"Голливудские мужья" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джеки)

КНИГА ПЕРВАЯ Голливуд, Калифорния Апрель 1985 года

1

Джек Питон появился в вестибюле отеля «Беверли-Хиллс» и мгновенно приковал к себе всеобщее внимание. Богатый, обаятельный, в меру могущественный, недюжинного ума и знаменитый. И все это было ясно с одного взгляда.

Шесть футов роста, прекрасные внешние данные – в нем чувствовалось мужское начало. Густые по-молодежному длинноватые черные волосы, зеленые проницательные глаза, поросшее двухдневной щетинкой загорелое лицо, тренированное тело. Этому человеку было тридцать девять лет, и весь мир лежал у его ног.

Джек Питон был ведущим разговорного телешоу, одним из самых популярных в Америке.

– Привет, Джек, – проворковала пышная блондинка, втиснувшая себя в теннисное миниплатьице.

Он улыбнулся своей улыбкой, призванной разить наповал, – зубы у него были великолепные. Оценивающе, со знанием дела оглядел ее, не пропуская ни одного изгиба. Ограничился дежурным приветствием:

– Как дела?

Она была бы счастлива рассказать ему о своих делах, но он, не сбавляя шага, уже прошел мимо и двинулся дальше, к бару-ресторану.

По дороге с ним обменялись приветствием еще несколько человек. Пара туристов остановились и окинули его любопытным взглядом, помахала рукой какая-то худенькая девушка в красной блузочке с бретельками. Но Джек без задержки шел к намеченной цели. Столик номер один, уютная отделанная кожей кабинка прямо напротив входа в бар-ресторан.

За столиком уже сидел мужчина, во внешности которого было что-то от сумасшедшего. На нем был белый спортивный костюм, темные очки фирмы «Порш» и бейсбольная шапочка с надписью «Доджерс». Джек скользнул на сиденье рядом с ним.

– Привет, Хауэрд, – сказал он.

– Привет, Джек, – отозвался Хауэрд Соломен, подмигнув. Все черты его лица находились в постоянном движении, это и заставляло заподозрить его в легкой невменяемости. Он постоянно гримасничал, стрелял глазами, втягивал щеки. Однако в состоянии покоя он выглядел довольно интересным мужчиной – у него было лицо еврейского врача, который волею судеб попал не в тот бизнес. И его гримасы были словно призваны это обстоятельство скрыть.

– Как прошел вчерашний вечер? – спросил он, нервно постукивая указательным пальцем по кромке бокала.

– Все просмотры у Гусбергеров похожи один на другой, – отмахнулся Джек.

– Но фильм-то ничего?

– Паршивенький.

– Я это тебе заранее мог сказать, – самоуверенно заявил Хауэрд.

– Что же не сказал?

Хауэрд отхлебнул горячего кофе.

– Не хотел лишать тебя удовольствия – куда приятнее в этом разобраться самому.

Джек рассмеялся.

– Тебя послушать – если фильм делали не на твоей студии, быть хорошим он просто не может.

Хауэрд облизнул губы, закатил к небу глаза.

– Скажешь, не так?

– Пригласил бы меня на один из твоих просмотров.

– Я тебя и так всегда приглашаю. – Хауэрд даже возмутился. – Кто виноват, что ты никогда не являешься? Поппи на тебя уже дуется.

– Просто у Клариссы такой вкус, – спокойно объяснил Джек. – Она готова смотреть фильм только в двух случаях: если ей предлагали в нем роль, но она отказалась, либо если она в нем все-таки снялась.

– Актрисы! – Хауэрд презрительно фыркнул.

– Давай, расскажи мне про актрис, – миролюбиво попросил Джек, заказывая минеральную воду «Перье» и пару яиц.

Когда-то завтрак по субботам в этом баре-ресторане был ритуалом для Джека, Хауэрда и Мэннона Кейбла – знаменитого киноактера, который вот-вот должен был появиться. Но теперь у каждого из них дел по горло, и позавтракать вместе удавалось крайне редко.

