"Щит судьбы" - читать интересную книгу автора (Дрейк Дэвид, Флинт Эрик)

Глава 11

Через два дня давно копившееся недовольство гарнизона Константинополя прорвалось. Когда после дневного привала прозвучал приказ садиться в седло, войска из гарнизона остались сидеть у костров, отказываясь строиться.

Очевидно, их действия были скоординированы заранее. Несколько человек из ближайшего окружения Велисария, включая Маврикия, сообщили ему, что нескольких гарнизонных офицеров (правда, не высшего звена) видели курсирующими между группами солдат во время дневного привала. Похоже, главные начальники над солдатами, постоянно приписанными к Константинополю, хилиарх и трибуны, не были задействованы прямо. Но они также не предпринимали никаких видимых усилий для восстановления дисциплины в рядах подчиненных.

— Организованное неподчинение, — гневно сделал вывод Маврикий. — Это не спонтанный взрыв.

Велисарий какое-то время смотрел на Евфрат, словно пытаясь найти вдохновение в спокойно текущих водах. Как и обычно, если такое было возможно, армия сделала дневной привал там, где дорога подходила прямо к воде.

Полководец вытер лицо платком. Жара действовала угнетающе даже под тентом, который специально для него на время привала натягивали подчиненные. Они устанавливали шесть шестов и прикрепили к ним кусок плотной ткани. Это была хоть какая-то зашита от солнца, одновременно не закрывающая доступ легкому ветерку если такой дул.

— Давай не будем использовать термин, — твердо сказал полководец. Встретился с разгневанным взглядом Маврикия спокойными глазами. — Неподчинение — не просто ругательное слово, Маврикий. Это также юридический термин. Если я называю происходящее неподчинением командованию, то по императорскому указу от меня требуется вполне определенным образом решать этот вопрос, в настоящий момент я не уверен, что предполагаемый указом «образ действий» необходим. И не уверен, что это будет разумно.

Велисарий осмотрел лица других людей, собравшихся под тентом. Пришли все командующие армией, за исключением офицеров, стоящих во главе войск Константинополя. Их отсутствие делало очевидным их позицию.

Под тентом находились и Баресманас с Курушем. Велисарий вначале решил разобраться с этой проблемой.

— Я буду благодарен, Куруш, если ты с твоими войсками возобновишь движение. Двигайтесь настолько медленно, насколько возможно, правда, не надо очевидно тащить ноги. Но держите низкий темп, чтобы мы после решения проблемы могли без особого труда вас догнать. Но на данный момент, я думаю, будет лучше…

Куруш кивнул.

— От тебя не требуется никаких объяснений, Велисарий. Совсем не нужно, чтобы в дело еще вмешивались и персидские солдаты. А то мы станем еще одним источником недовольства.

Он отвернулся и пошел своей обычной нервной походкой, и тут же стал отдавать приказы подчиненным. Баресманас последовал за ним после того, как улыбнулся Велисарию, этой улыбкой выразив свою поддержку.

Теперь под тентом остались только римляне. Все немного расслабились. Или, лучше сказать, римлян теперь ничто не сдерживало.

— Называй это как хочешь! — рявкнул Кутзес. — Я думаю, с командующими гарнизоном ты должен расправиться точно так же, как с теми восьмью негодяями…

— Я считаю, нам следует выслушать, что думает полководец, — вставил Бузес. Он положил руку на плечо брата, таким образом сдерживая его. — Насколько тебе известно, он славится своими хитростями. Или ты уже забыл?

Кутзес скорчил кислую мину. Но промолчал. Бузес улыбнулся Велисарию.

— Может, нам стоит объявить о внезапно обнаруженном караване, оправляющемся в расположение войск малва с жалованьем? — весело предложил Бузес. — И послать ребят из гарнизона на разведку?

Все собравшиеся офицеры за исключением Велисария расхохотались. Но даже он не смог не улыбнуться в ответ на предложение Бузеса.

За несколько дней после присоединения Бузеса и Кутзеса к его армии Велисарий пришел к тому же мнению, что и Ситтас с Гермогеном. Ни один из двух братьев, в особенности Кутзес, еще полностью не избавился от горячности, свойственной юности. Правда, за три года, прошедшие после Миндуса, оба брата в некоторой мере научились сдерживать свои порывы. И это было очевидно.

Улыбка Велисария сошла с лица. Да, он уже решил для себя, что одобряет двух братьев-фракийцев. Не все люди умеют учиться на своих ошибках. Велисарий сам умел и ценил это качество в других.

Юмор, думал он, — это ключ, в особенности способность посмеяться над самим собой. Услышав, как Бузес и Кутзес в Карбеле пригласили Маврикия на «рекогносцировку» в ближайшую таверну, Велисарий понял: с братьями больше проблем не возникнет.

Но сейчас было не до шуток. Проблема оставалась, и она ни в коей мере не являлась комичной.

— Я хочу решить вопрос без кровопролития, — объявил он. — И в любом случае я считаю, что в нем нет необходимости, Маврикий. Я не стану спорить с тобой по юридическим вопросам и терминам, но просто считаю: ты неправильно понял ситуацию.

Маврикий потрепал бороду.

— Может быть, — недовольно согласился он. — Но…

Велисарий снова поднял руку, жестом попросив Маврикия помолчать. Хилиарх пожал плечами, но ничего не сказал. Полководец повернулся к Тимасию, командующему пятьюстами иллирийскими кавалеристами, предоставленными Германицием.

— Твои люди — главные в решении проблемы, — объявил он. — По крайней мере, им отводится ключевая роль в моем решении. Какую они занимают позицию?

Тимасий нахмурился.

— Позицию? Что ты имеешь в виду?

