"Как убить мужчину мечты" - читать интересную книгу автора (Кэннелл Дороти)Глава вторая– Жаль, что ты не смог вырваться на похороны. – На исходе долгого и весьма насыщенного дня мы с Беном сидели в розовой гостиной Мерлин-корта. – Церемония была чудесной, не хватало только тебя. Дождь не переставал ни на минуту, мы кучкой толпились вокруг могилы под черными зонтами, прямо как в кино. Только в кино, – я откинулась в кресле времен королевы Анны, усталая, но полная впечатлений, – покойник обычно оказывается сомнительной личностью, поправшей все заповеди, кроме одной – регулярно делать маникюр. Однако даже там, на кладбище, я не смогла вообразить мисс Банч мафиозной воротилой. Тем более что, по заключению врача, ее смерть была вызвана естественными причинами. – Неужто ты и в самом деле так уверена в безгрешности мисс Банч? – Бен покачал головой, удивляясь моей наивности. – Отец всегда говорил: опасайся женщин с могучим бюстом. – Правда, за надгробиями маячил какой-то человек в плаще с поднятым воротником, – уступила я. – Признаюсь, мне подумалось, не является ли он отцом ребенка, которого мисс Банч зачала, будучи послушницей в монастыре Вечного Покаяния, и отдала на попечение жены садовника. – Элли, ты сочиняешь. – Боюсь, что так. – Я поудобнее устроилась в кресле. – Тот бедняга с поднятым воротником рыскал по погосту Святого Ансельма, перепутав его с кладбищем домашних питомцев. Он пришел отдать последний долг любимому бассету любимой тетушки. Что до мисс Банч, не думаю, что она когда-либо бывала в монастыре, а тем более под одним одеялом с мужчиной. – Я понизила голос, несмотря на то что близнецы уже час как были отправлены наверх спать. – Из ее жизни не составишь цветистого панегирика. – Ты чересчур доверяешь внешности, Элли. Бен лениво подошел к окну и задернул шторы. Наступала ночь. Муж выглядел таким домашним в фартуке, надетом для купания близнецов, с закатанными по локоть рукавами рубашки и с растрепанными черными волосами. – Ядовито-зеленые кофты и мощный бюст заслонили от тебя истинную мисс Банч. – Бен подхватил нашего кота Тобиаса и вернулся к дивану. – Что тебе, собственно, известно о ней как о человеке? – Две чашки кофе после ужина – и Бена тянет пофилософствовать. – Печальная правда, дорогая, заключается в том, что большинство из нас остается загадкой для самих себя. – Ох не знаю, не знаю! Мы с тобой понимаем друг друга с полуслова, но, возможно, нам просто повезло. В моем голосе прозвучала нотка самодовольства, которую я не сумела заглушить. Уютный дом, уверенность в привязанности Бена – чего еще можно желать! Я уже забыла, когда мы последний раз как следует ругались. И слава богу! Дни сменяли друг друга без прежних глупостей, выбивавших из колеи. Я больше не разражалась потоком слез, если муж забывал о годовщине нашего знакомства. А Бен, непревзойденный повар, уже не дулся, когда я начинала расхваливать бисквиты мистера Шипа. Да, жизнь хороша! Настолько хороша, что смерть потеряла всякую достоверность, переместившись в бабушкины сказки, которыми пугали расшалившихся детей, да и то изредка. – Много было народу на похоронах? Я нехотя оторвалась от любования желтыми китайскими вазами на камине. Прежде чем отправиться на кладбище, я отмыла их, а также отполировала серебро и сменила лампочки в медных бра. Мое рвение объяснялось просто: я намеревалась пригласить скорбящих после похорон на чашку чая или рюмочку шерри, но выяснилось, что все очень заняты. – Церковь не была набита до отказа, – ответила я. – Пришли только члены Библиотечной Лиги. Но в целом мисс Банч не могла бы