Дрозд ЕвгенийСемь с половиной минут

Евгений ДРОЗД

СЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ МИНУТ

1

Сюрпризы начались в проходной. В ней не оказалось никаких бабусь в форменных фуражках и кителях ВОХР и вообще никого не оказалось. Одна электроника и автоматически запирающаяся вертушка. Квакающий голос вокодера предложил Холмскому приложить удостоверение в раскрытом виде к экрану считывающего устройства. Через секунду тот же голос - сообщил, что удостоверение в порядке, что его, младшего следователя А.И.Холмского, ждут и что ему, Холмскому, надлежит идти к административному корпусу, не сворачивая с красной дорожки номер один, а по выходе с завода оставить в проходной пропуск, дающий ему право на беспрепятственное передвижение по территории завода. Тут же в лоток выпал пластиковый прямоугольник. Пропуск.

Холмский сунул его в карман и, перешагнув порог проходной вступил на территорию завода N_2 ПО "РОБОТОТЕХНИКА". От проходной по пустынному двору веером расходились дорожки, вымощенные плитами всех цветов радуги. Зеленая, например, вела к тридцатидвухэтажной башне вычислительного центра, где сидели математики и куда сходились все информационные каналы, управляющие жизнью "самого безлюдного предприятия в нашем городе", как именовала завод городская пресса. Желтая шла к двадцатичетырехэтажной башне главного склада. Там людей, по слухам, вовсе не было - одни роботы. Несколько дорожек тянулись к бетонным, крытым гофрированным алюминием параллелепипедам - подсобным складам и сборочным цехам.

Башня административного корпуса была самой маленькой - 18 этажей. К ней вела красная дорожка номер один, по которой и двинулся Холмский. Он шел неровным шагом, вертел головой по сторонам, стараясь как-то организовать свои впечатления. Он внимательно оглядывал испещренный разноцветными дорожками двор, сверкающие стеклом, черной керамикой и легированным дюралем башни, трехметровый забор, сотворенный из этого же легированного дюраля. Здесь не было ничего лишнего, ничего энтропийного, расхлябанного или захламленного. Строгая геометричность, математически выверенная гармония. И даже небо над заводом соответствовало - чистая синева, ни облачка. Завод занимал небольшую площадь; основным пространственным измерением здесь была вертикаль. За сверкающим забором старые пирамидальные тополя тоже тянулись ввысь, но до башен завода им было далеко.

"Все-таки слишком много стекла и металла, - подумал Холмский. - Глаза слепит".

Действительно, июньское солнце стояло уже достаточно высоко и отражаясь и преломляясь вовсю сверкало в каждой складке гофрированного алюминия, на каждой панели и на каждом элементе стальных конструкций. Из-за этого блеска следователь не заметил приближающийся электрокар и угодил бы под него, если бы электрокар вовремя не притормозил. Послышался мягкий жужжащий сигнал и Холмский, вздрогнув, отступил назад, давая дорогу. Электрокар плавно тронулся и Холмский еще раз вздрогнул, разглядев его водителя. Двухметровый робот, слегка повернув круглую вороненую голову, от которой отблескивало солнце, равнодушно скользнул по Холмскому всеми тремя объективами-фотоперсепторами и через секунду уже снова смотрел прямо перед собой. На площадке электрокара тремя аккуратными рядами лежали двенадцать точно таких же круглых, вороненых, трехглазых голов. Следователь не отрываясь глядел электрокару вслед. Тележка доехала до ворот сборочного цеха, створки ворот бесшумно отошли в сторону, пропустили ее и так же бесшумно стали на место. Холмский встрепенулся, сгоняя оцепенение, и ускоренным шагом двинулся к административному корпусу.

2

Кабинет начальника главного сборочного цеха находился на восьмом этаже. Добираясь до него, следователь ни в холле, ни в лифте, ни в коридоре не встретил ни единой живой души. Секретарь у начальника тоже был электронный.

Начальник цеха ожидал Холмского. После церемонии взаимного представления и ритуала рукопожатия, он предложил следователю сесть, а сам наполнил две чашечки только-только поспевшим кофе из кабинетной экспресс-кофеварки. Вручив Холмскому его дозу, он уселся сам. Несколько секунд они в молчании размешивали дымящийся напиток ложечками для скорейшего остывания. Оба пили кофе без сахара.

- Итак, - сказал начальник, - я к вашим услугам. Цель вашего визита мне известна. Вы, конечно же, по поводу этого позавчерашнего... гм... инцидента в главном сборочном?

- Да, - ответил следователь, - вопрос стоит так - убийство или несчастный случай?

Начальник цеха внимательно посмотрел на Холмского.

- Даже так? Убийство! Существует, значит, и такая версия?

- К сожалению, да. Путаные показания Морозова, противоречащие показаниям других свидетелей, вынуждают нас не отвергать и такой возможности. Так что нам сейчас важны все, даже самые мелкие обстоятельства. Я жду от вас подробного рассказа.

- Что ж, извольте. Но сразу предупреждаю - видел я очень немного.

- Вот и расскажите все, что видели. Секундочку, я включу диктофон...

Начальник цеха поставил на стол пустую чашку.

- Ну, хорошо. Позавчера, в пятнадцать тридцать семь с секундами из главного сборочного цеха поступил сигнал о замедлении реакции сборочного манипулятора РСМ 80Ц 36.11. Как вам должно быть известно, весь завод и все происходящее на его территории управляется мультипроцессорной вычислительной системой. Система выдала диагноз - речь шла о мелкой неисправности - и для ее устранения в сборочный цех были посланы дежурные техники-наладчики - Михаил Лихачев и Вячеслав Агинский. В пятнадцать сорок шесть Лихачев приступил к осмотру манипулятора.

- Простите, - перебил начальника Холмский, - откуда такое точное время?

- Видите ли, у нас конвейер. Счет идет даже не на секунды, а на миллисекунды. Замедление реакции манипулятора, о котором шла речь, и составляло доли секунды, тем не менее система выдала сигнал тревоги. Накопление ошибки со временем привело бы к браку и к тому, что сбился бы с ритма весь конвейер. Система ведет учет всех сбоев оборудования и аварийных ситуаций. Все это заносится в системный журнал, на магнитную ленту. Если вам нужен будет хронометраж с точностью до миллисекунды, то вы сможете получить распечатку нужной страницы журнала.

- Но ведь так регистрируются только внутренние события системы сбои, прерывания. Внешние дела, типа какое время потратили техники, чтобы перейти из административного корпуса в сборочный цех, системой не регистрируются. Не так ли?

- Верно. Хотя, например, момент, когда Агинский переключил конвейер на использование альтернативного манипулятора, а Лихачев отключил основное устройство, в журнале зарегистрирован.