Хауэрд с недавних пор возглавлял киностудию «Орфей» и упивался своей новой работой. Быть директором студии – он к этому стремился всегда, и вот его мечта сбылась, он стоял во главе всей этой чертовой шайки… надолго, нет ли – вопрос другой. Как и всякий обитатель Голливуда, Хауэрд понимал: руководить студией занятие весьма ненадежное, и с должности всемогущего владыки его в любую минуту могут спихнуть безликие денежные мешки, которым все равно, чем управлять: кинопромышленностью или банком. Должность директора студии – это предательски зыбкая территория, ничья земля, зона между управляющим крупного калибра и независимым продюсером. Все смещенные директора студий, стараясь перед уходом держаться браво, говорят одно и то же: «Мне нужно больше творческой свободы. Мой талант здесь задыхается. Времени в обрез, а сделать хочется так много. В общем, мы расстаемся друзьями. Я ухожу в независимые». Но на языке кино «уйти в независимые» (для непосвященных заняться независимым кинопроизводством) означает «оказаться в глубокой заднице». Тебя выперли. Ты не потянул. И теперь ты кусок дерьма. Не звоните, мы сами вам позвоним. А дальше… один неудачный фильм и «независимый» предан полному забвению.

Все это Хауэрду Соломену было прекрасно известно, и подобная перспектива его пугала. Он так долго карабкался наверх, положил на это столько сил – нельзя допустить, чтобы все это враз пропало. Впрочем, он утешался тем, что неудача в Голливуде вполне может вынести наверх. Из одной студии вылетел – тебя уже ждет другая. Круговая порука держит тебя в обойме – этот закон непоколебим. К тому же ему здорово повезло. «Орфеем» владел Захария К. Клингер, человек немыслимо богатый и могущественный. И Захария лично нанял его на эту работу.

Постукивая по крышке стола обгрызанными до мякоти ногтями, Хауэрд сказал:

– Поскольку Кларисса в этом дурацком фильме не снималась, надо понимать, что она забраковала сценарий?

– Да, и вчера пришла в восторг от своего решения, – с серьезной миной согласился Джек. – Это и вправду не Бог весть какой шедевр.

Из верхнего кармана пиджака он достал массивные очки в роговой оправе и надел их. Он видел не настолько плохо, чтобы пользоваться очками, но ему казалось, что они снимают печать проклятья с его донжуанской внешности. Как и двухдневная щетинка, которую он тщательно поддерживал в этом состоянии.

Джек не понимал, что очки и нарождающаяся бородка делали его лишь более привлекательным для женщин. Ах, женщины… история всей его жизни. Кто бы мог подумать, что прилежный тихоня-семиклассник Джек Питон станет одним из самых выдающихся любовников века? Он производил на женщин неотразимое впечатление, и ничего не мог с этим поделать. Один проницательный взгляд – и женщина была готова покориться. Его послужному списку мог позавидовать любой рок-музыкант высшего калибра.

При этом Джек отнюдь не был бабником. Ухлестывать за юбками – в этом не было нужды. Со дня полового созревания и первой победы в возрасте пятнадцати лет женщины вешались ему на шею с однообразным постоянством. Почти всю жизнь он бесстыдно этим пользовался. Одна, две, три подруги в неделю. Кто их считал? Недолговечный брак в двадцать пять лет почти не остановил его победной поступи. Только везенье и какое-то шестое чувство уберегли его от всевозможных венерических болезней. Конечно, теперь, в восьмидесятые, надо быть благоразумнее. К тому же он чувствовал: репутацию героя-любовника надо сменить на что-нибудь посерьезнее, и весь последний год он делал для этого все, что мог. Отсюда и его взаимоотношения с Клариссой Браунинг. Кларисса – актриса серьезная, Актриса с большой буквы. Она была обладательницей «Оскара» и еще дважды выдвигалась на эту премию. Это вам не какая-нибудь звездашечка-однодневка.