Тимасий говорил с сильным акцентом. Как и у большинства иллирийцев, его родным языком являлась латынь, а не греческий. И если судить только по тому, как он произносил фразы, его можно было принять за тугодума. Вначале Велисарий, которому много раз в прошлом доводилось сталкиваться с иллирийцами, отказался от этой мысли, отбросив первое впечатление, однако после более тесного знакомства все-таки пришел к выводу: Тимасий на самом деле не очень быстро соображает. Он казался достаточно компетентным командиром, если дело шло о рутинных мероприятиях. Однако Велисарий решил, что у него нет времени ходить вокруг да около и следует говорить прямо и резко.

— Я имею в виду, Тимасий, что вы, иллирийцы, тоже громко жаловались с тех пор, как мы выступили в поход два месяца назад. — Тимасий хотел возразить, но Велисарий отмахнулся от его возражений. — Я ни в чем тебя не обвиняю! Я просто констатирую факт.

Тимасий промолчал, угрюмо и с негодованием. Велисарий сжал челюсти, готовясь к продолжению. Но в этом не оказалось необходимости. Следующий за Тимасием по рангу, гектонтарх Либерии, вступил в разговор.

— Это не то же самое, полководец. Да, наши люди на самом деле много ворчали — но в связи с непривычными усилиями во время быстрого марша.

Мужчина нахмурился. С таким выражением при большом лице с низкими надбровными дугами он выглядел тупицей. Однако последующие слова противоречили впечатлению.

— Тебе следует отличать то, что происходит с нашими, и то, что гложет ребят из Константинополя. Они — изнеженные гарнизонные войска. Да, они не благородных кровей, за исключением командующих, по крайней мере, не этот полк, но они позаимствовали типичное отношение приписанных к столице солдат. Они привыкли быть главными надо всеми — как союзниками, так и врагами. — Он нахмурился сильнее. Казалось, брови встретились. — В особенности, они считают себя выше других, эти снобы. Девушка в Карбеле — не первая служанка в таверне, с которой они позволяли себе вольности, не сомневайся. Вероятно, таких было немало и в Константинополе, а потом дела замалчивались властями столицы.

Несколько собравшихся под тентом офицеров согласно кивнули.

— Иллирийские солдаты также не славятся своим мягким обхождением, — заметил Велисарий.

Либерии сморщился.

На самом деле у иллирийских войск, входивших в римскую армию, сложилась вполне определенная репутация. Они были склонны к зверствам более, чем кто-либо, если не считать чистых наемников.

— Все равно это не то, — твердо, но угрюмо заявил Либерии. На Велисария произвело впечатление то, как он держался: не было никаких всплесков эмоций. Либерии говорил спокойно. Пусть угрюмо, но он констатировал факты.

Либерии показал на Бузеса и Кутзеса, а также других офицеров сиРийской армии.

— Эти парни привыкли иметь дело с персами. Персы — народ цивилизованный. Конечно, известно, что после начала войны обе стороны ведут себя… плохо. Но даже тогда это вопрос отношений между империями. А в перерывах между войнами — которые случаются гораздо чаще и длятся дольше — приграничные территории живут спокойно и мирно.

Несколько сирийских офицеров кивнули. Либерии продолжал говорить.

— Но вы не понимаете, что у нас в Иллирии совсем другая ситуация. Дикари-варвары постоянно совершают набеги. Они никогда не прекращаются. Приграничные деревни постоянно подвергаются набегам каких-то племен, то готов, то аваров, то еще кого-нибудь. Они просто приходят что-то украсть. Их правители — если их можно назвать правителями, а не главарями разбойничьих банд — в большинстве случаев даже не знают об этих набегах. — Он пожал плечами. — Поэтому мы отвечаем тем же самым в ближайшей деревне варваров.

Он снова сильно нахмурился.

— Это НЕ изнасилование девушки в твоем собственном городе, а затем убийство половины ее семьи, попытавшейся за нее заступиться!

Снова собравшиеся кивнули, соглашаясь с Либерием. Послышались голоса. Либерия громко поддерживали.

Велисарий посмотрел на Тимасия. Наконец тугодум-начальник понял, что пытается донести до собравшихся его подчиненный.

Теперь Тимасий тоже кивал.

Велисарий был удовлетворен. По крайней мере на данный момент. Он отметил про себя, что ему в самое ближайшее время следует побеседовать с иллирийскими командирами. Напомнить, что им вскоре придется путешествовать по территории Персии и что методы, которыми иллирийцы привыкли действовать с варварами в районе Дуная, неприемлемы в Месопотамии.

Полководец вылез из-под навеса и подошел к коню.

— Хорошо, — сказал он.

Его офицеры собрались последовать за ним. Велисарий махнул рукой, приказывая им остановиться.

— Нет. Я сам займусь этим вопросом, — объявил он.

— Что?! — воскликнул Кутзес. — Ты никого не берешь с собой? — Велисарий хитро улыбнулся и поднял два пальца.

— Двоих.

Он показал на Валентина и Анастасия, которые на протяжении всего совещания ждали на солнцепеке, неподалеку от натянутого тента. Только увидев его жест, двое катафрактов тут же забрались в седло.

Только запрыгнув в седло, Велисарий улыбнулся офицерам, глядя на них сверху вниз.

Все они, за исключением Маврикия, смотрели на него так, словно он спятил.

— Двоих должно хватить, — спокойно объявил Велисарий. и пришпорил коня.

Когда трое уже отъезжали, Валентин что-то пробормотал себе под нос.

— Что он сказал? — спросил Бузес. — Я не уловил. — Маврикий кисло улыбнулся.

— Думаю: мочился я на этого сумасшедшего стратега.

