"Сила, которая защищает" - читать интересную книгу автора (Дональдсон Стивен)

Глава 14 Только тот, кто ненавидит

Прошла ночь, за ней день, прежде чем Кавенант проснулся. Его мучила жажда, и, сев на постели, он обнаружил на полке рядом с собой кувшин с водой. Жадно напившись, он заметил чашу с хлебом и алиантой. Съев все, что было, он снова напился и уснул, растянувшись на ложе из теплых сухих листьев. Когда он открыл глаза в следующий раз, дневной свет почти угас и темноту пещеры разгоняли лишь светящиеся переплетенные корни. Оглядевшись, он заметил завешенный мхом вход, который все еще пропускал немного света. Он понятия не имел, где находится, каким образом здесь оказался и как долго спал. Но это ничуть не огорчило и не испугало его – им овладела странная уверенность, что ему нечего опасаться.

Больше он ничего не чувствовал. Он был спокоен и странно пуст внутри – пуст и поэтому безмятежен, – как будто вместе со страхом исчезли все чувства. Он даже не помнил, что прежде испытывал; между ним сегодняшним и прежним, как ему казалось, не было ничего, кроме долгого сна и выжженной пустыни необъяснимого страха.

Потом он ощутил в воздухе слабый запах смерти. Принюхавшись, чтобы убедиться, не почудилось ли ему, он потянулся; мышцы одеревенели за время долгого сна, и он с удовольствием почувствовал, как они оживают. Кто бы ни принес его сюда, это, по-видимому, случилось так давно, что даже тело ничего об этом не помнило. И все же явное выздоровление не вызвало в его душе слишком бурной радости, как этого можно было бы ожидать. Он воспринял его как нечто само собой разумеющееся – почему, он и сам не понимал.

Он сел, свесив с постели ноги. И сразу же увидел старую женщину, которая, скрючившись, лежала на полу. Она была мертва; рот ее был искривлен и раскрыт в безмолвном крике, в широко распахнутых карих глазах застыло выражение ужаса и гнева. В тусклом, призрачном сумраке пещеры она выглядела точно невысокий земляной холмик. Он не знал, кто она такая, не мог даже сказать, видел ли ее прежде; однако у него возникло смутное ощущение, что он каким-то образом причастен к ее смерти.

"Хватит, – мрачно сказал он сам себе, отгоняя прочь другие воспоминания, которые начали всплывать на поверхность его сознания, точно мертвые водоросли и обломки крушения, которое претерпела его жизнь. – Это не должно больше повториться”.

Отодвинув в сторону белый плащ, которым был укрыт, он решил посмотреть, как обстоят дела с раненой ногой.

"Здесь же была раздроблена кость!” – с тупым удивлением подумал он, разглядывая лодыжку. Он прекрасно помнил, как и когда это произошло; помнил, как дрался с Пьеттеном, как упал, сломав ногу, как потом использовал копье Пьеттена, опираясь на него при ходьбе, и как мерзла и болела раненая нога. И все же сейчас она выглядела так, как будто ничего подобного не было. Он постучал ногой по полу, в глубине души ожидая, что это всего лишь очередная иллюзия, которая тут же исчезнет. Встал, попрыгал то на одной ноге, то на другой и сел снова.

– Черт возьми, черт возьми… – растерянно забубнил он себе под нос и впервые за много дней решил обследовать, в каком состоянии находится его тело.

Выяснилось, что он был более здоров, чем мог себе даже вообразить. Раны исчезли. Пальцы легко гнулись, хотя и заметно исхудали, так что кольцо свободно болталось на одном из них. Внутренние ощущения вполне соответствовали внешним впечатлениям – каждой клеточкой своего тела он чувствовал энергию и тепло, пронизывающие их.

Однако кое-что осталось. Через лоб тянулся рубец плохо зажившего шрама, чувствительного даже к легкому прикосновению, как будто рана затянулась только сверху, а внутри, под кожей, воспаление осталось. И его главная болезнь никуда не делась; более того, онемение продолжало распространяться. Пальцы потеряли чувствительность до самых ладоней, а на ногах лишь кончики пальцев и пятки еще ощущали прикосновение. Проказа по-прежнему гнездилась внутри его тела, точно навечно врезанная холодным резцом смерти.

Еще и по этой причине он остался почти равнодушен к заживлению ран.

Теперь, глядя на мертвую женщину, он вспомнил, что делал, когда зима сбила его с пути; он шел к Яслям Фоула. У него была одна цель – месть, и владело им одно чувство – ненависть. Как он мог настолько потерять разум, чтобы отправиться в этот поход в одиночку и к тому же воображать, будто он способен бросить вызов Презирающему? Весь пройденный им путь был усыпан трупами, жертвами того, кто подтолкнул его к этому безумному решению – Лорда Фоула, который сделал все, чтобы Кавенант совершил свою последнюю, фатальную ошибку. И результатом этой ошибки была бы полная и окончательная победа Презирающего.

Теперь он все понимал гораздо лучше – может быть, лежащая рядом женщина передала ему некоторую долю своей мудрости? Он не мог бросить вызов Презирающему по той же причине, по которой не мог в одиночку пробиться сквозь суровую зиму, охватившую Страну: это была совершенно невыполнимая задача, а смертные человеческие существа, которые берутся за невыполнимые задачи, всегда неизбежно погибают. Его конец был не за горами – как всякий прокаженный, он отдавал себе в этом отчет. Он лишь ускорил бы его приближение, взявшись за то, что сделать невозможно. И тогда Страна погибла бы окончательно.

