"Вдовий клуб" - читать интересную книгу автора (Кэннелл Дороти)

Глава III

– Элли, голубушка, я уверена, вы были восхитительной невестой, – сентиментально вздохнула Примула…

Органные аккорды вылетали из дверей церкви, пока я ковыляла по замшелой тропинке между старинных надгробий за церковными воротами, В одной руке я сжимала подол белого шелкового платья и букет чайных роз, другой цеплялась за руку Джонаса. Опять опоздала! Всю жизнь я опаздываю: к зубному врачу, в театр, на заседание суда присяжных, но для собственной свадьбы я твердо намеревалась сделать исключение.

– Джонас, ну скорее же!

Морской бриз подхватил фату и чалмой закрутил вокруг головы. Диадема из речного жемчуга сползла на один глаз. Я походила на подвыпившую фею.

– Я и так бегу… – пробурчал Джонас, переводя дыхание.

Старику восьмой десяток. Что, если он свалится замертво к моим ногам? Остаток жизни меня будут мучить угрызения совести. Кое-кому, возможно, покажется странным, что я решила выбрать посаженым отцом собственного садовника, но Джонас и Доркас были моей поддержкой и опорой на тернистом пути к сердцу Бена.

Если бы садовник заболел, пришлось бы отменить свадьбу и я бы непременно рехнулась. Женщины сильно изменились с тех пор, когда участь старой девы (к слову сказать, моя двоюродная бабка Кларисса имела несчастье пополнить армию этих созданий) считалась сродни мучительной смерти. Современная женщина прекрасно знает, что термин «старая дева» вовсе не означает очки в проволочной оправе, унылый нос крючком и боты на пуговках. Из пепла вымирающего вида торжествующим фениксом восстала ухоженная и образованная дама, не обремененная супругом и выводком сопливых детишек. Но и поныне в укромных закутках нашего мира полно бесхребетных, с желеобразными коленками девиц, свято верящих в то, что их жизнь станет удивительной и прекрасной, если они обзаведутся мужем. Я одна из таких. И что теперь, прикажете побить меня камнями?

Когда мне было лет шесть, на вопрос, что я хочу получить на Рождество, я ответила: «Такое ма-аленькое, простенькое золотое колечко на безымянный пальчик». Нет, ничто не должно омрачить этот день! Лучше сказать: ничто больше. Мамочка давно умерла, папа – кочевник, которого в последний раз видели в Сахаре, когда он пытался остановить верблюда, приняв его за такси, но я наивно надеялась, что родители Бена захотят разделить нашу радость. Пустые мечтания. Его римско-католическая матушка прислала свои наилучшие пожелания, но на венчании присутствовать отказалась, поскольку оно будет происходить в англиканской церкви. Отец, закоренелый иудей, отверг приглашение, потому как три года назад поклялся (на фотографии своей матери), что никогда не заговорит с единственным сыном. Бен перенес отказ родителей стоически, я же поворчала и тоже утихомирилась. Но сегодняшнее утро подсыпало новых огорчений. Проснувшись, я обнаружила на полу разодранную в клочья фату.

Ни дать ни взять сцена из «Джейн Эйр», только в моем случае фату растерзал кот Тобиас, а не сумасшедшая затворница. После истеричных поисков среди чердачного хлама удалось подыскать замену – старинную кружевную скатерть. Право слово, скатерка смотрелась роскошно, местные модницы весь следующий год будут обливаться слезами от зависти. Водворив скатерть на голову, я принялась мирно ожидать прибытия такси, увитого белыми лентами. Слава всевышнему, что смирения моего хватило ненадолго. Взмокшего водителя с багровой от напряжения физиономией мы с Джонасом встретили у ворот кладбища всего минуту назад. Доисторическая колымага заглохла посреди Скалистой дороги, петляющей над обрывом вдоль моря. Хоть денег с нас не возьмут.

Покрутившись около драндулета, мы двинулись пешком. До церкви было совсем рукой подать, когда порыв ветра унес цилиндр Джонаса. Орган замолк как раз в тот момент, когда я обогнула свежевыкопанную могилу и кинулась догонять треклятую шляпу.

