"Смерть в «Ла Фениче»" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 25

На другое утро ровно в восемь, как было велено, Брунетти положил свой рапорт на стол вице-квесторе Патты, где таковой и пролежал вплоть до прибытия непосредственного начальника в двенадцатом часу. Когда, ответив на три телефонных звонка и прочтя от корки до корки финансовую газету, вице-квесторе взялся наконец за чтение рапорта, то нашел его весьма интересным и полезным.

В результате проведенных мной следственных действий я пришел к выводу, что маэстро Хельмут Веллауэр покончил жизнь самоубийством из-за стремительно прогрессирующей глухоты.

За последние несколько месяцев его слух ослабел настолько, что составлял лишь 40% нормы (см. прилагаемые записи бесед с доктором Штейнбруннером и доктором Трепонти, а также прилагаемые медицинские документы).

2. Эта потеря слуха явилась причиной растущей неспособности осуществлять обязанности дирижера (см. прилагаемые записи бесед с проф. Реццонико и синьором Траверсо).

3. Маэстро находился в подавленном состоянии (см. прилагаемые записи бесед с синьорой Веллауэр И синьориной Бреддес).

4. Он имел доступ к указанному яду (см. прилагаемые записи бесед с синьорой Веллауэр и доктором Штейнбруннером).

5. Было известно, что он одобрял саму идею самоубийства в случае, если окажется не в состоянии функционировать как музыкант (см. прилагаемую запись телефонного разговора с доктором Штейнбруннером. Личное письмо вскоре будет доставлено из Германии).

С учетом всей этой крайне существенной информации, а также логически исключив всех подозреваемых в силу отсутствия у них мотива или возможности совершить преступление, я пришел к единственному заключению — что маэстро избрал самоубийство как альтернативу полной потере слуха.

С уважением

Гвидо Брунетти, комиссар полиции.

— Разумеется, я это подозревал с самого начала, — сообщил Патта, когда вызванный им Брунетти явился к нему для обсуждения дела, — Но не стал ничего говорить, чтобы дать вам возможность беспристрастно провести расследование.

— Очень великодушно с вашей стороны, синьор, — сказал Брунетти, — и весьма разумно. — Он разглядывал фасад церкви Сан-Лоренцо, часть которого виднелась из-за начальственного плеча.

— Это немыслимо— ни один из подлинных ценителей музыки просто не мог этого сделать. — Было ясно, что к подлинным ценителям Патта причисляет и себя. — Вот, его жена утверждает, что… — начал он, подглядывая в рапорт.

Теперь Брунетти внимательно изучал миниатюрную бриллиантовую булавку в виде розочки, сверкавшую на алом галстуке шефа.

— … что он был «заметно встревожен».

Стало быть, Патта действительно прочитал его рапорт, — явление само по себе уникальное.

— При всем отвратительном поведении тех двух дамочек, — продолжал Патта с брезгливой гримаской в адрес того, о чем в рапорте не было ни слова, — не похоже, чтобы у кого-то из них был психологический профиль убийцы.

Интересно, что это за профиль такой?

— А вдова— это исключено, хоть она и иностранка. — Патта решил пояснить последнюю ремарку, хоть Брунетти об этом и не просил: — Ни одна женщина-мать не способна на такое хладнокровное убийство. Им инстинкт этого не позволяет, — и улыбнулся, радуясь собственной проницательности, и Брунетти тоже улыбнулся, радуясь тому, что это услышал.

— Я сегодня обедаю с мэром, — сообщил Патта с тщательно отработанной небрежностью, переводящей это событие в разряд вполне будничных, — так что расскажу ему о результатах нашего расследования, — Услышав это множественное число, Брунетти уже не сомневался, что к обеду оно успеет незаметно превратиться в единственное, при том что лицо будет уж никак не третье.

— Это все, синьор? — вежливо спросил он.

Патта посмотрел на него, оторвавшись от рапорта, который, видимо, решил вызубрить наизусть.

— Да-да. Это все.

— A procuratore ? Вы ему сами сообщите? — спросил Брунетти, надеясь, что и это Патта возьмет на себя, дабы придать веса своей конторе после всяческих нареканий по поводу ее бездействия, поступавших в адрес городской прокуратуры.

— Да, об этом я позабочусь, — Брунетти наблюдал, как Патта рассматривает возможность пригласить и procuratore на обед с мэром, затем— как отвергает ее. — Я займусь этим после обеда с его честью. — Стало быть, сегодня Патта намерен блеснуть дважды.

Брунетти встал:

— В таком случае я пойду к себе, синьор.

— Да-да, — пробормотал Патта, продолжая читать лежащую перед ним страницу рапорта.

— И вот еще что, комиссар, — раздалось за спиной Брунетти.

—Да, синьор, — откликнулся Брунетти, оборачиваясь и улыбаясь тому, как гладко он подстроил весь сегодняшний сценарий.

— Спасибо за помощь.

— Не за что, синьор, — ответил он, подумав, что дюжина алых роз не помешает.

Семь месяцев спустя в квестуру пришло письмо на имя Брунетти. Он обратил внимание на марки, два сиреневых прямоугольничка с вертикальными каллиграфическими надписями по бокам. Внизу каждого было напечатано: «Китайская Народная Республика». Никаких знакомых у него там нет.

Обратного адреса на конверте не было. Он вскрыл конверт, и оттуда выскользнул поляроидный фотоснимок— венец, украшенный драгоценными камнями. Было трудно понять масштаб, но судя по тому, что эту штуку делали для человеческой головы, то самоцветы, окружавшие центральный, должны быть размером с голубиное яйцо. Рубины? Ни один другой известный ему камень так не похож на кровь. А центральный, массивный, квадратной огранки, мог быть только бриллиантом.

Перевернув фотографию, он прочел: «Вот— часть той красоты, к которой я вернулась». И подпись «Б. Линч». И все. Больше в конверте ничего не было.