Потом он осознал, что неспособность вспомнить то, что привело его в это место и что произошло здесь, была великим благом, своего рода проявлением милосердия. Эта мысль ошеломила его. Он понял также, по крайней мере отчасти, почему Триок говорил ему о милосердии и почему сам Триок отказался присоединиться к нему.

Отбросив всякие мысли о продолжении пути, он поискал взглядом свою одежду. Она грудой лежала около стены, но он тут же решил, что не станет ее надевать. Казалось, она олицетворяла для него то, с чем он не хотел больше иметь дела. Белый плащ… Подарок, который сделала ему умершая женщина – часть того, чем она пожертвовала ради него. Он взял этот дар со спокойной, грустной, тихой благодарностью.

Надевая сандалии, он внезапно остро почувствовал запах болезни, пропитавший собой каждую пору. Сама мысль о том, чтобы и дальше носить их, вызвала у него отвращение. Он отшвырнул сандалии. Он пришел босиком в этот свой мираж – видение? сон? – и должен выйти из него точно так же и с такими же разбитыми ступнями. Несмотря на вновь проснувшуюся в нем осторожность, он решил, что нет смысла тревожиться о ногах.

Запах смерти, по-прежнему витавший в воздухе, напомнил ему о том, что не следует задерживаться в пещере. Поплотнее завернувшись в плащ, он вышел наружу, оглядываясь и пытаясь понять, где находится.

Вид Леса вызвал в его душе еще одну волну удивления. Это был Мшистый Лес, он узнал его; он уже бывал тут прежде. Как ни смутно он знал географию Страны, в самых общих чертах представлял, где оказался, но по-прежнему не мог вспомнить, как попал сюда. Последнее, что сохранилось в памяти, было то, как он медленно погибал от холода и голода.

Признаки зимы здесь почти не ощущались. Черные деревья тесно переплетались ветками, покрытыми зелеными листьями, точно для них не существовало ничего, кроме вечной весны; воздух был не холоден, но свеж, и между стволами в изобилии росла трава. Вдыхая полной грудью ароматы Леса, он испытывал к нему безотчетное доверие; он твердо знал, что, находясь во Мшистом Лесу, может ничего не опасаться.

Вернувшись в пещеру, он уже представлял, пусть в самых общих чертах, что ему делать дальше.

Он не стал хоронить женщину. Ему нечем было вырыть яму, и не было ни малейшего желания причинить какой бы то ни было вред Лесу. Надев ее плащ, он в какой-то степени выразил таким образом свое уважение к ней, но не представлял, что еще может сделать для нее. Ему бы хотелось попросить у нее прощения за все, что он сделал ей, но, к сожалению, она больше не способна была слышать его. Он перенес ее на постель и, как смог, сложил ей руки, постаравшись, чтобы она выглядела достойно. Потом среди ее вещей он отыскал мешок и плотно набил его едой.

Допив воду, он не стал брать с собой кувшин, чтобы не увеличивать тяжесть ноши. С чувством сожаления он также отставил в сторону горшок с гравием – он все равно не умел обращаться с ним. Заметив на полу нож, он не стал брать и его, поскольку имелся свой. Вспомнив о Лене, он прикоснулся к увядшей щеке женщины легким поцелуем. И направился к выходу, тихонько выговаривая слова, которые стали для него талисманом, доставшимся в наследство от женщины:

– Будь милостив. Господи.

Он уверенно зашагал прочь. Мшистый Лес, насколько он помнил, тянулся с северо-запада на юго-запад, по направлению к Равнинам Ра. С мешком на плече и безмятежной пустотой в сердце он двинулся в ту же сторону – спокойный тем спокойствием, которое присуще человеку, не ожидающему от будущего ничего хорошего.

Он не успел пройти и двух лиг, как дневной свет угас и миром завладела ночь. Однако теперь дорогу ему освещал сам Мшистый Лес. Он чувствовал себя бодро и не испытывал потребности во сне. Шел он медленно, стараясь по возможности не наступать на темный мох и чувствуя, как тревога и беспокойство Леса вокруг растут. Лес вспоминал о насилии и прошлых утратах, он вздыхал, и бормотал, и плакал, но Кавенант отчетливо ощущал, что никакой угрозы лично для него Лес по-прежнему собой не представлял. Несмотря на онемение, затрагивающее и его чувства, он знал, что Лес терпит его, хотя это стоило ему немалого труда. Лес узнал его и прилагал все усилия для того, чтобы выносить его присутствие.

Потом он вспомнил, что Смертельная Бездна тоже не причинила ему никакого вреда. Обращаясь к мерцающим стволам и стараясь двигаться так осторожно, чтобы даже ненароком их не поранить, он по-прежнему бормотал:

– Будь милостив. Господи.

Когда наступил рассвет, он был уже на окраине Леса. Здесь зима ощущалась гораздо сильнее. Воздух похолодал, на ветвях не было листьев, трава лишь кое-где едва заметно пробивалась из-под обнаженной земли; он разглядел даже первые сугробы. Но лишь когда рассвет сменился тусклым днем, он в полной мере осознал, каким подарком на самом деле был белый плащ. Легкий, удобный и очень теплый, он прекрасно защищал от резкого ветра. К тому же у плаща имелся пояс, который плотно обхватывал тело, удерживая тепло.

Он остановился, поел, немного передохнул и двинулся дальше. Ветер порывисто дул. Еще одна лига – и черный лесной приют остался позади; теперь Кавенант был полностью во власти зимы Презирающего.

Ничего не изменилось – кругом царили все тот же снег, и ветер, и холод. От края леса местность, прорезанная невысокими холмами, спускалась к пасмурной реке, медленно текущей между пустынных берегов. Куда бы он ни бросил взгляд, везде чувствовалось губительное воздействие зимы. Несмотря на теплый плащ и вновь обретенные силы, Кавенант то и дело ежился от холода и резкого ветра.