Он повернулся к тени, создаваемой тентом.

— А может, и нет. Это было бы очень неуважительно к высшему командованию. Может, он сказал: молодец у нас командир, командир что надо. Или подбадривал коня. Несчастное животное наверняка уже устало от пустыни не меньше нашего.

Когда они направлялись к дороге, Велисарий жестом показал Валентину и Анастасию, что им следует его догнать, а не следовать по пятам, как обычно. Когда они оказались по его бокам, Велисарий заговорил.

— Не прикасайтесь к оружию, пока вышедшие из… э… удрученные войска не возьмут в руки свое.

Он сурово посмотрел вначале на одного, потом на другого телохранителя. На грубом лице Анастасия отсутствовало какое-либо выражение. Валентин нахмурился, но открыто не возражал.

На лице полководца промелькнула улыбка.

— В основном мне требуется, чтобы вы со мной не соглашались. После того, как мы прибудем в греческий лагерь.

Глаза Анастасия округлились.

— НЕ соглашались? — Велисарий кивнул.

— Да. Не соглашались. Но учтите: не прямо. Не надо открытого сопротивления. Я ведь в конце концов ваш начальник. Но я хочу, чтобы вы ясно показали, не оставляя никаких сомнений: вы считаете меня идиотом.

Анастасий нахмурился. Валентин что-то пробормотал себе под нос.

— Что ты там сказал, Валентин? — поинтересовался Велисарий. — Не уверен, что я уловил суть.

Молчание.

— Он сказал: это будет нетрудно, — пророкотал Анастасий.

— Я так и подумал, — задумчиво произнес Велисарий. И улыбнулся. — Значит, у вас с заданием проблем не возникнет. У вас все получится естественно.

Валентин опять что-то забормотал себе под нос, на этот раз бормотал долго. Анастасий, не дожидаясь вопросов Велисария, Решил вмешаться.

— Он сказал — я только передам суть, — что умники обычно заканчивают тем, что перехитрят сами себя. Что-то в этом роде.

Велисарий нахмурился.

— И все? Мне показалось, он говорил гораздо дольше. Даже целых несколько предложений.

Анастасий угрюмо покачал головой.

— Большая часть других слов были просто бесполезными определениями. Совершенно излишними. — Гигант неодобрительно посмотрел на товарища. — Очень он любит нецензурно выражаться.

Они приближались к лагерю, разбитому гарнизоном Константинополя. Велисарий пришпорил коня и заставил его идти рысью. После того как Валентин с Анастасием чуть-чуть отстали, заняв свое обычное положение телохранителей, Велисарий склонил голову набок.

— Не забудьте: не соглашаться, — напомнил он. — Не одобрять. Если скажу что-то разумное, хмурьтесь. Приятное — рычите. Мирное и успокаивающее — плюйте на землю.

В ответ послышалось невнятное бормотание.

Велисарий с трудом сдержал улыбку. Он не стал спрашивать перевод. Но не сомневался: высказывались только нецензурно.

Им стали попадаться первые люди из гарнизона Константинополя. Через минуту они проехали уже мимо нескольких сотен солдат, собравшихся небольшими группками по периметру лагеря. Как Велисарий и ожидал, большая часть гарнизона держалась подальше от собравшихся в центре. Это были трусы или те, кто выбрали нейтральную позицию, колеблясь между двумя мнениями и решив выждать.

Он сердечно улыбался всем этим людям. Даже время от времени здоровался с ними. Валентин с Анастасием тут же изобразили на лицах недовольство, хмурились, а Валентин еще что-то беспрерывно неразборчиво бормотал себе под нос. Недовольно бормотал. Гарнизонные солдаты отвечали на улыбку полководца по большей части неуверенно. Но Велисарий отметил, что некоторые улыбнулись искренне и дружески. Робко, болезненно, но тем не менее улыбнулись.

«Я знал это», — подумал он удовлетворенно.

«Что знал? — тут же пришел мысленный импульс от Эйда. — И что происходит? Я запутался».

Велисарий колебался перед тем, как отвечать. Для сознания Эйда, которого он уже давно воспринимал, как живое существо, отказ повиноваться командованию и восстание были совершенно непонятными категориями. Эйда произвела на свет раса разумных кристаллов в далеком будущем и послала назад во времени, чтобы спасти людей от порабощения (и, не исключено, полного уничтожения) теми, кто называл себя «новыми богами». Разум этих кристаллов был во многом полностью отличен от человеческого. Одним из отличий являлось отсутствие индивидуальности. Каждый кристалл, хотя и жил сам по себе, являлся частью коллективного разума — точно так же, как каждый кристалл, в свою очередь, являлся сложным существом, состоящим из постоянно меняющих свое положение граней, которые выпускали странные импульсы. Для этих кристаллов, и в частности Эйда, внутренние разлады и споры, которые естественны для людей, были непостижимы.

«Произошло то, что мы называем неподчинением, Эйд. Или восстанием».

После нескольких лет практики Велисарий научился отправлять свои мысли и свое восприятие событий в сознание Эйда. Как он обнаружил, передача своего восприятия и понимания происходящего, своего «видения» событий часто оказываются более легкими средствами общения с кристаллом, чем слова.

Поэтому он воспроизвел в памяти примеры различных восстаний или неподчинения командованию из прошлого, завершив показ восстанием Спартака и его мрачным финалом.

Он чувствовал, как грани кристалла мигают, воспринимая посылаемые им видения, пытаясь впитать суть.

Пока они это делали, а Эйд раздумывал, Велисарий с телохранителями добрались до центра лагеря. По меньшей мере четыреста солдат из гарнизона Константинополя собрались там, по большей части маленькими группками, окружая старших по возрасту солдат.