- У вас все устройства дублируются?

- Конечно. В случае поломки конвейер не останавливается - операцию выполняет альтернативное устройство. Что же касается передвижения техников...

Начальник цеха указал на стоящий рядом с его письменным столом электронный блок с двумя экранами - дисплеем и телевизором. Между экранами светился зеленоватым цветом циферблат на жидких кристаллах. Часы.

- Во всех ключевых точках всех складов и цехов установлены передающие телекамеры. С их помощью мы визуально прослеживаем технологический процесс. Ну и, как видите, в телевизор встроены часы. Такие телевизоры есть в каждой комнате, где сидят люди. Кроме того, электронные часы есть в каждом помещении. Как правило, они размещены над дверью. Все часы на заводе синхронизированы и показывают одно и то же время. Мы тут, знаете ли, все слегка помешаны на точном времени.

Итак, Лихачев появился у манипулятора и приступил к его осмотру в пятнадцать сорок шесть. За полминуты до этого система восприняла сигнал о переключении устройств - выполнение операции перешло от основного манипулятора к запасному.

- Ну хорошо - переключение зарегистрировала система, но как вы узнали, что Лихачев в пятнадцать сорок шесть приступил к осмотру, если манипулятор был уже отключен?

- А я разве не сказал? Я наблюдал за ним по телевизору.

- Ясно. Агинский тоже показывался в кадре?

- Нет. Агинский находился у стойки управления. Это в самом начале цеха, рядом со входом. Тот участок перекрывается другой камерой.

Да... Так вот, Лихачев возился у манипулятора, а в пятнадцать сорок восемь в кадре появился Николай Морозов. Он тяжело дышал и на лице его было странное выражение. Он несколько секунд молча глядел на Лихачева каким-то безумным взглядом и наконец задал ему странный вопрос: "Ты еще жив?!" или просто: "Ты жив?!" - я не помню точной формулировки.

- Камеры передают не только изображение, но и звук?

- Да, конечно. Техник в любую минуту может обратиться к дежурному инженеру, чтобы затребовать помощь, консультацию или запчасти...

Так вот, Лихачев оторвался от своего занятия, удивленно посмотрел на Морозова и спросил: "Ты чего?". Тот пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и пятясь вышел из поля зрения камеры. Лихачев посмотрел ему в след, покачал головой и вернулся к ремонту.

Меня заинтересовало странное поведение Морозова и, кроме того, его присутствие в цехе не было вызвано никакой необходимостью, а следовательно, было нарушением внутреннего распорядка...

- То есть, в цех его никто не посылал и не вызывал?

- Совершенно верно. Словом, чтобы расспросить Морозова, что он делает в цеху, я переключил свой телевизор на камеру, стоящую у входа. На экране появились Морозов и Агинский, но, к сожалению, у этой камеры барахлит звуковой канал, и я не мог с ними связаться и не слышал, о чем они говорили. Я только увидел, что Морозов, указывая на дверь что-то говорит Агинскому, тот смотрит на него недоверчиво, потом что-то отвечает и выбегает из цеха. Морозов поворачивается и двигаясь в направлении Лихачева выходит из поля зрения камеры.

Я снова переключил приемник на камеру, стоящую на участке Лихачева. Лихачев продолжал возиться с манипулятором, а Морозов в кадре еще не появился. Я ждал, когда он войдет в поле зрения, чтобы спросить наконец, что он тут делает. Когда Морозов появился на экране, я уже раскрыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел. Экран вдруг осветился яркой вспышкой, а потом с минуту по экрану бежали полосы.

- Вы засекли время вспышки?

- Нет, но я посмотрел на часы, когда изображение восстановилось - они показывали пятнадцать пятьдесят четыре.

- А что вы увидели на экране?

- Увидел, что Лихачев с пробитой головой лежит в луже крови, а Морозов стоит нагнувшись над ним с разводным ключом в руке. На мой окрик он не реагировал. Ну, я поднял тревогу, вызвал милицию, скорую помощь, а сам рванулся в цех. Лифт был занят, и вниз я бежал по лестнице. В холле столкнулся с начальником смены, выбегавшим из лифта - он тоже видел все по телевизору. Вместе с ним мы помчались в цех. Тут же подоспели несколько дежурных техников.

Когда мы прибежали к месту происшествия, Лихачев был уже мертв. Морозов никакого сопротивления не оказывал и попыток убежать не делая, только бормотал что-то невнятное. Понять его было невозможно. Он был бледен и глаза его были расширены и тоже какие-то белые. Ну вот, собственно и все. Потом подоспела милиция, "скорая"... Остальное вы и сами знаете.

- А Агинский? Где он был во время тревоги?

- Агинский, когда мы выскочили из административного корпуса, находился во дворе. У меня не было времени вглядываться, но, кажется, когда мы пробегали мимо него, он смотрел на нас с испугом. А потом сам бросился за нами. В цех он вбежал сразу же после нас. Когда мы схватили Морозова, именно он вырвал у него из него разводной ключ. Кстати, рана на голове Лихачева была нанесена этим ключом?

- Да, экспертиза это подтвердила.

Начальник цеха нахмурился и покачал головой.

Молчание нарушил следователь.

- Что вы можете сказать о взаимоотношениях всей этой троицы: Лихачев - Морозов - Агинский?

- Ну - что... знаю, что все трое были друзьями, учились на одном курсе вечернего отделения университета. Жили в одной комнате общежития. Самые тесные у них били взаимоотношения.

- Так они еще и студенты?

- Да. На нашем заводе восемьдесят процентов личного состава - это итээры, люди с высшим образованием. Остальные же имеют среднее специальное образование и большинство из них учится на вечернем или заочном.

- И на каком же факультете обучалась наша троица? На радиофизике или прикладной математике?

- Как ни странно, на факультете философии. Впрочем, у нас многие почему-то идут в гуманитарные ВУЗы и факультеты. Особенно в последние годы...

- Значит, никаких, по крайней мере, явных, мотивов к убийству у Морозова не было?

- Да какие там мотивы! Откуда?! Да и вообще - разве так убивают? Среди беда дня, ни с того, ни с сего, зная, что за тобой наблюдают телекамеры... А с другой стороны - я сам видел, собственными глазами...

- Ну, то, что вы видели своими глазами совершенно не обязательно должно интерпретироваться как убийство...

- А что же? Ведь улики... ключ в руке, странное поведение... Существует другое объяснение?

Он смотрел на следователя с надеждой.

- Ну, например, Морозов объясняет это...

- Да, да! - энергично закивал годовой начальник цеха. - Морозов! Что сам-то Морозов говорит?

- Он говорит, что в цех залетела шаровая молния, взорвалась и отброшенный взрывом ключ попал Лихачеву в голову и убил наповал. А как ключ у него в руке оказался - не помнит. Говорит - все в тот миг помутилось, был как в трансе...

