"Квота, или «Сторонники изобилия»" - читать интересную книгу автора (Веркор, Коронель)

3

Встреча с дядей Самюэлем тоже прошла не совсем гладко. Бретт был безмерно счастлив увидеть племянницу, но все свои разноречивые чувства – и укор, и беспокойство, и надежду – выразил в следующих словах:

– Ну, наконец-то ты изволила пожаловать домой!

Они расцеловались, заверили друг друга, что оба прекрасно выглядят, причем Флоранс нашла, что дядя немного похудел и это молодит его, Бретту же показалось, что племянница немного пополнела. «Вот что значит французская кухня», – заметил он. В ответ Флоранс принялась сравнивать провансальскую кухню с тагуальпекской, возможно, чтобы оттянуть ту минуту, когда, исчерпав все темы, они вынуждены будут заговорить о главном.

– Итак, дядечка дорогой, дела как будто идут неплохо?

Выражение лица Бретта мгновенно изменилось, по нему словно облачко пробежало.

– Да, и, как сама можешь убедиться, обошлись без тебя.

– Вы все еще на меня сердитесь? – спросила Флоранс.

– Если скажу «нет» – это будет неправдой, но сказать «сержусь» – тоже будет неправда. Я тобой недоволен, но прощаю. И все же вспомни, когда ты удрала…

– Вовсе я не удирала, – возразила Флоранс. – Просто отошла в сторонку.

– Вот именно – и на весьма солидное расстояние, – сказал Бретт. – Просто струсила. И не спорь со мной, пожалуйста.

Флоранс ответила не сразу:

– Может быть, вы и правы, я боялась Квоты…

– А ты думаешь, я не боялся? Думаешь, не твердил себе целые месяцы: «Нет, все это слишком прекрасно, так продолжаться не может». Представь себе, вдруг все бы лопнуло как мыльный пузырь. А тут еще ты бросила меня в беде одного.

– Я оставила вас на Квоту, – сказала Флоранс, и в голосе ее прозвучали ехидные нотки: – Вы же сами сделали выбор между ним и мною.

– И правильный выбор! – уточнил Бретт, задетый ее упреком. – Что было бы с нами, если бы не Квота? Пришлось бы нам ликвидировать дело, ты же сама это знаешь! Не будь такой злопамятной.

– Дядюшка, дорогой, не будем больше говорить об этом, ладно? – ласково попросила Флоранс. – Не стоит омрачать нашу встречу.

Но Бретт упорствовал:

– Нет, будем говорить об этом, потому что ты должна с ним поладить!

Флоранс снова помрачнела. Она сказала дяде, что пока об этом не может быть и речи. Пусть он не заблуждается на сей счет. Она приехала только ради того, чтобы обнять дядюшку, потому что ужасно соскучилась, и посмотреть своими глазами, как тут у них идут дела. Вот и все.

– Ну, как идут дела – сама видишь. – Бретт широким жестом обвел роскошно обставленный кабинет.

– Что-что, а уж этого нельзя не заметить, – отозвалась Флоранс.

Слова ее прозвучали с мрачной иронией. Флоранс была не прочь сменить тему разговора. Но любопытство взяло верх.

– «Бреттико» – это тоже ваша фирма? – спросила она.

– Ого, ты уже видела? Конечно же, наша. «Фрижибокс» и холодильники – дело прошлое, сейчас это лишь скромное отделение. И с каждым днем поле нашей деятельности расширяется. Кстати, угадай, что стало со Спитеросом?

– Вы же сами писали, что он вынужден был обосноваться в провинции. Кажется, выпускает бассейны.

– Да, из пластика. Он твердо держится своих старых принципов – производить мало, а получать много. А мы предпочитаем получать меньше, зато много производить.

– Много часов, например, – сказала Флоранс, обводя глазами кабинет.

– Совершенно верно. А откуда ты знаешь?

– Женская интуиция. Но вот что меня удивляет…

– Что именно?

– Я не вижу здесь ни одного пианино. А Квота, по-моему, занимается теперь и этим.

– Как и многим другим, – подтвердил Бретт. – Что же касается пианино, то дома у нас их сколько угодно, даже типофоны есть.

– А это что такое? – с тревогой спросила Флоранс.

Ответ прозвучал с порога – это вошел в кабинет Каписта.

– Разновидность пианино, но производит еще больше шума, – с веселой усмешкой пояснил он.

Каписта подошел к Флоранс, взял ее за руки.

– Добро пожаловать, сеньорита Флоранс. Как поживает старушка Европа?

