Дубровская Д ВСудьба Синьцзяна

Дубровская Д.В.

Судьба Синьцзяна

Обретение Китаем "Новой границы" в конце XIX в.

ОТ АВТОРА

Цзо Цзунтан в Синьцзяне (1869-1877)

В 60-х - 70-х гг. XIX в. Цинская империя повторно покорила Синьцзян руками солдат армии своего полководца Цзо Цзунтана, проведшего знаменитый "Сичжэн" "Западный поход". Цзо, став палачом уйгурского и дунганского народов, одновременно стал и героем Империи, увеличившим ее территорию почти на площадь, равную трети Европы. Споры об историческом значении личности Цзо Цзунтана до сих пор не утихают. Историческая личность зачастую воспринимается в прямой зависимости от политических реалий и обстоятельств, особенно, если подвизается на перекрестке устремлений различных народов и социальных слоев. На примере нашего героя Цзо Цзунтана мы увидим, что чем более человек, облеченный властью, считает себя говорящим и действующим от имени государства, тем больше морально-этических допусков он позволяет себе. Политика традиционно стояла по ту сторону нравственности, ведь в ней присутствуют лишь соображения выгоды. Если на какомто этапе своей деятельности завоеватель начинает творить благо для завоеванных, значит, в данный момент это представляется целесообразным, ибо сытый раб работает лучше голодного. Большая часть того, что мы привычно хотели бы объяснить нравственными мотивами, чаще всего мотивируется именно политической целесообразностью. Клеймить Цзо Цзунтана "врагом уйгурского и дунганского народов" столь же нелепо, как славить его политического оппонента Ли Хунчжана, выступавшего за отказ от Синьцзяна, называя "лучшим другом мусульман", что, к счастью, не делается. В убеждениях и действиях и того, и другого совершенно нет места ни национальным симпатиям и антипатиям, ни тому, что называют "великоханьским шовинизмом" или ксенофобией, есть лишь благо маньчжурской династии, как его понимал каждый их них, дистиллированно политические мотивы, которые до сих пор практически всюду принято считать высшими. Щадящих завоеваний и усмирений не существует в природе. Цзо Цзунтан был одинаково беспощаден как к подавляемым ханьцам-тайпинам, так и к шэньсиганьсуским дунганам, няньцзюням и мусульманам Синьцзяна. Попытка некоторых китайских историков провести четкую грань межу между Цзо-реакционером, утопившем в крови тайпинов, и Цзо-патриотом, вернувшим Си-юй под крыло Империи, более чем неправомерна. Логика империи, действовавшей через него, проста: мятеж надлежит подавить, "инсургентов" - покорить, а покоренных - использовать, порой даже обласкав тех, кто уцелел. Совершенно другое дело, что в генной памяти народа остаются войска "неверных", прошедших по городам и весям огнем и мечом, ведь наследники утопленных в крови тайпинов так же индифферентны к злодеяниям "Цзотуфу", как наследник Пугачева к подвигам князя Потемкина Таврического. Современные синьцзянские уйгуры могут превозносить благостные последствия насильственного возвращения под власть Цинской империи и защиту их от российской угрозы только из соображений имперской субординации, лукавя до поры до времени. Еще одна немаловажная проблема, с которой нам также приходится иметь дело, говоря о том или ином историческом лице - это проблема его восприятия на уровне обыденного сознания. В таком случае, мы, видимо, смогли бы лучше понять китайцев, если бы осознали, что понятие "сфера жизненных интересов", может быть, в несколько иной формулировке, изобрели отнюдь не вашингтонские стратеги в новейшее время. Ведь и Россия всю свою историю выламывалась к морям и океанам, вынашивала мечту об Индийском океане, распространяла свои владения все дальше на Восток за Урал. Вспомним Измаил, Казань и походы Ермака, до сих пор не дающие покоя китайским историкам, - ведь все это предметы нашей законной исторической гордости. Мы продвигались на Восток, китайцы двигались навстречу нам, на Запад. А ведь при этом большинство наших сограждан вопиюще невежественны в родной истории и зачастую не отличат Дмитрия Донского от Александра Невского. Так стоит ли так серьезно осуждать китайцев, с пеленок воспитывающих детей на жизнеописаниях и подвигах полководцев древности Цао Цао и Чжу Голяна, которому так стремился подражать Цзо Цзунтан, принявших в сферу фольклора и детской устной культуры Чжан Цяня, Чжэн Хэ и Сюань Цзана с его верным спутником - царем обезьян Сунь Укуном? Кто сможет досконально разложить на белое и черное ушедшего во цвете лет блестящего генерала от инфантерии Скобелева, который прославил русское оружие под Плевной, подавил Кокандское восстание и возглавил Хивинский поход и Ахалтекинскую экспедицию в те же 1873-1881 годы, что Цзо Цзунтан подвизался в Синьцзяне? Или князь Потемкин, не зря названный Таврическим, задавивший восстание Емельяна Пугачева? В этот логический ряд вполне закономерно встает политический наследник "китайского Бонапарта" XVIII века - императора Цяньлуна сановник Цзо Цзунтан, огнем и мечом проложивший дорогу из Сиани в Урумчи и Кашгар, дорогу, которую не так давно замкнула новая стальная трансъевразийская магистраль, новейший Шелковый путь нашего времени. Судьба Синьцзяна еще не определена окончательно. Эта работа о том, почему она сложилась так, как сейчас, и о том, почему это вряд ли навечно.

ВВЕДЕНИЕ В середине - третьей четверти XIX века (50-е - 70-е гг.) Цинская империя находилась в чрезвычайно тяжелом положении вследствие цепи политических кризисов, вызванных двумя "опиумными войнами", "открытием" Китая западными державами и США, началом конфронтации с Японией из-за островов Рюкю и Тайваня, крестьянской войной тайпинов и восстаниями неханьских народов. Как известно, насильственное открытие китайского рынка для иностранного, в первую очередь для английского, капитала в результате вторжения в страну западных государств после "опиумных" войн оказало исключительное влияние на дальнейшее политическое и экономическое развитие Китая. Катаклизмы, обрушившиеся на империю в последний год правления под девизом Даогуан (1850) и после смерти императора Сяньфэна1 (1861), с началом регентства вдовствующей императрицы Цыси, оказались началом цепной реакции, приведшей к падению монархии в годы Синьхайской революции (1911). Они дали толчок процессу постепенного превращения страны в объект вполне грабительских устремлений западных держав, сопрягаясь с проникновением в китайское общество элементов квази-капиталистических отношений, ростом товарно-денежных связей, что в целом не могло не стать "могильщиком" старого Китая. Являясь растерянной жертвой неуемных притязаний многоопытных европейских колонизаторов, управляемый одряхлевшей маньчжурской династией Китай все же изыскивал внутренние резервы (при определенной внешней денежной помощи) для того, чтобы поддерживать и восстанавливать свою власть на обширных территориях нынешнего Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР), утерянных в результате восстания уйгуров и дунган (1864-1878 гг.). Здесь было бы неуместно давать негативную либо позитивную оценку свершившейся исторической реальности, хотя в науке существуют различные мнения как по вопросу о цивилизаторской роли колонизаторских действий Западных стран на востоке, так и Китая на своем северозападе. Данная работа является попыткой описать и проанализировать причины возвращения под сюзеренитет империи Цин ее на почти 15 лет утерянных владений в Джунгарии и Восточном Туркестане вопреки кажущимся неблагоприятными объективными предпосылками политического и экономического характера. Существование единой интегрированной территории нынешней КНР в современных границах является результатом деятельности именно цинских военачальников и стратегов - от императора Цяньлуна (1736-1795 гг. правления), при котором были совершены поистине грандиозные завоевания, и воспевшего их историка Вэй Юаня, до Цзэн Гофаня, Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана, с помощью которых страна смогла пережить 60е - 70-е гг., в течение которых едва не погибло государство в целом. Чем же так привлекала правителей Цинской империи идея владения землями Джунгарии и Восточного Туркестана? Начиная с древнейших времен, властители Китая проявляли интерес к районам, находившимся за западной оконечностью системы Великой китайской стены, невзирая на их отдаленность и труднодоступность. Тем не менее, до сих пор еще не вполне ясно, почему эти центральноазиатские территории с завидной периодичностью как магнитом притягивали к себе взгляды китайских политиков. В официальной китайской историографии сложилась своего рода традиция говорить о стремлении достичь северо-западных границ империи Хань (206 г. до н.э. - 220 г. н.э.) и Тан (618-907 гг.) - династий, во времена которых китайские империи проявляли наибольший интерес к взаимодействию с северо-западными районами. В эти периоды их посольства и войска достигали определенных успехов, но, тем не менее, не могли до конца воплотить мечты о контроле над Западным краем в жизнь. Лишь в период Цин (1644-1911 гг.) маньчжурский Цяньлун наконец-то достиг желаемого результата, ставшего возможным лишь в XVII веке, завоевав в 1758 г. Джунгарию и Восточный Туркестан. Сто с лишним лет длилось господство маньчжурского дома в Синьцзяне ("Новой границе, территории"), как были названы завоеванные земли, после чего оно пало в результате вспыхнувших в Джунгарии и Кашгарии восстаний уйгуров и дунган, образования Якуб-беком в 1867 г. государства Йэттишаар, а также внутреннего и внешнеполитического ослабления Цинской империи. Цинское правительство приняло решение о необходимости карательного похода в Синьцзян и дальнейшем воссоединении этого региона с Китаем вопреки очевидным антипредпосылкам. Выяснения причин этого решения и является основной целью данной работы, ведь Китаю впоследствии удалось удержать этот регион под своим началом и в ХХ веке в сложный период между двумя мировыми войнами, выйдя победителем в соревновании Великобритании, СССР и Японии, что вовсе не являлось само собой разумевшимся успехом. Долгое и не всегда спокойное соседство с территориями бывшего СССР в Центральной Азии может во многом объяснить причины недавних взаимонепониманий в пограничных вопросах (см., напр. Невозможно исследовать мотивы упорного стремления китайских политиков контролировать оазисы и "степные коридоры" Северо-Запада без определения геополитической специфики этого региона. Ее неординарность заключается, в частности, в том, что на его территории на протяжении многих веков пересекались пути и политические устремления множества сопредельных данному региону государств и народов, занимавших земли современного СУАР. Среди всех центральноазиатских территорий Синьцзян географически занимает как бы центральное положение, поэтому его часто называют в исторической литературе "сердцем" Ни одно исследование, так или иначе касающееся территории современного СУАР, не обходится без "договоренности о терминах" - что называть "Восточным Туркестаном" (за употребление этого названия в КНР сейчас можно угодить в тюрьму) и что понимать под Си-юем ("Западным Краем"). На более подробной расшифровке последнего термина мы остановимся в I главе. Термин же "Восточный Туркестан", введенный в научный оборот Н.Я. Бичуриным На юго-востоке район современного СУАР смыкается с провинциями Ганьсу и Цинхай (Куку-нором), на востоке и северо-востоке граничит с Монголией, на юге и юго-западе - с Тибетом и Индией, на западе и северо-западе - со странами Средней Азии, Таджикистаном и Кыргызстаном, а также с Казахстаном. Более отдаленные проходы соединяют СУАР с Афганистаном (т.н. "Афганский коридор"). Площадь Синьцзяна составляет треть всей площади современного Китая2. Географическое положение "Западного края" - "Сиюя" (как в древности называли территории к Северо-западу от нынешней провинции Ганьсу) интересно еще и тем, что, несмотря на свое чисто топографически "серединное" положение, этот район практически полностью отъединен от других частей Азии естественными преградами. Так, Монгольский Алтай, Тянь-Шань, Памир, Сарыкол, Каракорум, КуньЛунь, Алтынтаг и вершины Тибета делают подступы к Синьцзяну с трех сторон света - с севера, запада и юга более чем труднодоступными, что повышает значение различного рода горных проходов и перевалов. На северо-востоке и на юге района горный заслон дублируется пустынями - соответственно Гоби и Такламакан, а собственно Китай, помимо пустынь и степей, лежащих на пути к Синьцзяну, в отличие от других территорий, отделен от него еще и огромными расстояниями; путешественнику пришлось бы преодолеть предгорья Наньшаня и Бэйшаня и проникнуть в Си-юй через район Хэси между современными городами Юймынь и Дуньхуаном. Несмотря на такие объективные природные трудности, многие династии Китая на протяжении почти 2 тыс. лет, начиная с ханьских времен, стремились к усилению своего влияния в восточных оазисах Кашгарии - Комул и Турфан и пытались противодействовать кочевым народам степей Джунгарии. Отделенный от внутреннего Китая значительными расстояниями, Си-юй традиционно с успехом противостоял китайскому культурному влиянию. Народы "Тяньшань бэйлу" ("Северный тянь-шаньский путь" - Джунгария) и "Тяньшань наньлу" ("Южный тянь-шаньский путь" - Кашгария), как зачастую называли эти земли в древнем Китае, особенно, последней, располагали своей собственной высокоразвитой культурой и издревле ориентировались на буддийский, а позже - исламский мир, располагавшийся к западу от них. Район Джунгарии и Восточного Туркестана представляет собой территорию, разбитую Тянь-Шанем на две неравные части - северную (приблизительно треть всего района) и южную (соответственно - две трети). Джунгария большей частью состоит из степей и полупустынь, примыкающих к Западной Монголии, на северо-востоке отделенной от МНР Алтаем. Большинство населения Джунгарии было исконно кочевым и занималось скотоводством. Плодородная долина реки Или на западе района представляет из себя клинообразный участок территории, полностью "открытый" лишь на Запад, т.е. к бывшей Советской территории, в Казахстан. Кашгария на юге СУАР образует огромный овал, ограниченный горами с севера (Тянь-Шань), запада (Памир) и юга (Алтынтаг, он же Куньлунь). Северную и среднюю части этого овала занимает бассейн реки Тарим, орошаемый ею самой и притоками, исчезающими в болотах возле озера Лобнор и песках пустыни Такламакан. Орошаемые оазисы окружают пустыню подобно бусинам на четках. Северная и Южная части региона могут сообщаться только в районе прохода Даваньчэн между Урумчи и Турфаном. Климат Синьцзяна резко-континентальный и сухой. Определенное количество осадков он дарит земле лишь в Джунгарии, выход же к океану имеет лишь река Черный Иртыш на ее крайнем севере. Плодородные лессовые почвы оазисов требуют искусственного орошения иранского типа за исключением лишь нескольких долин тянь-шаньского региона, что никогда, впрочем, не являлось причиной экономической, либо общественно-политической неразвитости городов Кашгарии, относящейся к "великому поясу афро-азиатских пустынь с их самобытными культурами" Один из главных вопросов, которые ставила перед работой автор - это выяснение глубинных причин заинтересованности правительств Китая, начиная с эпохи Ханьской империи до времен последней династии Цин, в походах на северозапад. Для этого надо будет рассмотреть политический статус этого района в официальной внешнеполитической доктрине, освещение проблем взаимоотношений с Сиюем в политической мысли Китая и вопросы преемственности этих представлений от династии к династии. Вероятно, периодические попытки китайских правителей установить свои форпосты на территории современного Синьцзяна объяснялись тем, что этот район в течение многих веков, действительно, был местом, где перекрещивались интересы различных народов, по которому проходил трансъевразийский Великий шелковый путь, связывающий торговые центры Китая и Центральной Азии уже не только с азиатскими странами и народами, но и с Европой. Таким образом, караванные пути, проложенные местными жителями в пустынях Центральной Азии от оазиса к оазису и проходы через горные перевалы уже в начале новой эры становились настолько заманчивыми стратегическими объектами, что по своей значимости их совокупность, особенно район Хэси, можно сравнить, как бы непривычно это ни выглядело, с проливами Босфор и Дарданеллы. В самом деле, получалось, что тот, кто имел доступ на земли современного СУАР, располагал для своей торговли выходами и на запад, и на юг (в Индию), и на восток (к Китаю), в свою очередь, получая оттуда товары и проводя определенные культурные и религиозные идеи. По свидетельствам исследователей этногенеза Восточного Туркестана и Джунгарии, на территории современного Синьцзяна проживало с древности индоевропейское (индоиранское) население (см. напр., Таким образом, геостратегические модели Кашгарии как "мешка с развязанной горловиной, смотрящей в сторону Китая" В эпоху Западной или Ранней Хань (206 г. до н.э. - 23 г. н.э.) на территории Си-юя впервые появляются китайские посольства, в частности, под руководством известного Бань Чао (32-102), выполнявшие не только дипломатические, но и разведывательные функции. Они выясняли возможности создания союзов против северных кочевников - сюнну (гуннов), искали способ наилучшим образом воспользоваться торговыми путями, пролегавшими через эти районы, приобрести лошадей. С этого времени Западный край находится в сфере постоянных политических интересов Китая, стремившегося в периоды наибольшей внутренней стабильности хотя бы спорадически закрепляться на этих территориях. Притязания китайских правителей на те или иные владения и районы имели отшлифованные веками идеологические обоснования во внешнеполитической доктрине. Работы многих исследователей дают надежный ключ к пониманию этих проблем. Уже в глубокой древности в Китае начинает формироваться особый взгляд на окружающий мир, как на нечто низшее, малоразвитое - либо не стоящее даже минимальных контактов, либо нуждающееся в исправлении. Эта характерная для большинства крупных оседлых цивилизаций идеология, конкретно-терминологически выразившаяся в сознании обитателей подобных центров через идею противостояния "цивилизации" (китайское "ся" со времен Чжоу) - "варварству" ("мань"), подобно антитезе "эллины" - "варвары" в Древней Греции Традиционная концепция универсального китайского мироустройства базировалась на этноцентрической теории, где Китай с императором - сыном Неба во главе, на вершине пирамиды конфуцианских отношений подчиненности (государь относится к подданному, как отец - к сыну), занимал центр мыслимого мира. Естественно, что подобная схема исключала признание "суверенитетов" и "равенства" неханьских народов и государств. Император правил по Мандату Неба ("Тянь мин") и подвластная ему страна занимала центр ойкумены, окруженный "варварами четырех сторон света" "и" (восточные), "мань" (южные), "жун" (западные), "ху" и "ди" (северные). Уже древняя "Книга песен" "Шицзин", произведения которой охватывают с XII по V в. до н.э., входящая в конфуцианский канон, подтверждает существование описанной схемы:

Кто добродетелен и сдержан, Чьи помыслы к высокому стремятся Тот может быть подобен яшме Иль скипетру из белого нефрита. О, повелитель с легким сердцем, Что радость людям источает! Тебя во всех концах Вселенной Главой считать готовы люди!

Представление о сопредельных народах, как о "шакалах и волках", которым "нельзя идти на уступки" и коих "надо держать в узде", имело место отнюдь не только в китайской системе этнического мышления. Но коль скоро мысль о кардинальной несхожести "их" и "нас" 3 была закономерной и подтверждалась реальной внешнеполитической практикой, закономерным был и вытекающий из этой идеи вывод об имманентной подчиненности "варварских" народов китайскому универсальному мироустройству, стремление включить их если и не непосредственно в состав империи, то хотя бы в сферу досягаемости и влияния Стремлением влиять на соседей была пронизана вся внешнеполитическая деятельность Китайской империи, всегда пытавшейся заполнить вакуум силы, образовывавшейся рядом с ее территориями, дабы обезопасить свои владения, либо присоединить новые земли, воспользовавшись слабостью соперника Существует мнение, что для дальневосточного региона Китай был явлением аналогичным Римской империи для Европы и Азии. Прослеживается та же сильная императорская власть, та же тяга к поглощению культур. Китай относится к числу тех немногих стран (в отличие от Римской империи или древней Эллады), где античная традиция, однажды зародившись, после уже не прерывалась, а лишь претерпевала большие или меньшие изменения. Поэтому здесь видна преемственность во внешнеполитической доктрине, большей частью входившая в противоречие с реальностью "универсальной монархии". В свое время К. Маркс метко подметил, что "согласно непреложному закону истории, варварызавоеватели сами оказывались завоеванными более высокой цивилизацией покоренных народов" Традиционная китайская "утешительная" система функционировала на протяжении многих веков вплоть до появления на Дальнем Востоке Западных держав. Концепция "универсальной монархии" подверглась сильной "фланговой" атаке со стороны западных государств вскоре после первой Англо-китайской войны 1839-1842 гг. В сороковые годы XIX в. китайское правительство было вынуждено воочию убедиться в существовании равно и даже более могущественных империй за пределами территории Китая и обжитого им мира. Заключение договора, последовавшее за поражением Китая в 1842 г. открыло дорогу подписанию серии соглашений, каждое из которых являлось поэтапным отступлением со старых теоретических позиций и, соответственно, уступкой реальной силе, подкрепленной Западной концепцией международных отношений. Сопротивление подобной непривычно крамольной идее на поистине генетическом уровне отразилось в принятом в Китае обозначении договорных документов как "неравноправных".4 Официальная внешнеполитическая доктрина и проблемы отражения ее в реальной практике глубоко анализируются в работах отечественных исследователей - А.А. Бокщанина Репрезентативная сторона так называемой "даннической системы", при которой правители Китая слали посольства с дарами к властителям соседних народов, побуждая их прибывать с ответными подарками - "данью" ко двору в столицу Поднебесной, все же не могла на практике подменить выгодные международные отношения. Таким образом, выливаясь в политической реальности в номинально-вассальные отношения, зачастую не осознававшиеся как таковые приезжавшими ко двору посольствами-гостями ("кэ"), схема мира, построенная на умозрительных посылках, неизбежно зашла бы в тупик, если бы древнекитайским мыслителем Сунь-цзы не была разработана доктрина "цзими" Свою лепту в исследование традиционной китайской внешнеполитической концепции и ее взаимодействия с реальностью внесли и западные ученые, так же подробно изучающие тему "даннических отношений", в рамках "pax Sinica", среди них Дж. Фэйрбэнк, Дж. Флэтчер, М. Россаби, М. Мэнколл, Юй Инши и др. Отражение описанных традиционных взглядов мы в изобилии находим в цинских источниках, касающихся завоеваний западных территорий. Как известно, Цины предлагали Джунгарскому ханству формально признать главенство Китая и, лишь, когда этот план (со всеми вытекающими из него выгодами для Китая - торговлей, определенным верхушечным политическим контролем за новым "подданным") не удался, пошли на завоевание 1758-го года. Официально оно было прокомментировано в том духе, что все страны и народы должны входить в сферу подчинения Цинской империи, причем помыслы Цинов были направлены не только на безопасность своих границ, но и на достижение преимуществ политического и, в дальнейшем, экономического свойства. Ныне существует обширная литература по отдельным периодам взаимосвязей Китая с северо-западными территориями, однако попытки охватить всю историю этих сношений и как-либо систематизировать ее, проследить в ней определенные закономерности, по-прежнему редки и не могут быть признаны удовлетворительными. Без сомнения, по причине двухтысячелетней длительности истории этих взаимоотношений и необходимости привлечь источники и литературу на всех языках региона, такой труд был бы под силу лишь коллективу авторов и, вероятно, когда-нибудь будет создан. Обобщение фактов, имевших место в истории внешних сношений Китая с народами Сиюя, представляется ныне весьма актуальным не только для выяснения политического статуса этого района в исторической ретроспективе, но и для определения возможностей его будущего развития. Среди наиболее удачных подходов к указанной проблеме по восстановлению комплексной истории международных отношений в "ключевой" зоне Центральной Азии можно назвать следующие труды отечественных и зарубежных авторов: "Историю Цивилизаций Центральной Азии", выпускаемую под эгидой ЮНЕСКО, тт. 1-2 Несомненно, что экстраполяция на прошлое факта нынешней принадлежности Кашгарии и Джунгарии к КНР привела к своеобразному "китаецентристскому" подходу в исследованиях международных отношений в Центральной Азии и очерковому стилю изложения, неизбежному при попытке охватить более или менее протяженные исторические периоды. Это характерно для некоторых работ М. Россаби Однако без выяснения места, занимаемого нынешним Синьцзяном в китайской политической мысли и ретроспективного взгляда на историю взаимосвязей собственно Китая с народами, населявшими современный СУАР, невозможно определить основные мотивы заинтересованности Срединного государства в этих землях. Соответственно, нам остались бы неясны аргументы, используя которые сторонникам возвращения Синьцзяна удалось убедить цинское правительство в 60-х гг. XIX века решиться на восстановление власти Китая в Джунгарии и Восточном Туркестане после победы дунганских и уйгурских восстаний и низвержения маньчжуро-китайского владычества, установленного там в середине XVIII века. В отечественной науке успешно рассматривались вопросы истории дунганоуйгурских восстаний в Синьцзяне в 1864-1878 гг., Джунгарского ханства, Кашгарии XV - XIX вв. Как и другие, они являлись предметом исследований ряда русских дореволюционных (А.К. Гейнс Остановимся на том, какие мнения приводились различными авторами относительно выяснения мотивов Цинской экспансии на Северозападном направлении. Западные исследователи, которые так или иначе затрагивают эту тему, в основном следуют за классической китайской концепцией мотивов завоевания Северо-западных земель, которая будет рассмотрена подробнее в работе. Выдвигаются причины, либо сходные, либо обусловленные версиями официальных цинских документов, а именно, тем, что маньчжурские императоры, будучи императорами Китая, являлись наследниками устремлений династий Хань и Тан. Имеется в виду, что такое наследство давало как бы carte blanche на завоевания. Однако английский исследователь Булджер, выдвигающий эти соображения в своей работе о центральноазиатских вопросах, не видел, вероятно, разницы между реальными целями и их официальным обоснованием (530, р. 211). Несомненно, что один лишь мотив политического наследства не мог толкнуть Цинов на завоевание; в то же время он, безусловно, не может быть полностью проигнорирован в виду необходимости поддержания престижа правящей династии. Известный французский китае- и монголовед Абель-Ремюза считал, что маньчжуры боролись с жителями Восточного Туркестана не из-за третьего государства - Халхи (Северная Монголия), в частности, имеются в виду времена императора Канси (Сюань Е, 1662-1722 гг. пр.), захватившего Халху в 1691 и начавшего завоевание Джунгарского ханства, - а, напротив, непосредственная угроза нападения соседей-кочевников на Китай вызывала ответно-превентивные меры цинского правительства (521, р. 176-182). Здесь же автор находит и новый подход к решению вопроса, указав, что частные междоусобные войны, ослаблявшие правителей и народ Восточного Туркестана, давая маньчжурским военачальникам возможность надеяться на сравнительную легкость приобретения новых территорий в соответствии с упоминавшейся уже концепцией "и и чжи и". Автор подходит к выводу о том, что Цины могли добиться завоеванием Джунгарского ханства и Восточного Туркестана (1755-1759 гг.) двух результатов: уничтожали бурно кипящий котел межэтнических и политических противоречий жителей Западного края, т.к. оттуда периодически метастазировали наиболее активные и сильные отряды и покушались уже на собственную китайскую территорию (например, Галдан) и, воспользовавшись, таким образом, объективно неизбежным ослаблением региона, присоединить его к своим владениям. Автор, однако, не отвечает на вопрос о том, что дало бы это приобретение маньчжурам, равно как и обходит молчанием внутрикитайские мотивы экспансии. Почти аналогично обосновывает стремление Цяньлуна завоевать Восточный Туркестан французский миссионер XVIII века Амио: причину автор усматривает в "непокорности" ходжей, управлявших страной и в их помощи джунгарскому но?ну Амурсане, восставшему против Цинов в 1755 г.; вдобавок ходжи "часто устраивали китайским войскам ловушки, их которых не всегда можно было выбраться" (522, р. 236). Таким образом, мотивы завоевания страны выводятся здесь из необходимости покарать "чтоб неповадно было". Такого объяснения, несомненно, недостаточно. Прочно держался в фарватере официальных цинских трактовок немецкий автор большого компилятивного труда К. Риттер, еще в прошлом веке переведенный русским ученым В.В. Григорьевым (175; 342-344). В его интерпретации Китай выступал в регионе как своего рода беззаветный защитник "всех пострадавших от рук западных монголов (ойратов)". Так, он пишет: "Тибетцы просили императора Китая о помощи и не напрасно. Войска его в 1720 г. уже снова очистили страну от Джунгарских и калмыцких орд (известных там под названием Согбо) и Хласса (Лхаса - Д.Д.) с тех пор осталась под покровительством Китая" (343, с. 154). Однако, - указывает Риттер, - сила "куньтадши" (Цэван-Рабдан 1697-1727 - Д.Д.), изгнанного с Тибета, была еще очень велика ни Или, откуда он "занял войском весь Сичань (все татарские /?/ земли между Китаем и Россией) и войска Канси в 1722 г. ничего не могли сделать". Таким образом, получается, что защитник обиженных - Канси решил продолжить защищать угнетенных тибетцев уже и на исконной территории самих ойратов - в Илийском крае, и даже дальше, где никто уже не просил о помощи. Далее текст говорит за себя: "...вскоре после того Куньтайдши был умерщвлен собственным сыном, старшим князем Галдан-Цэрэном (1697 г. Д.Д.), вслед за тем в 1722 г. умер император Канси, а его миролюбивый преемник (Юнчжэн, планировавший в перспективе уничтожить Джунгарское ханство Д.Д.) ограничился охранением своих непосредственных границ, не вмешиваясь в политические отношения окружающих их издали кочевых народов. В этот промежуток времени возросло снова могущество разных элютских князей, и в конце жизни императора открылись между ними междоусобия и бунты. Император Цяньлун не захотел остаться равнодушным зрителем подобных смут, происходивших в соседних ему государствах. Несколько раз нападали элюты (ойраты - Д.Д.) на китайские пограничные кордоны и укрепления, вырезали гарнизоны и грабили императорские конные заводы Гоби вне Великой стены (343, с. 154). Стремлением не допустить на границах империи Цин образования крупного государства, способного угрожать маньчжурскому владычеству в Китае объясняет территориальную экспансию Цинов и американский исследователь О. Лэттимор (585, рр. 24-27). Все эти соображения игнорируют силы, действовавшие внутри Цинской империи, что не может считаться правомерным. Среди работ западных авторов нельзя обойти молчанием в своем роде первопроходческую работу У.Л. Бэйлза "Цзо Цзун-тан. Солдат и государственный деятель старого Китая" (524) - удивительную попытку капитана американских ВМС написать биографию Цзо. До недавнего времени эта работа считалась одной из базовых для изучения Мусульманских восстаний в Северо-западном Китае. Будучи профессиональным военным, автор обратил особое внимание на военные походы своего героя. Языковый барьер помешал Бэйлзу использовать первичные источники, что, несомненно, несколько снижает значение книги, однако, судя по всему, автор, привлекая китайского помощника, опирался на сведения биографии Цзо Цзунтана, написанной Ло Чжэнцзюнем и включенной в Полное собрание сочинений Цзо отдельным цзюанем (см. ниже). Хотелось бы упомянуть несомненную ценность монографии Чжу Вэньчжана "Мусульманские восстания в Северо-Западном Китае. 1862-1878" (545), написанной на широком материале китайских источников и посвященной не только восстаниям, но и их подавлению во всех трех провинциях. Безусловный интерес представляет известная работа И. Сюя "Илийский кризис - исследование китайско-русской дипломатии. 1871-81" (577), в которой автор широко использовал материалы британского Форин Офиса, сборники немецких и американских дипломатических документов. В этих работах намечены некоторые подходы к интересующим нас сюжетам. В западной историографии существует немало исследований, посвященных взаимоотношениям Китая со странами и народами Западного края - это работы уже упоминавшихся востоковедов И. Сюя, М. Россаби, Дж.К. Фэйрбэнка, Дж Флэтчера, О. Лэттимора и др. В этих трудах весьма подробно рассмотрена ситуация в Центральной Азии, но, как правило, не выделяется вопрос о причинах стремления цинских верхов контролировать Северо-западные земли. Между тем, проследить ход дискуссии в правящих кругах Цинской империи (6070-е гг. XIX в.) представляется крайне необходимым, т.к. в вопросе об исторических судьбах Джунгарии и Восточного Туркестана китайская историография до сих пор придерживается довольно односторонней позиции, превознося воинственную позицию крупного цинского сановника Цзо Цзунтана (1810-1885), возглавившего карательный поход "Сичжэн" на Запад и несколько недооценивавшегося соображения безопасности Китая перед лицом западных держав, действия которых он считал "бескорыстными". Дискуссия о судьбах Синьцзяна, рассматриваемая в работе, явилась в некотором роде отражением многих проблем, волновавших цинское правительство в 60-70-е гг. XIX в., а именно - отношений с Великобританией, Японией и Россией, проблемы самоусиления (цзыцян) а части укрепления национальной и, в особенности, военно-морской, обороны, экономики, отношений с национальными меньшинствами Цинской империи и других. Высказанное в ходе дискуссии в правящих кругах мнение Цзо Цзунтана о том, что возвращение Синьцзяна необходимо Китаю и для того, чтобы обезопасить страну от посягательств на Западный край (и, более того, на собственно Китай) России, также требует отдельного разбора. Таким образом, одной из задач работы является выяснение соответствия истинных мотивов и намерений правительства России в так называемом "Илийском вопросе" (1871-1881 гг.) и истинного положения вещей в регионе с тем, что утверждали сторонники Цзо Цзунтана - адвокаты войны с Россией. Для этого нам предстоит проанализировать дебаты Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана (1823-1901), одного из наиболее влиятельных сановников того времени) по вопросу о разрешении Илийского вопроса. Русские архивные документы, касающиеся десятилетнего пребывания русских войск в Илийском крае, демонстрируют вынужденность и, скорее, нежелательность для России этого, в остальном, безусловно нарушавшего нормы современного международного права, шага; ведь российским дипломатам ставилась под сомнение сама целесообразность занятия русскими войсками долины Или, речь же о продвижении далее на юг или же на восток просто не шла. Однако для того, чтобы разъяснить этот вопрос, необходимо рассмотреть содержащиеся в архивных материалах свидетельства, касающиеся "Илийского кризиса" и показать несостоятельность опасений "партии войны под водительством Цзо Цзунтана на счет возможности продвижения российских войск далее в Синьцзян. Все поставленные перед работой задачи помимо чисто исторического интереса имеют, к сожалению, и определенную политическую актуальность, т.к. и по сю пору китайская историографическая традиция все еще трактует внешние связи Китая со странами и народами, населявшими современный Синьцзян начиная с древности, как чисто внутрикитайские дрязги. Акценты в оценке дискуссии, составляющей основной предмет настоящего исследования, смещаются в сторону обеления идеологическиудобных политиков прошлого и осуждения их оппонентов; практически, до сих пор извращается история и подоплека "Илийского вопроса". Более того, в интересующем нас регионе на непосредственный территориальный контакт с Западным Китаем выходят уже не республики СССР, а молодые суверенные государства, в которых, безусловно, необходимо более подробно овладеть непростой историей приграничных земель. Тема работы обеспечена достаточно широким кругом источников. История бурных событий, имевших место в Джунгарии и Восточном Туркестане как в цинскую эпоху, так и ранее, отражена в большом количестве письменных документов на тохарских, иранских, тюркских, тибетском, китайском и некоторых других языках. Однако, исходя из принятой в работе точки зрения "из Китая", с позиции анализа китайской политической мысли, а также, учитывая то, что автору доступны в оригинале лишь материалы источников на китайском языке и вэньяне, в исследовании использованы лишь китайские документы, либо переводы с языков народов Центральной Азии. При всей сухости "подцензурных официальных цинских источников правительственных документов, включающих в себя материалы по интересующим нас вопросам, их невозможно обойти в силу отражения их авторами событийной канвы происходившего и усредненных официозных характеристик действующих лиц событий. Среди официальных исторических книг, использованных в работе, необходимо отметить огромную хронику правления "Великой династии Цин" ("Да Цин личао шилу"), являющуюся официальным хронологически составленным "заповедником" сведений, издававшимся в трех экземплярах исключительно для правительственных нужд. (Всего 4 тыс. 664 цзюаня, 14-19; 21). "Шилу" содержит наиболее важные документы, указы императоров и сановников Цзюньцзичу (Военного совета), в том числе и относительно политики в интересующем нас регионе, наряду с ежедневными записями о событиях придворной жизни, что, естественно, не облегчает пользование источником. Большое количество фактов, "складированных" в "Шилу" более нигде не упоминаются. Для нашей темы важны "Да Цин Гаоцзун Чуньхуанди шилу" ("Хроника правления /императора/ Гаоцзуна Чуньхуана Великой Цин" - годы Цяньлун), "Да Цин Вэньцзун Сяньхуан ди шилу" (соответственно, годы Сяньфэн /1851-1861/), "Да Цин Муцзун Ихуан дя шилу" (годы под девизом Тунчжи /1862-1875/) и "Да Цин Дэцзун Инхуанди шилу" (годы Гуансюй /1875-1909/). Достаточно ценными оказались и сведения "Дунхуа сюй лу" ("Продолжение записей из /павильона/ Дунхуа"), составленного Ван Сяньцянем по принципу "ежемесячно, ежегодно", для пяти правлений - от Цяньлуна до Тунчжи (1736-1875 гг.). Интересующий нас период отражен в двух книгах - "Дунхуа сюйлу. Сяньфэн" (23) и за годы Тунчжи. События излагаются в "Дунхуа Сюйлу" более сжато, чем в "Шилу" и позволяют проследить перипетии самого "сичжэн" - Западного похода войск Цзо Цзунтана, зачастую дополняя сведения "Шилу". "Цинши гао" ("Черновая история /династии/ Цин") в 529 цзюанях, полуофициальная история, написанная в 1914-28 гг. под руководством Чжао Эрсюня в Гоминьдановское время в классической китайской традиции династийных историй, ценна своим разделом биографий "Ле Чжуань", где мы находим жизнеописания Цзо Цзунтана, Ли Хунчжана, Шэн Баочжэня и других интересующих нас политиков третьей четверти XIX в., описание армий Хуайцзюнь и Сяньцзюнь в "Бинчжи" ("О войсках"), сведения о начале строительства Ли Хунчжаном китайского флота в "Хайцзюнь" ("Морские войска"), разрешение им же проблем связанных с Тайванем и др. ("Диличжи" - географический раздел). (59) Ценнейшим источником для изучения борьбы региональных группировок, выразителем идей которых были Цзо и Ли является "Циндай Чоубань и`у шимо" ("Полное описание урегулирования варварских дел") (47), в котором мы находим мнения о приоритетах экономики и политики позднецинского периода в докладах многих именитых сановников. "Циньдин пиндин Шэнь Гань Синьцзян хуэйфэй фанлюэ" ("Высочайше утвержденное описание /истории/ подавления восстаний мусульманских разбойников в провинциях Шэньси, Ганьсу и Синьцзян") (12) - это собрание документов, состоящее из 320 цзюаней и признаваемое наиболее авторитетным трудом по истории подавления мусульманских восстаний. Книга составлена в хронологическом порядке, начиная с пятого года правления под девизом "Сяньфэн" (1856) до четырнадцатого года Гуансюй (1889) и является источником материалов первой руки, несмотря на некоторые имеющиеся лакуны. В собранных там официальных документах, отредактированных самим Гун Циньваном (князем) Исинем - главой Цзюньцзичу с 1884 по 1894 г., часто была отражена наиболее достоверная информация. "Поля недоверия" в этом источнике совпадают с характерными для частных писаний правительственных сановников: люди, составляющие доклады трону сами были напрямую вовлечены в описываемые события и, соответственно, имели тенденцию ретушировать свои ошибки, скрывать поражения, умалчивать о злоупотреблениях, преувеличивая, соответственно победы и успехи цинского оружия. Естественно, что взгляд на ситуацию со стороны мусульман практически отсутствует. Среди официальных исторических сборников можно отметить "Хуэйминь ци`и" ("Восстания мусульманских народов"), особенно III и IV тома под редакцией мусульманского ученого Бай Шоу`и (5), подготовленный китайской исторической Ассоциацией, образованной под руководством КПК из рядов ученых-историков, которые отделили политизированные комментарии и мнения от текста исторических источников. Прекрасная характеристика трех основных работ, включенных в сборник, дана в книге А. Ходжаева (393, с. 7). Из вошедших в сборник частных сочинений отметим работу Ян Юйсюня "Пин хуэй чжи" ("Записки об усмирении мусульман") (65) в 8-ми цзюанях. Работа была выпущена отдельно в 1889 г. и входит в III том "Хуэйминь ци`и" (5, т. 3, сс. 53-235). Этот труд представляет собой изложение истории подавления мусульманских восстаний в северо-западном Китае с 1862 по 1887 гг., написанное в хронологическом порядке. Книга разделена на три части (первая - Шэньси, вторая - Ганьсу и третья - Синьцзян, в двух цзюанях) и базируется, в основном, на официальных документах, привезенных из мест, описываемых в ней, в Пекин доверенными лицами автора. Наиболее широко в работе использованы материалы из собрания сочинений основного действующего лица описываемых событий Цзо Цзунтана - "Цзо Вэньсян гун цюаньцзи" (40), которое в библиотеках Китая и России можно найти в нескольких изданиях, в частности наиболее важные для нашей темы доклады цинскому правительству и письма, содержащиеся в этом издании. Собрание сочинений Цзо Цзунтана, изданное впервые вскоре после его смерти, включает в себя 134 цзюаня, из них 64 цзюаня докладов, 26 - писем и депеш, 7 цзюаней - отвлеченных литературных трудов, 12 цзюаней, которые мы бы классифицировали как "разное", содержащих прочие официальные бумаги "делового человека" той поры. Книга включает также 10 цзюаней докладов, составленных Цзо для другого сановника Ло Бинчжана, четыре цзюаня таких же черновиков для Чжан Лянцзи и, наконец, 10 цзюаней Собрания сочинений занимает биография Цзо, написанная Ло Чжэньюнем в хронологической последовательности под заголовком "Цзо Вэньсян гун няньпу". "Няньпу" основана на бумагах самого героя биографии и прекрасно отредактирована. Это собрание может быть по праву названо одним из основных источников для изучения маньчжурской политики в период подготовки к подавлению мусульманских восстаний в северо-западном Китае. Следует, однако, с определенной долей осторожности относиться к докладам, касающимся военных действий, так как подобно другим полководцам времен крестьянской войны тайпинов, Цзо преувеличивал свои победы и уклонялся от описания неудач, следовательно, такие сюжеты требуют сверки по иным источникам. Ныне в Китае продолжают переиздавать произведения Цзо Цзунтана, мак, следует отметить дополнение к "Полному собранию сочинений Цзо Цзунтана: литературные произведения и письма родным" (41), добавляющую ряд ценных штрихов к официальным документам.5 Материалы собрания сочинений Ли Хунчжана ("Ли Вэньчжун гун цюань цзи" /27/) - основного антагониста Цзо Цзунтана во внешнеполитической ориентации и взглядах на владение землями Синьцзяна также широко привлекались для аргументации оппонентов возвращения Джунгарии и Кашгарии и сторонников использования соответствующих денежных средств на цели самоусиления. Собрание сочинений Ли содержит также свидетельства некоторых других участников правительственной дискуссии. Нельзя обойти вниманием и известную работу цинского историка начала XVIII века Вэй Юаня "Шэн у цзи" ("Записки о священных войнах") в 14 цзюанях, впервые изданную в 1842 г. (11). Значимость книги подтверждается ее частичным переводом на русский язык еще архимандритом Палладием (1). Сводный труд содержит собрание описаний различных военных кампаний дома Цин до периода Цзяцин (1796-1821). Позиция Вэй Юаня как адвоката больших военных походов на Запад будет подробнее рассмотрена в работе далее. Определенный интерес представляет также книга Фоске (Фукэ) "Сисин солу" ("Записки об увиденном по пути на Запад") (38), которая является ценным свидетельством стороннего наблюдателя - германского военного советника, приглашенного Цзо Цзунтаном в Хами в 1880 г. Сложность темы состоит в необходимости анализа событий не только во внешнеполитическом аспекте, но и с учетом внутренней ситуации в Китае, поэтому большую помощь в работе оказали труды О.Е. Непомнина, посвященные социальноэкономическому анализу китайского общества конца XIX в. (323-326). В правильной оценке связей Китая со странами Центральной Азии в эпоху древности и средневековья значительную роль играют работы отечественных китаеведов М.В. Крюкова (240-244), Л.С. Васильева (154; 156), А.Г. Малявкина (282-285), Л.А. Боровковой (140-142), Б.А. Литвинского (275; 276), С. Кучеры (268; 269), не так давно вышедшие монографии О.В. Зотова и А.И. Чернышева. Книга О.В. Зотова смело и успешно вписывает историю Восточного Туркестана в контекст общеевразийских тенденций и аналогий на обширном сравнительном материале западной и отечественной историографии. (211). Монография А.И. Чернышева базируется на широком использовании китайских источников и литературы, что, безусловно, является ее неоспоримым достоинством (329). Эти работы молодых отечественных историков успешно заполняют "белые пятна", до сих пор имевшиеся в исследовании истории международных отношений в Центральной Азии. Проблемы, связанные с историей русско-китайских отношений в вопросе о территориальном разграничении исследованы в трудах Б.П. Гуревича (180-185), В.С. Мясникова (314-317), В.А. Моисеева (306-310). Материалы правительственной дискуссии о судьбе Синьцзяна, однако, практически, не исследовались (исключение составляет краткая характеристика, содержащаяся в Книге А. Ходжаева "Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан" (393). В дореволюционной русской литературе также не уделялось особенного внимания интересующей нас проблеме. Так, Ч.Ч. Валиханов, справедливо квалифицируя политику цинского Китая в Центральной и Средней Азии как захватническую, высказывает лишь мнение о том, что Цяньлун хотел снова повторить "подвиги" императоров династии Тан, проводивших широкомасштабную завоевательную политику в Си-Юе. (74, с. 75). Более широко подходит к вопросу академик В.П. Васильев, совершенно верно расценивая Джунгарию как ключевую стратегическую территорию региона, он указывает, что захватом Синьцзяна Цины намеревались навечно утвердить свое господство над всем Востоком, держать в сфере влияния соседей с Запада (146, с. 144). Л.И. Думан указывает в своей статье "Завоевание Цинской империей Джунгарии и Восточного Туркестана", что присоединение означенных земель принесло экономические выгоды, а также укрепило внешнеполитическое положение Цинской империи (200, с. 271) среди монголов, тибетцев и среднеазиатских народов. Думан пишет, что Цинская империя начала проникновение в Центральную Азию, создав военный форпост на далеком западе, таким образом стала угрожать независимости Казахского и киргизского народов. Мы видим, что Л.И. Думан также ставит во главу угла стратегический императив. Современная американская исследовательница Найлин Чжоу планировала осуществить проект "Синьцзян в китайском сознании" (322), в котором собиралась осветить вопросы изучения китайского взгляда на Северо-западную границу с момента завоевания нынешнего Синьцзяна в 1759 году до создания там провинции в 1884. Насколько нам известно, публикации в рамках проекта на данный момент не появилось. В Японии ныне достаточно широко занимаются проблемой истории китайской Центральной Азии, что отражает историографическая работа Юань Тунли и Ватанабэ Хироси "Классифицированный бюллетень китайских книг и статей о Синьцзяне. 18861969" (643) и статья Эноки Кацуэ "История Центральноазиатских исследований в Японии" (554, рр. 95-117). В связи со сложностью охвата всего разнообразия разработок, выходящих на японском языке, особенную ценность приобретает журнал Acta Asiatica, издаваемый в Токио на английском языке. Так, можно отметить статью Ода Цз?тэн "Уйгуристан" (604), в которой автор, правда, несколько переоценивает соответствие номинально-даннической системы отношений правителей Восточно-туркестанских государств и Китая объективной реальности, работу Мацуда Хисао "Тянь-шаньский регион в Азии" (600), введение, написанное Ханеда Акира к одному из номеров журнала, целиком посвященному синьцзянским проблемам и статью Сагучи Тору "Образование Турфанского княжества при Цинской империи" (615). Исследуемой нами теме посвящена монография Нисида Тамоцу "Цзо Цзунтан и проблемы Синьцзяна", интересная анализом борьбы России, Китая и Великобритании вокруг Джунгарии и Кашгарии на дипломатической арене, но не достаточно полно отражающая борьбу в верхах Цинской империи вокруг возвращения Синьцзяна. (517). Остановимся несколько более подробно на оценке китайской историографией завоеваний времен Цяньлуна и деятельности Цзо Цзунтана, как главного сценариста и проводника политики в Северо-западном Китае во второй половине XIX в. До начала 60-х гг. ХХ в. китайские историки (Шан Юэ /406; 407/, Фань Вэньлань /376; 468/, Люй Чжэнъюй /442-444/ и др.), исследуя проблему завоевания цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана в 70-80-х гг. XIX в. не были склонны идеализировать политику Цинов, раскрывая карательный характер походов цинских армий и не замалчивая жестокости маньчжуро-китайских войск к населению покоренных народов в процессе восстановления власти дома Цин в регионе. Нас, однако, вряд ли смогла бы удовлетворить схема объяснения причин агрессивной политики Цинского государства, представленная Шан Юэ, согласно которой "завоевательные походы были предприняты маньчжурами в целях расширения территории, упрочения своего господства, а также физического уничтожения китайцев и отвлечения их внимания от антиманьчжурской борьбы". (406, с. 544) Что же касается последнего периода в современной китайской историографии, то с первой половины 60-х гг. все попытки беспристрастного исследования подобных проблем считаются посягательством на "защиту национальных интересов" и разрабатываются под лозунгом о "единой неделимой Родине" с древности до наших дней. Так, авторы появившихся в 70-80-е гг. работ по истории Центральной Азии и связей Китая с народами, населявшими ее (среди них можно отметить Ван Чжилая, Жэнь Ифэя (430), Лю Пэйхуа (437-439), Ма Юна (451; 452), Си Да, Цин Сы (490), Су Бэйхая (460) и некоторых других, к сожалению, даже сознательно замалчивают факты и искажают ход исторических событий, руководствуясь определенными политическими соображениями, а не реальной ситуацией, имевшей место в действительности. Китайский историк Юй Фушунь, например, считает Джунгарское ханство не независимым государством ойратов, а одной из "национальных окраин" Китая. Соответственно, завоевательная война империи Цин оказывается в его интерпретации усмирением сепаратистского мятежа в "джунгарском районе" Китая (514, с. 53). Исходя их посылки о том, что завоевание Джунгарии и Кашгарии было для Цинов "внутригосударственным делом", достигавшим цели обретения Китаем утраченных им исконно китайских земель, история порой переиначивается так, что ойраты объявляются "захватчиками китайских земель", на том основании, что в 1677 г. глава джунгарских ойратов Галдан, объявив себя ханом, отторг Джунгарию от Китая (510, с. 119). В том же духе выдержан сборник "О некоторых исторических личностях монгольского народа" (Пекин 1982) (425), где все перипетии отношений с Си-юем рассмотрены в плане "сепаратистских тенденций" в деятельности политических лидеров Джунгарии и Восточного Туркестана, противостоявших китайской идее о дружном проживании различных национальностей в рамках одного государства. Так, китайские авторы Фэн Цзяшэн (471), Му Гуаньвэнь (471), Чэн Суло (563), Хун Юань (477), видят в маньчжурских завоеваниях в Центральной Азии "прогрессивную внешнеполитическую акцию". Чэн Суло, в частности, пишет: "С точки зрения национальных интересов всей страны (т.е. Китая - Д.Д.), введение войск в Синьцзян в 1875г. было абсолютно своевременной мерой. Это была справедливая военная акция, направленная на защиту территории Родины" (503, сс. 67-68). Развитие же изображения Цзо Цзунтана в китайском официозе идет совсем по Марксу - по спирали: сначала он был возвеличен и удостоен множественных прижизненных и посмертных почестей в последние годы императорской власти в Китае, эту же его оценку поддержала гоминьдановская историография (например, в книгах Хун Дичэня /475/ и Чэнь Сихао /504/), после же "освобождения" 49 года и до начала 60-х гг. он осуждался, тогда как в последний 30-летний период все попытки более или менее беспристрастного исследования подобных проблем считаются посягательством на "защиту национальных интересов" и разрабатываются под лозунгом о "единой Родине". Исследования тайваньских ученых при общем концептуальном соответствии с традиционной имперской и современной китайской тенденциями, отличаются порой болей подробностью изложения и отсутствием склонности к замалчиванию неловких эпизодов вроде принятия официальными чиновниками взяток и т.п. Среди наиболее полезных для нашей темы работ, можно назвать книгу Хуан Тунцзю (472), монографии У Сянсяна (466), Цзян Тинфу, представляющую собой сборник материалов по истории внешних сношений Китая в новое время (485), работу Лю Яня, посвященную той же тематике (441), обзорный труд коллектива авторов "Изучение Синьцзяна" (450), книгу Лю Итана "История национальностей периферийных районов Китая" (436) и, в особенности, отредактированное Лу Фэнгэ "Описание походов Цзо Цзунтана на Запад" (483), в котором автор излагает ход Северо-западной кампании Цзо Цзунтана. Известный китайский автор Люй Чжэнъюнь знаменует своей деятельностью поворот к критической оценке территориальной экспансии времен Цин. Так, например, в своей исполненной пафоса, но, однако весьма политизированной книге "Краткая история народов Китая" он называет дунган и уйгуров общим псевдомарксистским этнонимом "мусульманский народ", при этом, ничтоже сумняшеся, деля ответственность за обнищание, разорение и обезлюдение Синьцзяна между "прислужником империалистов", представителем бэйянской милитаристской клики Цзо Цзунтаном и "мусульманскими милитаристами" по следующей схеме: "маньчжуро-цины поддерживали ламаизм и буддизм и преследовали мусульманство, не разрешили мусульманам получать ученые степени, преграждая им тем самым путь к власти, проводили политику бешеных вооруженных репрессий, сеяли распри между изначально дружелюбно настроенными друг к другу мусульманским и китайским народами, особенно, ополчившись на мусульман в 70-е гг. XIX в., когда мусульмане не только выступили против маньчжурского господства и агрессии царской России, но и за создание собственного независимого государства. (444) Позиция Люй Чжэнъюя весьма напоминает довоенные работы советских авторов, например, С.Н. Ростовского (346), где агрессия называлась агрессией, и царская Россия еще не считалась столь же безгрешной в своей внешней политике, как молодое советское государство. В том же ключе высказывались Го Индэ (421) и Фань Вэньлань (468), называвшие Цзо Цзунтана реакционером и палачом. Наиболее тесно связана с рассматриваемыми в работе проблемами вышедшая в 1984 г. книга Дун Чайши "Биография Цзо Цзунтана с комментариями" (429), написанная уже в период, когда китайская историческая наука дала более гибкую оценку некоторым вопросам китайской истории. Однако указанную работу по-прежнему характеризует предвзятость позиции, резкая антирусская направленность и тенденциозная подборка фактов, в основном сконцентрированных в пятой главе "О борьбе направлений "обороны границы" и "обороны побережья" в процессе Синьцзянского кризиса. Там Россия объявляется "опасным врагом" на северозападных границах Китая, а Синьцзян - территорией, "принадлежавшей Китаю с древности" (429, сс. 69, 71). Далее автор даже утверждает, что "занимая Среднюю Азию, Россия нацеливалась на Китай" (429, с. 72). Симптоматичным представляется тот факт, что автор определяет Синьцзян как "стратегический район Китая на Северо-западе", тем самым, объясняя заинтересованность Цинов в контроле над этими территориями. Дун Чайши заявляет, что, заняв Или, Россия стремилась расширить свои владения на юг Синьцзяна, и лишь "героическое сопротивление всех народностей Синьцзяна агрессии русских приостановило их продвижение дальше" (429, сс. 7879). В "Биографии Цзо" автор пишет, что "резкие национальные противоречия, - не уточнено, какие, - побудили Цзо Цзунтана перевоспитаться из помещика-реформиста в полководца-патриота, выдвинувшего патриотическое требование о походе против Якуб-бека". Начиная с 60-х гг. китайские историки уже открыто соревнуются в хвалах в адрес Цзо Цзунтана. Так, Хун Тао, автор статьи "Вклад Цзо Цзунтана в становление экономики Синьцзяна" (476) предваряет исследование ссылкой на периодику, в которой исторический вклад Цзо в судьбы Китая усматривается в четырех его предприятиях: он всеми силами добивался освобождения Синьцзяна от "врага"; он возглавил армию, "вернувшую" Синьцзян; он высказался за превращение Синьцзяна в провинцию; он призывал к вооруженному "возвращению" Кульджи, занятой русскими войсками в 1871 г. По мнению большей части китайских историков, названные в этих четырех пунктах аспекты являются основной "заслугой" Цзо, оставляющей в тени его роль карателя в ходе подавления Тайпинского восстания и восстаний мусульман северо-запада. Хун Тао исследует и "вклад" Цзо Цзунтана в развитие экономики Синьцзяна, что осуществлялось, по его мнению, попутно с военными походами. Он красочно живописует картины разорения и запустения в городах и селах, в экономике и сельском хозяйстве Восточного Туркестана после недолгого правления там Якуб-бека и предлагает вниманию читателей снова четыре основных направления, по которым, по его мнению, действовал Цзо Цзунтан, восстанавливая разрушенное хозяйство района. Эти аспекты - создание и умножение так называемых "тун тянь" - земель военных поселений, возделывавшихся самыми маньчжуро-китайскими солдатами; строительство восьми крупных дорог, проложенных в годы завоевания; восстановление и строительство городов, развитие шелководства и т.д. Несомненно, что указанные Хун Тао достижения и заслуги Цзо Цзунтана в экономической области требуют специального исследования, которое пока, к сожалению, у нас еще не создано, однако, представляется, что описанные начинания плохо совмещаются с политикой репрессий против коренного населения края, напоминая действие выдуманной уже в наше время нейтронной бомбы. Автор другой статьи в том же журнале Му Юань, в своем исследовании, озаглавленном "Проявление духа патриотизма в процессе возвращения Цзо Цзунтаном территории Синьцзяна", приводит уже две стороны оценки роли Цзо в истории Китая (455). В одной стороны, он характеризуется как душитель тайпинов, инициатор репрессий против восставших мусульман на Северо-западе, который сполна проявил свою реакционную сущность и совершил массу неоправданно-жестоких поступков, в то же время, отличившись тем, что "оказал решительное сопротивление иностранной капиталистической агрессии". Сторонники выделения второго аспекта в оценке личности Цзо Цзунтана считают, что его "патриотический дух" особенно проявился в ходе подготовки и проведения синьцзянской кампании. Как полагает автор, идя вслед за самим Цзо Цзунтаном в этом вопросе, эта кампания была предпринята в целях "охраны целостности" и "территориальной неприкосновенности" Родины. В рамках выполнения этих задач Цзо Цзунтан отразил "агрессивные устремления" России и Англии, возглавил западный поход "патриотической армии", преградил путь завоевателям и, наконец, вернул Синьцзян, сохранив "территориальную целостность" цинского Китая. Исследуя "проявления патриотического духа" Цзо в период подготовки и проведения похода, автор оценивает дискуссию Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана по вопросу о целесообразности возвращения Синьцзяна, безоговорочно становясь на сторону Цзо Цзунтана, постулировавшего первичность сухопутной обороны в противовес отстаивавшейся Ли Хунчжаном идеи о первоочередности внимания к укреплению ВМС Китая. Му Юань клеймит цинскую администрацию за колеблющуюся позицию по вопросу о целесообразности "возвращения" Синьцзяна и одобряет Цзо, с самого начала решительно настроенного на проведение завоевания и взявшегося за эту исключительную по трудности задачу вопреки препонам, которые чинили ему представители группировки Ли Хунчжана. Касаясь вопроса о верноподданнических чувствах Цзо Цзунтана к маньчжурскому богдыхану, автор указывает, что Цзо, будучи чиновником до глубины души, в этом плане отражал всю систему отношений в обществе. Опубликованная в 1991 г. в журнале "Синьцзян шэхуэй кэсюэ" рецензия Вэнь Цина на книгу Ван Силуна о военных полях в Синьцзяне, вышедшую годом раньше в Ланьчжоу, снова открывается программной цитатой из Цзо Цзунтана, где он обосновывает свою любимую идею о необходимости держать насмерть границу по Памиру, т.к. это гораздо экономичнее, чем содержать кордоны по восточной границе Синьцзяна, тогда как Юго-восток, по его мнению, всегда был защищен естественными морскими границами. Автор полагает, что это высказывание является ключом для понимания более чем двухтысячелетней истории заинтересованности Китая в Северозападных территориях, совершенно не желая вспоминать, что те же державы, что наводили ужас на Цинский двор своими политическими играми в Синьцзяне, оказались гораздо опаснее именно на восточном побережье Китая. (418). В одной из статей, посвященных интересующему нас вопросу "Об умении Цзо Цзунтана использовать военные силы для возвращения Синьцзяна" (463), ее автор Сюй Юнхань замечает, что возвращение Цзо Цзунтаном Сибэя (Северо-запада) не только являлось высочайшим достижением всей его жизни, но и грандиознейшим военным успехом, достигнутым всей цинской армией в новое время. Статья выдержана в самом триумфальном стиле, в ней воспевается факт разгрома за более чем короткий период менее чем двух лет с апреля 1876 по январь 1878 г. пятидесяти шеститысячной армией Якуб-бека и других противников цинского господства и "освобождение" земель к северу и югу от Тянь-Шаня. Автор полагает, что причины для столь блистательной победы многообразны; помимо всемирной поддержки населения, это еще и в чистом виде военно-стратегические таланты самого Цзо Цзунтана, сумевшего безупречно выбрать направления для военных ударов, не разбрасываться, пытаясь поразить повстанцев одновременно на севере и на юге от Тянь-Шаня, замирившего для начала повстанцев Шэньси и Ганьсу и лишь после, обеспечив свои войска как продовольствием, так и оружием, планомерно начавшего наступление в северном направлении на Урумчи. Необходимо отметить как безусловно положительный момент, что китайская историческая наука, абсолютно не умеряющая восторженного накала в оценке Сичжэна Цзо Цзунтана, постепенно начинает реабилитировать его политического противника Ли Хунчжана, которого совсем недавно клеймили оппортунистом за предложения разрешить мирными дипломатическими путями Илийский кризис и не тратить средства на восстановление цинской власти в Синьцзяне, ограничившись признанием номинального вассалитета. Так, Цай Шихуа в статье "Последние исследования о Ли Хунчжане" (481), резюмируя результаты работы конференции, посвященной вкладу Ли Хунчжана в строительство китайской экономики, уже робко пытается причислить его к лику китайских патриотов, аргументируя это его активностью в построении китайского северного флота, борьбой за инвестиции, из-за которых Ли Хунчжан так страстно оппонировал Цзо Цзунтану. Тем же настроением проникнута статья Чжан Минцзюя "Об идеях Ли Хунчжана в области политических реформ" (497), статья Лу Фана и Сун Дэлина "Ли Хунчжан и агрессивная политика Японии перед Японокитайской войной 1894-95 гг." (434А). Без сомнения, личности Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана, как главных действующих лиц трагедии, происшедшей в процессе восстановления власти маньчжуров в Синьцзяне, несомненно, еще получит свою более многостороннюю оценку и в китайской и в отечественной исторической науке, тем более, что именно появление в китайской литературе последних лет заимствованного у Цзо Цзунтана тезиса об "агрессивных устремлениях России" до и после занятия Или делает актуальной задачу подробно проследить по архивным документам истинный взгляд русского правительства на причины, течение и исход "Илийского кризиса". Резюмируя, можно констатировать, что в современной китайской исторической науке пока еще нет тенденции к более объективному осмыслению событий, связанных с историей отношений Китая с Северо-Западным краем. Автор надеется внести свою скромную лепту в исследование названных сюжетов.