Начальник нахмурился.

- Молния? Я не видел никакой... Хотя - та вспышка на экране, а потом помехи...

Он оживился.

- Да, да! Это вполне возможно. Ведь в тот день - вы помните? - была сильнейшая гроза, она разразилась примерно через час после событий, но приближение ее уже тогда чувствовалось. Парило так, знаете, душно было. У меня в тот день давление поднялось... Так что это вполне разумное объяснение...

- Да, но к сожалению, эта версия не объясняет странного поведения самого Морозова - зачем он прибежал в цех, что означает его фраза, адресованная Лихачеву: "Ты еще жив?!" или "Ты жив?!"... И вдобавок к этому в показаниях Морозова есть один пункт, который совершенно уже ни во что не вписывается. Так что пока еще ничего не ясно.

Начальник сник.

- Да, верно, - пробурчал он. - В цехе Морозову делать было нечего. Получается, что он как будто бы заранее все знал. Если и не убил, то подстроил... Да... Странно...

- Ну хорошо, - сказал следователь, - вы говорите, что начальник смены тоже наблюдал по телевизору все происшествие?

- Да-да.

- Я могу с ним встретиться?

- Да, он сидит этажом ниже. Комната семьсот восемь. Первая цифра означает этаж...

- Ясно. И еще я хочу побеседовать с Агинским.

- А вот это, к сожалению, невозможно. Он поехал в родное село Лихачева - сопровождать тело покойного.

- Как же так?! Он ведь главный свидетель! Вас же предупреждали!

Смущенный начальник стал оправдываться.

- Да понимаете - так уж вышло. Родители настояли, чтобы сына похоронили на родине. Хоронить надо поскорее - вон жара какая стоит. Ну и кто-то же должен от завода поехать. Кому же, как не ближайшему другу?.. Вот он и поехал... Будет дня через два-три. Пока там похороны, то, да се...

Холмский с досадой помотал головой.

- Скверно... Ну, ладно, скажите - в их смене был еще кто-нибудь?

- Да. Четвертым был начальник Федор Ступов.

- Тоже друг и сокурсник?

- Нет, он нигде не учится и с троицей, насколько я знаю, находится в чисто деловых отношениях.

- Я могу его видеть?

- Да, он сейчас дежурит. Их комната находится в нашем же корпусе, на первом этаже. Двери ее выходят в холл. Комната N_101.

Холмский выключил диктофон, поблагодарил начальника цеха за беседу и, пообещав прислать копию протокола показаний для ознакомления и подписи, распрощался.

3

Начальник смены ничего нового Холмскому не сообщил. Он только подтвердил хронометраж событий, данный начальником цеха и показал, что Агинский действительно находился во двор, когда они с начальником цеха выбежали из корпуса. Начальник смены тоже наблюдал за действиями Лихачева по телевизору, но камеры, в отличие от начальника цеха, не переключал. Следовательно, видел меньше того. Холмский не стал здесь задерживаться и спустился в холл первого этажа.

4

В 101 комнате было накурено. Четыре дежурных техника-наладчика сидели за длинным столом и забивали козла. Слышались подобающие моменту реплики. Когда Холмский вошел в помещение все четверо застыли с костяшками в ладонях и вопросительно глядели на него.

- Я - следователь Холмский, - представился следователь, демонстрируя удостоверение, как бы предъявляя контролеру проездной билет. - Мне нужен наладчик Федор Ступов.

Невысокий, но крепкий и широкоплечий парень с треском припечатал костяшки к поверхности стола и поднялся навстречу Холмскому.

- Ну, я Ступов.

- Очень приятно. Здесь есть место, где можно побеседовать в спокойной обстановке?

- Айда в раздевалку. Там тоже стол и стулья есть. - И, повернувшись к партнерам, добавил: - Давайте без меня, ребята.

Они прошли в раздевалку и устроились за изрезанным и разрисованным столом. Следователь поставил на стол диктофон, включил его и приступил к опросу свидетеля.

- Я прошу вас подробно рассказать о всех событиях того дня.

Федор почесал в затылке.

- Ну чего... Значит, в тот день мы дежурили тоже вчетвером. Сидели, козла забивали...

- Это вы каждый день так работаете?

- Так нам за то и платят, чтобы мы бездельничали, а машины бы вкалывали. А если наоборот - машины стоят, а мы пашем, то это уже плохо.

- А... ясно. Так что - вы целый день так и играете в домино?

- Нет, иногда в дурака режемся, или тыщу расписываем. А вообще я с теми тремя дежурить не люблю. Они поиграют немного, а потом или спорить начинают иди книги свои читают. Надоедает им играть...

Ну вот, режемся мы в козла, а тут вызов - замедление реакции и тэ-дэ. По вызову пошли в цех Славка и Мишка... то есть, это, Агинский и Лихачев. Я стал костяшки собирать, а Колька... Морозов, значит, врубил телевизор и стал смотреть, как они там управляются.

- Это он по собственной инициативе или так положено?

- Что? А... да, так положено - если помощь понадобится или еще чего.

- А вы тоже смотрели на экран?

- Так я ж сказал, что костяшки собирал. Вы же в комнате были, сами видели, как ящик стоит... На меня как раз задняя панель глядела.

- Ну а дальше?

- А дальше так - дело-то перед самой грозой было, жара, духота, а кондер не пашет.

- Кондер?

- Ну да, кондиционер. Ну мы, значит, и пораскрывали все окна и двери, чтобы сквозняк был. Сквозняком ее к нам и затянуло. Через окошко.

- Кого ее?

- Ну, молнию. Шаровую.

- Затянуло, и что?

- Влетела она через окошко и пошла по комнате, медленно так, и прямо к телеку... Я так и приторчал на месте. Ну, думаю, щас как трахнет! А она ничего - мимо телека медленно пролетела, немного повисела у хвоста кинескопа и дальше пошла, тоже медленно. А тут Колька... то есть Морозов как заорет: "Мишка!" - и бросился в дверь...

- Вы не заметили время, когда это произошло?

- Чего ж не заметить - над дверью часы висят - как сейчас помню пятнадцать сорок пять на циферблате было. А Колька, главное, на молнию ноль внимания и в дверь, дурак, выбежал.

- А почему дурак?

- Так ведь она на него броситься могла!

- Молния?

- Ну да - они же такие, эти шаровые.

- Ну хорошо, а дальше?

