"Ветер смерти" - читать интересную книгу автора (Федотов Дмитрий)

Глава 7

Наутро ровно в десять часов я нажал кнопку звонка в квартире Андрея Венедиктовича Золотарева со смешанным чувством надежды и отчаяния. Подспудно во мне зрела уверенность, что все это напрасно, что магу глубоко наплевать на то, кто и как буквально вытрясает из людей души, выворачивает их наизнанку, заставляя совершать дикие и страшные поступки, вплоть до убийства самих себя! Еще три месяца назад Золотарев ясно дал мне понять, что его мало волнуют проблемы человечества в целом, лишь отдельные интересные особи, вроде меня, привлекали ненадолго к себе его внимание, и то наверное потому, что потенциально, в будущем, смогли бы составить для мага определенные неудобства в реализации собственных планов.

И все же где-то на краю сознания теплилась испуганным огоньком крохотная надежда, что для меня Золотарев сделает исключение, и если не поможет, то хотя бы подскажет как выкрутиться из такого, в общем-то безвыходного положения, или, в конце концов, просто ответит на некоторые важные для меня вопросы.

Однако, сколько я ни нажимал на кнопку, явственно слыша соловьиные переливы сигнала за дверью, она так и не открылась. Уже понимая, что меня провели как мальчишку, я в досаде стукнул ладонью по мягкой обивке, и отскочил в полном изумлении от бесшумно распахнувшегося темного проема. Подождав с полминуты для приличия и не уловив в глубине квартиры ни малейшего признака движения, я любимым «кошачьим» шагом вошел в сумрак прихожей и осторожно прикрыл дверь за собой.

Оказавшись в темноте, я непроизвольно напряг все свои органы чувств, стараясь не пропустить ни единого шороха, лучика света или какого-нибудь подозрительного запаха. «Ветер смерти» волнами накатывался из тонувшего во мраке коридора, ледяной сквозняк в затылке буквально замораживал мозг, вдобавок появилось неприятное чувство давления на сознание, словно кто-то или что-то пыталось подчинить, растворить мое «я», рассеять его на мельчайшие частички и поглотить их по одной, как гигантский кит пожирает невидимый простым глазом планктон. И я опять же инстинктивно воспротивился этому ужасному процессу, сжался в твердый комок, как бы отгораживаясь глухой стеной от непонятного и невидимого врага, а потом, неожиданно для самого себя, но, видимо, повинуясь каким-то еще более древним и мощным силам, дремавшим доселе в глубинах памяти, я нанес изо всех сил мысленно! — один удар навстречу этой непонятной, сдавливавшей меня силе, и в тот же миг она исчезла! Точнее, как будто отступила, удивленная моим сопротивлением.

И тогда я услышал знакомый голос:

— Идите сюда, в зал, Дмитрий Алексеевич!

Над моей головой на потолке вспыхнул неяркий голубоватый круг света, запульсировал и медленно поплыл впереди, освещая путь, но как-то странно, в виде поперечного сектора коридора не больше метра шириной. Помедлив несколько секунд, я все же решился двинуться за ним и вскоре оказался перед знакомой двустворчатой «дверью в Иновременье», как я окрестил ее в прошлое посещение. Но тогда хозяин встречал меня у входа, и в зале горели по углам загадочные бездымные светильники, похожие на факелы, с живым огнем. А теперь, толкнув створки, я оказался в совершенно другом помещении без струящихся туманных стен, без странного ковра с бездонной воронкой узора посередине, с низким сводчатым потолком, с которого местами свисали какие-то нити, обрывки паутины и даже, по-моему, самые настоящие сталактиты! Слева у стены, казалось сложенной из ноздреватого кроваво-черного камня, находилось необычное ложе, похоже, просто висевшее в воздухе без каких-либо видимых опор, на котором лежал страшно древний старик, завернутый в светлую ткань наподобие римской тоги. Одного взгляда даже неискушенного в медицине человека было бы достаточно, чтобы понять: этот человек — не жилец на свете! Сморщенная кожа, заострившийся нос и скулы, оскал зубов из-под ссохшихся губ, тонкие руки с гипертрофированными суставами, перевитые темными жилами вен, и в то же время от старика, в котором уже невозможно было узнать цветущего и самоуверенного мага и целителя Андрея Венедиктовича Золотарева, исходила некая могучая и непреклонная сила, едва ли не зримо заполнившая все помещение плотным, труднопреодолимым нечто.