– Да черт с ней! – проревел Джонас. – В ризнице наверняка найдется чей-нибудь забытый берет!

Берет! Хороша я буду, если заявлюсь к алтарю в сопровождении посаженого отца, бодро размахивающего береткой… Я ухватила цилиндр, когда он затормозил на могильной плите, посыпанной какой-то зеленой дрянью, изрядно смахивающей на соль для ванн. Прижимая к груди чертов цилиндр, я похромала обратно к Джонасу, Его густые тюленьи усы сердито встопорщились.

– Элли, деточка, чего это тебя скособочило?

– Лодыжку подвернула.

Всучив ему цилиндр, я грустно оглядела подол платья, густо заляпанный грязью, подоткнула юбку и снова ухватилась за Джонаса. Когда мы поднимались по выщербленным каменным ступеням, орган разразился веселеньким мотивчиком.

– Что-то для рождественских колядок рановато! – проворчал Джонас. – До Рождества никак не меньше месяца.

– Должно быть, органист начал исполнять заявки слушателей, – предположила я, и мы ступили под прохладные своды храма, – Бедняжка Бен! Наверняка решил, что я его бросила. Скорее, Джонас!

– Ему чертовски повезло, такую девчонку отхватил! – последовал брюзгливый ответ.

– Джонас, не ругайся в церкви, – я чмокнула сморщенную щеку. – Благослови тебя Бог за все!

Мы рысью проскочили мимо кружки для пожертвований, столика с молитвенниками, нырнули под арку и наконец-то оказались в проходе. Скамейки были забиты до отказа. Уверена, мои дорогие родственнички предвкушали скандал. Мне отчаянно захотелось проглотить хоть что-нибудь, нет-нет, никаких калорий, боже упаси, так, одну-единственную обезжиренную галетку…

Мальчишка в проходе увидел нас и побежал к алтарю. Задрав голову, он показал певчим на хорах два больших пальца. Рождественская песнь оборвалась, и грянула «О, небесная любовь!».

Я никогда не верила, что этот день все-таки наступит. Ноги мои подкосились – вдруг в последнее мгновение разразится катастрофа и я навсегда лишусь моего любимого Бена…

Пожилая дама в розовой вуали, расположившаяся на задней скамье, дотронулась до моей руки:

– Я как в воду глядела, он – то, что надо.

Откуда мне знаком этот голос? Да это же миссис Шва-бухер, владелица «Сопровождения на ваш вкус», недрогнувшей рукой швырнувшая меня в объятия Бена!

Шепнув ей: «Поговорим позже!», я поволокла Джонаса дальше.

– Ей-богу, да она просто картинка! – восторженно выдохнул сбоку незнакомый женский голос. – Какая фата! Обожаю викторианское кружево!

– Не знаю, не знаю… С какими ни есть деньгами она нашей Верил в подметки не годится! – брюзгливо отозвался мужской голос.

Слева от меня высокая женщина в шляпе, ломившейся от фруктов, подкидывала на коленях серого от грязи младенца.

Голоса, лица – все расплывалось, словно в тумане, насыщенном ароматами погребальных венков, ладана и свежесрезанных хризантем. Терпеть не могу хризантемы, но в Мерлин-корте их полным-полно, и Джонас решил, что негоже пропадать добру. «Отличные, веселенькие цветочки», – объявил он. В самый раз для висельника, подумала я тогда, но промолчала.

Кто-то ухватил меня за бедро, я скосила глаза и увидела пузатого дядюшку Мориса. Он энергично подмигнул. Волоча Джонаса дальше, я едва не проморгала, что моя прелесть-какая-гадость кузина Ванесса выставила в проход ножку в туфельке из крокодиловой кожи, но вовремя спохватилась и всем своим весом пригвоздила туфельку к полу. Пустячок, а приятно.

Наконец мои глаза привыкли к тусклому свету, сочащемуся сквозь узкие витражи, к мерцанию свечей на алтаре. Трое мужчин на ступеньках алтаря казались ожившими мумиями. В центре – преподобный Роуленд Фоксворт, слева – шафер. Сид Фаулер вырос на одной улице с Беном, и недавно мы обнаружили, что роскошный парикмахерский салон «Сидни» на Рыночной улице принадлежит ему. Но мой взгляд был прикован к единственному мужчине в мире. Подбоченясь, он нетерпеливо притопывал ногой. Мой будущий муж!

