"Неизвестный венецианец" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава пятая

Когда он перед сном стал читать папку из Местре, ему приоткрылся мир, о существовании которого он лишь смутно догадывался. До сих пор он не сталкивался с трансвеститами, которые к тому же занимались проституцией. Он, правда, знал одного транссексуала, да и то заочно. Однажды ему довелось заверять справку об отсутствии криминального прошлого у некоего Эмилио Маркате. Справка понадобилась для новой carta d'identita [7], за которой бывший Эмилио, после операции по смене пола ставший Эмилией, обратился в полицию. Брунетти не представлял себе, какая нужда, какие страсти могут толкнуть человека на столь отчаянный поступок, хотя тот случай и заставил его призадуматься. Он даже разволновался тогда, а ведь речь шла всего-то о замене одной буквы в документах: Эмилио – Эмилия.

Мужчины, чьи дела были собраны в папке, не заходили столь далеко в подражании другому полу, изменяясь только внешне: они красились, носили женскую одежду, имитировали женскую походку и жесты. Судя по снимкам, которые он увидал на некоторых страницах, кое-кто из них весьма преуспел. Почти половина лиц были типично женские, красивые, с тонким чертами, гладкими щеками и нежным абрисом скул. Даже безжалостная полицейская вспышка не смогла выявить подвоха. Напрасно Брунетти вглядывался, ища хоть тень, хоть намек на выступающий подбородок – что-нибудь, подтверждающее, что перед ним мужчины, а не женщины.

Прочитанные страницы он передавал Паоле, сидевшей рядом на кровати. Бегло просмотрев фотографии и один из рапортов об аресте – за торговлю наркотиками – она молча вернула все Брунетти.

– Как тебе это нравится? – спросил он.

– Что?

– Вот это. – Он покачал папку на ладони, как будто взвешивал. – Тебе не кажется, что они ненормальные, эти мужики?

Она смерила его одним из своих долгих взглядов – полным презрения.

– Ненормальные – это те, кто им платит.

– Почему?

– Эти, по крайней мере, не обманывают себя относительно того, чем занимаются. Не то, что те.

– Что-то я не пойму.

– Сам рассуди, Гвидо. Они торгуют собой, так? Но перед тем как их трахнут или они кого-то трахнут, они должны напяливать на себя все женское. Задумайся, Гвидо. Подумай, какое лицемерие! И все для того, чтобы этот кто-то мог сказать себе на следующее утро: «Нет, я и не знал, что это мужик, а когда понял, уж поздно было». Или: «Ну и пусть это мужик, все равно трахнул-то я его». То есть в собственных глазах они остаются настоящими самцами, мачо. Они сами себе не желают признаться, что предпочитают трахаться с другими самцами, потому что это поставит под сомнение их мужественность. – Она снова молча уставилась на него. – Иногда мне кажется, Гвидо, что ты просто не даешь себе труда посмотреть на вещи чуть шире.

Последнюю реплику следовало расценивать как упрек в инакомыслии. Однако на этот раз он был с Паолой согласен. Она заговорила о вещах, которые и вправду пока не приходили ему в голову. Едва узнав женщин, он был ими сразу покорен и никогда не понимал привлекательности какого-нибудь другого – то есть просто другого – пола. В юности все мужчины вообще казались ему одинаковыми, вроде него самого. С годами он хоть и уяснил, что мужчины бывают разные, это его ничуть не занимало, тогда как разные женщины, наоборот, по-разному волновали ум и сердце.

Он вспомнил еще одно наблюдение Паолы, о котором она поведала ему вскоре после знакомства. Оказывается, итальянские мужчины постоянно трогают, щупают, чуть ли не ласкают свои гениталии. Услыхав тогда об этом, он, конечно, не поверил и лишь посмеялся. Но на следующий день он начал обращать внимание и неделю спустя должен был признать ее правоту. Еще через неделю он был просто поражен тем, как часто мужчины на улице опускают руку вниз и похлопывают себя, будто проверяя, все ли там на месте. Как-то раз, когда они шли с Паолой, она спросила его, о чем он думает. Ей одной он не постеснялся бы признаться. В тот момент, как и много раз до того, он почувствовал, что это и есть та самая женщина, которая должна стать его женой, и она ею станет.