– Кряхтит, но никто не жалуется. Во всяком случае, не особенно жалуется, – ответила Флоранс.

Они с нежной улыбкой смотрели друг на друга.

– Мои типофоны не вашего ума дело, – проворчал Бретт, нарушая эту трогательную сцену. – Лучше расскажите о ваших тромбонах или об офиклеидах.

– Очаровательно! – вздохнула Флоранс. – Вот-то, наверное, весело! Но вы по крайней мере успели в музыке? – спросила она Бретта.

– Не знаю, – сухо ответил он. – Я не играю.

– На типофоне – понятно. А на пианино?

– Ты же знаешь, я вообще ни на чем не играю!

– Так для чего же они вам?

– Для друзей. И вообще отстань, чего ты ко мне пристала?

Каписта усмехнулся.

– Воистину у вас преданные друзья, – язвительно заметил он. – Особенно если учесть, что сейчас в Хавароне в среднем приходится по два с четвертью фортепьяно на семью, каким же нужно быть альтруистом, чтобы идти еще куда-то играть…

– А к вам приходят играть на ваших офиклеидах? – в бешенстве крикнул Бретт.

– Не ссорьтесь, – остановила их Флоранс. – Право, вы меня пугаете. Хватит того, что прохожие в Хавароне и Порто-Порфиро – я сама видела – разгуливают с двумя, а то и с тремя транзисторами, и все три орут одновременно…

– Вы сказали, с двумя, с тремя? – тревожно прервал ее Каписта.

– Честное слово, с тремя.

– А в прошлом месяце средняя цифра была четыре и семь сотых, – обратился Каписта к Бретту. – Уж не начался ли на рынке спад?

– Черт побери! Надо предупредить Квоту.

– Вы это серьезно? – с возмущением воскликнула Флоранс, увидев, что Каписта озабоченно записывает эти данные в блокнот.

Но оба как будто не поняли ее и в один голос удивленно спросили:

– Что? Что?

Флоранс уже не помнила себя. Дрожащим голосом она бросила Бретту прямо в лицо:

– Какой прок от всех ваших глухонемых пианино, от всех ванн Эстебана без воды. Но дело ваше, живите, как хотите! Но если вы намерены еще увеличивать количество транзисторов на душу населения, то тогда, уж извините, я немедленно покидаю эту страну!

– Ну-ну, – попытался остановить ее Бретт, – не горячись. Ты боишься шума? Но ведь правительство как раз сейчас принимает закон, запрещающий пользоваться транзисторами в общественных местах. Так что… сама понимаешь.

– Когда вы об этом узнали? – Флоранс не только не успокоилась, но разошлась еще больше.

– Месяцев пять-шесть назад.

– И вы тем не менее продолжаете продавать по четыре транзистора на голову? – выкрикнула она.

Каписта вытаращил глаза.

– А почему бы нам не продавать?

– Не понимаю, какое это имеет отношение к торговле, – не менее удивленно заметил Бретт.

– А что же они будут с ними делать, если не смогут их включать? – Флоранс окончательно вышла из себя.

– Да пусть… – начал Бретт, словно только сейчас задумавшись над этим вопросом, – пусть делают все что угодно, каждый сам себе хозяин! Пусть используют хоть в качестве пепельницы или сковородки. Нам-то какое дело! Мало того, что я занимаюсь торговлей, ты еще хочешь, чтобы я придумывал, как им развлекаться?

Его тирада прозвучала столь искренне, что у Флоранс вылетели из головы все доводы и осталось только возмущение. Она посмотрела дяде прямо в лицо и прошептала:

– Вот до чего вы докатились…

И, помолчав, добавила громко, но голос ее дрогнул:

– В общем, дядя Самюэль, вы довольны. Все идет так, как вы хотели.

– Бог мой! Конечно, в общем-то, так.

– Ах, только в общем? – У Флоранс блеснул луч надежды.

– Могло бы идти еще лучше, – поддакнул Каписта.

– Вот это меня радует, – сказала Флоранс.

– Радует? Что тебя радует? – крикнул Бретт.

– Да, то, что дела идут не совсем как по маслу, – ответила она.

– Вот так номер! – воскликнул Каписта. – Оказывается, ваша племянница – настоящая злючка! Но почему же это вам по душе?

– Потому что остались еще, слава богу, строптивцы, которые не дают себя механизировать.

– Строптивцы? – дружно усмехнулись ее собеседники.

– Если ты найдешь во всем Хавароне хоть одного… – добавил Бретт.

