Дороти Иден Тайна Иерихонской розы

ГЛАВА 1

В тот июньский день 1851 года, когда я в сопровождении вышколенного моряка сошла на берег с парохода, дул резкий ветер. Моряк поставил мои чемоданы рядом со мной, быстро кивнул и поспешил назад, обслуживать тех, кто еще оставался на пароходе.

Я нервно поправила свою голубую шляпку и подумала: «Наконец-то Сан-Франциско!»

Вот я и на самом деле здесь. Слишком многое случилось со мной за прошедший год, и я не могла противиться желанию покинуть Нью-Йорк. Все-таки я правильно сделала, что поехала, несмотря на все возражения обеспокоенных друзей.

Я осмотрелась, и мне вдруг пришло в голову, что теперь настроение мое должно улучшиться. Ведь перед смертью отца мы с ним планировали эту поездку, но всегда возникала какая-нибудь причина, но которой она откладывалась.

Я поместила объявление в газетах уже через месяц после того, как у отца неожиданно отказало сердце, не обращая никакого внимания на удивленные и осуждающие взгляды, которыми меня одаривали окружающие. С чего бы это дочери мистера Сидни Стюарта искать работу, когда ей оставили приличное состояние? Им никогда не понять, что ей скучно, что ей хочется делать в жизни что-нибудь еще, кроме как устраивать вечеринки, посещать онеру и вести праздную жизнь, которая всегда была ей, но карману.

Конечно, я никогда не была особенно нужна отцу, в доме я всегда была так, «для мебели», декоративным украшением. Теперь же, впервые в жизни я намеревалась заняться чем-нибудь полезным и хотела быть нужной кому-то.

Тогда мне даже не приходило в голову, какое впечатление произведут на меня следующие несколько месяцев в Уайт-Холле, и как круто изменят они мою жизнь.

Стоя на пристани, я была взволнована, полна ожиданий и очень благодарна некоему мистеру Джону Дьюхауту, который откликнулся на мое объявление. Ему нужен был учитель для его восьмилетнего сына Пити. Я немедленно ответила, нисколько не задумываясь о такой незначительной детали как деньги.

И вот я стояла, притопывая ногой, любуясь разнообразием красок и наслаждаясь новыми картинами и звуками большого города. Я поворачивала голову то туда, то сюда, чувствуя какой-то магнетизм в воздухе и захваченная всем этим. Здесь были люди, каких я раньше никогда не видела — одетые в ярко красные рубашки, высокие черные сапоги, щедро украшенные пылью и грязью, с огромными охотничьими ножами, продетыми за широкие ремни.

Мимо меня постоянно сновали люди. Они шарахались от повозок, телег и обтрепанных собак, то обнимались, то ругались и снова, растворяясь в толпе, спешили с пристани подальше от нестерпимого шума.

Как это было просто и красиво, и какое удовольствие доставит мне исследовать все это! Я с интересом оглядывалась, пока глазам не стало больно от яркого солнечного света, и я не опустила их на доски пристани. Я заметила, как мимо провозили груз сухих шкур, чуть не зацепив мои юбки, и отошла. Через несколько мгновений мне снова пришлось посторониться и дать дорогу двум огромным усатым мужчинам, которые уносили с пристани овощи в длинных деревянных ящиках.

Мои ноги начинали уставать.

«Ведь наверняка Дьюхаут пришлет за мной..» — думала я. Но пока ко мне никто не подходил, и даже не было видно никого, кто искал бы молодую девушку с блестящими волосами цвета красного дерева, с ног до головы одетую в голубое и с голубым вышитым бисером ридикюлем. Я начала пробираться через груды багажа в направлении какой-то потрепанной повозки и уже собиралась нанять ее, когда высокий — кожа да кости — человек коснулся моей руки.

— Извините, мисс, — его голос доносился откуда-то из-за высоких впалых скул, что почти испугало меня. — Вы случайно не мисс Габриэла Стюарт из Нью-Йорка?