Поза выражала не столько нетерпение, сколько едва сдерживаемую ярость. На скулах Бена перекатывались желваки: он явно скрипел зубами. Бедный, ненаглядный мой Бен! Разве можно упрекать его за то, что он разозлился?!

Подхватив юбку и прижав к животу букет, я галопом преодолела последние метры, оставив Джонаса далеко позади.

– Экое плебейство! – отчеканил за моей спиной голос тетушки Астрид, эхом прокатившись под сводами церкви.

Послышались смешки, но мне было наплевать. Оттолкнув шафера локтем, я прошипела в ухо любимого:

– Милый мой, прости! Ты не можешь себе представить, что творилось дома! Я так и не смогла дозвониться твоим родителям, чтобы попросить их изменить свое решение и приехать. А грузчики, что должны были на прошлой неделе снести клавесин с чердака, заявились сегодня, но один из них надорвал спину, и клавесин пришлось запихнуть в кладовку. Впрочем, это не важно – на чердаке есть старый патефон и пара ящиков с пластинками. – Голос мой звучал полузадушенно, я скосила глаза и поняла, что стою на собственном шлейфе.

– Я решил, что ты меня бросила, – сквозь зубы процедил Бен. – И ломал голову, как бы представить дело так, что это я бросил тебя, а не наоборот. Чертовски трудно соображать, когда на тебя пялится миллион жадных глаз.

Мой темноволосый герой! Я благоговейно улыбнулась ему.

Сид покопался в жилетном кармане, Роуленд Фоксворт с волшебным шелестом перевернул страничку требника. Сзади послышались шаги. Доркас – в коричневой жокейской шапочке и пальто из шотландки – выхватила у меня букет.

– Ты что, сидела на нем? Ладно, сейчас расправлю лепестки;

Джонас сурово кивнул Бену и проворчал:

– Ты уж смотри, парень, обращайся с ней как с королевой, не то сверну твою тощую шею! – Он отступил на шаг и занял свое место рядом с Доркас.

Снова послышался скрип тети Астрид:

– Просто не верится! Деревенские сапожищи, да еще все в грязи. Только Жизель могла выбрать садовника на роль посаженого отца.

Бен взял мою руку, и весь мир просиял. Аккорды органа стихли.

– Начнем? – улыбнулся викарий.

Время застыло. Меня охватил водоворот запахов: трухлявое дерево, отполированная медяшка, пыльный бархат скамей и хризантемы.

– Кто отдает сию женщину в жены сему мужчине?

– Я, – угрюмее обычного буркнул Джонас. – И зарубите в своем молитвеннике, викарий, что, если этот парень ее хоть пальцем тронет, заберу обратно!

Поторопись же, миленький Роуленд! Другие женщины мечтают продлить эти мгновения, чтобы потом долгие годы вспоминать каждое слово, но я жду не дождусь, когда на пальце у меня окажется колечко, а я наконец-то стану миссис Бентли Т. Хаскелл.

– Возлюбленные братья и сестры, сегодня мы собрались здесь…

Я тонула в сиянии глаз Бена. Какой у них переменчивый цвет, густой сине-зеленый, с янтарными крапинками, а ресницы черные и такие длинные, что ими можно мусор в саду грести. И почему такое счастье привалило именно мне, толстухе, обманом завладевшей худым телом?

– И я взываю к собравшимся здесь: кто знает причину, истинную и важную, по которой Бентли Томас Хаскелл и Жизель Саймонс не могут сочетаться законным браком в лоне церкви, пусть объявит об этом сейчас или во веки веков хранит молчание. Пауза.

– Я знаю! И объявлю!

Вздох прокатился по церкви. В задних рядах началась толкотня. Взвыл младенец. Послышались изумленные возгласы. Шаги. Явно растерянный Роуленд заложил было требник, а затем громко его захлопнул. Бен выпустил мою руку и повернулся, чтобы рассмотреть человека, с шумом пробиравшегося по проходу. Я подняла глаза и окаменела.