пожаловаться на свои проводы. Эвдора очень тактично поведала о том, как мисс Банч замечательно управлялась за регистрационной стойкой. – Я не стала упоминать о трудностях, возникших перед Эвдорой, нашей викарисой, при составлении надгробной речи. Эвдора не посещала библиотеку, а покойная бывала в церкви лишь по большим праздникам. – Наверняка у мисс Банч были друзья. Бен спустил Тобиаса на пол и потянулся с нарочитой истомой, давая понять, что предпочитает продолжить беседу в спальне. – Близких, кажется, не было. – Я встала и принялась собирать кофейные чашки, рыская взглядом по гостиной: не надо ли где взбить подушки или поправить салфетки. – У нее имелась собака, кто-то из соседей временно приютил животное. Но, боюсь, бедняжку придется усыпить, если не найдется доброволец, который даст ей пищу и кров. – Тобиас мстительно ухмыльнулся, весьма убедительно изобразив зевок. – Тебе вовсе нет нужды говорить, чтобы я не смела воспылать желанием… – И не собираюсь. – Бен заглянул мне в глаза, и ложечки на кофейных блюдцах задребезжали. – Напротив, я как раз надеялся, что сегодня ты дашь волю своим самым пылким желаниям. Муж сгреб меня в объятия, рискуя лишиться кофейного сервиза. В голове моей мелькнула невольная мысль: уж не полистал ли он украдкой библиотечную книжку? Ретивый сэр Гевин Гэлбрайт именно в таких выражениях обращался к Эстер Роузвуд, собираясь лишить ее девственности на бильярдном столе. Но нет, Бен с любовным романом в руках – такая же нелепость, как полковник Лестер-Смит или Глэдстон Шип, пишущие эротическую прозу. – Милый, – я воспользовалась прерогативой жены не понимать намеков мужа, – даже мой пыл угасает, как представлю себе осиротевшего пса мисс Банч в нашем доме. По слухам, это огромная буйная дворняга, которой ничего не стоит сожрать близнецов. А я, сколько бы у меня ни было обязанностей, прежде всего мать и… – И? – Бен отнял у меня чашки, словно именно они служили главным препятствием к более тесному общению. – Что в твоем списке следует после Библиотечной Лиги, Гильдии Домашнего Очага, семьи и прочих добровольных обществ? – Карьера дизайнера! – Если в моем голосе и прозвучал вызов, то только потому, что я вспомнила, как горько разочарована была Эстер Роузвуд, когда сэр Гевин приказал ей оставить должность гувернантки. – Бен, милый, не то чтобы мне не нравится быть домохозяйкой. Но ты ведь знаешь, как я мечтаю завести клиентов и вернуться к драпировке окон и оформлению журнальных столиков! А какие теперь необычные журнальные столики! – Знаю. – Брови Бена слились в черную линию, напомнив о днях, когда он всерьез сердился на меня. – Но разве не я предложил взять няню в дом, чтобы ты смогла выйти на работу? – Всего на полдня, – уточнила я. – Однако пока наша беседа носит чисто умозрительный характер, поскольку ни одна из кандидаток не пришлась нам по вкусу. – Согласен. Обе дамочки оказались из тех, что без раздумий выкинут близнецов из окна, если те утром не доедят кашу. Но у нас есть миссис Мэллой, целых два раза в неделю! – Верно. И если б она не соблаговолила посидеть сегодня с близнецами, не знаю, что бы я делала. – Я улыбнулась. – Но ничего, миссис М. непременно намекнет, какое количество купюр приличествует для выражения признательности. – А пока, – Бен складывал чашки и блюдца в стопку, – ты собираешься написать ей благодарственное письмо? – Вовсе нет. – Я с изумлением уставилась на него. – Думаешь, надо? – Мне пришло в голову, любимая, что тебя ждут какие-то неотложные дела, поскольку в ближайшее время ты явно не намерена отойти ко сну. Я решила не обращать