Глава I. Истоки представлений о роли Западного края в политической мысли Цинской империи.

Для выяснения мотивов принятия решения о восстановлении власти империи Цин в Джунгарии и Восточном Туркестане после подавления восстаний 1864-1878 гг. необходимо хотя бы вкратце проследить интересы китайской империи в этих районах, начиная в эпохи древней Ханьской империи (221 г. до н. э. - 220 г. н. э.), когда северо-западные земли впервые попали в поле зрения правителей Китая. Во введении уже отмечались общие историко-политические и идеологические посылки, предполагавшие стремление древнего и средневекового Китайского государства к вовлечению сопредельных народов в орбиту своего влияния и удержанию их под своим началом - будь то реальным или, чаще, номинальным. Как уже говорилось, вопрос о заинтересованности правителей Срединной империи в обладании землями, расположенными на территории современного СУАР, а тогдашнего "Си-юя" - "Западного края" в исторической ретроспективе стоит несколько особняком, так как отдаленность и труднодоступность этих районов во многом отличает проблему отношений Китая с Си-юем от его взаимосвязей с другими странами, расположенными близко или непосредственно возле границ собственного "застенного" Китая. По поводу самого термина "Си-юй", в названии не вполне географически детерминированного, Л.А. Боровковой уже подмечалось, что в "Исторических записках" - "Шицзи" "китайского Геродота" - Сыма Цяня (145 /135?/ - 86 г. до н. э.) этот термин еще не появился и употреблен впервые лишь Бань Гу (32-92) в "Хань шу" (142, сс. 56-65). Более полным названием, которым пользовались ханьские китайцы для обозначения земель к северо-западу от собственно Китая, было "Си-юй саньшилю го" ("36 государств Западного края") (См. подробнее 399, с.4). Известный американский синолог М. Россаби считает, что, по крайней мере со II века до нашей эры, Китай был крайне заинтересован в сохранении своего контроля над землями центрально-азиатского пояса и в предотвращении усиления в этой зоне какого-либо иного влияния (611). Эта заинтересованность, по его мнению, выражалась в учреждении военных поселений, почтовых станций, в налаживании отношений с местными правителями, в подозрении посольско-торговых миссий. На деле заинтересованность в контроле над землями Си-юя лишь минимально подтверждалась реальной практикой: военные поселения были более многочисленны и характерны в основном для Ганьсу, а в Кашгарии было буквально два-три вкрапления - то, что сейчас назвали бы изолированными военными базами. Естественно, такие "базы" не могли играть доминирующую "оккупационную" роль. Но даже и в Ганьсу имело место лишь сосуществование китайских гарнизонов с местным некитайским населением, военные поселения выполняли "технические" коммуникационные функции (574; 575). И тем не менее, походы ханьских правителей на запад привели к историческим событиям исключительной важности, имевшим далеко идущие политические, военные и экономические последствия в первую очередь для самого Китая. Земли, располагающиеся на северо-западе от собственно Китая и простирающиеся к северу и к югу от Тянь-шаньского хребта, действительно, находятся в сфере политических интересов Китая более двух тысяч лет. Однако в течение этого времени они лишь иногда, частично и, в целом, без кардинальных общественно-политических и культурных последствий для себя попадали под косвенное влияние китайской империи. В период Хань Китай начал взаимодействовать с территориями Центральной Азии. Эпоха второй (после Цинь (221-206 гг. до н. э.) в истории Китая единой централизованной империи была знаменательна не только подъемом и развитием всесторонней политической деятельности внутри страны, но также и живым интересов к "варварским" ("фань") культурам. Именно, начиная с эпохи Хань, прослеживается своего рода тенденция в отношении Китая к северо-западным землям, подмеченная американским исследователем И. Сю в книге "Подъем современного Китая": "Традиционно установлено, - пишет он, - что Си-юй никогда не был неотъемлемой частью Китая, оставаясь для него пограничной территорией, которой он пытался овладеть, когда был силен и которую неизбежно терял, когда был слаб". (578, р. 73).

1. Династия Хань и Си-юй. (221 г. до н. э.- 220 г. н. э.) В годы правления династии Хань Китай представлял собой огромную цивилизованную для своего времени империю, с которой, несомненно, мало кто мог соперничать в Дальневосточном регионе помимо северных кочевых конгломератов. Экономика этой многовековой оседлой цивилизации базировалась на сельском хозяйстве, но на границах, особенно северных, китайская империя, как и современная ей Римская, сталкивалась с проблемой взаимоотношений с "варварскими", чаще всего, кочевыми, племенами, которые, естественно, не только ничего не знали о необходимости подвергнуться цивилизующему влиянию китайской культуры и контролю со стороны китайского государство, но и сами нападали на оседлых жителей, безусловно, уступавших им в мобильной военной организации (541; 535). Как известно, наиболее успешно противостоял ханьскому Китаю сюннуский мир, кочевья которого простирались от Забайкалья до озера Зайсан на севере, а на юге захватывали пустыню Гоби и отроги (северные) Тянь-Шаня.6 На территории современного СУАР древние китайцы сталкивались с влиянием и противодействием саков, уходивших своими этническими корнями в семиреченские культуры и вместе с тохарами населявших Восточный Туркестан, и усуней, собственно-автохтонов Центральной Азии тюркского происхождения, центром владений которых была Илийская долина. (156, сс. 35-52). Для Китая проблема взаимоотношения с "варварами" впервые встала столь остро именно в ханьской изоляции "варваров" (в первую очередь, северных сюнну) от территорий, на которых уже существовала китайская цивилизация, и привела к возведению фортификационного шедевра древности - системы Великого китайской стены при императоре Цинь Шихуане (221-210 гг. правления до н.э.) в качестве укреплений границы (с сюнну - в первую очередь). В ту же эпоху и Римская империя, пытаясь стабилизировать соотношение сил между своей цивилизацией и европейскими "варварами" (тевтонскими и славянскими племенами), укрепила Рейнско-Дунайскую границу, а в 450-х гг. н. э. вокруг Константинополя (Византия) была возведена Стена Феодосия, даже внешне схожая с китайской.7 Полусимволически отгородившись от "варваров" стеной, ханьцы со временем обнаружили, что это отнюдь не решает всех проблем. Более того, практика показала, что "варвары" были способны к эволюции в социальной, политической и, что было опаснее всего для границ древнего Китая, военной сфере, а со временем находили возможность успешно противостоять китайской пограничной политике. Когда в ханьскую эру китайцы проникли в Си-юй, они впервые встретились не с "варварами"-кочевниками, а с, практически, столь же высокоразвитой сельскохозяйственной и городской цивилизацией, что и их собственная. Как уже говорилось, высокий уровень развития в городах-оазисах Центральной Азии был, помимо прочего, стимулирован контактами с окружающими территориями. С юга на территорию Си-юя цивилизующее воздействие оказывала империя, основанная на Северо-Западе Индии Чандрагуптой Маурья (IV-III вв. до н. э.), его внук, знаменитый Ашока, правивший как раз до начала периода Хань в Китае (сер. III в. до н. э.), впервые сделал буддизм государственной религией. Буддистские миссионеры скоро начали проповедовать это учение в оазисах Центральной Азии, и одним из результатов китайского проникновения в Си-юй было привнесение буддизма в Китай. В оазисах Центральной Азии Китай вовсе не являлся носителем превосходящей культуры, более того, оттуда черпались новые знания, которые, подобно буддийскому вероучению, порой воспринимались в Китае как откровение. Правители Хань представляли Си-юй далеко в нынешней Центральной Азии за северо-западным окончанием Великой стены и по юго-западному краю кочевой "империи" Сюнну. Уже тогда, благодаря своему исключительному географическому положению, этот район становится одной из важнейших стратегических территорий в Азии. В ту пору в маленьких оазисах Восточного Туркестана, со всех сторон окруженных пустынями, либо горами, могли существовать процветающие городаквазиполисы и даже военные союзы на их основе, но серьезные объединительные тенденции воплотились здесь лишь с VIII-IX вв., когда тюрки, действуя извне, создали на территории Кашгарии два централизованных государства - Караханидов и Кочо. Даже если не брать в расчет то, что государства Си-юя были кардинально отличны от застенного Китая по социально-экономическому устройству, они находились столь далеко от Китая, что любые перевозки и связи с ними были неимоверно дорогостоящи, и поэтому даже мечта о вовлечении территории Си-юя в сферу непосредственного влияния китайских администраций была чистой воды утопией, что впрочем, не мешало ханьской империи снаряжать в Северо-Западном направлении посольства и военные походы. Первые военные экспедиции в Западный край предпринял "Воинственный император" У-ди (141-87 гг. до н. э.) в 119 и 108 гг. до н. э., нацелившись на Крорайну - государство, располагавшееся на ключевой территории Юго-востока Кашгарии возле озера Лобнор, где находилась развилка торговых путей, расходившихся далее на Запад. Сверхзадачей походов было ослабление Сюнну и использование оазисов Кашгарии в качестве союзников против них. (132, т. 2, сс. 162-163; 175, с. 25). Наиболее известное путешествие китайского посольства эпохи Хань под руководством Чжан Цяня (192-120 гг. до н. э.), длившееся более десяти лет, имело целью вызвать ответные миссии от владений Центральной и Средней Азии, что, впрочем, вполне согласуется с нормальной дипломатической практикой, если бы только приезд иноземных посольств не квалифицировался как приход представителей "варваров" на поклон Сыну Неба (131, ч. 1, с.245). Вслед за посольствами по дорогам Центральной Азии отправились армии. Ли Гуаньли, милитаристский наследник У-ди, водительствуя "Великой армией" в 104 и 101 гг. до н. э., отправился на Фергану "за лошадьми", как гласит китайская традиция. Неудачные походы не принесли ни территориальных, ни экономических, ни политических выгод Хань, и даже престижу ее послужили меньше, чем прежние посольства, нагруженные дарами. К концу эпохи ранняя Хань и, соответственно, к началу нашей эры под ударами союзников Хань - усуней распалось кочевое государство Сюнну, и военнодипломатическая деятельность китайских эмиссаров оказалась вполне эффективным средством китайского присутствия в Кашгарии. Но вступая в собственный внутриполитический кризис, империя Хань не могла позволить себе активных действий в "далекой окраине" и лишь во втором десятилетии I в. до н. э. китайский эмиссар Поздней Хань Ван Цзюнь предпринял попытки повторить подвиги Чжан Цяня и Чжэн Цзи8 и погиб, потерпев поражение от карашарцев. Лишь более талантливый "военный-дипломат" Бань Чао (32-102) и его сын Бань Юн смогли вновь воплотить в жизнь принцип "И и чжи и" в последней четверти I в. и даже достигли определенных успехов в борьбе против сюнну, впрочем, растеряв все достигнутые завоевания под их ответными ударами к 150-м гг. и вплоть до самого падения Поздней Хань. Говоря о путях и методах взаимодействия ханьского Китая с северо-западными "варварами" нельзя не отметить, что "торговля и экспансия в ханьском Китае столь тесно переплетались, что их трудно было отличить на практике, хотя они, несомненно, несмешиваемы в принципе", - по словам американского исследователя Юй Инши (644, р. 246). На протяжении всего периода Хань эти аспекты внешних сношений Китая с центральноазиатскими странами и народами развивались бок о бок посредством взаимного стимулирования: либо купцы шли по следам завоевателей, либо наоборот (624, р. 247). Работы И. Эчеди и других авторов дают представление о том, что тотальная война китайского государства с кочевниками объяснялась негибкостью китайской бюрократии и являлась продолжением антимеркантилистской внутренней политики, исключавшей чрезмерный интерес китайского государства к торговле с отдаленными странами (552), чему традиционно противостояла частно-купеческая инициатива. Как бы то ни было, монополия центральноазиатских купцов в торговле с Китаем и обладание районом Хэси снимали для Китая необходимость овладения Кашгарией, стратегическая ценность которой в то время была подобна "зеленому винограду" для лисы из известной басни Эзопа. Государства Кашгарии устанавливали с кочевниками более гармоничные отношения, чем Китай. Непосредственные попытки завоевания Кашгарии не могли не кончиться для Китая столь же плачевно, как войны с парфянами, ведомые на рубеже веков Римской империей. По мнению, например, О.В. Зотова, "согдийские" успехи Александра Великого были для Китая недосягаемым "образцом". (211, с. 18). Северо-западные районы, несомненно, интересовали правителей Ханьской империи не только потому, что через эти земли проходил проложенный там в древности от оазиса к оазису караванный путь, постепенно распространившийся на Запад, Юго- и Северо-Запад со многими ответвлениями и ставший со временем Великим шелковым с подключением к нему Китая при У-ди. Даже более жизненной необходимостью для населения ханьского Китая была торговля, в которую в той или иной мере вовлекались сопредельные "варварские" народы. Не будучи инициаторами центральноазиатской торговли, сложившейся задолго до Чжан Цяня и У-ди, китайцы получали от нее массу выгод. Экономический товарообмен при традиционной "даннической" системе имел две основные формы: обмена продуктами, составлявшими "дань" и в ответ "императорскими дарами" и форму обыкновенной торговли, на границах меновой, а на рынках - классической. Общеизвестно, что "варвары" успешно использовали данническую систему для установления и развития торговых связей с Хань и последующими династиями, тогда как китайское правительство, со своей стороны, тратило на "приглашения" послов о "варваров" ко двору и на ответные дары одну треть ежегодного правительственного дохода, что равносильно семи процентам дохода общегосударственного (без учета военных и административных расходов). (644, с. 97). К определенной, хотя и временной выгоде ханьского Китая центральноазиатские военные кампании империи Хань нарушили прежний баланс власти в регионе, что само по себе должно было усилить позиции Срединного государства. После же того, как ханьцами был пройден бассейн реки Тарим, начал осуществляться активный взаимообмен идеями и товарами между территориями Ханьской империи и северо-западными землями. Заинтересованность древней Ханьской империи в северо-западных землях могла проистекать из нескольких причин: "проходной", "транзитный" характер района (место трассы Великого шелкового пути и других важных торговых артерий) вызывал необходимость обеспечить сравнительную безопасность посылки китайских торговых караванов в западные страны и ответного получения товаров из них, ведь ханьский Китай был, несомненно, заинтересован в дозированной торговле с северо-западом, как, впрочем, и с остальными своими соседями. В сфере имперской идеологии было важно поддержание престижа великой державы, обладающей достаточной силой, чтобы делом подкрепить теоретическую схему зависимости "варварских" народов от Китая. И, наконец, влияние в северо-западных землях и союзы с некоторыми местными народами в какой-то мере могло бы ослабить основных противников Хань на севере сюнну. По формулировке В.С. Таскина, борьба между Китаем и его северными соседями, например, племенами гуйфан (совр. северная Шэньси), "восходящая к древним племенным временам, проходит красной нитью через всю древнюю и средневековую историю Китая". (360, с. 148). На практике указанные устремления входили в неизбежное противоречие с истинным потенциалом китайской империи, ибо одолеть сюнну можно было, только завоевав Кашгарию, в свою очередь, ослабив себя затем неизбежным, как показывает вся доцинская история, поражением и потерей этого края; иными словами, ослабить сюнну можно было только соответственно подорвав силы империи, что, в конечном счете, усилило бы сюнну же. Стратегия борьбы с сюнну с опорой на отдаленный Западный край была поучительной, но неразрешимой для ханьского Китая "квадратурой круга". Если же говорить о торговле, то разумнее было ее наладить более регулярным и четким образом в Ганьсу, Шэньси, Шаньси и т.д., что не осуществлялось. Исходя из изложенного, становится ясно, почему уже во времена Ханьской империи в правящих кругах государства не существовало единого мнения о необходимости походов в столь отдаленные и, по мнению многих, не приносящие выгоды районы, как Западный край. Так, древнекитайский историк Бань Гу (32-92) писал в "Ханьшу", что даже по мнению самого императора У-ди, направившего походу в Фергану (Давань) и войны против сюнну, "Западный край" отделен от Китая естественными рубежами не значительном расстоянии. Приобретение его не принесло пользы, отказ /от него/ не принесет ущерба". (132. Т.2, Ч.3, с. 214). Эти колебания У-ди вызваны не только дороговизной военных походов на Северо-запад (132, с.201) и большими потерями живой силы от голода и жажды, которые, по свидетельству, "Цянь Ханьшу" доходили до 80-ти процентов войска (132, с. 206; 243, с. 129). Видимо, император сам сомневался в целесообразности своих военных предприятий. Что до авторов хроники, то они относятся к этим кампаниям с непониманием и осуждением: так, в "Цянь Ханьшу" говорится: "Древние государи... более всего пеклись о благополучном состоянии внутренних владений, нежели внешних. Ныне по воле государя... для людей ненужных истощают людей нужных. Такое расчленение не обещает прочности". (132, сс.181-182). А в 97-й главе "Бэй-ши" сказано еще резче: "Дом Хань не охранял границ, не давая спокойствия подданным, он в отдалении открыл Западный край и через это самое истощил империю свою, какая же польза в том?" (132, с. 241). Вывод, сделанный авторами "Бэй-ши" в целом верен: империя Хань истощила себя амбициозными военными мероприятиями. Интересную интерпретацию спада политической активности китайцев в Си-юе после падения Хань и во времена Трех династий (Сань Го: Вэй (220-265), Шу (221263), У (222-280) приводит "сановник-императорский секретарь" Хань Аньго при обсуждении вопроса о военных действиях против сюнну: во время расцвета Трех династии "варваров" не покорили не из-за недостатка военного величия и силы, а потому, что "отдаленный край и отрезанная от нас земля, не поддающийся управлению народ не стоят того, чтобы обременять из-за них государства центра". (238, с.51).

2. Пэй Цзюй - идеолог взаимоотношений династии Суй с Тюркским каганатом Следующий этап сравнительно активного взаимодействия Китая с северо-западными территориями относится ко времени господства в Китае государства Суй (581-618 гг.). В 581 г., после долгого периода раздробленности, страна снова была объединена императором Ян Цзянем (581-604 гг. правления). Вскоре после воссоединения Китая им были организованы экспедиции против соседей - Вьетнама, Кореи, тугухуней и тюрок. Наученный горьким опытом государств-предшественников Суй - Северного Чжоу и Северного Ци (север Китая), находившихся в свое время в сильной зависимости от Тюркского каганата, который владел тогда большой частью территории Центральной Азии, Ян Цзянь провел против него несколько успешных операций (583-589 гг.). В это время, помимо военно-коммерческих интересов, превалировавших при Хань и явно отошедших на второй план, китайский император преследовал и более насущную цель - избавить страну от иностранного влияния, угрозы и противодействия тюрок. Осуществляя эту задачу, суйские правители успешно воспользовались неустойчивым внутренним положением в каганате, где разразился острый политический кризис и начались междоусобные распри. С помощью умелого дипломатического лавирования и прямых военных действий суйские политики добились распада каганата в 80-х гг. VI в. на два отдельных государства: Восточно-тюркский каганат и Западно-тюркский каганат. Такова вкратце историческая канва военного и политического взаимодействия Суйского государства с тюрками, занимавшими в то время земли к северо-западу от Китая. Какие же причины, по мимо стремления выйти из-под влияния каганата (а зависимость от тюрок была снята только при Тан (618-907), могли толкнуть на эти войны правителей Китая? В первую очередь государство Суй заботилось о том, чтобы отодвинуть от своих границ всех опасных соседей во избежание нового раздела Китая. Вряд ли в эту эпоху Китай мог преследовать в отношении Северо-Запада иные цели, кроме достижения безопасности. Эта задача и была осуществлена после двух успешных походов под началом влиятельного суйского сановника, придворного и полководца Ян Су (конец VI в.) (638), решительно отвергшего традиционную китайскую тактику отражения атак кавалерии противника посредством постановки повозок в каре (солдаты при этом прятались за повозками) и сформировал свои кавалерийские ряды, что собственно, и позволило китайским войскам успешно вести бои с тюрками. Говоря о взаимодействии суйского Китая с северо-западными соседями, необходимо остановиться на роли влиятельного сановника Пэй Цзюя (574-623). Его деятельность пришлась на время правления второго суйского императора Ян Ди (604618 гг. правления). Уроженец современной провинции Шаньси, он занимался при дворе иностранными и "варварскими" делами (638, с. 169-170), в его ведении находились отношения с тюрками и проблемы северо-западных границ вообще. Он разрабатывал и проводил в жизнь военные и дипломатические меры, направленные на контроль за деятельностью тюрков, в чем весьма преуспел. С именем Пэй Цзюя связаны и далеко идущие торговые замыслы в отношении северо-западных территорий. После того, как император Ян-ди вступил на трон, Пэй Цзюй вскоре стал его незаменимым советником по пограничным вопросам и отношениям с неханьскими народами. В рамки его обязанностей входили и поездки на пограничные и торговые пункты, располагавшиеся в районе современной провинции Ганьсу, и сбор там информации об остановке в Центральной Азии. Будучи незаурядным для того времени географом и этнографом, он составил и преподнес императору иллюстрированное описание "Западного края" - "Си-юй туцзи" с картами, в котором давал характеристики приблизительно 34-м "государствам" к западу и северо-западу от Китая и обрисовывал основные торговые пути к "Западному океану". Описание Пэй Цзюя было дополнено подробными картами. К сожалению, работа не дошла до нашего времени (10). Биография Пэй Цзюя, а также предисловие к его несохранившейся книге содержатся в "Суй-шу" ("История /династии/ Суй"). (10, т.22, цз.67). Пэй Цзюй рекомендовал использовать преимущественно невоенные методы (конкретно - могущество и престиж Китая) для привлечения под власть Суй как можно большего количества описанных им народом, ратовал, как минимум, за побуждение из присылать посольства, что традиционно являлось формой торговли некитайских народов со Срединным государством. Помимо этого Пэй Цзюй высказывался за размещение гарнизонов и закладку торговых городов вдоль китайских границ и за их пределами, настаивал на подчинении определенных этнических групп. Например, в 608 г. земля туюйхуней у югу от Ганьсуйского коридора была занята войсками Суй, поделена на административные единицы и колонизирована китайцами, "осужденными за незначительные преступления" и приговоренными за них к ссылке. (638, с.200). (Кстати, заселение завоеванных земель на Северо-Западе помимо простых крестьян преступниками практиковалось и в дальнейшем, в частности, уже при Цин, после завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана, благодаря чему нынешний Синьцзян традиционно считался чем-то вроде российской Сибири). Остается неизвестным, был ли именно Пэй Цзюй тем, кто посоветовал императору осуществить захват территорий в Центральной Азии, или же Ян-ди решился на них без посторонней подсказки. Однако Сыма Гуан в "Цзычжи тундянь" ("Всеобщем зерцале, управлению помогающем") говорит, что в 607 г. Ян-ди, наслушавшись Пэй Цзюя, вдруг начал мечтать о повторении подвигов Цинь Шихуана и ханьского У-ди и о завоевании всей Центральной Азии. (35, цз. 95, 32350). Мы видим, что мотив преемственности в стремлении влиять на государства к северозападу от Китая являлся дополнительным стимулом для сильных китайских императоров думать о контроле над Западным краем. Этот мотив сохранил свое значение и в XVIII-XIX вв. Во времена Суй мы также находим полярные точки зрения на проблемы взаимоотношений с центрально-азиатскими странами. Примечательно, что, как и в ханьские времена, их высказывает историк-летописец, автор "Цзычжи тундянь" Сыма Гуан. (35, цз.95). Он пишет о том, что ослабление Срединного государства и, таким образом, его последующий развал, произошли из-за "сладких песен Пэй Цзюя" (35, цз. 95, 3236). В этом утверждении, несомненно, есть доля истины. Как и при Хань, Си-юй рисуется своеобразной "прорвой", вбирающей без остатка экономические и военные ресурсы застенного Китая. Некоторые успехи Суй в войнах против тюрок не получили дальнейшего политического развития, так как вскоре после этого суйский Китай потерпел поражение в войне с корейским государством Когур? и был значительно ослаблен этим проигрышем. Точно также талантливый и могущественный император Византии Юстиниан I (527-565 гг. правления) едва не погубил Восточную империю, разорившись на походах, имевших целью восстановление Великой Римской империи в прежних границах. Эпохи Пэй Цзюя и Юстиниана разделяют всего несколько десятилетий, но в обоих случаях имперские амбиции оказались неадекватны времени и месту их приложения на практике.

3. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ТАНСКОГО КИТАЯ С ЗАПАДНЫМ КРАЕМ (618-907). В 618 г. династия Суй пала, уступив место сильной Танской династии, одному из наиболее могущественных и преуспевших государств в истории Китая. Приход к власти Тан повлек за собой укрепление сильной централизованной императорской власти и военной мощи Китая. Внутреннее положение в стране нормализовалось, сельское хозяйство, торговля и ремесло пол учили надлежащее развитие, значительно пополнились материальные ресурсы государства. Свои отношения с "варварами" танское государство перестало строить на вере в незыблемость границ по Великой стене, подводивших надежды не безопасность Китая еще с ханьских времен, и китайские политики стали делать больший упор на дипломатическое и политическое маневрирование. Территории современного СУАР во времена господства в Китае Тан продолжали занимать промежуточное положение между китайской, индийской и арабской сферами влияния, ведь в культуре Си-юя индийские, иранские и ближневосточные элементы традиционно были сильнее, чем влияние Китая. В это время продолжалась и укреплялась традиция активного товарообмена по торговым артериям, проложенным в Восточном Туркестане еще в древности. К IX веку общины центрально-азиатских купцов были основаны в Сиани, Лояне, в долине Хуанхэ, в Янчжоу на Янцзы и даже в Кантоне на южной границе Китая (537). Помимо экзотических товаров и материалов купцы привозили с собой практику многих религий - манихейства, буддизма и ислама (409, с. 254). Со стороны Китая, в свою очередь, имела свое продолжение и развитие традиция паломничества через Центральную Азию к центрам буддийского вероучения. Вспомним китайского пилигрима, Танского священника Сюань Цзана, героя "Сиюй цзи" ("Путешествия на Запад"), известного даже российским школьникам, благодаря его спутникам - царю обезьян Сунь Укуну, Чжу Бацзе и Ша Хэшану. Подобные передвижения несли в оазисы Центральной Азии определенное распространение китайского влияния. Когда реальный Сюань Цзан в середине VII века отправился на восток от оазиса Комул, его сопровождали всего лишь три китайских монаха, как и в книге, а через 100 лет в монастырских общинах Кучара, Кашгара и Хотана было, по свидетельству Шаванна и Стейна, уже много китайцев, и одной из сфер их деятельности было оказание ростовщических услуг местному населению (536, с. 206; 628, т.2, с. 527). Именно при Тан Китай, действительно, завоевал два кашгарских оазиса - Комул и Турфан. История взаимодействия танского Китая с государствами, располагавшимися на северо-западных территориях весьма богата событиями и вызывает к себе широкий интерес отечественных и зарубежных исследователей. В российской синологии следует отметить труды А.Г. Малявкина, занимающегося детальным исследованием указанных сюжетов (282-285) и Л.А. Боровковой, опубликовавшей ряд работ на эту тему (140). Обрисуем вкратце историческую канву событий в рамках взаимодействия танского Китая с государствами и народами Центральной Азии, чтобы сделать выводы о причинах, толкавших Китай на завоевание определенных центров Восточного Туркестана в этот период. Подобно своей предшественнице, династии Суй, танская династия начала свое существование с однозначно позорной для Китая политической зависимости от Тюркского каганата. Однако благодаря гибкой внутренней и внешней политике двух первых танских императоров - Гао Цзу (Ли Юань, 618-627 гг. правления) и Тайцзуна (Ли Шиминь, 627-649 гг. правления), государство быстро набрало силу и к сороковым годам седьмого века даже смогло перейти от обороны к экспансии. Наиболее важными деяниями в этой связи были победа над восточными тюрками в 630 г. и завоевание в 640 г. оазисного государства Гаочан, расположенного в Турфанской котловине. Победе над восточными тюрками предшествовало заключение династийного брака с каганом западных тюрок Тон Ябгу (618-630), т.к. танская правительственная верхушка готовилась тогда к решительной борьбе с Восточно-тюркским каганатом, во главе с каганом Сели. (284, с. 112). Военный успех китайских войск в 630 г. был предварен рядом серьезных столкновений восточных тюрок с войсками сеяньтоуйгурской коалиции, в результате чего тюрки были вынуждены отойти к южным границам Китая, где и были разгромлены танской армией. Таким образом, Восточно-тюркский каганат, граничивший с танским государством, прекратил свое существование. В результате этих внешнеполитических операций Китай не только укрепил свое положение, но и стал близок к осуществлению своей давнишней цели - контролю над перевалочными пунктами Великого шелкового пути, этой важнейшей торговой артерии, соединявшей Запад и Восток со времен глубокой древности. В последующее время танские стратеги спланировали и осуществили еще одно столкновение между тюрками и сеяньто, но, на этот раз, выступили на стороне тюрок и, таким образом, совместными усилиями ликвидировали зарождавшееся кочевое государство. (284, с.113, 114). Через десять лет после разгрома восточных тюрок второй танский император Тай Цзун взялся за военные действия против независимого государства Гаочан, располагавшегося в одном из наиболее важных районов Центральной Азии Турфанской котловине. В конце 640 г. это государство было уничтожено, и на его территории вскоре было создано наместничество (духуфу) Аньси ("Умиротворенный Запад"). Территория бывшего государства Гаочан была использована танскими правителями для подчинения района Бешбалыка на северных склонах восточной оконечности Тянь-Шаня. (597, с. 115). После 640 г. экспансия Танского государства во всех направлениях достигает небывалых масштабов. В 647 г. был совершен успешный поход в Восточный Туркестан, а через десять лет танским войскам под предводительством Су Динфана удалось разрушить Западно-тюркский каганат. Борьба с тюрками отнюдь не закончилась разгромом Восточного и Западного тюркских каганатов, т.к. власть танского государства распространилась лишь на те части их территорий, где были учреждены гарнизоны и создан танский административный аппарат. Таны "учредили" на остальных землях обоих каганатов, охватывавших обширные степные, полустепные и пустынные пространства, различные административно-территориальные единицы и "назначили" должностных лиц. "Новые" административные единицы, однако, обычно совпадали с границами расселения тех или иных родоплеменных групп, а новыми должностными лицами являлись вожди племен, находившиеся лишь в номинальной вассальной зависимости от империи Тан. (284, с. 200). Тем не менее, как резонно замечает А. С. Мартынов, "распространение китайского влияния от Кореи до Ирана, и от тюркских степей до Вьетнама, бесспорно, представляет собой, наряду с историей халифата, наиболее важный феномен в... истории Азии VII века, еще ожидающий своего специального исследования". (295, с. 136). Совершенно естественно, что в рамках китайской исторической традиции военно-политическая экспансия сопровождалась активной идеологической работой, направленной на преувеличение достигнутых успехов. Первым прокомментировал события своего времени, дав им оценку, второй император Тан - Тайцзун (Ли Шиминь). В "Синь Таншу" ("Новой истории /династии/ Тан") содержатся два приводимых ниже отрывка на эту тему. Бросается в глаза то, что для первых императоров Тан, в отличие как от их предшественников, так и преемников (да и императоров других династий), сравнение Тан с древними, считавшимися всегда эталонными, правлениями, было не в пользу древности. У танских авторов присутствует идея о том, что "классическая древность" - это не более чем реальное историческое прошлое, которое рассматривается как период менее совершенный, чем современная императору эпоха. В "Синь Таншу" говорится: "В древности, объединяя Поднебесную, лишь Циньский Шихуан и Ханьский У-ди смогли добиться победы над варварами четырех стран света. Я же, подняв меч длиною в три чи, утвердил порядок в пределах четырех морей (т.е. повсеместно - Д.Д.), а далекие варвары сами пришли и покорились". (295, с. 137; 29, цз. 221 (1), 1698). А вот как прокомментировал Ли Шиминь прибытие многочисленных дипломатических миссий к танскому двору: "Вначале, когда я только занял престол, некоторые /советники/ говорили мне, Сыну Неба, что надо обнажить оружие и покорить варваров четырех сторон. И лишь один Вэй Чжэн уговаривал меня полагаться на мирные методы и благую силу дэ в установлении мира в царстве Ся (Китае - Д.Д.). /Он полагал, что/ когда в царстве Ся мир, то дальние люди покоряются /сами собой/. И вот нынче Поднебесная в великом покое, а потому вожди и старшины варваров четырех сторон явились /ко двору/ с подношениями" (29, цз. 222 (1), 1690). В этих рассуждениях Ли Шиминя проглядывают две наиболее важные для политической доктрины этих лет темы - тема превосходства династии Тан над предшествующими всекитайскими империями и тема добровольного подчинения окружающих народов. Несомненно, что сколь бы полно ни удовлетворяли подобные спекуляции танских историографов тогдашние власти, они не в очень большой мере отражают историю устремлений Тан как на Северо-Западе, так и вообще за пределами собственно Китая. Так, например, проблема статуса протекторатов-наместничеств духуфу является, пожалуй, основной для понимания степени истинного вовлечения тюркских владений эпохи Тан в Центральной Азии в мироустроительный круг китайской власти. Не ставя здесь задачи исследования этого вопроса, отметим, что административный институт духуфу создавался китайскими властителями в пограничных областях Китая при условии активизации внешнеполитических действий в этих районах. Основной целью, которой руководствовалось танское правительство при создании наместничеств, были нужды борьбы против выступлений тех или иных племен, а порой и объединений этих племен, направленных на предотвращение попыток танских властей закрепить свое влияние в регионе. Первым хронологически было создание объединенного духуфу Аньси, вобравшего прежние таримские владения, с центром в Кучаре (ок. 640 г.). В начале своего существования, оно было направлено на противодействие Западно-тюркскому каганату, помощью армии которого неоднократно пользовались кашгарские оазисные города-государства в своей борьбе с Тан. На следующем этапе главным противником, которому противостояло Аньси, стал Тибет, который, подобно Танскому правительству, ставил своей целью установление контроля над важнейшими торговыми путями региона. На территории нынешней Джунгарии гораздо позже, в 702 г. образовалось другое духуфу - Бэйтин, с центром в Бешбалыке. Бэйтин появился на политической карте, когда наместничество Аньси, связанное по рукам и ногам ожесточенной борьбой с Тибетом, государствами Кашгарии и отдельными племенами, уже было не в состоянии влиять на события, имевшие место в Джунгарии. Задачи, стоявшие перед бэйтинским наместничеством состояли в борьбе с тюргешами и подавлении выступлений западных тюрок. В середине VII века, по сведениям, приводимым Шаванном (537), Боровковой (140) и Малявкиным (284) в кочевьях тюрок существовали еще два духуфу - Куньлин и Мэнчи, духу (правители) которых были тюркскими каганами, якобы "назначенными" Тан. Вероятно, перед нами пример одного из наиболее удачных способов сосуществования вполне самостоятельных территорий с политически амбициозным соседом-Китаем, мирившимся со своим, практически, всего лишь номинальным присутствием на землях соперника. В то время обстановка на территории современного СУАР была весьма запутанной. Как известно, здесь сталкивались не только интересы Танов и местных городов-государств и отдельных кочевых народов, но и шла борьба с другой мощной силой - Тибетским государством, преследовавшим сходные с Танами цели. (283, с.10). Единственным выходом для местных квазиполисов на территории Кашгарии было политическое лавирование; зачастую, для успешной борьбы с Китаем, они прибегали к помощи Тибета. В Джунгарии обстановка была еще более осложнена борьбой за власть на территории развалившегося Западно-тюркского каганата. Эта междоусобная борьба значительно запутывалась участием в ней под чинившихся Танам правителей, с помощью которых китайские власти намеревались закрепиться на землях Западнотюркского каганата. В 692 г. войскам Тан удалось преодолеть сопротивление тибетцев и восстановить свои гарнизоны на территории Кашгарии. Однако эти успехи не могли водворить спокойствия в районе. (285). В начале VIII в. положение танского государства резко ухудшилось. Основной причиной этого было усиление второго каганата Восточных тюрок, который вел упорную борьбу с танским государством, а также со своими соседями на западе. Соответственно, все усилия танского Китая были направлены на отражение атак Каганата, войска которого приникали даже в район Великой китайской стены, а на западе вели успешную борьбу с союзниками танского государства. Еще одним серьезным противником Танского Китая был Тибет. На протяжении многих десятилетий правители Тибета предпринимали активные попытки оказывать давление на оазисы Кашгарии и территорию Ганьсуйского коридора. (284). Война с Тибетом шла с переменным успехом, т.к. на территории Джунгарии и Кашгарии постоянно шли междоусобные войны между городами-государствами, которые временами пытались ограничить рост влияния танских властей, а в идеале и вовсе выбыть из их зависимости. Противостояли Танам и войска Тюргешей, занятых в то время созданием и укреплением своего государства. Это племя воевало с тюрками на востоке, с арабами на западе и временами совершало походы в Кашгарию (в 708 г., например, они заняли Аньси). Наместничество в Аньси играло весьма значительную роль в борьбе с тибетцами в Кашгарии. Несмотря на все усилия танских войск, Тибет присоединил к своим владениям значительные территории на востоке Кашгарии (в древности на них жили цяны). (597). В VIII в. позиции Тан в Центральной Азии не укрепились. Война с Тибетом продолжалась несколько десятков лет, то затихая, то разгораясь. В начале VIII в. союзниками тибетцев стали арабы и, несмотря на проведенные Тан в 722-724 гг. походы с целью разъединить союзников, этот ход не дал ожидаемых результатов. В 730 г. Тибет и Танское государство заключили мирный договор. (135, сс. 55-57). За мирным договором последовал захват тибетцами ряда важных областей на подступах к Кашгарии, и в середине VIII в. обстановка в Центральной Азии сложилась уже совсем не в пользу Китая. Тибетское государство достигло пика своего могущества, арабы закрепились в Средней Азии, а не обломках Восточнотюркского каганата был создан Уйгурский каганат, еще более могущественное кочевое государство, почти сто лет господствовавшее в Центральной Азии (780-845 гг.). Поэтому неудивительно, что после мятежа Ань Лушаня, подорвавшего изнутри стабильность Танского государства и подавленного с уйгурской помощью (597), тибетцы уже полностью ликвидировали господство Тан в Кашгарии, а уйгуры стали контролировать гарнизоны наместничеств Аньси и Бэйтин. Последняя попытка Тан закрепиться в Центральной Азии была предпринята в 748 г., когда не запад был снаряжение поход под началом Гао Сяньчжи. Вначале разноплеменная армия добилась-таки некоторых успехов, подчинив себе мелкие владения Тянь-шаньского района, но в 751 г. она была наголову разбита войсками Арабского халифата у реки Талас (Тараз). На этом военная история династии Тан в Центральной Азии заканчивается. Взаимодействие танского Китая с государствами и народами Центральной Азии происходило на гораздо более бурном политическом фоне, чем во времена Хань или Суй. Однако внешняя историческая канва никоим образом не затемняем глубинные причины, снова и снова толкавшие теперь уже правителей танской династии на мысли об усилении влияния в северо-западных землях. Эти мотивы во многом остаются теми же, что и раньше: налицо было стремление обезопасить границы собственно Китая от посягательств кочевых народов (при Тан это были, главным образом, тюрки и уйгуры) и политическое соперничество и войны с Тибетом за влияние в Центральной Азии. Желание контролировать торговлю по Великому шелковому пути и с оазисами Тянь-шаньского региона не ослабевало, а было по прежнему насущным. Как и во времена всех остальных достаточно сильных централизованных государств на территории Китая, танские императоры, добившись усиления страны изнутри, были готовы расширить ее пределы, в частности, в северо-западном направлении. Немаловажным фактором, как всегда являлось дипломатическое и политическое маневрирование в рамках уже упоминавшегося принципа "руками варваров усмирять варваров". Умело союзничая то с одними, то с другими, танский Китай временами добивался укрепления своих ПОЗИЦИЙ В Центральной Азии, но к концу правления династии отступил перед объединенными силами тибетцев и тюрок-карлуков. При Тан не была утрачена традиция сельскохозяйственных военных поселений вдоль Великого шелкового пути, подкрепленная созданием духуфу. Эта практика говорит о стремлении китайских властей хотя бы точечно, спорадически, но укрепиться в этом районе, выдает долгосрочность планов в отношении Центральной Азии - ключевому торговому и политическому району на пути между западом и востоком, однако после завоевания в конце 80-х гг. VIII в. Тибетом Бэйтина и Аньси, даже эти форпосты Тан утратили свое значение. Ко времени Тан уже вполне ясно вырисовывается стратегическая ценность политического влияния на Джунгарию и Кашгарию: владеющее этим районом государство держит в руках нити всех политических событий и взаимодействий в Центральной Азии и сопредельных ей районах Азии вообще; вероятнее всего, что эти земли виделись танским (так же как и ханьским) политикам своеобразным опорным пунктом для организации походов в направлении, в первую очередь, нынешней Средней Азии.

4. ЧИНГИЗИДЫ В СИ-ЮЕ. ОБЩИЙ ИТОГ ДОЦИНСКИХ СВЯЗЕЙ КИТАЯ С ЗАПАДНЫМ КРАЕМ. После Тан, во времена "У дай, ши го" ("Пяти династий, десяти государств", 907-960) и в течение IX-XII вв. влияние Китая на ход дел в Центральной Азии было сведено на нет, т.к. распавшаяся империя ослабла, а на развитие событий в Западном крае в это время гораздо большее влияние оказывало государство тангутов Си-Ся, тибетцы, кидани и другие народы. Единое китайское государство Сун (960-1279), наследовавшее Тан в Китае, было одним из сильнейших в Восточной Азии, но, в отличие от Тан, не претендовало на господство в Центральной Азии и насаждение там китайского миропорядка. Начало XIII в. стало переломным моментом в истории всей Центральной Азии, т.к. в это время консолидированные под эгидой Чингисхана монгольские племена вступили на путь войны. Закончило свое существование тангутское государство СиСя, находившееся к северо-востоку от внутреннего Китая, почти полностью было вырезано его население. (270). Подчинились монголам народы, населявшие территории между рекой Селенга и Енисеем, были покорены киргизы. Монголы не номинально, а фактически претендовали на универсальную власть и вообще не собирались терпеть одновременно со своим государством неподчиненные народы. Вероятно, нет смысла отдельно останавливаться на различиях между китайскими и монгольскими правителями Китая, отметим лишь, что прочная феодальная база, на которую опирались китайские империи и переходный период от кочевого скотоводческого общества к оседлости, характерный для монголов того времени порождали несхожесть целей, методов и последствий завоеваний. Уйгурское княжество Кочо первым в Центральной Азии подчинилось монголам. Еще в 1218 г. оно попало под их влияние, а после было присоединено к империи Чингисхана практически без сопротивления. Помощь уйгуров монголам была весьма велика. Вследствие их мирного сотрудничества с Чингисханом, они занимали политически преимущественное положение среди подчиненных монголам государств. Чингисхан даже называл уйгурского идикута (правителя) своим пятым сыном (228). Известно, что в политическом отношении "Сэму" - "цветноглазые" (немонголы) имели определенный служилый статус в государстве и, как таковые, уйгуры обладали некоторыми выгодами от своих тесных связей с монголами, но и монголы получали от этой "дружбы" немало (228). Уйгуры не только платили высокие налоги, выставляли дозор на путевых станциях, но и служили в монгольской армии, и были полезны своими административными и деловыми качествами. Монголы приняли для своего делопроизводства уйгурское письмо, а монгольские ханы и знать нередко брали уйгуров воспитателями для своих сыновей. В 1271 г. потомок Чингисхана Хубилай был провозглашен в Китае императором новой всекитайской династии Юань, объединявшей Северный Китай, часть Центрального и Монголию. Юаньский Китай, наследуя традициям Хань и Тан, также попытался распространить свои завоевания и на северо-западные земли. Подобно этим прецедентам, на пути осуществления этих попыток встали реальные трудности: так войска Хубилая потерпели поражение в Семиреченском походе, и подчинявшиеся Китаю военные поселения в Кочо были ликвидированы (211, с. 58). В конце XIII века уйгурские идикуты Кочо еще платили дань монголам и присылали в Пекин сыновей в качестве заложников, а с 40-х гг. XIV в. Княжество и вовсе переподчинилось среднеазиатским владетелям Чагатаидам (211; с. 59). Б. П. Гуревич справедливо замечает, что завоевания Хубилая, подобно другим монгольским ханам, его предшественникам, нельзя рассматривать как восстановление древней и средневековой империи времен династий Хань и Тан, "ибо Китай и сам в этот период находился под чужеземным владычеством, а китайский народ был лишь одной из первых жертв захватчиков". (184, с. 5; 404).уревича (209; 184). В своей монографии И.Я. Златкин вскрыл корни конфликта Галдана с Цинами, не сводя его лишь к особенностям его характера, личным симпатиям, антипатиям и взаимоотношениям с тем или иным монгольским правителем в качестве причины драматических событий, обусловивших войну 1688 г. и включение Халхи (Северной Монголии) в состав Цинской империи. (209 с. 157). И действительно, Галдан был не столько инициатором этих событий, сколько человеком, воплощавшим планы и замыслы других, много более значительных сил, стремившихся к созданию объединенного монгольского государства, в идеале, независимого от цинского Китая. Это гипотетическое государственное образование должно было объединить все или большинство районов, населенных людьми, говорящими на монгольском языке и исповедавшими ламаизм, а также Восточный Туркестан. Центр этих сил находился в Лхасе, среди ближайшего окружения далайламы. Основным препятствием на пути осуществления этих планов была, несомненно, Цинская империя, а нехалхаские феодалы. Представляется, что во времена Канси цинский Китай был еще не в состоянии претендовать на доминирование в Центрально-азиатском регионе, но и, а то же время, не желал допускать, чтобы на таковое претендовал его соперник, тем более, вознамерившийся создать крупное государственное объединение, сцементированное на этнической и религиозной основе. Переходя к интересующим нас проблемам времен цинского императора Цяньлуна, осуществившего захват Джунгарии и Восточного Туркестана, необходимо отметить, что попытка найти в официальных цинских источниках указания на истинные цели и мотивы той или иной маньчжурской экспансии, практически, обречены на провал. Имперские традиции, в рамках которых все сопредельные (равно как и более отдаленные) народы рассматривались как зависимые от Китая, оставались незыблемыми и при Цин. Так, например, в официальной истории династии Мин, "Мин ши", мы читаем, что причиной походов императора Юнлэ (Чэньцзу, 1403-1425 гг. правления) в центральноазиатские районы (а он отправлялся через Гоби пять раз) было намерение, чтобы "ни одно из десяти тысяч государств в отдаленных землях не осталось не покоренным". (56, 332: 18, лл. 8, 9). Другими словами, по выражению американского синолога Фэйрбэнка, император всеми силами пытался "включить весь мыслимый мир в рамки китайского даннического порядка вещей" (610, с. 332). Как указывалось во введении, и в отечественной, и в зарубежной науке имеется достаточно обширная литература о событиях, связанных с завоеванием Джунгарии и Восточного Туркестана. Что же касается вопросов, более близких к нашей теме, то для работ авторов, занимавшихся проблемами колонизации Китаем Синьцзяна и в той или иной мере затрагивавших вопрос о причинах, толкнувших Цинов на это завоевание, в основном характерен фрагментарно-прикладной подход к этой проблеме. Специального исследования, посвященного интересующей нас теме пока нет. На наш взгляд, столь серьезные события, как завоевание, колонизация и восстановление власти в столь отдаленном от центра районе как Си-юй не могут иметь своей причиной один фактор - либо лишь стремление "умиротворить" (читай усмирить) беспокойных соседей, погрязших в междоусобицах (красная нить цинского официального обоснования экспансии), - либо проводиться ради решения проблемы аграрного перенаселения внутреннего Китая (ниже этот вопрос будет рассмотрен отдельно и подробнее), либо какую-нибудь еще единственную причину. Тем не менее, для формулирования комплексных выводов по этой проблеме, рассмотрим взгляды на нее, начиная с самой цинской эпохи. Цинские документы объясняют мотивы продвижения и экспансии на Северо-Запад в едином ключе: так, в одном из указов императора Цяньлуна 1762 г. в связи с завершением военных действий в Туркестане на этот счет говорится: "Военные походы императоров Канси и Юнчжэна вызывались частыми нападениями ойратов на Халху и Тибет". (34, цз. 2, л. 5). Однако, даже допуская, что император, действительно, считал безопасность Халхи и Тибета неотделимой от безопасности собственно Китая (вслед за ним это мнение разделяли и некоторые исследователи маньчжурского завоевания Джунгарии и Кашгарии), представляется, что попытка раз и навсегда обезопасить свои границы путем присоединения тех государств и народов, которые создавали напряженную ситуацию в пограничных районах, хотя и довольно популярная, если вспомнить историю большинства империй, лишь переносит проблемы извне - вовнутрь, что и произошло в Цинском Китае XIX в., когда разразились мусульманские восстания уже покоренных народов Си-юя. Если бы проблема заключалась лишь в том, чтобы "успокоить границы", Китай мог бы и там воздвигнуть новую Стену, на этот раз не материальную, а военноадминистративную. Этого было бы вполне достаточно, чтобы оградить страну от смут во внешних территориях, тем более, не затрагивавших почти внутренний Китай, что и явствует из источника: "В прежние времена джунгары не жили в мире, грабя и притесняя монголов (подчеркнуто мной - Д.Д.). Со времен Галдана джунгары устраивали набеги, вторгались в Халху и Тибет. Вследствие этого мой дед и отец (Канси и Юнчжэн - Д.Д.) не жалели средств, в течение нескольких десятков лет неоднократно посылали войска на усмирение их. Тревожась, я полагал, что /в силу/ дикости их трудно умиротворить. Они любили драться и грабить друг друга. "Когда чэрэны со своими подданными подчинились нам, -- продолжает источник, - Я (Цяньлун - Д.Д.), использовав этот случай, специально отобрал и послал войска для уничтожения закоренелых мятежников. Армия наша обладала несокрушимой силой. И не прошло одного-двух лет, как мятеж был подавлен и границы умиротворены. Желая мирным путем управлять этим народом (ойратами Д.Д.), предоставил им спокойную жизнь. Однако им не суждено было добиться этого счастья, и судьба обрекла их на гибель. Они вновь возмутились. Поэтому снова послал особую армию для умиротворения их и усмирения Или..." (34, цз. 2, л. 6). Далее составитель "Циньдин Синьцзян шилюэ" Сун Юнь продолжает: "Канси считал Халху нашей окраиной. Если ее не защитить, чтобы предоставить возможность спокойно пасти скот в пограничных с Монголией районах, то это вредно отразится на жизни Монголии. И вот решил отправить войска". (34, цз.2, л.7).

6. РОЛЬ "АГРАРНОГО ПЕРЕНАСЕЛЕНИЯ" ЗАСТЕННОГО КИТАЯ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ ЦИНОВ. НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ. Среди еще не решенных проблем в области выяснения причин завоевания цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана в середине XVIII в. особо стоит вопрос о важности экономического, в частности, аграрного фактора, как одного из главных побудительных мотивов для овладения этими районами. Некоторые исследователи (196; 260) видят именно в острой нехватке пахотных земель во внутреннем Китае одну из основных причин движения цинских завоевателей в Западный край. А между тем, на вопрос о так называемом "земельном голоде" в период, предшествовавший цинским завоеваниям середины XVIII в. времен императора Цяньлуна до сих пор нет однозначного ответа. В этом вопросе, который, в принципе, вообще мало исследован, ученые придерживаются различных мнений. Так, Л. И. Думан в известном труде "Аграрная политика цинского (маньчжурского) правительства в Синьцзяне в конце XVIII в." (196, с.36) видел первую причину его завоевания в назревании "нового взрыва крестьянской войны, выход их которого правительство нашло в военных авантюрах, могущих отвлечь внимание масс. Представляется, что не совсем верно оперировать подобными категориями применительно к азиатскому обществу - феодальной деспотии; в отличие от буржуазного общества гражданского типа или переходного периода, для русско-японской войны мы еще как-то могли бы говорить об отвлечении внимания масс, но вряд ли для Китая середины прошлого века. По мнению Думана, за счет колонизации предполагалось и частичное решение аграрного вопроса. Мнение Л. И. Думана разделяет и В. С. Кузнецов, видящий одну из предпосылок завоеваний в том, что обладание Синьцзяном, "как мыслили при маньчжурском дворе позволяло дать выход избыточному населению Китая, поднять производительные силы в Поднебесной и, в конечном счете, упрочить господство цинского дома". (260, с. 25). Более близкую, по нашему мнению, к истине позицию занимает В. А. Моисеев, который, в отличие от упомянутых авторов, полагает, что соображения военнополитического характера в разработке и осуществлении внешнеполитических акций Цинской империи в Центральной Азии были все же главными (340, с. 45). Специально вопрос о взаимосвязи демографического и земельного факторов периода первой половины XVII в. и завоевания северо-западных земель не рассматривался. Помимо этого, уже давно пора внести ясность в вопрос о том, существовали ли в действительности в этот период перенаселенность Китая и нехватка пахотных земель, либо эти проблемы были относительно разрешены в предшествующий завоеванию период. Хотелось бы остановиться на этом последнем вопросе несколько подробнее. Для начала необходимо уяснить, было ли завоевание, действительно, средством "выброса" за пределы империи назревших противоречий и ликвидации таким образом растущего недовольства низов Цинской империи. Как показывают цифры, численность податного населения Китая с 1600 по 1683 гг. сократилась более чем в 2,5 (!) раза - со 160 млн. человек до 63 млн. человек (274, с. 150) вследствие антифеодальных восстаний первой половины XVII в. и последующей борьбы с маньчжурскими завоевателями. В результате, как и следовало ожидать, во многих провинциях оказалась масса заброшенных и пустующих земель. По сравнению с общей посевной площадью минской поры - 784 млн. му, в период Канси, т.е. к началу захватнических войн Цинской империи в Центральной Азии, в собственно Китае использовалось под посевы лишь 735 млн. му, т.е. налицо значительное количество свободной земли "под рукой" (274, с. 150). В монографии "Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина XVIII - первая половина XIX в.) (259), В. С. Кузнецов снова затрагивает интересующую нас проблему, указывая, что завоевательная война для военнофеодальной верхушки Китая была средством упрочить свое господство. Автор усматривает в состоянии Цинской империи середины XVIII в. признаки начинавшегося упадка - учащение антифеодальных восстаний, как свидетельство кризиса феодальной системы, обострение общенациональных противоречий и склонен присоединиться к мнению императора Цяньлуна, когда после покорения Джунгарии и Кашгарии тот отметил в указе от 9 декабря 1759 г., что "... к счастью ныне обрели возможность использовать свободные земли на пространстве в 10 000 ли и /тем самым/ помочь /подъему/ земледелия и горных промыслов в Китае". (259, с.130). Ко времени отца Цяньлуна императора Юнчжэна (1723-1735 гг. правления) уже просматривалась тенденция к росту, и довольно-таки значительному, народонаселения, поэтому, вероятно, действительно, стоит поверить Цяньлуну, когда он пишет, что "народ набрался сил, и возросло число ртов в Поднебесной" (259, с.13), что "государство наслаждается миром /уже/ в течение 100 лет" (имеется в виду внутренний мир). (259, с.13). Представляется, что в последнем заявлении Цяньлуна есть доля истины, т.к. залив Китай кровью и истребив значительную часть его населения, Цины добились-таки возможности "наслаждаться покоем", т.к. подавленные (а отнюдь не участившиеся) антифеодальные антицинские восстания уступили место другим, скрыто-завуалированным формам борьбы - тайным обществам и пр., участвуя в которых китайское население несло, конечно же, меньшие жертвы, чем в открытых столкновениях с властями. Недовольство только начинало копиться, чтобы позже вылиться в середине XIX в. (спустя 100 лет!) в форму величайшего Тайпинского движения и восстаний нацменьшинств Китая (нянь, мусульман Шэньси и Ганьсу), в свою очередь давшим толчок дунганским и уйгурским восстаниям, приведшим к падению господства Цинов на территории Джунгарии и Восточного Туркестана на 11 лет. Получается, что период, предшествовавший завоеванию, как раз и был периодом относительной стабилизации в Цинском государстве, что, по сути, и предоставило Цяньлуну ресурсы для проведения обширной завоевательной политики. Рассмотрим несколько подробнее земельную политику властей накануне завоеваний, чтобы выяснить, насколько в действительности были нужны Цинам свободные пахотные земли в Джунгарии и Кашгарии для переброски туда "избытков" населения. Кстати, настолько обширной миграции не произошло вообще. Места расселения ханьцев на территории Синьцзяна можно пересчитать по пальцам одной руки. Это полоса к северу от Тянь-Шаня - от Кульджи на Запад до района Урумчи и несколько восточнее его, районы Кашгара, Яркенда и Хами (Комула) посреди подавляющего преимущества казахов, монголов, уйгуров, киргизов и дунган. Стоило бы скорее говорить о переселении китайцев именно ради их обоснования в Си-юе, а не для понижения плотности населения в собственно Китае. Планируемое переселение китайских земледельцев с Синьцзян для Цинов выполняло экономические цели не для собственно Китая, а для самого Си-юя: переселенцы должны были бы снабжать гарнизоны на месте, а не за счет дотаций из центра, обеспечивая тем самым самоокупаемость оккупационного режима и, также, - политические цели: китайцыпереселенцы должны были стать массовой опорой режима завоевателей с Синьцзяне, противовесом, противовесом мятущейся массе мусульманского населения, "пятой колонной империи Цин". Можно сказать, что переселения преследовали "синьцзянские", а не "собственно китайские" цели. Таким образом, вопрос, который нам предстоит осветить - проблема освоения и введения в постоянный хозяйственный оборот новых - целинных и заброшенных земель. Данные источников в основном свидетельствуют за то, что во времена Юнчжэна, в период, предшествовавший пику внешнеполитической экспансии цинского государства, работы по введению в хозяйственный оборот целинных и заброшенный земель приняли наибольший размах. Хозяйственное освоение целинных земель внутри Китая было составной частью политики Цинов, имевшей довольно длительную историю. Уже в 1644 г. сами власти предприняли различные меры к активизации работ по возделыванию целинных и заброшенных земель в целях быстрейшего восстановления экономики, жестоко пострадавшей в период завоевания Китая маньчжурами и до него. Меры, предпринятые императорами Шуньчжи (1644-1661 гг. правления) и Канси (1662-1722) стали стимулом для крестьян, взявшихся позже за обработку целинных земель, так как в годы правления этих императоров побуждение земледельцев к восстановлению заброшенных и освоению целинных земель считалось одной из основных обязанностей провинциальной и местной администрации. Серьезность подобных намерений подтверждается следующим фактом: бедные землевладельцы, решившие освоить какойлибо участок земли, имели право бесплатно получить во временное пользование плуги и семена из хозяйственных резервов местных органов власти. В целом же, наново культивированная земля в большинстве случаев оставалась навсегда во владении освоивших ее крестьян и освобождалась от налогов на пять лет (позже этот срок был увеличен до шести лет для заливных рисовых полей и до десяти лет для сухих полей. (48, 4867). Провинциальная администрация была обязана привлекать крестьян к обработке целинных и заброшенных земель, а масштабы и темпы самой этой обработки были одним из важнейших критериев при оценке служебных заслуг местного начальства. (48, 4858). В период, предшествовавший росту внешнеполитической активности при Цяньлуне, освоение земель проводилось с наибольшим размахом. Документы, отражающие процесс освоения, ранее не использовавшихся или же заброшенных земель показывают, что эти работы концентрировались в малонаселенных местностях провинций, расположенных вдоль среднего течения рек Хуанхэ и Янцзы (48, 4863). В годы правления Юнчжэна программы составлялись не только для тех же регионов, но и расширялись вплоть до верховьев этих двух рек по направлению к пограничным районам (Юньнани и Маньчжурии). Логично предположить, что новые усилия администрации в период, предшествовавший развертыванию широкой внешнеполитической экспансии, были связаны с двумя основными проблемами времени. Первая состояла в новом возрастании численности населения. Как показывают источники и последние исследования, некоторый отрезок мирного времени и успех работ по поддержанию режима рек, начиная с периода Канси, особенно после 1683 г. привели к достаточно стабильному росту населения: с 1683 по 1750 г. оно выросло с 63 млн. до 225 млн. человек, т.е., более чем в 3, 5 раза. (57, с. 96). Второй серьезной проблемой, беспокоившей власти, была концентрация земельной собственности. Бок о бок с увеличением населения шел рост числа крупных землевладельцев, которые получили от периода относительного мира гораздо больше выгод, чем простой народ, и постепенно прибирали к рукам земли мелких собственников. Вследствие покровительства Канси представителям высшего класса и административной неразберихи, царившей во второй половине его правления, приобретение земель крупными землевладельцами проходило почти бесконтрольно. К началу периода Юнчжэна имелись все признаки социального недовольства, а безземельные крестьяне бродили по стране в поисках пустующих земель. В это время несколько китайских ученых-патриотов, в особенности Цзэн Цин, воспользовались ситуацией, чтобы подогреть антиманьчжурские настроения, а некоторые представители чиновничества докладывали трону о желательности ограничения крупного землевладения. (57, с. 86). Становилось ясно, что если обстановку не разрядить, то может возникнуть угроза императорской власти. В конце правления Юнчжэна - начале правления Цяньлуна чиновники вдохнули в работы по введению в хозяйственный оборот новых земель новую жизнь; для бедных крестьян открылись большие реальные возможности не только сделать новые участки земли пригодными для ведения хозяйства, но и пожизненно овладеть пустынными и дотоле некультивированными землями. Несомненно, что это являлось временным выходом из проблем "земельного голода" и аграрного перенаселения. Существует достаточно свидетельств решительных усилий, направленных на активизацию освоения земель в период, предшествовавший завоеваниям середина XVIII в. Некоторые из действовавших тогда правил были гораздо более реалистичными, чем в годы правления предыдущих императоров. От чиновников на местах требовалось неукоснительное выполнение "целинных" программ, им строго запрещалось вымогать деньги у крестьян, обрабатывавших подобные земли. Вдобавок к этому, многие губернаторы и генерал-губернаторы были персонально ответственными за осуществление работ по освоению земель (48, цз. 3, лл. 30-41) в своих провинциях. Бедные крестьяне имели право получать специальные суды из местных общественных фондов (15, цз. лл. 25-26). Одним из наиболее эффективных мероприятий тех лет в этой области было сочетание процесса освоения земель с некоторыми другими мерами. Так, в результате проведения ирригационных работ в столичной зоне стало пригодным для обработки большое количество земли. (15, цз. 81, л. 38). После упразднения системы племенных вождей ("тусы" - свои управляющие и старейшины) у народов мяо, яо и лоло ("гайту гуйлю"), их земли в Хунани и Гуанси также стали доступны китайским землевладельцам. Несомненно, что освоение земель в периоды Юнчжэна и в начале правления Цяньлуна было важным мероприятием для стабилизации государственной экономики и подъема общественного благосостояния. Из-за того, что распашка новых земель находилась под строгим контролем сверху и энергично поддерживалась центральными властями, провинциальная администрация старалась представить двору более впечатляющую статистику, которая отражена в официальных документах (таких, как "Дай Цин личао шилу"), местных исторических хрониках и частных сочинениях. Однако хотелось бы отметить причины, по которым не следует базироваться на этих цифрах, как абсолютно достоверных. Наиболее важная из этих причин состоит в природе китайской меры земли "му", которая не была равнозначна в традиционном землемерии разных провинций. Во многих случаях, местные администрации в фискальных целях "переводили" му в официальных реестрах в единицу, варьировавшую в зависимости от продуктивности земли. (57, сс. 102-103). Короче, благодаря стараниям многочисленных местных чиновников, слово "му" потеряло свое единое значение и цифровое выражение. Это "фискальное" условное му становилось дань мерой земли у чиновников и помещиков. Му же в качестве единицы в системе платежа земельного налога больше не являлось прежним. Прежним. Впрочем, в условиях раздробленности хозяйства и пестроты природных условий, неудивительно, что "фискальное" му практиковалось и раньше. Вторая причина не доверять официальным цифрам для оценки землеустроительной деятельности династии - это несомненное присутствие коррупции и незаконных сделок, относящихся к землеосвоительным работам. С тех пор, как они стали прерогативой императорских властей, а также способом для продвижения по службе и оценки заслуг чиновником, провинциальные власти делали все, чтобы "подать" наверх впечатляющие цифры, соответствовавшие монаршим ожиданиям. Чиновниками, заслуживавшими наибольшее императорское доверие, оказывались те, которые "выдавали" наиболее высокие цифровые показатели, а те местные администраторы, которые не имели возможности или способности побудить крестьян к распашке земель в тех масштабах, в каких от них требовали, подвергались административным наказаниям вплоть до освобождения от должности. (64, цз. 5, л.2). В результате порой предпринимались попытки добиться желаемого, завышая истинные "показатели", а иногда людей даже понуждали осваивать в принципе непригодные земли. В то же время, некоторые крестьяне скрывали заново освоенные земли, чтобы избежать налогообложения. То есть, каковыми бы ни были формы фальсификации, они равно приводили к появлению на свет неверных цифр, искажавших состояние работ по культивированию новых земель. Несмотря на злоупотребления и ненадежность цифр, касающихся введения в хозяйственный оборот в стране новых земель, распашка их была весьма важным фактором в восстановлении сельского хозяйства при ранних Цинах и заложили в некотором роде экономическую основу для его дальнейшего развития. Вплоть до конца XVII века цинское правительство оказалось в состоянии побудить крестьян обработать приблизительно такое же количество земель (701.397.628 му), что и за период царствования императора минской династии Ваньли (Шэньцзуна: 1573-1625 гг. правления), правила земельного налогового обложения и таксации которого были взяты маньчжурами за образец, а в период Юнчжэна мы наблюдаем даже дальнейший прогресс. (57, л. 158). Распашка новых земель в рассматриваемый период привела к увеличению количества мелких земельных собственников. Благодаря помощи, предоставлявшейся в форме правительственных ссуд, многие бедные крестьяне были соблазнены возможностью освоить какое-то количество земли, т.к. в конце концов, они становились хозяевами тех участков, которые сами сделали пригодными для использования. Например, в 1734 г. около 200 000 человек кормились со своих заново обработанных полей в Хэнани; в том же году местные власти Гуаньдуна (полуостров Ляодун) помогли обосноваться почти трем тысячам хозяйств (64, л. 147). Хотя эти цифры тоже могут быть не совсем достоверными, они иллюстрируют тот факт, что с помощью работ по культивированию земли множество бедных крестьян становилось мелкими земельными собственниками, всегда составлявшими большинство земельных налогоплательщиков и рабочей силы в традиционном китайском государстве. В процессе освоения земель в рассматриваемый период учитывалась также волна переселенцев, хлынувшая в пограничные районы. Внутренняя миграция из одних провинций в другие в период ранней Цин началась еще в годы Канси и была прекрасно исследована в труде Хэ Бинди (574). В период, предшествовавший пику завоевательной активности Цинов (1644-1683 гг.), поощрялись переселения бедных безземельных крестьян из центральных провинций, Хунани, Хубэя, Цзянси и Фуцзяни в приграничные территории - Юньнань и Ляонин. Эти районы привлекали переселенцев малочисленностью коренного населения, мягким климатом, плодородными землями, большими площадями земель, пригодных для обработки. В интересующий нас период переселенцам предоставлялась возможность получить и консультации крестьян, имевших уже солидный опыт в деле освоения новых земель за счет государства и претендовать на единовременную финансовую помощь из специальных фондов (48, цз. 48, л.77). Естественно, что эти благоприятные условия привлекали новые волны мигрантов. В целом диалектика землеосвоения в течение указанных двух правлений была следующей: к концу правления императора Юнчжэна - началу правления Цяньлуна были исчерпаны ресурсы заброшенных земель и на втором этапе - во времена Цяньлуна - начали осваивать целинные земли. Изложенные факты наглядно демонстрируют, что к началу нового завоевательного периода в истории Цинской империи, правительство в общих чертах уже решило проблемы обеспечения землей за счет освоения заброшенных и целинных земель и миграции в пределах собственно-китайских территорий. Благодаря этому была достигнута также и относительная социально-политическая стабилизация положения внутри страны. Таким образом, говоря о причинах завоевания Цинами Джунгарии и Восточного Туркестана, нельзя, вероятно, исходить из того, что маньчжурские властители пошли на это, гонимые земельным голодом, а скорее следует уделить основное внимание взглядам цинских верхов на политическую значимость этого ключевого района Центральной Азии, традиционно привлекавшего маньчжурский двор главным образом по военно-политическим соображениям, как это было при предыдущих династиях. Оценивая проблему предпосылок Цинской экспансии на Северо-Запад в целом, представляется нужным заметить, что никоим образом нельзя ставить внешнеполитические устремления государства на один уровень с внутренними предпосылками; попытка выяснить, что было важнее, первое - или второе не может увенчаться успехом; равно неверным будет и автоматическое сложение внутренних и внешних факторов, хотя сами Цины могли не вполне это сознавать. Лишь почувствовав достаточное накопление внутренних сил и относительной стабилизации внутри страны, можно было решиться на завоевания. Необходимо четко различать вопросы о том, что привлекало китайские династии в западных землях, и - что дало возможность начать экспансию в северо-западном направлении. Этот методологический принцип должен, на наш взгляд, быть положен в основу исследования о причинах завоевания и колонизации маньчжурами Синьцзяна. Не претендуя на окончательные выводы и всесторонний охват сразу всех аспектов, связанных с движущими мотивами цинской экспансии на северо-западе, но, памятуя об уже сформулированном принципе первичности внутриполитических и экономических предпосылок по сравнению с внешнеполитическими устремлениями, мы можем выделить следующие основные направления исследования указанной проблемы: Относительная стабилизация маньчжурского владычества в покоренном Китае, смена открытых форм борьбы населения - завуалированными, подпольными (тайные общества) побуждали Цинов устремить свой взгляд за пределы собственно Китая; потребности экономического развития феодальной страны требовали установления торговых контактов со сколь можно большим количеством стран и народов, выход на которые давало присоединение Си-юя, привлечение новых природных богатств, чтобы реанимировать застоявшуюся экономику (на деле же Цины скорее разрушали внешнюю торговлю и Китая, и покоренных народов); невозможность сохранить спокойствие внутри Китая без стабильности на его границах толкала маньчжуров на долгосрочное овладение Туркестаном, чтобы в корне изжить возможность проникновения оттуда как кочевых народов, непосредственно угрожавших дестабилизацией территорий Китая, так и настроений мусульманского населения Си-юя, могущих перекинуться на мусульманское население внутренних районов Китая. Итак, Относительная стабилизация, экономические потребности и необходимость оградить внутренний Китай - привели к тому, что Цины могли планировать такие действия, как: Овладение стержневым районом Центральной Азии, имеющим выход, практически, во все стороны, сколько-нибудь влиявшие на положение Китая в Центральной Азии. Контроль над Синьцзяном означал обладание ключевой позицией, защищавшей Китай от продвижения Англии с юго-запада (из Британской Индии), дававшей возможность самому Китаю выйти на контакт сов семи сопредельными региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, Россия, Индия); богатство природных ресурсов Синьцзяна (золото, нефть, уголь, яшма и т.д.) не могли (в перспективе!) не интересовать цинских политиков; политическая обстановка в Синьцзяне, раздиравшемся внутренними усобицами в конце XVII - начале XVIII вв. делало его сравнительно легкой добычей для маньчжуро-китайских правителей; обоснование маньчжурской династии именно в Китае, уже претендовавшем на определенные территории современного Синьцзяна во времена предыдущих династий, т.е. преемственность в политике собственно Китая по отношению в Си-юю - официально обосновывали притязания. Здесь в поле нашего зрения пока не попадает такая тема, как разница в мотивах заинтересованности Цинов в начале завоеваний и после дунганского восстания, так как эти соображения были, несомненно, отнюдь не идентичными. Тем не менее, приведенные обоснования, вероятно, могут считаться наиболее общими для всего периода колонизации вплоть до превращения Синьцзяна в конце XIX в. (в 1885 г.) в провинцию Китая. По этим направлениям, на наш взгляд, следует исследовать интересующую нас тему.

