"Полуночная роза" - читать интересную книгу автора (Стюарт Энн)

АНГЛИЯ

1

Апрель 1803

Едва ли найдется место более тихое и уютное, чем кухня английского помещичьего дома, после того как слуги вечером разойдутся по своим углам. Жизлен сидела одна в темноте, положив маленькие, но сильные руки на колени и глядя на огонь в очаге. Громоздкий стул подчеркивал хрупкость ее фигуры, но слуги, работавшие в кухне, не решались посоветовать ей заменить его другим. Желания личной поварихи-француженки леди Элин Фицуотер были превыше всего. То, что поварихой была женщина, обстоятельство совершенно неслыханное — не имело значения, как и то, что она была в более дружеских, чем принято, отношениях со своей хозяйкой и соблюдала дистанцию с теми, кто жил в людской. Слуги в Энсли-Холле уважали порядок не меньше, чем Писание, а Жизлен располагала здесь абсолютной властью.

Не имеет значения, что они не знают ее фамилии, — все здесь называли ее Мамзель, держапри себе соображения о том, откуда она родом. Не имеет значения, что ей скорее всего не больше тридцати, а выглядит она и того моложе, со своей хрупкой, по-мальчишечьи прямой фигурой, огромными с поволокой глазами и пышной копной каштановых волос, подчеркивающих тонкость черт, которые, говоря о другой женщине, вполне можно было бы назвать ангельскими.

Едва ли кому-то пришло бы в голову назвать Мамзель ангелом. Ее подвижный рот лишь изредка трогала едва заметная улыбка, а в глубине темных глаз таилась трагедия, о которой слуги могли только догадываться. То немногое — и тепло, и привязанность, которые она еще сохранила в душе, целиком принадлежали крохотному черному щенку, безмятежно спавшему у ее ног возле огромного стула.

Жизлен представляла себе, что о ней думают окружающие, и ее это устраивало. Да, слуги относились к ней недоверчиво, настороженно и ревниво, но они не желали ей зла, и этого было достаточно. Она сидела, откинувшись на спинку стула, но напряжение не проходило. Последний год принес ей покой, на который она уже не надеялась.

Англия стала для нее раем, а кухня в Энсли-Холле надежной крепостью, где все подчинялось порядку и было заранее предопределено, — соусы никогда не сворачивались, мясо не подгорало, людей не подвергали пыткам, не убивали, и не…

Жизлен покачала головой, вслушиваясь в окружавшую ее тишину. Лишь бы судьба не перестала быть милосердной. Она без сомнения заслужила обретенный в муках покой. И все же, много лет она жаждала только одного, одного единственного — не счастья, не любви и не покоя и дружбы. Она жаждала мести. Так к чему сожалеть, коли судьба не оставила неуслышанными ее мольбы?

Энсли-Холл насчитывал двадцать семь спален, шесть отличных по размерам и назначению гостиных, четыре столовые, три кабинета, двенадцать туалетных комнат со всеми удобствами и кухню. В одной из этих двадцати семи спален лежал сейчас человек, которого Жизлен поклялась убить.

Узнать, где он спит и пробраться к нему, прихватив один из ножей для разделки мяса, совсем не сложно. Она привыкла разделывать бараньи и говяжьи окорока — ее тонкие руки приноровились к этому занятию. Конечно, живой, дышащий полной грудью мужчина, не совсем то же самое, но, если перерезать ему глотку — ее заветная мечта осуществится.

Она не стала болтать со слугами, не присоединилась к ним, когда они играли в карты, флиртуя друг с другом и сплетничая о человеке, который находился сейчас наверху. Пожалуй, после того как знатные хозяева покинули Энсли-Холл и во всем доме не осталось никого, кроме непрошеного гостя, ей будет непросто обойти все помещения, разыскивая его. К тому же не исключено, что он узнает ее, даже спустя столько лет. Конечно, последнее маловероятно. Скорее всего он сохранил в памяти лишь мимолетное воспоминание. Растоптанные жизни едва ли много значат для ее врага, и она — лишь одна из многих в длинном списке его жертв.