внимания на жутковатое сходство речей Бена и сэра Гевина и отобрала у мужа посуду. – Ну, надо сполоснуть чашки, а заодно уж вымыть голову и подождать, пока высохнут волосы. – Надеюсь, тебе не придется развешивать их на веревке? Улыбка у Бена получилась немного кривой, что наверняка объяснялось сильной усталостью. Целыми днями он трудится в «Абигайль», нашем ресторане. Несомненно, приглашение к супружеской близости было продиктовано исключительно врожденным великодушием моего мужа, и я была бы законченной распутницей, если бы попыталась поймать его на слове. – От фена волосы секутся, – мягко заметила я. – Кошмар! – Вздернув левую бровь, Бен вышел. – Добрых снов, дорогой! – прокричала я вслед. Но Бен уже поднимался по лестнице. Я люблю мою кухню по вечерам. Пузатый нагреватель устроился в уголке, как добродушный патриарх, купаясь в отблесках медных кастрюль и веселеньких тарелок в буфете. Кресло-качалка перед открытым камином приглашает к неторопливым раздумьям. Растения в эркере, где полновластно царит Тобиас, выглядят таинственными джунглями в миниатюре. Я и Тобиас – мы царствуем над этой тишиной, которую усиливает, но не нарушает закипающий, урча, как кошка, чайник. Заварив чай, я поднялась по лестнице и на цыпочках пробралась мимо спальни в желто-голубую детскую. В бледном сиянии месяца я приблизилась к кроваткам близнецов, откинула прядь со лба Тэма, поцеловала пухлый кулачок Эбби. Счастье переполняло меня, – счастье, смешанное с печалью о мисс Банч, чья жизнь была целиком прожита в библиотеке и чья смерть вызвала лишь вежливое сожаление. Подобрав кролика Питера и сунув его под бочок Тэму, я постояла, пытаясь угадать, что снится моим крошкам, а потом вернулась на кухню. Налив себе чаю, я открыла буфет, вынула коробку с печеньем и прошла в гостиную. Для человека, некогда бывшего весьма упитанным ребенком и отнюдь не угловатым подростком, нет более сладостного греха, чем тихий вечер наедине с едой, к которой неприменимы два слова: «овощная» и «постная». Разумеется, Бен не следил за тем, что я ем, и не взвешивал меня до и после трапезы. Моим надзирателем было чувство вины. Оно пугалом маячило у стола, грозя пальцем каждый раз, когда я накладывала себе добавку жаркого, и строго напоминая, что употребление десерта нынче не считается политкорректным. Но тихими ночами даже несносные пугала отправляются спать. И тогда я забываю, что на свете есть люди (вроде моей бесстыдно красивой кузины Ванессы), которые могут слопать дюжину пончиков в один присест и по-прежнему обхватить талию сомкнутыми пальцами. Откинувшись на диване с горстью печенья и чашкой, я пару минут наслаждалась невыразимым блаженством, потом раскрыла библиотечную книгу и погрузилась в мир Эстер Роузвуд, преданной гувернантки и убежденной девственницы. Позор мне! Должна признаться, я никогда не превозносила девственность сверх меры. К чему превозносить то, что дано всем и каждому, по крайней мере на время? Я надеялась, что переболею девственностью, как детскими болезнями. Но годы шли, и я начала опасаться, что навсегда останусь в этом качестве, если только не займусь верховой ездой и не выпаду удачно из седла. Однако мой ужас перед лошадьми делал маловероятным и такой вариант. К тому времени, когда на сцене появился Бен, – мне было ближе к тридцати, чем к двадцати, – я уже свято верила, что на моём лбу пылает алая буква «Д»… Я открыла «Глас ее господина» на заложенной странице, и моя жизнь растаяла в вечерних сумерках – меня ждала Эстер Роузвуд. Глубокой ночью я брела вместе с ней на кладбище. Добравшись до покойницкой, мы