Велисарий не удивился. Как он и предполагал, простые солдаты сильно полагались на мнение и взгляды руководителей подразделений и непосредственных начальников. Это была армия, которую вели пентархи, декархи и гектонтархи, а не офицеры высшего звена.

«Хорошо. С этими людьми я справлюсь. Они будут угрюмы и злы, но они также думают и о своих пенсиях. В отличие от офицеров, у этих ветеранов нет богатых усадеб, где они собираются провести старость».

Толпа погрузилась в молчание. Велисарий медленно направил коня в самый ее центр. Остановив животное, Велисарий осмотрел солдат, уставившихся на него. Смотрел он спокойно и долго.

«Это глупо, — поступил ментальный импульс от Эйда. — Твой план смешон».

Грани пришли к такому выводу после оценки видений, показанных полководцем. В особенности последнего, подавления восстания Спартака. Они не сомневались в своей правоте.

«Противоречит здравому смыслу. Абсурдно. Нелепо. Нерационально. Ты не можешь казнить всех этих людей. Да в этой местности нет нужного количества деревьев, чтобы повесить даже четверть из них».

Велисарий с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. После приложения немалых усилий ему удалось преобразовать смех в просто дружескую улыбку.

И в результате, к своему огромному удивлению, отказавшиеся подчиняться командованию солдаты из гарнизона Константинополя стали свидетелями того, как главнокомандующий армии, который, как они предполагали, пришел, чтобы им угрожать и проклинать их, весело им улыбался.

Они почти не обратили внимания на гримасы недовольства на лицах двух его телохранителей. Двое или трое даже с обидой посмотрели на Валентина, бормочущего себе под нос.

Расталкивая солдат, сгрудившихся вокруг полководца, вперед пробрался один из офицеров. За ним последовали еще четверо.

Велисарий мгновенно узнал их. Первым был Суникас, хилиарх, командующий константинопольскими войсками. Затем подошли трибуны, следующие сразу же за ним в воинской иерархии. Велисарий знал по имени только одного — Бораидеса.

Когда пятеро остановились у его коня, Велисарий просто посмотрел на них сверху вниз, вопросительно приподнял брови, но ничего не сказал.

— У нас тут возникла проблема, полководец, — утвердительно сказал Суникас. — Как ты видишь, люди…

— Определенно есть проблема! — воскликнул Велисарий. Его голос прозвучал поразительно громко, так, что все собравшиеся вокруг мгновенно замолчали. Обычно полководец говорил тихо и спокойно, поэтому солдаты забывали, как он когда-то специально тренировал голос, чтобы своим баритоном пронзать шум битвы.

Велисарий снова осмотрел собравшихся вокруг него людей. Однако на этот раз в его взгляде не было ничего ласкового, мягкого и милосердного. Но смотрел он внимательно и уверенно.

Полководец показал указательным пальцем на одного из солдат, стоявших внутри круга. Гектонтарха, молодого для такого звания. Здорового детину, крупнее среднего солдата, с бочкообразной грудью. Он также был достаточно симпатичным, хотя и с большим носом, и явно крепким малым. Но под внешностью мускулистого бойца Велисарий не упустил умного выражения карих глаз. И не упустил прямой взгляд.

— Как тебя зовут? — спросил полководец.

— Агафий.

Выражение лица гектонтарха было хмурым, смотрел он сурово, ответил резко, почти на грани неуважения. Но на полководца гораздо большее впечатление произвела готовность мужчины тут же назвать себя. Велисарий махнул рукой, этим жестом как бы включая весь лагерь.

— Ты командуешь этими людьми, — твердо сказал Велисарий. Констатировал факт. Примерно так, как человек утверждает, что солнце встает на востоке.

Агафий нахмурился.

— Ты командуешь этими людьми, — повторил Велисарий. — С сегодняшнего дня. С этой минуты.

Агафий нахмурился сильнее. На мгновение перевел взгляд на стоявших рядом с ним. Но затем к радости Велисария расправил широкие плечи и поднял голову. Прекратил хмуриться, гримасу недовольства сменила целеустремленность.

— Что ты на это скажешь? — спросил полководец.

Агафий колебался, но только долю секунды.

— Да, — пожал он плечами.

Велисарий ждал, уставившись на него. Мгновение спустя, с неохотой, Агафий добавил:

— Да, полководец.

Велисарий ждал, глядя на него. Агафий смотрел на него. На его лице промелькнуло удивление. Молодой гектонтарх выдохнул воздух и встал очень прямо.

— Я командую этими людьми, полководец. С сегодняшнего дня. С этой минуты.

Велисарий кивнул.

— И завтра тоже, — сказал он. Очень приятным тоном, словно говорил о хорошей погоде. — И, я надеюсь, еще много дней.

Уголком глаза Велисарий заметил, как Анастасий неодобрительно смотрит на него. Услышал, как Валентин что-то бормочет себе под нос. Слов было не разобрать, но мрачный тон звучал вполне определенно.

Полководец перевел взгляд на хилиарха и трибунов, стоявших у его стремени. Спокойное, мягкое выражение лица исчезло, он смотрел на них безжалостно.

— Ты освобождаешься от командования, Суникас, как и твои трибуны. В течение часа вы должны быть на пути назад в Константинополь. Можете забрать с собой личные вещи. И конечно своих слуг. Ничего больше.

Суникас аж подавился.

— Ты не можешь этого сделать! — закричал трибун Бораидес. — На каком основании?

Велисарий услышал, как Валентин тут же проворчал: «Совершенно правильно!», затем пошло невнятное бормотание, в котором удавалось уловить всего несколько слов, например, «возмутительно» и «несправедливо». Анастасий в свою очередь только гневно смотрел на только что назначенного Агафия. Но как смотрел! Его гнев был подобен гневу Титана!