Я кивнула.

— А я — Абвер, мисс. Мистер Дьюхаут послал меня за вами.

Он спросил меня о багаже, я показала и удивилась, насколько его сила не соответствовала возрасту. Он подал мне коричневую, со вздувшимися венами руку, покрытую серебристыми волосками, и я забралась в коляску и устроилась.

Он не пытался заговорить, и я все свое внимание уделила зданиям вокруг. Я восхищенно воскликнула, когда мы проезжали отель «Сан-Фрэнсис» и еще, когда увидела ресторан с вывеской на французском и большой очередью. Потом мы проехали мимо библиотеки из темного красного кирпича, очень современной и новой; за ней последовала серия маленьких магазинчиков, продающих одежду, с яркими вывесками, рекламирующими их продукцию. Постепенно мы все это оставили позади; дорога стала неровной, и меня, в коляске кидало то туда, то сюда. Теперь мы проезжали жилые кварталы, и домов становилось все меньше и меньше.

Вдруг Абвер резко повернул налево и чуть не сбросил меня на пол коляски.

Мы находились в районе богатых ферм. Показался маленький каркасный домик, аккуратно обсаженный рядом белых, пурпурных и красных флоксов. С одной стороны он был обнесен белым частоколом, с другой — замечательной апельсиновой рощей, которая простиралась насколько хватало глаз. Мы ехали вдоль нее, пока она не кончилась и Абвер не свернул на обсаженную деревьями дорогу. Здесь земля была мягкая, покрытая травой, на которую бросали тень огромные дубы с ярко-зелеными кронами.

Мое внимание привлек дом — трехэтажное здание, целиком построенное из белого дерева с зелеными ставнями на окнах над огромным портиком. На северной стороне была веранда, окруженная садом, полным всяческих сочетаний красного, розового, пурпурного и желтого. Чуть повернув голову, с другой стороны можно было увидеть выцветшие здания, абсолютно лишенные

цвета, за исключением отдельных зеленых деревьев и рощиц. А над всем этим было голубое с белыми облаками безмятежное небо и мягкий ветерок, спасающий от жарких лучей солнца.

Я выбралась из коляски, закрыла глаза, вдохнула чудесный воздух, который казался роскошью для моего городского организма, и улыбнулась.

В этот момент массивные зеленые двери распахнулись, и я машинально повернулась к человеку, который стоял на пороге. Он был гладко выбрит, высок и строен. На нем был темный костюм и парчовый жилет с красной вотканной полоской. Он шагнул ко мне.

— Мисс Стюарт, — он протянул мне руку, и его голубые глаза блеснули. — Мы сомневались, что вы прибудете сегодняшним пароходом. Абвер… — Высокий кучер вынул мой багаж из коляски и отнес его в дом.

— Я Эмиль Дьюхаут, — сказал он, провожая меня в дом. — Должно быть, вы устали после поездки и захотите отдохнуть. Джон обрадуется, что вы наконец-то приехали. Он придержал дверь, и я зашла в прихожую.

— Как красиво! — прошептала я.

Он согласно улыбнулся.

Было совершенно очевидно, почему это место назвали Уайт-Холлом[1] он действительно искрился белизной. Прямо посередине зала была белая мраморная лестница, плавно переходящая наверху в галерею. Я стояла в голубых дорожных туфлях на белом мраморном полу, с которым гармонировали белые стены с тоненькими золотыми полосками. На стенах ничего не было, кроме шести бра с лепниной внизу и огромного зеркала в позолоченной раме над небольшим мраморным столиком слева.

Я остановилась в дверях и могла бы стоять там очень долго. Все это так отличалось от тех ярмарок фарфора и картин, которые обычно можно было увидеть в усадьбах. Простота этого дома подкупала.