- А дальше Колька убежал. Молния медленно так по комнате прошлась, вроде вынюхивая что-то, ну совсем как мент участковый, и тоже в дверь шасть... А я сижу и не шевелюсь - вдруг вернется? Думаю, что надо бы телек вырубить и тоже страшно... Ну, а потом слышу - шум, крики. Зашевелился, в холл вышел, смотрю - начальники наши бегут, я за ними. Думаю - пожар, потом гляжу - в сборочный чешут. Я тоже. Во дворе Славка Агинский - глаза выпялил, мы мимо, к цеху, он за нами. Еще ребята подоспели... Ну, в цехе...

- Достаточно, дальше я знаю. Как по-вашему - чем был вызван этот возглас Морозова, когда он бросился к выходу?

- А я почем знаю? В телек он пялился. Я сначала подумал, что может Мишка там чего наколбасил, а сейчас и не знаю.

- А вы на экран так ни разу и не посмотрели?

- Нет. Сначала занят был, а после молнии я к телеку и подойти боялся - опасно! У нас в селе, лет десять назад телку во время грозы убило, а вот у соседей...

- Да-да. Гроза дело такое... А сколько времени прошло с момента, как Морозов выскочил из комнаты до того, как вы сами выбежали во двор?

- Не засек. Минуты три-четыре, может пять...

- Ясно. А что вы можете сказать о взаимоотношениях Морозова и Лихачева? Были между ними какие-нибудь ссоры?

- Ссоры? Да нет. Спорили они часто, даже ругались - все из-за этой своей философии. Так ведь из-за этого не убивают.

- То есть, вы считаете, что у Морозова не было никаких поводов, чтобы убить Лихачева?

- А я знаю? В душу ему не залезешь. Вы у Агинского Славки порасспрашивайте, он с ними компанию водил.

Следователь понял, что из Ступова больше ничего существенного не выжмешь и завершил разговор стереотипной фразой насчет присылки копии протокола.

Когда он выходил из комнаты 101, за его спиной царило молчание и на затылке он ощущал давление взглядов четырех пар глаз.

5

Следователь вышел в холл, но покидать его не спешил, хотя на территории завода делать ему было уже нечего. В глубокой задумчивости стоял он в центре зала и пытался систематизировать и увязать полученную информацию.

И, откровенно говоря, что-то ни черта не складывалось и не увязывалось у младшего следователя Александра Холмского, которого в детстве дразнили не иначе как Шурик Холме, что возможно, и предопределило его дальнейший жизненный путь и выбор профессии.

Вроде обстоятельства дела ясны настолько, что ясней и быть не мажет. Все на виду, все запротоколировано и захронометрировано. Все действия участников драмы можно восстановить с точностью чуть ли не до секунды. Но от этого сами действия понятней не становятся.

Что побудило Морозова сорваться с места и броситься в цех? Сам он на допросе показал, что как раз в тот момент, когда залетевшая в комнату шаровая молния зашла за телевизор, на экране он увидел лежащего в крови Лихачева и кого-то склонившегося над ним. Кто это был, он не узнал, так как толком не успел рассмотреть, но ясно, что кто-то знакомый, с завода. Увиденное на экране и заставило его побежать в цех.

Следователь попросил его напрячь память и вспомнить, кто склонился над телом Лихачева. Морозов, заявил, что знает только, что кто-то хорошо знакомый, а кто - вспомнить не может.

На вопрос, как он может объяснить, что глядя на экран телевизора в одно и то же время с начальником цеха и начальником смены, он видел совершенно не то, что видели они, Морозов лишь буркнул что-то невнятное и погрузился в молчание, из которого следователю не удалось его вывести.

Все это наводило на подозрения. Не получалось логичной, цельной картинки из показаний разных свидетелей. Никак не получалось...

- Гражданин следователь... - послышался вкрадчивый, тихий голос.

Холмский вздрогнул и обернулся.

Перед ним стоял один из давешних доминошных партнеров Федора Ступова. Это был человек совершенно неприметной наружности, какой-то немного скособоченный и как бы пришибленный. Говорил он тихо, почти шепотом и в течение всего разговора ни разу не посмотрел следователю в глаза. Кажется, единственной его отличительной приметой была пара стальных коронок на передних зубах.

- ...я извиняюсь, гражданин следователь, - продолжал человек, - вот вы тут у Ступова про Морозова с Лихачевым выспрашивали, так Федька про них ничего и не знает. А вот мне кое-что известно...

- Хорошо, - сказал Холмский, - идемте, я запишу ваши показания. Как ваша фамилия?

Незнакомец в ужасе замахал руками.

- Нет-нет, гражданин следователь, я так... сугубо, так сказать, неофициально... Если уж Морозов Лихачева пришил, то Агинский, дружок его, если разнюхает, что я показания дал, ни перед какой мокрухой не остановится.

- Вы что же считаете, что Лихачева убил Морозов?

- А кто же еще? Спекули они, гражданин следователь, фарцовщики. Одна банда.

- У вас есть основания так говорить?

- Конечно же есть, гражданин следователь! Вот сами посудите - сижу я в столовке, обедаю, а за соседним столиком Лихачев с Морозовым, и между собой, так, вполголоса - бу-бу-бу - ля-ля-ля... Мне, конечно, до феньки, да ведь уши не глаза - в сторону отведешь, а все равно слышишь...

- Ну и что же вы услышали?

- Так я ж и рассказываю - Лихачев, значит, Морозову говорит, спекуляция, мод, опасно, сесть можно, следствие, то да се... А тот ему в ответ - не боись, посылки в тюрягу слать буду, в места заключения, значит... И долго так ругались, сначала вполголоса, а потом уже и на крик перешли, да все непонятно, все по-блатному, по фене, а потом видят - и рядом сижу, ну и смолкли. Я, конечно, вида не подал; мол, обедаю, шницель рубаю, ничего не вижу, ничего не слышу, о своем мечтаю. Ну, они на меня буркалами позыркали и успокоились. Вот и все мои на них подозрения, гражданин следователь. Чего не знаю, того не знаю, врать не буду, а это своими ушами слышал. Так что, спекули они, гражданин следователь, одна шайка. Фарцанули чего-нибудь, а капусту не поделили, ну и пришил один другого... Я пошел, гражданин следователь, всего хорошего.

И странная личность повернулась и быстро зашагала прочь.

- Постойте, - закричал вслед Холмский, - я должен это все официально оформить...

Но личность только замахала руками и нырнула в коридор.

- А черт с ним, - махнул рукой следователь, - лицо его я запомнил, если нужно будет - откопаю.

Он нахмурился.

- Но если все это правда, что он мне тут наплел, то, кажется, дело другой оттенок принимает... Если спекуляция, какие-нибудь махинации, и кому-то, скажем, нужно убрать Лихачева и поставить под удар Морозова... Врубиться, скажем, в канал связи и подать на телевизор, что у техников стоит совсем другое изображение... Да, надо все это обдумать. Скверно, что Агинского нет - самое время его опросить. Придется ждать...