Увидев брод, он остановился, пытаясь определить, где находится. Он почти не сомневался в том, что это – Камышовая река, текущая по северной границе Равнин Ра; да и местность слева тоже казалась смутно знакомой. Если воспоминания о Великом Походе в поисках Посоха Закона не обманывали его, он стоял прямо перед Камышовым бродом.

Согнувшись от ветра, ступая босыми ногами по замерзшей земле, он зашагал к броду. Однако расстояние до него оказалось намного больше, чем ему показалось вначале. К тому же мешали ветер, и снег, и неровность местности. Наступил вечер, прежде чем он добрался до последнего холма.

Скользнув взглядом вниз по склону, к броду, он ужасно удивился и даже испугался, заметив на берегу человека.

Тот стоял, подбоченившись и как будто с нетерпением ожидая приближения Кавенанта; лицо его было скрыто капюшоном плаща, какие обычно носили жители подкаменья. Осторожность побудила Кавенанта остановиться и внимательно вглядеться. Но человек тут же резко взмахнул рукой и закричал грубым голосом, который показался Кавенанту смутно знакомым:

– Иди сюда. Неверящий! Тебе не удастся ни спрятаться, ни убежать! Я уже давно слежу за тобой.

Кавенант на мгновение заколебался, однако вновь обретенная, хотя и совершенно не понятная уверенность в том, что с ним ничего плохого не может случиться, сделала его бесстрашным. Он пожал плечами и двинулся вниз по склону холма к броду, не спуская с человека глаз и пытаясь найти в его облике нечто, что позволило бы определить, кто он такой. Сперва он подумал, что человек этот каким-то образом связан с тем, что произошло с ним во Мшистом Лесу, и с женщиной, оставшейся в пещере, то есть с тем временем, которое полностью выпало у него из памяти. Но потом человек повел плечом.., и тут же словно вспышка света озарила сознание Кавенанта!

– Триок! – тяжело дыша, закричал он. – Триок?

Он торопливо запрыгал по мерзлой земле и, подбежав, обхватил человека за плечи.

– Триок… – Горло у него перехватило. – Триок? Что ты здесь делаешь? Как тут оказался? Что случилось?

Пока Кавенант задавал свои вопросы, человек отвернулся, так что капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Схватив Кавенанта за запястья, он резко сбросил его руки со своих плеч, точно их прикосновение было ему неприятно, и с совершенно очевидной, хотя и необъяснимой яростью оттолкнул Кавенанта. Потом он сказал небрежно:

– Вот и ты, юр-Лорд Кавенант, Неверящий и Владыка Кольца. – Когда он перечислял все эти звания, в его странно гнусавом голосе отчетливо слышна была насмешка. – Недалеко же ты ушел за столько дней. Надеюсь, ты хорошо отдохнул во Мшистом Лесу?

Кавенант пристально смотрел на него, потирая запястья, которые жгло, точно на них плеснули кислотой. На мгновение боль заставила его усомниться, Триок ли перед ним, но как раз в этот момент тот повернулся и Кавенант отчетливо разглядел его профиль. Ему была совершенно не понятна причина такой враждебности.

– Ты нашел Вольного Ученика? Передал сообщение Морэму? – продолжал допытываться Кавенант.

Триок по-прежнему явно стремился сделать все, чтобы Кавенант не смог разглядеть его лица. В движениях его пальцев, согнутых и искривленных, точно когти, ощущалась жажда насилия.

Однако все это тотчас заполонила волна грустных воспоминаний.

– Ты нашел Лену?

Триок хрипло ответил тем же небрежным тоном:

– Я отправился следом за тобой, потому что сомневался в твоих намерениях.., и в твоих спутниках. Похоже, я не ошибся.

– Ты нашел Лену?

– Ты хвастал, что доберешься до Презирающего, и тем сбил с толку своих спутников. Это дорого им обошлось.

Как мог Великан поверить тебе? Ты бросил его, – он усмехнулся, – ради сомнительных удовольствий Мшистого Леса.

– Что с Леной? – настойчиво повторил Кавенант внезапно охрипшим голосом.

Неожиданно Триок закрыл руками лицо; ладони приглушили звук его голоса, который прозвучал теперь почти так же, как прежде.

– Лежит с ножом в животе. И рядом – еще один мертвец. – Он сильно вздрогнул, однако тут же опустил руки и продолжил прежним язвительным тоном:

– Может, ты собираешься уверять меня, что они убили друг друга?

Кавенант печально ответил:

– Это я виноват. Она пыталась спасти меня. Потом я убил его. – Почувствовав, что эти слова мало что объясняют, он добавил:

– Он хотел отнять у меня кольцо.

– Глупец! – взорвался Триок. – Он надеялся, что ему удастся его сохранить? – Не дав Кавенанту возможности ответить, он мгновенно успокоился и вкрадчиво спросил:

– А Великан?

– На нас напали. Он остался, чтобы прикрыть нас с Леной, дать нам возможность уйти. Триок грубо расхохотался.

– С преданными покончено, – пробормотал он. В следующее мгновение он судорожно всхлипнул, точно временно утратил контроль над собой, точно горе его было настолько велико, что прорвало броню сдержанности. Однако ирония тут же вернулась. Сверкнув зубами, он насмешливо сказал:

– Хорошо, что остался я.

– Хорошо? – Кавенант был изумлен его поведением и не скрывал этого. – Триок, что с тобой случилось?