— Мой отец построил дом так, как хотела мать, до последней детали, — пояснил Эмиль Дьюхаут, заметив мой интерес. Он проводил меня в маленькую гостиную. — Брата сейчас нет дома, так что моя жена позаботится о вас. Устраивайтесь поудобнее.

Я ходила но квадратной комнате, поправляя шляпку и от души желая, избавится от нее; жара была невыносимой.

Это навело меня па смелую мысль, что хорошо было бы и это теплое платье тоже снять и надеть что-нибудь более легкое и короткое. Я быстро покраснела и огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно было занять мысли. Все здесь выглядело приевшимся, обычным.

На круглом столе у окна в маленьком аквариуме лениво плавали три золотые рыбки.

Несколько минут я наблюдала за их бесцельными движениями и, в конце концов, заключила, что они нисколько не сняли мою нервозность перед первой беседой.

Дом был тих, как забытая могила.

Наконец я села на стул, набитый конским волосом, очень похожий на тот, что был у нас с отцом в нашем доме в Нью-Йорке. Он до сих пор стоял там, одинокий и накрытый простыней.

Я подумала о бледных кремовых стенах с цветочным узором в той знакомой комнате и закрыла глаза. Все, хватит. Я услышала шаги, приближающиеся к двери и встала в нетерпении.

Вошла женщина, чуть-чуть выше меня и на год-два старше. Свои каштановые волосы она собрала на затылке, а темно-бордовая роза, приколотая к ним сбоку, подчеркивала ее необыкновенную красоту. Она была настолько хороша собой, что я почувствовала себя полной дурнушкой. От нее доносился легкий аромат духов, которыми, как я узнала позже, она всегда пользовалась, но так никогда и не могла различить их.

— А вот и мисс Стюарт, — она улыбнулась и обнаружила белые ровные зубы. — Надеюсь, поездка для вас была приятной. Пожалуйста, не стойте, присядьте.

— Поездка действительно была очень приятной, — ответила я.

— Замечательно. Если вам больше нравится, называйте меня Коррин — ведь вы будете жить с нами, — выражение беспокойства сменило ее улыбку, но тут же исчезло. — Мистер Дьюхаут поговорит с вами сегодня вечером после ужина, и тогда все вам объяснит. Мы уже обедали, так что я пришлю к вам в комнату Полли с подносом; я уверена, что вы захотите перекусить и отдохнуть. А вечером поужинаете с нами. Да, вот еще, какие-нибудь вопросы у вас есть? — она внимательно наблюдала за мной. Она явно пыталась быть дружелюбной, несмотря на откровенную сдержанность.

— Нет, благодарю вас, — вежливо пробормотала я.

Она поднялась и собралась уходить, но вдруг снова повернулась ко мне.

— Полли вам все здесь покажет, и, мисс Стюарт… — она поджала губы, как будто что-то ее беспокоило, — наверное, мне следует предупредить вас, что мистер Дьюхаут ожидал увидеть на вашем месте кого-нибудь постарше, — она легко улыбнулась и оставила меня размышлять над ее словами.

Я так и сделала. Что она хотела этим сказать — что Джон Дьюхаут уволит меня, не дав пробыть здесь даже дня? Мы никогда не обсуждали с ним возраст, и, если он считает, что двадцать лет — это слишком мало, то я проделала весь этот путь совершенно напрасно. Однако из его писем я поняла, что он и Эмиль Дьюхаут — близнецы, и ему самому где-то около тридцати.

Я спокойно ждала несколько минут. Никто не приходил, и я уж начала было думать, что обо мне совсем забыли.

Когда, наконец, пришла Полли, силы мои были уже на исходе. Я сразу же поняла, что она, к счастью, ужасная болтушка. У нее были светлые, почти белые волосы и искристые зеленые глаза, которые вполне подошли бы девочке-подростку.

— Теперь пойдемте со мной, мисс. Извините, что так долго до вас добиралась, — она сделала небольшой реверанс.

— А Пити сейчас где? — спросила я, поднимаясь по лестнице и наслаждаясь приятной прохладой мраморных перил под рукой.