Он решительно зашагал к выходу.

6

Агинский приехал только через день и с самого утра объявился в кабинете следователя. Холмский к этому времени уже выработал стройную концепцию, включающую фальсификацию изображения на телеэкране и спекуляцию драгметаллами и дефицитными деталями. Он был настроен решительно.

- Скажите, - спросил он Агинского, - что вам известно о спекулятивных махинациях, в которых принимали участие Лихачев и Морозов?

Долгие две минуты Агинский глядел на следователя пустым взглядом. Его лицо не выражало совершенно ничего.

Под конец следователю стало как-то неловко и он, опустив глаза, засуетился, без нужды перекладывая на столе какие-то бумаги. Потом робко поднял взор, кашлянул:

- Так что вы можете сказать, по этому... э-э... поводу?

Вячеслав Агинский обрел наконец дар речи:

- К-какие махинации?! Какие спекуляции?!!

Холмский строго посмотрел на него и веско произнес:

- Имеется информация о соучастии пострадавшего Лихачева и подозреваемого Морозова в совместных спекулятивных акциях...

- Какая информация, - перебил Агинский, - что за чушь? Простите, но это кто-то ввел вас в заблуждение. Никогда в жизни ничем таким они не занимались. Спекуляция! Это же надо придумать! Кто это вам сказал?

- Я не имею права называть имени свидетеля, - ответил следователь, подумав про себя: "Тем более, что я его и сам не знаю", - но свидетель показал, что он случайно услышал разговор Морозова и Лихачева, в котором один настаивал на какой-то сделке, а второй говорил, что это опасно, можно попасть под следствие и так далее... Что вы на это скажете?

Агинский недоуменно пожал плечами:

- Ничего не понимаю. Чушь какая-то. Не может этого быть...

С минуту оба молчали. Агинский мучительно тер ладонью лоб. Потом он отнял руку и бросил на следователя быстрый взгляд.

- Скажите, - сказал он, - а этот свидетель - его случайно зовут не Семен Коштак?

Следователь промолчал:

- Нет, я понимаю - имя назвать вы мне не имеете права. Меня интересует - есть у него во рту две стальные фиксы?

В лице следователя что-то невольно дрогнуло, и Агинскому этого было достаточно. Он откинулся на спинку стула и заржал.

- Не вижу ничего смешного, - пробурчал Холмский недовольно.

- Извините. Сейчас... Вы читали Честертона?

- Ну, читал...

- Помните, у него есть рассказ, где человек произносит одну и ту же фразу, а четыре свидетеля утверждают, что он каждый раз говорил другое?

- Помню.

- Все дело было в том, что каждый вкладывал в эту фразу содержание, которое его самого занимало. Здесь такая же картина. Этот самый Семен Коштак в свое время отсидел за спекуляцию, вот он и воспринимает все под определенным углом. Какие фразы он слышал?

- Ну, что-то про спекуляцию, про следствие, про то, что в случае чего Морозов обещал Лихачеву в места заключения слать посылки...

- Все ясно. Скорее всего, дело было так - Морозов с Лихачевым обсуждали свою курсовую, которую они вдвоем пишут... писали... А тема у них такая: "Сравнительный анализ логики Аристотеля и понятийного аппарата шкоды логического позитивизма". В споре они употребляли соответствующую терминологию. Ведь вы не будете отрицать, что слова: "следствие", "посылка", "заключение" - это термины не только юридические и почтовые, но также и логические? А слово "спекуляция" у Гегеля встречается чуть ли не на каждой странице, но к торговле джинсами отношения не имеет. Ну, а Коштак, который сам был и под следствием, и в местах заключения, естественно, воспринял это со своей колокольни. А насчет того, чего он не понял, он решил, что ребята "ботают по фене"... Вы согласны со мной?

Холмский смущенно крякнул. Все его блистательные гипотезы о заговоре крупной банды спекулянтов рухнули. Но он тут же взял себя в руки и принял солидный вид. Хоть и юн был младший следователь Шурик Холмский, а умел подать себя.

- Ну хорошо, - сказал он, - оставим это. Расскажите по порядку, что вы сами наблюдали в тот день.

- Ну что - про то, что нас с Лихачевым направили в сборочный цех из-за сигнала о замедлении реакции манипулятора, вы уже знаете?

- Да. Рассказывайте, что было в цехе.

- В цехе я пошел к стойке управления и переключил манипуляторы, а Лихачев занялся аварийным устройством.

- Во сколько это было?

- Не помню, я не смотрел на часы. Но вы можете получить распечатку системного журнала на магнитной лен...

- Да-да, знаю, знаю. Продолжайте.

- Так вот, Лихачев возился у манипулятора, я находился у стойки, и вдруг в цех врывается Морозов и бежит прямо к Мишке... к Лихачеву. Что они там говорили, я не слышал, но назад он шел с каким-то ошарашенным видом как у человека, который ничего понять не может. Он подошел ко мне и я, естественно, спросил, что он тут забыл. Он ничего сначала не ответил, а потом сказал: "А к нам шаровая молния залетела..." Я никогда в натуре шаровой молнии не видел и стад расспрашивать, что и как, но он думал явно не о том, и, повернувшись, смотрел на Лихачева. Ну, я решил выбежать, поглядеть - может, она еще не исчезла. Я успел пройти полдороги от цеха к административному корпусу, когда действительно увидел молнию - светящийся шар, сантиметров 15 в диаметре. Она вылетела из дверей нашего корпуса и медленно летела по направлению к сборочному цеху. Я застыл на месте и глазел на нее. Она прошла над моей головой, влетела в раскрытый дверной проем сборочного цеха и исчезла из виду.

- Сколько это заняло времени?

- Не знаю. Может быть, минуты две-три.

- А дальше?

- Дальше... Как только молния влетела в цех, меня охватил непонятный страх. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, но не мог двинуться с места, стоял как парализованный - ноги слабые, по лбу холодный пот течет. А через пару минут из нашего корпуса выбегает начальство, выбегают Дежурные техники и мимо меня, к сборочному... Я опомнился - и за ними. Ну, а в цехе уже все кончено - Лихачев мертвый, а Морозов стоит над ним с разводным ключом в руке. Я этот ключ у него из рук и вырвал. Вот, собственно, и все.

- Благодарю вас.

Следователь потер ладонью лоб. Разговор с Агинским, на который он возлагал столько надежд, его разочаровал. Он узнал лишь несколько новых деталей - все они хорошо стыковались с показаниями других свидетелей, но совершенно не объясняли нелепого поведения и нелепых показаний самого Морозова.

Молчание прервал Агинский.

- Скажите, это правда, что Морозова в убийстве обвиняют?

- Ну, пока такого обвинения не выдвинуто, но некоторые странности его поведения и противоречивые показания делают возможным и такое допущение...