– Поистине хорошо. – Триок захлюпал носом, точно борясь со слезами. – Ты потерял много времени в этом опасном месте, где столько соблазнов. С каждым днем Презирающий становится все сильнее. Он считает… – Его зубы снова сверкнули в усмешке, когда Кавенант попытался заглянуть под капюшон, скрывающий его лицо. – Томас Кавенант, нельзя больше откладывать то, что ты задумал. Я пришел, чтобы отвести тебя в Риджнк Тоум.

Кавенант по-прежнему пристально вглядывался в его лицо. У него возникло ощущение, что тот пуст внутри, что прежнего в нем не осталось ничего. Стараясь не обращать внимания на внешние перемены, он попытался проникнуть в глубину, почувствовать, в чем именно изменился Триок. Но явная уклончивость Триока мешала ему. Он видел лицо, которое тот старался держать в тени капюшона, видел негнущиеся, жесткие пальцы, похожие на когти, блестящие влажные зубы – что-то было не так, но что именно стояло за этим, ему никак не удавалось ухватить. На Триоке лежала печать застывшего страдания. Огорченный, исполненный сочувствия, понимая, что с Триоком что-то неладно, Кавенант сказал:

– Триок, ты должен рассказать мне, что произошло.

– Должен?

– Да.

– Ты мне угрожаешь? А если я откажусь, ты воспользуешься своей вольной магией, чтобы наказать меня? – Триок вздрогнул, как будто на самом деле испугался, судорога трусливой гримасы искривила его губы. Однако он тут же пожал плечами и отвернулся, так что ветер теперь дул ему прямо в лицо. – Ладно, спрашивай.

– Угрожаю? – Кавенант изумленно смотрел на сгорбленные плечи Триока. – Нет, нет. Я не хочу больше никаких несчастий, не хочу никому причинять вреда.

– Тогда спрашивай!

– Ты… – Горло у Кавенанта перехватило, ему было трудно говорить. – Ты нашел Вольного Ученика?

– Да!

– Ты передал сообщение Морэму?

– Нет!

– Почему?

– Оно не дошло до него!

Ошеломленный, Кавенант смог лишь повторить:

– Триок, что произошло?

– Вольный Ученик не смог совладать с ломиллиалором. Я отдал ему Высокое Дерево, но он не сумел… Йорквин и Квайррел погибли – мои друзья погибли, пока ты без толку шатался неизвестно где! Оба погибли.

– Я не… Как ты нашел меня?

– Их кровь тебе дорого обойдется. Когда ты пресытишься кровью, Кавенант?

– Пресыщусь кровью? Триок! – Ему больно было это слышать, но он знал, что давно потерял право обижаться на любые слова Триока. Усилием воли он заставил себя повторить:

– Как ты нашел меня?

– Я ждал! Куда еще ты мог пойти?!

– Триок. – Кавенант постарался собрать все свое мужество и сказал:

– Триок, посмотри на меня.

– Я не желаю смотреть на тебя.

– Посмотри на меня!

– У меня нет ни малейшего желания любоваться этим зрелищем.

– Триок! – Кавенант положил ладони ему на плечи.

Триок молниеносно повернулся и ударил Кавенанта по щеке.

Он ударил несильно; он даже отступил назад, точно пытаясь удержать собственные руки. И все же сбил Кавенанта с ног. Щеку обожгло, точно в нее плеснули кислотой, из глаз брызнули слезы. Он едва мог разглядеть, как Триок вздрогнул, повернулся и сделал попытку убежать, но потом остановился с настороженным видом, как будто опасаясь, что Кавенант бросит в него копье.

Точно поток черных вод, боль затопила сознание Ковената, но он заставил себя сесть, не обращая внимания на горящую щеку, и спокойно сказал:

– Я не собираюсь идти в Ясли Фоула.

– Нет? – Удивленный взгляд Триока впился в лицо Кавенанта.

– Нет. – Кавенант был не меньше него поражен своими словами. – Я хочу перебраться через реку.., добраться до рейменов. Они могут…

– Как ты смеешь? – закричал Триок. Он был в ярости, однако продолжал оставаться на месте, не приближаясь к Кавенанту. – Ты заплатишь мне за мою любовь! За моих друзей! За мой дом! Ты погубил всех, кто составлял смысл моей жизни! А теперь заявляешь, что отказываешься выполнить то, что обещал, что одно могло бы искупить все? Неверящий! Ты думаешь, я оставлю тебя в живых, если ты предашь нас?

Кавенант пожал плечами:

– Убей меня, если хочешь. Это ничего не изменит. Горящая щека мешала ему сосредоточиться, но все же он ощутил противоречие, скрытое в этой угрозе. Страх и гнев боролись в душе Триока, как будто в нем жили два человека, которые тянули его каждый в свою сторону – один подталкивал к бегству, другой к нападению. Сколько Кавенант помнил Триока, его всегда обуревали противоречивые чувства. Стараясь не обращать внимания на боль, он попытался объяснить свое поведение Триоку так, чтобы тот на самом деле понял его.

– Меня убить можно только в моем собственном мире.

Ты видел, в каком я был состоянии.., когда вызвал меня. Может быть, тогда ты и мог бы меня убить. Но теперь это тебе не под силу. Я могу быть убит как-то иначе. Может быть, меня погубят мои собственные фантазии.., вроде этой. Если хочешь, попробуй, но только прежде позволь мне объяснить тебе, почему я не хочу идти в Ясли Фоула. – Он встал, испытывая боль в ноге, и попытался подойти поближе к Триоку, чтобы заглянуть тому в лицо, но Триок по-прежнему держался от него на почтительном расстоянии. – Я не такой наивный, как ты, может быть, думаешь. Я все понимаю. Я сказал тебе, что виноват, и это правда. На моей совести страшная тяжесть. Лена, и Елена, и Этиаран.., и Великаны, и ранихины, и реймены, и Стражи Крови.., и ты… И это еще не все. Вы сами сделали выбор. Лена – когда решила спасти меня от возмездия.., и это после того, как я изнасиловал ее. Этиаран – когда помогла мне добраться до Ревелстоуна. Елена – когда она стала пить Кровь Земли. А ты – когда решил соблюдать Клятву Мира. Все это вы делали сами.