— Пити, скорее всего в своей комнате, мисс. Но я бы посоветовала вам подождать, пока мистер Джон не представит вас за ужином.

— Конечно. — Но мне очень хотелось увидеть мальчика, и мое любопытство росло.

— Только, мисс, вы не подумайте, я вовсе не указываю вам, что делать. Я просто посоветовала.

Мы добрались наверх, и я шла за ней мимо ряда дверей. Приблизительно посередине галереи она остановилась. Вдруг мы услышали два резких удара.

— Это, должно быть, Пити со своей коллекцией камней, — улыбка коснулась ее губ, но тут же погасла от, казалось, какой-то тайной несчастливой мысли. — Для отца он большая проблема, но к тому же и бедняжка. Для малыша это не счастливый дом, — она толкнула дверь и вошла в комнату, я последовала за ней.

— Вы вторая, кто займет эту комнату, мисс. Предыдущая мисс сама отделывала комнату, на свой вкус. В этот раз я сама это сделала, — она отошла, ожидая моей оценки.

— Коричневый — замечательный цвет, Полли, — одобряюще сказала я, стягивая проклятую шляпку и с удовольствием оглядывая комнату. Мой багаж стоял у кровати.

— Если вам что-то нужно погладить — я с радостью помогу, — предложила она. — Наверное, было ужасно интересно ехать сюда от самого Нью-Йорка. Она откинула голову, что, видимо, но ее мнению, было крайним выражением эмоций.

— Да, вот только утомительно, — засмеялась я. — Когда я распакую багаж, если ты мне понадобишься, я буду иметь тебя в виду. — Я отложила ридикюль, открыла ближайший чемодан и вытащила оттуда три моих лучших платья, в надежде, что они не очень помялись.

— Мамочка моя родная! — Полли прикрыла рот рукой. — Они просто прекрасны, мисс. Неужели вы можете себе такое позволить на ваше жалование?

Возможно, ей просто не приходило в голову, что обычно такие вещи не обсуждают.

— Мой отец оставил мне хорошее состояние, Полли. Я работаю ради удовольствия.

Она покачала головой.

— Я бы не стала. Если бы я была богатой леди, я бы просто расслабилась и зажила бы по-настоящему. Знаете, разъезжала бы по всем этим операм, балам и всему такому.

Я засмеялась.

— И умерла бы от тоски зеленой.

Я выпроводила ее из комнаты, все еще не убежденной, развесила одежду в шкафу викторианских времен и упала на кровать.

Я спала без снов — как говорят, «без задних ног». Когда же я проснулась, то обнаружила у двери поднос. Я отнесла его на свой маленький туалетный столик, подняла серебряную крышку и обнаружила там четыре превосходных сэндвича, которые когда-то были горячими, но теперь, увы, уже остыли. Я уговорила себя откусить несколько раз, прежде чем отодвинуть поднос.

Уже начинало смеркаться, так что я зажгла свечу и сменила свое измятое платье на простое розовое, почти без украшений, если не считать чуть-чуть кружев на воротнике.

Я решила, что должна выглядеть подобающе, встречаясь, первый раз с Джоном Дьюхаутом. Все еще думая о нем, я особенно тщательно уложила волосы, припудрилась чуть-чуть рисовой пудрой и слегка ущипнула щеки — для естественного румянца. Вообще-то по натуре я не нервная, но это место для меня было так важно, что я никак не могла унять волнение, которое появлялось, как только я вспоминала, что мне сказала Коррин.

Довольная собой, я закончила распаковывать оставшиеся мелочи и обнаружила, что делать больше нечего. Я не могла просто сидеть и ничего не делать, так что решилась выбраться из комнаты в надежде хоть одним глазком взглянуть на Пити. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, ведь останусь я или нет, в большой степени зависело от него.

На кухне звенели посудой и разговаривали, а во всем доме было тихо и пусто. Я открыла парадную дверь и вышла.