– Да вы только что сами сказали…

– Сказал, что дела могли бы идти еще лучше, – прервал ее Бретт. – Правильно! Надо охватить еще ряд секторов. Взять хотя бы, к примеру, школы…

– Да, вот наша забота, – подтвердил Каписта.

– А что со школами? – спросила Флоранс.

– Просто скандал! – ответил Каписта. – Счастье, что Квота наконец-то спохватился.

– Да что с ними происходит, со школами?

– В том-то все и дело, что ничего, – ответил Каписта. – Абсолютно ничего. Просто невероятно.

– Два миллиона школьников в возрасте от шести до четырнадцати лет не обладают никакой покупательной способностью. Представляешь себе? – возмущенно сказал Бретт.

– Но будет принят закон о помощи, – вставил Каписта.

– Закон о чем? – переспросила Флоранс.

– О помощи экономически слаборазвитым детям, – пояснил Каписта.

– Есть проект отпустить на это дело крупные суммы. Детишки будут получать деньги в конце каждого урока…

– …чтобы они на перемене немедленно пускали эти деньги в оборот…

– …быстро и в большом количестве покупая различные предметы…

– …петарды, шарики-хлопушки, охлажденные напитки, пистолеты, пистоны, леденцы на палочке, сладости, «рудуду»…

Флоранс наконец поняла, в чем дело, и ее затрясло от смеха.

– Закон Рудуду! – воскликнула она.

– Чему ты смеешься? – сухо спросил Бретт. – Статистические данные говорят, что ребенок проглатывает одно «рудуду» меньше чем за двадцать четыре секунды. Следовательно, за четверть часа он может уничтожить больше тридцати пяти различных конфет.

Флоранс уже не смеялась, а только повторяла убитым голосом:

– Закон Рудуду…

– Закон экономического развития школьников, – уязвленно поправил ее Каписта.

– Правильно, так звучит солиднее, – согласилась Флоранс и с иронией добавила: – Но почему же такая сегрегация? Почему нужно лишать прав тех, кому еще нет шести лет? Если они не соображают сами, пусть о них подумают взрослые. А почему обходить тех, кто еще находится в утробе матери!

– Вот видите, и вам уже приходят в голову новые идеи, – обрадовался Каписта. – Чудесное предложение. Оно уравновесит проект кладбищенского закона!

– Разве вы собираетесь заставить покупать и мертвых? – воскликнула Флоранс.

– Это же великолепный рынок, и не используется он только по глупости, – пояснил Каписта. – Надо просто-напросто восстановить мудрые старинные обычаи. Как, скажем, рождественскую елку. Какая сейчас польза от смерти? Да никакой. Разве только цветочники наживаются на ней месяц-другой, да и то еще вопрос. А ведь некогда около покойника возникала бойкая торговля. Оружие, украшения, кубки, вазы, драгоценные камни, бог его знает что еще, всякие там лакомства, мед, изысканные блюда… Все, что покойник любил при жизни, приносили ему на похороны его родственники и друзья.

– Можно приучить людей, – подхватил Бретт, – украшать могилы не только цветами, но, скажем, и лангустами, трюфелями, печеночным паштетом, электропечками или картинами великих художников, восточными коврами, гоночными автомобилями…

Но, увидев вдруг окаменевшее лицо племянницы, Бретт осекся и схватил ее за обе руки.

– Давай поговорим начистоту, – предложил он. – Ты не любишь Квоту, это твое право. Но в чем ты можешь его упрекнуть лично?

– Лично? Ни в чем, – согласилась она.

– А меня? Неужели ты предпочла бы, чтобы я по-прежнему прозябал в обшарпанном кабинете?

– Н-нет, – протянула Флоранс.

– Так в чем же тогда дело? Кто сейчас может пожаловаться на свою судьбу? Вот ты побродила по улицам, как ты говоришь, и сама убедилась, как расцвела экономически эта недавно еще почти нищая страна. Благодаря Квоте. Благодаря нам.

– Да, – проговорила Флоранс.

– Практически у нас нет нищеты, – продолжал Бретт. – Она отошла в область предания. Уже сейчас большинство людей имеют все, что им необходимо.

– Да, – согласилась Флоранс. – И даже больше. Намного больше.

– Так в чем же дело?

– Ни в чем, – устало проговорила Флоранс. – Милый дядечка, мне бы хотелось отдохнуть. И немного поразмыслить. Сейчас шесть часов, пойдемте домой, ладно? Я утомилась.