– Ты говоришь так, как будто веришь в то, что мы существуем, – с горечью проворчал Триок.

– Пока я не выполнил то, что предопределено, существуете. Я не способен управлять своими видениями. Часть меня.., та часть, которая это говорит.., тоже жертва, так же как и вы. Просто чуть менее наивная.

Все это подстроил Фоул. Он с самого начала все так и задумал. Он.., или та часть меня, которая создает эти иллюзии… Он манипулировал мной, и, в конце концов, я понял – зачем. Он хочет заполучить это кольцо – он хочет овладеть дикой магией. Он знал – знал! – что в конце концов из чувства вины, или ответственности, или из-за страданий я попытаюсь сразиться с ним в его собственном доме.., и на его условиях. В таком сражении мне не победить. Я вообще не знаю, как его победить, знаю только, что он хочет вынудить меня попытаться сделать это. Он попросту хочет вынудить меня совершить самоубийство. Посмотри на меня, Триок! Посмотри! Ты видишь – я болен. Я – прокаженный. Не заметить эту ужасную болезнь невозможно. А прокаженные.., для них самоубийство – пара пустяков. Им просто нужно перестать хотеть выжить. Закон выживания очень прост – думать о себе, соблюдать осторожность. Фоул чертовски хорошо потрудился, заставив меня позабыть об этом, – вот почему тебе теперь, может быть, и удастся меня убить, если захочешь. Но мне все же надо получить хотя бы крошечный шанс уцелеть, у меня нет другого выбора, чтобы вспомнить наконец, кто я такой. Томас Кавенант, прокаженный. И я намерен отказаться от неосуществимых попыток возместить все те потери, в которых я виноват. Я намерен отбросить в сторону чувства вины, долга, всего, что я всегда считал своей обязанностью. Я намерен отказаться от своей прошлой наивности. Ее уже не вернуть. Именно она толкала меня на самоубийство. А мое самоубийство – единственный абсолютный, идеальный способ для Фоула одержать победу. Пока я жив, он не получит доступа к магии, и до тех пор кто-то где-то когда-то, может быть, окажется способен нанести ему роковой удар. Вот почему я не собираюсь.., не собираюсь идти в Ясли Фоула. Вместо этого я буду просто думать о себе и соблюдать все практические меры предосторожности. Я буду заботиться о себе – так, как это должен делать прокаженный. Я пойду на Равнины.., и найду рейменов. Они примут меня к себе. Ранихины.., ранихины, вероятно, уже направились к югу, чтобы укрыться в горах. Я пойду туда с рейменами. Морэм не знает, что я здесь, поэтому он не может рассчитывать на меня. Пожалуйста, пойми меня, Триок. Ваша судьба очень огорчает меня.., и всегда будет огорчать. Я любил Елену и люблю Страну. Но до тех пор, пока я буду в состоянии делать все для того, чтобы уцелеть, – Фоул не победит. Он не сможет победить.

Триок, по-прежнему сохраняя дистанцию, среагировал на эту длинную речь довольно странно. Его гнев, казалось, пошел на убыль, но на его место не пришло понимание. Та смесь хитрости и отчаяния, которая ясно читалась на его лице, казалось, возобладала над желанием убежать, но в голосе явственно слышны были истерические и в то же время льстивые нотки, когда он сказал:

– Подожди, Неверящий… Ты слишком торопишься. Поговорим об этом потом, в спокойной обстановке. Не заставляй меня… – Он оглянулся, словно ожидая откуда-то помощи, и торопливо продолжал:

– Ты голоден и утомлен. Сдается мне, этот Лес наложил на тебя суровую епитимью. Давай передохнем немного. Никакая опасность нам не угрожает. Я разожгу огонь.., приготовлю тебе еду. Мы обсудим то, что ты сказал, – и кто знает? Может быть, ты изменишь свое мнение.

"В чем причина?.. – хотелось спросить Кавенанту. – В чем причина происшедшей с тобой перемены, Триок?” Однако ему было ясно, что, скорее всего, этому существовало великое множество объяснений. К тому же Триок тут же начал собирать хворост для костра, как будто стремясь оградить себя от дальнейших расспросов. На этом берегу Камышовой реки деревья росли в изобилии. Довольно быстро он собрал большую кучу сухих веток и сложил под прикрытием склона невдалеке от брода. И все это время он старался занимать такую позицию, чтобы Кавенант не смог рассмотреть его лица.

Набрав, по его мнению, достаточно хвороста, он наклонился над кучей таким образом, чтобы Кавенанту не было видно, как он разжигает огонь. И все время, пока пламя разгоралось, он стоял довольно далеко от костра, жестом пригласив Кавенанта подойти поближе к теплу.

Кавенант и сам был этому рад. Плащ не защищал от холода ни руки, ни ноги; его так и тянуло к огню. И он не мог отказать Триоку в его просьбе обсудить свое решение. Это была такая малость – его долг Триоку был гораздо больше. Усевшись поближе к огню напротив Триока, он молча наблюдал, как тот готовит еду.