ГЛАВА II. ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ПРАВЯЩИХ КРУГАХ КИТАЯ В СВЯЗИ С ОБСТАНОВКОЙ В СИНЬЦЗЯНЕ (60-70-е гг. XIX В.).

1. МАНЬЧЖУРЫ И СИ-ЮЙ В XIX В. Активная внешнеполитическая деятельность, в частности, захватнические войны Цинской империи в период правления императора Цяньлуна, завершилась включением в ее состав ряда сопредельных территорий, в том числе Джунгарии и Восточного Туркестана. С тех пор народы этого региона неоднократно выступали против завоевателей, опиравшихся на ряд крепостей, расположенных в ключевых зонах района и военные поселения маньчжуро-китайских войск. Восстания уйгуров и дунган, вспыхнувшие в 1862-1864 гг. по своему размаху и силе превзошли предыдущие. Возмущение дунган вспыхнуло в 1862-62 гг., в последний год правления Сяньфэна (Ичжу: 1851-1862 гг. правления) в провинции Шэньси, оттуда перекинулось в Ганьсу и далее, в Джунгарию и Кашгарию, которые возмутились в 1854 г. После столетнего цинского господства в Синьцзяне ("Новой территории, границе"), власть маньчжуро-китайского дома была свергнута. С устранением цинской администрации на территории Синьцзяна в течение 1865 г. там было создано несколько самостоятельных государств (ханств) уйгуров и дунган: Кучарское, Хотанское и Кашгарское в Восточном Туркестане, Таранчинское ханство со столицей в г. Кульдже и Дунганский султанат с центром в Урумчи (Цинчжэн го). Исторические условия сложились так, что в 1867 г. три восточнотуркестанские ханства были объединены в единое феодально-теократическое мусульманское государство, которое возглавил наследник бывших теократических правителей Кашгарии - кашгарских ходжей - Бузрук-хан. В том же году власть в кашгарском государстве Йэттишаар (Семиградье) перешла в руки одного из полководцев Бузрук-хана, выходца из Коканда Якуб-бека (1820-1877). В январе 1878 г. цинские войска, возглавляемые китайским военачальником Цзо Цзунтаном, ранее принимавшим, наряду с Цзэн Гофанем и Ли Хунчжаном активное участие в жестоком подавлении восстания тайпинов, а также восстаний мусульман в провинциях Шэньси и Ганьсу, вновь захватили этот регион, а через несколько лет (в 1885 г.) Синьцзян был преобразован в одну из провинций Китая. Молодое государство Йэттишаар оказалось в трудном положении, так как неизбежность военного столкновения с Цинами была очевидной, экономическая же отсталость государства Якуб-бека, а конкретно, отсутствие там военной промышленности, были налицо. Все эти факторы заставляли Якуб-бека, с одной стороны, искать поддержки у иностранных держав, а с другой - пытаться добиться от цинского правительства признания права на существование своего государства. За счет осуществления первой части своего плана, с помощью британских колониальных властей в Индии и султанского правительства Турции - союзника Англии, ему удалось, в определенной степени, укрепить свои военные силы. Что же касается возможного признания Цинами независимости нового центрально-азиатского государства, то тот факт, что в 1864-1873 гг. маньчжурское правительство было всецело поглощено подавлением выступлений китайского и неханьского народов внутри собственно Китая и, естественно, не могло молниеносно пресечь развитие нежелательных для них событий в Синьцзяне, не помешал двору принять в январе 1875 г. решение добиваться восстановления своей власти в Джунгарии и Восточном Туркестане, отвергнув возможный вариант признания государства Йэттишаар в качестве номинального вассального владения. Для рассматриваемого отрезка времени вариант номинального вассалитета Йэттишаара представлялся бы более благоприятным для Цинов, особенно, если принять во внимание как внешнеполитические, так и внутренние трудности, которые испытывал Китай в 70-е гг. XIX в., однако в литературе до сих пор еще не было четко определено, какие именно соображения перевесили чашу весов в пользу военного похода, потребовавшего для своего проведения немало денежных средств и казавшегося политически нецелесообразным. Решение вопроса о судьбе Синьцзяна было определено в ходе бурной дискуссии, состоявшейся в годы, предшествовавшие возвращению Джунгарии и Кашгарии. В 1873-1875 гг. мнения по вопросу о дальнейших действиях в отношении Синьцзяна в правящих кругах Цинской империи разделились. Часть сановников, указывавших на материальные затруднения цинского государства, выступали за применение традиционных для Китая дипломатических средств - за признание Йэттишаара вассальным владением империи. Другая часть настаивала на покорении народов Синьцзяна с помощью военной силы. Исходя из сказанного представляется важным проследить ход дебатов по вопросу о необходимости возвращения Джунгарии и Кашгарии, о распределении субсидий и т.д., рассмотреть позиции сторонников и противников возвращения Синьцзяна, подоплеку их стремлений, т.к., в конечном счете, группировка, стоявшая за военный поход, взяла верх в значительной мере благодаря происшедшим в последний момент изменениям в соотношении сил в правительственных верхах империи. Длительная дискуссия закончилась в пользу сторонников военного возвращения принадлежавших ранее Цинам центрально-азиатских территорий. В некоторой мере такое решение было обусловлено открывшейся возможностью использовать для карательной экспедиции в Синьцзяне войска, высвободившиеся после окончательного подавления в 1874 г. антицинского восстания дунган в провинциях Шэньси и Ганьсу. Карательный по ход, который, как указывалось, возглавил Цзо Цзунтан, именуется в китайской историографии "сичжэн" ("западный поход"). Указанная проблема в той или иной степени была рассмотрена лишь в двух работах отечественных авторов - в книге А. Ходжаева "Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан" (393, сс. 68-72) и в упоминавшейся ранее статье В.А. Моисеева (340), где в общих чертах рассмотрены некоторые аспекты дискуссии по вопросу о возвращении Синьцзяна. Что касается западной историографии, то этот сюжет также специально нигде не рассматривался, и лишь в самых общих чертах был затронут в книге И Сюя "Илийский кризис" (577). Упоминание о дискуссии, предшествовавшей возвращению северо-западных территорий, содержится также в книгах У.Л. Бэйлза (524) и Р.К. Дугласа (549) - биографов Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана - двух основных действующих лиц интересующих нас событий и дискуссии. В указанных работах, однако, не уделялось должного внимания значению этих дебатов для дальнейшей судьбы Синьцзяна и характеру полемики вокруг поднятой проблемы. Если говорить о современной китайской историографии, то в последнее десятилетие в научных журналах стали появляться статьи с подробным описанием и восторженной оценкой деятельности Цзо Цзунтана (см. напр. 467; 455; 428; 429; 454; 463; 467; 482; 483; 496 и др.). Авторы статей в основном сглаживают и замалчивают карательную роль Цзо Цзунтана в жестоком подавлении восстаний тайпинов, уйгур и дунган, идеализируют его, выдвигая на первый план "неоспоримые заслуги" в деле восстановления власти Китая (т.е. Цинского правительства) в Джунгарии и Кашгарии. Так, упоминавшийся уже Му Юань безоговорочно становится на сторону Цзо в его постулате о первичности "сайфан" ("сухопутной обороны") в противовес Ли Хунчжану (4550, а Дун Чайши в своей "Биографии Цзо Цзунтана..." подробно описывает деяния героя книги, изображая его (в противовес Цзэн Гофаню и Ли Хунчжану) "пламенным патриотом Китая". Основную заслугу Цзо автор усматривает в его стремлении к возвращению территории Синьцзяна и в непосредственном осуществлении этого плана. Круг вопросов, приблизительно очерченный в этих работах, ставит перед исследователями новые задачи, требующие их объективной разработки, и в первую очередь это - дискуссия в правящих кругах цинского Китая о судьбе Синьцзяна. Учитывая научную значимость и политическую актуальность указанных проблем, необходимо проследить интересующие нас события не основе более широкого круга источников. Основные китайские источники по теме составляют представленные трону в рамках дискуссии доклады Цзо Цзунтана, Ли Хунчжана и других известных сановников. Каждый доклад содержит ряд доводов в пользу той или иной позиции, с целью, в конечном счете, перетянуть императора на ту или иную сторону с целью получения дополнительных субсидий для осуществления своих планов.

2. ВЭЙ ЮАНЬ О СИНЬЦЗЯНЕ. ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИКИ ЦИНОВ В СИ-ЮЕ. Принципы политики цинского правительства по отношению к северо-западным районам и населявшим их народам, ее корни еще не были внятно обрисованы в литературе. Тем не менее, из анализа мероприятий, проведенных цинским правительством как в годы завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана времен Цяньлуна, так и в 60-70-е гг. XIX в., становится ясно, что эта политика, в основном была направлена на достижение двух основных целей: на установление и поддержание западной границы Джунгарии и Восточного Туркестана по Памиру и на сохранение хотя бы ненадежного равновесия между различными народами, населявшими регион, таким образом, чтобы маньчжуры могли управлять ими всеми. С самого начала воцарения Цин их внешнеполитическая активность почти полностью замыкалась на достижении безопасности на Центрально-азиатских рубежах. Маньчжуры практически игнорировали отношения с Наньяном (странами "Южного" Тихого океана) в стратегическом отношении и поддерживали псевдо-"даннические" отношения с народами Восточной и Юго-Восточной Азии, как и прежде в высоко ритуализированном и довольно поверхностном стиле. Это происходило по ряду причин. Во-первых, наследие, корни и исторический опыт маньчжур были центральноазиатскими, и поэтому фокус их стратегии был, по вполне объяснимым причинам сконцентрирован на этом регионе. Помимо этого, с начала подъема Цин до третьей четверти XIX в. маньчжуры были вынуждены разрешать серьезные военностратегические проблемы, связанные с контролем именно над различными группами монгол, в особенности, западных - дунган (элютов). Оценив долгосрочный характер этих проблем, маньчжуры создали специальную административную единицу Лифаньюань (1638) - ведавшую именно этими сложными вопросами. Поступив таким образом, маньчжуры отделили центрально-азиатские дела от своих отношений со странами южных морей. Естественную границу Синьцзяна, как известно, образует высокогорный Памир, который, по мнению Цзо Цзунтана и всех его сторонников, являет собой как бы природную "линию обороны". Если Китай не будет владеть этой "линией", считали они, то удерживать Синьцзян под своим контролем ему станет очень трудно. Обширные пустыни, отделяющие Синьцзян от внутреннего Китая, делают поддержание и сохранение линий обеспечения для любых экспедиционных сил, высланных туда из Китая, весьма сложным и дорогим мероприятием. Противники походов в этот район указывали на данный фактор еще в ханьское время. Как указывалось во введении, традиционная китайская историография часто ссылалась на то, что на протяжении царствования предшествовавшей Цинам Минской династии и в начале цинской эпохи, при императоре Канси, ойраты неоднократно вторгались в Китай, угрожая даже столице империи - Пекину. В большей части источников выказывается мысль, что именно поэтому цинские императоры так стремились к контролю над неспокойными соседями; это же было и одним из поводов для похода в северо-западные края и при Цяньлуне: если возможно, то было необходимо удержать Си-юй любыми дипломатическими средствами, но если "необходимо", как, вероятно, считал император Цяньлун, то с помощи вооруженной силы. Анализ ситуации 70-х гг. XIX в. показывает, что соображения безопасности внутреннего Китая выставлялись Цзо Цзунтаном и некоторыми другими цинскими политическими деятелями самыми важными для принятия решения о подчинении населения северо-западных земель маньчжурами. История политической власти маньчжуров в северо-западном Китае является в какой-то мере подтверждением и иллюстрацией попыток воплотить в жизнь вышеназванные принципы: установление границы Поднебесной по Памиру и равновесие нацменьшинств в Си-юе. Вот, что пишет о финансовом аспекте обладания Синьцзяном Вэй Юань (1803-1861 гг.) - один из наиболее известных "независимых" историков цинской поры, живший как раз между эпохами Цяньлуна и Цзо Цзунтана. Вэй Юань был глубоко обеспокоен проблемами обороны северо-западных границ, особенно в мусульманских регионах, и выступал за увеличение количества гарнизонов вдоль всей центрально-азиатской границы (это мнение разделяли многие его коллеги того времени, например, Гун Цзычэнь). "Люди часто жалуются, что оборона Синьцзяна лишком дорога. Так ли это? В Синьцзяне располагаются немногим более 19 000 солдат и 1 400 офицеров, - писал Вэй Юань. - Это только войска, перемещенные для гарнизонной службы в Синьцзяне из Маньчжурии, Внутренней Монголии, Шэньси и Ганьсу. Ежегодное жалование им исчисляется немногим более чем 678 900 лянов в серебре, которые все равно были бы выплачены им, находись они на своих первоначальных местах. В императорском декрете, - продолжает Вэй Юань, - (имеется в виду декрет 1722 г. - Д.Д.) император Цяньлун заявлял: "С тех пор, как мы овладели Синьцзяном, стало возможным демобилизовать часть пограничных сил, равно как и внутренние гарнизоны. Помимо того, что мы контролируем расходы в Синьцзяне, империя экономит (на содержании погранвойск - Д.Д.) более чем 900 тыс. лянов серебра ежегодно. В течение этих прошедших десяти или более лет, правительство довело эти сбережения до более чем 10 млн. лянов. Таким образом, на протяжении ранних лет моего правления, казна имела около 33-х - 34-х млн. лянов. Таким образом, обладание территорией Синьцзяна не только далеко от пустой траты денег, но и, практически, пополняет национальные ресурсы". (11, цз.4, лл. 13-15). Действительно, когда Синьцзян находился под контролем маньчжуров, им требовалось меньшее количество солдат для поддержания "естественной" границы по Памиру, немногочисленные горные проходы которого в случае необходимости, несомненно, было гораздо более просто оборонять, чем защищать непосредственно внутренний Китай. Когда же Синьцзян напротив, находился в руках коренных жителей или же "потенциального противника", Цяньлун, вероятно, предполагал, что все внутренние земли Китая становились как бы открытыми и требовали того, чтобы защищающая их армия всегда была в боевой готовности, способная отразить как гипотетические, так и действительные нападения. Дальнейшая логика приверженцев идеи обладания Синьцзяном проста: если из-за невыгодной географической позиции обороны надо было увеличивать общее количество солдат, то пропорционально увеличивалась сама цена национальной обороны. Это объясняет тот факт, что Цяньлун смог демобилизовать часть своей армии после того, как были завоеваны Джунгария и Восточный Туркестан, и появилась возможность экономить деньги на содержании войск. Это было особенно выгодно, т.к. богатый южный Синьцзян мог взять на себя значительную часть расходов по обеспечению армии и гарнизонов. В том же труде Вэй Юань пишет: "... в северном Синьцзяне находится более чем 238600 му "гарнизонных полей" (туньтянь, земельные участки, обрабатывающиеся солдатами военных поселений - Д.Д.), а в южном Синьцзяне - еще 49 000 му. Эти поля обеспечивали правительству ежегодный доход в 14 300 даней различных зерновых. Под началом главнокомандующего, /располагавшегося/ в Урумчи, находится более чем 100 тыс. гарнизонных землевладельцев. Помимо земельных участков, - продолжает Вэй Юань, - которыми владеет правительство, остальная земля доступна для обоснования простым людям. Земля же здесь настолько успешно обрабатывалась, что она столь же плодородна, как и земля во внутреннем Китае. Люди здесь платят те же налоги и отбывают те же повинности, что и их соотечественники, живущие во внутреннем Китае. За всю свою жизнь они еще не видели военных действий. По сравнению с первыми годами правления императора Канси и Юнчжэна, когда огонь войны угрожал Пекину, когда люди, /живущие/ у границы были подвержены постоянной опасности, когда правительство было вынуждено перебрасывать все обеспечение через бескрайнюю пустыню в Кобдо и Баркюль, чтобы вести отчаянную борьбу, которая стоила нам более чем 70 млн. лянов государственных средств, - в какой период было больше пустой траты денег? Кроме того, когда внутренний Китай становится более и более перенаселенным, в Синьцзяне мы нашли богатые необработанные земли... Просто глупо думать об отказе от Синьцзяна ради экономии средств, которые никогда и не тратились". (11, цз.4, л.15). Вэй Юань в данном случае обосновал точку зрения маньчжурского правительства, которое полагало, что во всех смыслах будет выгоднее охранять границу к западу от Синьцзяна, вместо того, чтобы, отказавшись от этих земель, приблизить ее к Пекину. Вдобавок, с финансовой точки зрения, он полагал более разумным использовать богатые ресурсы нового владения для содержания пограничной армии, тем самым, ослабив бремя внутреннего Китая. Вэй Юань ощущал нестабильность положения Китая в Синьцзяне, он отдавал себе отчет в русско-английском противостоянии в Центральной Азии и предполагал, что Британские политики опасались Российского проникновения в Афганистан и северо-западную Индию. Позиция русских представлялась ему идеальной, чтобы потеснить "Владычицу морей" в этой части света. Ему даже хотелось бы, чтобы Россию подвигли ввести войска в северо-западную Индию через Афганский Гиндукуш. Предполагалось, что подобное развитие событий привело бы к тому, что англичане оказались бы втянуты в операцию в северо-западной Индии и отвели бы из Бенгалии свои войска. (590, 146). Второе направление политики Цинов в Синьцзяне - поддержание хотя бы нестойкого этнического равновесия между народами таким образом, чтобы маньчжуры могли управлять ими всеми - явствует из правительственных установлений, введенных в Синьцзяне после того, как Джунгария и Кашгария были покорены при Цяньлуне. Вместо немедленного превращения новых земель в провинцию, маньчжурское правительство обратило их в императорское наместничество, учредив должность военного губернатора Или, генерал-губернатора Урумчи, многочисленных помощников военного губернатора, командующих дивизиями (дуй) и прочих чиновников (11, цз.12, лл. 24-25). Все эти чиновники были исключительно "знаменными" (т.е. принадлежали к "восьми знаменам" - организационным единицам, из которых состояла маньчжурская армия). Пять дивизий (дуй) военных колонистов были установлены в стратегически важном Илийском районе после передислокации маньчжуров из столицы, солонов-маньчжуров из Амурского района, а также монголов, чахаров и ойратов. Даже население провинции Шэньси и Ганьсу постоянно находилось под руководством "знаменных" маньчжуров, хотя и не столь безоговорочно, как в Синьцзяне. Отказ от назначения китайцев на руководящие чиновничьи посты в Синьцзяне был подтверждением того, что цинское правительство намеревалось сохранить эту территорию под прямым и строгим контролем маньчжурских феодалов. Планомерная миграция населения из различных районов империи в Синьцзян после завоевания была еще одной иллюстрацией этой политики, которая упрощала для маньчжурских чиновников задачу управления всеми народами, населявшими район. Маньчжуры претендовали на то, что, будучи властителями судеб всех народов Синьцзяна, они, якобы, не имели предубеждений ни против коренного населения, но против китайцев. Поэтому, как предполагалось, они могли (по крайней мере, теоретически) оценивать любую ситуацию и каждый факт по существу, без предвзятости. В этом отношении показателен отрывок из указа императора Тунчжи, при котором Синьцзян был возвращен век спустя (Цзайчунь, 1862-1875 гг. правления): "За более чем 100 лет после покорения нами Джунгарии и Восточного Туркестана мы всегда одинаково относились ко всем подданным. Однако дунгане, проживавшие во внутреннем Китае, подняли бунтовщиков, четко отделяя добрых людей от дурных... /.../ Приказываю всем чиновникам в Синьцзяне карать бандитов, как было сказано в предыдущем указе. Уничтожая руководителей разбойников, нет необходимости убивать всех мусульман..." (12, цз. 76, л.14). Все это вылилось в официальное обоснование цинской политики, которое позже было сформулировано в следующем лозунге: "Мы не имеем предубеждений ни против мусульман, ни против китайцев, но мы имеем их против злых людей". (12, цз. 76, л.15). Несомненно, что под так называемым "злом" подразумевались все действия, шедшие вразрез с интересами маньчжурского правительства. До тех пор, пока эта политика проводилась в жизнь, власть маньчжуров над северо-западным Китаем была, по их мнению, неколебима.

3. СИТУАЦИЯ В СИНЬЦЗЯНЕ ДО ПОХОДА ЦЗО ЦЗУНТАНА Представляется необходимым дать краткую характеристику событиям, предшествовавшим развертыванию внутриполитической дискуссии, являющейся основным предметом настоящего исследования. В ходе восстания уйгуров и дунган большинство правительственных маньчжурских чиновников Синьцзяна были убиты или обращены в бегство; ситуация в районе крайне обострилась. В результате разразившегося в Шэньси в 1862 г. мусульманского восстания маньчжурские чиновники в Синьцзяне оказались практически отрезанными от Китая. В общих чертах ход антицинского движения в Джунгарии и Кашгарии в 1864-1865 гг. был следующим. В июне 1864 г. произошло первое открытое выступление жителей Кучара (Куча). Поводом для начала антицинских выступлений послужили распространившиеся слухи о том, что маньчжурские власти подготавливали акции по поголовному уничтожению всего местного дунганского населения, подозревавшегося в сочувствующих настроениях по отношению к своим восставшим одноплеменникам в Шэньси и Ганьсу. Уже на этом начальном этапе к восставшим дунганам немедленно присоединились уйгуры. В течение одних суток повстанцы овладели городом, одержав победу над цинским гарнизоном, и восстание распространилось в окрестных местностях. Следующую брешь в устоях цинского военного владычества в Синьцзяне пробило восстание в Урумчи, где, как и в Кучаре, ядром восставших также стали дунгане. В частности, в Урумчи повстанцами был захвачен один из крупнейших оружейных складов в Джунгарии и Восточном Туркестане. К середине июля, когда по тому же кучарскому сценарию к дунганам примкнули уйгурские повстанцы, Урумчи был, практически, весь захвачен восставшими, а к началу октября того же года пала и цитадель маньчжуро-китайского гарнизона. После успеха в указанных двух центрах, в руки восставших народов Синьцзяна переходили один за другим города и уезды: в середине сентября 1864 г. - Пукан, в конце октября - Шихо, в декабре - Цзимуса, а после падения в начале марта 1864 г. Гучэна, практически, весь Урумчинский округ (за исключением Баркюля) отошел от владений Цинской империи. Следующим городом, где с новой силой вспыхнула антицинская борьба, стал Яркенд, где дунганские повстанцы, в результате внезапного нападения на маньчжуро-китайский гарнизон, уничтожили около двух тысяч солдат (261, с. 1310. После Яркенда восстание вспыхнуло в Хотане, затем в Турфане (авг. 1864 г.) Серия антицинских выступлений завершилась восстанием в Чугучаке, начавшемся в конце января 1865 г. и продолжавшемся более двух месяцев. Восстание привело к победе местного населения (9, 330-337). По своему характеру движение 1864-1865 гг. было вполне общенародным и имело в основном антицинскую, антикитайскую направленность. Естественно, что восстания проходили главным образом под религиозными лозунгами "газавата" ("войны против неверных") (393, с. 36), но, тем не менее, не потеряли от этого своего освободительного характера. В результате победы восстаний на территории Синьцзяна там возникло пять самостоятельных государств: Кучарское, Хотанское и Кашгарское - в Восточном Туркестане, Урумчинское и Кульджинское - в Джунгарии. Объективная историческая необходимость развития экономики региона и противостояния давлению со стороны Цинской империи привели в скором времени к объединению в 1867 г. Восточного Туркестана в рамках государства Йэттишаар, правитель которого Якуб-бек, к 1872 г. овладел, практически, всей территорией нынешнего Синьцзяна за исключением Комула (Хами) и Баркюля, оставшихся во владении Цинов и части Илийского края, занятого русскими войсками в 1871 г.

4. НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ НАЧАЛО ДИСКУССИИ О СУДЬБЕ ЦИНСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА В СИНЬЦЗЯНЕ. Как можно видеть, восстания охватили за два года большую часть территории Синьцзяна, на которой происходили столкновения между маньчжуро-китайскими войсками и местным населением. Уже в это время, как выяснилось, маньчжурские чиновники в Синьцзяне не были едины в своем мнении о дальнейшей судьбе этого владения Цинов. 1864-1866 гг. характеризовались успешным развитием национальноосвободительного движения в Джунгарии и Восточном Туркестане: были отбиты единичные города и уже в середине 1866 г. Джунгария (за исключением Баркюля) и Восточный Туркестан практически полностью отделились от Цинской империи. Таким образом, этот этап противоборства восставших с маньчжурами завершился практически полной победой освободительного движения. Именно в свете описанных событий, как говорилось во введении, перед цинской администрацией как в Пекине, так и в Синьцзяне, со всей остротой встал вопрос о характере дальнейшей политики в отношении отпавших от Китая централизованных районов. Решение этой проблемы вызвало оживленные споры. Некоторые высшие сановники и военачальники предлагали остановиться на решении вопроса о возвращении утерянных территорий мирным, дипломатическим путем, через признание независимости Джунгарии и Восточного Туркестана (образовавшихся там государств). Сторонники такой позиции ссылались на переживаемые цинским Китаем трудности политического и экономического характера. Другая часть официальных лиц в цинском правительстве выступала за самые решительные военные действия и подавления восстаний. Основными доводами сторонников мирного разрешения синьцзянского вопроса были ссылки на организационную и финансовую сложность подготовки карательного похода в Синьцзян. Среди влиятельных лиц, поддерживавших эту точку зрения, по свидетельству Ли Хунчжана, был даже влиятельнейший китайский политический деятель при тогдашнем правительстве Цзэн Гофань (1811-1872), командующий Хунаньской китайской армией, выдвинувший предложение "отказаться от территорий к западу от Цзяюйгуаня"9. Что же касается чиновников, осуществлявших командование цинскими войсками в Синьцзяне, то они оказались в наиболее сложном положении и, естественно, опасаясь непосредственно грозившей им опасности и ответственности, выступали за свертывание военных действий в Джунгарии и Восточном Туркестане. В частности, после того, как Урумчи попал в руки восставших (1865), а Или оказался в изоляции, наиболее важные события происходили в Баркюле. Линдуй дачэнь (комендант) Баркюля Нарцзи (Наэрцзи), как и чжэньдидао (интендант) Баркюля и Урумчи Вэнь Линь, отвечал за оборону района. Эти два чиновника одними из первых выразили озабоченность будущим маньчжурской власти в Синьцзяне, имея в своем активе бои с повстанцами с декабря 1864 г. В 1865 г. они докладывали двору следующее: "Подавление мусульман и возвращение Синьцзяна потребует сотен тысяч хороших солдат и десятки миллионов лянов, войны в течение нескольких лет и /повлечет за собой/ нестабильность до тех пор, пока мир и порядок не смогут быть со временем восстановлены. И все же это будет временно и ненадежно. Мы предлагаем Вашему Величеству попросить гунов, чжухоу, членов Военного совета (Цзюньцзичу), глав департаментов, так же, как и цензоров, обсудить то, что следует сделать и объявить решение в специальном указе, которому мы и подчинимся". (12, цз. 108. лл. 8, 9). Так впервые уже в ходе восстания правительству был высказан недвусмысленный совет отказаться от Синьцзяна. Однако, как и следовало ожидать, двору такая идея не могла понравиться, и в ответ последовали решительные указания: "Восстание мусульман в Синьцзяне определенно должно быть немедленно подавлено. Что еще можно предпринять? О чем вы думаете, когда предлагаете подобное? Ваши решения просто опрометчивы и глупы. Отныне, если вы оставите хотя бы один камень нетронутым в /деле/ решения проблемы, Его Величество накажет вас за уклонение от исполнения своих обязанностей и привлечет вас к ответственности за неблагоприятный /для нас/ ход событий". (12, цз. 108, л.15). Однако эти два чиновника не были одиноки в своих колебаниях относительно целесообразности удержания Синьцзяна под властью Цин. Их точку рения поддерживал, в частности, тарбагатайский цаньцзань дачэнь Ли Юньлин, который после падения Или в 1866 г. в докладе трону сформулировал альтернативу, стоявшую перед правительством: "касательно проблемы Синьцзяна сегодня, мы должны знать, что отдать, а что оставить... Сейчас страна (Китай - Д.Д.) опустошена как в военном, так и в финансовом отношении. Вместо того чтобы дать людям отдых, хотят вести войну в районе пустынной границы. Это не метод управления государством. Надо решить, как быть дальше - признать самостоятельность Синьцзяна - или покорить его. Лучше отказаться от Синьцзяна. Иначе будут только разговоры и бездействие" (12, цз.127, лл. 19-20). Двор вновь отклонил это предложение на том основании, что отказ от Синьцзяна представил бы "угрозу государственной безопасности". Что касается приверженцев идеи о необходимости кардинального решения синьцзянской проблемы путем военного похода, то основным их аргументом было соображение, что "потеря" Джунгарии и Восточного Туркестана создаст постоянную угрозу безопасности западных границ Цинской империи. Так, Цзо Цзунтан писал в своем докладе, что до того, как вести войска в Шэньси, где происходили значительные волнения мусульманского населения, необходимо "усмирить бунтовщиков во внутреннем Китае", потом усмирить Шэньси, и только потом - Синьцзян, лишь таким образом, утверждал он, можно будет обеспечить перевозки продовольствия, беспрепятственное продвижение войск и, вообще, "уничтожить всяческие нежелательные последствия" (12, цз.146, л.2). Лидером группировки, разделявшей мнение Цзо Цзунтана, был сводный брат императора Сяньфэна (1851 -1861 гг. правления), великий князь (гун) Чунь (И Хуань), который даже предложил лично возглавить карательную экспедицию на Запад. В меморандуме трону князь Чунь писал, что в последние годы "военные дела в собственно Китае подходят к концу", имея в виду подавление восстаний в Срединном государстве. Он высказывал мнение, что в настоящее время наиболее важной заботой для всех, кто печется о безопасности окраин Цинской империи являлись так называемые "оба пути на Северо-Западе" (т.е. Джунгария и Восточный Туркестан). "Если положение дел на периферии нашей империи не будет урегулировано, - писал князь Чунь, - то, как указывал в своем декрете Вэньцзун Сяньхуанди (император Сяньфэн - Д.Д.), скоро Внутренний Китай останется незащищенным, как зубы, не закрытые губами. Это всегда считалось трудной задачей еще основателями нашей династии из-за /сложных/ географических условий, но история многократно подтверждала правильность /владения территорией Синьцзяна/. Нижайше прошу приказания Вашего величества разрешить мне отбыть на Запад с войсками и начать поход, чтобы я мог победой ответить на Ваше благорасположение" (12, цз. 134, лл. 21-24). К началу 1966 г., в результате подавления Тайпинского восстания (1864), внутреннее положение Цинской империи несколько стабилизировалось. В это время цинское правительство уже могло начать широкую кампанию по ликвидации остальных очагов возмущения цинским режимом - восстаний нянцзюней, дунган Шэньси и Ганьсу, а также по ликвидации независимых государств в Джунгарии и Восточном Туркестане.

5. КАДРОВЫЕ ПЕРЕСТАНОВКИ И ИНТРИГИ ВОКРУГ МУСУЛЬМАНСКОЙ КАМПАНИИ. ЦЗО ЦЗУНТАН. В 1866 г. Цзо Цзунтан был назначен генерал-губернатором Шэньси и Ганьсу. Этот политический деятель вошел в прочное доверие цинского правительства еще в период подавления Тайпинского восстания. Цзо Цзунтан (второе имя - Цзи Гао, посмертное имя Цзо Вэньсян), личность которого вызывает в настоящее время столь широкий интерес в историографии, в частности, китайской, был характерным представителем той части китайских шэньши, которая смогла сделать карьеру при господстве иноземной династии. Не сумев достичь каких-либо высот на традиционной научной стезе (он сдал экзамен лишь на степень цзюйжэня и трижды провалился на экзамене на степень цзиньши), ведшей к чиновничьей карьере, он выдвинулся, став одним из организаторов хунаньских помещичьих отрядов для борьбы с тайпинами (1850-1864 гг.). (6, цз. 2, лл. 8-9). Таким образом, свою карьеру Цзо Цзунтан начал с должности суляо (частного лица - помощника) у Хунаньских сюньфу (военных губернаторов) Чжан Лянцзи и Ло Бинчжана. Цзо продолжал мечтать о государственной карьере; "Цин шигао" подчеркивает его интерес и знания в области экономики и географии - уже смолоду - Синьцзяна. (59, цз. 75, л.2). В 1861 г. Цзо начал служить всерьез: из родной Хунани он переезжает по службе в Цзянси, а после, по рекомендации Цзэн Гофаня, в 1862 г. возглавляет войска провинции Чжэцзян уже сам в должности сюньфу. С этого времени имя Цзо Цзунтана зазвучало в одном ряду с такими видными представителями милитаристских кругов Китая, как Цзэн Гофань и Ли Хунчжан. Подобно своему более младшему современнику, антагонисту и сопернику Ли Хунчжану, Цзо был с самого начала своей карьеры замечен, пригрет и выдвинут признанным лидером китайских политических кругов времен поздней Цин - Цзэн Гофанем, у которого оба состояли в подчинении со времен войны с тайпинами. 1866 г. застает удачливого полководца Цзо Цзунтана, одержавшего серию остроумных побед над тайпинами (особенно, в Шанхае) в должности цзунду (наместника) провинции Шэньси и Ганьсу, откуда и начался завершающий этап его карьеры - борьба с восставшими нянь (1868 г.) и мусульманами Шэнь-Гань и Синьцзяна, когда императрица Цыси впервые позволила ему самостоятельно брать займы у иностранцев. Говоря о карьере Цзо в Шэнь-Гань, нельзя не заметить, что именно с 1866 г. он стал особенно быстро делать карьеру, занявшись подавлением дунганских восстаний под руководством Байяньху и Ма Хуанлуна в этих провинциях. И здесь, как уже говорилось, он проявил крайнюю жестокость и склонность к нечистым методам. А после Сичжэна - Западного похода Цзо и вовсе получил в народе прозвище "Цзо-туфу" ("палач Цзо"). Итак, лишь после усмирения восстания дунган в Шэнь-Гань и няньцюней, с лета 1868 г. Цзо Цзунтан мог вплотную заняться дальнейшей борьбой с мусульманскими "инсургентами". До появления на сцене Цзо Цзунтана, особых "успехов" в борьбе маньчжуров с дунганскими повстанцами не наблюдалось: не существовало еще определенной тактики по отношению к восставшим, и прежние руководители кампании - маньчжуры Шэн Бао, До Лун'а, Энь Линь и Си Линь - колебались между крайностями военного истребления восставших и попытками улестить их вождей (524, р. 165). Поворотным моментом в войне стало прибытие Цзо Цзунтана в Сиань (Шэньси) 26 ноября 1868 г. Несмотря на первоначальные неудачи, к осени 1869 г. Цзо Цзунтан потопил в крови восстание в Шэньси. После этого он двинул свои войска в Ганьсу и Нинся, и в начале 1870 г. его генерал Лю Суншань (второй человек в окружении Цзо Цзунтана, весьма ценившийся вдовствующей императрицей - регентшей Цы Си) атаковал центр восставших - Цзиньчжибао в Нинся. Восставшие упорно оборонялись. Лю Суншань был убит в бою и командование армией было поручено его племяннику, тогда 26-летнему Лю Цзиньтану. Взятие Цзиньчжибао в 1871 г. стоило маньчжурам потери 71 батальона (приблизительно 35 тыс. 500 человек) из 141, задействованного в целом в Шэньси, Ганьсу и Цинхае. На следующем этапе борьбы с восставшими один из руководителей повстанцев - Ма Вэньлу 6 марта 1872 г. сдал город Ханчжоу, а полгода спустя Цзо Цзунтан победителем вошел в Шаньчжоу. Заключительной вехой пятилетнего подавления восстания была капитуляция Ма Вэньшу, возглавлявшего дунган в их последнем опорном пункте - Сучжоу (ноябрь 1879 г.). Лишь знаменитому шэньсийскому предводителю дунган Бай Яньху удалось уйти в Синьцзян, где он присоединился к правителю государства Йэттишаар Якуб-беку (40, цз. 5, л.15; 357). Биограф Цзо Цзунтана Бэйлз не сомневается в том, что "в глубине души" Цзо Цзунтан уже в период "шэньсийской" кампании решил для себя вплотную заняться восстановлением власти империи вплоть до подножия Памира. Хотя в источниках нет указаний на то, что он говорил об этом в то время, к такому мнению можно присоединиться, учтя интерес, который Цзо Цзунтан проявлял к сбору информации о состоянии дел в Синьцзяне. Представляется, что в то время Синьцзян был основной целью военных амбиций Цзо Цзунтана. Судя по всему, Цзо пришел у мысли о военном походе на северо-запад еще до своего отъезда из Ханькоу весной 1868 г. К 1874 г., после того, как нянь были разгромлены, после подавления мусульман к востоку от Сучжоу, проблема Синьцзяна встала во главе угла. Даже в столь напряженной обстановке, как тогда, некоторым цинским политикам представлялось, что трудности, которые приходилось преодолевать в ходе кампании по подавлению мусульманских восстаний, не кончатся с усмирением Шэньси и Ганьсу (ноябрь 1873 г.). Правительство потратило на эту пятилетнюю кампанию 40 млн. лянов, и, по мнению цинской администрации, все шло к тому, что Синьцзян будет следующим этапом кампании по восстановлению и укреплению власти империи на северо-западе от собственно Китая (40, цз. 45, лл. 38-39).