Ветер дунул мне в лицо тучей пыли, я отвернулась, спасая глаза, и направилась к саду. Может, Пити там играет… Полли назвала его проблемой. Ну, должно быть, так и есть, раз одна учительница от него уже сбежала. Но я так просто не сдамся.

Я почувствовала запах герани и улыбнулась от удовольствия. В саду было много разных цветов, но огромные бордовые розы были великолепны; они затмевали все, что росло рядом.

Я вздрогнула и подняла голову, услышав звук гонга из дома; его было отчетливо слышно даже там, где я стояла. Гонг звенел еще и еще, и я, сгорая от любопытства, поспешила в дом.

Я осторожно прикрыла за собой входные двери и вдруг услышала голоса, приближающиеся из дальней комнаты холла. Я уже дошла до лестницы, когда поняла, что предметом обсуждения была моя персона. Я знала голос Эмиля Дьюхаута; так что сейчас явно говорил Джон Дьюхаут, и голос его был каким угодно, только не довольным.

Это повергло меня в уныние.

— Конечно, вы правы, — говорил он кому-то. — С моей стороны было глупо не поинтересоваться. Мне следовало иметь это в виду. Да, я помню, вы мне говорили, но это не обязательно. Я поговорю с ней вечером.

Второй голос, который был несколько повыше, согласился. А потом снова звучал низкий раскатистый голос.

— Я уже интересовался миссис Уэттербон, она жалуется на спину.

Второй голос что-то пробормотал. Опять я услышала низкий голос, который, на сей раз, звучал уверенно.

— Да, я уверен, она согласится на компенсацию, я буду на этом настаивать.

Я покраснела и кинулась вверх по лестнице.

Итак, Джон Дьюхаут заставил меня тащиться сюда, в такую даль, и только из-за того, что я не удовлетворила какому-то его капризу, собирался уволить меня? Еще и компенсация какая-то! «Посмотрим, мистер Дьюхаут, посмотрим», — думала я возмущенно, накладывая на лицо еще один слой рисовой пудры, возможно, даже с большим усердием, чем требовалось.

Гонг прозвучал еще раз, и я спустилась к ужину, полная решимости сказать свое веское слово пред тем, как он вежливо мне откажет.

Столовая была ярко освещена хрустальной люстрой, висящей прямо над длинным обеденным столом, накрытым скатертью бледно-лимонного цвета с вышитыми шелком апельсинами по углам.

Но мое внимание привлек не стол и не темный блестящий сервант — а сам Джон Дьюхаут. Его волосы были черными, как у брата, только виски слегка тронула седина. Его глаза были насыщенного, глубокого голубого цвета и смотрели на меня с чем-то вроде холодной вежливости, или, может быть, с обыкновенным безразличием. Мое внимание привлек шрам, который тянулся от его уха к квадратному подбородку.

— Мисс Стюарт, — его голос звучал обычно, вежливо, но взгляд был пронизывающим, — познакомьтесь, моя мать, миссис Мария Антония.

Таким образом, он просто показал, что мы с ним и так знакомы.

Я сосредоточилась на той, что сидела справа от моего работодателя. Я была несказанно удивлена, увидев парализованную женщину, величаво восседающую на деревянном резном инвалидном кресле. Ее ноги прикрывало стеганное красно-бело-зеленое одеяло.

Несмотря на то, что время сказалось на ней, ее светлая кожа и черные глаза еще несли на себе отпечатки чистой испанской красоты. Ее черные с сединой волосы, собранные в большой свободный пучок у шеи, были гладкими и блестящими от ежедневного ухода. В своем серебристо-сером платье она выглядела по-королевски на фоне черного бархата кресла.

— Вы очень молоды, мисс Стюарт, и так рано остались совершенно одна, — в ее глазах я прочла теплое дружелюбие. — Вы, помнится, писали, что ваш отец был вашим единственным родственником.