Осторожно ступая по зыбкому щербатому полу, я приблизился к ложу и встретился с пронзительным и жестким взглядом старика.

— А вы молодец, Дмитрий Алексеевич! — прозвучало прямо в моей голове, и я при этом нисколько не удивился, будто всегда владел телепатией. Быстро учитесь! Ирина Владимировна в вас не ошиблась: вы действительно Идущий.

— Как это понимать, Андрей Венедиктович? — по привычке я заговорил вслух. — И что с вами произошло?!

— Идущий, это человек, вышедший на путь Знания и сделавший по нему самый первый, но очень важный шаг: он поверил в Знание! — Золотарев чуть повернул голову в мою сторону. — Ну, а со мной случилось то, что должно было случиться. Рано или поздно к сильному магу приходит еще более сильный и, главное, более способный маг и забирает себе его Знание, а заодно и жизнь. Ибо без Знания жизнь магу тоже ни к чему.

— Надия Саликбекова? — спросил я его уже мысленно.

— Вот видите, Дмитрий Алексеевич, вы и так все прекрасно знаете и очень быстро учитесь! — усмехнулся он одними глазами. — Но мадхъя — это еще не маг. Это зародыш. Ему не хватает Знаний, а доступа к ним он не имеет…

— Поэтому она меня и не убила до сих пор! — догадался я.

— Правильно… Вы все понимаете…

— Я не справлюсь с ней без вашей помощи, Андрей Венедиктович, тоскливо произнес я вслух. — Вы же знаете как ее одолеть? И что делать с двойниками, психомами, как их назвал ваш тезка, профессор Вольский?

— Профессор оказался прав только наполовину. Его группа действительно вышла на новый уровень понимания энергоинформационных взаимодействий в живой и неживой природе. Но теперь этот путь закрыт, потому что черный мадхъя, Надия, не заинтересован в положительных аспектах его применения, ему нужен абсолютный контроль над биологическими процессами, чтобы через него получить власть над процессами социальными и подчинить своей воле весь социум. Это, по сути, сверхзадача для любого черного мадхъя.

Золотарев помолчал, словно собираясь с силами, потом снова в моей голове зазвучал его ровный и бесстрастный голос, но, показалось, немного ослабевший.

— Вы опять правы, Дмитрий Алексеевич, я теряю последние крохи своей Чи. Мадхъя замкнул «накоротко» мою энергосистему через Муладхару, корневую чакру, и теперь жизненная сила буквально утекает из моего тела в землю.

— То есть происходит как бы «схлопывание» более энергоемких оболочек в последнюю, самую малую, телесную? — вспомнил я рассказ Ирины о матрешке.

— Именно так, но сейчас речь не об этом, — умирающий маг вновь слегка пошевелился, и от этого слабого движения вдруг дрогнули и качнулись стены и потолок зала, а по полу пробежала волна ряби, отозвавшись у меня в ногах покалыванием и щекотанием. — Подойдите ближе, Дмитрий Алексеевич, и положите мне свои ладони на лоб и на область желудка.

Я немедленно выполнил требование, понимая, что сейчас должно произойти нечто важное, и не только для меня одного. «Аджна и Манипура, подсказало сознание. — Центры накопления Небесной и Земной энергий…»

— Я хочу включить ваши чакры, — продолжал объяснять Золотарев, чтобы дать вам возможность использовать накопленные организмом запасы энергии для защиты от нападений мадхъя. Но имейте в виду, как только Надия поймет, что вы сделали второй шаг по пути Знания, то есть научились получать информацию из эйдоса, она тут же постарается уничтожить вас!

— Минутку, Андрей Венедиктович, — взмолился я, — пока мы еще не начали, скажите все-таки, что делать с двойниками? Есть ли способ избавиться от них? И что же такое эти странные куклы?