5. ТАЙВАНЬСКИЙ КРИЗИС. Именно в это время в японо-китайских отношениях возник кризис, вызванный попытками Японии (при пристальном внимании США в лице их консула в Амое генерала Чарльза У. Ле Джендра) захватить остров Тайвань (см. подробнее 641). В первые пять лет после так называемой "революции" (реставрации) Мэйдзи (1867) Япония проводила "ревизию" своих владений по всем четырем сторонам света. Острова Рюкю (кит. Люйцюй) находились в двойном подчинении и Китая, и Японии в течение 250 лет, платив "дань" первому с 1723 г., и одновременно, будучи завоеванными второй - Японией - дважды: последовательно в 1185 и 1609 гг., что не устраивало Японию. Поводом для принятия островов под начало Японии стало убийство рыбаков с Рюкю аборигенами Тайваня (1871-72 гг.). Вновь созданное японское Министерство иностранных дел (Гаймус?) командировало своего посла Датэ Мунэки в Тяньцзинь для заключения японо-китайского договора с Ли Хунчжаном (1871 г.). То был первый договор, заключенный между двумя дальневосточными государствами, однако он не уберег Китай от соперничества с Японией на восточном направлении: в мае 1874 н. Стало известно, что японский флот достиг Тайваня с целью выяснить обстоятельства резни рюкюских рыбаков. Получив в Тяньцзине информацию о вторжении японских кораблей на островную часть территории Цинской империи, Ли Хунчжан отправил в Цзунли ямынь доклад с предложением направить бывшего губернатора Фуцзяни Шэнь Баочжэня на Тайвань во главе нескольких тысяч войска и флота для оказания отпора японцам. 14 мая 1874 г. император издал соответствующий указ. Долгие военно-дипломатические маневры закончились подписанием в Пекине 31 октября 1874 г., договора, по которому противоречия в отношениях двух сторон были урегулированы мирными средствами: агрессору - Японии выплатили полмиллиона лянов (100 тыс. - семьям жертв, 400 тыс. - самим японским властям за строительство на Тайване зданий и дорог в течение конфликта) (641, р. 243). На деле это означало принятие Китаем притязаний Японии на суверенитет над островами Рюкю10 и сохранение китайской юрисдикции над Тайванем. (641, сс. 46-48). Для Китая японская экспансия на Тайване стала неожиданным уроком: пекинский двор был в ужасе от внезапно обнаружившейся беззащитности Китая перед лицом Японии, и необходимость усиления военного потенциала для защиты восточного побережья стала очевидной. Сановники Цзунли ямыня, похоже, впервые осознали, что для разговора с другим государством за столом переговоров было необходимо иметь за спиной соответствующую военную мощь для подкрепления своей позиции. Переговоры в Пекине явились беспрецедентным случаем, когда две дальневосточные державы договорились о своих разногласиях на равноправной основе, не будучи ни победителями, ни проигравшими в войне. Несмотря на то, что японцы, фактически, бойкотировали Ли Хунчжана, и он мог лишь косвенно подавать советы Цзунли ямыню, его опосредованное влияние помогло Вэнь Сяну урегулировать спорные вопросы вполне приемлемым образом, а Ли Хунчжан сделал для себя вывод о необходимости обезопасить восточное побережье Китая. Именно тогда и возник вопрос о том, может ли Китай осуществить свою военно-морскую программу, одновременно начиная дорогостоящую кампанию в Синьцзяне. По вопросу о неотложности и, главное, первостепенной важности приложения усилий либо в области обороны побережья ("хайфан"), либо "укрепления границ" ("сайфан"), как тогда называли возвращение Синьцзяна в политических кругах, разгорелись бурные дебаты. Естественно, что высшие чиновники прибрежных провинций в большинстве своем поддерживали военно-морскую программу. Вероятно, они яснее видели, что угроза, исходящая от Японии, была более реальна, чем угроза различного рода эфемерных "эскалаций напряженности" в Центральной Азии. Таким образом, к 1874 г. в правящих кругах Китая сложилось два взгляда на политику в отношении Синьцзяна: первый, предусматривающий отказ от Синьцзяна, высказывался представителями группировки Ли Хунчжана, а сторонников возвращения Синьцзяна ценой любых, пусть даже самых решительных расправ и больших материальных затрат возглавлял Цзо Цзунтан, уже успевший соответствующим образом "зарекомендовать" себя прежде. В конце лета 1874 г. маньчжурское правительство возложило на урумчинского дутуна, маньчжура Цзин Ляня (1823-1885) осуществление военного похода против повстанцев на территории Джунгарии и Восточного Туркестана. Ему было присвоено звание императорского полномочного комиссара по военным делам в Синьцзяне (циньцай дубань Синьцзян цзюньюй). Цзо Цзунтану пока отводилась лишь роль заведующего финансовыми делами и продовольственным обеспечением войск Цзин Ляня. Помимо этого инициатива Цзо Цзунтана была значительно скована присылкой ему в помощь нэйгэ сюэши (члена императорского секретариата) Юань Баохэна (12, цз. 289, лл. 8-10). Такая расстановка руководящих сил в армии, несомненно, вызвала недовольство Цзо Цзунтана, который был против подчинения большей части своей армии маньчжуру Цзин Ляню и обеспокоен установлением контроля Юань Баохэна над финансовой стороной его деятельности. Поэтому Цзо Цзунтан всячески подчеркивал в своих докладах в столицу ненужность миссии Юань Баохэна, а Цзин Ляня стремился оттеснить на задний план с целью занять его место. (524, с. 344). Вскоре Цзо Цзунтану удалось убедить цинский двор в некомпетентности и негодности Цзин Ляня для выполнения возложенной на него сложной задачи, коварно характеризовав его в своем секретном докладе как "честного, грамотного, исполнительного, но чересчур прямолинейного, "честного, грамотного, исполнительного, но чересчур прямолинейного, бесхитростного", а также "тихого и добродушного" человека, создав, таким образом, картину полной непригодности Цзин Ляня для вынесения действенных и жестких решений, необходимых в то время. (9, с. 348). В результате активной деятельности Цзо по очистке своего окружения от "соглядатаев" цинского двора и соперников, ему удалось выдвинуться на первый план среди сторонников военного усмирения Джунгарии и Восточного Туркестана. Наряду с этим можно предположить, что негативное отношение Цзо к "ревизорам" из Пекина также сыграло свою роль в расстановке политических сил при дворе в вопросе о решении судьбы Синьцзяна, настроив против него многих правительственных сановников. Что касается Юань Баохэна, то он некогда занимал пост императорского полномочного по проверке службы обеспечения войск в Шэньси. В некоторых своих докладах в столицу он высказывал критические замечания в отношении организации обеспечения войск Цзо Цзунтана. В частности, он не видел причин для сосредоточения большого резерва войск в Баркюле и Гучэне, считая самым подходящим местом для этих целей Сучжоу. Цзо Цзунтан же упорно отстаивал свою точку рения, и спорящие не могли найти компромисса. В конце концов, Цзо Цзунтан просто предложил императору отменить все предписания Юань Баохэна, т.к., по его мнению, присутствие этого человека в Сучжоу не имело никакого смысла (524, с. 341). Однако среди многочисленных влиятельных друзей Юань Баохэна был и Ли Хунчжан, человек, игравший большую роль в политической жизни цинского Китая.

7. ПЕКИНСКИЙ ДВОР КАК ВЫСШАЯ ИНСТАНЦИЯ. ВОПРОС О ДОТАЦИЯХ И ЗАЙМАХ. Необходимо учесть, что после 1861 г., когда умер император Сяньфэн (на 11м году своего правления), в Китае в течение 40 лет регентствовала легендарная вдовствующая императрица Цы Си (Си Тайхоу), принявшая на себя этот неженский труд в 27 лет (хотя существовала и вторая вдова Цы Ань), когда маленькому императору Тунчжи (личное имя Цзай Чунь, 1862-1875 гг. правления) было всего 6 лет и, естественно, мало смыслила в государственных делах. Более того, по традиции женщина во дворце не должна была показываться мужчинам, и "Великая Будда" управляла по старинной китайской формуле "цуйлян тинчжэн" ("из-за занавески"). Цы Си опиралась на гуна Циньвана (Исиня), который также был не особенно силен в государственных премудростях и, в свою очередь, ждал подсказок от сановников11. Таким образом, принятие того или иного решения во многом зависело в тот период от весьма субъективного фактора попадания в фавор того или иного государственного деятеля, т.к. императорское правление осуществлялось по принципу "юцин бисин" ("как доложат, так и поступят"). Поэтому доклады региональных чиновников - сюньфу и цзунду, особенно важны для периода после опиумных войн. Среди тех сановников, чьи доклады имеют наибольшее значение, а, соответственно и влияние на политику двора, необходимо выделить Линь Цзэсюя (для периода опиумных войн), а после смерти Сяньфэна, в годы Тунчжи, и, практически, все последние годы существования империи в Китае (в порядке убывания влияния) это Цзэн Гофань, Ли Хунчжан, Цзо Цзунтан, Чжан Чжидун и, наконец, Юань Шикай. В 1874 г. Гун Циньван (Исинь) и Вэнь Сян, один из наиболее влиятельных лиц при дворе, предложили Цзунли ямыню представить на обсуждение двора шесть пунктов по этому вопросу. Предполагалось, что все известные политические деятели страны так или иначе примут участие в дискуссии. Несомненно, что одним из наиболее важных был вопрос о распределении денежных средств. Ведь Цзо Цзунтан говорил, что расходы на проведение "западного похода" должны были превысить 8 млн. лянов, а на 1874 г., после демобилизации 20 000 человек - 7 млн. лянов (40, цз.7, л. 31). Как бы то ни было, правительство имело "задолженность" по переводу ему платежей из казны более чем за год. Расчеты Цзо Цзунтана основывались на необходимости содержать 141 батальон в течение 1874 г. и, если бы (как, вероятно, и произошло), добавилось еще три батальона (под командованием Цзин Сюна, Чан Юэ и Сю Чаньляо), то общее количество затрат для проведения кампании на северо-западе увеличилось бы примерно на 150 000 лянов. Для армии Цзо Цзунтана эти расходы были непомерными. Однако Цзо Цзунтан уже сэкономил на армии в Ганьсу значительные суммы, сделав ее в большой мере самоокупаемой, а сбережения от этих мероприятий пошли не только в его карман, но и на вооружение, транспорт и т.п.. Тем не менее, полностью восполнить недостаток средств таким образом не представлялось возможным, и он обратился к помощи шэньсийских банкиров (575, р. 213). Таким образом, вопрос о дотациях гласно и негласно являлся одним из наиболее острых в рассматриваемой дискуссии. Вполне естественно, что именно недовыплата запланированных средств являлась серьезной помехой для организации боевых действий. Исходя из этого, в целях более успешного финансирования "Западного похода" Цзо Цзунтан выступил за получение иностранного займа в сумме нескольких миллионов лянов. Несмотря на то, что подобные займы считались весьма невыгодными, так как предоставлялись под весьма высокие проценты (14,4% годовых), цинское правительство пошло на них, убежденное в необходимости возвращения утраченных территорий Джунгарии и Восточного Туркестана. Осуществлялись займы в основном у английских фирм и банков; цинское правительство пошло на это, т.к. испытывало хронические финансовые затруднения и не могло полностью субсидировать западный поход. В первую очередь за займами обратились к иностранцам в Китае. Первый заем на 300 тыс. лянов был взят в 1861 г. в целях преодоления кризиса, доставшегося от времен подавления крестьянской войны тайпинов. В целом до 1895 г. цинская администрация делала займы у иностранных (особенно английских) фирм в Китае на военные цели - береговую оборону, походы против мусульман на Северо-Запад, противодействие французам и т.д. Западный поход Цзо Цзунтана с 1867 по 1882 г. привел к заключению новой серии договоров о займах с западными компаниями в Китае, а именно - с Британским банком и банковскими корпорациями Гонконга и Шанхая. Эти договоры были заключены на более крупные суммы и более долгие сроки, чем предыдущие: самый солидный заем составил 5 млн. лянов (1,5 млн. фунтов стерлингов) и был оговорен в 1877 г. (575, р.178). Согласие английского капитала на предоставление займов диктовалось не только явными ростовщическими выгодами, но и, в частности, расчетом использовать "западный поход" как акцию, направленную на ослабление влияния России в Центральной Азии (321, с. 246). В итоге за западный поход английские банки и фирмы в Шанхае предоставили займы в сумме 11, 5 млн. лянов (общие затраты Цзо Цзунтана на подавление восстаний в Джунгарии и Восточном Туркестане составляли около 26, 5 млн. лянов серебра) (421, с. 43). Полученные деньги шли на закупки оружия и продовольствия, т.к., по свидетельству, в частности, Ю.А. Сосновского в 1875 г., "у Цзо Цзунтана нет хлеба, войска задерживаются, увеличиваются расходы, и это волнует китайских правителей..." (92; 67, 11-3, д. 7, л.5).

8. ЛИ ХУНЧЖАН: ЗА САМОУСИЛЕНИЕ БЕЗ СИНЬЦЗЯНА. В последние десятилетия существования маньчжурского режима было немало политиков, видевших необходимость модернизации страны, но у них не доставало власти провести ее в широких масштабах. В рассматриваемый период и Ли Хунчжан, и Цзо Цзунтан, по большому счету, понимали эту необходимость, делая ставки, впрочем, на противоположные геополитические векторы. Все же Ли Хунчжан, будучи, вероятно, наиболее могущественным лидером, стремившимся к модернизации экономики Китая, был вынужден признать в 1877 г.: "Мои официальные обязанности состоят в том, чтобы командовать военными силами... Даже если бы я хотел предпринять чтолибо более того и содействовать проведению более важных и фундаментальных реформ, совершенно ясно, что мне никогда не позволят воплотить свои планы". (Цит. по: 607, с. 9). В последние 40 лет существования Цинской империи в Китае большинство важных политических событий было связано с именем Ли Хунчжана. Уроженец уезда Хэфэй в провинции Аньхой, Ли Хунчжан, подобно Цзо Цзунтану, был героем кампании по усмирению Тайпинов, обласкан двором и достиг "степеней известных". Общая канва биографии Ли весьма схожа с цзоцзунтановой: он также возглавил войска своей родной провинции ("Хуайцзюнь чжуншуай"), стал сюньфу прибрежной провинции Цзянсу, первый использовал в военных действиях против тайпинов английские войска, также воевал с нянь. Подобно тому, как название военно-политической группировки "Сян" (Сянцев, членом которой были Цзэн Гофань и Цзо Цзунтан) происходит от реки Сянцзян в одной из областей провинции Хунань, так и войска Ли Хунчжана "Хуайцзюнь" приняли свое название от реки Хуай в провинции Аньхой. Интересно, что именно "сянец" Цзэн Гофань (Ли Хунчжан также начинал как его помощник - муляо) заложил основу "Хуайцзюнь", начав ее комплектацию с 7-8 тыс. человек. В противовес "Сянцам", "Хуайцы" Ли Хунчжан, Юань Шикай и др. были несколько более миролюбиво настроены по отношению к внешнему миру и образовывали в китайском обществе более прогрессивное течение, выступавшее за мирное, в основе своей преуспеяние Китая. Биографы Ли Хунчжана не любят углубляться в тему его конфликта с Цзо Цзунтаном, т.к. аргументы Цзо оказались в силу объективных причин более убедительными и позволили ему приобрести для Китая поистине огромные территории. В историографической традиции также сложились две партии - поклонников Цзо, либо Ли, принимающие сторону либо одного, либо другого - это Бэйлз (524), в некотором смысле, И. Сюй (577), современные китайские авторы Дун Чайши (429), Му Юань (455) и многие другие - с одной стороны, и - Р. Дуглас (549), С. Спектор (627), Ф. Мэнникс (601), Лян Цичао (279) - с другой. Истина же, скорее всего, лежит, как всегда, посередине - каждый из интересующих нас политиков занимал свою "экологическую нишу", по-своему понимая и благо Китая и свою при этом выгоду. 1870 год - год объединения Германии и продолжения революции сверху в Японии ознаменовался в Китае одним из весьма важных событий - назначением Ли Хунчжана генерал-губернатором (цзунду) Чжили и императорским управляющим северных портов (Бэйян туншан дачэнь). Даже будучи полностью вовлеченным в подавление внутренних восстаний (60-е гг.), Ли всегда оставался адвокатом политики самоусиления (цзыцзян или цюфу) - строительства в Китае военных сил, потенциально способных противостоять внешней агрессии, используя западные технологии. Наиболее прогрессивные представители и "сянской", и "хуайской", так называемых, "региональных клик" были равно приверженцами доктрины самоусиления, предводительствуемые Гуном Исинем и Цзэн Гофанем. Это движение началось в ранний период Тунчжи (60-е гг.) в провинциях при определенной поддержке двора. Ли первый предложил обучать студентов математике и другим наукам в правительственном "переводческом институте" и основал первые в Китае современные арсеналы. Цзо Цзунтан был не противником Ли в этой области, а, скорее, соперником: он также планировал большую кораблестроительную кампанию. Во времена, когда князь Гун был на вершине могущества, а Вэнь Сян еще находился в добром здравии, обоих соперников последовательно поддерживал Цзунли ямынь. Итак, 1870 г. - новая веха в истории политики самоусиления - Ли Хунчжан становится одним из высших чиновников. За свою карьеру он исполнял немало центральных государственных должностей в дипломатической, равно как и в военной сфере и всегда предпринимал определенные усилия для того, чтобы скоординировать усилия по самоусилению не только в Чжили, но и в других частях империи. Так, за, в целом, сорок лет своей службы Цинам, он исполнял обязанности гуаньбань цзиньдай гунъе чжучижэнь (ответственного за современную промышленность) и вайцзяо цзюэцэ (ответственный за внешнюю политику), в течение 25 лет Ли командовал (и создал) Северный Военноморской флот (бэйян хайцзюнь чжушуай). В качестве высокого правительственного сановника, занимавшего ключевые позиции в кампаниях по подавлению Тайпинов и Няньцзюней, Ли сблизился со многими генерал-губернаторами, губернаторами и более низкими чиновниками. В качестве признанного, но неофициального лидера Аньхойской армии, Ли также приобрел влияние в тех провинциях, где базировались ее подразделения (607). Таким образом, в 1874 г. Ли Хунчжан (тогда генерал-губернатор столичной провинции Чжили) воспользовался обнародованием тезисов для дискуссии, как удобным случаем убедить правительство отказаться от намерения восстановить власть маньчжурского дома в Синьцзяне раз и навсегда. Памятуя о перипетиях Тайваньского кризиса, он писал в послании двору: "Япония находится непосредственно около нас, способная обнаружить всю нашу слабость и неподготовленность. Эта проблема является для Китая наиболее важной и постоянной". (47, цз. 99, лл. 23, 24). О Синьцзяне конкретно Ли Хунчжан говорил следующее: "...различные города в Синьцзяне впервые подпали под наш контроль в период Цяньлун. Оставим в стороне огромные сложности в завоевании этих городов; мы тратили более трех миллионов лянов в год на военные расходы там и в мирное время... Мы приобрели несколько тысяч открытого пространства ценой денежных затрат, которые будут продолжаться сотни и тысячи лет". (47, цз. 99, л. 32). Ли Хунчжан усиленно подчеркивал "невыгодное" географическое положение Синьцзяна для Китая: более всего он пугал правительство соседством этой территории с России на севере, с британской Индией на юге, с Турцией и Персией на западе. "Соседи становятся все сильнее и сильнее, тогда как мы все слабеем и слабеем, чего отнюдь не бывало в прежние дни. Даже если мы, действительно, возвратим земли, мы никак не сможем надолго их сохранить. Я читал в иностранных газетах, и, вдобавок, получил другую информацию с Запада, что глава мусульман в Кашгаре недавно заручился поддержкой Турции, а также заключил торговые договоры с Англией и Россией. Это значит, что он уже связывался с различными силами /.../ Судя по этой ситуации, как... Россия..., так и Англия не захотят /спокойно/ наблюдать за продвижением Китая на Запад. Оценивая наши собственные силы, можно сказать, что, действительно, недостаточно защитить лишь западную границу /.../. Цзэн Гофань однажды предложил пока отказаться от территории западнее Цзяюйгуань так, чтобы мы могли собрать нашу силу и подавить восстания внутри Великой стены. То, действительно, был мудрый совет, подсказанный опытом". "Теперь, - продолжал Ли Хунчжан, - хотя мы и выслали экспедиционный отряд, наша военная и финансовая сила никогда не позволит нам вернуть земли. Позволю себе предложить Вашему Величеству приказать всем командующим остаться точно в пределах настоящей линии фронта и использовать солдат, находящихся под их командованием для занятий земледелием вместо того, чтобы двигаться вперед". (27, цз. 24, лл. 18, 19). Что же касается мер, которые, по мнению Ли Хунчжана следовало провести в жизнь в Синьцзяне, то он предлагал: "В то же время, правительство должно умиротворить мусульманских вождей в Или, Урумчи и Кашгаре и разрешить им иметь собственное государство до тех пор, пока они будут пользоваться нашим календарем /.../ (Ли предлагает удовлетвориться признание номинального вассалитета государств на территории Синьцзяна - Д.Д.). Жить самим и дать жить другим выгодно для обеих сторон. Россия и Англия, таким образом, не будут иметь предлога захватить эту территорию, тогда как Китаю не придется в будущем прибегать к силе. Вероятно, это лучший способ разрешить проблему. Кроме того, даже если Синьцзян вообще не будет возвращен, это отнюдь не повредит народу /Китая - Д.Д./. Напротив, если мы не защитим побережье, сердцу страны будет угрожать опасность. Что важнее - решить просто. Как только мы начнем проводить эту политику, мы сможем сократить войска по обе стороны Великой стены. Нерастраченные средства могут, соответственно, использоваться на нужды обороны побережья. Иначе, эти деньги будут выброшены на ветер. Поддерживать же /одновременно/ как протяженную береговую линию /обороны/ на юго-востоке, так и длинную линию обеспечения на северо-западе просто невозможно". (276, цз. 24, л.19). Ли Хунчжан просил двор о решении остановить синьцзянскую кампанию и передать отведенные на нее денежные средства для реализации военно-морской программы, которая требовала покупки иностранных кораблей и оружия, обучения солдат и офицеров, открытия новых угольных копей, производства военного снаряжения и увеличения таможенных сборов на импорт в Китай опиума (это был дополнительный источник поступления средств на осуществление планов Ли Хунчжана). Общая стоимость расходов была оценена Ли Хунчжаном в 10 млн. лянов ежегодно. (27, цз. 24, лл. 15, 24). Рассматривая проблему переключения на оборону побережья средств, отведенных на северо-западную кампанию, можно привести следующие факты. Весной 1875 г. пекинский двор учредил Фонд морской обороны ("Хай фан"), который формировался из половины сорокапроцентных изъятий из морских налоговых поступлений. Средства этого Фонда должны были быть разделены между северными и южными подрядчиками (608, с. 96). В конце 1875 г. Шэнь Баочжэнь (1820-1879; генерал-губернатор Лян-Цзян /"двух Цзян" - Цзянси и Цзянсу/, был другом Цзо Цзунтана, но противником его политики иностранных займов) порекомендовал, чтобы северному подрядчику было разрешено приобрести корабли военно-морского флота раньше южного комиссионера, а это означало, что весь фонд морской обороны должен был быть пока передан в распоряжение Ли Хунчжана (608, с. 99).

9. ПОЗИЦИОННАЯ ДУЭЛЬ ЛИ ХУНЧЖАНА И ЦЗО ЦЗУНТАНА В ВОПРОСЕ О ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРИОРИТЕТАХ ОБОРОНЫ ИМПЕРИИ. Нам необходимо проанализировать мнения сторон в нескольких аспектах. В основе вопроса, скорее всего лежал конфликт между личной ответственностью Ли Хунчжана, как генерал-губернатора столичной провинции Чжили и ответственного за торговлю в северных портах - и ценой возвращения Синьцзяна. Совмещая эти ответственные посты - генерал-губернатора Чжили (чжэнли цзунду) и цзинь бэйян туншан дачэня, он ведал как береговой обороной в своем районе, так и созданием современного флота вообще. Выполнение стоявших перед ним задач, несомненно, требовало значительных капиталовложений. Для Ли Хунчжана было вполне естественно предположить, что деньги, которые пойдут на кампанию в Синьцзяне, соответственно, вычтутся из средств на осуществление военно-морской программы. Естественно, что ему было трудно смириться с этим. Конфликт усугублялся еще и значительной личной антипатией Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана: эти два политических деятеля критиковали друг друга открыто и завуалированно. И Ли Хунчжан, и Цзо Цзунтан были весьма честолюбивыми людьми. Во время подавления Тайпинского восстания они были, практически, "равновеликими силами", - ими были достигнуты равноценно значительные для маньчжурской власти "победы", и им воздавали за них одинаковые почести. Вследствие того, что они занимали на иерархической лестнице близкие позиции, между ними вполне могла развиться взаимная зависть к карьерным успехам друг друга. Учитывая также и этот факт, неудивительно, что Ли Хунчжан по всем пунктам возражал против возврата Синьцзяна. Что же касается Цзо Цзунтана, то помимо его страстного желания достичь вершин своей карьеры путем успешного выполнения целей Западного похода, он вовсе не был чужд жажды обогащения, которую частично удовлетворял за счет казенных средств. Цзо Цзунтан являлся одним из крупнейших в тогдашнем Китае промышленников, представлявших сращение казенного и частного капитала. Еще в 1863 г. он заложил в Ханчжоу судостроительную верфь, которая после перемещения в окрестности Фучжоу (1866 г.) стала самой крупной и производительной в стране. Не брезговал он даже и спекуляцией опиумом, о чем, в частности, свидетельствовал Н. М. Пржевальский. (87, с. 70). Безусловно, что в рассматриваемый период Синьцзян не мог являться для цинского правительства жизненно важным владением. Цзо Цзунтан, убеждавший власти в обратном, вероятно, понимал это. Однако он продолжал уверять всех и вся, что если Китай не займет "сильную позицию" и не возвратит Синьцзян, то им "овладеют русские", после чего они "двинутся" на Монголию и, далее, на Маньчжурию. А ведь, между тем, он не меньше, чем сторонники Ли Хунчжана, был уверен в необходимости сильного военно-морского флота. Биограф Цзо Цзунтана Бейлз полагает, что первым высказал эту идею именно Цзо Цзунтан, а не кто-либо другой (524, р. 325). Однако все говорит за то, что он не хотел концентрации главных усилий на создании морской обороны в то самое время, как, по его уверениям, была полностью открыта более протяженная и в равной мере "незащищенная" граница на суше. Он полагал, что Цины стояли перед необходимостью укрепления как северо-западной границы (и, следовательно, для этого надо было вернуть Синьцзян), так и строительства военно-морского флота. Цзо был намерен свести к минимуму любую опасность и угрозу, исходившую от европейских держав и совершить это путем демонстрации мощи Китая в подавлении антицинских восстаний на территории Синьцзяна. Цзо Цзунтан утверждал, что европейцы были, в основном, заинтересованы в торговле с Китаем и получении доходов от этой торговли, тогда как захватническая война - мероприятие дорогостоящее и, вдобавок, весьма убыточное, поэтому, если Цинам удалось бы показать, что война с ними стоила бы гораздо дороже, чем очевидные выгоды торговли, то европейцы, по мнению Цзо Цзунтана, и пальцем не тронули бы Китай; Цзо полагал, что европейцам абсолютно невыгодно физически колонизировать страну, способную оказать им достаточное сопротивление. По его мнению, страны, основной заботой которых, в его трактовке, была торговля, едва ли могли предпринять подобную "авантюру". Однако эта схема не включала, по его мнению, Россию и Японию, с которыми, как он убеждал, дело обстояло совсем наоборот, т.к., по его словам, обе эти страны имели виды, собственно, на территорию Китая. Поэтому, как рассуждал Цзо Цзунтан, необходимо было создать и военно-морской флот, чтобы контролировать Японию, и держать армию на северозападе. Обе меры, по его мнению, были равно важными. (40, цз. 7, л. 18). Поэтому выраженное Ли Хунчжаном мнение о том, что возврат Синьцзяна означает перспективу подвергнуть опасности сердце страны, по мнению Цзо Цзунтана, было в корне ошибочным положением. Рассуждения же Цзо Цзунтана напоминали правительству о том, что война у побережья в то время все же не велась, тогда как в Синьцзяне она имела место. Цзо Цзунтан полагал, что, если Китай разрешил мусульманам образование полунезависимых государств в Синьцзяне, это позволит России и Англии быстро аннексировать их. Данное соображение долго обсуждалось. Ли упорно отстаивал свои позиции, говоря, что "используя наши военные и финансовые силы, мы никогда не сможем возвратить эти земли", или, что "даже, если мы вернем земли, мы никогда не сможем удерживать их в течение долгого времени". (40, цз.49, лл. 58, 59; цз.52, лл. 26-32). Следует заметить, что в трактовке других мнений на этот счет Ли Хунчжан допускал неточности. Например, он цитировал предложение Цзэн Гофаня "оставить пока район к западу от Цзяюйгуань так, чтобы мы могли сконцентрировать всю нашу силу для очищения от восстаний /территорий/ внутри Великой стены". (27, цз. 21, лл. 18, 19). Со времен завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана Цяньлуном вопрос о том, убыточно владение Синьцзяном для Китая или выгодно, так и не был окончательно решен. Вэй Юань, например, полагал, что пребывание в этой части страны сулило довольно-таки большие выгоды и, как указывалось выше, сам Цяньлун приводил цифры в доказательство тому (11, цз. 4, лл. 13-15). Тем не менее, единого мнения на сей счет все еще не существовало, и поэтому Ли Хунчжан с чистой совестью мог не принимать во внимание подобные доводы. По мнению сторонников Цзо Цзунтана, Ли ошибался, называя весь Синьцзян "дикой землей". Во-первых, Синьцзян был, безусловно, богатым районом. Во-вторых, если владение им было хоть в какой-то мере выгодно для Китая в прошлом, то, как считали сторонники восстановления власти цинского правительства в Джунгарии и Кашгарии, оно могло стать еще более выгодным в будущем. В-третьих, они полагали, что даже в том случае, если бы от Синьцзяна отказались, большую часть расходов на сохранение его под властью маньчжуров нельзя было бы сэкономить. Как указывал в своем эдикте император Цяньлун, на который так любил ссылаться Цзо Цзунтан, наиболее значительная часть затрат шла на содержание армии, и эту сумму, по его мнению, нельзя было сократить, так как армия так или иначе охраняла границы Китая, будь то в Синьцзяне или в Шэньси. По мысли Цзо Цзунтана, благодаря явному преимуществу, естественной горной "оборонной линии" вдоль западных границ Синьцзяна, возвращение его должно было оградить Китай от любых возможных "вторжений" с северо-запада. По сути своей, сторонники возвращения Синьцзяна предполагали, что северо-западная кампания обойдется стране намного дешевле, чем воплощение в жизнь перспективы поплатиться за передвижение границы к востоку, ближе к внутреннему Китаю. Это могло обернуться, по мнению Цзо, возможностью быть втянутыми в многочисленные гипотетические войны с соседями. В целом Ли Хунчжан намеренно не затрагивал наиболее важный аргумент возвращения Синьцзяна, а именно его "стратегическую ценность для национальной обороны". По мнению Ли Хунчжана, Цинам не только не был нужен Синьцзян, но и само владение им являлось бесспорным злом. Основной вред от осуществления военных авантюр на северо-западе заключался, по мнению Ли, в экономическом ущербе, наносимом государственным финансам. Однако, как неоднократно свидетельствовала история, одна лишь только экономическая выгода редко бывает единственным резоном для овладения какой-либо территорией. Многие высшие сановники Китая придерживались аналогичного мнения о перспективах карательной экспедиции в Синьцзян, а некоторые другие губернаторы провинций серьезно возражали против требований Цзо Цзунтана относительно финансовых дотаций. Чиновники прибрежных зон, например, Дин Жичан (эксгубернатор Цзянсу), Ван Кайтай (губернатор Фуцзяни) и Вэнь Пин (губернатор Шаньдуна) присоединялись ко мнению Ли Хунчжана и требовали создания флота из 48 кораблей, которые должны были составить три равных эскадры и базироваться соответственно у северных, центральных и южных берегов Китая (47, цз. 98, лл. 24-27; 103, сс. 69-73). Дополнительные денежные вливания нужны были Ли Хунчжану для покупки шести крейсеров и нескольких меньших кораблей, которые вписались бы в его трехсекторную схему, описанную выше. Его требования заключались в переводе денежных средств из западных районов, где находился в то время Цзо Цзунтан, в переориентации войск, расквартированных в прибрежных провинциях на продовольственное обеспечение, так, чтобы солдаты сами производили для себя пропитание, возделывая плодородные прибрежные земли. Он также требовал перевода 40-процентных налоговых поступлений в Пекин, передачи Цзунли ямынем сорока процентов дохода Департамента государственных сборов чиновникам прибрежных провинций на военно-морскую оборону и роспуска традиционных сухопутных и военноморских сил (608, с. 68). Резюмируя, можно выделить следующие основные аргументы сторонников морской программы: вопрос о защите границ, в виду близости Пекина к побережью и отдаленности Синьцзяна от столицы, должен решаться в пользу преимущественной поддержки военно-морской программы; крайняя дороговизна и сомнительная гарантия победы в столь труднодоступной местности, как Синьцзян, заставляют пересмотреть вопрос о целесообразности Западной кампании в принципе; Синьцзян, как огромный "кусок" бесплодной земли, представлял минимальную практическую ценность для Китая и не стоил тех затрат, которые потребовались бы для его возвращения; Синьцзян был окружен сильными соседями и не мог быть эффективно защищен от их посягательств на долгое время; отсрочка возвращения Синьцзяна не была актом расчленения страны; временный отзыв войск являлся не "разбазариванием территорий", завоеванных при императоре Цяньлуне, а просто наиболее разумным путем сохранения мощи Китая на будущее (47, цз. 99, лл. 14-32; 484, сс. 331332). Вполне вероятно, что Цзо Цзунтан подозревал, что за всеми аргументами Ли Хунчжана стоят еще какие-то своекорыстные расчеты. В частном письме к Тань Чжунлиню (1856-1905), губернатору Шэньси, он писал: "Господин Х... действительно, ничего не знает о внешнеполитических делах, но рассуждает так, словно является знатоков. Некто (вне сомнения, подразумевается Ли Хунчжан. Д.Д.) повторил то, что сказал господин Х и доложил Его Величеству, т.к. он намерен оттягать любой грош на прокорм своей "стрелковой команды". Недавнее назначение двором Лю Кунь'и генерал-губернатором Лян-Цзян (Цзянсу и Цзянси. Д.Д.) сделало Ли очень несчастным. Он испугался, что назначение Лю урежет привилегии его собственной Хуайской армии ("Хуай Цзюнь". - Д.Д.). Вообще-то, на свою армию Ли уже потратил слишком много государственных средств. Давно надо было бы сократить его расходы". (40, цз. 15, лл. 8, 9). Упоминавшийся в письме Лю Кунь'и, сменивший на посту генерал-губернатора Лян-Цзян Шэнь Баочжэня, был земляком Цзо, хунаньцем, и преданно поддерживал последнего, регулярно передавая ему часть правительственных субсидий в период пребывания на посту губернатора Цзянси (99, V. I, 215). Такого рода персональные выпады были обычны в полемике между Цзо Цзунтаном и Ли Хунчжаном. Весьма редко (если, конечно, такое вообще случалось), Цзо Цзунтан положительно отзывался о "Хуай цзюнь" Ли Хунчжана; абсолютно аналогичного мнения о военных формированиях Цзо Цзунтана, "Сянцах", был и Ли Хунчжан. Даже после того, как войска Цзо Цзунтана "успешно" залили кровью провинции Шэньси и Ганьсу, во время дебатов о кампании в Синьцзяне, Ли писал о Цзо Цзунтане: "Цзо слаб, как стрела в конце своего пути. Теперь же двор просит его нести тяжелый груз на большое расстояние. Разве можно ожидать от него большего, чем то, что он будет еле волочить ноги? (Цзо Цзунтан был на десять лет старше своего оппонента Д.Д.). А он все же никому не даст это сделать вместо себя..." (27, цз. 13, л.31). Помимо Цзо Цзунтана тогда уже было много сановников, которые хотя и не оспаривали важность морской обороны, но считали, что она не должна создаваться за счет охраны "границы", что восстания в Синьцзяне должны быть подавлены, а власть Цин над "утерянными" землями - восстановлена, невзирая на нужды военноморской программы. Так, например, наместник Хунани Ван Вэньшао доказывал, что мир в Китае зависит от успеха Синьцзянской кампании, т.к., по его мнению, из-за поражения Китая на северо-западе проблемы на побережье могли как раз обостриться. Он писал, в частности: "Если наши войска отойдут на шаг, русские продвинутся на шаг. Если наши войска потеряют день, русские приобретут день. Нет ничего более неотложного, чем этот вопрос. Некоторые государства - Англия, Франция и США также могут использовать ситуацию в свою пользу и приступить к действиям. Любое дальнейшее развитие инцидента с Россией неизбежно вызовет возникновение проблем на море, и наша оборона будет поставлена под двойную угрозу. В результате общее состояние китайской внешней политики в будущем будет невообразимым". (40, цз. 46, л.10). Таким образом, развивалась мысль о том, что взаимоотношения цинской империи с западными странами во многом будет зависеть от того, как успешно Китай продемонстрирует свой потенциал на рубежах Центральной Азии. При этом сторонниками такой точки зрения не принимался в расчет тот факт, что как маньчжуро-китайская армия, так и финансы будут значительно подорваны такой "демонстрацией силы". Как можно видеть, адепты возвращения Синьцзяна также искренне опасались "российской угрозы". Исходя из сказанного, Ван Вэньшао считал необходимым использовать всю мощь Китая, чтобы осилить синьцзянскую кампанию, успешный исход которой дал бы возможность контролировать ситуацию в Центральной Азии и предотвратил бы возникновение инцидентов с западными державами на побережье. (40, цз. 46, л. 10). Ссылки на "территориальные вожделения" России были одним из главных аргументов Цзо Цзунтана и его приверженцев, в то время, как повод для столь драматических выводов был явно преувеличенным. Известно, что ввод русских войск в Илийский край с центром в Кульдже был вынужденным шагом русского правительства, связанным с обострившейся в результате антицинских выступлений в Синьцзяне военно-политической обстановкой на границах Казахстана, а также с англо-русскими противоречиями. (183, с. 86). Почти аналогичное с Ван Вэньшао мнение было выражено Дин Баочжэнем, губернатором Шаньдуна, который полагал, что со стороны России исходила гораздо более реальная угроза, чем со стороны Японии и западных держав, т.к. Россия и Китай имели общие границы, и Россия могла "угрожать" Китаю как на суше, так и на море. Япония, хотя и близко расположенная, могла добраться до материка лишь со стороны океана, а западные страны, хотя и могли прийти в Китай с моря, были, как он полагал, слишком далеко. Дин Баочжэнь утверждал, что ни одна из этих сил не была столь угрожающей, как Россия. "По мнению Вашего министра, - утверждал Дин Баочжэнь, - угроза, исходящая от различных морских держав подобна болезни конечностей, которая легка и отдаленна, тогда как затруднения с Россией подобны болезням сердца и желудка, которые близки и серьезны". (47, цз. 100, л.41). В случае серьезного военного конфликта с Россией Дин Баочжэнь опасался, что Япония и западные страны могли бы также извлечь выгоды из ситуации, чтобы разжечь пожар войны на побережье. По этой причине Дин Баочжэнь полагал оборону границ на суше весьма неотложным вопросом. (47, цз. 100, л. 41). Историческая действительность показала, что события в Синьцзяне, в результате которых там было свергнуто маньчжурское господство, не только не были выгодны для России, но и вызвали озабоченность ее правительства занятого в то время освоением своих новых среднеазиатских владений. Помимо этого, новая обстановка в Синьцзяне лишала царские власти возможности реализовать выгодные для них торгово-экономические условия Пекинского договора 1860 г. и вынуждала отложить на неопределенное время русско-китайское территориальное разграничение, намеченное Чугучакским протоколом 1864 г. В силу всего этого, правительство России было заинтересовано в сохранении дружественных отношений с правительством Цинской империи и в скорейшем восстановлении цинского контроля над Синьцзяном.