слились настолко, что я превратилась в Эстер, девушку с осиной талией и обманчиво неприметной грудью. Это мое сердце колотилось от страха, как бы сэр Гевин не последовал за мерцающим лучом фонаря и не потребовал, чтобы я немедленно вернулась в замок. Это моя душа обливалась слезами в тишине, зная, что он не придет, потому что его больная жена снова прикинулась умирающей. Где-то в ветвях черных вязов раздалось уханье совы – тоскливое и пугающее. В своем ли я была уме, когда сбежала от человека, которого боготворила всем своим существом? Смогу ли вернуться в убогое жилище кузины Берты, зная, что никогда больше мое сердце не забьется при звуке шагов возлюбленного? В холле прадедушкины часы отбили двенадцать тяжелых ударов. В моем холле, мои часы. А вот раздался телефонный звонок, один, другой… Должно быть, это мой телефон звонит, в мире Эстер телефонов пока не придумали. И кому же я понадобилась в такой час? С досадой вздохнув, я закрыла книгу, слезла с дивана, отхлебнула чаю, холодного как могила, и мужественно приготовилась услышать сообщение Бена о том, что на проводе кто-нибудь из моих полоумных родственников. Причин паниковать у меня не было: родичи, по последним данным, пребывали в добром здравии, а полночь многие из них считали ранним вечером, когда настоящая жизнь только начинается. Посему я не пустилась галопом – бег никогда не был моим любимым видом спорта, – а неторопливо пересекла холл и услышала в трубке мертвую тишину. Ни надсадного хрипа, означавшего, что Бена от какой-то ужасной новости хватил удар. Ни настойчивого требования немедленно подняться в спальню по срочному делу. Либо ошиблись номером, либо звонил один из служащих Бена, запамятовавший, как включать посудомоечную машину. Следовательно, не было ни малейшего резона гасить свет в гостиной и оставлять Эстер Роузвуд в одиночестве на мрачном кладбище. Бен, наверное, и не заметил, что меня до сих пор нет в постели. Насколько я его знаю, он пробормотал что-нибудь бессвязное в трубку, перевернулся на другой бок и снова заснул. Подниматься сейчас, рискуя опять разбудить его, было бы нечестно. Лучше прикончить печенье и проводить Эстер подобру-поздорову с церковного погоста. Дела у нее обстояли не блестяще, когда я вновь открыла книгу. – Вы дрожите, несравненная мисс Роузвуд. – Он расстегнул пуговицу на вороте своего плаща. – Позвольте согреть вас. Ваша кожа сияет лунным блеском, а ваше дыхание сладостнее ночной прохлады. Сэр Гевин не спускал с меня темного неподвижного взгляда. Мускулы на его лице напряглись, а голос вдруг стал пугающе хриплым. – Неужели вы думали, что я отпущу вас, моя единственная отрада? Он медленно, пуговица за пуговицей, расстегнул плащ, и моему взору предстало обнаженное тело, великолепное в своей мужественности. Я закусила губу, сердце мое затрепетало от восторга, и лишь глубочайшая почтительность к моему господину спасла меня от безумного шага. – Остановитесь, сэр, умоляю! Я попятилась назад и, стиснув зубы, напомнила себе о дядюшке-епископе, уважаемом члене общества. Честь семьи сейчас была в моих руках. – Я хочу лишь смотреть на вас, любоваться вашей широкой грудью, выпуклыми мускулами, крепкими икрами. Позвольте моему взору насладиться мужественной твердостью вашего… подбородка. Краем уха я услыхала звонок в дверь. Звонили с такой настойчивостью, что я подскочила с дивана, уронив книжку. Я все еще трепетала в объятиях сэра Гевина, и в первое мгновение мне почудилось, что звонок обрывает его немощная жена, чья безумная ревность грозила оставить честную Эстер Роузвуд без работы. Кто мог