- Но это же нелепо! У него не было совершенно никаких причин. Поверьте - я их обоих знаю хорошо и сразу могу сказать - это абсолютно немыслимо!

Холмский не ответил. В голове не было ни единой дельной мысли. Он понимал, что время уходит впустую, что свидетеля пора отпускать, но не мог этого сделать. "Хоть бы одну зацепку", - подумал он.

А вслух сказал:

- Скажите, вы ведь учитесь на философском факультете - чем вы занимаетесь?

- То есть?

- Ну, скажем, темы курсовых у вас совпадают?

- А, это... Нет, Морозов с Лихачевым занимались логикой, а у меня другое направление. А что, это имеет какое-нибудь значение?

- Может быть, может быть, - ответил следователь несколько уклончиво, подумав про себя: "Боже, что за глупости я у него спрашиваю!.."

- В прошлом году я писал курсовую по философским проблемам пространства-времени. А в этом меня заинтересовала другая тема, сейчас я занимаюсь новым синкретизмом.

- Чем?

- Синкретизмом. Был в истории период, когда мышление человека было синкретическим. Вся интеллектуальная деятельность человека сводилась к созданию мифов, и мифы в те времена играли роль и науки, и искусства. Они отражали мировоззрение и устанавливали правила социального поведения. Теоретическая сфера деятельности была единой, нерасчлененной.

- Ясно. А что значит - новый синкретизм?

- Я пытаюсь доказать, что довольно скоро мы вернемся к синкретическому мышлению на новом, более высоком уровне. Знаете ленинскую идею развития по спирали - "от коммунизма первобытного к коммунизму научному"? Так и тут. Первая форма синкретического мышления существовала в виде мифологии. Потом мыслительная деятельность распалась на отдельные, почти не пересекающиеся потоки - наука, искусство, философия. Но мы стоим перед синтезом - будет создана новая мыслительная среда, в которой эти три потока снова сольются воедино. А то нынче процесс ветвления и раздробления зашел так далеко, что даже в рамках одной дисциплины представители разных ветвей не понимают друг друга... Словом, наше мышление должно сделать очередной качественный скачок...

Следователь невольно вздохнул.

- Жаль, что оно его еще не сделало...

Агинский внимательно посмотрел на него и осторожно спросил:

- А что... трудности возникают?

- Трудности!

И тут вконец зашедший в тупик следователь сделал то, чего делать ему не полагалось ни в коем случае - стал делиться сомнениями со свидетелем.

- Применить бы это ваше новое мышление к такой вот задачке: как объяснить поведение Морозова? Зачем он побежал в цех? Что означает фраза, сказанная им Лихачеву: "Ты еще жив?!"? Вы, кстати, знаете, что он задал покойному такой вопрос?

- Н-нет. Впервые слышу.

- Так вот, был такой вопрос. И как вы объясните, что показания всех свидетелей в общем согласуются, но находятся в резком противоречии с показаниями самого Морозова?

- И в чем они расходятся?

- А в том, например, что начальники ваши, глядя на экраны своих телевизоров, в пятнадцать сорок семь видели Лихачева, копающегося у манипулятора, а Морозов показывает, что в это же самое время на экране своего телевизора, подключенного к тому же канату, к той же камере, он видел Лихачева, лежащего в луже крови, и видел кого-то склонившегося над ним, кого-то, кого он не узнал, но кто работает на вашем же предприятии. Вы можете это объяснить?

- Нет... Но если Морозов действительно увидел что-то такое на экране, то это, по крайней мере, объясняет, почему он бросился в цех и почему произнес эту фразу...

- Но как он мог увидеть то, что еще не случилось? Не проще ли предположить наоборот - чтобы объяснить свое поведение, он выдумывает, что увидел на экране что-то странное? Ведь кроме него самого никто этой картины не видел. Расхождение получается - Лихачев погиб в пятнадцать часов пятьдесят четыре минуты тридцать секунд, а Морозов (и только он один) видит это в пятнадцать сорок семь - неувязочка... Если бы он наблюдал гибель Лихачева вместе с начальником цеха и начальником смены, то он не мог быть в это время в цехе, а раз он был в цехе, то не мог видеть эту сцену по телевизору. Не сходятся у него концы с концами, а зачем он орет - я понять не могу.

На этом разговор закончился. Агинский вышел из кабинета следователя в полной растерянности.

7

Нестерпимо яркая голубизна неба, если смотреть в зенит, переходила в темный фиолет. Далеко, далеко внизу сверкали белизной заснеженные пики и хребты, темнели бездонные ущелья. Ни одно облачко не нарушало пустоты этих беспредельных абстрактных просторов. Облака, как и горы, были далеко внизу. Впрочем, совершенно незаметно, оказались они уже совсем рядом, и белизна их пушистых клубов слепила глаза не хуже кристалликов снега на вершинах безымянных гор.

Облака, медленно меняя очертания, наваливались брюхом на остроконечные скалы, продирались сквозь мрачные ущелья, непрерывно и согласованно раздавались вширь, попадая на свободное пространство, и это неостанавливающееся движение похоже было на работу отлаженного механизма и даже, кажется, сопровождалось низким однотонным гулом, заполняющим все пространство, бесконечным, вибрирующим "А-а-а-а-у-у-у-у-м-м-м-м". А выше, во втором эшелоне, гонимые мощным ветром, проносились длинные ряды облаков поменьше.

На небольшое кремнистое плато то падала сумрачная тень, то вновь заливал его чистый свет из бездонной синевы. Казалось, на пустынной площадке никого нет, но вот упала тень, и прошла тень, и стала видна сидящая в позе Лотоса фигура, а за ней стояли еще трое.

Творец Йоги Шива-Разрушитель был недоволен, что его ради участия в битве оторвали от созерцания предвечного Ишвары, но лицо его оставалось непроницаемым, и его третий, боевой глаз, расположенный в междубровье, вагни-чакре, был до поры, до времени прикрыт. За Шивой стояли - бог смерти Яма с посохом "яма нанда", на который достаточно взглянуть, чтобы тут же на месте помереть; царь 33 миллионов младших богов Индра со своим алмазным копьем и красавец Кришна. Старший бог Вишну-Защитник в последнюю минуту отказался от участия в сражении, сославшись на занятость. Вместо себя он прислал свою аватару - воплощение - Крипту, снабдив его излюбленным оружием - огненными дисками.

Все четверо пребывали в абсолютной неподвижности. Ждали подхода других богов и, главное, Одина, который был назначен руководителем кампании и должен был провести последний инструктаж. Вскоре на плато появились еще три фигуры - Зевс-Юпитер в сопровождении Марса и, чуть позже, представитель славян - Перун.