— Что делать, вы и сами поймете, — в голосе мага появились нотки нетерпения, и я понял, что веду себя сейчас как школяр-второгодник, который просит учителя рассказать ему таблицу умножения. — А куклы ваши… Это обычные матрикаты, энергетические копии первого, физического тела человека. Раньше некоторые колдуны и даже маги использовали их для своих экспериментов по магическому оперированию над процессами материального мира, а также для подчинения личности другого человека, с которого изготовлялся матрикат. Но мы с вами теряем попусту время, а мое уже почти закончилось…

— Извините, магистр! — я склонил перед ним голову, закрыл глаза и постарался сосредоточиться на своих чакрах, как учила меня Ирина.

Тренировки не прошли даром: не прошло и десятка секунд, как перед внутренним взором из струящейся темноты выплыли семь звезд чистых радужных тонов и стали медленно вращаться вокруг невидимой оси, формируя сложную пространственную фигуру, похожую на яйцо и веретено одновременно.

— Прекрасно, — долетел откуда-то издалека бестелесный голос, — теперь расслабьтесь и ничего не бойтесь…

Сначала я почувствовал тепло в ладонях, которое спустя мгновения потекло по рукам к телу, влилось в него, и вдруг перед моим внутренним взором вокруг радужного хоровода Древа Чакр возникли две змеистые ленты чистейшего ультрамаринового и солнечного цветов, сплелись в сложном танце и тут же втянулись каждая в свою звезду. Словно в ответ все Древо вспыхнуло на краткий миг нестерпимо ярким светом и разлилось по телу лучистой теплотой, заполняя живительной силой каждую клеточку, каждый нерв.

А в следующий момент я осознал, что маг умер. Я открыл глаза и снова встретился с его взглядом, но уже потухшим и равнодушным ко всему окружающему. Я не посмел закрыть ему веки, просто повернулся и, не оглядываясь, вышел из квартиры.

И тут же, словно проснувшись, залопотал мой мобильник.

— Котов, так тебя растак, ты куда пропал?! — рявкнул, показалось, на весь подъезд, Берест.

— Коля, пожалей связки, я сейчас приеду к тебе и все расскажу, спокойно ответил я и выключил телефон.

В кабинете комиссара, кроме него самого сердито вышагивающего во всех возможных направлениях и дымившего как допотопный паровоз, на стуле для посетителей сидел унылый и какой-то потерянный профессор Вольский и вертел в руках зажигалку.

— Наконец-то! — возмущенно выдохнул вместе с дымом Берест, останавливаясь посреди кабинета и подозрительно оглядывая мою помятую фигуру. — И г-где же ты шлялся, мин херц?! Почему я д-должен отмазывать тебя от т-твоего же начальства? В-ваш Разумовский мне в-весь телефон оборвал!

— Золотарева навещал, — проворчал я, усаживаясь на соседний стул напротив Вольского и доставая сигареты.

— И что же он т-тебе ценного сказал? Неужели как п-психомов одолеть? — прищурился Берест, немного успокоившись.

— Как их одолеть, я и так теперь знаю, — заявил я, прикурил и в свою очередь посмотрел на опешившего Николая. — А вот что нам может по этому поводу сообщить господин ученый?

— Не знаю, господа, честное слово, не понимаю, почему психомы не рассеиваются! — Вольский заерзал на стуле под моим взглядом, и тогда я попробовал мысленно щелкнуть его по носу, просто так, для проверки.

Профессор шарахнулся от меня так, что едва не свалился на пол, дико посмотрел на мою невозмутимую физиономию и неуверенно продолжил:

— Могу лишь предположить, что некоторые из них успели приобрести достаточную самостоятельность, чтобы принимать не свойственные матрице решения…

— Другими словами, они стали личностями?! — резко закончил за него Берест. — Да или нет?