За этим занятием Триок все время что-то недовольно бормотал себе под нос, отчего лишь усилилось ощущение неловкости, испытываемой Кавенантом. Его движения казались странно неуклюжими, как будто, готовя еду, он делал какие-то ненужные, непонятные жесты и пытался скрыть это. Он избегал взгляда Кавенанта, но стоило тому отвернуться, как, и он отчетливо чувствовал это, взгляд Триока тут же устремлялся в его сторону. Ему стало окончательно не по себе, когда Триок вдруг резко произнес:

– Значит, ты отказался от ненависти.

– Отказался? – До сих пор Кавенант не задумывался о своих проблемах в таком плане. – Можно и так сказать. Мне кажется, ненависть – не самый лучший ответ. Прежде всего, она никак не сочетается с законом выживания. Ненависть, унижение, месть – каждый раз, позволив этим чувствам завладеть собою, я совершал всякие глупости. Рисковал жизнью. И любовью тоже, если уж говорить начистоту. Но даже если не принимать во внимание этой стороны дела, я думаю, что она не поможет мне справиться с Фоулом. Я ведь всего лишь человек. Я никогда не смогу ненавидеть так, как он. И… – с трудом подыскивая слова, он старался как можно точнее сформулировать вслух новые для него ощущения, – моя ненависть не чиста.., не безупречна. Она подпорчена.., искажена тем, что я всегда обвиняю, а следовательно, и ненавижу не только его, но и.., самого себя. Всегда.

Триок поставил горшок с мясом на огонь и произнес мрачным тоном, в котором отчетливо звучало осуждение:

– Ненависть – единственный ответ. Погляди вокруг. Здоровье, любовь, долг – ничто не спасает от этой зимы. Уцелеет и обретет бессмертие только тот, кто ненавидит.

– Бессмертие?

– Конечно. Смерть – это еще не конец. Что помогает Презирающему и его… – он произнес это имя с плохо скрытым страхом, – его Опустошителям переносить все? Ненависть.

Сказанное хриплым, лающим голосом, это слово прозвучало так убежденно, как будто было единственным, несущим в себе истину, которая превыше всего.

Кавенант почувствовал аромат тушеного мяса и только тут понял, как сильно проголодался, – это ощущение на время даже вытеснило из его головы странные рассуждения Триока. Он улегся, вытянув ноги и облокотившись на одну руку.

– Ненависть… – вздохнул он, впервые задумавшись о том, что же именно это слово обозначает. – Что это такое, Триок? Я думаю… Я думаю, это моя фантазия.., иллюзия.., или реальность – называй ее как хочешь… – была всего лишь попыткой найти альтернативу смерти. Сопротивление, насилие.., смех.., любовь.., ненависть… Что это такое? Как ты считаешь?

– Не морочь мне голову, – ответил Триок. – Я не говорил, что ненавижу смерть.

Кавенант смотрел на пляшущий огонь, чувствуя, что аромат тушеного мяса с каждым мгновением усиливает ощущение пустоты в желудке. Потом он спросил:

– Что же ты ненавидишь?

– Я ненавижу жизнь. – Резко вскочив, Триок принялся раскладывать мясо в миски. Когда он поверх огня протягивал миску Кавенанту, рука у него дрожала. Мгновенно вернувшись в свое укрытие за языками пламени, он сердито спросил:

– Ты осуждаешь меня? Ты, Неверящий?

– Нет, нет. – Кавенант не смел поднять голову, слыша обвинительные нотки в голосе Триока. – Если тебе нужно ненавидеть меня, пожалуйста, – пробормотал он под треск горящих ветвей и бульканье мяса. – Я не хочу больше никаких жертв. – Не глядя по сторонам, он принялся за еду.

Вкус мяса нельзя было назвать неприятным, но оно отдавало чем-то странным. Тем не менее, набив полный рот и проглотив первый кусок, Кавенант нашел его вполне сносным. По всему телу начало распространяться ощущение тепла, вызывающего сонливость. Прошло совсем немного времени, и Кавенант с удивлением обнаружил, что его миска пуста.

Он отложил ее в сторону и откинулся на спину. Теперь огонь вздымался выше и пылал жарче, и сквозь его завесу Кавенант едва мог разглядеть быстрые взгляды, которые бросал на него Триок. Он начал понемногу засыпать, как вдруг Триок спросил сквозь потрескивание и рев пламени:

– Неверящий, почему бы тебе все-таки не отправиться в Ясли Фоула? Конечно, ты понимаешь, что вряд ли Презирающий даст тебе уйти.

– Может, ты и прав, – убежденно ответил Кавенант, – но, думаю, он слишком занят, чтобы заниматься мной. Стоит мне сейчас выскользнуть из его пальцев, и он не остановит меня… По крайней мере, на какое-то время я смогу исчезнуть. Ему нужно от меня одно – кольцо. Раз я держусь в стороне, не пуская его в ход, он позволит мне уйти, пока сражается с Лордами. А потом будет слишком поздно. Я заберусь так далеко, как только ранихины смогут меня увезти.

– Но как же этот.., этот Создатель? – Триок, казалось, с отвращением выплюнул это слово. – Говорят, ты им избран. Разве он не станет удерживать тебя?

Больше всего Кавенанту теперь хотелось спать.

– Я ничем ему не обязан. Может, он меня и избрал, но я-то его не выбирал. Если ему не нравится то, что я делаю, пусть подыщет себе другого.

– Но как же люди, которые мучились и умирали ради тебя? – Триоком снова овладел гнев. – Не считаешь ли ты, что все-таки обязан отплатить им за все, что они для тебя сделали? Их смерть и страдания окажутся напрасны, если ты сбежишь.

"Знаю, – мысленно вздохнул Кавенант. – Все это суета сует, и больше ничего. Живые, мертвые…” Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить, преодолевая дремоту:

– Какой им прок, если я покончу жизнь самоубийством? Они не поблагодарят меня, если я просто.., просто наплюю на то, что кажется им самым важным. Пока я жив… – Он почти потерял мысль, но все-таки снова сосредоточился:

– Пока я жив. Страна тоже жива.