Громовержцы радостно приветствовали друг друга и Шиву, удостоили благосклонными кивками младших богов и завели беседу о последнем приеме у Брахмы, где присутствовали боги из других галактик. Шива с непроницаемой улыбкой внимал Юпитеру и Перуну, которые, перебивая друг друга и разражаясь громоподобным хохотом, рассказывали, как на приеме апсара Мохини сцепилась с Афродитой и что из этого вышло. Марс - бравый вояка, но совершенно не светская личность - угрюмо топтался чуть поодаль. В присутствии иностранцев он чувствовал себя скованно.

На площадке тем временем появились еще двое - представители Иудеи архангелы Гавриил и Михаил, приведшие свое несметное небесное воинство на соединение с легионами Индры. Их армии, как и полчища индусских младших богов, находились в надлежащем сопредельном мире, дабы до времени не мозолить глаза начальству.

Юный Кришна, которому не терпелось опробовать полученное от Вишну-Защитника оружие, решил устроить разминку. Он отодвинулся в дальний угол плато и стал запускать вращающиеся диски. Индра отбивал их алмазным копьем, Яма - своим посохом, а Михаил и Гавриил - огненными мечами. Марс потоптался на месте, бросил взгляд на Зевса-Юпитера, потом решительно выхватил меч из ножен и присоединился к молодежи.

Юпитер и Перун уже спорили о сравнительных достоинствах различных напитков. Перун, пряча улыбку в отвислые усы и с хитроватым смирением потупив взор, расписывал великолепные качества индусской сомы, Юпитер же горячась доказывал, что ничего не может быть лучше выдержанного нектара и марочной амброзии.

Внезапно черная тень пала на плато. Казалось, в небесах открылся темный, ведущий в неведомые бездны туннель. Из этой черной дыры тянуло ледяным холодом. Затем из нее вынырнул свирепого вида детина, одетый в звериные шкуры и с боевым молотом на плече. Это был представитель Скандинавии Тор-разрушитель. Варвар был страшно недоволен и заявил об этом прямо и громогласно. Какого, в самом деде, Асмодея отрывают его от любимого занятия - Вечной Охоты на полях Валгаллы? Но, услышав, что речь идет о сражении с Князем Тьмы, он понял, что его ждет развлечение не хуже и, успокоившись, присоединился к разминке младших богов.

Уголки губ аристократа Шивы слегка дрогнули в незаметнейшей презрительной улыбке. Тору на это было наплевать. Варвар был по натуре демократ и любил полиберальничать с молодежью. Он, крякнув, перехватил поудобнее обеими руками рукоять молота.

- Ну-ка, - сказал Тор Кришне, - наддай!

Кришна наддал так, что диски из его рук вылетали сплошной лентой. Сверкание огненных мечей и блеск алмазного копья превратились в пламенные завесы, вроде полярного сияния, а молот Тора, парируя диски Кришны, рассекал воздух с гудением и чуть ли не с ревом.

Перун и Зевс-Юпитер ожесточенно спорили о достоинствах и недостатках излюбленных видов оружия - молнии шаровой и молнии линейной. И, кажется, на этот раз они схватились всерьез. Юпитер, гневно нахмурив брови, с прямотой римлянина заявил, что нет ничего лучше доброй старой линейной молнии и тот, кто считает иначе, совершенно не разбирается в оружии. Перун, уже не ухмыляясь, откинув голову чуть назад, щурил внимательные глаза и утверждал, что для поражения скрытых целей не придумано ничего лучше шаровой молнии. Никто не хотел уступать, и в ход шли взаимные попреки и оскорбления. Перун держал руку на древке своего радужного лука, глаза обоих богов метали молнии, пока только фигурально, но уже немного оставалось до мига, когда в ход пойдут настоящие.

- Прекратите, - презрительно произнес Шива, и за все время это были, кажется, его первые слова, - прекратите, господа! Стыдитесь - перед младшими богами! Ведь вы спорите об одном и том же.

Его не слушали. Холерик Зевс-Юпитер завелся и, согласно известной поговорке, всем своим видом показывал, насколько он не прав.

- Прекратите! - уже закричал Шива, но тщетно.

Сверкнули первые вспышки, первые раскаты сотрясли небеса и горы. Незаметная перемена произошла на плато. Сгинули невесть куда младшие боги вместе с Тором, и небо было уже не синим, а черным, ночным. Громовые удары сотрясали окрестные скалы, а вспышки молний выхватывали из мрака кипящие грозовые тучи и темные фигуры двух громовержцев. Впрочем, трудно было сказать наверняка - возможно, это были просто две скалы.

Молнии сверкали почти беспрерывно, освещая черные рваные тучи, сквозь которые местами проглядывало черное звездное небо, и вот, наконец, эту мешанину светил и облаков прорезал тонкий луч, похожий на луч лазерного прожектора - Шива открыл свой третий, боевой глаз.

Еще раз послышался его гневный голос:

- Прекратите! Вы спорите об одном и том же!

8

Мощный удар грома заставил проснуться Вячеслава Агинского. Он открыл глаза и повернулся Пикну. За окном бушевала гроза, полыхали молнии, пламенели раскаты.

- Гроза, - подумал Агинский, - опять гроза, как тогда.

Он был один в комнате общежития и избегал смотреть на две пустые кровати с панцирными сетками, на которых не было ничего, кроме скатанных в рулоны матрасов.

Послышался совсем уже оглушительный раскат.

"Прямо над головой, - помыслил Агинский. - Перун вдарил или Юпитер. Это же надо такому присниться! Целая космическая опера. Как там Шива кричал: "Вы спорите об одном и том же..."

С быстротой молнии пронзила его мозг некая мысль, заставившая его подскочить и сесть на постели. Спина прямая, глаза и рот широко раскрыты, дыхание прерывистое.

- Ух ты! - сказал он вслух. - А ведь это ответ!

Он вскочил с кровати и подбежал к окну.

- Ведь точно! Так оно и есть! Все сходится!

Вячеслав распахнул окно, и в комнату ворвались дождь и ветер. Он с наслаждением вдыхал упоительный воздух, огромным усилием воли подавляя в себе желание броситься к ближайшему автомату и звонить среди ночи следователю Холмскому.

Наконец он закрыл окно, плюхнулся в постель и заснул сном человека, сделавшего доброе дело.

9

Утром, едва только Холмский занял свое рабочее место, пред ним предстал техник-наладчик Вячеслав Агинский.

- Я все знаю, - выпалил он не здороваясь. - Могу вам рассказать, как все было.

Следователь невольно приподнял брови.

- Это только гипотезы или у вас есть и доказательства?

Вопрос заставил Агинского несколько приглушить тон, но уверенности не отнял.

- Нет, доказательств, в обычном смысле, у меня нет. Но вы послушайте и сами поймете, что иначе быть и не могло.