– Я бы хотел, чтобы Кларисса снялась на «Орфее», – объявил Хауэрд, откусывая булочку.

– У тебя на уме что-то конкретное?

– Нет, пусть выбирает, что хочет. Как-никак звезда. – Потянувшись за маслом, он добавил: – Скажи ей, пусть позвонит прямо мне. Если я буду действовать через этого мерзавца – ее агента, – толку не будет. – Он кивнул, довольный своей сообразительностью. – Пусть Кларисса шепнет мне на ушко, какую роль она хочет, а уж потом я спляшу хоть перед тысячей агентов.

– А почему тебе не позвонить ей самому? – спросил Джек.

Такая простая мысль Хауэрду в голову не пришла.

– Думаешь, ей это понравится?

– Наверняка сказать не могу. Рискни.

– А что, может, ты и прав… – что-то отвлекло его внимание. – Вот это да! – воскликнул он. – Ты посмотри на эту задницу!

Джек оценивающе покосился на весьма впечатляющий зад, туго упакованный в белые джинсы и покидающий бар-ресторан. Он улыбнулся про себя – узнал эти покачивающиеся бедра. Они принадлежали Чике Хэрнандез – королеве мексиканских мыльных опер. О да, это покачивание было ему хорошо известно… но докладывать об этом Хауэрду он не стал. Трезвонить о своих подвигах – это было не в его стиле. Копошиться в чужом белье – удел желтой прессы. Вот пусть и гадают на кофейной гуще. Джек никогда не хвастался своими многочисленными победами, хотя Хауэрда и других это иногда доводило до бешенства. Им требовались имена и подробности, а получали они лишь улыбку и скромное молчание.

Собственно, весь последний год – роман с Клариссой – рассказывать ему было особенно нечего. Пара девушек на побегушках, энтузиастка-актрисочка с проходной ролью, фотомодель восточных кровей. Все – без последствий, так, одноразовое удовольствие. Разве это измена? Он искренне считал, что хранит верность Клариссе Браунинг. Если у тебя роман с такой женщиной, надо держать ушки на макушке. Ведь про них пишут газеты; изволь взвешивать каждый шаг.

Джек Питон – человек с головой, обаятельный, радеющий за страну гражданин – не исключал, что когда-нибудь займется политикой. (Почему нет – чем он хуже Рейгана?) И хотя он очень хорошо понимал женщин – по крайней мере, так ему казалось, – он тем не менее верил (конечно же, подсознательно) в старый патриархальный подход. Если он изредка позволит себе развлечься и сходить налево – ничего страшного. Ну что, в конце концов, для мужчины значит мимолетная встреча с женщиной? Так, отметился, и ничего больше. Но упаси Господь, чтобы такое совершила Кларисса.

Да ничего она не совершит. На этот счет у Джека сомнений не было.

– Быстрее! – прерывисто и страстно шептала Кларисса Браунинг. – Еще. Быстрее!

Лежавший на ней молодой актер послушно повиновался. Состояние шока не покидало его, но свое дело он умудрялся делать. Впрочем, чему удивляться? Ему было всего двадцать три года, а в двадцать три года достаточно рукопожатия, чтобы прийти в состояние боевой готовности.

Кларисса Браунинг рукопожатием отнюдь не ограничилась. Вскоре после их первой встречи на съемках фильма, где они должны были появиться вместе, она попросила его зайти к ней в гримерную. Он охотно согласился. Как же, Кларисса ведь звезда, а для него этот фильм был вторым в жизни.

Она разогрела его бокалом белого вина, разговором о его роли. Хотя было всего десять утра, то и другое он принял с удовольствием. Потом, откинув со лба русые локоны, скрывавшие ее неяркие, но интересные черты, деловым тоном она сказала:

– Вы ведь знаете, что в кино самое главное держаться естественно?

Он уважительно кивнул.

