю напряженность. Я встряхнули и надела платье, привела в порядок лицо и волосы и, в последнюю очередь, вытерла ноги и надела босоножки. Промокшую комбинацию я бросила в угол, выпила еще глоток воды, помыла для фавна чашку и отправилась к Летману.

Он сидел на краю сухого фонтана. Я видела этот сад только один раз, причем ночью, а сейчас получила только мимолетное впечатление лабиринта желтых роз и мальвы над сломанными колонами. Летман встал на ноги и начал говорить, но я его грубо перебила:

– Не стоит думать, что удастся опять засунуть меня в ту гнусную маленькую комнату. Если этот доктор Графтон желает меня видеть, то может это сделать и здесь. Более того, имеет возможность появиться сейчас, при дневном свете. Больше нет необходимости притворяться, что ему нравится не спать полночи, так что разрешается снять тюрбан и ночнушку. – Я промаршировала мимо него в спальню бабушки Ха и бросила через плечо: – И если хотите, чтобы я что-нибудь съела, можете велеть девушке принести это сюда.

Он заколебался, и мне показалось, что собирается настаивать, но он просто сказал:

– Но поймите, что эта часть дворца все равно заперта. Если попытаетесь сбежать, то все равно недалеко, а даже если спрячетесь, собаки вас найдут.

Я засмеялась:

– И разорвут меня на части? Ой как страшно.

Я отправилась к красному лаковому креслу и уселась на него в самой великолепной и роскошной манере, которую смогла придумать. Летман, которому я явно очень не нравилась, взошел на помост и потянул за кисть звонка.

Знакомый звон полетел сквозь тишину, рикошетом отлетая от стен, скоро раздался знакомый лай гончих. Этот шум успокаивал, «гончие Гавриила» на моей стороне, собаки бабушки Ха, знающие мой голос и шаги кузена. И молнией мелькнула мысль – им явно не нравится «доктор», так же, как и Самсону, поэтому их и держат запертыми и выпускают только ночью, чтобы удерживать любопытную мисс Мэнсел в разумных границах.

Прежде, чем замерло эхо звонка, занавес отлетел в сторону, появился Генри Графтон, как джинн из бутылки, и яростно произнес:

– Какая чертовщина случилась с этой девушкой? Дверь нараспашку, а если она доберется до главных ворот, этот идиот, вероятно, уже забыл все распоряжения и торжественно ее выпустит.

– Все в порядке, – сказал Летман, – она здесь.

Доктор Графтон резко остановился, будто налетел на канат, и развернулся в сторону моего кресла с высокой спинкой. Какой-то жуткий момент мне казалось, что он сейчас налетит и схватит меня, но он с заметным усилием взял себя в руки и вместо этого уставился оценивающим взглядом, который мне ни капли не понравился.

– Что происходит? – спросил он у Летмана, не сводя с меня глаз.

– Она попросилась в ванную.

– Хм.

Элементарное естественное желание привело Графтона в такую же растерянность, как и Летмана. Он растерянно стоял на краю помоста, а я сидела, выпрямив спину, пыталась выглядеть на несколько градусов холоднее кубика льда и готовилась биться за каждый шаг, когда меня потащат обратно в темницу.

– Звонили? – спросила Халида со стороны сада. То есть это я думаю, что она так сказала, говорила она на арабском. На руке кольцо бабушки Ха.

Она смотрела на Графтона, но ответила я, и по-английски:

– Да, звонили. В общем-то не вам, но раз уж появились, прекрасно, можете принести сюда для меня поднос. Не хочу супа, спасибо, но съем хлеб и сыр, и не буду возражать против чашки кофе, пока я с ним беседую.

Она что-то рявкнула в мою сторону безо всякого притворства и, как бешеная, повернулась к мужчинам.

– Вы не собираетесь оставлять ее здесь? Почему опять не засовываете ее в комнату и не запираете? Почему разрешаете ей здесь так сидеть и командовать? Кто, она думает, она такая? Она никто, говорю, никто, в очень скоро это поймет! Когда мы до нее доберемся…

– Послушай. Халида… – забормотал Летман, но она не обратила на него внимания, проигнорировала его, обращалась теперь исключительно к Графтону.

– Вы тоже ее боитесь? Почему? Не осмеливаетесь оставлять ее здесь? Так дайте ей еще наркотика и отвезите в другое место. Или можно ее связать. Я это сама могу сделать!

– Держите себя в рамках, – сказала я утомленно. – Забудьте про поднос, я могу обойтись, только перестаньте визжать, а то я чувствую себя как на сцене оперного театра. И кофе я все-таки хочу. Но подогрейте его, пожалуйста, прежде чем принести. Не люблю теплый кофе.

Посмотрела, как горящим маслом облила, и я с удовольствием чувствовала, что заслуженно. Она бросилась к Графтону, нечленораздельно кипя, как чайник, но он быстро ее успокоил.

– Заткнись и делай, что сказали. Джон, ради бога, вбей в нее хоть немного соображения ненадолго. – Он добавил что-то по-арабски, обращаясь к Халиде уже не так резко, она что-то отвечала и, наконец, утихла. Через какое-то время она удалилась, скуля.

Летман вздохнул, наполовину с облегчением, наполовину от истощения.

– Извините за сцену. Она уже несколько дней шипит, как змея, успокоится, когда время придет. – Он потер лицо, поморгал, потер опять. – Отвести девушку Мэнсел обратно?

– Не сейчас. Можете идти. Поговорю с ней здесь. А потом… – Он перешел на арабский, Летман кивнул и ответил молча совершенно жутким жестом, провел ребром ладони по горлу. Графтон засмеялся. – Если сможете. Хорошо, идите.

Летман вышел. Я попыталась удержать инициативу, пусть в самой жалкой форме, поэтому немедленно заговорила. Голос звучал хрипло, нервно дрожал и был очень язвительным.

– Ну что же, приступайте, доктор Графтон. Вам многое придется объяснять, не так ли?