Гектонтарх тоже на него посмотрел. Тоже гневно, но гораздо скромнее. Просто как Геракл. Офицеры низшего звена из войск Константинополя стали собираться кругом вокруг Агафия. За несколько секунд трое других гектонтархов и возможно с десяток декархов уже стояли плечом к плечу, пытаясь соревноваться испепеляющими взглядами с двумя фракийскими катафрактами.

Велисарий тут же принял сторону греческих солдат. Он резко повернулся в седле и очень гневно посмотрел на Валентина с Анастасием.

— Я не потерплю неповиновения! — рявкнул он. — Вы поняли? — Валентин с Анастасием покорно склонили головы. Но все-таки не очень покорно, как радостно увидел Велисарий. Их позы демонстрировали, что эти двое — упрямые, но пристыженные подчиненные, которым совсем не нравится гротескное нарушение их командиром военного протокола.

Велисарий снова гневно посмотрел на Бораидеса.

— На каком основании? — переспросил он. — На каком основании?

Теперь голос полководца звучал громоподобно. Просто мистически громко. Возможно, подобно голосу Тесея, успокаивающего Минотавра.

— На основании полнейшей некомпетентности! — рявкнул он. Он снова сделал круговой жест. На этот раз широкий жест и совсем неспокойно. Велисарий стоял в стременах и простирал руку.

— Первый долг каждого командира — командовать! — проорал он. — Вы очевидно провалились в этом. Эти люди не находятся в вашем подчинении. Ты сам это признал. — Велисарий опустился назад в седло. — Поэтому я заменил вас человеком, способным командовать. — Он показал на Агафия. — На него. Он — новый хилиарх этого подразделения.

Глядя на Агафия, Велисарий кивнул на Суникаса и трибунов.

— Проследи, Агафий. Я хочу, чтобы эти… люди отправились в путь. В течение часа.

Агафий уставился на полководца. Велисарий спокойно и уверенно встретил его взгляд. Через несколько секунд новый хилиарх слегка повернул голову к одному из стоявших рядом с ними людей, не отводя взгляда от Велисария, и тихо сказал:

— Займись этим, Кирилл. Ты слышал, что сказал полководец. В течение часа.

Кирилл был опытным ветераном, побывавшим не в одном сражении, лет на десять старше Агафия. Он хитровато улыбнулся своему новому, только что назначенному начальнику и громко ответил:

— Как пожелаешь, командир!

Кирилл направился к Суникасу и трибунам. Его улыбка становилась шире, шире. И в то же время делалась довольно зловещей

— Вы слышали приказ. Шевелитесь.

Бывшие командиры подразделения уставились на него. Кирилл слегка махнул рукой. К нему тут же присоединились четыре декарха, положили руки на рукоятки мечей.

Анастасий выпучил глаза. Выражение его лица свидетельствовало, что он близок к апоплексическому удару.

Валентин продолжал бормотать. Опять слова «возмутительно» и «несправедливо» повторялись многократно. Велисарию также послышалась фраза «О, Боже! Что же мы будем делать?» Но, может, он и ошибся.

Полководец гневно посмотрел на Анастасия и Валентина. Катафракты не встречались с ним взглядом, но тем не менее сохраняли упрямый вид. Вперед продвинулось еще несколько офицеров низшего звена. Двое направились помогать Кириллу и декархам, которые в эти минуты уже физически подталкивали бывших командиров в нужном направлении. Остальные придвинулись к Велисарию. Готовые, как было ясно, защитить полководца от его собственных телохранителей. Если потребуется.

— Ну, дело сделано, — объявил Велисарий.

Он начал слезать на землю. К нему кинулся пентарх, чтобы помочь.

Оказавшись на земле, Велисарий широким шагом подошел к Агафию.

— День очень жаркий, — сказал полководец. — У тебя случайно не найдется вина?

На этот раз Агафий колебался не больше секунды.

— Да. Найдется. Можно предложить вам выпить?

— Буду рад. Давай воспользуемся возможностью познакомиться поближе. Мне бы также хотелось познакомиться и с твоими подчиненными. Конечно, тебе придется назначить новых трибунов. — Он пожал плечами. — Я оставляю их назначение на твое Усмотрение. Ты лучше, чем я, знаешь своих людей.

Агафий смотрел на него с восхищением, но ничего не сказал. Он повел полководца к парусиновому навесу, установленному поблизости. Большинство офицеров низшего звена последовали за ними большой толпой. Только немногие остались там, где стояли, преданно взвалив на себя новые обязанности: внимательно следить за угрюмыми телохранителями полководца, которым нельзя доверять. Через несколько секунд появились амфоры, и вино разлили по кубкам. Через две минуты Велисарий уже удобно расположился в тени навеса. Не менее трех дюжин офицеров низшего звена из гарнизона Константинополя составили его аудиторию. Мужчины сидели очень плотно, стараясь все разместиться в тени.

Совещание, организованное спонтанно, имело привкус вечернего разговора.

— Хорошо, — мило сказал Велисарий после того, как осушил кубок, — я объясню, чего хочу. Затем вы скажете мне, чего вы хотите. Потом мы посмотрим, сможем ли договориться.

Он быстро осмотрел собравшихся перед тем, как остановить взгляд на Агафий.

— Я хочу, чтобы с нарушением порядка во время движения армии было покончено. Вы и ваши подчиненные могут ворчать и высказывать недовольство столько, сколько пожелают, но только сохраняя порядок построения. По крайней мере, приближаясь к нему,

Он поднял кубок. Декарх тут же снова наполнил его.