явиться к нам в дом в полвторого ночи? Если бы я соображала нормально, то вооружилась бы кочергой, прежде чем выйти в холл, или подождала бы, пока сверху спустится Бен, продирая заспанные глаза. Меня же хватило только на то, чтобы почувствовать легкое беспокойство. Когда я приблизилась к входной двери, мои волосы растрепались, а лицо раскраснелось – очевидно, от усилий, затраченных на перелистывание страниц. – Кто там? – Откройте! – раздался истерический голос, и по двери замолотили кулаком. – Боюсь, я не расслышала вашего имени. – Моя рука, потянувшаяся к задвижке, замерла. Колотившая в дверь особа вполне могла оказаться разнузданной маньячкой вроде жены сэра Гевина. Или же, в лучшем случае, торговкой косметикой, упрямо решившей выполнить дневную норму по продаже губной помады. – Господи! – Вопль пронзил дверь, изрядно помятую кулаками. – Еще секунда – и будет поздно! Это чудище с медвежьей головой растерзает меня на куски! – Держитесь! Слезная жалоба ночной гостьи на монстра, откусившего ей ногу, а теперь пожиравшего сумочку из настоящей кожи, вряд ли побудила бы меня распахнуть дверь. Но я отчетливо услыхала глухой рык, а следом зловещее чавканье. Непослушными пальцами я отперла задвижку. В холл ворвалась женщина, едва не сбив меня с ног и опрокинув два комплекта рыцарских доспехов, стоявших у подножия лестницы. – Скорей! Скорей! Вы не пускать его! Дама плюхнулась на каменный пол и судорожно перекрестилась. Ее руки так дрожали, что крестное знамение пришлось точно на ухо. Слишком поздно! Пока я раздумывала, связать посетительницу или все же отскочить в сторону и захлопнуть дверь, некое существо – чернее, чем ангел смерти, – влетело в холл, взмыло по лестнице, потом стремительно спрыгнуло вниз и замерло, безмолвное, как надгробие, в нескольких сантиметрах от меня. – Это собака! – сообщила я незнакомке, которая метнулась к двери и задом захлопнула ее, отрезав нам путь к отступлению. – Не слишком красивая, хотя… – Я заглянула в сверкающие глаза псины и торопливо добавила: – С морды воду не пить. Словно в благодарность за ловкую похвалу, животное тут же улеглось, вытянув огромные лапы, и раззявило в улыбке пасть, широченную, как суповая миска. – Он выскочил из-за надгробия на кладбище. – Женщина из последних сил встала на колени и вновь перекрестилась, явно надеясь с помощью крестного знамения отправить громадного пса туда, откуда он явился. – Я кричу, бегу, а он гонится за мной и не отстает. То схватит за пятку, то кружит рядом, словно я овца, которую надо загнать в стадо. Плохо он поступать! У нее был нездешний акцент, и временами она допускала нелепые ошибки. Иностранка? Быть может, беженка из Трансильвании, где собаки-призраки то и дело нападают на беспечных путников? Я осадила разыгравшееся воображение, когда сообразила, что бедная женщина подвергалась серьезной опасности. В панике она могла свернуть с дороги и сорваться с отвесной скалы, у подножия которой плескалось бездонное море. Слава богу, она благополучно добралась до наших ворот и нашла убежище, прежде чем испустила бы дух от страха. – Это дьявол в собачьей шкуре! – Дама не позволила мне поднять ее. – Не стоит делать поспешные выводы. Я повернулась к собаке. Та насторожила уши в надежде на хорошие новости и смотрела на меня так, словно готова была тотчас порвать с прошлым беспутного зверя и больше никогда не пугать беззащитных женщин. Я не собачница, в основном потому, что мой кот Тобиас не одобрил бы такого увлечения, но собаки никогда не вызывали у меня особой нервозности. – Смотрите, на ней ошейник с биркой. Секунду, не