10. ЦЗО ЦЗУНТАН О СИНЬЦЗЯНЕ: АРГУМЕНТАЦИЯ, РЕШИВШАЯ СУДЬБУ СИ-ЮЯ. До марта 1975 г. Цзо Цзунтан не вступал в споры на уровне докладов трону по собственной инициативе, хотя, несомненно, уже давно имел на этот счет свое мнение. В середине января 1875 г. События развернулись таким образом, что политическая ситуация стала благоприятствовать точке зрения сторонников военного похода в Синьцзян. 12 января 1875 г. умер, не оставив наследника, император Тунчжи (Цзайчунь, 1856-1875 гг. правления). Вопреки правилам престолонаследия, на трон был возведен племянник вдовствующей императрицы Цы Си - Гуансюй (Цзайтянь, 1871-1908 г. жизни), мальчик четырех лет, сын младшей сестры Цы Си и Князя Чуня - ярого сторонника возвращения Джунгарии и Восточного Туркестана. Важную роль в определении правительственной политики в этом вопросе сыграл и Вэнь Сян - один из министров и член Цзюньцзичу (Военного совета; цзюньцзи дачэнь). Именно под влиянием Вэнь Сяна, после того, как двор получил все указанные доклады, 10 марта 1875 г. Цзо Цзунтану был отдельно послан секретный документ с запросом о его мнении по синьцзянской проблеме (40, цз. 46, л. 10). В документе говорилось: "Некто (несомненно, Ли Хунчжан - Д.Д.) предлагает: "территория Синьцзяна соседствует с Россией на севере, с различными мусульманскими странами, такими, как Турция и Персия на западе, она близка к английской Индии на юге; надо приказать всем главнокомандующим остаться точно в пределах настоящей позиции и занять солдат, находящихся под их командованием земледелием, вместо того, чтобы маршировать вперед; когда будет сделано так, мы сможем демобилизовать все нужные войска как к западу, так и к востоку от Цзяюйгуань" (40, цз. 46, л. 10). "Некто еще предложил, - следовало далее в послании, (имелся в виду Ван Вэньшао), - непорядки вдоль побережья возникли не без причины. Все наблюдают за нашими военными передвижениями на западной границе. Если мы преуспеем там, они будут держаться смирно вдоль берегов. Если мы не преуспеем там, они соберутся двинуть с востока. Мы должны сделать все возможное, чтобы выиграть синьцзянскую кампанию". (40, цз. 46, л. 11). Автор документа полагал, что если "при сложившейся ситуации правительство сможет приостановить западную кампанию, оно выиграет некоторые средства на оборону побережья и "несколько разрядит финансовую ситуацию". А если же Китай не сделает ничего, чтобы вернуть Урумчи, то и северные и западные границы "окажутся в постоянной опасности". "Кроме того, - продолжал составитель послания, - если мы отступим из Синьцзяна, нельзя гарантировать, что восставшие мусульмане не вторгнутся и не возмутят народ на территориях возле Цзяюйгуань. Когда восставшие будут излишне активно действовать вне Великой стены, для Китая станет невозможным закрыть дверь, даже если двор захочет этого". Цзо Цзунтану предлагалось тщательно обдумать, что необходимо было предпринять в данной ситуации и доложить об этом трону". (40, цз. 46, л.11). Таким образом, Цзо Цзунтана просили ясно ответить, мог ли он восстановить власть империи в Синьцзяне с теми силами, которые имелись у него в распоряжении на данный момент. Помимо этого, в запросе всплыл упоминавшийся уже инцидент лета 1874 г. с Юань Баохэном ("соглядатаем" из Пекина), к советам которого в свое время не пожелал прислушаться Цзо Цзунтан. Столичные сановники не поняли, почему в свое время Цзо Цзунтан отказался прибегнуть к услугам столько ценимого двором человека, как Юань Баохэн. Самому же Цзо Цзунтану адресовалось в послании множество похвал за "те великие подвиги", которые он успел совершить на благо империи. Документ завершался подсчетами военных затрат Цзо Цзунтана в меру имевшихся при дворе сведений об этом предмете. (40, цз. 46, л. 11). Важность указанного документа была столь велика, что на его доставку в Ланьчжоу из Пекина потребовалось всего лишь 9 дней; Цзо Цзунтан получил запрос 19 марта 1875 г. (40, цз. 7, л. 7). Он ответил почти через месяц, 12 апреля 1875 г. развернутым докладом (он занимает 19 двойных страниц текста), в котором утверждалось, что синьцзянская кампания должна была проводиться до полной победы, безотносительно состояния дел в осуществлении военно-морской программы. Он заявлял, что западные государства, заинтересованные в первую очередь в торговых выгодах во время войн с Китаем начала и середины века захватывали лишь гавани и порты, а не значительные участки территории. Цзо Цзунтан противопоставлял западным державам Россию, которая, по его мнению, имела виды как на территорию Китая, так и не торговые льготы одновременно. Исходя из этого, Цзо Цзунтан считал разумным предотвратить нежелательное для Китая развитие событий в Центральной Азии и восстановить власть Цин в Синьцзяне. В докладе, в частности, говорилось: "Когда западные страны объединяются и замышляют что-либо против нашей страны, их целью является торговля, а не... захват наших территорий и населения, т.к. они знают, что это увеличит их потребность в гарнизонных силах, а увеличение количества населения, подчиненного их власти, потребует новых административных мер. И то, и другое будет стоить денег, а это противоречит из главной цели - получать выгоду... Со времен заключения торговых договоров, порты были открыты полностью. Народ наслаждался выгодами так же, как и иностранные купцы. Они не захотят нарушать существующие договоры, т.к. они знают, что это повредит им всем. "С тех пор, как мы начали строить наши собственные пароходы, - продолжает Цзо Цзунтан, - мы оказались способны иметь то, чем /прежде/ иностранцы угрожали нам (Цзо Цзунтан имел в виду, что с тех пор, как китайцы научились строить пароходы, они освоили то самое оружие, которым западные государства угрожали Китаю. В этом отношении, как он считал, можно уже больше не беспокоиться Д.Д.). Далее, мы сосредоточиваем весь наш ум и волю, дабы создать хорошую технику и орудия, дабы укрепить нашу оборону. Последовательно рассуждая, трудно себе представить, что иностранцы еще будут что-либо затевать". (40, цз. 46, лл. 32-33). Цзо Цзунтан внимательно рассматривает предложение демобилизовать экспедиционные силы на западе с целью увеличить приток средств на оборону побережья и подробно оговаривает вопрос о необходимости дополнительных средств на цели обороны. Он указывает, что эти мероприятия включают в себя два этапа, а именно - "создание" флота и "поддержание" его. Средства на создание флота включают плату служащим, расходы на обучение и расходы на обслуживание кораблей. Цзо Цзунтан полагал, что хорошим началом было уже создание верфи в Фуцзяни. "С будущим ее расширением и улучшением, - продолжал Цзо Цзунтан в докладе, - мы можем надеяться на строительство большего количества кораблей, а, следовательно, исчезнут и расходы на их покупку... Таким образом, средства, которыми располагает как на как на создание, так и на поддержание - вполне достаточно... Обучить местное население профессиям моряков и строителей не будет стоить очень дорого... Вот и все, что нам требуется на оборону побережья". (40, цз. 46, л. 34). "И все же, - продолжал Цзо Цзунтан, - предлагают демобилизовать оборонные силы на суше, чтобы укрепить оборону побережья. Это было бы правильно, если бы на побережье /перед нами/ стояли более срочные задачи, или если бы командующий войсками в Ганьсу располагал большими средствами, чем ответственный за береговую оборону". Цзо Цзунтан предлагает проверить сначала второе предположение и вспоминает, что, вернувшись из Шэньси, он попросил выплачивать ему ежегодно 4 млн. лянов. Из этой суммы 600 тысяч резервировались ему для Шэньси, а остаток использовался для нужд армии Цзо Цзунтана. Позже, после того, как департамент государственных сборов учредил некоторые специальные поступления из различных провинций для нужд армии, общий планируемый объем денежных дотаций был доведен до 8 млн. лянов в год. Цзо жалуется на то, что с тех пор, как он приехал в Шэньси и Ганьсу, он получал менее 5 млн. лянов в год, а необходимые расходы составляли все же не менее рассчитанной суммы 8 млн. лянов ежегодно. (40, цз. 46, л. 35). Цзо Цзунтан приводит и конкретные цифры: "Дефицит накапливался из года в год и составил большую сумму. Вот почему я смог выдать полную плату своим людям сначала только за два месяца, и едва сумел выдать единую месячную плату позже... Все же до конца 12 года правления Тунчжи (16 февраля 1874 г. - д.Д.) было просрочено к выплате 8.200 и более тыс. лянов, вдобавок к чему недоставало 300 тыс. лянов в пенсионном фонде. С другой стороны, различные провинции и налоговые управления недодали моей армии более 30 млн. лянов ранее уже просроченных субсидий... поэтому сейчас /мне/ даже труднее справляться, чем в прошлом годы. Грядущая кампания в Синьцзяне потребует более дальних перевозок для снабжения /армии/ и будет стоить еще больших денег..." (40, цз. 46, л. 36). Как можно видеть, Цзо Цзунтан говорит о "предстоящей кампании" в Синьцзяне, как о чем-то уже решенном и вполне определенном. Далее в докладе он развивает свои мысли в том плане, что совершенно нет причин демобилизовывать "оборонительные силы" до возвращения "стратегического города" Урумчи: он настаивает, что даже, когда этот город будет возвращен, потребуется большое количество солдат, чтобы защитить территорию собственно Китая, и утверждает, что возможностей сократить средства на оборону на суше, практически, нет. (40, цз. 46, л. 360. В подтверждение своих мыслей Цзо Цзунтан ссылается на императора Цяньлуна, когда после завоевания Синьцзяна также был высказан ряд соображений о том, что хозяйственное освоение вновь приобретенного района будет стоить слишком больших денег. "...Его Величество император Цяньлун не внял /им/, т.к. были причины для того, чтобы установить границу там, где сделал он", - пишет Цзо, вероятно, полагая это заявлением, не требующим доказательств (40, цз. 46, лл. 36, 37). Помимо предпочтительного, как считал Цзо Цзунтан, варианта полного возвращения Джунгарии и Восточного Туркестана, он не исключал и признания государства Йэттишаар. Однако рассмотрение этого варианта Цзо Цзунтаном представляется нам сделанным чисто в спекулятивных целях. Скорее всего, он намеревался убедить двор, сначала, хотя бы в малом, а затем, по выполнении этих половинчатых планов, довести их до логического конца - до полного подчинения Синьцзяна цинскому господству. Даже в случае признания Йэттишаара Цзо Цзунтан настаивал на необходимости продолжения военных действий, считая демаркационную линию, сложившуюся на 1875 г. (по реальному расположению маньчжуро-китайских войск) невыгодной. Эта линия тянулась от Комула через Баркюль, Цзимуса, Гучэн и Шихо к Чугучаку. Критикуя такую предполагаемую границу, Цзо Цзунтан снова и снова повторял свои до воды, говоря, что для охраны этой линии потребовалось бы слишком большое количество войск, твердя о дороговизне их содержания, и, тем не менее, о полной ненадежности такой обороны. Он полагал, что лишь овладение Урумчи могло исправить положение, заявляя, что до тех пор, пока Урумчи остается во владении противника, невозможно представить себе пограничную линию, по которой можно было бы приемлемо разместить войска. "Не овладев Урумчи, - писал Цзо Цзунтан, - мы не будем иметь прочных позиций на Западе Китая" (9, с. 345). В докладе Цзо Цзунтан также рассуждает о преимущественной важности двух районов Синьцзяна: "...Две дороги в Тянь-Шане, Северная и Южная, ведут через то, что они (местные жители - Д.Д.) называли "восемью богатыми городами" и "восемью бедными городами". Из Урумчи на юго-запад от Аксу земля плодороднее, весны теплы, а продукты /земли/ многочисленны. Эта земля - так называемые "Восемь богатых городов". От Урумчи к востоку находятся четыре города, расположенные на высоких и холодных местах, там много гор и долин, и лишь несколько равнин. К югу от Хами, а затем на запад к Аксу, находятся четыре города, расположенные в обширной пустыне; площадь обрабатываемых земель невелика. Это - так называемые "восемь бедных городов". Со стратегической точки зрения, 8 северных городов доминируют над большими территориями, чем 8 южных городов. Северная область может держать под контролем южную, но не наоборот /.../. Когда Его Величество (Цзо снова апеллирует к Цяньлуну - Д.Д.) овладел богатыми землями южного Синьцзяна, стало возможным использовать местные ресурсы для обеспечения постоянных военных сил, и даже выделить некоторые суммы для войск, расквартированных к востоку от Урумчи. Если мы удовлетворимся оборонительной программой, то без возвращения Урумчи будет трудно организовать эффективную оборону. Когда же мы вернем Урумчи, вся оборонительная система потребует значительных сил для расквартирования их в Баркюле, Хами и Тарбагатае. Тогда мы сможем насадить /свои/ военные и гражданские власти, чтобы усилить оборонительную систему. После этого демобилизация будет возможной, а средства смогут быть сокращены до нормы без угрозы для безопасности" (40, цз. 46, л. 37). Далее в докладе Цзо Цзунтан снова принимается пугать цинское правительство Россией. Он заявляет, что если Китай сейчас демобилизует армию, чтобы выиграть в финансовом аспекте, то, как только "ослабнет оборона", сразу "вторгнется враг" и под угрозой окажется не только Ганьсу, но даже Кобдо и Улясутай. Нарочитая предвзятость этих прогнозов опровергается тем, что, несмотря на отмечавшуюся выше заинтересованность России в сохранении цинской власти над Синьцзяном, правительство России, тем не менее, не собиралось в тот момент оказывать цинским властям вооруженную поддержку. Это объясняется тем, что царские власти не располагали тогда в Казахстане и Средней Азии достаточным количеством войск, а также опасением, что вмешательство на стороне цинского правительства сможет вызвать нежелательную реакцию со стороны мусульманских подданных России. Цзо Цзунтан продолжал свои увещевания в том духе, что "программа демобилизации сухопутных сил /на северо-западе/ не может принести большой выгоды делу обороны побережья, но она определенно, весьма повредит безопасности страны на северо-западе. Оккупация Или русскими произошла тогда, когда мы были заняты внутренними проблемами. Они (русские - Д.Д.) изображали дело так, будто пришли, чтобы сохранить город для китайцев, но истинные их мысли были иными. Они знали, что район Или был необычайно богат и близок к их южной границе, и они могли бы войти и продвигаться дальше, не прилагая для этого особых усилий (46, цз. 46, л. 38). В сущности, сам факт дальнейшего бездействия русских войск полностью опровергает это утверждение. "С тех пор, как мы вернули Сучжоу, - писал Цзо Цзунтан далее в докладе, - последовало освобождение Аньси, Хами, Баркюля и Цзимуса, лишь территория Урумчи все еще оставалась в руках восставших". Однако в заключение цинский полководец все же не мог не заметить: "Россия - великая страна... Трудно вообразить, что она станет рисковать, чтобы пройти путь через Урумчи... ради помощи мусульманам в войне против нас". "Турция еще дальше, - продолжает Цзо Цзунтан, - она расположена к западу от Индии, в нескольких тысячах ли от Кашгара. Газеты в Шанхае сообщили, что мусульманский вождь в Кашгаре объединился с Турцией и торговал с Россией и Англией, но об этом мы не знаем наверняка. Даже если мы все-таки последуем мнению газетчиков, что... нам следует отказаться от Кашгара, это решение надо будет принимать в будущем. Лишь только после того, как будет возвращен Урумчи и тщательно оценена вся ситуация, мы сможем прийти к такому заключению. Остановить все войска внутри и вне Великой стены сейчас не имеет смысла. Ваше Величество сказали... "Если Китай ни чего не сделает, чтобы вернуть Урумчи, как северные, так и западные границы будут в постоянной опасности. Кроме того, если мы отступим из Синьцзяна, никак нельзя гарантировать, что мусульманские повстанцы не придут и не возмутят земли возле Цзяюйгуань. /.../ Ваше Величество видит ситуацию настолько ясно, - заключает Цзо Цзунтан, - что я, право же, не могу ничего к этому добавить". (40, цз. 46, л. 38). Таким образом, двору были представлены следующие соображения: Синьцзян был первой линией обороны на северо-западной границе, он защищал Монголию, которая, в свою очередь, прикрывала Пекин. Если будет потерян Синьцзян, - утверждал Цзо Цзунтан, -- Монголия окажется беззащитной, и сам Пекин будет под угрозой; немедленной опасности вторжения со стороны Западных стран не было, тогда как существовала, как он заявлял, опасность наступления Росси со стороны Синьцзяна; средства, выделенные на оборону границы, не должны были передаваться для обороны побережья, которая уже располагала своими основополагающими средствами (напротив, бюджетные поступления, выделенные на решение проблем, связанных с Синьцзяном, отнюдь не позволяли урезать их); земля, завоеванная основателями династии, не должна быть утрачена ни на одну пядь; стратегические центры Урумчи и Аксу следует возвратить в первую очередь. Цзо Цзунтан завершал свои доводы предостережением, что остановка синьцзянской кампании была бы равносильна проигрышу вследствие неявки на поле боя и являлась бы первым шагом к преобладанию иностранных держав в Центральной Азии. (40, цз. 46, лл. 38, 39). Хотя аргументы как Цзо Цзунтана, так и Ли Хунчжана представлялись правительству довольно-таки вескими, тем не менее, в верхах Цинской империи казалось бесспорным, что ситуация у побережья тогда все же не являлась критической, в то время, как в Синьцзяне налицо было антиманьчжурское восстание, которое следовало бы, в принципе, подавить. Фактор "традиционности интересов" империи в Синьцзяне, которые Цины унаследовали от предшествовавших династий, несомненно, оказал влияние на двор, который, в конце концов, пришел к заключению, что отмена синьцзянской кампании в текущий момент может кардинально подорвать положение Китая в Центральной Азии, не повлияв при этом на состояние дел с обороной побережья, как и утверждал Цзо Цзунтан. Вскоре после получения правительством доклада Цзо Цзунтана, в апреле 1875 г., по рекомендации Вэнь Сяна, император назначил Цзо императорским уполномоченным по военным делам в Синьцзяне (40, цз. 46, лл. 53). Таким образом, было положено официальное начало военной кампании в Синьцзяне. Рассматриваемая дискуссия имела широкий резонанс в иностранной печати. Так, в частности, Чжу Вэньцзян упоминал сообщение одной из английских газет в Шанхае, которая утверждала, что Китай, скорее всего, откажется от Синьцзяна и распространяла слухи о том, что войска Цзо Цзунтана, дойдя до Цзяюйгуаня, будут остановлены там и отправлены назад (517). Как известно, решение императора было иным. Интересно отметить, что, как и во времена династий Хань и Тан многие историографы неодобрительно отнеслись к идее Западного похода: так, в "Цин ши" говорилось, что к решению о мобилизации всех сил и средств для западного похода нельзя присоединиться и предпочтительнее было бы "согласиться с идеей... о предоставлении Паше (Якуб-беку - Д.Д.) возможности сохранить для своего государства самостоятельность и остановить боевые действия на Западе. /.../ Мнение Ли Хунчжана по этому вопросу резонно... Тем не менее, благодаря личной поддержке цзюньцзи дачэня (сановника Цзюньцзичу) Вэнь Сяна, вопрос о Западном походе был рассмотрен в пользу мнения Цзо Цзунтана" (58, т. 6, с. 4764).

11. ДИСКУССИЯ О ЗАВЕРШЕНИИ ЗАВОЕВАНИЯ СИНЬЦЗЯНА. Следующий раунд дискуссии разгорелся после занятия цинскими войсками Урумчи (18 августа 1876 г.). Противники планов Цзо Цзунтана настаивали на том, что пришло время остановиться. Оспаривая их мнение, в письме губернатору Шэньси Тань Чжунлиню Цзо Цзунтан писал, что некоторые, жалуясь, что западная кампания стоит слишком много денег, предлагают отступить: "Они не понимают, - продолжал он, что субсидии на Ганьсу и Синьцзян всегда превышали сумму в 5 млн. лянов ежегодно. Даже если мы остановимся там, где мы есть и больше не продвинемся, эта сумма в 5 млн. лянов все равно понадобится. Отказаться от плодородных земель восьми городов в южном Синьцзяне и удержать лишь холодные бесплодные пространства к востоку от Урумчи - этого недостаточно". (40, цз. 19, л. 48). Цзо снова ссылается на императора Цяньлуна, который завоевывал Синьцзян, потому что это обеспечило бы оборону на западе и сэкономило бы военные расходы: " Если это было необходимо сделать в период процветания, какой был при Цяньлуне, - заявлял Цзо Цзунтан, насколько больше должны мы сделать сейчас, когда у нас столько забот на море и так мало средств!.. Когда представляется благоприятная возможность овладеть всем Синьцзяном, а мы отказываемся от нее, как мы сможем защищать нашу границу и сдерживать сильных соседей? В случае, если история проклянет нас в будущем, кто будет ответствен за /принятое/ решение? Я не принимаю этого". (40, цз. 18, л. 48). 26 июля 1877 г. Цзо Цзунтан отправил в Пекин доклад, в котором, в частности, заявлял, что со времен древности обстановка вдоль северо-западной границы Китая всегда вызывала большее беспокойство, чем обстановка вдоль юговосточной границы. Юго-восточная граница всегда простиралась по морскому побережью - природной линии обороны, которую легко защитить. Цзо Цзунтан напоминает, что северо-западная граница, напротив, проходит по обширным участкам суши и безопасность здесь полностью зависит от военной силы. "Если армия здесь велика, - объясняет Цзо, - это вызовет напряжение государственных финансов. В этой области мало природных объектов, на которые можно опереться для эффективной обороны, здесь также мало водных транспортных путей... /.../ Наша династия сделала своей столицей Пекин. /.../ Его оборона была обеспечена усилиями прошлых императоров, которые осуществили успешное завоевание Синьцзяна. Таким образом, повторял Цзо Цзунтан, - овладение Синьцзяном означает /возможность создания/ эффективной обороны Монголии, а эффективная оборона Монголии означает и собственно безопасность Пекина. Географическая ситуация на северо-западе подобна руке от плеча до кончиков пальцев. Когда цела вся рука, все идет как надо. Если Синьцзян не будет защищен, Монголия будет в опасности, и тогда не только Шэньси, Ганьсу и Шаньси будут часто подвергаться волнениям, но и люди в столичной области не смогут спать спокойно". (40, цз. 50, лл. 75, 76). Цзо полагал, что современная ему ситуация, во многом проигрывает в сравнении с имевшей место при Цяньлуне, т.к.: "Русские продвигаются день ото дня. С запада на восток, их территория граничит с нашей на 10 тыс. ли. Лишь в центральном районе монгольские племена более или менее прикрывают нас как буферная зона... Мы должны уже сейчас подготовиться к решению этого вопроса". (40, цз. 50, л. 76). Снова обращаясь к временам Цяньлуна, Цзо Цзунтан пишет, что когда Цяньлун завоевал Синьцзян, он прибавил к владениям империи около 20 000 квадратных ли территории. Тогда также было довольно-таки большое количество чиновников, сомневавшихся в целесообразности такого подхода и жаловавшихся, что завоевание стоило слишком много денег. Однако, как пишет Цзо Цзунтан, Цяньлун никогда не менял своего решения, так как он "был уверен в своей мудрости, заключавшейся в том, чтобы продвигаться со старой обжитой территории в новые плодородные районы". (40, цз. 50, л 76). На примере вековой давности Цзо Цзунтан хочет показать, что количество гарнизонных солдат после завоевания осталось прежним, военные затраты - также, но "линию обороны можно уже было создать и удерживать навечно". Обращаясь же к современности, Цзо Цзунтан писал, что в северном Синьцзяне, за исключением Или, уже были возвращены все земли Турфана. Единственные, кто еще оказывал сопротивление из оставшихся мусульман - это небольшие отряды восставших, предводимых Бай Яньцзу вдоль западного берега реки Кайду и некоторые повстанцы в Кашгаре. "Остальные вернулись под наше начало, как дети возвращаются к своей матери, и даже не потребовалось вести /там/ военные действия". (40, цз. 50, л. 76). Цзо уверял, что после сбора осеннего урожая его войска смогут легко продвинуться на запад, чтобы возвратить всю территорию, где "среди Южных городов богатым местом является Турфан. За исключением Карашара, который стоит на бесплодных землях, все остальные земли гораздо более плодородны, чем в северном Синьцзяне, хотя площади и не так обширны". (40, цз. 50, л. 76). Цзо Цзунтан пишет, что после восстановления власти маньчжуров в Урумчи и Турфане, его войска стали контролировать стратегические позиции, пригодные для размещения войск. "Как бы то ни было, - констатирует он, - в наших руках мене одной трети плодородной земли. Если мы сможем вернуть весь Синьцзян и правильно управлять им, количество продуктов и денежные поступления смогут быть увеличены за счет местных ресурсов. Тогда наши прошлые тревоги, действительно, отойдут навсегда", - на такой мажорной ноте заканчивалось послание Цзо Цзунтана (40, цз. 50, л. 77). Предложение было с готовностью принято двором. С течением времени осуществление этого плана привело к полному завоеванию Китаем Синьцзяна в январе 1878 г. Возвращение Цинами "Новой территории" не только стоило империи дополнительных материальных затрат и военных усилий, но было проведено ценой сопровождавшей завоевания беспощадной резни представителей коренного населения Синьцзяна. Однако именно Сичжэн Цзо Цзунтана доставил Китаю земли, которыми он владеет и поныне. История показала, что именно восточное побережье было теми воротами, через которые шло как фактическое, так и экономическое завоевание Китая. Представляется, однако, что даже феноменальные усилия Ли Хунчжана и его соратников по созданию военно-морского флота не смогли бы остановить и предотвратить этот процесс. Что же касается северо-запада, то, сколько бы ни твердили источники о "защите границ" (хотя этот мотив, несомненно, тоже имел место, особенно в период ранней Цин), очень вероятно, что наиболее важной для цинского правительства была перспектива обладания стратегическим стержневым районом, что давало возможность контролировать обстановку в ряде обширных районов Центральной Азии.

ГЛАВА III. "ИЛИЙСКИЙ КРИЗИС" КАК "ПОСЛЕДНИЙ КЛАПАН". (ВОПРОС О СУДЬБЕ ИЛИЙСКОГО КРАЯ В ПОЛИТИКЕ ЦИНСКОГО КИТАЯ И РОССИЯ В КОНЦЕ XIX в.)

1. ЕЩЕ РАЗ ОБ "ИЛИЙСКОМ КРИЗИСЕ". Вторая половина XIX в. характеризовалась сложной и противоречивой обстановкой внутри государств, имевших отношение к Центральной Азии. То был период весьма острых политических столкновений между несколькими заинтересованными странами на его территории. Восстания дунган и уйгур на территории Джунгарии и Восточного Туркестана (1864-1877) и последовавшее за ними объединение большей части территории Синьцзяна под эгидой государства Йэттишаар (1863-1875) и последовавшие за ними объединение большей части территории Синьцзяна под эгидой государства Йэттишаар (1863-1875) не могли оставить державы, сопредельные региону, равнодушными наблюдателями событий. Синьцзян стал местом нескрываемого противоборства между Россией, Англией (со стороны Британской Индии), Китаем и самими повстанцами-мусульманами. Интересы Китая и России в Синьцзяне сплелись в 60-80-х гг. XIX в. в гордиев узел, который, к счастью, был мирно развязан, а не разрублен в 1881 г. С середины 60-х и по начало 80-х XIX в. названные страны определили политику по отношению друг к другу и к государствам и народам Центральной Азии. История традиционных внешнеполитических связей Китая с государствами и народами северо-западных территорий свидетельствует, что до периода Цин Китай не имел действительно длительного и весомого контроля над этим районом. Установление реального сюзеренитета Китая над Джунгарией и Восточным Туркестаном произошло в 1755-1759 гг. в результате завоевания Цинами двух государств - Джунгарского ханства и Государства ходжей в Восточном Туркестане (Яркендского ханства). Из этого недвусмысленно следует, что первой и важнейшей силой, стремившейся к сохранению своей власти над районом после восстания был цинский Китай. Между тем, первая половина XIX в. стала и для России периодом значительного укрепления ее положения в Средней Азии и Казахстане, что автоматически повлекло за собой смыкание ее новых владений с землями цинского Китая в Центральной Азии. Этот геополитический фактор (при известной этнической общности населения Восточного Туркестана и российской Средней Азии) диктовал желательность быстрейшего установления торговых отношений России и Китая в Центральной Азии и вызвал необходимость определения там четкой границы. Итак, Россия была второй страной, вплотную заинтересованной в благоприятном развитии событий в Центральной Азии, т.к. нуждалась не только в безопасности своих границ, но и в выгодных рынках сбыта. Британские политики следили за развитием событий в Центральной Азии не только из Лондона, но и из Дели. Для "Владычицы морей" было важно изолировать Джунгарию и Кашгарию от Цинской империи, а британские власти в Индии рассчитывали подчинить государство Якуб-бека Йэттишаар своему влиянию, сделав его ядром не только всех мусульманских территорий Китая, но и Центральной Азии вообще. В перспективе имелось в виду создать единое крупное государство, опекаемое Англией. Великобритания стремилась не допустить превращения Синьцзяна в ворота, открытые для расширения российской торговли и роста ее политического влияния в Азии. В предыдущей главе подробно прослеживалась аргументация Цзо Цзунтана, когда в полемике с Ли Хунчжаном он пытается обосновать важность возвращения Цинской империи Джунгарии и Восточного Туркестана. Как можно было видеть, ссылки на территориальную экспансию России, ее, якобы, стремление через Синьцзян и Монголию открыть себе путь на Пекин, были одним из главных аргументов Цзо. Нам предстоит доказать, что к началу развертывания дискуссии, о которой шла речь в предыдущей главе, оснований для таких предположений Цзо Цзунтана фактически не было. Речь, прежде всего, идет о так называемом "Илийском вопросе", когда в силу ряда причин русским войскам было отдано распоряжение временно занять Илийский край. События десятилетия с 1871 по 1881 г., когда русские войска аннексировали часть "Новой территории" Цинской империи - Синьцзяна, не случайно получили название "Илийский кризис". Несомненно, что в XIX в. подобные действия не могли быть расценены "мировым сообществом" (такового, впрочем, еще не существовало) как иракский "аншлюс" Кувейта 1991 года, например, однако политический кризис также был налицо. Ввод русских войск в Илийский край с центром в городе Кульдже и их десятилетнее пребывание там в отечественной историографии принято было считать "вынужденным" шагом русского правительства. Эта долговременная акция была вызвана и обострением военно-политической обстановки на границах Казахстана в результате антицинских выступлений в Синьцзяне, и англо-русскими противоречиями. Можно видеть, что Синьцзян превратился в котел противоречий, грозивший неизбежным взрывом. Как будет показано ниже, мирное разрешение Илийского кризиса и стало, по знаменитой ленинской формулировке "последним клапаном", на время ослабившим напряжение между Китаем и окружающим миром. "Илийский вопрос", - один из весьма острых в истории русско-китайских отношений, т.к. затрагивает проблемы территориального разграничения между Россией и Китаем. Он неоднократно рассматривался в отечественной литературе. Так, Илийский вопрос является одним из предметов исследования в труде А.Л. Нарочницкого "Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860-1895". (321, сс. 210-212). Б.П. Гуревич весьма подробно останавливается на этой проблеме в своей статье "История "Илийского вопроса" и ее китайские фальсификаторы" (183, сс. 423-460), была написана диссертация К.А. Сутеевой (356), а в западной литературе существует обстоятельная монография известного американского китаеведа И. Сюя (577), не свободная от несколько тенденциозного, если не сказать, антироссийского подхода, который, впрочем, некоторые американские исследователи оценивают прямо противоположно, как про-русский (545). Нас здесь интересует, однако, не течение кризиса, подробно описанное исследователями, но выработка политики России и Китая в отношении Синьцзяна в указанный период и разногласия в верхах этих стран по поводу военных действий в Илийском крае. Нас также интересует острая дискуссия между главами различных политических группировок цинского Китая по вопросу о разрешении Илийского кризиса, отразившая различные взгляды на международные отношения в Центральной Азии, на обороноспособность Китая и многие другие важные политические вопросы, именно в ее ходе была выработана практическая политика в отношении Синьцзяна и России. В этой связи представляется важным рассмотреть политические программы и аргументацию двух основных действующих лиц дискуссии - усмирителя Синьцзяна Цзо Цзунтана и тогдашнего генерал-губернатора столичной провинции Чжили - Ли Хунчжана. Для выяснения этих вопросов необходимо будет прибегнуть к помощи архивных документов, вскрывающих истинные мотивы мех или иных лиц и сил в решении этих проблем. Некоторые представители современной китайской историографии доныне рассматривают весь комплекс проблем, связанных с событиями в Джунгарии и Восточном Туркестана в 60-х-80-х гг. XIX в. в свете концепции "единой китайской нации". Основываясь на этом, делаются выводы о том, что грандиозные антицинские восстания 1864-1877 гг. были "раскольническими движениями узурпаторов", стремившихся к расчленению единого Китая. Такую точку зрения вряд ли можно признать верной, вспомнив историю отношений Китая с Западным краем, которым, как уже отмечалось, он владел лишь эпизодически в периоды наибольшего расцвета своего могущества. Так же, как и оценка Цзо Цзунтана, подход к "Илийскому вопросу" различен в отечественной и китайской историографии, что только естественно. Занятие Россией Или рисуется китайскими авторами "захватом части территории Китая", который Россия осуществила, "улучив благоприятный момент". (420). Необходимо в общих чертах обрисовать развитие событий в 1864 г., чтобы уяснить позиции России и Китая в Синьцзяне.

2. РОССИЙСКИЙ ВЕКТОР. ВЗГЛЯД ИЗ ПЕТЕРБУРГА. Определению судьбы Илийского края предшествовали в 60-х гг. XIX в. напряженные дебаты о судьбе всего Синьцзяна, утерянного Цинами через сто лет после завоевания в 1758 г. императором Цянь Луном. В широко проведенной дискуссии по вопросу о целесообразности обладания столь отдаленными от собственно-Китая землями возобладало мнение Цзо Цзунтана (в противовес Ли Хунчжану, выступавшему за отказ от "Новой границы"), который возглавил и провел в 1875-81 гг. свой Западный поход (Сичжэн), восстановивший статус-кво на всей территории Синьцзяна кроме Илийского края (189). Таким образом, нам предстоит рассмотреть аргументы сторон на новом витке дискуссии в вопросе об Или. Итак, летом 1864 г. в Джунгарии и Восточном Туркестане начались восстания дунган и уйгуров, носившие антицинский характер (389). Это движение было всемерно поддержано проживавшими в Синьцзяне киргизами и казахами, что не могло не вызвать отголоска среди их соплеменников, находившихся в пределах Российской империи (357, 368. 68, оп. 65, д. 68, л. 256). 1 ноября 1864 г. восстание вспыхнуло в Кульдже - административном центре Цинов в Илийском крае. Восставшие вынудили илийского цзянцюня (военного губернатора) Мин Сюя с остатками гарнизона укрыться в цитадели города. События в Синьцзяне вызвали естественное беспокойство у правительства Российской империи. Именно в то время, когда России предстояло широко развернуть освоение своих новых владений в Центральной Азии, воплотить в жизнь выгодные для русской торговли условия Пекинского договора 1860 г. и провести, наконец-то, русско-китайское территориальное разграничение, восстания в Синьцзяне и создание там Якуб-беком мусульманского государства могли нарушить планы России. Какова же была позиция России и как она трансформировалась в зависимости о политической конъюнктуры? Несмотря на установку поддерживать власти Цинской администрации на территории Синьцзяна, правительство России и как она трансформировалась в зависимости от политической конъюнктуры? Несмотря на установку поддерживать власти Цинской администрации на территории Синьцзяна, правительство России не пошло на оказание прямой военной помощи Китаю в Западном крае. Причин тому было несколько: вооруженная помощь на стороне маньчжурских властей, несомненно, вызвала бы недовольство подданных России и мусульман, а сами царские власти не имели тогда в Казахстане и Средней Азии необходимых сил для подобного похода. 29 ноября 1864 г. Мин Сюй обратился к начальнику пограничного Алатавского округа Г.А. Колпаковскому с прямой просьбой об оказании военной помощи против повстанцев. Цзянцзюнь просил прислать отборное войско, апеллируя к "долголетней дружбе обоих государств, побуждающей взаимно охранять пограничные места: "Будучи уверены, что оба наши государства одинаково имеют в виду сохранение и оберегательство пограничных мест, не можем не надеяться достигнуть совершенного рассеяния умножающихся мятежников... Если великое войско придет в скором времени, то на десять тысяч лет утвердится доброе согласие..." (67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 8, д. 12, лл. 4-4 об). Колпаковский дал в ответ понять, что столь важный политический вопрос может быть решен лишь в Петербурге. Несмотря на столь недвусмысленный ответ, в Верный (ныне Алматы) в конце декабря 1864 г. прибыла новая делегация с просьбой об ускорении присылки войск в Кульджу. В письме цзянцзюнь благодарил Колпаковского за то, что тот "донес о его просьбе белому царю", ожидая, что, немедленно по получении высочайшего указа, русские "придут и освободят город". Мин Сюй полагал, что таким образом "будет сделано дело, которое мы сто и десять тысяч лет будем помнить. Наш народ умеет ценить добро". (Цит. по 380, с. 58). По-своему он оказался прав, с той только разницей, что действия российских войск спустя пять лет были расценены приблизительно так, как в 1980 г. вторжение советских войск в Афганистан, хотя так же, как и в случае в Или, оно было предпринято после просьбы о военной и "моральной" поддержке. В начале 1865 г. подобные обращения возобновились. Их подкрепила более широко сформулированная просьба о помощи из Пекина: сановники Цзунли ямыня обратились непосредственно к царскому правительству России через российского посланника В.Г. Влангали. В письме к Влангали от 28 июля 1865 г., в частности, говорилось: "Что же касается до предложения Илийского цзянцзюня, желавшего просить помощи войском против мятежников, то мы... со своей стороны, не желаем усиленно домогаться от вашего правительства того, что представляет большие затруднения. Но не может ли оно снабдить нас временно некоторым количеством оружия и дать несколько опытных артиллерийских солдат и офицеров, чтобы они помогли нашим войскам в сражении, или, по прежнему примеру в Кяхте, подучили наших солдат употреблению военного оружия и других приемам, как английский генерал Гордон в Шанхае". (68, ф. 38, оп. 31/287, д. 35, св. 894, л. 3; 67, ф. Гл. арх., 1-9, оп. 1864 г., лл. 191. пер.) 3 августа того же года русский посланник в письме принцу Гуну (Исиню) и сановникам Цзунли ямыня отмечает, что территории России, прилегающие к западной границе Китая мало населены, следовательно, и их военные возможности были незначительны. В письме Влангали тонко обосновал отказ в помощи войсками тем, что жители Российского Туркестана, кочевые киргиз-кайсаки, "беспокойны и исповедуют магометанскую религию, удержать их в покое стоит немалого труда и усилий при существующих волнениях между их единоверцами в Западном Крае". Посланник указывал на то, что "неприязненные действия", в которых Россия находится с кокандцами, уже диктуют увеличение ее военных сил со стороны Коканда, а восстание в Кашгарии вынуждает укреплять границу и в этом направлении. Влангали полагал, что "если бы где-нибудь мы ослабили наше положение и наши действия, то... можно опасаться, что побуждаемые одним и тем же духом, все эти магометане соединились бы и не направили бы свои действия в одну сторону, что придаст большую силу инсуррекции и распространит ее". (67, ф. Гл. Арх, 1-9, оп. 1863, д. 12, лл. 193-195). Несомненно, что столь твердо сформулированное решение не отражало обеспокоенности по поводу событий в Центральной Азии, что правительству России было трудно выработать линию в вопросе о Синьцзяне. Будучи мусульманским, Йэттишаар мог, действительно, стать центром, привлекавшим в свои пределы всех недовольных единоверцев из центральноазиатских владений, совсем недавно попавших под власть Российской империи. Учитывать приходилось также интересы и влияние Англии и Турции. Между тем, образование подобного единого мусульманского государства в Центральной Азии было бы, на наш взгляд, только естественно и, возможно, эта перспектива не исключена на рубеже второго и третьего тысячелетий. Обстановка в Синьцзяне и, главным образом, в Восточном Туркестане, находившемся между Российской Средней Азией и Британской Индией не могла не вызвать озабоченность Англии. Этот район уже давно виделся правительству Великобритании выгодным рынком сбыта английских товаров и неким коридором для своего дальнейшего торгового и политического проникновения в Среднюю Азию и Казахстан. Английские эмиссары, действовавшие в Йэтишааре, так расценивали значение для своей державы этого района: "В наших глазах эта страна приобретает особый интерес как... вследствие попыток развить торговлю по этому направлению между нашей Индией и между правителями этого новоорганизованного государства Центральной Азии, так и по особенным отношениям к ее русскому соседу". (124, с. 1). Среди посланцев Британии в Восточном Туркестане особо известны У. Г. Джонсон и Роберт Б. Шоу (Ша), посетившие Восточный Туркестан с целью выяснения общей обстановки на западных границах Цинской империи. Таким образом, становилось ясно, что Якуб-бек, будучи, в некотором роде, орудием центральноазиатской политики Британии, был настроен против России, но так как на территорию его государства не переставала претендовать Цинская империя, век назад включившая эти земли в свои границы, необходимо было строить отношения с центральноазиатскими мусульманами, оглядываясь и на них, и не Цинов. Сохранение цинского сюзеренитета над народами Западного края представлялось русским политикам, более соответствовавшим интересам России, чем победа местных политических сил, т.к. восстание полностью нарушило и торговые связи Синьцзяна с российским Туркестаном, и торговлю крупных русских купеческих домов с внутренним Китаем через территорию Джунгарии. В особенности пострадала торговля чаем. Резкое недовольство российских властей вызвало и уничтожение русских консульств в Или и Чугучаке. (124, с. 5). В 1869 г. возросла и миграция в Россию казахов и киргизов, что создавало сложную обстановку на границе между Россией и Китаем. Однако, несмотря на несомненную заинтересованность России в установлении твердой власти в Джунгарии, русское правительство до поры придерживалось в этом вопросе осторожного нейтралитета, ибо, несмотря на многолетнюю традицию дружественных и добрососедских отношений между двумя странами, оказание военной помощи могло быть неоднозначно расценено в политических кругах. В создавшемся положении конкретные рекомендации военного министра Д. А. Милютина командующему войсками Западно-Сибирским военным округом А. О. Дюгамелю 25 октября 1865 г. заключались в том, чтобы "уклоняться от прямого участия в борьбе китайцев с дунганами, т.к. такое вмешательство несовместимо с нашими интересами при шатком положении маньчжурского правительства в Западном Китае". (Цит. по 380, с. 687). Нейтралитет заключался в обещании русских властей не продавать оружие и съестные припасы "инсургентам", а также прислать несколько специалистов, чтобы выучить китайцев "владению оружием в строю". Помимо этого, русские власти не возражали против покупки цинской администрацией съестных припасов в русских пределах с рассрочкой платежа, как о том просила китайская сторона. Тем не менее, в просьбе снабдить илийского цзянцзюня порохом и оружием было отказано. (цит. по 380, с. 687). Между тем, развитие событий в Синьцзяне все более настораживало русское правительство. Директор Азиатского департамента МИД России П. Н. Стремоухов писал весной 1871 г.: "Нельзя не прийти к заключению, что нынешнее неопределенное положение может продлиться очень долго. Между тем от водворения порядка в соседних с нами землях зависит развитие и процветание всего нашего Семиреченского края. Торговля этого края теперь окончательно убита..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 116). "Города (Сергиополь, Копал, Верный), - продолжает Стремоухов, - успевшие достигнуть значительной степени благосостояния, приходят в упадок; наконец, для сохранения границы мы принуждены делать большие непроизводительные затраты". (68, ф. ВУА, д. 6823, лл. 116, об.). Нельзя, конечно, упускать из виду и ту роль, которую играла Англия в создавшемся положении; именно вследствие ее деятельности в Центральной Азии, русские политики имели все основания опасаться неблагоприятного для России развития ситуации близ своих среднеазиатских владений. Подобно русским политикам, англичане рассматривали Синьцзян и, в особенности, Восточный Туркестан, как выгодный рынок сбыта английских товаров. Но если помимо этого для России Синьцзян играл лишь роль транзитного пункта, через который русские купцы попадали со своим товаром с собственно Китай, то для Англии это был полустанок на пути к среднеазиатским владениям России и Казахстану. Поэтому Британии было гораздо выгоднее, чтобы мусульманское государство на территории Синьцзяна не только самоопределилось, но и стало центром всех центральноазиатских и среднеазиатских мусульман (113 А, с. 35). Расхождения в интересах России и Англии налицо. В 1868 г. крупный чиновник британской администрации в Индии г. Дуглас Форсайт сообщал в меморандуме вице-королю Индии Джону Лоуренсу, что в Восточном Туркестане сложилась благоприятная обстановка для английской активности: "Можно было бы помочь Якубу, искусному магометанскому врагу русских, пытающемуся основать династию в Восточном Туркестане, который с помощью субсидий деньгами и оружием мог бы укрепиться в пустыне; средство неплохое, если мы желаем ускорить давно ожидаемое столкновение". (цит. по 113 А, с. 145, л. 116). Чувствуя за собой поддержку Англии, Якуб-бек стал претендовать на территорию Нарынского края, принадлежавшего России с 1860 г. по Пекинскому договору, а на северо-западных границах Йэттишаара с Кокандским ханством занял ряд крепостей, аннексировав часть его земель (261, с. 148). Посланцы Якуба в Средней Азии призывали мусульман к борьбе с "неверными". Наибольшее беспокойство российских властей вызвало предложение "одновременно напасть на Семиреченскую область", сделанное Якуб-беком правителю Таранчинского ханства (цит. по 183, с. 484). Необходимо, однако, отметить, что, несмотря на стремление Англии подчинить Якуб-бека своему влиянию, сделать его орудием в борьбе с Россией в Центральной Азии, он лишь умело пользовался английской помощью, сохраняя при этом практически независимую политическую линию. В 1869 г. английские власти предложили русскому правительству признать уйгурское государство Йэттишаар суверенным и независимым от Китая. Однако это предложение было отвергнуто в Петербурге "как по причине неуверенности в прочности его власти, так и по причине непризнания его Китаем". (Цит. по 321, с. 24). Тем временем, к 1870 г. отношение у синьцзянским событиям в России уже относительно устоялось. Позиция невмешательства в кризис была преодолена. Вот, что писал 16 авг. Того года К. П. Фон Кауфман Д. А. Милютину: "...в конце 1864 г., когда возник вопрос об оказании помощи китайцам против восстания, наше правительство, считая противным интересам России поддерживать власть Китая, решилось держаться нейтралитета. При тех преувеличенных сведениях о многочисленности мусульманских сил в Западном Китае, мы тогда могли опасаться, что подача помощи китайцам, требуя больших расходов, при недостаточном с их стороны содействии, могла не привести к желаемому результату и поставила бы нас в непримиримо враждебные отношения к соседнему мусульманскому населению. Теперешнее положение России, при сознании ничтожества (sic!-Д.Д.) мусульманских государств, - Таранчинского, Дунганского и Кашгарского, должно переменить нашу политику в отношении к западному Китаю" (68, ф. ВУА, д. 6823, лл. 238-239 об). На послании Кауфмана имеется пометка Милютина, которая знаменует собой начало поворота во взгляде на участие России в центральноазиатских делах. Приписка гласит: "Конечно, наше положение в отношении к западному Китаю не совсем выгодно, и нельзя не пожалеть, что мы назначили себе такую невыгодную границу. Занятие Кульджи и Чугучака было бы делом нетрудным, но ген/ерал/ад/ъютант/ Кауфман предполагает занять эти города ля того, чтобы передать их китайцам, а между тем, сам же признает, что китайское правительство так слабо, что не в состоянии держаться в одной отдаленной окраине..." (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 238). Таким образом, для русских дипломатов уже стал ясен ряд факторов в пользу активных действий в районе Кульджи, наиболее близко расположенном к границам России. Это неудовлетворительность территориального разграничения на границе с Синьцзяном, явная нереальность того, что Китай сохранит власть в Синьцзяне и обезопасит, тем самым, среднеазиатские владения России и опасения чрезмерного усиления власти Якуб-бека (П. Н. Стремоухов свидетельствовал, что последний намеревается завладеть и Илийским краем12) и влияния на него Англии (цит. по 380, с. 685). Тем не менее, несмотря на близкое к взрывоопасному состояние дел в Синьцзяне, 19 ноября 1870 г. Милютин направляет командующему фон Кауфману предписание о запрете выступать на Кульджу и Илийскую долину. (68, ВУА, д. 682, л. 346-346 об.).