– Вы играете моего любовника, – продолжала она. Клариссе было двадцать девять лет, лицо чуть вытянутое, водянистые глаза, нос… еще чуть-чуть, и его бы назвали длинноватым, рот вычерчен тонкой линией. На конкурсе красоты ей было нечего делать. Однако она уже не раз доказала, что ее заурядная внешность способна создавать перед камерой сверкающее чудо.

– Я жду не дождусь начала съемок, – объявил молодой актер с энтузиазмом.

– Я тоже, – спокойно произнесла она. – Но, понимаете, одного предвкушения недостаточно. Когда мы взаимодействуем на экране, все должно быть настоящее. Мы должны излучать возбуждение, изнемогать от пыла и страсти. – Она сделала паузу. Он кашлянул. – Поэтому, – продолжала она, – я считаю, что мы должны проиграть роль до того, как появимся перед камерой. Так нас никогда не поймают со спущенными штанами – выражаясь фигурально, как вы понимаете.

Он попытался выдавить из себя смешок, но вдруг осознал, что его бросило в пот.

– Займемся любовью и устраним это препятствие, – сказала она, вперившись в него карими глазами.

Кто он был такой, чтобы упираться? Он тут же забыл о своей калифорнийской красавице-подружке с грудями тридцатишестидюймового калибра и самыми длинными ногами в городе.

Кларисса протянула руку, расстегнула его джинсы, и они занялись делом. Бедняга просто онемел от шока – Боже правый, он вставляет пистон Клариссе Браунинг. Самой Клариссе Браунинг! Опупеть можно!

Когда они закончили, она отчеканила:

– Теперь мы оба сможем сосредоточиться и сделать отличный фильм. Только чтоб свой текст знал туда и обратно. Слушайся нашего великолепного режиссера и влезь в шкуру того, кого играешь. Вживись в роль. Увидимся на съемках.

Все, вы свободны, можете идти.

Молодой актер вышел, и Кларисса налила себе из термоса стаканчик овощного сока. Задумчиво потянула питательную жидкость. Взаимодействие с партнерами, вот в чем весь фокус. После близости с ней парень наверняка станет раскованней, почувствует уверенность в себе, так нужную для трудной роли. И не будет дрожать от страха перед ней – Клариссой Браунинг, обладательницей «Оскара». Он будет видеть в ней пылкую женщину, человека из плоти и крови, и держаться будет соответственно. А это уже принципиально, хотя признайся она кому-нибудь, что всегда занимается любовью с партнерами по фильму, многие сочли бы ее чокнутой.

Размышляя так, она снова отпила сока. Ее метод работает – это факт. «Оскар» – тому подтверждение.

Узнай об этом Джек Питон, его бы хватил удар. Ну, как же, мужской шовинизм. Гордость жеребца. Неужели он думает, что она ничего не знает про его амурные делишки?

Она только усмехнулась про себя. Джек Питон – мужчина с блуждающим членом…

Что ж… лишь бы совсем не заблудился. Сейчас ее вполне устраивало иметь Джека в качестве постоянного любовника. А дальше будет видно…

– Мое затраханное сердце вчера закатило мне концерт, – мрачно объявил Хауэрд Соломен.

– Что? – Джек подумал, что ослышался.

– Мое затраханное сердце, – повторил Хауэрд сердитым тоном. – Начало метаться взад-вперед, как шарик в пинг-понге.

Джек давно убедил себя, что Хауэрд ипохондрик, и решил сменить тему.

– Где Мэннон? – спросил он. – Если застрянет, его ждет печальный конец.

– Его конец уже застрял, и это печально, – сострил Хауэрд.

– Что правда, то правда, – согласился Джек.