— Д-да… То есть нет, но… не знаю. Да поймите же вы, — Вольский вдруг сорвался на фальцет: видимо, спор до моего появления у них шел горячий, — это же грандиознейшее открытие! Новая эра в психиатрии и психологии! Я не говорю уже о морально-этических дивидендах…

— И не говорите! — разозлившись вдруг, оборвал его я. — Объясните лучше, Франкенштейн вы наш, откуда, по-вашему, мог взяться, к примеру, мой психом возле Института, если на ваших глазах он третьего дня разбился на моей машине? Ведь с ваших слов, психомы не восстанавливаются?

— Видите ли, — Вольский снова сник и попытался заискивающе улыбнуться, — теоретически существует вероятность, хотя мы и не располагаем достаточной информацией о субмолекулярной конвергенции квазистабильных структур, и если принять во внимание усиление биполярной ориентации под влиянием модулированного психоэмоционального потока…

Я отвернулся к окну — безнадежно! Словоизвержение продолжалось еще минуту или две, а профессор все больше погружался в дебри псевдонаучной терминологии. Мне стало ясно, что помощи от него ждать не приходится, и я решил даже не посвящать Вольского в новое знание о природе двойников, чтобы не подвергать излишней опасности этого в общем-то неглупого, но совершенно лишенного дара инсайта человека.

А мне-то как раз нужен был именно такой! Иначе шансов справиться с Надией не было почти никаких. Необходимо было срочно найти человека, сильного прежде всего духовно, а не физически. Я надеялся, соединив временно две мощных и энергоемких ауры, неожиданным психокинетическим ударом отсечь канал подпитки черного мадхъя от эйдоса. А «живцом» для мага должен был послужить я сам, раскрывшись перед ним в последний момент. Именно в этом заключался шанс, подсказанный мне Золотаревым во время сеанса «включения» чакр. Но времени на его реализацию оставалось все меньше, а мадхъя (я теперь чувствовал ее «движение» на уровне колебаний физических полей) уже начала искать меня, решив, видимо, больше не рисковать и разделаться с возможным противником.

От мрачных предчувствий меня отвлек резкий сигнал «горячей линии» на столе комиссара. К тому времени Вольский уже выдохся и лишь невнятно бормотал что-то себе под нос. Николай подошел к столу и утопил кнопку:

— Берест на связи. Что случилось?

— Господин комиссар! — захрипел динамик. — Докладывает дежурный по управлению майор Костюков. Две минуты назад патруль-16 сообщил, что видел в городском парке капитана Ракитина, вооруженного автоматом и с каким-то чемоданчиком.

— Спасибо, майор. Передайте: всем ближайшим патрулям следовать в парк. Я еду туда!

Николай посмотрел на меня, на Вольского, сунул трубку в карман и включил селектор:

— Свободную машину к подъезду, быстро!

— Что-то с Олегом, Коля?! — напряженный и испуганный женский голос раздался неожиданно.

Алена Ракитина решительно прошла к столу и встала перед комиссаром, загораживая ему дорогу. Мы и не заметили, как она оказалась в кабинете.

— Почему автомат, Дима? Да не молчите же вы!..

— Спокойно, Аля, еще не вечер! — Берест сумел справиться с растерянностью и покровительственно потрепал ее по щеке. — Просто твой Ланселот, как всегда, рвется отвернуть башку дракону, не посоветовавшись с рыцарями Круглого Стола.

— Ой, ребята, вы же его знаете! — Алена в отчаянии стиснула руки перед грудью. — Ради Бога, остановите его!

— И меч отберем, и задницу надерем, и в угол поставим! — я постарался улыбнуться ей как можно естественнее, хотя внутри будто затаилась испуганная рысь, вцепившись всеми четырьмя лапами в мои бедные кишки.

Ничего хорошего из затеи с автоматом получиться не могло, и Николаю, видимо, пришла в голову та же мысль, потому что всю недолгую дорогу до парка он выжимал из потрепанной служебной «Ауди» последние соки. Если я прав, то Олег принял вполне определенное решение. Но почему?!.. Или он раньше нас узнал правду про своего двойника? Но от кого?.. И почему ни разу не обмолвился об этом? И отказался проверять мой второй сон?.. Значит, уже тогда догадывался?..

Я почувствовал, что голова начинает распухать от вопросов, и, с усилием встряхнувшись, повернулся к притихшему на заднем сиденье Вольскому.