— Да, мэм. Но я вполне самостоятельна, несмотря на мой молодой возраст. Мой отец считал, что я должна стать независимой личностью и научиться принимать самостоятельные решения.

Тень улыбки промелькнула у нее на губах.

— Я бы не отказалась встретиться с вашим отцом.

— Он был очень необычным человеком.

— Я уверена, что так оно и было. Вы нам очень понравились. Джон… — она повернулась к сыну.

Мистер Джон встрепенулся.

— Да. Мисс Стюарт, мой сын Пити.

Я только теперь его заметила. Какой он, действительно, был бедняжка! Он выглядел настолько маленьким и ранимым, что напоминал о молодом побеге на дереве, которому не хватает соков. В его детских светло-карих глазках сквозила такая утомленность, которая подошла бы его бабушке. Он выглядел настолько несчастным, что это немедленно разбудило во мне сочувствие. Его лицо было в веснушках, а волосы можно было бы назвать русыми, если бы не несколько непослушных светлых прядей.

— Как поживаешь, Пити? Я надеюсь, мы станем хорошими друзьями.

Пити явно было неудобно. Его глаза метнулись к тете Коррин, потом снова в свою тарелку, и он как-то приуныл. Я не просто почувствовала, а вдруг точно поняла: что он совсем не рад, что я приехала и собираюсь остаться.

Эмиль Дьюхаут нарушил молчание и настоял, чтобы я попробовала консоли. Он весело улыбнулся.

— Вы ни за что не заполучите Клэппи в друзья, если не попробуете. Такие блюда — это ее гордость, и если что-то в тарелках остается — она смертельно обижается.

Я попробовала горячий говяжий бульон, и нашла его необычным, но приятным, как, впрочем, и остальные блюда. Но все равно я не смогла отдать им должное из-за разговора, который услышала сегодня и реакции Пити. Мистер Джон мог в любую минуту положить вилку и спокойно сообщить мне, что увольняет меня. Но вот подали апельсиновый пирог с белым соусом и убрали тарелки, а он все еще ничего не сказал. «По крайней мере, — думала я, немного успокоившись, — он не будет слишком груб».

Только я отложила ложку и поднесла салфетку к губам — маленькая полная женщина в зеленовато-желтом платье вошла в комнату, шурша юбками, и села за стол. Две бледно-голубые точки глаз были первым, что привлекало внимание на ее лице; ее маленькие сжатые губы не выделялись и отступали куда-то на второй план, в один ряд с ее маленьким выступающим подбородком.

— Ну, мама, тебе уже легче? — голосу Коррин явно не хватало заботы. — Тебе, в самом деле, не следовало спускаться. Полли отнесла бы тебе поднос.

Вошла Клэппи, и вновь пришедшая повернулась к ней.

— Только чашку чая, Клэппи, крепкого, и положи туда лимон, — она повернулась к дочери. — Мне уже легче. И не хотелось оставаться наверху, когда все собрались внизу.

— Конечно. Ну, поскольку ты здесь, — в голосе Коррин послышались нотки нетерпения, — мисс Стюарт, это моя мать, миссис Беатрис Матеи.

Я взглянула на это дряблое лицо, маленькие глазки и седеющие волосы и не смогла найти никакого сходства между матерью и дочерью.

— Добро пожаловать в Уайт-Холл, мисс Стюарт, — ее глаза меня пристально изучали. — Вы выглядите умной молодой девушкой, и вам понадобятся силы, пока вы находитесь здесь.

— Мама, если что-то тебя беспокоит, мы можем обсудить это позже. Это первый вечер мисс Стюарт в этом доме. Я уверена, мы все хотим, чтобы он прошел приятно, не так ли? — это была просто неприкрытая банальность.

Мистер Эмиль накрыл руку жены своей.

— Хватит, дорогая, прекрати играть в злую дочку. Это тебе не идет, — он отложил салфетку, встал и посмотрел на нее. — Пойдем, сыграем в шахматы. И, пожалуйста, улыбнись…

Мистер Джон тоже встал, оттолкнув стул, как будто он устал от всех нас.