Интересно, что подумает Элин, услышав подобную новость, — ее неотесанного двоюродного брата зарезали в ее доме, и не кто-нибудь, а ее повариха. «Некрасиво», — решила Жизлен, брезгливо поморщившись. Хорошо бы выяснить, сколько он намерен тут оставаться. Ей необходимо время, чтобы придумать что-нибудь более подходящее.

Леди Элин Фицуотер покинула Энсли-Холл в тот день, когда он приехал, подчиняясь странным условностям, которые так много значат для англичан. Даже покровительство ее глуховатой компаньонки мисс Биннерстон не позволяло ей оставаться в таком огромном доме, как Энсли-Холл, с неженатым мужчиной, состоящем с ней лишь в отдаленном родстве. Тем более с человеком, имеющим столь ужасную репутацию, как Николас Блэкторн. Итак, Элин, ропща, собралась в дорогу, а Жизлен была готова сопровождать ее, но лишь пока не услышала имени этого человека.

— Будь он проклят, этот мой братец, — негодовала Элин, и ее ласковые голубые глаза стали сердитыми. Она очень любила крепкие выражения и употребляла их при каждом удобном случае, но в ее нежных устах грубые слова звучали нелепо. Она даже пыталась заставить Жизлен обучить ее вульгарному французскому, но та упорно отказывалась.

— Почему ты проклинаешь его? — спросила Жизлен, чувствуя, что ее покою приходит конец. — Если тебе не хочется, чтобы он приезжал сюда, не лучше ли сказать ему об этом прямо.

— Он уже здесь, кроме того, незамужняя женщина в таких вопросах лишена права голоса. Хоть я и живу в Энсли-Холле, но на самом деле дом будет принадлежать моему брату Кармайклу до тех пор, пока я не выйду замуж. Если я останусь старой девой, он перейдет к его детям, если выйду замуж, — то стану здесь полноправной хозяйкой. Но я рада, что могу жить здесь с Бинни. И если цена, которую я буду вынуждена платить за пребывание здесь, ограничится необходимостью удирать, когда явится какой-нибудь наглый дальний родственник, то я охотно ее заплачу.

— Не слишком охотно, — заметила Жизлен.

— Да, не слишком, — согласилась Элин. Если бы это был не Николас Блэкторн! Он — самая темная овечка в нашем стаде, негодяй, готовый скомпрометировать любую здоровую женщину от шести до шестидесяти, которой случится оказаться в одном с ним графстве! — Низкий, бессердечный, насквозь циничный негодяй, и именно он-то и выставляет меня из моего… Ты плохо себя чувствуешь, Жизлен? — внезапно забеспокоилась она.

Жизлен поспешила сесть в кресло.

— Все в порядке, — с трудом выговорила она. — Расскажи мне поподробней о твоем братце.

— Господи, он натворил столько недостойных дел, что мне скорей всего не известна и половина. Он последний из безумных Блэкторнов, из северной ветви их рода. Он настоящее чудовище — холодный, себялюбивый, и неописуемо безнравственный. Ах, лучше бы он не был моим родственником…

— Жизлен, взяв себя в руки, постаралась поддержать разговор.

— Из-за того, что он компрометирует тебя?

— Вовсе нет! Просто он такой повеса, и так неприлично красив, что я бы наверное не сумела… нет, думаю все же сумела бы устоять. Конечно, принято говорить, что перед распутниками трудно устоять, — продолжала рассуждать Элин, — но я думаю, что жить с ними невозможно. С Николасом во всяком случае наверняка. При всей его красоте у него какие-то очень… неприятные глаза. Тебе не кажется?

— Я его никогда не видела, — еле выдавила из себя Жизлен, крепче сцепляя руки под большим белым фартуком. Элин не должна догадаться, что это ложь.

— Ну конечно, не видела. И сейчас не увидишь. Он приехал несколько часов назад пьяный в стельку, и теперь храпит в одной из спален, так, что стены трясутся. Ну а мы пока удерем, спрячемся и подождем, чтобы он убрался на континент.