— Слушайте, господин ученый, как по-вашему, что должно произойти с психомом в случае гибели матрицы?

— По нашим данным, — с готовностью, граничащей с подобострастием, отозвался тот, — они должны очень быстро распадаться, поскольку исчезает их психоэмоциональная подпитка.

— К чему ты клонишь? — покосился на меня Николай.

— Просто опасаюсь, как бы наш Ланселот не выбрал самый радикальный способ рассеивания…

— Типун тебе!.. — цыкнул Берест. — Ладно, сейчас разберемся, что он там навыдумывал!

Но мы ничего не успели предпринять. Едва мы подъехали, подскочил сержант Бульба и доложил, что капитан Ракитин засел на летней танцевальной площадке, предупредил через мегафон, чтобы никто не приближался к нему ближе пятидесяти метров и дал сторожкую очередь в воздух.

Берест тихо выругался, а у меня заныло в животе. На Алену мы старались не смотреть и полезли сквозь кусты вглубь парка за сержантом. И в этот момент с той стороны сухо и яростно ударил «Калашников» длинной, в полмагазина очередью. А через несколько секунд ахнуло так, что мы как по команде ничком рухнули в прелую листву, зажимая уши.

А потом наступила тишина, полная и какая-то неестественная.

Сержант сидел, привалившись к отсыревшему стволу клена и мотал головой как китайский болванчик. Николай пытался встать, хватаясь за мертвые «руки» кустов, но ноги почему-то его не слушались, и ботинки упрямо скользили по жухлой траве. Что до меня, то я посчитал положение наших пращуров самым устойчивым и так, на четвереньках, не без успеха добрался до ближайшей скамейки. Через минуту ко мне присоединились Берест и Бульба. Мы, не сговариваясь, посмотрели в сторону танцплощадки, вернее, что от нее осталось. Там, над клочьями вездесущего тумана, медленно расплывалась грязно-желтая «колбаса» дыма.

— Килограммов пять, — с каким-то удивлением пробормотал сержант. Зачем?!..

Ему никто не ответил. Мимо нас пробежало несколько человек из спецотдела, а следом — светлая, полуразмытая фигурка.

— Алена! — метнулся к ней с неожиданной энергией Николай. — Не ходи! Не надо… — и он крепко обхватил бившуюся молчаливой птицей женщину.

Бульба, покряхтывая, поднялся и тоже направился в сторону взрыва. Алена уже затихла и позволила усадить себя на скамейку. Ни на один вопрос не реагировала, лицо — гипсовая маска, глаза — сухие и пустые.

Мне вдруг стало невыносимо тошно и стыдно. Ощущение страшной вины пополам со вселенской злостью на все происходящее, бессилие и, где-то на самом краешке сознания, чувство гигантской ответственности за происшедшее и еще могущее произойти.

Почему?.. Кто же я все-таки?.. Откуда я знаю, что это?!.. Зачем мне это знание?!..

Состояние, охватившее меня, показалось сродни ясновидению или наоборот — сну. Я одновременно находился в городском парке и в каком-то очень знакомом, но не определяемом помещении. Я одинаково расплывчато видел детали предметов «тут» и «там», я жил в двух местах (или телах?!) сразу.

Сознание как бы разделилось на две половины — темную и светлую, и этой-то, последней с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ужас, темный и необъятный, затапливал меня изнутри как паводок ранней весной заливные луга. Стало до боли в мышцах страшно, но какая-то малая часть моего существа еще сохраняла остатки здравомыслия и разбудила дремавшее во мне новое Знание. Я понял, что мадхъя все-таки нашла меня, и теперь все зависит от того, выдержу ли я или сломаюсь под чудовищным напором чужой и враждебной воли. Какие тут, к черту, планы, ловушки?!.. Да и не могло быть никаких планов. Могучий маг Золотарев ошибся, поплатился жизнью, но таки не понял своего просчета. И я тоже чуть было не повторил его путь, а решение оказалось совсем не там, где мы искали.