3. ВЗГЛЯД ИЗ ВЕРНОГО. В конце ноября 1870 г. из русского штаба в Верном в Кульджу была направлена дипломатическая миссия во главе с капитаном А. В. Каульбарсом, имевшая целью договориться с правителем Илийского края, султаном таранчей Абильоглы, не ладившим с Россией, об обмене представителями, разрешении спорных пограничных вопросов, содействии местных властей Илийского края, развитию русской торговли и т.д. Нельзя сказать, что миссия завершилась успешно. Менее всего перспектив возникло в разрешении вопроса о торговле, т.к. султан уклонился от его обсуждения. Путь, через который шел поток русских товаров не только в Синьцзян, но и во внутренний Китай, оказывался перерезанным на неопределенное время. Руководитель миссии констатировал в записках об итогах своего посольства, что "отношение к нам Якуба служит соблазнительным примером правителю Кульджи". (Цит. по 183, с. 436).13 Перспектива того, что Якуб-бек завладеет всей территорией Джунгарии и, главное, Илийским краем, становилась основной причиной сомнения русских дипломатов в безопасности границ и сохранности торговых связей с Китаем. Однако чем больше русские власти склонялись к решительному шагу - занятию стратегически важной Илийской долины, тем слабее становилось желание цинской администрации воспользоваться той помощью, о которой она прежде так настойчиво просила Россию. Цинские власти, несомненно, понимали, что такой шаг России был бы в минимальной степени предпринят ради интересов Китая. Поэтому, когда русское правительство пыталось окончательно выяснить, желательно ли для Цинов восстановление их власти в Синьцзяне с помощью русских штыков, пекинские власти уже не спешили с положительным ответом. Однако, даже в этой ситуации, П. Н. Стремоухов писал канцлеру Горчакову, что маньчжурских сановников "не только не пугает мысль о возможности нашего вмешательства в дела этих областей, но, что они как бы желали этого". (Цит. по 183, с. 437). Пока же на дипломатическом уровне шел обмен мнениями, в Туркестанском округе вызрело мнение, что настало время превентивно занять Кульджу и Илийский край. В отличие от российских дипломатов высшего ранга, которые, хотя и склонялись к тем же выводам, но медлили с решительными действиями, военные на местах видели больше оснований для таковых. Именно они (в частности, Кауфман) поставили перед русскими властями вопрос об отказе от политики нейтралитета. В письме А. М. Горчакову Кауфман указывал, что "настоящее положение дел на границе уже нетерпимо... Мы же должны теперь, как для пользы наших среднеазиатских владений, так и, в особенности, для восстановления упавшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю..." (68. Ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Эта формулировка Кауфмана называет и повод для похода, и его настоящие цели. Кауфман полагал, что лучшим способом достичь этой цели было бы "одновременное движение китайцев на Урумчи и наше на Кульджу", но предпочтительно "теперь же занять Кульджу, объявив при этом китайцам, что им будет возвращен город, как только явится на то уполномоченное от них лицо". (68, ф. ВУА, д. 6823, л. 243). Как видно, предложение Кауфмана могло толковаться двояко: можно было лишь декларировать временность захвата края, а можно было, действительно, иметь это в виду. Резкий перелом во взглядах высших царских сановников России на жизнеспособность цинской администрации в Синьцзяне произошел зимой 70-71 гг. До конца 70-го года в дипкругах России (Влангали, Стремоухов, Горчаков) полагали, что восстания в северо-западном Китае носят временный характер и неизбежно будут подавлены при возвращении этих территорий под контроль Цинской империи (68, ф. ВУА, д. 6810, л. 43). Совещание осени 1870 г., возглавлявшееся военным министром, согласилось с советником МИД К. В. Остен-Сакеном в том, что было бы "неполитично отступать ныне от традиционной внешней политики" по отношению к "сильному и долговечному соседу" (68, ф. ВУА, д. 6839, лл. 127-129). В начале 1871 г. возникает не оправдавшаяся после уверенность, что для Китая после восстания тайпинов, мусульман Шэньси, Ганьсу и прочих, организация крупного похода на северо-запад с целью подавления сепаратистских мятежей была бы сомнительна. Весной 1871 г. снова состоялся ряд совещаний, рассматривавших события в Синьцзяне уже исходя из изменившейся ситуации. Наибольшие опасения вызывала деятельность Якуб-бека, в особенности, занятие его войсками стратегически важного Музартского перевала и планы захвата Урумчи. Начальник Главного штаба Гейден провидел, что России грозило образование вблизи ее границ "сильного мусульманского владения, во главе которого стоял бы энергический, но недружелюбный нам Якуб-бек" (цит по 380, с. 7,9). К 69-71 гг. волнения среди дунган и таранчей стали оказывать все большее влияние на казахское и киргизское кочевое население России. В 1869 г. в результате восстания в Западной Монголии, был поставлен под угрозу и другой торговый путь из России в Китай - из Кяхты в Пекин. Причиной тому был сильный натиск дунганских повстанцев из Урумчи, которые, пытаясь спастись от преследовавших их войск Якуб0бука, заняли г. Улясутай в Западной Монголии. Царившая в Улясутае и Урге паника парализовала окончательно торговые связи двух стран. (321, с. 212). Рассмотрев вышеизложенные соображения, высшие сановники МИД на специальных совещаниях весной 1871 г. постановили, что "как общие интересы государства, так и частные условия администрации в пограничных зонах наших с Китаем не дозволяют нам оставаться безучастными к совершающимся в соседней стране событиям и, что, напротив, весь вред, причиняемый ими в течение 7 лет нашему политическому значению и торговле делает вмешательство наше в дела Западного Китая в самом близком времени неизбежным". (Цит. по 138, с. 437). Было принято решение занять два основных города "в центре Джунгарского района" - Кульджу и Урумчи, направив для этой цели два отряда русских войск из Семиречья и со стороны озера Зайсан (138, с. 437). План, разработанный МИД России предполагал, что все действия русских войск будут производиться при непосредственном участии маньчжурских представителей, а после восстановления в указанных районах власти цинской администрации, русские войска покинут территорию Синьцзяна (138, с. 438). Данный план должен был передать цинским властям русский посланник Влангали. Однако последний сообщил, что "соглашение с китайцами для совместного действия в нынешнем году на западно-китайской границе сомнительно". Из этих сведений явствовал вывод, что российское правительство должно, таким образом, сосредоточиться на выполнении тех мер, которые необходимы только для соблюдения интересов России. Это новое мнение вылилось в указание занять территорию лишь Илийского края; окончательное решение относительно Урумчи не принималось. Ввод войск планировался на осень 1871 г. (68, ф. ВУА, д. 6839, л. 46). Однако планы Петербурга не всегда совпадали с реальной обстановкой на месте событий. По мнению администрации Семиреченской области, в частности, командующего ее войсками Г. А. Колпаковского, отсрочки и промедления в действиях русских войск в Илийском крае были уже неоправданны. К середине июня 1871 г. русские войска развернули военные действия против таранчей. 12 июня Ф. Л. Гейден в своем "всеподданнейшем рапорте" писал о непосредственных поводах для этого наступления. Среди них были как "грабежи таранчей в наших пределах", невыдача "наших беглых киргиз, ограбивших и покалечивших уездного начальника Гудоренко", так и "двуличность таранчинского султана в отношении нас" и даже "неуважение к России". Гейден вспоминает в рапорте, что еще в минувшем январе ген. Колпаковский просил разрешения занять Кульджу, "чтобы наказать султана за коварство". Кауфман дал разрешение на подобные действия в случае, если Абиль-оглы сам спровоцирует столкновение с российскими погранотрядами. В таком случае допускалось не ограничиться пассивной обороной и переходить в наступление, "преследовать таранчинские войска хотя бы и до Кульджи, чтобы наказать из и заставить султана уважать Российскую власть и наше оружие". (68, д. 6835, лл. 7-11). Искомый повод представился уже в начале июня, когда войска таранчинского султана напали на русские погранотряды. Таким образом, действия военных властей на месте определили "высочайшее распоряжение". Гейден пишет далее: "Эта военная экспедиция вызвана дерзкими действиями таранчей и находит в этом свое оправдание... Надо подтвердить туркестанскому генерал-губернатору, чтобы и настоящее движение в Кульджу имело характер, способствующий восстановлению в этом крае маньчжурской власти и отнюдь не повлекло бы за собой прочного утверждения нашего в Илийской провинции". (68, д. 6839, л. 10). Автор рапорта рекомендует "предписать" губернатору Семиреченской области "воздержаться от всяких распоряжений, могущих подать повод к истолкованию нашего движения в завоевательном смысле и... стараться войти в сношение с ближайшими китайскими властями... чтобы они могли прислать хотя бы небольшой отряд в Илийскую долину и вступить в правление... краем. С нашей стороны можно было бы оставить временно в главных пунктах часть наших войск, впредь до полного водворения там порядка и спокойствия". (68, д. 6839, лл. 10-11).

4. КУЛЬДЖА ВЗЯТА. ЧТО ДАЛЬШЕ? Русский отряд практически без боя занял Кульджу 22 июня (!) 1871 г. Приблизительно те же, что и в рапорте аргументы повторил начальник Главного штаба и в докладной записке императору Александру II от 2 июля 1871 г., обосновывая необходимость временного занятия русскими войсками Илийского края. После занятия Кульджи и окончательного прояснения вопроса о тогдашней неспособности цинской армии организовать экспедицию в Северо-западные районы, план наступления на Урумчи в центр дунганского восстания был кардинально пересмотрен и отменен. В конце июня 1871 г. А. Г. Влангали отослал в Пекин подробный документ, в котором объяснялись причины военных действий русских войск в Илийском крае и существо дальнейших предложений русской стороны в отношении приграничных районов. В письме подчеркивалось, что, несмотря на наступательное движение русского отряда, увенчавшееся "полным и быстрым успехом", оно уже не могло иметь безусловной целью восстановление маньчжурской власти, которой, "к сожалению, не было никаких следов в этих местностях". В документе снова подчеркивался временный характер удержания Илийского края. А. М. Горчаков также писал, что присоединение Кульджинского округа к составу империи "следует признать самым невыгодным, но для нас важно, чтобы правитель соседней с нами страны дал нам такие материальные и нравственные гарантии, которые обеспечили бы спокойствие на нашей границе и способствовали свободному развитию нашей торговли". (68. Ф. ВУА, д. 6742, л. 3). Изложенные факты свидетельствуют о том, что русское правительство не планировало использовать Илийскую долину как "плацдарм" для дальнейшего наступления на Синьцзян или Монголию и, далее, на Пекин, как убеждали в том цинское правительство сторонники военного освобождения Или. Уж если о чем и "мечтали" порой в российских верхах, так это об Индии, но судьба Британской Индии отнюдь не волновала Цинские власти. Более того, пребывание русских войск в одном лишь даже Илийском крае рассматривалось как временное и вынужденное. Об этом свидетельствуют даже предпринятые администрацией в оккупированном районе меры, временный характер которых неоспорим. Имеется достаточное количество архивных материалов и специальная литература по истории пребывания русских войск в Илийском крае (227; 83; 356). Был предпринят ряд мер, направленных на восстановление хозяйства страны, поощрялось развитие внутренней и внешней торговли, значительно ослаб налоговый гнет по сравнению со временами Цинской власти. В самое скорое время после аннексии Илийского края цинское правительство, невзирая на полную потерю своих позиций в Джунгарии, поспешило потребовать от России возвращения Кульджинского района, настаивая на переговорах. Как мы знаем, русская сторона ничего не имела против возвращения Или и пошла навстречу предположению маньчжурского правительства. В начале мая 1872 г. в Сергиополе состоялись переговоры генерала Богуславского со вновь назначенным илийским цзянцзюнем Жун Цзюанем, которому и были предъявлены условия возврата Илийского края. Простые и немногочисленные, они отвечали интересам как обеих договаривающихся сторон, так и, в известной мере, населения Джунгарии: 1) Жун Цзюаня должна были "сопровождать достаточная вооруженная сила для вступления в фактическое обладание краем"; 2) он должен был привезти амнистию всем жителям, замешанным в дунганском восстании". (68, ф. ВУА, д. 6842, л. 14). Однако Жун Цзюань не был уполномочен соглашаться на выполнение этих условий. Его ответ состоял лишь из декларации того, что войска подойдут с течением времени, а население края "подчинится его власти, узнав об амнистии". На том переговоры и закончились. Обсуждение дальнейшей судьбы Илийского края было перенесено в Пекин, где цинское правительство продолжало настаивать на незамедлительной передаче ему района, обещая возместить русскому правительству стоимость трудов и убытков. (68, ф. 447, д. 9, л. 2). Тем временем отношения России с государством Якуб-бека отнюдь не улучшились. России была жизненно необходима гарантия спокойствия на центральноазиатских рубежах, что оставалось сомнительным, покуда Англия и Турция хотели видеть в государстве Йэттишаар лишь разменную монету в политической игре, направленной на ослабление политических противников. Якуб-бек продолжал захваты некоторых районов, уже вошедших в состав России и пытался использовать в этих целях кокандского хана Худояра (212. 67, ф. Гл. арх., 1-9, 1865-1878, оп. 8, д. 14, л. 47). Одновременно он продолжал развивать свои связи с мусульманским миром, послав своего эмиссара в Индию и Турцию. В 1873 г. турецкий султан присвоил Якуб-беку даже титул эмира, подчеркивая прочность контактов Турции с Восточным Туркестаном. Неудивительно, что все эти действия использовались в своих целях английскими политиками. В конце ноября 1873 г. в Йэттишааре состоялись несколько встреч Якуб-бека с упоминавшимся выше Т. Д. Форсайтом. По итогам этих встреч был заключен чрезвычайно выгодный для британского правительства англо-кашгарский договор. Торговля вряд ли была главной целью политики Англии в Восточном Туркестане. К. П. Кауфман метко заметил в своем письме Д. А. Милютину, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, что "англичане с Форсайтом во главе приложили необходимое старание, чтобы усилить Якуб-бека и создать у нас под боком сколь возможно могущественное мусульманское государство. Этой цели они достигли на сей раз не только для расширения своей торговли... а для усложнения нам дела и положения нашего в Средней Азии". (Цит по 183, с. 447). Тем не менее, уже в 1875 г. Англия и Турция начинают заметно терять интерес к Йэттишаару, поняв призрачность своих расчетов в отношении Якуб-бека. Становится ясным, что относительно самостоятельная политика его государства не окупает затрачиваемых стараний. Наконец, сам кашгарский посланник во время своего визита в Константинополь удостоверился в том, что ни британское, ни турецкое правительство не намерены стать посредниками в китайско-кашгарских отношениях, и не могут обеспечить политической самостоятельности государства Йэттишаар. Таким образом, Россия и Китай, пожалуй, впервые за двухвековую историю своих отношений оказались, практически, на грани открытых крупномасштабных военных действий из-за территориального спора. Кризис в Илийском крае явился своего рода "накопителем" всех тогдашних сложностей и противоречий в отношениях между двумя государствами, и от его разрешения зависело будущее этих отношений.

5. КИТАЙСКИЙ ВЕКТОР. ВЗГЛЯД ИЗ ПЕКИНА И СИНЬЦЗЯНА. Между тем в цинском Китае возобладали сторонники Цзо Цзунтана, выступавшие за военную экспедицию в Джунгарии и Восточном Туркестане, и в 1875 г. Цзо возглавил "Западный поход" своих войск в Синьцзян. "Сичжэн" принято именовать в отечественной литературе "карательным" походом, тогда как для императорского Китая он являлся, скорее, актом возвращения ранее завоеванных и утерянных земель, своего рода "реконкистой" Западного края. К началу 1875 г. Цзо Цзунтан завершил подготовку своей армии к походу, и в феврале его Хунаньская армия выступила на запад (483, с. 107). Ход военных действий подробно изложен в монографии А. Ходжаева (393), поэтому здесь этот вопрос будет рассмотрен лишь в самой сжатой форме. Цинские войска воспользовались неустойчивостью положения Якуб-бека, который все еще надеялся договориться с маньчжурским правительством и, овладевая постепенно населенными пунктами восточной части Синьцзяна, направились к Урумчи, Манасу и другим городам Северного Притяньшанья. В историю вошли ужасающие зверства и репрессии, которыми сопровождался поход. Эти события с достоверностью очевидцев зафиксированы в записях русских путешественников - купца И. О. Каменского и врача, естествоиспытателя П. Я. Пясецкого (см. 328; 88, с. 236), запечатлевших в своих дневниках картины ужасающих зверств, разрухи и обезлюдения, явившихся следствием кровавого подавления восстаний. Так, П. Я. Пясецкий писал: "Все селения, встречавшиеся близ дороги, были страшно разорены, дома сожжены и развалились до основания... На сельских улицах не осталось ни одного живого дерева - все они обгорели и теперь стоят сухими. Людей посреди этих развалин нет... Все села, встречавшиеся на пути, представляли одни развалины". (88). И. О. Каменский оценивал события аналогично: "Зверству нет предела, в особенности над дунганами; считается за счастье зарезать какого-нибудь дунганина, и за каждую голову платят своим сателлитам по два лана (ляна Д. Д.). Надо полагать, что все дунгане весьма скоро будут истреблены до последнего, невзирая на полнейшую их невинность и даже службу в рядах маньчжурской армии". (328, с. 76). Бесчеловечная расправа войск Цзо Цзунтана над мусульманским населением в ходе войны вызвала возмущение русских властей; так, К. П. Кауфман направил Цзо Цзунтану послание, в котором подчеркивал, что "подобный жестокий и коварный образ действий недостоин военачальника великой державы и не может не произвести самого тяжелого впечатления на то население, которое китайское правительство стремится подчинить своей власти". (цит. по 183, с. 449). Осенью 1877 г. Цзо Цзунтан передислоцировал свои войска в районы Южного Притяньшанья и бассейн реки Тарим. С октября по декабрь были заняты города Карашар, Курля, Кучар, Аксу и Уч-Турфан (Уши), а в середине декабря - пала и столица Якуб-бека - Кашгар. В конце 1877 - начале 1878 гг. еще шли отдельные боевые операции цинской армии против повстанцев, но вскоре войска Цзо Цзунтана захватили всю территорию Восточного Туркестана. Описанные уже акты насилия и жестокости вызвали настоящий исход из Китая в Россию не только участников антицинского движения, но и мирного населения Восточного Туркестана; число беженцев превысило 10 тыс. человек. (183, с. 450). Почувствовав, что Синьцзянская кампания близка к благоприятному для Китая завершению, цинское правительство стало склоняться к решительному разрешению и Илийского вопроса, дав Цзо Цзунтану соответствующие указания. Однако и на этот раз единого мнения в вопросе об Или в верхах Цинской империи не сложилось. Среди маньчжурских сановников по-прежнему возникали крупные разногласия, теперь уже по поводу судьбы Или. Несколько изменилась и позиция России в вопросе о Кульдже. После русскотурецкой войны (1877-1878 гг.) и неудачного исхода Берлинского конгресса (июньиюль 1878 г.) царское правительство стремилось хотя бы в Азии взять реванш у Британии, проводившей антирусскую политику и в Европе, и в Индии, на которую она имела не больше прав, чем на США. Пропорционально военным успехам и приготовлениям сторон менялся и их подход к илийским делам. Среди некоторых российских официальных лиц, особенно, непосредственно связанных с центральноазиатской политикой, начало вызревать мнение о нецелесообразности возвращения Илийского края Цинской империи, т.к. в России связывались с ним немалые торговые и политические выгоды. Несомненно, то был взгляд "с позиции силы", но ведь именно с этой позиции обычно и разговаривают в политике до сих пор. Сторонники такого хода событий ратовали за то, чтобы возвращение области было, по меньшей мере, "оплачено" предоставлением ряда льгот и привилегий для русской торговли в Синьцзяне и Китае в целом. Этой точки зрения держались военный губернатор Семипалатинской области В. А. Полторацкий (доклад МИДу России в конце 1873 г.) и исполняющий обязанности туркестанского генерал-губернатора Г. А. Колпаковский (нач. 1874 г.). Со своей стороны цинские власти, воодушевленные успехами армии Цзо Цзунтана, сочли возможным поставить вопрос о постановке вопроса об Илийском кризисе "ребром". Слухи о возможном возвращении края под власть Цинского дома привели в смятение жителей этого региона. Туркестанские власти получили от представителей местного населения немалое число писем, петиций и ходатайств, в которых говорилось о желании перейти в подданство России из опасения возвратиться под власть Цинов. Настроения коренного населения края были решительно на стороне России. В начале 1879 г. в Петербурге начались русско-китайские переговоры о возвращении Илийского края Цинской империи. С китайской стороны переговоры вел бывший военный губернатор Мукдена Чун Хоу в ранге посла. Подписанию Ливадийского договора, которым завершились переговоры, предшествовали два специальных совещания, признавших целесообразность возвращения цинскому Китаю большей части Илийского края на условии решения ряда спорных вопросов между Россией и империей Цин (321, с. 314). Подписанный сторонами в Ливадии 20 сентября 1879 г. договор вызвал недовольство в цинских верхах, отказавшихся его ратифицировать. Чун Хоу по возвращении был арестован и ожидал казни (165). Причина недовольства состояла в уступке России издавна считавшегося важным Музартского перевала через Тянь-Шань (наиболее удобного прохода из Илийского края в Восточный Туркестан) и долины реки Текес для поселения в ней "жителей Илийского края, которые пожелают принять российское подданство" (67, ф. Кит. Стол, д. 1325. 1879, л. 4). В этих условиях некоторые влиятельные маньчжурские и китайские сановники, в особенности такие представители "сянской" китайской феодальной группировки, как сам Цзо Цзунтан и наместник провинции Чжили Чжан Чжидун начали подталкивать правительство к войне с Россией за Или. 2-го апреля 1880 г. Цзо Цзунтан отправил в Пекин доклад, где сообщал правительству, что даже если и не его войска первыми откроют огонь в Илийском крае, он готов к любому повороту событий в случае войны. Планировалось вторжение в Или с трех сторон: восточным флангом армии должен был командовать генерал Цзин Шунь, в прошлом, военный губернатор Или, за центральный путь отвечал генерал Чжан Яо, который нанес бы удар из Аксу по реке Текес, а наступление войск западного фланга возглавлял генерал Лю Цзиньтан, который должен был пройти из Уч-Турфана. Сам Цзо был намерен двинуть свои войска в Хами и осуществлять общее командование армией оттуда.

. ЦЗО ЦЗУНТАН ЗА ВОЙНУ В ИЛИЙСКОМ КРАЕ. 26 мая Цзо выехал в Хами, взяв с собой гроб с целью продемонстрировать решимость умереть за родину. "Главком" достиг места назначения 15 июня. Он выехал в Синьцзян, получив указание от правительства самому не начинать враждебных действий, но имел санкции на оказание противодействия в случае возможной "агрессии русских", их "вторжения в Китай". Исходя из больших размеров территории Синьцзяна, Цзо установил там ряд разведывательных пунктов для удобства связи и в целях предупреждения наступления русских войск. Военачальник был рад узнать, что в Или находились всего лишь несколько тысяч русских солдат (40, цз. 56, л. 55). Цзо Цзунтан считал, что постоянная военная готовность его войск и упорное противодействие "давлению" России могли оказать существенную помощь переговорами в Петербурге. 11 августа 1880 г. он доводил до сведения Цзунли Ямыня: "Если офицеры на границах будут держаться крепко, у нашего посла будет, на что опереться, он будет чувствовать себя увереннее, чем раньше. В противном случае он неизбежно примет все их условия" (40, цз. 24, л. 21). Тогда же Цзо получил информацию от немецкого эмиссара Фоске, работавшего в компании "Тельге" в Шанхае, о том, что русский национальный долг достиг 52-х миллионов лянов. Из этого факта был сделан вывод, что с финансовой точки зрения русские будут не в состоянии вести долгую и крупномасштабную войну (38, цз. 4, сс. 300-304). Фоске записал свои впечатления о визите в стан Цзо Цзунтана в "Разрозненных записках о моем путешествии на Запад". (38). Учтя поражение России в Крымской войне и не Берлинском конгрессе, где обнаружились противоречия между Британией, Россией и Германией, Цзо Цзунтан пришел у выводу, что Россия не сможет легко вступить в войну с Китаем. Он замечал: "Победа или поражение, удача или невезение, - все это трудно предугадать. Человек не разумеет небесных путей, но небо, в свою очередь, не вмешивается в людские дела". (40, цз. 24, л. 6). Он полагал, что доверенная ему часть "дел людских" в надежных руках. 30 июля Цзунли ямынь проинформировал двор, что русское правительство выслало к берегам Китая 23 корабля во главе с генералом С. Л. Лесовским (578, 97). Сообщалось также и об усилении позиции русских в Или. 28 августа русский флот, состоявший из двух броненосцев и 13 миноносцев, уже находился в Нагасаки (40, цз. 11, лл. 26-28). Считали, что русские предполагали Сан-Франциско возможной базой в случае войны (578, с. 576). Пекинский двор был напуган новостями о военно-морской "демонстрации" российского флота, но не Цзо Цзунтан: он утешал свое правительство тем, что количество кораблей, высланных русскими, было меньше того, что произвела одна лишь фучжоуская верфь, и, что каждый корабль мог взять на борт лишь несколько сотен людей, следовательно, их мощь была ограничена. С другой стороны, китайские войска - участники тайпинской, няньцзюньской и мусульманской кампаний превосходили русский отряд по своей численности, а китайское вооружение улучшилось с начала "движения за самоусиление". Цзо Цзунтан убеждал правительство в том, что появление русского флота не может быть причиной для опасения. Он утверждал, что в военных действиях против русских Китай мог одержать победу, т.к. измотанная войной с Турцией Россия была не в состоянии осуществить глубокий и длительный поход в Маньчжурию. А в том маловероятном случае, если русские все-таки решились бы на это, Цзо полагал, что смог бы остановить их контратакой с северо-запада: "Граница между Россией и Китаем имеет одинаковую протяженность для обеих сторон, - писал он, и если Россия вторгнется в Китай в одном месте, то Китай может вторгнуться в Россию в другом". (40, цз. 23, лл. 55-56). Цзо Цзунтан вообще намеревался вести военные действия на территории России, объясняя это стремлением избавить Китай от каких-либо разрушений, и предвидел скорее такой оборот событий, чем вторжение в Маньчжурию (40, цз. 24, л. 17). Цзо самоуверенно писал адмиралу Пэн Юйлиню, что в случае начала войны он первым отразит нападение русских (40, цз. 24, л. 19). Он был убежден, что упорное сопротивление быстро выявит нехватку у русских живой силы и снаряжения (40, цз. 24, л. 44). Доклады Цзо Цзунтана и Чжан Чжидуна, опубликованные в английских журналах в Шанхае, создавали впечатление близости войны (27, цз. 11, лл. 66-67). "Шанхайский курьер" 15 мая 1880 г. напечатал перевод доклада Чжан Чжидуна под заголовком "Китай и Россия. Важный доклад трону. Отношение Китая к войне". Военные приготовления Цинов быстро набирали силу. В США и европейских государствах закупили большое количество оружия, боеприпасов и амуниции (577, с. 98). Немецкий министр Макс фон Брандт имел сведения, что к ноябрю 1880 г. Китай закупил или заказал около 150 пушек разного калибра и 52. 500 штук различного личного оружия, в том числе 20 тыс. винтовок Ремингтона и 25 тыс. другого, более устаревшего оружия (577, с. 98). Один лишь шанхайский посредник Цзо Цзунтана Ху Куан'юн закупил 5 тыс. винтовок Ремингтона, 7. 500 других винтовок и 24 пушки Круппа, приславшего в Китай специального посредника для совершения сделки (40, цз. 24, лл. 52-53). Для усиления береговой обороны Фуцзяни и Чжэцзяна Цзо Цзунтан, который прежде был там генерал-губернатором, предоставил властям этих провинций 200 мин и 20 торпед (40, цз. 24, лл. 52-53). В то время военно-морские силы Цинской империи помимо двух броненосцев и шести более мелких военных кораблей, купленных в Англии, состояли из 46-ти старых канонерок и 41 парохода различного водоизмещения от 500 до 1500 тонн. Например, корабль "Ваннянь цин", построенный в Фучжоу в 1869 г. имел тоннаж в 17. 450 т., команду из 1.800 человек, шесть 56-ти фунтовых пушек и большую, способную стрелять 150-фунтовыми ядрами (608, с. 265). Но если Китай готовился к войне весьма интенсивно, то и Россия не выпускала из виду подготовку к возможным военным действиям. В июне 1890 г. Кауфман выдвинул свои войска на передовые позиции в Верный. Его армия была дислоцирована в трех пунктах - Ташкенте, Самарканде и Или. В самый пик кризиса, в августе 1880 г. в Или было расквартировано 14 батальонов войск, в Ташкенте - 4 и в Самарканде - 3. В Туркестане не было регулярной кавалерии, но было около 20ти казачьих сотен в Или, и по пять сотен в Ташкенте и Самарканде. Вдобавок к этому, в Или были расположены 4 артиллерийские батареи, а в Самарканде и Ташкенте - по две. Каждая батарея имела по 8 пушек, каждая казачья сотня - по 100-150 сабель, каждый батальон - по 1 тыс. штыков. В случае войны Кауфман планировал занять оборонительную позицию в Или, послав ударные силы в 6 батальонов, 3 артбатареи и 10 казачьих сотен в юго-западном направлении на Кашгар. (77, т. 1, с. 184). После всех описанных приготовлений Китай и Россия стояли друг против друга в Илийском крае "стенка на стенку". Интересно, однако, что военные приготовления Кауфмана не произвели особого впечатления на британского атташе в Петербурге, подполковника Дж. Вильерса, который конфиденциально сообщал британскому послу Дафферину: "Если китайцы произведут действительно серьезные военные действия, русские военные приготовления в Центральной Азии можно будет справедливо раскритиковать, как недостаточные. Русские окажутся в большей зависимости от того, на что окажется способным их флот в китайских водах". (577, с. 100). Русский флот в Тихом океане был более значителен, чем китайский. Британский военно-морской атташе докладывал, что он состоял из 26 кораблей: двух по 5.740 и 5.006 тонн водоизмещением, двух броненосцев по 4. 603 и 4. 602 тонны, одного корвета в 2. 245 тонны, четырех крейсеров, девяти клиперов, четырех канонерок, трех шхун и одного вооруженного транспорта (588, 608, с. 289). Военные приготовления как Цинской империи, так и России породили в недрах чиновничьего аппарата заинтересованных стран шквал докладов о близости, и даже неизбежности военных действий. В тяньцзиньской гавани были приведены в готовность боевые корабли Англии. Америки и Франции, намеренные защищать интересы своих стран, а всего в территориальных водах Китая и других портах Дальнего Востока в апреле 1880 г. было 23 британских, 6 американских, по 4 французских и немецких и 1 итальянский корабль (588, 577, с. 101). Налицо был многосторонний внешнеполитический кризис на Дальнем востоке и в Центральной Азии.

7. ЛИ ХУНЧЖАН ЗА ДОСТИЖЕНИЕ КОМПРОМИССИ С РОССИЕЙ. Ли Хунчжан, которому предстояло нести на своих плеча бремя ответственности за военно-морские мероприятия в случае войны, снова выступил против опрометчивых решений и военных действий. Его советник Шаффельт предполагал, что Российский флот мог стать угрозой для Кореи, если последняя не примет решения напрямую атаковать Китай. По косвенной информации из британских, французских и немецких консульств, Россия могла ввести 20 тыс. солдат в Маньчжурию одновременно в высадкой ее флотом на Ляодуне 6 тыс. человек) и направить их всех прямо на Пекин, взяв его, таким образом, в клещи (27, цз. 19, л. 33). Поэтому Ли настаивал, чтобы Цзунли Ямынь занял по отношению к России компромиссную позицию и дал бы послу в Петербурге более широкие полномочия для переговоров, дабы достигнуть мирного соглашения и спустить на тормозах опасно обострившуюся ситуацию (27, цз. 11, л. 36). Ли Хунчжан, несомненно, был сильно задет всеобщей критикой в свой адрес, когда говорилось, что если в течение ряда лет на нужды военно-морской программы расходовались огромные суммы денег, то настал подходящий момент проявить ее в действии. Отвечая на обвинения, он заявлял, что его флот получал только по 300400 тыс. лянов в год, тогда как львиная доля оборонного бюджета ушла на синьцзянскую кампанию, требовавшую 6-7 миллионов ежегодно. Его возмущала несправедливость, при которой денег, отведенных на его Хуайскую армию, не хватало ни для обеспечения 10 тыс. солдат (на 1879 г.), ни, тем более, на нужды береговой обороны: "Чиновники, которые не знакомы с текущими событиями, настаивают на том, что если во время моего командования мы вкладывали ежегодно большие суммы денег в обучение войск и покупку оружия, то мы должны настаивать на войны. Но позволю себе спросить администрацию: что она сделала для реального самоусиления? Говорить сильные, но пустые слова, когда кто-то на деле вовсе не силен это означает вызвать немедленную угрозу /своей безопасности/ и уничтожение. Пока еще не были проведены военные приготовления в Маньчжурии, лишь несколько бесполезных дармоедов-генералов находятся там, но что они могут сделать? Люди говорят о больших колоннах могучей армии, но откуда возьмутся средства /на них/? Новые рекруты слишком еще неопытны, чтобы быть полезными, даже если их много". (27, цз. 19, лл. 33-34). В целом, Ли чувствовал, что военный потенциал Цинской империи еще слишком невелик, чтобы можно было "легко говорить о войне" с западными державами, а не с повстанцами. (27, цз. 19, л.7). Среди его аргументов были не только острая нехватка средств и неподготовленность к войне, но и международная ситуация. Ли указывал, что ожидание помощи Британии в войне с Россией беспочвенно. Несмотря на традиционное русско-английское соперничество, Англия могла предложить Китаю лишь едва усиленную моральную поддержку, т.к. русские сферы влияния в пограничных зонах Синьцзяна и Монголии не перекрещивались с английскими. Англия не только не могла, но и не желала противостоять там России, т.к. ее интересы не особо, по мнению Ли, пострадали от продвижения России. Англичане могли использовать режим наибольшего благоприятствования и в том случае, если России удастся добиться новых уступок от Китая. "Как мог Китай продолжать полагаться на помощь Великобритании?" (27, цз. 19, л. 17) - вопрошал Ли Хунчжан. Было ясно, что Франция и Германия также не пойдут далеко в "деле защиты" Китая", а Япония, активно заинтересованная в аннексии островов Рюкю, могла даже оказаться союзницей России против Цинской империи. (27, цз. 379, л. 3; 628, с. 316). Ли Хунчжан внушал двору: "Все дело заключается в том, сможет ли быть урегулирован русский вопрос, если - да, то Япония и все другие страны будут колебаться /наступать или нет/, если - нет, они объединятся /против нас/. Гораздо лучше, чем делать уступки японцам, которые не могут помочь нам противостоять России, сделать некоторые уступки России и заручиться ее помощью для контроля над действиями Японии. Сила и слабость России и Японии разнятся в сотни раз. Судя по несправедливости их требований, японцы оскорбили нас даже больше, чем русские". (27, цз. 79, лл. 3-4). Позиция Ли Хунчжана отражает его основные внешнеполитические принципы: про-русскую направленность его внешнеполитических симпатий (подкрепленную позже, во время тайных переговоров с Витте 1896 г. взяткой) и упор на противодействие агрессивным устремлениям Японии. Урегулирование Илийского вопроса было в его понимании ключом к достижению этого мира, клапаном, выпускавшим "накопившийся пар" противоречий между Китаем и недружественными ему державами. "Со времени обсуждения русских дел прошлой осенью, - писал Ли, - я отказался от пустых разговоров о войне не с целью сохранить себя... но ради безопасности нашей страны. На меня нападали как на единственного, кто не высказывался за войну, но никто не знал, что если нас вовлекут в решающие бои с могущественным врагом в провинциях, то мои войска, хотя и не многочисленные, могли бы продержаться дольше /чем любые другие/. /.../ обсуждение военных вопросов теми, кто ничего не знает о военных делах, приводит к поверхностному взгляду на то, что хорошо, а что плохо... Во времена мира творцы политики на прилагали усилий, /чтобы под готовиться к возможной войне/, сейчас они требуют от нас безрассудной войны... Не делают ли они государственные дела так, как дети играют в игрушки?" (27, цз. 19, л. 33). Естественно, что среди всех сторонников войны, кого критиковал Ли, более всех занимал его Цзо Цзунтан. 16 января 1880 г. он писал князю Цзэну: "Цзо Цзунтан намерен драться. Он не знает ни себя, ни своего противника. Он и не забоится о последствиях". (27, цз. 19, л. 66). В другом письме Цзэну, 12 апреля, он писал: "Цзо дряхл и любит прихвастнуть. По сути, русские всегда презирали его военные демонстрации и деяния. В двух провинциях - Хэйлунцзян и Гирин не хватает офицеров и подготовленных войск, равно как и денежных средств. Противостоять русским невозможно". (27, цз. 19, л. 170). Еще более резко он критиковал своего противника в письме генерал-губернатору Чжэцзяна Ди Баочжэню: "Главнокомандующий Цзо выступает за войну и возглавляет группу чиновников-доктринеров ради звучных деклараций в ущерб безопасности нашего государства. Его действия в Западных районах более чем посредственны. Откуда такая самонадеянность?.. Положение с Россией переросло в проблему, которой не видно конца. Она станет бременем для Китая, доведет всю страну до ослабления, и тогда вспыхнут внутренние беспорядки и сделают нас еще более беспомощными сопротивляться внешним неурядицам. В основе своей мир миролюбив - это глупые люди сами создают себе неприятности. Что поделаешь с этим?" (27, цз. 19, л.14). Относя ухудшение отношений с Россией на счет возмущения общественного мнения, взбудораженного громкими декларациями Чжан Чжидуна и Бао Дина при тайном поощрении Цзо, Ли заявлял о пагубности для государства такой безответственной позиции. (27, цз. 19, л. 12). Мнение Ли Хунчжана навлекло на него обвинения в трусости и отсутствии заботы о национальном престиже Китая. Генерал Люй Минцюань высмеял его за слова "неспособные сражаться" и предложил стать последователем Цзо Цзунтана в "защите национальной чести Китая". Ли ответил с сарказмом: "Его превосходительство Цзо командует большой армией и распоряжается огромными денежными средствами в таком месте, за которое никто не будет сражаться - в Синьцзяне, поэтому он выказывает желание воевать, но абсолютно не заботится о положении государства в целом. Те, кто знаком с историей древних и новых времен, могут легко видеть всю фальшь его позиции. Ваше письмо призывает меня подражать ему, но это идет вразрез с моими принципами. При моем высоком положении и уже солидных годах, я определенно никогда не буду вовлечен в такой бесстыдный акт. Я признаю, что настоятельно призывал к мирным переговорам, но я никогда не произносил слов "не способны сражаться". Никогда не было у меня и подобного намерения. Где Вы услышали это выражение? Уж не взяли ли Вы его из избитых фраз презренных столичных чиновников и прикормленных народных лидеров, чтобы насмеяться надо мною?" (27, цз. 19, л. 34). В своей критике Цзо Цзунтана Ли не был одинок: "находились единомышленники, считавшие, что Цзо Цзунтан заходит слишком далеко. Князь Цзэн Цзицзэ (сын Цзэн Гофаня), которому приходилось вести переговоры с русскими после Чун Хоу, был обеспокоен самонадеянностью Цзо Цзунтана и его открытой приверженностью войне, которая могла стать помехой мирному урегулированию проблем с Россией. В письме от 25 марта 1880 г. он отмечает: "его превосходительство Цзо легкомысленно настаивает на начале войны только потому, что ему сопутствовал успех в его предыдущих кампаниях, но его позиция - это лишь ограниченный взгляд, который не основан на исчерпывающем анализе общей обстановки" (27, 577, с. 104). В тот же день он писал в Цзунли ямынь, что армия Цзо Цзунтана могла бы взять Или, но что оборона протяженной береговой линии Китая - это уже совершенно иная задача. Он упрекал Цзо за создание ложного представления, будто Россия из-за ее внутренних проблем была не готова к войне, отмечал, что русские правители, напротив, очень часто предпринимали заморские экспедиции, чтобы отвлечь внимание от внутренних проблем. (27; 577, с. 104). Воинственная политика Цзо резко осуждалась как направленная на провоцирование России. Цзэн призывал правительство "обуздать" Цзо и помешать ему сшибать лбами Россию и Китай (27; 577, с. 105). Бывший посол в Великобритании и Франции Го Сунтао также осуждал сторонников войны за их "ограниченные взгляды" и предупреждал, что "однажды начавшейся войне конца не будет". Он утверждал, что в проведении внешней политики надо направлять свои усилия на урегулирование вопросов, а не на раздувание враждебности. Нельзя выступать защитником войны лишь для того, чтобы доставить удовольствие двору. (27; 577, с. 106). И У Лулунь, высокое должностное лицо в Тяньцзине, выступал с еще более резкой критикой войны: он предупреждал правительство о недостатке у Китая и сухопутных, и военно-морских сил для успешного ведения военных действий. Кроме армии Цзо на северо-западе можно было признать боеспособными лишь 20 батальонов его оппонента Ли Хунчжана. От таких сил нельзя было ожидать эффективной обороны и северо-запада, и востока Китая. Даже если бы Цзо Цзунтан одержал верх в Синьцзяне, Маньчжурия могла бы стать объектом русского вторжения, уже непосредственно угрожавшего Пекину. Несколько броненосцев, которыми располагал Китай, было недостаточно ни для морских сражений, ни для обороны побережья; деревянные корабли были не годны для современных способов ведения войны, более того, Китай десятилетиями страдал от внутренних неурядиц: восстания тайпинов, няньцюней, многолетняя кампания Цзо на Северо-Западе определенно изнурили страну; идти воевать с Россией было не с чем. Кроме того, Китай начал формировать армию и строить корабли лишь около 12-ти лет назад, и вооружение цинской армии заметно уступало западному.