- Что ж... - следователь врубил диктофон и приготовился внимать.

- Последний раз мы с вами разговаривали два дня назад. И знаете, все это время я голову ломал - что же у нас произошло. С одной стороны, я ни на секунду не мог поверить, что Колька... то есть Морозов мог убить Лихачева, а с другой стороны - обстоятельства действительно странные. А у вас, кстати, какие-нибудь новые факты есть?

Следователь покачал головой:

- Ничего нового. Стою на мертвой точке.

- А Морозов? Что-нибудь говорит?

- Все то же. А когда просишь объяснить все несуразицы - замолкает угрюмо, и ничего из него не выжмешь.

- Да... Так вот, согласитесь, что самая простая версия - это что Лихачева действительно убила молния. То есть не прямо, а из-за того, что ключ после взрыва ему в голову попал.

- Да, это самое напрашивающееся объяснение, но...

- Вот именно, но! Все упирается в необъяснимое поведение Морозова. Давайте еще раз восстановим события.

Значит так, мы вчетвером - Лихачев, Морозов, Ступов и я - сидим в своей комнате и забиваем козла. Тут нас вызывают в цех. Я и Лихачев подымаемся, идем по вызову. Морозов и Ступов остаются. Морозов садится у телевизора, чтобы за нами наблюдать, Ступов собирает костяшки. В цехе я переключаю манипуляторы и остаюсь у стойки управления. В общем-то, мне больше там делать нечего, но я остаюсь на всякий случай. Лихачев в пятнадцать сорок шесть приступает к осмотру манипулятора. По телевизору за ним наблюдают три человека - Морозов, начцеха и начсмены. Примерно в это же время в нашу комнату влетает шаровая молния и, именно когда она проходит мимо ящика, чуть ли не касаясь задней части кинескопа, Морозов срывается с места и с криком: "Мишка!" бросается из комнаты. Это было в пятнадцать сорок семь. По его словам, в это мгновение на экране он увидел убитого Лихачева и кого-то склонившегося над ним, кого он не узнал. Оба наших начальника ничего такого на своих экранах не наблюдают. Они видят, как в пятнадцать сорок восемь (то есть через минуту) на экранах появляется Морозов и задает Лихачеву тот самый вопрос: "Ты жив?!". На что Лихачев, естественно, реагирует удивлением. Морозов в замешательстве ретируется, подходит ко мне и рассказывает про шаровую молнию.

Я выбегаю во двор в надежде ее увидеть, и действительно - молния пролетает по двору и влетает в цех. Тут меня поражает непонятный страх, и я стою на месте не в силах двинуться. Молния залетает в цех, а в это время Колька, который никак не может понять, что же он видел на экране, снова возвращается к Лихачеву. Молния подлетает к ним, взрывается, отброшенный ключ попадает в голову Лихачева. Лихачев убит наповал. Морозов наклоняется над ним, машинально поднимает ключ, и тут его постигает шок - ведь это все он уже видел несколько минут тому назад. Естественно, что он не узнал того, кто склонился над телом - ведь это был он сам. Трудно узнать себя се спины.

- Но как, как он мог увидеть то, что еще должно было случиться? Да еще и увидеть самого себя?

- Сейчас объясню. Я уже говорил, что все два дня ломал себе голову над этим, а нынешней ночью была гроза, и мне такой странный сон приснился... Проснулся, вспомнил сон, и тут-то меня и озарило. Работает все-таки подсознание, работает...

Дело в том, что в своих рассуждениях мы не учитывали молнию - она для нас была просто случайным побочным фактором, а на самом деде в ней-то все и заключено.

- Как же не учитывали - ведь, по версии Морозова, Лихачев именно из-за нее погиб.

- Не только это. Во всех странностях дела повинна тоже она. Вы знакомы с понятием многомерных пространств?

Следователь слегка оторопел.

- А что, это имеет отношение к делу?

- Самое непосредственное.

- Ну, в общем, знаком. Почитываю на досуге "Знания - силой".

- А я занимался этим более серьезно. У меня курсовая была посвящена философским проблемам пространства-времени... Теперь еще вопрос - какой геометрической формой можно характеризовать обычную линейную молнию?

- Ну, что-то вытянутое, ветвящееся, извивающееся. Жгут такой искривленный...

- Можно ее назвать длинным, извивающимся цилиндром?

- Пожалуй можно.

- Если такой цилиндр пересечь плоскостью - какую форму будет иметь срез?

- Форму круга.

- Верно. А теперь, по аналогии, если представить, что цилиндр этот проходит сквозь четырехмерное пространство и пересекается пространством трехмерным, какую форму будет иметь срез?

- Форму объемного трехмерного шара.

- Отлично. А теперь представьте себе, что шаровая молния - это просто пространственный срез обычной линейной молнии, которая вытянута в четвертом измерении.

Следователь бросил быстрый взгляд на Агинского.

- Я, кажется, улавливаю вашу мысль. Но ведь мы живем в трехмерном мире. Четвертого измерения не существует.

- А время? В теории относительности именно оно рассматривается как четвертое измерение. Представьте, что шаровая молния, - это всего лишь фрагмент, пространственное сечение обычной линейной молнии, но только такой молнии, которая на своем пути соединяет не две точки пространства, а две точки времени.

- Вы серьезно хотите сказать...

- Вот именно. Момент первый - молния висит у телевизора, и Морозов видит убитого Лихачева и себя рядом (хотя себя не узнает). Момент второй молния взрывается в цехе, когда там, рядом с ней находятся и Лихачев, и Морозов. Молния замкнула накоротко эти два момента времени и что-то такое сделала с телевизором (именно с тем, которого она висела), что на экране появилась картинка из ближайшего будущего, того, которое должно было наступить через несколько минут, точнее - через семь с половиной. Я понимаю, что это звучит фантастикой, но это единственное объяснение, которое объясняет действительно все.

- Так значит, шаровая молния как айсберг - мы видим только часть ее. Видим только срез линейного разряда, бьющего из одной точки времени в другую?

- Именно.

- Но тогда она должна стоять неподвижно на месте, а не двигаться.

- Ну почему же? Этот временной разряд извивается в своем четырехмерном пространстве-времени, как и обычная линейная молния, которая никогда не идет прямо. И в каждое мгновение пространственный срез этого разряда находится чуть в другом месте. А для нас это выглядит, как будто мы видим движущийся огненный шар.

- Да... - сказал следователь и погрузился в какую-то оцепенелую задумчивость.

Наконец он поднял голову.

- Ну ладно. Может быть, все так и есть. Считайте, что вы меня убедили. Все хорошо. Но скажите мне такую вещь - кто этому поверит?

В кабинете воцарилось молчание.