— А зачем ему ехать на континент? Он ведь, кажется, староват, чтобы учиться.

— Боже, ну еще бы! Ники тысячу лет назад покончил с образованием, — беспечно болтала Элин. — Нет, я полагаю, он снова замешан в каком-нибудь непристойном скандале. В записке Кармайкла упоминалось о дуэли и чужой жене. Если его противник останется жив, то Ники сможет, если захочет, вернуться в город, если умрет — Ники придется убираться во Францию.

— Во Францию..?

— Ники вообще неравнодушен к Франции, и не скрывает этого. По крайней мере в те промежутки, когда мы не воюем друг с другом. Ну что у тебя за вид, Жилли! Я знаю, как ты чувствительна к этому вопросу, но ты не должна свирепеть каждый раз, когда кто-то просто упоминает об этой глупой стране. Клянусь, тебе никогда не придется возвращаться туда. Пускай Ники едет, возможно, именно там его и настигнет кара, которой он давно заслуживает. Там ведь до сих пор используют гильотину, правда?

Перед мысленным взором Жизлен мелькнул блеск ножа, в ушах загудел рев толпы. Она старалась преодолеть мгновенно охватившие ее слабость и страх, которым она так старалась не поддаваться.

— Да, насколько я знаю, — ответила она, от души желая, чтобы темноволосая кудрявая голова Николаса Блэкторна оказалась в окровавленной корзине.

— Мне, слава Богу, пока не приходилось иметь дела с пьяными. Не представляю, когда он теперь придет в себя. Нам лучше уехать сейчас же, а этот его странный слуга приглядит за ним.

Элин поднялась, шурша пышной желтой юбкой, и Жизлен посмотрела на нее словно издалека, вдруг подумав, что, возможно, в последний раз видит свою благодетельницу. Элин одевалась безвкусно, и совершенно не слушалась советов, которые ей время от времени давала Жизлен. Несмотря на весьма пышные формы, она была неравнодушна к одежде замысловатых фасонов. Два банта — лучше, чем один, три складочки — чем две, яркие тона предпочтительней пастельных, которые бы так пошли ее светлой, чуть розоватой коже.

Как француженка, Жизлен по праву считала своим неоспоримым правом давать советы в том, что касалось вкуса. Но старания, которые она прикладывала в течение года к тому, чтобы перевоспитать Эйлин, оказались напрасными. А теперь было поздно.

— Я не еду, — сказала она.

В нежных фарфоровых глазах Элин отразилось искреннее недоумение.

— Ну что за глупость! Конечно, едешь. Я знаю, что ты обычно отказываешься бывать со мной на званых вечерах, но тут же совсем другое дело. Мы просто спрячемся у Кармайкла в Сомерсете, пока Ники сообразит, как ему быть. Немного пожить в деревне полезно нам обоим. И потом, ты обещала научить меня готовить!

— Не сейчас, — сухо ответила по-французски Жизлен, четко выговаривая слова.

— Обе собеседницы не находили ничего странного в том, что повариха перечит своей хозяйке.

— Но в чем дело, Жилли? — не унималась Элин, — мне будет там ужасно одиноко.

— Ты будешь с Винни.

— Винни — дура. Ну зачем тебе оставаться здесь? Ники скорее всего все время пропьянствует, и ты будешь зря готовить.

Глаза Элин наполнились слезами.

— Ты обещала мне, когда я согласилась поехать с тобой сюда, что примешь мои условия, — мягко напомнила Жизлен. — Я ведь говорила тебе, что не смогу стать твоей подругой, наперсницей, сестрой. Я приняла твое предложение приехать в Англию, чтобы быть служанкой, иначе я бы не согласилась.

— Но Жилли…

— Я остаюсь здесь, на кухне, на своем месте, — сказала она, вставая и беря нежные руки Элин в свои, маленькие, но более сильные. — Уверена, я смогу принести пользу Николасу Блэкторну.

Несмотря на свою чувствительность, леди Элин была далеко не глупа. На этот раз она заговорила вкрадчиво:

— Может, все же объяснишь, что с тобой?

Жизлен не стала притворяться, что не понимает ее.