И как только новое Знание заполнило сознание, я рванулся из этой мрачной, бездонной воронки, куда старалась затянуть мое «я» черная воля Надии, я отчаянно боролся за каждую клетку своего мозга, за каждый сантиметр нервов, звеневших альтовыми струнами. Не хватало воздуха, чудовищный холод глодал тело и мозг и, как далекое эхо, шепот ниоткуда: «Да к черту все! Ради чего биться?.. Черное или белое, звезда или крест тебе-то что? Жить будешь — и неплохо, если не трепыхаться! Это же так приятно: не думать, не бороться, не жалеть, не любить, только покой и наслаждение жизнью… Только покой…» Казалось, свет угас совсем, но я упорно продолжал барахтаться, хватаясь за светлые островки Знания, медленно и постепенно заполнявшие темное пространство пустоты и забвения…

И вдруг все кончилось.

Я снова сидел на стылой ободранной скамейке в парке, и пот лил с меня ручьями, и первое, что я увидел, были испуганно-озабоченные, огромные глаза Алены:

— Дима, что случилось?! Тебе плохо?!

— Все в порядке, Аленушка, — мне удалось растянуть в подобие улыбки ссохшиеся губы. — Теперь уже, кажется, все.

— Что ты имеешь в виду? — Николай, снова подтянутый и настороженный, сел рядом.

— Я… Кажется, я только что нашел тот самый радикальный способ, Коля!

В словах моих не было убежденности, но Берест — я видел — поверил мне сразу и до конца.

— Я так и подумал, — серьезно кивнул он. — Я был уверен, что у тебя получится… Должно получиться! Жаль, что Олег не понял…

В этот момент перед нами вырос, улыбающийся во весь рот, мокрый и грязный сержант, вытянулся перед Берестом по стойке «смирно» и пробасил:

— Господин комиссар, разрешите доложить! Капитан Ракитин жив, но без сознания. Контузия.

— Дуракам везет, — облегченно выдохнул я и обернулся к Алене, но ее уже рядом не было.

— Как ему удалось? — Николай тоже не смог сдержать улыбки.

— Так капитан, оказывается, площадку заминировал! — Бульба восхищенно покрутил головой. — А уж чем приманивал этих тварей, ума не приложу!

— И не напрягайся, Степа, тебе вредно, — не удержался я, хлопая его по необъятной спине.

— Поехали, сержант, — кивнул растерявшемуся Бульбе Берест и направился к машинам.

Сзади хрустнула ветка, и я непроизвольно дернулся. Меня вдруг начало трясти: запоздалая реакция на стресс. Вольский осторожно присел на край скамейки и покосился на меня.

— Дмитрий Алексеевич, я тут думал… есть, по-моему, один способ… но все зависит от человека, — он коротко вздохнул. — Видите ли, я полагаю, что психом по сути всего лишь часть целого, вырвавшаяся из-под контроля. И если человек окажется достаточно цельной, сильной личностью, то он, в принципе, может снова взять, так сказать, верх… растворить это в себе, не дать ему стать самостоятельным. А все эти дезинтеграции, рассеивания… Только сам. Да, по-моему…

— Спасибо, Антон Аркадьевич, — я снова попытался улыбнуться, потом достал сигарету, но прикурить не смог, пальцы ломали спички. — Я только что использовал этот способ. Кажется…

— Да?.. Конечно, у вас должно было получиться, — Вольский отрешенно поковырял носком ботинка прилипшие к асфальту дорожки кленовые листья. — А вот у меня, боюсь…

— Должно получиться, — я встал. — Только сам, без чьей-либо помощи, ибо это — личное дело каждого человека, и никакие маги, Камеры Жизни и прочая дребедень не смогут ему помочь или помешать, если он примет решение. Но только сам!

— Да-да, вы, наверное, правы, — профессор тоже поднялся. — Что ж, я попробую!