— Мисс Стюарт, — его голос был почти резким, — теперь я хотел бы побеседовать с вами.

Немного взволнованная, но решительная, я сняла руки с колен, встала и поспешила за ним.

Мы прошли через холл, где горели две лампы, и вошли в средних размеров комнату. Он зажег лампу на столе. Вероятно, здесь он работал, и, скорее всего, эта комната использовалась как библиотека.

Он закрыл дверь, в то время как я рассматривала стены — портреты бородатых мужчин в темных костюмах, женщин в неестественных сдержанных позах и с несчастливым выражением на лицах. Все стены, кроме одной, были уставлены темными блестящими книжными шкафами; запах стареющей телячьей кожи переплетов был хорошо знаком мне. Оставшаяся стена, которую я сейчас рассматривала, была почти целиком занята неимоверных размеров камином, который вряд ли использовался, хотя должно быть долго уже здесь находился. В центре комнаты стоял дубовый письменный стол с удобным черным креслом за ним. Напротив него расположились три жестких стула — два были обтянуты зеленым бархатом, а один — нежно-коричневым.

Мистер Джон сел за стол и предложил мне присесть.

— Теперь, мисс Стюарт, мы можем заняться делами. В первую очередь я должен признаться, что ожидал кого-нибудь постарше, гораздо более опытного, — он говорил безразлично, почти без выражения, как будто меня уже уволили. — Я убежден, что только достаточно взрослый человек может занять вакансию, которая имеется у меня. И если быть с вами откровенным, должен сказать вам, что я бы предпочел, чтобы все обстояло именно так.

— Мистер Дьюхаут, но из нашей переписки у меня сложилось впечатление, что вам нужен квалифицированный учитель для вашего сына. Вы упоминали, что давали объявления несколько последних месяцев. Уверяю вас, я достаточно квалифицированна и я не припоминаю, чтобы вы устанавливали какие-либо возрастные рамки. — Мой голос звучал твердо.

Он сжал руки.

— Боюсь, я вовремя не принял это во внимание. Я считал это само собой разумеющимся. Я, конечно, понимаю все неудобства, которые это на вас возлагает… — он засомневался.

Я прекратила мять носовой платок на коленях.

— И теперь, когда вы меня едва увидели, вы пришли к решению, — закончила я за него, едва сдерживая едкий тон.

Он пристально посмотрел на меня.

— Мисс Стюарт, я с готовностью возмещу вам за любые сложности, которые могут возникнуть. Как и стоимость вашей обратной поездки домой. Мне очень жаль.

Меня выводило из себя, что он мог вот так просто сидеть и вести себя столь снисходительно. Ему не предстояло совершить долгую, одинокую поездку и вернуться в пустой дом.

— Сэр, в этом нет необходимости. Мне следует считать, что я не удовлетворяю вашим требованиям? Если так, я не замедлю уехать.

«Но перед этим я не премину сказать ему все, что я думаю обо всём этом», — пообещала я себе.

Мои темно-серые глаза посмотрели в его ярко-голубые с отвращением.

— Мне действительно очень жаль, что произошло такое недоразумение, — черты его лица смягчились. — Это целиком моя оплошность.

— Да сэр, ваша, — согласилась я со свойственной мне откровенностью, — если вы спокойно закрываете глаза на такие незначительные мелочи, даже не удосужившись уделить им хоть сколько-нибудь внимания. Я не ошибусь, если скажу, что у вашего сына уже была учительница не так давно? Думаю, ее доля не была легкой.

— Моему сыну восемь лет, мисс Стюарт. И, боюсь, таких детей называют «умственно неполноценными». — По выражению его лица я заключила, что он ожидал, что я подскочу.