— Только не сейчас, — ответила она решительно.

Прошло не больше восьми часов с тех пор, как уехала Элин. В Энсли-Холле продолжалась обычная жизнь, несмотря на отсутствие хозяйки. Дворецкий Уилкинс и экономка миссис Рафферти, повелители слуг, не допускали беспорядка. С Жизленони оба вскоре после ее появления заключили перемирие, распознав в ней непобедимого противника.

Поданная Николасу Блэкторну еда осталась нетронутой. Жизлен, взглянув на поднос, постаралась не выказать никаких чувств, но сейчас, сидя одна в просторной кухне огромного дома, она ощущала смутную досаду. И вдруг все стало ясно. Она не станет убивать Николаса Блэкторна в постели, хотя он вполне этого заслуживает. Это слишком сложно и главное, как ни обидно, но она уверена, что у нее не хватит на это духу, хотя она годами и вынашивала в себе месть.

Остается лишь надеяться, что у этого господина улучшится аппетит, когда он протрезвеет. Уж отравить-то его она точно решится, а потом посмотрит, как он будет мучиться.

До Жизлен донеслись уверенные шаги со стороны буфетной, находящейся в восточном крыле, и она замерла, охваченная страхом. Шаги показались ей незнакомыми.

Для того чтобы научиться выживать, Жизлен пришлось многому научиться. Она давно узнала, что для того, чтобы избежать опасности, надо все время быть настороже. Она могла узнать по походке любого из тридцати шести домашних и дворовых слуг Энсли-Холла и всех членов семьи Элин, которые приезжали в гости. Сейчас к ее владениям приближался чужой.

Уголек, щенок Жизлен, громко залаял, когда она, неожиданно охваченная страхом, вскочила со стула. Ее лицо и фигура были плохо видны в полумраке, и ее рука потянулась к ножу, которым она привыкла разделывать баранину.

Она до того сильно сжала деревянную рукоятку, что у нее заломило пальцы. Человек остановился возле двери, судя по его силуэту, он был ниже ростом и плотнее того, которого она когда-то знала.

Незнакомец заговорил, и она окончательно поняла, что ошиблась. Английский джентльмен не позволит себе войти в кухню. Он отправил сюда своего слугу.

— Темновато здесь, — заметил мужчина.

Жизлен тихонько положила нож, и, подойдя к столу, принялась зажигать одну за другой дешевые тростниковые свечи, которые было принято использовать в кухне. В напоминавшем пещеру помещении стало светлее. Она чувствовала, что мужчина наблюдает за ней, и хотя он не проявлял никакой враждебности, в нем ощущалась настороженность. Именно этого человека ей и предстояло обмануть, если она хочет, чтобы Николаса Блэкторна настигла кара, которой он более чем заслуживает.

Жизлен отвернулась, решив, что посетитель уже вдоволь на нее насмотрелся.

— Вы должно быть Мамзель, — произнес он.

Разговаривал он куда развязней, чем те, кто работал с ней в кухне. Он был похож на городского жителя, немолод, и напоминал скорее трактирщика, а не господского слугу.

— Да, — подтвердила Жизлен, совсем не удивившись.

— Мой хозяин проголодался.

— Проголодался? — она вспомнила о нетронутой еде на подносе. Либо он протрезвел и у него появился аппетит, либо снова принялся за спиртное и ощутил голод. Впрочем, не все ли равно, лишь бы он съел то, что она ему приготовит.

— Можете ограничиться холодной закуской. Немного мяса, сыр, и если остался — яблочный пирог. А где Элин держит бренди?

— У нее нет бренди.

— Чертовщина! — выругался он.

— У леди Элин отличный винный погреб, но, боюсь, бренди там нет.

— Но вы же используете бренди, когда готовите.

— Да.

— Пусть отнесут наверх. Нет, лучше, если вы отнесете сами. Мой хозяин не желает верить, что у леди Элин повариха — женщина.