двигайтесь. Ободряюще улыбнувшись незнакомке, я нагнулась к медному диску, висевшему на мохнатой шее, и прочла надпись. – Боже! – воскликнула я. – Его зовут Люцифер? – Дама зажала рукой рот. – Нет, Хитклифф! – ответила я. – Что означает… – Что? – в испуге переспросила незнакомка. – Пес принадлежит или, точнее, принадлежал нашей библиотекарше. Бедная мисс Банч умерла от редкого вируса, заклинившего ее сердце. Иногда жертва вируса-убийцы чувствует симптомы гриппа, но часто вообще не бывает никаких тревожных признаков. Мы пережили шок, а уж Хитклифф тем более, – ласково продолжала я, видя, что собака положила голову на лапы и несколько раз с бесконечной печалью гавкнула, как настоящая плакальщица. – Мисс Банч похоронили сегодня, и эта маленькая сиротка, должно быть, сбежала от приютивших ее людей и последовала за хозяйкой на место ее последнего упокоения. – Ее призрак! Я видела привидение, оно летать над землей между надгробий. Женщина, вся в черном, с головы до пят, и только фата белая, похожая на огромную паутину на ветру. И она ломать костлявые руки и разговаривать сама с собой. – Гостья побелела от ужаса. – Высокая худая женщина со сгорбленными плечами? – спросила я. – Точно! – Это не мисс Банч. Та была среднего роста и довольно полной. Очевидно, вы повстречали Иону Танбридж, нашу местную знаменитость. Ей почти восемьдесят, и она бродит привидением, фигурально выражаясь, по кладбищу Святого Ансельма с тех пор, как ее жених не явился в церковь на брачную церемонию. Я вдруг поймала себя на мысли, уж не застряла ли навеки на страницах «Гласа ее господина» в наказание за то, что умяла столько печенья? Неужто отныне моя жизнь превратится в сплошную мелодраму? – Вот уже почти шестьдесят лет мисс Танбридж не выходит из дома при свете дня, – бормотала я, как заведенная, – но по вечерам ее тянет на кладбище, где она бродит до рассвета. Теперь церковь запирают на ночь, и она уже не может преклонить колени перед алтарем в ожидании шагов нареченного, спешащего объяснить, где же он пропадал полвека. – Мужчины! Они хуже корзины гнилых яблок. Гостья наконец встала, и я с облегчением увидела, что Хитклифф не нанес ей значительного физического ущерба, как можно было предположить, когда она колотила по моей двери. Сумочка была цела, если не считать порванного ремешка, и опиралась дама на две ноги. Собака приподнялась, но в ее позе не было ничего вызывающего. Напротив, псина протянула лапу и высунула язык с достоинством неверно понятого животного, готового все простить и забыть. – Фрау Хаскелл, я вела себя, как трехголовый цыпленок, – пролепетала незнакомка. – Чудо, что я не разбудила вашего мужа и не поставила весь дом на уши. – Вы опасались за свою жизнь, – успокоила я гостью. До сих пор я видела ее лишь фрагментарно: лицо, перекошенное от ужаса, руки, отгоняющие неминуемую погибель. Но теперь, когда холл, сбросив наваждение студеных покоев замка сэра Гевина, вновь стал самим собой, я с изумлением всмотрелась в гостью. Это была пухленькая женщина лет шестидесяти, волосы цвета «соль с перцем» заплетены в косички и завязаны алыми бантиками, напоминавшими маки. Одета она была в швейцарский национальный костюм: плотный лиф, широкая юбка, вышитый передник, белые чулки и туфли с пряжками. Понадеявшись, что она не заметила моих выпученных от удивления глаз, я торопливо заговорила: – У вас есть преимущество передо мной. Вы знаете мое имя, в то время как… – Кто я такая? – Полуночная визитерша вцепилась обеими руками в сумочку, ее колени подкосились, видимо в книксене. – Я Герта, ваша новая няня! |
||
|