Мы продрались сквозь кусты к машинам, и добряк Бульба, явно поджидавший нас, предложил воспользоваться одной из служебных «Ауди», чтобы добраться до дома. Я вырулил на шоссе, включил противотуманные фары и, наконец-то, закурил. Вольский сидел рядом, уставившись невидящим взглядом в летящие навстречу сгустки мерзкой сырости, что-то бормотал под нос, но я не понял ни слова. По мере спуска в долину, к реке, туман будто плотнел и наглел, и скоро чувство пространства отказалось мне служить: машину вела теперь исключительно моя интуиция. Чтобы хоть чем-нибудь занять гудевшую от напряжения голову, я включил рацию. Некоторое время из динамика неслись только шорохи и трески, и вдруг:

— Внимание! Патрульная-14, ответь первому! — голос Николая лязгал металлом. — Котов, ты меня слышишь?

— Да, комиссар, — я попытался сглотнуть, но слюна куда-то исчезла. Как ты…

— Неважно. Слушай, только что сообщили: пожар в дачном городке «Апрель». Подъедешь?

— Зачем? — мне вдруг стало безразлично и пусто. — Сгорела дача Гурвича, вместе с хозяином. Так?..

— Откуда ты…

— Не бери в голову, Коля. Просто Феликс Абрамович придумал еще один «радикальный» способ, только, к сожалению, не тот…

С минуту рация молчала.

— Что ты предлагаешь? — наконец хрипло спросил Берест.

— Надеюсь, ты уже понял, что гоняться за Саликбековой бессмысленно и даже опасно? Я думаю, необходимо как можно быстрее выявить всех… пострадавших от нее и толково объяснить, что и как надо делать. Я имею в виду способ… ликвидации последствий этого дикого эксперимента. А растолкует им все профессор Вольский, мне кажется, что слово ученого прозвучит более веско, чем какого-то сомнительного журналиста.

— Годится. Вези его ко мне, — и комиссар отключился.

Я посмотрел на съежившегося ученого: несомненно он слышал весь разговор.

— Вот ваш шанс, Антон Аркадьевич. Вы поняли, что от вас требуется?

— Да-да, конечно, я п-понимаю… — зубы его отбивали чечетку. — Но… я не с-смогу. Извините…

— К черту! — я вдавил тормоз до отказа, машину занесло. — Мне надоело вас уговаривать, господин Вольский!

— Вы не понимаете… — снова забубнил он, но я уже не слушал, развернул машину и врубил третью скорость.

В управлении было необычно много народу — и служивых, и горожан. Я протащил Вольского сквозь толпу в кабинет Николая и захлопнул дверь. Берест, бледный и злой, набычившись, сидел за столом.

— Комиссар, — во мне шевельнулось нехорошее предчувствие, — что у вас за столпотворение?

— Они пришли сами, — я не узнал голоса Николая, — и продолжают прибывать. Это похоже на массовый психоз. Или эпидемию. Они все утверждают, что имеют двойников!

— Но это же здорово! Теперь не надо…

— Это не только те люди! — Берест вперил тяжелый взгляд в профессора, ставшего похожим на тряпичную куклу. — Их гораздо больше!

— Что ты хочешь сказать? — предчувствия превратились в уверенность, и я похолодел — Черт побери, неужели мадхъя удалось запустить реакцию распада?!..

— Какого распада? — не понял Николай.

— Распада социума! — я схватился за голову. — Так вот на что намекал Золотарев, когда предупреждал о том, что времени очень мало! А я-то, дурак, возомнил, что это он обо мне печется!..

Берест не успел ответить. Ожил экран дисплея компьютерной связи. Как завороженные, мы вчитывались в бесстрастные голубоватые строчки:

Дальше читать я не мог — буквы вертелись и расплывались, у них отрастали зубы, щупальца… Потом из глубины экрана выплыло красивое и жестокое лицо женщины с огромными темными и чуть раскосыми глазами, высокими скулами и полными яркими губами. Она обвела всех пронзительным, недобрым взглядом и улыбнулась, обнажив ровные, слегка заостренные, как у хищника, зубы.

Экран вдруг стал разрастаться, превращаясь в мрачную черную бездну, нависающую над нами, над городом, над страной, над миром. Лицо женщины начало наливаться алым, съеживаться в середине, приобретая очертания зловещей звезды, словно адское око взирающее на застывшую в ужасе планету.

И тогда я понял: способ найден, но борьба еще только начинается…