— Тогда, сэр, нужно просто быть потерпеливее, — ответила я мягко. — Я бы хотела попробовать, сэр, тогда вы примете решение, и я подчинюсь ему.

Он склонился над столом и посмотрел на меня долгим взглядом, которого я от него никак не ожидала. Казалось, в глазах его вдруг зажглась жизнь, но они тут же снова стали непроницаемыми.

— Вы ставите меня в любопытное положение, мисс Стюарт, по меньшей мере, занятное. Но, конечно же, вы правы. В первую очередь я должен думать о Пити. Пока не было учителя, жена моего брата занималась с мальчиком. Она к нему очень привязалась и не признает необходимости в профессиональном воспитателе, — он, казалось, пытался уловить реакцию у меня на лице, и во второй раз за этот день я подумала, что его опаленное солнцем лицо было слишком сдержанным для такого человека, как он. Невозможно было определить горечь ли, боль или несчастья наложили суровый отпечаток на его чувственные губы.

— Но ведь вы должны принять решение, не так ли? — спросила я спокойно. — Пити ваш сын.

На минуту по его нахмуренному лицу пробежало веселое выражение.

— Я, возможно, пожалею об этом, я почти в этом уверен, но я нанимаю вас. Жалование вам будут платить ежемесячно, если вас это устраивает.

Я заверила его, что это меня устраивает, и ушла, чувствуя себя намного легче, чем перед ужином. Моей первой мыслью было найти Пити и уложить его спать. Но, как я обнаружила, Коррин уже обо всем позаботилась, и мне оставалось только пожелать всем спокойной ночи.

Я забежала на кухню за свечой, где была захвачена Клэппи и Полли, и только через полчаса смогла освободиться. Библиотека не была освещена, и я решила взять книжку — почитать перед сном. Я открыла дверь и увидела свечу на столе и Джона Дьюхаута, который уронил голову на скрещенные руки и спал. Я на цыпочках повернулась и хотела было удрать, но он проснулся.

— Кто это? — спросил он.

— Всего лишь я, мистер Джон, мисс Стюарт, — я почти шептала. — Я не хотела беспокоить вас.

Он поднял голову и тряхнул ею.

Как он устало выглядел! Как будто на его плечах лежало какое-то тяжкое бремя. Не дав ему возможности сказать еще что-нибудь, я повернулась и поспешила к себе в комнату.

Войдя, я зажгла свечу, разгоняя призрачные тени, распустила волосы и хорошенько их расчесала. Потом разделась и накинула розовую ночнушку, ту, которую отец подарил мне всего за год до… Таких мыслей не должно оставаться в твоей голове, твердо сказала я самой себе. Его нет, и как бы я не желала, его уже не вернуть. Я сняла белое покрывало и забралась в постель, чувствуя запах свежей лаванды, и задула свечи с утомленным, но довольным вздохом.

Однако через несколько мгновений мне пришлось снова зажечь свечу: кто-то положил мне под подушку записку. «Просто обычная шутка», — подумала я. Но кому в этом доме вдруг понадобилось шутить со мной? Я ведь была здесь чужой.

Я прочитала крупно выписанные, словно печатные буквы и нахмурилась:

УЕЗЖАЙТЕ ИЗ УАЙТ-ХОЛЛА. ТА, ЧТО ОСТАЛАСЬ — ОСТАЛАСЬ НАВСЕГДА.

Беспокойство вновь овладело мной. Я задула свечу и снова забралась в постель. Что все это значило? Кто это написал?

Я узнала, что это значило еще до наступления утра. Ночью две чьи-то сильные руки душили меня подушкой. Но я смогла освободиться и отпихнула обладателя этих рук изо всей мочи, он растворился в темноте и оставил меня бессловесной. Мне хотелось закричать от ужаса, но инстинкт подсказал мне молчать. Что я и делала больше часа, сидя на краю кровати со взглядом, прикованным к двери. Когда я снова, наконец, забралась в постель, засов на моей двери был задвинут, как ему и полагалось.