Жизлен вдруг стало очень холодно. «Он не вспомнит меня», — убеждала она себя. — Прошло тринадцать лет с тех пор, как они виделись последний раз. Тринадцать лет назад она была маленькой, худенькой девочкой, а он — совсем молодым человеком, повесой, думающим только о развлечениях. «Нет, не вспомнит».

— Вы не поняли, — холодно сказала она, — я не горничная. 3десь их не меньше семи, и каждая почтет за честь отнести поднос вашему хозяину… мистер..?

— Зови меня просто Трактирщик, — ответил мужчина. — Мне почему-то кажется, что моему хозяину пока не до горничных, хотя насчет дальнейшего я не уверен. Ему охота глянуть на повариху леди Элин, а моя обязанность — исполнять его прихоти. А сейчас эта прихоть как раз вы, Мамзель.

Жизлен открыла рот, чтобы продолжить спор, но вдруг прикусила язык. Она разволнуется, и, возможно, вызовет подозрения, если будет упорствовать. Решив, что лучше отшутиться, она присела в реверансе.

— Слушаюсь, сэр, — сказала она, и мужчина посмотрел на нее с удивлением.

— Вы совсем не похожи на прислугу, с какой мне раньше приходилось иметь дело.

— А я и не прислуга, я повариха.

— Поварами бывают мужчины.

— Я не мужчина.

— Это я заметил, — ответил он, плотоядно покосившись на нее, и Жизлен ощутила приступ беспокойства, от которого у нее неприятно защемило внутри. То, что Николас Блэкторн нанял прислуживать себе эдакого грубияна, означает, что с годами он не стал лучше.

Жизлен принялась раскладывать по тарелкам ломтики холодного мяса и сыра, но привычные движения рук не мешали ей размышлять.

— Вы не похожи на лакеев, которые служат в Энсли-Холле.

Трактирщик расхохотался.

— Угадали. Моему хозяину плевать на то, как он выглядит, он не какой-нибудь щеголь. Ему нужен человек, на которого он может положиться, тот, кто не боится попасть в любую переделку.

— И часто он попадает в переделки? — бесстрастно поинтересовалась Жизлен. Ей, увы, не удастся спрятать кухонный нож в складках пышной юбки, если он заставит ее относить поднос. А он наверняка настоит на своем.

— Случается, — сообщил Трактирщик, расплываясь в улыбке, обнажившей пожелтевшие зубы.

— А вы, значит, помогаете ему выпутываться, — взяв тяжелое кольцо с ключами, Жизлен отперла кладовку, где держала спиртное. Она хранила там две бутылки — одну с отменным французским коньяком, и другую — с крепким простым бренди, которое использовала на кухне. Взяв последнюю, она поставила ее на поднос.

— Нет, черт побери! Он и сам не промах. Но я не люблю ударов в спину.

— Похоже, ваш господин не скучает, — заметила Жизлен, — вероятно, вы хотите, чтобы я отнесла поднос?

— Вы правы. Пошли, Мамзель, хозяин вас не съест.

Жизлен подняла поднос своими маленькими сильными руками.

— Я не вкусная, — сказала она.

Она шла за Трактирщиком по бесконечным, слабо освещенным коридорам, бесшумно ступая по коврам в своих мягких туфлях.

— Слушайте, а вы говорите по-английски не как француженка, — неожиданно сказал он, останавливаясь возле двери изящной дамской гостиной.

Жизлен похолодела. Лишь сверхъестественная сила воли помогла ей удерживать поднос, чтобы он не дрожал у нее в руках. Она искоса взглянула на хитрое, остроносое, как у хорька, лицо Трактирщика, на его испорченные зубы, и, не стесняясь в выражениях, сказала все, что она о нем думает. На сочном вульгарном французском, который выучила в парижских трущобах.

Теперь Трактирщик посмотрел на нее с уважением.

— А-а, вот это по-французски. Очень непонятный язык

Он открыл дверь, и Жизлен с ужасом поняла, что Николас Блэкторн, будто нарочно занял любимую комнату Элин. У нее не было выбора. Бросившись бежать, она бы лишь привлекла к себе внимание, а это было опасно. Придется ей опустить голову, держать язык за зубами и надеяться, что он ее не вспомнит.