— Я понимаю: вы непривычны к таким условиям, непривычны к пустыне и вам давно не приходилось участвовать в подобных маршах. Но у вас было достаточно времени, чтобы привыкнуть. Вы же не слабаки, черт побери! У вас было уже два месяца, чтобы прийти в форму. Я на самом деле не думаю, что вам уж так тяжело дается этот переход. Просто вы привыкли выражать недовольство.

Он сделал паузу, чтобы отпить вина, и все время не сводил глаз с Агафия. Новый хилиарх сделал глубокий вдох. На мгновение уставился на простиравшуюся за навесом голую пустыню.

Один из младших офицеров за его спиной попытался что-то сказать — судя по тону, возразить, но Агафий прервал его.

— Заткнись, Павел, — проворчал он. — По правде говоря, мне и самому это надоело.

Его взгляд вернулся к Велисарию. Он кивнул.

— Хорошо, полководец. Я прослежу за этим. Что еще?

— Я хочу, чтобы в ваши ряды влилось несколько подразделений из сирийской армии. Легкая конница, — он хитровато улыбнулся. — Считайте их советниками. Часть проблемы заключается в том, что у вас нет опыта передвижений по пустыне, а вы были слишком надменны, чтобы кого-либо слушать.

Он показал на навес, натянутый над головой.

— Например, вам это долго не приходило в голову. Сообразили только неделю назад. До этого вы каждый вечер ставили обычные шатры и задыхались без дуновений даже легкого ветерка.

Агафий скорчил гримасу. Велисарий продолжал говорить.

— Есть сотня вещей, подобных этим навесам. Ваша самоуверенность, типичная для столичных жителей, только осложнила вам жизнь, а также вызвала недовольство в других подразделениях. Я хочу, чтобы это прекратилось. Я попрошу сирийцев прислать вам помощников. Большинство из них будут арабы, а они знают пустыню лучше кого-либо. Если вы станете правильно и уважительно к ним относиться, они вам очень помогут.

Агафий потер шею сзади.

— Согласен. Что еще?

Велисарий пожал плечами.

— То, что я ожидаю от всех своих подразделений. С этой минуты ты, Агафий, должен присутствовать на всех совещаниях командного состава. Приводи с собой своих трибунов. Если хочешь — нескольких гектонтархов. Но слишком много людей приводить не надо: я люблю, чтобы совещания проводились не большой толпой, а таким количеством народа, который может на самом деле совещаться и чего-то добиться. Я не склонен произносить речи. — Агафий скептически посмотрел на него.

— А еще что?

— Ничего, — Велисарий осушил кубок и опять протянул его. Его снова наполнили. — Твоя очередь.

Агафий раздраженно передернул плечами.

— А! — воскликнул он. Потом замолчал, на мгновение нахмурился, затем заговорил: — Дело вот в чем, полководец. Настоящая проблема — не марш и не пустыня. Как ты правильно заметил, мы к этому привыкли. Это… — он неуверенно пошевелил руками. — Это то, как нас вырвали из наших казарм, даже не предупредив за день, и отправили в этот чертов поход. В Месопотамию, черт побери, когда…

Он замолчал. Вместо него заговорил один из декархов, сидевших сзади:

— В то время, как все подразделения из благородных господ, черт их подери, остались дома, удобно устроившись в столице. Живут, как цари.

Велисарий расхохотался.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Последние, кого бы я хотел видеть в своей армии, — это свора аристократов.

Он уныло покачал головой.

— Боже, вы только подумайте об этом! Ни один катафракт в тех подразделениях не может передвигаться без помощи двенадцати слуг и личных багажных повозок. Тогда я считал бы себя счастливым, если бы мы проходили по пять миль в день.

Он очень одобрительно посмотрел на солдат, пристроившихся вокруг него.

— Я сказал Ситтасу, что мне нужно самое лучшее боеспособное подразделение. Боеспособное! Мы очень жарко спорили с ним. Ссорились. Естественно, он пытался всучить мне самые бесполезные подразделения, которые способны только участвовать в парадах. Но я отказался. «Бойцы, — сказал я ему. — Бойцы, Ситтас. Никто другой мне не нужен».

Греки чуть-чуть выпятили грудь вперед. Подняли головы.

Велисарий осушил кубок. Протянул, чтобы его снова наполнили.

— Прекратите думать об этих подразделениях, об этих снобах, наслаждающихся жизнью в Константинополе. Не пройдет и года, как вы получите достаточно трофеев, чтобы смеяться над ними. Не говоря уже про славное имя и благодарность Рима.

Солдаты смотрели на него с готовностью. Глаза горели.

— Трофеи? — переспросил один. — Вы думаете? Мы слышали… — Он замолчал, Заговорил Агафий:

— Мы слышали, ты с неодобрением относишься к трофеям. — Глаза Велисария округлились,

— Где это вы такое услышали? Только не от сирийских солдат. Эти парни вернулись из Миндуса с таким количеством трофеев, что не знали, куда их девать. И вы, конечно, не могли слышать это от фракийских катафрактов.

Греки обменялись взглядами. Внезапно Кирилл расхохотался.

— Мы слышали это от других гарнизонов. В Константинополе. Они говорили: Велисарий очень сурово относится к тем, кто хочет наслаждаться сбором богатств во время кампании.

Улыбка исчезла с лица Велисария.

— Это не трофеи. Это грабеж. Они правильно вам сказали. Я не терплю грабежа местного населения во время похода.

Он очень сильно нахмурился.

— Я не потерплю грабежа и насилия в отношении местного населения. И не потерплю неподчинения. Я никогда этого не допускал и не потерплю в дальнейшем. Не сомневайтесь в этом. Наказание за грабеж в моей армии — пятьдесят ударов кнутом. Того, кто насилует и убивает, я казню. В случае второго нарушения в том же подразделении командующий этим подразделением сам ложится под кнут. Или его вешают.