– Потому что она существует только в твоих мечтах!

Да. В том числе и поэтому.

До Кавенанта не сразу дошло, с какой яростной силой Триок произнес эти слова. Он сел и сквозь пламя и дым костра пристально посмотрел на Триока. И пробормотал – больше ему просто ничего не пришло в голову:

– Почему бы тебе не отдохнуть немного? Ты, наверно, устал, дожидаясь меня?

– Мне не нужен сон. Кавенант зевнул:

– Не смеши. Ты что, вообразил себя Стражем Крови? В ответ Триок натянуто рассмеялся, лязгнув при этом зубами.

Звук был такой странный, что Кавенант наконец насторожился, почувствовав, что все происходит как-то не так, как он себе представлял; удивляла и неожиданная, неудержимая сонливость. Он понимал, что Триок говорит все о том же – о его страдании, и что ему, Кавенанту, следовало бы соответствующим образом прореагировать, но ему стоило невероятных усилий даже не давать глазам сомкнуться. Потирая лицо, ом сказал:

– Почему ты не хочешь спать? Боишься, что я сбегу, если не будешь следить за мной?

– Я не намерен упустить тебя снова, Томас Кавенант.

– Я не… Ладно, делай что хочешь.

Кавенант заморгал и снова опустился на землю. “Проснись”, – не очень убежденно сказал он сам себе. Однако сон, казалось, просто обрушился на него с серого неба. Он пробормотал:

– Я так и не понял, как ты нашел меня.

Но, произнося эти слова, он уже не слышал сам себя. Он спал.

Ему показалось, что он был без сознания совсем недолго и почти сразу же наполовину пробудился во мраке ночи. В этой мгле, бездонной, как сама смерть, возникли голубовато-зеленые вспышки и странная мелодия – они были знакомы, хотя он и не помнил откуда. Музыка казалась слабой, почти неуловимой – точно голоса, взывающие к нему издалека. Но они были настойчивы; они подталкивали его к чему-то, пели для него, усиленно стремились окончательно разбудить его. Пробиваясь сквозь сонное оцепенение, они пытались предостеречь от грозящего ему зла.

Он еле слышно пробормотал себе под нос, удивляясь собственным словам:

– Он чем-то опоил меня. Черт побери! Этот сумасшедший точно опоил меня.

Это было дичью – как могло такое прийти в голову? Триок был искренний человек, открытый и великодушный – человек, который оставался милосердным и добрым, независимо от того, как дорого это ему обходилось.

Он опоил меня.

Откуда такая убежденность? Кавенант, преодолевая сонливость, снова и снова перебирал в памяти свои недавние впечатления, и с каждым мгновением ощущение опасности, подкрадывающейся из темноты, все сильнее стискивало его сердце. Сквозь полудрему и мерцание огней, он внезапно словно воочию увидел Триока, разжигающего костер.

Как он разжег его?

Как он нашел меня?

Огоньки настойчиво пытались что-то рассказать ему, но он не понимал. Триок стал опасен. Триок опоил его. Он должен подняться и убежать.., убежать куда угодно.., убежать обратно в Лес.

Он постарался сесть и открыл глаза. Перед ним в последних вечерних лучах догорал костер. Ветер завывал вокруг, точно голодный зверь; начинался снегопад, вокруг костра уже вились первые снежинки. Напротив со скрещенными ногами сидел Триок, не спуская с него глаз, в которых пылало отвращение.

В воздухе перед глазами Кавенанта плясали неяркие огоньки, слышны были обрывки едва различимой мелодии. Далекие голоса настойчиво твердили одно и то же: “Беги! Беги!"

– Что это? – Он потер глаза, прогоняя остатки сна. – Что они делают?

– Прогони. – В голосе Триока слышны были страх и отвращение. – Избавься от них. Теперь ты уже не в его власти.

– Что это? – Кавенант вскочил и теперь стоял, вздрагивая; им все больше овладевала паника. – Что происходит? О ком ты говоришь?

– Это голос Защитника Леса, – напряженно ответил Триок. Он рывком поднялся на ноги и принял стойку, словно собираясь броситься на Кавенанта, если тот вздумает бежать. – Из Смертельной Бездны во Мшистый Лес прибыл Каер-Каверол, но ты уже не в его власти. Я не… – его голос задрожал, – не могу допустить этого.

– Власти? Допустить? – Ощущение ужасной опасности сдавило сердце Кавенанта с такой силой, что он едва ни задохнулся. Что-то внутри, подсказывало ему, что огоньки говорят правду. – Ты опоил меня!

– Только чтобы ты не вз.., не вздумал убежать! – Триока так трясло от страха, что он начал заикаться. – Он хочет, чтобы ты меня уничтожил. Он не может сам уйти далеко от Мшистого Леса, вот он и хочет… Белое Золото… Ax! – Внезапно его голос сорвался на крик. – Не надо играть со мной! Я не могу!.. Убей меня – и дело с концом! Я не вынесу этого!

Этот ужасный крик мгновенно заставил Кавенанта забыть о собственном страхе. Он ничего не чувствовал, кроме сострадания к Триоку. Не обращая больше внимания на то, о чем шептали огоньки, он хрипло спросил:

– Убить тебя? Ты меня боишься? Ты не понимаешь, что у меня нет ни единой, даже самой завалящей идеи насчет того, как использовать это Белое Золото? Я не мог бы причинить тебе вреда, даже если бы это было моим единственным желанием.

– Что? – взревел Триок. – До сих пор? Выходит, я зря тебя опасался?