Это еще что за чудище?! Кем бы эта женщина ни была, у нее явно поехала крыша. Может быть, прогоркшая старая дева, из тех, что слоняются по свадьбам, устраивая скандалы? Я попыталась разбудить в себе жалость. Кто знает, быть может, и меня ждала такая же участь.

– Ну-ну, сейчас, мамочкина плюшечка… Скажи па-пульке здрасте!

Младенец! Истинная и Важная Причина, которую эта женщина подняла на вытянутых руках, – ребенок Бена. Позор Джейн Эйр померк перед таким унижением. У мистера Рочестера была всего лишь помешанная жена.

Закрыв глаза, я сделала несколько глубоких вдохов. Бен ведь никогда не говорил, будто жил все эти годы отшельником-аскетом. Да, наличие ребенка неопровержимо свидетельствует о некоторой близости в отношениях, но я постараюсь не ревновать и не придираться.

Особа церемонно представилась: миссис Бентли Т. Хаскелл, Первая. Мерзавец сбежал, не удосужившись даже развестись!

Младенец взвыл еще громче.

– Все вранье! – отрезала Доркас. Краем глаза я заметила, как она прицелилась свадебным букетом, явно собираясь запустить им в мою предшественницу.

Раздался переливчатый смех. Я тотчас признала – ненаглядная Ванесса.

Смешок перекрыло грозное рычание Джонаса. Бен обнял меня. Подумать только: выйти… то есть почти выйти замуж за двоеженца! Я искоса взглянула на Бена – до чего же он красив! Призвав на помощь всю свою волю, я заставила себя слегка отвернуться.

Долговязая особа остановилась у первого ряда. Единственная мысль прорвалась сквозь тупое оцепенение, охватившее меня: неужели Бен так сильно вожделел это засаленное существо, что даже произвел ребеночка? На шляпке разрушительницы моего счастья красовался недельный запас зеленной лавки: яблоки, бананы, апельсины. Из-под бутылочно-зеленых полей выбивались желтые кудряшки, тощую физиономию покрывал толстый слой румян. Веки были густо намазаны фиолетовыми чернилами и усыпаны блестками, а вместо губ красовался багровый кровоподтек в форме очаровательного бантика.

Ребенок лягнул мамашу, и она энергично затрясла его вверх-вниз. Воцарилось напряженное молчание, Время словно замедлило свой ход. В море лиц всплывали тетушка Лулу, дядюшка Морис, моя бывшая соседка Джилл (она в ужасе прикрыла рот рукой), Анна Делакорт, которая помогла мне подобрать свадебное платье в антикварной лавке своего мужа. Удастся ли ей уговорить мужа взять платье обратно?

– Поверьте, миленький викарий, у меня и в мыслях нет мстить. Я просто хочу забрать свое по праву! – Фруктовая Шляпка мазнула свободной рукой по глазам и энергично всхлипнула.

– Гад! – послышалось из задних рядов, – Подвесить бы его – не скажу за что, потому как в церкви!

Несколько голосов подхватили эту тему. Кто-то выкрикнул:

– Да рядом с ним доктор Бордо – святой! Он хотя бы избавляет женщин от страданий!

Зажав требник под мышкой, Роуленд погрузился в раздумья.

– Элли, Бен и вы, сударыня, – пройдемте в ризницу, чтобы обсудить это прискорбное обстоятельство…

В неверном свете свечей мне померещилось, будто под пудрой у разлучницы пробивается щетина. «Бен, как ты мог?» – скорбно подумала я.

– В ризницу, в ризницу! Пока меня не линчевали! – Бен покрепче обнял меня. От всей души презирая себя, я прижалась к нему.

Роуленд возвел глаза к небу. Мне показалось, что он молит Господа о помощи, но он всего лишь сделал знак органисту. Под бравурные аккорды «Хвалы вечному» мы вереницей проследовали в ризницу: Бен и я, Фруктовая Шляпка и ребенок, замыкали шествие Роуленд и его требник.

Плотно закрыв дверь, викарий порылся в складках рясы, вытащил трубку, сунул ее в рот, снова вынул и постучал по чашечке.