Любить и желать женщину всегда казалось ему совершенно нормальным. Но вот эти мужчины, чьи дела были собраны в папке, по недоступным его разумению причинам, полагали иначе. Они любили других мужчин ради денег или наркотиков, а иногда, надо думать, и просто так, ради любви. И отчего один из них нашел свою страшную смерть в объятиях ненависти?

Паола уже спала, уютно свернувшись калачиком. Брунетти положил папку на тумбочку у кровати, выключил свет, тихонько обнял Паолу за плечи и поцеловал в шею – до сих пор соленую. Вскоре он уснул.

Когда на следующее утро он прибыл в прокуратуру Местре, сержант Галло вручил ему еще одну синюю папку. Раскрыв ее, он впервые увидал лицо убитого. На первой странице помещался набросок, который примерно восстанавливал изуродованные черты, а дальше шли леденящие кровь снимки из морга.

Поскольку лицо напрочь потеряло всякий вид, то определить число ударов, которые на него обрушились, было невозможно. Как и предупреждал Галло, носа совсем не осталось – тот провалился внутрь черепа. На месте одной скулы зияла дыра. Но смерть наступила от ударов по затылку, о чем свидетельствовали другие фотографии.

Брунетти захлопнул папку и вернул ее сержанту:

– Вы размножили портрет?

– Так точно, синьор. Но копии были готовы только полчаса назад, так что мы пока не успели их раздать людям.

– Дактилоскопию сделали?

– Да, и уже отослали в Рим и в Интерпол в Женеву. Ответа пока нет. Сами знаете, какая это волокита. – Еще бы ему было не знать. Ответа из Рима иной раз приходилось ждать неделями, Женева была несколько оперативней.

– Что сделали с лицом, а? – Брунетти щелкнул пальцами по папке.

Галло сдержанно кивнул. В прошлом ему не доводилось иметь дела с венецианской полицией, разве что разговаривать по телефону с вице-квесторе Паттой. Пока он не понял, что за фрукт этот Брунетти, и был осторожен.

– Будто нарочно, чтобы его потом не опознали.

Галло стрельнул глазами из-под густых бровей и снова кивнул.

– Нет ли у вас знакомых в Риме, которые могли бы помочь нам ускорить дело? – спросил Брунетти.

– Есть один. Я звонил ему, но мне ответили, что он в отпуске. А у вас?

Брунетти покачал головой:

– Моего недавно перевели в Брюссель. Теперь он работает в Интерполе.

– Значит, будем дожидаться, – недовольным тоном подытожил Галло.

– Где он?

– Покойник? В морге Умберто Примо. А что?

– Хотелось бы взглянуть.

Если Галло и удивился такому желанию, то виду не подал.

– Ваш водитель знает дорогу.

– Это ведь недалеко отсюда, не правда, ли?

– Пару минут езды. Сейчас, может быть, дольше, потому что с утра всегда пробки на дорогах.

Ну совсем они здесь пешком ходить разучились, подумал Брунетти, но тут же вспомнил о тропической жаре, которая, как влажное покрывало, окутала всю область Венето. Наверное, и в самом деле было более разумно ездить туда-сюда в машине с кондиционером, от одного кондиционированного здания в другое, но он так не привык и вряд ли когда-нибудь сможет привыкнуть. Впрочем, оставив свое неудовольствие при себе, он спустился вниз и поехал в Умберто Примо, крупнейшую больницу Местре. Иметь личную машину с личным водителем, в конце концов, не так уж и плохо.