Он осушил кубок. И снова протянул его. Кубок тут же наполнили. Он его осушил. Снова протянул. Солдаты внимательно смотрели на кубок и на полководца. Всем казалось, что вино на него никак не действует. Несмотря на выпитое при них количество.

— Не сомневайтесь, — тихо, но очень твердо сказал Велисарий. — Если вы не можете жить по этим правилам…

Он кивнул в сторону дороги на Константинополь.

— …то вам лучше сразу же отправиться за этой пятеркой в ваши уютные казармы в Константинополе.

Он снова осушил кубок. И протянул. Пока кубок наполняли, Велисарий небрежно заметил:

— Благородные господа из Константинополя не все правильно поняли, поскольку эти высокомерные аристократы на самом деле не знают, что такое кампания. Когда они последний раз участвовали в войне?

Собравшиеся рассмеялись.

— Кампания, друзья мои, — это когда вы отправляетесь для того, чтобы крушить врага. И делаете это. После того как с врагов покончено — а это называется: выиграть войну — трофеи не представляют проблемы. Но мы не говорим о воровстве. Воровство — это когда воин крадет серебряное блюдо в крестьянской хижине, — с упреком добавил он. — Единственное серебряное блюдо, которое есть у крестьянина. Если оно вообще у него есть. Или его куриц. Трофеи — это богатство империи, отдаваемое завоевателям. — Он поднял кубок и махнул им на восток.

— В мире нет империи богаче, чем империя малва. И они также любят путешествовать с комфортом. Поверьте мне. Когда я был в Ранапуре, император малва воздвиг для себя шатер почти такой же величины, как Большой дворец в Константинополе. И вы не поверите, чем он его заполнил! Один только трон — он его называл «передвижной» — был сделан из чистого…

Велисарий говорил еще минут десять. Половину этого времени он развлекал собравшихся рассказами о богатствах малва, причем говорил об этих богатствах с удивлением и благоговением — от их количества. Другую половину времени он рассказывал о нерадивости и трусости малва, с упреками и пренебрежением.

Это не было чистой ложью. Но это и не было абсолютной правдой.

К окончанию речи Велисарий осушил еще одну амфору вина. Его слушатели тоже выпили достаточно.

Он посмотрел на солнце. Зевнул.

— А, черт побери. В любом случае уже слишком поздно трогаться в путь.

Он встал.

— Секундочку, ребята. Мне нужно отдать приказ. Затем мы уже сможем по-настоящему выпить.

Воины смотрели на него с открытыми ртами. Полководец не только стоял прямо, причем с явной легкостью, но даже не шатался.

Велисарий пошел к Валентину и Анастасию. Его катафракты оставались сидеть в седле и пролили уже реки пота под палящим солнцем. Они с негодованием смотрели на войска Константинополя.

— Передайте Маврикию: мы отдохнем оставшуюся часть дня! — крикнул он им. — Продолжим путь завтра утром.

Велисарий стал отворачиваться, затем, словно его посетила какая-то счастливая мысль, добавил:

— И скажите моим слугам: пусть принесут вина! Побольше, чтобы нам всем хватило. Хорошего качества, слышите? Мне для Этих людей ничего не жалко.

К тому времени, как появились слуги, ведущие нескольких мулов, нагруженных большими амфорами, в лагере константинопольских войск царило веселое оживление. Все праздновали. Рядом с полководцем собралась большая толпа. Десятки простых солдат, да даже сотни, если считать тех, кто стоял по краям, собрались вокруг офицеров, оказавшихся ближе всего к полководцу.

Когда солнце село, Велисарий приказал снять навес, чтобы все солдаты могли его лучше слышать. После этого продолжал выступать.

Конечно, рассказывал о богатствах малва с одной стороны и военной некомпетентности с другой. Но среди этих мелодий были умело вставлены и другие. Вплетены в канву. Он говорил о большой численности войск малва, которых могут победить только дисциплинированные войска, хорошо знающие свое дело. Он говорил о доблести их персидских союзников и необходимости ни в коем случае не оскорблять их своим отношением, поведением и высказываниями. Он говорил и о себе, как о полководце. У него широкая душа, но когда необходимо, он может быть жестоким.

Но больше всего на протяжении вечера Велисарий говорил о Риме. Риме и тысяче лет его славы. Риме, который часто проигрывал сражения, но редко проигрывал войны. Риме, диком и жестоком, когда требовалось, но в конце концов, империи, подчиняющейся законам. Риме, чей император (тут войска внезапно вспомнили, и не без благоговения, что приятный человек, с которым они пьют, на самом-то деле еще и является отцом малолетнего императора) правит только с согласия тех, кем правит. В особенности это касается тех достойных и доблестных людей, чья кровь и смелость создали и укрепили Рим, и благодаря которым он остается в безопасности и нерушимости на протяжении столетий.

Речь шла о тех людях, с которыми полководец пил вино.

Он осушил последний кубок.

— Пожалуй, мне на сегодня достаточно, — объявил он. Поднялся на ноги — медленно, осторожно, но не шатаясь, и посмотрел на коня. — Черт побери, — пробормотал. — Ехать слишком далеко.

Он повернулся к Агафию.

— С твоего разрешения, хилиарх, я хотел бы сегодня переночевать здесь.

Глаза Агафия округлились. Он сам встал, шатаясь довольно сильно, и огляделся вокруг. Он был одновременно удивлен и немного смущен.

— У нас в общем-то нет… — Велисарий небрежно махнул рукой.

— Одеяло сойдет. Во время кампаний мне часто приходилось использовать седло вместо подушки.