– Зря, – подтвердил Кавенант.

Триок широко разинул рот от изумления, откинул назад голову и захохотал. Язвительный смех заставил умолкнуть и без того еле слышную мелодию, как будто он был так же отвратителен ей, как и она ему.

– Бессилен! – Он просто надрывался от хохота. – Вот мой хозяин повеселится! Бессилен!

Продолжая свирепо смеяться, он двинулся к Кавенанту. И сразу же огни, сопровождаемые музыкой, снова заплясали между ними. Однако Триок продолжал наступать, не обращая на них внимания.

– Убирайтесь! – прорычал он. – Вы тоже заплатите за то, что принимали в этом участие.

Ловким движением он захватил по огоньку в каждый кулак; вопль распорол воздух, когда он изо всех сил стиснул их пальцами.

Раздался звон, точно разбился брошенный на землю кристалл, и остальные огоньки исчезли.

Кавенант зашатался, точно внезапно потеряв невидимую опору. Он вскинул руки, защищаясь от приближающегося Триока, и отступил назад. Но Триок даже не дотронулся до него. Вместо этого он сильно топнул по мерзлой земле, отчего та мгновенно словно встала на дыбы, и Кавенант рухнул ему под ноги.

Потом Триок отбросил свой капюшон. В лице его можно было прочесть следы прежних надежд, разрушенной веры, разбитой любви, но прежде всего в нем была неуемная злоба. Глаза были черны как ночь, а зубы ощерились, точно он жаждал испытать вкус плоти. Устремив хитрый взгляд вниз, на Кавенанта, он самодовольно ухмыльнулся:

– Нет, ничтожество. Я не ударю тебя снова. Время маскарада прошло. Мой хозяин может быть недоволен, если я причиню тебе вред.

– Хозяин? – только и смог выдавить из себя Кавенант.

– Я – торайя-Опустошитель. Иногда меня называют Херимом.., или Насмешником.., или “Триоком”. – Он снова иронически расхохотался. – Его обличье хорошо мне послужило, хотя Триоку это вряд ли нравится. Смотри на меня, ничтожество! Мне больше нет нужды прятаться за ним. Ты бессилен. Отличная получилась шутка! Но теперь хватит, теперь я позволю тебе узнать, кто я такой на самом деле. Это я убил всех Великанов в Коеркри. Я убил Вольного Ученика, когда он попытался передать сообщение этому глупцу Морэму. И я захватил Белое Золото! Братья! Я буду сидеть по правую руку от хозяина и править вселенной!

С тем же злорадным выражением лица он достал из складок плаща жезл из ломиллиалора. Размахивая им перед Кавенантом, он рявкнул:

– Видишь это? Высокое Дерево! Испытание истиной! Плевал я на него.

Зажав жезл между руками, точно собираясь сломать, он злобно пробормотал над ним несколько отрывистых, непонятных слов. На мгновение Высокое Дерево вспыхнуло красным, словно в мучительной агонии, и превратилось в пепел.

Победоносно глядя на Кавенанта, Опустошитель продолжал:

– Это предвестник твоей гибели – так мне было приказано. Дыши глубже, слизняк. Это последние мгновения твоей жизни.

Мышцы Кавенанта дрожали, как будто земля по-прежнему ходила под ним ходуном, но он напряг все силы и постарался встать на ноги. Им владели невыразимый ужас и беспомощность, и все же он прикидывал, нет ли возможности убежать.

– Кольцо… – задыхаясь, произнес он. – Почему ты просто не отнял у меня кольцо?

Глаза “Триока” полыхнули черным огнем.

– А ты отдал бы мне его?

– Нет!

Отчаянное положение, в котором он оказался, породило безумную надежду, что, если бы ему так или иначе удалось заставить “Триока” попытаться отнять кольцо силой, огоньки Сирола Вэйлвуда, может быть, смогут вернуться и помочь ему.

– Ладно, ничтожество, я объясню тебе, почему не взял кольцо. У меня очень строгий хозяин, и он запретил мне это делать. Он не всегда нас ограничивает, очень часто мы выполняем его желания так, как считаем нужным. Но не теперь… Он приказал – я повинуюсь.

– Почему бы тебе все же не взять его? – воскликнул Кавенант. – Зачем тебе всего лишь сидеть по правую руку от своего хозяина? Почему он должен владеть кольцом? Стань сам владыкой мира!

На мгновение нечто похожее на сожаление мелькнуло в лице “Триока”. Однако Опустошитель лишь проворчал:

– Потому что Закон Смерти разрушен, и не он один. А кроме того, за мной следят.., глаза – глаза, от которых не спрячешься. – Он поглядел на Кавенанта с хитрым и злобным вожделением. – Может быть, ты даже заглянешь в них, прежде чем погибнешь, прежде чем мы с братом вырвем твое сердце из груди и съедим его.., у тебя на глазах.

Он хрипло засмеялся, и словно в ответ тьма над потухшим костром стала еще непрогляднее. Как будто вобрав в себя все исходящее от него зло, мрак сгустился и тут же распался на отдельные фигуры, которые двинулись вперед. Кавенант услышал шорох шагов по замерзшей земле и, оглянувшись, увидел, что его со всех сторон окружают юр-вайлы.

Ощутив его взгляд, они на мгновение заколебались. Втягивая воздух большими ноздрями, из которых сочилась слизь, они пытались унюхать силу дикой магии. И, видимо, убедившись, что опасаться нечего, бросились вперед.

Багровые клинки взметнулись над ним, точно молнии, готовые обрушиться с небес. Но не вонзились в него, а лишь коснулись лба. Волна ужаса окатила его, он вскрикнул и упал на руки юр-вайлов.