В коридоре за низеньким столиком сидел санитар и читал «Газеттино». Брунетти сунул ему под нос свое удостоверение и попросил показать труп мужчины, найденного накануне.

Санитар, коренастый пузатый малый с ногами баранкой, сложил свою газету, поднялся и сказал:

– Ах, этот-то… Я запихнул его подальше, синьор, потому что его никто не навещает. Был вчера один – художник, и все. Смотрел, какие у него волосы и глаза. На снимках много бликов из-за вспышки, ничего не разберешь. Он только глянул, веко ему закатил, чтобы увидать глаз, и ушел. Испугался, наверное. Но Господи Иисусе, посмотрел бы он на него на неумытого – вся эта тушь-помада с кровищей по всей морде, как у клоуна, ей богу. То, что от нее осталось, конечно. Мы еле отскребли. До чего же въедливая, зараза, особенно тушь. Женщины, наверное, прорву времени изводят на умывание.

Они вошли в большое холодное помещение. Санитар шел впереди, и пока говорил-, то и дело оглядывался на посетителя. Наконец, у одного из металлических шкафов в стене он остановился. Повернув ручку внизу, он открыл створки и выдвинул плоский ящик, в котором лежал труп.

– Так будет видно, синьор? Или может быть, достать его оттуда? Я это мигом.

– Нет, оставьте.

Санитар откинул край простыни, закрывавший лицо, и вопросительно взглянул на Брунетти. Тот кивнул, и тогда санитар стащил целиком всю простынь, которая в его умелых руках тут же превратилась в аккуратно сложенный прямоугольник.

Брунетти хоть и видел снимки, но оказался не готов к тому жуткому зрелищу, что предстало сейчас его глазам. Патологоанатом, конечно, не позаботился как-нибудь облагообразить покойника, он должен был лишь установить причину смерти, а все остальное его не касалось, будучи делом родственников, если таковые вообще отыщутся. Лицо выглядело так, будто его слепил из глины некий малолетний дебил, проткнув пальцем четыре дырки на месте глаз, носа и рта. В том, что получилось, трудно было признать человеческое лицо.

Взглянув ниже, Брунетти в первый момент обомлел – тело покойника чрезвычайно напоминало его собственное: та же комплекция, легкий жирок на талии, старый шрам от аппендицита… Разве что грудь, с кое-как заштопанным багровым разрезом посредине, у того была совсем голая, а у Брунетти, наоборот, густо-волосатая. Впрочем, если приглядеться, можно было заметить на груди убитого пробивающуюся черную щетину.

– Его, случайно, не брили перед вскрытием? – поинтересовался Брунетти.

– Нет, синьор. Это ведь вскрытие, а не операция на сердце.

– Но волосы на груди были сбриты.

– И на ногах, посмотрите.

Брунетти поглядел: и правда.

– А что сказал патологоанатом?

– Пока тут был – ничего, синьор. Может, в отчете написал. Ну что, хватит?

Брунетти кивнул и отошел в сторону. Санитар развернул простыню, взмахнул ею в воздухе, будто это была скатерть, которую он собирался постелить на стол, и ловко накрыл покойника. Потом он задвинул ящик, закрыл дверцу шкафа и неслышно повернул ручку.

На обратном пути он сказал:

– Кем бы он ни был, а такой смерти не заслужил. Говорят, он из тех парней, что торчат на улицах в женских тряпках.

Сначала Брунетти послышалось злорадство в словах санитара, но тот говорил серьезным и огорченным тоном.

– Вы собираетесь отыскать убийцу, синьор?

– Да.

– Надеюсь, вам это удастся. Я понимаю, когда тебе хочется кого-то убить, но чтоб убить вот так – этого я не понимаю. – Он остановился и пристально взглянул в глаза Брунетти. – А вы, синьор?

– Я тоже.

– Ну, тогда желаю вам удачи. Шлюха не шлюха, это уже слишком.