Двое декархов быстро поднялись и отправились искать лучшее одеяло, имевшееся в лагере.

Пока они этим занимались, Велисарий расправил плечи и громко объявил:

— Если вы хотите о чем-то попросить, просите сейчас. Я удовлетворю просьбу, если это в моей власти.

Мгновение люди колебались. Затем один гектонтарх откашлялся.

— Дело в том… я имею в виду тех, кого твои фракийцы тянут рядом с нами. О трупах.

По толпе пробежала волна. В отношении было немного возмущения, даже немного злобы, но ярость отсутствовала.

— Эти парни были не самыми лучшими из нас, — очень твердо заявил Агафий. — Мы все это знали. Не в первый раз так поступили. Тем не менее…

— Все равно не надо их так таскать! — крикнул кто-то.

— Не в этом дело! — рявкнул другой голос. — Они были мерзкими ублюдками. И вы все это знаете!

Снова заговорил тот, кто начал первым.

— Таскайте их сколько хотите, полководец. Только не надо таскать их рядом с нами. Это… неправильно.

Теперь бормотание толпы больше напоминало ворчание. Велисарий кивнул.

— Вполне справедливо. Я прикажу, чтобы их похоронили завтра утром. По-христиански, если мне, конечно, удастся отыскать священника.

Стоящий рядом солдат фыркнул.

— Им, пожалуй, это не поможет. Сатана уже давно положил на них глаз.

По лагерю прокатилась волна смеха.

Велисарий сам улыбнулся, однако покачал головой.

— Это решать Господу, не нам. Они в любом случае будут похоронены по-христиански.

Он сделал паузу, затем снова заговорил. Его мощный голос разносился по всему лагерю, хотя, казалось, он не прилагал к этому особых усилий. Все его внимательно слушали.

— Больше подобное не повторится.

Он не угрожал. Сотни слушавших его солдат обратили внимание, что он им не угрожает, и оценили это. Они также поняли и оценили теперь, что их полководец вообще не склонен угрожать.

Но если потребуется сделать армию такой, как ему нужно, его армией, то он заставит половину тащить за собой трупы второй половины. И не станет долго задумываться перед тем, как отдать приказ.

— Да! — прокричало множество глоток.

— Меня зовут Велисарий, и я — ваш командир.

— Да! — прокричали все.

На следующее утро, вскоре после того, как армия снова сдвинулась с места, от персидской армии, ушедшей вперед, прибыл курьер. Курьера отправил Куруш, чтобы тот выяснил — очень ненавязчиво, не задавая прямых вопросов, — положение дел в римской армии.

Велисарий курьера не встретил. Он в этот день ехал рядом с константинопольскими войсками. Но Маврикий сообщил персу о последнем развитии событий.

После того как курьер в тот вечер вернулся в шатер Куруша и пересказал услышанное, молодой перс с трудом сдерживался, пока не ушел курьер.

После того как они остались в шатре вдвоем с дядей, Куруш взорвался.

— Не могу поверить! — прошипел он. — Этот человек — просто сумасшедший. Он решает проблему неподчинения, снимая с должности офицеров? А затем повышает в должности тех, кто отказывался подчиняться? А потом целый вечер с ними пьянствует, словно…

— Напомни-ка мне, племянник, — холодно перебил его Баресманас. — Кажется, я подзабыл. Кто из нас выиграл сражение под Миндусом?

Куруш резко замолчал.

В тот же вечер новый хилиарх константинопольских войск прибыл на свое первое рабочее совещание в римский лагерь. Он привел с собой вновь назначенных трибунов, одним из которых был Кирилл, и двух гектонтархов. Во время последующего совещания командного состава греки чувствовали себя несколько неуютно и держались в сторонке. В тот вечер они не участвовали в обсуждении. Но слушали внимательно, и их поразили четыре вещи.

Во-первых, обсуждение шло живо, свободно и все были расслаблены. Велисарий явно не возражал против того, чтобы его подчиненные открыто высказывали свое мнение, в отличие от большинства римских полководцев, с которыми им доводилось сталкиваться ранее.

Во-вторых, после того как все выскажутся, окончательное решение всегда принимал полководец. Четкое решение, четко сформулированное, и ясно указывал способы достижения цели. Это резко отличалось от туманных приказов, которые отдавали командиры, с которыми грекам приходилось иметь дело раньше. Те командиры ставили своих подчиненных в незавидное положение, а потом еще и обвиняли, если что-то пошло не так.

В-третьих, никто не вел себя враждебно по отношению к ним. Даже фракийские катафракты.

На самом деле командующий букеллариями Велисария по имени Маврикий выделил их после совещания и пригласил выпить вина. Двое командующих сирийской армией, Бузес и Кутзес, быстро к ним присоединились.

После того как несколько кубков было выпито, Агафий уныло покачал головой.

— Не могу понять, но мне кажется, что нас каким-то образом надули, — пробормотал он.

— От нас сочувствия не жди, — рыгнул Кутзес.

— Определенно нет! — весело согласился брат. Бузес склонился вперед и наполнил кубок Агафия. — По крайней мере тебя надули так, что ты оказался в армии, — пробормотал он.

Агафий уставился на него слегка мутными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— Не обращай внимания, — сказал Маврикий. Опытный ветеран протянул собственный кубок. — Думаю, пора провести рекогносцировку еще одной амфоры, Бузес. Не будешь ли так любезен принести нам еще одну?

И это было четвертым, что в тот вечер поразило людей из армии Константинополя.

Странное, совершенно особенное чувство юмора фракийцев. Да, шутка с рекогносцировкой амфоры получилась неплохая, но почему все так хохотали, шлепая себя по ляжкам?