Мгновение ей казалось, что гостиная пуста. Освещенная только неярким пламенем очага, комната, несмотря на обитые розовым шелком стены, выглядела мрачной.

— Ты должен выучить французский, Трак, — вдруг произнес чей-то голос. — Тогда то, что она сказала, произвело бы на тебя еще большее впечатление. Она назвала тебя сыном похотливой обезьяны, лишенным признаков, отличающих мужчину, и посоветовала впредь питаться ослиным дерьмом.

Жизлен выпустила из рук поднос.

К счастью, Трактирщик, твердо уверенный, что только ему принадлежит право прислуживать хозяину, успел подхватить его, и поднос не упал на пол. Она осталась стоять в двери, и он обошел ее, неодобрительно ворча.

Он расположился на розовой расшитой кушетке леди Элин. Пыльные черные сапоги с налипшими комьями грязи успели испачкать тонкую материю, и судя по всему, он совершенно не собирался их снять. Ноги у него были очень длинными, впрочем, это она как раз помнила. Он был очень высок, когда ему было двадцать два, а с возрастом мужчины не становятся ниже ростом.

Лицо Жизлен осталось бесстрастным, хотя сковавший ее страх заставил ее бедное мужественное сердце замереть. Приказав себе быть храброй, она сделала шаг вперед, к свету, и позволила ему себя оглядеть.

Она не хотела смотреть на него. Сложив перед собой руки, она глядела в огонь, чувствуя как его глаза скользят по ее стройной фигуре. Только бы он не заметил легкой дрожи, с которой ей не удается справиться. Только бы не разглядел вызова в гордом развороте плеч, не распознал смертельной ненависти, охватившей ее душу.

— Я бы не сказал, что она бриллиант чистой воды, а Трак? — не без досады произнес он.

— Да, сэр, — согласился Трактирщик, колдуя над подносом с едой. — А я и не поверил, когда услыхал, что она какая-то там особенная. Тут есть одна горничная, Бетси, вот это я понимаю, лакомый кусочек.

— Нет, это как раз не интересно, — задумчиво произнес он, — все же в этой девушке что-то есть, присмотрись повнимательней.

Жизлен, стиснув зубы, слушала, как двое мужчин обсуждают ее.

— Ей-богу не знаю, сэр. Не в моем она вкусе. Я люблю, когда у них побольше мяса на костях. Чтобы согреться в холодную ночь, ну и все прочее.

— Вообще-то я тоже, — согласился Блэкторн, и по звуку его голоса она поняла, что он поднимается со своего располагающего к неге ложа. Поднимается и приближается к ней. — Но в этой определенно что-то есть…

Он дотронулся до нее. Взял ее своей крупной холеной рукой за подбородок, и повернул лицом к себе. А потом опустил руку, удивленно усмехнувшись.

— Откуда такал злость, Мамзель, — мягко сказал он по-французски, — такал ненависть. Вы меня удивляете.

Она не станет говорить с ним по-французски, не станет смотреть на него, не станет дышать одним с ним воздухом. Если он еще раз до нее дотронется, она возьмет нож с подноса и вонзит ему в сердце.

— Я могу идти, сэр? — спросила Жизлен тихо, так и не поднимал глаз.

— Ну, конечно. Не стану же я в самом деле спать с разъяренной женщиной. Во всяком случае сегодня.

Последние слова поразили ее настолько, что она не удержавшись, взглянула на него, от ужаса приоткрыв рот. В его глазах промелькнуло любопытство, мимолетное, но еще более опасное, чем прикосновение.

— Месье ошибается. Я повариха, — произнесла она, — а не шлюха.

Не дождавшись ответа и разрешения уйти, она повернулась на каблуках, и, покинув гостиную, закрыла за собой дверь. Возвращение в кухню показалось ей очень долгим, она шла медленно, тихо, борясь с желанием побежать, как будто от этого зависела ее жизнь.

«Я не шлюха», — сказала она человеку, из-за которого была вынуждена собой торговать. Теперь она точно знала, что для него завтрашний день не наступит.