– Элли, – рассеянно сказал он, – присядьте в то кресло, у стола. Может, хотите водички?

Я тупо помотала головой и осталась стоять.

Женщина прислонилась к стене. Младенец обрывал пуговицы ее пальто.

Роуленд перевел взгляд на Бена, который все еще обнимал меня.

– Эта женщина говорит правду? Бен, ты женат на ней?

Я собралась с духом в ожидании ответа, но то, что последовало, застало меня врасплох. Бен вдруг сложился пополам и взвыл от хохота, держась за живот.

Не иначе, сошел с ума от горя. Я перевела отрешенный взгляд на его законную супругу.

Наверное, на меня саму нашло помрачение, потому что я вдруг протянула руку, но вовсе не для того, чтобы ударить эту мерзавку, а угоститься яблоком с ее шляпки. Слава богу, в последнее мгновение во мне пробудилась гордость. Не оскверню руки и рот яблоком, которого касались пальцы этой женщины, торчащие из дырявых перчаток. На Бена я не могла смотреть, Хватало его буйного хохота под боком.

В поисках поддержки я глянула на Роуленда. Губы его шевелились. Молится, чтобы небеса положили конец этому кошмару? А на чьей стороне будет Господь? Если это страшилище говорит правду… но такого не может быть! Ее следует вразумить, объяснить, что перед ней всего лишь однофамилец… Если же она не уймется… В наши дни публичную порку, к несчастью, упразднили, но есть не менее действенные средства…

Из уст моего жениха вырвался очередной взрыв смеха, и резинка, удерживавшая мои нервы, лопнула. Я стояла среди трупов моих убиенных надежд, еще пара секунд – и я наконец-то сойду с ума… Глаза мои округлились. Я могла поклясться, что самозваная супружница Бена подмигнула мне!

Не веря своим глазам, я взирала на физиономию, которая при дневном свете казалась странно знакомой. Сорвав со своей шляпы банан, женщина очистила его и заткнула разверстый слюнявый рот младенца.

– Пожалуй, следует позвать доктора Мелроуза, Элли, – озабоченно произнес Роуленд. – Боюсь, у Бена истерика.

Святой человек! Его мышлению неведомо зло. Ребенок в съехавшем набок чепчике и наискось застегнутом пальтишке выплюнул кусок банана и с жалобным воплем заколотил свою родительницу по нарумяненным щекам. В следующий миг, к моему несказанному ужасу, несчастное дитя оказалось у меня на груди.

– Подержи-ка этого неряху, Элли! Тебе не повредит попрактиковаться в роли мамаши, – произнесла разлучница голосом моего кузена Фредди. – Да гляди же веселей, кузиночка! Не будь такой занудой. Бери пример со своего женишка! Он был удивлен не меньше тебя, но держался молодцом.

Фредди ухмыльнулся, глядя на Бена, который сполз на пол ризницы и забился в конвульсиях.

– Рад, приятель, что ты оценил шутку! Я носился с этой мыслью лет сто. Одно могу сказать: еще ни для кого я не решился сбрить бороду, выбелить волосы и подкупить старину Альвина, чтобы тот одолжил мне своего сопляка. Только ради вас двоих! Будет чего внукам порассказать, а?.. Но бюстгальтер меня просто доконал!

Садоводческая секция единодушно проголосовала за то, чтобы перенести дату и время выставки рождественских украшений из засушенных цветов с 3.00 1 декабря (пятница) на 7.00 вечера 4 декабря (понедельник).

Сбор назначен в доме миссис Эвелин Джоунс. Как было условлено заранее, миссис Филипс принесет сыр и печенье. Садоводческая секция обеспечит кофе и вино.

Изменение даты признано необходимым в связи с желанием подавляющего большинства членов Клуба присутствовать на бракосочетании Хаскелл – Саймонс. Как всегда, Садоводческая секция полностью поддерживает постулат клуба, что события матримониального свойства обладают в высшей степени целительным воздействием на членов Клуба. Миссис Мод Гарди вынесла вопрос на голосование, Кэтрин Риардон поддержала ее.

Ежегодный воскресник по сбору остролиста для рождественских венков отменен из-за дождя.