В эту минуту появился Мэннон Кейбл – киноактер, режиссер, продюсер и очень ходкий товар (в Голливуде ты либо ходкий товар, либо нет, а если нет, можно смело сматывать удочки). Как и раньше при появлении Джека, все дружно повернули головы в сторону вошедшего. Без преувеличения можно было сказать, что в зале повисла тишина. Мэннон был настоящий красавец. Смешайте Клинта Иствуда, Берта Рейнольдса и Пола Ньюмена – и получите Мэннона Кейбла. Кобальтовая голубизна глаз. Обласканное солнцем лицо с сексуально-шоколадным загаром. Припорошенная темной пылью копна соломенных волос. Мощный торс. Рост шесть футов и четыре дюйма. «Каждый дюйм – победный», – любил шутить он, частенько появляясь в популярном телешоу Карсона.

Сорок два года. В прекрасной форме. Энергичный. По кассовости в одной категории со Сталлоне и Иствудом. Короче, Мэннон был близок к самой вершине.

– Эй, мне нужно срочно что-то положить на зуб, – провозгласил он вместо приветствия, проскальзывая в кабинку. И ухмыльнулся. Именно так, как положено ухмыляться кинозвездам первой величины. На зубах у него были прекрасные коронки (сами зубы утратили блеск, когда он несколько лет зарабатывал на хлеб каскадером), они позволяли ему улыбаться отныне и вовек, ни о чем не думая.

– Чем балуемся?

– Яйцами, – ответил Джек, что и так было ясно.

– Смахивают на пару жареных сисечек.

Мэннон рассмеялся.

– По тебе все смахивает на сисечки, – ответил Джек. – Тебе бы не худо к психиатру сходить, а то нарвешься на крупные проблемы.

Мэннон загоготал.

– Единственная моя крупная проблема – это мой прибор. Желаю вам иметь такие проблемы.

Он жестом подозвал официанта и заказал гигантский завтрак.

Джек тем временем смотрел на Мэннона и Хауэрда. Иногда он спрашивал себя – как им троим удается оставаться друзьями? Ведь они теперь такие разные. И все-таки он знал ответ. В душе они оставались братьями, людьми, которых связывало общее прошлое. Они все выбились, выбрались на самый верх, и никому не удастся расколоть их союз – хотя сделать это пытались многие жены и многие любовницы.

Хауэрд прошел через трех жен и сейчас жил с четвертой, соблазнительной пышкой Поппи. Его потомству было несть числа – свои семена он засеял повсюду. Мэннон и по сей день сгорал от любви к своей первой жене, Уитни, и его новая супруга, Мелани-Шанна, пока загасить этот огонь не сумела. У Джека была Кларисса, хотя в глубине души он знал – эта женщина не для него. Знал, но не хотел в этом признаваться.

– У меня гениальная идея, – вдруг объявил Мэннон. – Почему бы нам не слетать в следующем месяце в Вегас? Втроем. А то совсем друг друга не видим. Поиграем в рулетку, побесимся, поваляем дурака, как в старые добрые времена. Что скажете?

– Без жен? – с надеждой в голосе спросил Хауэрд.

– Какие к черту жены, – быстро ответил Мэннон. – Скинем их в торговом центре, они и не заметят, что нас нет.

Возбужденно гримасничая, Хауэрд сказал:

– Мне эта мысль нравится, – начисто упустив из виду, что Поппи вцепится ему в яйца, когда узнает, что он куда-то собрался без нее. Она была прилипалой, в отличие от трех прежних жен: те хотели только брать, и брать как можно больше.

– А ты что скажешь, Джек?

Мэннон выжидательно смотрел на друга.

Джек обещал Клариссе съездить на неделю в Нью-Йорк. Нью-Йорк! Долгие прогулки по Гринич-Виллидж. Походы в серьезные, небродвейские театры. Бесконечные обеды с ее странными неудачливыми друзьями. Платить, естественно, придется ему.

Он терпеть не мог ходить пешком, любил только кино, а от ее так называемых друзей у него заранее свербило в заднице.

– Летим, – сказал он. – Начинай подготовку. Если на работе никаких обвалов не будет, я решительно «за».