8. ИСХОД КРИЗИСА. СУДЬБА СИНЬЦЗЯНА ОПРЕДЕЛЕНА. Под влиянием Цзо Цзунтана цинские власти все же начали работать по укреплению границ Китая, закупали оружие в других странах, подтянули к Или считавшиеся тогда наиболее боеспособными войска (40-50 тыс. человек). Россия принимала ответные меры. Как эта реально осознанная возможность войны, так и сложное внутреннее положение Цинской империи, собиравшей все силы для противостояния европейским и американской державам, побудили Цинское правительство принять решение о компромиссе с Россией. Соображения высших российских сановников были во многом аналогичными. После русско-турецкой войны 1877-1878 гг. финансы России находились в плачевном состоянии и внутриполитическая ситуация в стране не благоприятствовала развертыванию новых военных действий в столь отдаленном районе, как Центральная Азия. Поэтому правительство России оказалось подготовлено к соглашению с Цинами, что привело к возобновлению русско-китайских переговоров, состоявшихся в Петербурге летом 1881 г. Для ведения этих переговоров, с китайской стороны в столицу России прибыл глава Хунаньской феодально-помещичьей группировки, упоминавшийся выше Цзэн Цзицзэ. Ход переговоров достаточно подробно освещен в литературе. (165, 320, 321, 183, 352). С учетом ситуации, на особом совещании 13 августа 1881 г. представители русской стороны Н.К. Гирс, А.Г. Жомини и Е.К. Бюцов решили отказаться от претензий на Музартский перевал и долину реки Текес, ограничив свои требования небольшим участком на западе Илийского края (68, ф. ВУА, д. 582, лл. 2-6). Подобная позиция во многом облегчила ход переговоров, в дальнейшем пошедших по пути взаимных уступок и обоюдовыгодной договоренности. Как известно, в Китае с восторгом приняли результаты, достигнутые на Петербургских переговорах, посчитав их первой победой китайской дипломатии после целой серии неравноправных договоров, тогда как русские современники считали эти результаты лишь вынужденным шагом и подчеркивали минимум прав цинского Китая на территорию Илийского края (352, с. 459). Как предусматривалось условиями Петербургского договора 1881 г., в пределы России началось переселение мусульманского населения Илийского края, в панике покидавшего эти земли накануне вступления в Или маньчжуро-китайских войск. Общее количество уйгур, казахов и дунган, принявших тогда российское подданство составило приблизительно 70 тыс. человек. Действия русского правительства, направленные на разрешение Илийского кризиса, диктовались конкретной ситуацией в Синьцзяне, интересам развивающегося русского капитализма, противоречиями между Британией и Россией как в Европе, так и в Центральной Азии и необходимостью обеспечить безопасность новых владений России в Казахстане и Средней Азии. Несмотря на принадлежность обоих споривших к прогрессивным приверженцам доктрины "самоусиления", противоборство Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана можно трактовать как китайский вариант трений между "западниками" (Ли) и "почвенниками" ("державниками") (Цзо) в России, только в понятие "Запад" и, по возможности, мир с ним, Ли Хунчжан пытался включить, помимо европейских держав, Россию и Японию. Не подлежит сомнению, что занятие и последующее удержание в течение десяти лет Россией Илийского края отнюдь не было сделано из альтруистических соображений, однако нельзя и требовать от руководителей государства прошлого века, чтобы они руководствовались подобными мотивами, определяя свою внешнюю политику, хотя в ряде случаев, политика России во многом совпадала с интересами народов Центральной Азии. Мучительно тяжелое и долгое, но, тем не менее, мирное разрешение Илийского конфликта сыграло на время роль "клапана", через который разрядилось напряжение на сухопутных и морских границах России и Китая. История распорядилась так, что, вопреки Ли Хунчжану, этот мир не уберег Китай от японской агрессии, но это уже совсем другая история - история нашего века.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Анализ взаимодействия Китая с "Западным краем" начиная со времен древней Ханьской империи показывает, что в правящих кругах собственно-Китая на протяжении многих веков существовал ряд традиционных соображений о выгодности политического присутствия на этих землях - будь то реальное распространение китайской супрематии на некоторые области современного Синьцзян-Уйгурского автономного района (оазисы Комул и Турфан), или, хотя бы контроль над оживленными торговыми артериями, пролегавшими там. В разное время на первый план выходили различные мотивы - это могла быть торговля вдоль Великого шелкового пути, необходимость обеспечения безопасности собственно Китая, ликвидация угрозы подпадания под сюзеренитет тюркского каганата или же, как в интересующий нас период середины XIX века, - осознание стратегической роли района и стремление соответственно использовать этот стержневой район Центральной Азии, имеющий выход, практически, во все страны, сколько-нибудь затрагивающие положение Китая на Востоке. Контроль над Синьцзяном означал обладание ключевой сторожевой позицией, защищавшей Китай от гипотетического продвижения и Англии, и России с Запада. Это давало самому Китаю возможность выйти на непосредственный контакт со всеми сопредельными региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, российские Средняя Азия и Казахстан, Индия). Представляется, что, исходя из истории взаимоотношений Китая с Си-юем, нельзя сделать вывод о наличии какого-либо постоянного политического статуса Западного края в китайской идеологии и историографии. На протяжении всей китайской истории, начиная с Ханьской поры, среди политиков Срединного государства не было единого мнения о целесообразности обладания территориями современного СУАР. Однако насколько традиционным для представителей китайской историографии было подвергать сомнению полезность походов на Северо-Запад, настолько же традиционным для правителей Китая было стремление к организации военных экспедиций в Си-юй. Подражая Чингисхану, Цины использовали китайское теоретическое наследие и негативный практический опыт китайских династий, которые терпели многочисленные поражения от кочевников, но сделали это по-своему, и было бы неверно проецировать их успехи вспять. Подобно Монголии, и Кашгария (Восточный Туркестан) дотоле не бывала в столь дезорганизованном состоянии, как в XVIII в. при ходжах, когда в Монголии, Джунгарии и Кашгарии наметилась стратегическая слабость, "пустота", которую Суньцзы, например, рекомендовал бы немедленно использовать. Интересно, что подобная "пустота" наметилась и в самом Китае XVII в., вследствие чего - как ни парадоксально, но закономерно - государства Центральной Азии не смогли мобилизовать свои силы должным образом в виду отсутствия сильного внешнего врага, и нападение Цин стало для них неожиданностью (тем более что развал шел как извне, так и изнутри, усилившись в конце XVII в.). Таковы реалии центральноазиатской истории. В политической мысли Китая вся эта сложность практической внешней политики уместилась в упрощенной дилемме: "вернуть" Джунгарию и Кашгарию - или "отказаться" от них. В новое время выразителями этих двух противоположных точек зрения были Цзо Цзунтан и Ли Хунчжан, возглавлявшие два направления в вопросе о политике по отношению к Синьцзяну. Синьцзян не только назывался "Новой границей", но и осознавался таковым, поэтому, и возможность, и реалистичность отказа от него была вполне объяснима. Строго говоря, даже империя Тан, присоединившая малую часть Восточного Туркестана и вскоре ее потерявшая, не могла послужить для серьезных китайских политиков примером удержания Си-юя, т.к. Тан достигла этих результатов посредством использования тюркских союзников, впоследствии пожав вместе с ними результаты того, что прежде было посеяно: уйгуры создали в Кашгарии свое собственное государство. Большинство традиционных линий в северо-западной политике китайских правителей так или иначе нашли свое продолжение и подкрепление и в XIX в., когда Цины на время потеряли свое влияние на территории Синьцзяна в результате дунганских и уйгурских восстаний 1864-1878 гг. Несмотря на необыкновенную сложность положения Китая в то время, на необходимость противостоять активизировавшемуся экономическому и политическому наступлению западных держав, было решено ради нужд синьцзянской кампании впервые прибегнуть к иностранным займам. Вопреки всем объективным трудностям и разногласиям в вопросе о судьбах Синьцзяна, маньчжурское правительство в результате бурной дискуссии среди сановников, под давлением Цзо Цзунтана и его сторонников, приходит к безоговорочному решению восстановить свою власть над этим регионом. Подробно рассмотрев аргументацию обеих группировок можно прийти к заключению, что их позиции основывались на разном понимании ими факторов внешнеполитической безопасности и внутренней стабильности Цинской империи. Ли Хунчжан больше опасался угрозы со стороны западных держав и Японии, Цзо Цзунтан же видел слабое место в обороне империи на северо-западе, особенно после занятия русскими войсками Кульджи. Очевидно, что такие взгляды вытекали из конкретного общественнополитического статуса обеих группировок сановной элиты, из общей расстановки политических сил в стране. Немалую роль играли также и личные мотивы, так как вопрос финансирования программ Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана не мог не волновать этих двух представителей правящих кругов Цинской империи. Представляется, что для Цзо Цзунтана основной его козырь - угроза Китаю со стороны России, занявшей Илийскую долину на севере Синьцзяна, был в основном средством склонить на свою сторону цинское правительство и затребовать дополнительных денежных средств на осуществления своей цели. Документы архивов, позволяющие шаг за шагом проследить формирование русской политики в этом районе Центральной Азии, раскрывают надуманность такого рода опасений. Разногласия группировок Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана вышли на новый виток в связи с необходимостью решения вопроса об урегулировании Илийского кризиса. Здесь Цзо Цзунтан занял бескомпромиссную позицию немедленной подготовки к войне с Россией и нагнетания антирусских настроений в правящих кругах империи. Однако, как мы видели, события сложились так, что обеим сторонам было удобнее договориться о взаимном решении спорных вопросов. Вообще, вопрос о реальных интересах России в Центральной Азии весьма противоречив. Остается не до конца ясным, реальна ли была оценка Петербургом всех "благ и бедствий", ожидавших Россию в "сердечной зоне Евразии". Своей не совсем продуманной политикой в отношении Йэттишаара правительство России сделало все, чтобы толкнуть Якуб-бека к Англии, которая, напротив, сделала ставку на Китай против России. Возможности и Якуб-бека, и Абиль-оглы были исторически ограничены. Ясно, что оккупация Или была продиктована не озорством таранчей на границе и т.п. предлогами, а действительным намерением передать край Китаю, что не получилось и не могло получиться. Россия могла бы попытаться наладить торговлю и с Якуб-беком, но этого не сделали, чем повторили опыт средневекового Китая. Требовалось так или иначе признать Йэттишаар, однако на это не пошли, а ожидать налаживания торговли с разоренным Китаем через земли не признанного Россией государства было бы тщетно. Однако в то время даже такие подобные Горчакову и Кауфман, были скованы рамками того режима, который правил тогда Россией. Итак, во второй половине прошлого века в центре Азии столкнулись интересы неазиатских держав, никогда ранее не имевших сюда доступа. Есть основания думать, что в этом регионе нарождалась прелюдия будущих японо-китайской и русско-японской войн; и в возвращении Синьцзяна, и в памирском вопросе Китай выступал уже далеко не только от своего имени. Мерялись силами, влиянием, политической гибкостью и умением колониальные империи Европы - в том числе, и в своем влиянии на цинский Китай, клонящийся к будущему разделу на сферы влияния. В последней четверти XIX в. мы наблюдаем лишь начало этого процесса, и потому факты пока не столь очевидны. Безусловно, что в решении о повторном завоевании Синьцзяна решающую роль вряд ли мог сыграть исторический пример, т.к. он слишком противоречив и, вдобавок, нематериален. Материальна же была помощь и поддержка такой мощной державы, как Британская империя. Однако ее помощь была небескорыстна и имела свою направленность: ведь на Северо-Западе от Китая находилась Россия, следовательно, по мысли Британских стратегов, китайский "буфер" в Центральной Азии должен был двигаться на запад, к Памиру, страхуя север Индии и примыкая к Афганистану. Япония же, напротив, не виделась конкурентом Англии еще даже в начале XX века - и усилия Китая от нее отводились (поэтому не победил Ли Хунчжан). Это, конечно, не единственная причина, но фактор немаловажный. В предыдущие века этих реалий не было, соответственно, и китайская политика была в Азии иной. Китайские правители апеллировали к истории лишь на риторическом уровне, что не являлось адекватным объяснением их реальных мотивов. Субъективно Цзо Цзунтан вряд ли смог бы одержать верх, а победил потому, что подействовали скрытые материальные факторы, все же остальное приплюсовывалось к ним. Об искренности намерений России говорит то, что ее позиции в Сибири и на Дальнем Востоке были достаточно прочны, чтобы при желании оказать давление на Китай. Через Среднюю Азию сделать то же самое было более затруднительно, т.е. "принцип домино" применительно к роли Синьцзяна для безопасности Пекина здесь не может работать. Он сомнителен даже применительно к угрозе со стороны джунгар. Даже проглотив Синьцзян, Россия не могла бы автоматически угрожать Пекину. Так кому же угрожала Россия в Центре Азии? Скорее всего, близлежащей "жемчужине британской короны", ди и то косвенно: без восстаний сипаев, сикхов и пуштунов такая "угроза" становилась фикцией ввиду географических условий региона. Более того, Синьцзян окончательно приобрел свою нынешнюю стратегическую роль лишь в последней четверти XX в., т.к. раньше он был прочно отрезан от Индии. Итак, речь шла об устранении возможного альянса России с Якуб-беком. Безусловно, что Лондон не могло устраивать равновесие влияний Англии в Афганистане и России в Восточном Туркестане. Ориентация одряхлевшей империи Цин на Запад могла выполнить две цели: Россия лишалась козыря в региональной стратегии, а Китай подпадал под английское влияние в приморских районах. Таким образом, восстановлением Синьцзяна и полным его включением в Китай была отведена косвенная угроза от Британской Индии. Делая вывод о дальнейшей судьбе Синьцзяна, представляется возможным его отпадение от КНР (скорее всего, фактическое, а не официальное, по архетипу Тибета), что было бы вполне естественным финалом развития его отношений с внутренним Китаем, финалом закономерным, хотя и болезненным для обеих сторон . БИБЛИОГРАФИЯ ИСТОЧНИКИ

На русском языке. 1. Палладий. Извлечения из китайской книги: Шэн-вуцзи. 1848. - Пекин, 1907. 2. Рашид-ад-Дин. Фаэль-Аллах Абуль-Хайр Хамадани. Сборник летописей. Т. I-III. - М.-Л., 1946-1960. 3. /Унковский И./ Посольство к зюнгарскому хун-тайчжи Цэван Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 гг. "Записки Императорского Русского географического общества по отделению этнографии". Т. 10. Ч. 2. - Сп-б, 1887. 4. Шах-Махмуд ибн Мирза Фазил Чурус. Хроника. - М., 1976. На китайском языке. 5. /Бай Шоу'и - сост./. Хуэй минь ци'и (Мусульманские восстания), Т.3, 4. - Шанхай, 1953. 6. Ван Дин'ань. Сянцзюнь цзи. (Записки о Хунаньской армии). - Нанкин, 1898. 7. Ван Шунань. Синьцзян гоцзе тушо. (Иллюстрированное пояснение о границах Синьцзяна). - Тайбэй, 1968. 8. Ван Шунань. Синьцзян фан гули (Записки о древностях провинции Синьцзян). /б.м./, /б.г./. 9. Вэй Гуантао. Каньдин Синьцзян цзи (Записки об усмирении Синьцзяна). Хуэйминь ци'и, Т. 4. - Шанхай, 1953. 10. /Вэй Чжэн - сост./. Суйши (История /династии/ Суй). - Серия "Сыбу бэйяо" (Избранные произведения по четырем разделам литературы). Т. 22 - Шанхай, 1936. 11. Вэй Юань. Шэн'у цзи (Записки о священных войнах). - Тайбэй, 1962. 12. /Гун Циньван (князь) Исинь - ред./. Циньдин пиндин Шэнь Гань Синьцзян хуэйфэй фанлюэ. (Высочайше утвержденное описание истории подавления восстаний мусульманских разбойников в провинциях Шэньси, Ганьсу и Синьцзяне). - Пекин, 1896. 13. Гун Цзычжэнь. Сиюй чжи синшэн и. (Рассуждение о учреждении в Западном крае отдельной провинции). - в кн.: Гун Цзычжэнь цюань цзи (Полное собрание сочинений Гун Цзячжэня). Т.1 - Шанхай, 1959. 14. Да Цин Вэньцзун Сяньхуанди шилу. (Хроника правления императора Вэньцзуна Сяньхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 15. Да Цин Гаоцзун Чуньхуанди шилу. (Хроника правления императора Гаоцзуна Чуньхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 16. Да Цин Дэцзун Цзинхуанди шилу. (Хроника правления императора Дэцзуна Цзинхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 17. Да Цин Жэньцзун Жуйхуанди шилу. (Хроника правления императора Жэньцзуна Жуйхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 18. Да Цин Муцзун Ихуанди шилу. (Хроника правления императора Муцзуна Ихуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 19. Да Цин Сюаньцзун Чэньхуанди шилу. (Хроника правления императора Сюаньцзуна Чэньхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937. 20. Да Цин Хуэй дянь. (Свод законов Великой /династии/ Цин). /б.м./, /б.г./. 21. Да Цин Шицзун Сяньхуанди шилу. (Хроника правления императора Шицзуна Сяньхуанди Великой /династии/ Цин). - Токио, 1937-38. 22. Дунхуа сюйлу. Даогуан (Продолжение хроники из павильона Дунхуа за годы Даогуан). /сост. - Ван Сянцянь/. - /б.м./, 1884. 23. Дунхуа сюйлу. Сяньфэн. (Продолжение хроники из павильона Дунхуа за годы Сяньфэн). /сост. - Ван Сянцянь/. - /б.м./, 1884. 24. Дунхуа сюйлу. Тунчжи. (Продолжение хроники из павильона Дунхуа за годы Тунчжи). /сост. - Ван Сянцянь/. - /б.м./, 1884. 25. Дунхуа сюйлу. Цзяцин. (Продолжение хроники из павильона Дунхуа за годы Цзяцин). /сост. - Ван Сянцянь/. - /б.м./, 1884. 26. Дунхуа сюйлу. Цяньлун. (Продолжение хроники из павильона Дунхуа за годы Цяньлун). /сост. - Ван Сянцянь/. - /б.м./, 1884. 27. /Ли Хунчжан/. Ли Вэньчжун гун цюань цзи. (Собрание сочинений князя Ли Вэньчжуна /Ли Хунчжана/). - Шанхай, 1929. 28. /Лю Цзиньтан/. Лю Сяньцинь гун цзоугао. (собрание докладов Лю Сяньциня /Лю Цзиньтана/ князя трону). Т. 1. - Тайбэй, 1898. 29. Синь Таншу. (Новая история /династии/ Тан). - Сер. "Сыбу бэйяо". (Избранные произведения по четырем разделам литературы). - Шанхай, 1936. 30. Синьцзян тучжи. (Историко-географическое описание Синьцзяна). Тяньцзинь, 1923. 31. Сиюй шицзи. (географическое описание Западного края). - Чжунго фанчжи цуй шу. (Сборник описаний местностей Китая). - Т. 35. - Тайбэй, 1968. 32. Сиюй шуйдао цзи. (Записки о водных путях Си-юя). - Цин чао фаньшу юйди цуньшу. (Сборник материалов по географии владений, подвластных империи Цин). Т. 14, 15. - Тайбэй, 1958. 33. Сун Юнь. Или цзутун шилюэ. (Общее историческое обозрение Илийского края). - /б.м./, 1821. 34. Сун Юнь. Циньдин Синьцзян шилюэ. (Высочайше утвержденное краткое описание Синьцзяна). - /б.м./, 1821. 35. Сыма Гуан. Цзычжи тундянь. (Всеобщее зерцало, управлению помогающее). - Пекин-Шанхай, 1956. 36. Сыма Цянь. Ши цзи. (Исторические записки). - Пекин, 1975. 37. Фань Е. Хоу Хань шу. (История /династии/ поздняя Хань). - Пекин, 1982. 38. Фукэ (Фоске). Сисин солу. (Разрозненные записки о /моем/ путешествии на Запад). - в сб. Сяофан Хучай юйди цзуньчао. (Собрание географических сочинений из "Сяофан хучай"). Сер. 6, Т. 4. - /б.м./, /б.г./ 39. Фэн Шэнцзюнь. Сиюй димин (Географические названия Западного края). /б.м./, /б.г./ 40. /Цзо Цзунтан/. Цзо Вэньсян гун цюаньцзи. (Полное собрание сочинений князя Цзо Вэньсяна /Цзо Цзунтана/). - /б.м./, 1888-1897.

II. Архивные документы. 67. Архив внешней политики России (АВПР, г. Москва). Фонд Сп-б, Главный архив, 1-7, 1881-1883. Фонд Сп-б, Главный архив, 1-9, 1861-1882. Фонд Сп-б, Главный архив, 11-3, 1871. Фонд Сп-б, Главный архив, 11-8, 1879. 68. Центральный государственный военно-исторический архив СССР (ЦГВИА СССР, г. Москва): фонд Военно-ученого архива, 1981-1876. 69. Отдел рукописей государственной библиотеки имени В.И. Ленина. Фонд 273 (Скачков К.А.). Статьи и заметки по Азии, /1866-1881/. Фонд 273 (Скачков К.А.). "Записка о дунганах". III. Мемуарные источники, статистические и документальные публикации. 70. Бабков И.Ф. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 1859-1875 гг. Разграничение с Западным Китаем. 1869. - Сп-б, 1912. 71. Бантыш-Каменский Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1617 по 1792 г. - Казань, 1882. 72. Валиханов Ч.Ч. Архивные материалы о русско-джунгарских и китайских отношениях. - С. С., т. 3. - А.-А., 1964. 73. Валиханов Ч.Ч. Записки об организации поездки в Кашгар. - С.С., Т.2. А.-А., 1962. 74. Валиханов Ч.Ч. О состоянии Алтышара или шести восточных городов китайской провинции Нан-лу (Малой Бухарии) в 1858-1859 гг.). - С. С., т. 2, А.А., 1962. 75. Валиханов Ч.Ч. Статьи, черновые наброски, заметки, отрывки из дневника. - С.С. Т. 3. - А.-А., 1964. 76. Грумм-Гржимайло. Описание путешествия в Западный Китай. - М., 1948. 77. Костенко Л.Ф. Туркестанский край. Опыт военно-статистического обозрения Туркестанского военного округа. Т. 1. - Сп-б., 1880. 78. Котвич В. Русские архивные документы о соотношениях с ойратами в XVII и XVIII вв. - Известия АН СССР. Сер. VI. Т. 13. Ч. 2. ?? 12-15, ?? 16-18. 79. Маккартней Дж. Путешествие во внутренность Китая и Татарии, учиненное в 1772, 1783 гг. Т.3, М., 1804 -1805. 80. Материалы для статистики Туркестанского края. Вып. IV. Сп-б, 1876. 81. Материалы по истории сюнну. Вып 2. М., 1973. 82. Международные отношения в Центральной Азии. XVII-XVIII вв. Тт.I, II. (Ред. - Гуревич Б. П., Моисеев В. А.). М., 1984. 83. Пантусов Н.Н. Сведения о Кульджинском районе за 1871-1881 гг. Казань, 1881. 84. Певцов М.В. Путешествие в Кашгарию и Куньлунь. М., 1948. 85. Певцов М.В. Путешествие по Восточному Туркестану, Куньлуню, северной окраине тибетского нагорья и Чжунгарии в 1889-1890 гг. - Сп-б, 1895. 86. Потанин Г.Н. Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей странах. Т.2, Вып.1., Сп-б, 1873. 87. Пржевальский Н.Н. Из Зайсана через Хами и Тибет и на верховья Желтой реки. - М., 1948. 88. Пясецкий П.Я. Путешествие по Китаю в 1874-1875 гг. - Сп-б., 1880. 89. Рагузинский С.В. Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства. "Русский вестник". 1842, ?2. 90. Русско-китайские отношения в XVIII в. Материалы и доклады. Т.I., 1725. - М., 1978. 91. Серебрянников Г.А. Туркестанский край. Сборник материалов для истории его завоевания. ТТ. 19, 20. - Ташкент, 1914, 1915. 92. Сосновский Ю.А. Экспедиция в Китай, 1874-1875 гг. - Сп-б., 1883. 93. Спафарий-Милеску Н. Г. Сибирь и Китай. Кишинев, 1960. 94. Тимковский Е.Ф. Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах. Ч. 1. - Сп-б, 1924. 95. Успенский В.М. Страна Кукэ-нор или Цинь-хай, с прибавлением краткой истории ойратов и монголов, о изгнании последних из Китая. - Сп-б., 1880. 96. /Фань Шаокуй/. Дневник Фань Шаокуя из путешествия на Запад в 1721 г. - Сп-б., 1973. 97. Федоров Д.Я. Опыт военно-статистического описания Илийского края. Ташкент. Т. I., 1903. 98. Baddeley I. Russia, Mongolia and China. - N.Y., 1919. 99. Hummel A.W. Eminent Chinese of the Ching Period (1644-1912). Vol. 1,2. - Wash., 1943, 44. 100. Shaw R. Visits to High Tartary, Yarkand and Kasgar. - L., 1871. 101. Stein A. Central Asian Antiquities Museum. Catalogue of wall paintings from Ancient Shrines in Central Asia and Sistan. - Delhi, 1933. 102. Stein A. Central Asia relics of China's Ancient Silk Trade. (T'oung Pao, on Archives Concernant l'histoir, les longues, la geographie. L'ethnographie et les arts de L'Asie). - P., Vol. 20, 1920.

IV. Литература на русском языке. 103. Абзянов Г.П. Политика "Самоусиления" в Китае: попытка создания современного ВМФ (1885-1894 гг.). VIII НК "ОГК", Ч. III. - М., 1987. 104. Акимушкин О. Ф. Введение в изучение памятника "Шах-Махмуд ибн Мирза Фазил Чурас. Хроника". М., 1976. 105. Акимушкин О.Ф. Персоязычные источники по истории Восточного Туркестана. - Филология и история тюркских народов. ? 7, 1967. 106. Алдабекова Н.А., Моисеев В.А. Джунгарское ханство в период правления Ламы Дорджи. - XVII НК "ОГК". Ч. II. - М., 1986. 107. Анваров А. История изучения Восточного Туркестана английскими и индийскими путешественниками. 1812-1900. Автореферат... канд. ист. наук. - Спб., 1992. 108. Ануфриев О., Басханов М. "Тарих и Хотан" Мухаммада Аляма о событиях 1964 г. в Синьцзяне. - В сб.: "Из истории международных отношений в Центральной Азии. (Средние века и новое время)". - А.-А., 1990. 109. Аристов Н.А. Война Якуб-бека против дунган. - "Туркестанские ведомости", 1872, ?? 27, 28. 110. Аристов Н.А. Наши отношения к дунганам, Кашгару и Кульдже. "Материалы для статистики Туркестанского края". - Вып 2. - Сп-б., 1873. 111. Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности. - "Живая старина". 1896, ?? 3, 4. 112. Аристов Н.А. О Кульдже. - "Материалы для статистики Туркестанского края". - Вып. 2. - Сп-б., 1873. 113. Аристов Н.А. О настоящем положении мусульманской инсуррекции в Западном Китае. - "Материалы для статистики Туркестанского края". Вып. 2. Сп-б., 1873. 114. Ахметжанов А. Агрессивные устремления английского капитализма в Западном Китае в 60-х - 70-х гг. XIX в. - "Ученые записки Алма-Атинского педагогического института им Абая". Т. XI/I. - А.-А., 1956. 115. Ахметжанов А. Политика великих держав в связи с событиями в Западном Китае в 60-80-х гг. XIX в. (Автореферат канд. дисс.). - Ташкент, 1950. 116. Базарова Б. История завоевания Чахарского ханства Цинской империей и ее отражение в летописи "монгол борджигид обог-ун тэукэ". - В кн. "П. И. Кафаров и его вклад в отечественное востоковедение (к 100-летию со дня смерти). Ч.2. М., 1979. 117. Байкова Н. В. Англо-Кашгарский торговый договор 1874 г. (Автореферат... канд. дисс.). - Ташкент, 1950. 118. Баранова Н. В. Англо-Кашгарский торговый договор 1874 г. (Автореферат... канд. диссертации). - Ташкент, 1950. 119. Бартольд В.В. История турецко-монгольских народов. - Сочинения, т.5. - М., 1968. 120. Бартольд В.В. К истории орошения Туркестана. Сочинения. Т.3. - М., 1965 121. Бартольд В.В. Отчет о командировке в Туркестан. - Сочинения, Т.8. М., 1978. 122. Бартольд В.В. Очерки истории Семиречья. Сочинения. Т.2, Ч.1. - М., 1963. 123. Басханов М. Политика Англии в отношении государства Якуб-бека. - В сб. "Из истории международных отношений в Центральной Азии (средние века и новое время)". - А.-А., 1990. 123 А. Белов Е. А. Россия и Китай в начале ХХ века. (Русско-китайские противоречия в 1811-1915 гг.). - М., 1988. 124. Беллью. Кашмир и Кашгар. Дневник английского посольства в Кашгаре в 1873-1874 гг. - Сп-б., 1877. 125. Бернштам А.Н. К вопросу об усунь, кушунах, тохарах. - СЭ. - М., 1947, ?3. 126. Бернштам А.Н. Проблемы истории Восточного Туркестана. - "Вестник Древней истории"., 1947, ?2. 127. Бескровный Л., Тихвинский С., Хвостов В., К истории формирования русско-китайской границы. - Международная жизнь, 1972, ? 6. 128. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Записки о Монголии. Т 1-2. - Сп-б., 1828. 129. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. - Сп-б., 1834. 130. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Китай, его жители, нравы и обычаи. - Сп-б, 1840. 131. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. Ч.1. - СП-б., 1829. 132. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т.1, 2. М.-Л., 1950, 1953. 133. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Статистическое описание Китайского государства. Т. 1, 2. - Сп-б., 1842. 134. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Статистическое обозрение Чжуньгарии в нынешнем ея состоянии. - "Русский вестник". Т.3., 1841. 135. Богословский В.А. Очерки истории тибетского народа. Становление классового общества. М., 1962. 136. Бокщанин А.А. Императорский Китай в начале XV в. М., 1976. 137. Бокщанин А.А. Краткая история связей Китая со странами Южных морей (с древности до XVI в.) - в сб. "Китай и соседи в древности и средневековье". М., 1970. 138. Бокщанин А.А. Китай и страны Южных морей в XIV-XVI вв. - М., 1968. 139. Бокщанин А.А., Мелихов Г. В. Предисловие. - в сб. "Внешняя политика государства Цин. В XVIII в." - М., 1977. 140. Боровкова Л.А. Место и роль "дудуфу" и "духуфу" в системе администрации империи Тан (VII -VIII вв.) - МАИКЦА. Информационный бюллетень ЮНЕСКО. Вып.7. - М., 1984. 141. Боровкова Л.А. О двух владениях Чеши в восточном Туркестане (III в. до н.э. - III в. н.э.) -XV НК "ОГК". Ч.2. - М., 1984. 141 А. Боровкова Л.А. 142. Боровкова Л.А. Установление политических связей ханьского Китая с государствами Центральной Азии (II в. до н.э.) - XIV НК "ОГК". Ч.2. - М., 1984. 143. Бруннерт И. С., Гагельстром В. В. Современная политическая организация Китая. - Пекин, 1910. 144. Буриев Л.К. К вопросу о торговых путях из Средней Азии в Китай. - в сб. "Новое в изучении Китая". - М., 1988. 145. Васильев В.П. Выписки из дневника, веденного в Пекине. - "Русский вестник". Т.9, 10, 12. 1857. 146. Васильев В.П. Две китайские записки о падении Кульджи и о занятии ея русскими. - "Русский вестник". 1972, т. 99. 147. Васильев В.П. История и древности Восточной части Средней Азии с X до ХШ века. - Сп-б., 1857. 148. Васильев В.П. Настоящий восточный вопрос. - "Голос"., 1879, ? 3. 149. Васильев В.П. Открытие Китая. - "Вестник всемирной истории". - Сп-б., 1900. 150. Васильев В. П. Примечания к первому выпуску китайской хрестоматии. Сп-б., 1897. 151. Васильев В.П. Современная политика Азии. Восточный прогресс. - Сп-б., 1883. 152. Васильев В.П. Столкновение Франции с Китаем. - "Восточное обозрение". 1884, ? 4. 153. Васильев К.В. "Хун Фань" - "Всеобщий образец" об идеальном правителе и его месте в мире. - VI НК "ОГК". Ч.1. - М., 1976. 154. Васильев Л.С. Бань Чао в западном Китае. - "ВДИ", 1955, ? 1. 155. Васильев Л.С. Некоторые особенности системы мышления, поведения и психологии в традиционном Китае. - в сб. "Китай - традиции и современность". М., 1976. 156. Васильев Л.С. Культурные и торговые связи Ханьского Китая с народами Центральной Азии. - "ВИМК". 1958, ?5-11. 157. Венюков М.И. Материалы для военного обозрения русских границ в Азии. - Военный сборник. Т. 86, 1872, ? 10. 158. Венюков М.И. Международные вопросы в Азии. - Русский вестник, 1877, ? 6. 159. Венюков М.И. О Памире и верховьях Аму-Дарьи. - "Записки ИРГО". Кн. 2. - Сп-б., 1861. 160. Венюков М.И. Путешествия по окраине Русской Азии и записки о них. Сп-б., 1868. 161. Веселовский Н.И. Монгольская летопись "Эрдэнийн Эрихэ". - Сп-б., 1833. - "Журнал министерства народного просвещения". 1884, ч. ССХХШ, отд. 2. 162. Владимирцов Н.И. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. - Л., 1934. 163. Внешняя политика государства Цин в XVII в. М., 1977. 164. Воробьева-Десятовская М.И. Индийцы в Восточном Туркестане в древности. - Восточный Туркестан и Средняя Азия. - М., 1984. 165. Воскресенский А.Д. Автореферат... канд. ист. наук. М., 1988. 166. Воскресенский А.Д. "Илийский кризис" в русско-китайских отношениях второй половины XIX в.: Новое время - новые оценки. - в сб. "Новое в изучении Китая". Ч.5, - М., 1990. 167. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Очерки истории. - М., 1991. 168. Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье этносы, языки, религии. - М., 1991. 169. Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур древнего и средневекового Востока. - М., 1986. 170. Восточный Туркестан и Средняя Азия. - М., 1984. 171. Гейнс А.К. Киргизские степи. - "Военный сборник", 1866, ? 6. 172. Гейнс А.К. О восстании мусульманского населения илийских дунганей в Западном Китае. - "Военный сборник", 1866, ? 8. 173.Гербийон. О Великой Татарии. - Собрание сочинений, выбранных из месяцеслова на разные годы в Санкт-Петербурге. Ч. 1, Сп-б, 1885. 174. Григорьев В.В. Восточный или Китайский Туркестан. - Сп-б., 1873. 175. Григорьев В.В. Землеведение Азии К. Риттера. Восточный или Китайский Туркестан. Вып. 2. Дополнение. - Сп-б., 1873. 176. Григорьев В.В. Об отношениях между кочевыми народами и оседлыми государствами. - "Журнал Министерства народного просвещения". - Сп-б., Ч.178, 1875. 177. Григорьев В.В. Русская политика в отношении Средней Азии. - Сп-б, 1874. 178. Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т.2. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии. - Л., 1926. 179. Гумилев Л.Н. Хунны в Китае. Три века войны Китая со степными народами. III-VI вв. - М., 1974. 180. Гуревич Б.П. Великоханьский шовинизм и некоторые вопросы истории Синьцзяна в Новое время. - "Маоизм и национальный вопрос". - М., 1980. 181. Гуревич Б.П., Моисеев В. А. Взаимоотношения цинского Китая и России с Джунгарским ханством в XVIII в. и политика России. - "Вопросы истории", 1979, ?3. 182. Гуревич Б.П. Вторжение Цинской империи в Центральную Азию во второй половине XVIII в. и политика России. - "История СССР". 1973, ?2. 183. Гуревич Б.П. История "Илийского вопроса" и ее китайские фальсификаторы. - в сб.: "Документы опровергают. (Против фальсификации истории русско-китайских отношений)". - М., 1982. 184. Гуревич Б.П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII первой половине XIX в. - М., 1983. 185. Гуревич Б.П. Там, за Тарбагатаем. (Из истории ранних советскокитайских отношений). 186. Демидова Н.Ф., Мясников В. С. Первые русские дипломаты в Китае. - М., 1966. 187. Дубровская Д.В. Взгляды Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана на дальнейшую судьбу Илийского края (1871-1881 гг.) - XIX НК "ОГК", - М., 1988. 188. Дубровская Д.В. Две тенденции в политике китайских династий Хань и Суй в Западном Китае. - Сб. "Взаимодействие и взаимовлияние цивилизаций и культур на Востоке". III конференция востоковедов. Ч. 1. - Душанбе. - М., 1988. 189. Дубровская Д.В. Две тенденции в политике китайских династий Хань и Суй в Западном Китае. - Сб. "Взаимодействие и взаимовлияние цивилизаций и культур на Востоке". Ш конференция востоковедов. Ч.1. - Душанбе. - М., 1988. 190. Дубровская Д.В. К вопросу о мотивах завоевательной политики Цинской империи в Джунгарии и Восточном Туркестане в сер. XVIII в. - в сб. "Идеология и политика". Ч.1. - М., 1986. 191. Дубровская Д.В. Откуда пришел Цилинь. - "Азия и Африка сегодня"., 1989, ?3. 192. Дубровская Д.В. Политика Китая в Центральной Азии (VI-нач.VII вв.). Рекомендации Пэй Цзюя. - в сб. XVIII НК "ОГК". Ч.2. - М., 1987. 193. Дубровская Д.В. Современная китайская историография об исторической оценке китайского политического деятеля Цзо Цзунтана. (1812-1885). - в сб. "Тезисы конференции аспирантов и молодых научных сотрудников". Т.1, Ч.1. М., 1985. 194. Дубровская Д.В. Характеристика внешнеполитических концепций Ли Хунчжана в начале 80-х гг. XIX в. - в сб. XIX НК "ОГК". Ч.1 - М., 1988. 195. Дубровская Д.В. Цинский историк Вэй Юань о целесообразности обладания районами к северо-западу от Китая. - в сб. "Тезисы конференции аспирантов и молодых научных сотрудников". Т.I. - М., 1987 . 196. Думан Л.И. Аграрная политика цинского (маньчжурского) правительства в Синьцзяне в конце XVIII в. - М.-Л., 1933. 197. Думан Л.И. Внешнеполитические связи древнего Китая и истоки даннической системы. - в сб.: "Китай и соседи в древности и средневековье". М., 1970. 198. Думан Л.И. Внешнеполитические связи Китая с сюнну в I-III вв. - в сб.: "Китай и соседи в древности и средневековье". - М., 1970. 199. Думан Л.И. Внешняя политика Цин в отношении России. Заключение Нерчинского договора. - в сб.: Внешняя политика государства Цин в XVII в. - М., 1977. 200. Думан Л.И. Завоевание Цинской империей Джунгарии и Восточного Туркестана. В сб.: Маньчжурское владычество в Китае. - М., 1966. 201. Думан Л.И. Некоторые китайские источники по изучению Синьцзяна конца XVIII и начала XIX в. - "Библиография Востока. Вып. 8-9. - Л., 1935. 202. Думан Л.И. Отношения Цинской империи с Хами и Турфаном. - в сб.: "Внешняя политика государства Цин в XVII в." - М., 1977. 203. Думан Л.И. Политика династии Цин в отношении джунгар (ойратов). - в сб.: "Внешняя политика государства Цин в ХVII в." - М., 1977. 204. Думан Л.И. Русская и иностранная литература о дунганском восстании 1861-1878 гг. 205. Думан Л.И. Традиции во внешней политике Китая. - в сб.: "Роль традиций в истории и культуре Китая". - М., 1972. 206. Дюранд А. Созидание границы. - Сп-б., 1905. 207. Ермаченко И.С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в. - М., 1974. 208. Ефимов Г.В. Историко-библиографический обзор источников и литературы по новой истории Китая. Ч.1. - Л., 1965. 209. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). - М., 1964. 210. Зотов О.В. Восточные Туркестан в древности. - в сб.: "История народов Восточной и Центральной Азии". - М., 1986. 211. Зотов О.В. Китай и Восточный Туркестан в XV-XVIII вв. Межгосударственные отношения. - М., 1978. 212. Зотов О.В. К оценке правителя Йэттишаара Якуб-бека. - в сб.: IX НК "ОГК. Т.2. - М., 1978. 213. Зотов О.В. Проблема традиций восточно-туркестанской государственности в современной японской историографии. - в сб.: НК "ОГК". Ч.2. - М., 1979. 214. Зотов О.В. Тюрки, уйгуры, Восточный Туркестан в средние века. - в сб.: "История народов Восточной и Центральной Азии". - М., 1988. 215. Зотов О.В. Чем объяснялось "Слабое управление варварами". - XIX НК "ОГК". Ч.2. - М., 1988. 216. Ибрагимова Г.М. Краткая характеристика источников о маньчжурских завоеваниях Синьцзяна. - Ученые записки ИВ АН СССР. Т.16. - М. - Л., 1958. 217. Ибрагимова Г.М. Маньчжурское господство в Синьцзяне и народное восстание в 1864-1878 гг. Автореферат... канд. диссертации. - Л., 1954. 218. Из истории международных отношений в Центральной Азии (Средние века и новое время). - А.-А., 1990. 219. Илюшечкин В.П. Крестьянская война тайпинов. - М., 1967. 220. Исиев Д.А. Китайские источники о создании турфанского идикутства. XI НК "ОГК". Ч. 2. - М., 1980. 221. Исиев Д.А. О внешней политике государства Йэттишаар в конце 60-х гг. XIX в. - VI НК "ОГК". Ч.2. - М., 1975. 222. Исиев Д.А. О начальном этапе антицинского восстания 1864 г. в Восточном Туркестане (по уйгурским источникам). - VIII НК "ОГК". Ч.2., М., 1977. 223. Исиев Д.А. Уйгурское государство Йэттишаар (1864-1877). - М., 1981. 224. Историческая наука в КНР. - М., 1981. 225. История Монгольской Народной Республики. - М., 1967. 226. Исхаков Г.М. Этнографическое изучение уйгуров Восточного Туркестана русскими путешественниками вт. половины XIX в. - А.-А., 1975. 227. Кабиров М.Н. переселение илийских уйгур в Семиречье. - А.-А., 1987. 228. Кадырбаев А.Ш. Уйгуры в Иране и на ближнем Востоке в эпоху монгольского господства. - в сб.: "Вопросы истории и культуры уйгуров". - А.-А., 1987. 229. Караев О. Народы Центральной Азии и господство Караханидов. - Фрунзе, 1983. 230. Каульбарс А.В. Заметки о Кульджинском крае. - В кн.: Материалы для статистики Туркестанского края". - Выр.3. - Сп-б., 1874. 231. Кинкулькина М.Н. Экономические и политические отношения России и Кашгарии. (Автореферат... канд. дисс.) - Л., 1954. 232. Китай и соседи в древности и средневековье. - М., 1979. 233. Китай и соседи в новое и новейшее время. - М., 1970. 234. Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. - М., 1964. 235. Кляшторный С.Г., Колесников А.Г., Басханов М.К. Восточный Туркестан глазами европейских путешественников. - А.-А., 1991. 235 А. Колганов А.П. Чэнь Чэн и его "Ши Си-юй цзи" ("Записки о посольстве в Западный край"). - В сб.: "Новое в изучении Китая". С.V. - М., 1990. 236. Корнилов. Кашгария и Восточный Туркестан. - Ташкент, 1903. 237. Костенко Л. Джунгария и Восточный Туркестан. - Ташкент, 1903. 238. Кроль Ю.Л. Китай и варвары в системе конфуцианских представлений о вселенной (П в. до н.э. - П в. н.э.) - "НАА". ? 6, 1978. 239. Кроль Ю.Л. Ханьская концепция "слабого руководства варварами" (цзими). - XVIII НК "ОГК". Ч.1. - М., 1987. 240. Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов С.В. Китайский этнос в средние века (VII-XII). - М., 1987. 241. Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов С.В. Этническая история китайцев на пороге средневековья. - М., 1987. 242. Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов С.В. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. - М., 1987. 243. Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. - М., 1983. 244. Крюков М.В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы. Проблемы этногенеза. - М., 1978. 245. Кузнецов В.С. Агрессия Цинской империи в Центральной Азии. (Вт. пол. XVIII - пер. пол. XIX в.) - Новая и новейшая история, 1979, ? 1. 246. Кузнецов В.С. Амурсана. - Новосибирск, 1980. 247. Кузнецов В.С. Из истории завоевания Джунгарии Цинским Китаем. "НАА", 1970, ? 3. 248. Кузнецов В.С. Из истории торговли Англии и России с Синьцзяном в 1 половине XIX в. - "Известия АН Каз. ССР". Сер. "Общественные науки", 1963. Вып. 6. 249. Кузнецов В.С. Казахско-китайские торговые отношения в к. XVIII в. Труды Института истории, археологии и этнографии им Ч. Ч. Валиханова. АН Каз. СССР. Т. 15. - А.-А., 1962. 250. Кузнецов В.С. К вопросу о владычестве Джунгарского ханства над Восточным Туркестаном. - Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 5. - Улан-Удэ; 1970. 251. Кузнецов В.С. К вопросу о политике Цинского правительства в Восточном Туркестане во второй пол. XIX в. - Известия АН Каз. ССР. Вып. 2. - А.-А., 1961. 252. Кузнецов В.С. К истории завоевания империей Цин Восточного Туркестана (50-е гг. XVIII в.). - в сб. Х НК "ОГК"., ч.2. - М., 1979. 253. Кузнецов В.С. О дипломатической практике цинского двора в сношениях с западными соседями. (2-я половина XVIII в.) - в кн.: IV НК "ОГК". М., 1982. 254. Кузнецов В.С. От стен Новой столицы до Великой стены. - Новосибирск, 1987. 255. Кузнецов В.С. Политика империи Цин в отношении уйгурских и киргизских владений. (вт. Пол. XVIII - перв. пол. XIX в.) - в сб.: XIII НК "ОГК". Ч.3. - М., 1988. 256. Кузнецов В.С. Политика империи Цин в отношении уйгурских княжеств Турфан и Хами (вт. Пол. XVII - перв. четверть XVIII вв.) - в сб.: VIII НК "ОГК". Ч.3. - М., 1977. 257. Кузнецов В.С. Синьхайская революция и китайская мусульманская община. В сб. XIX НК "ОГК". Ч.3. - М., 1988. 258. Кузнецов В.С. "Синьцзян тучжи" как источник по экономике и истории Синьцзяна XIX в. - Страны и народы Востока. Вып. 23. - М., 1982. 259. Кузнецов В.С. Цинская империя на рубежах Центральной Азии (Вт. пол. XVIII - перв. пол. XIX в.). - Новосибирск, 1983. 260. Кузнецов В.С. Экономическая политика цинского правительства в Синьцзяне в перв. половине XIX в. - М., 1973. 261. Куропаткин А.Н. Кашгария. Историко-географический очерк страны, ея военные силы, промышленность и торговля. - Сп-б., 1879. 262. Куропаткин А.Н. Русско-китайский вопрос. - Сп-б., 1913. 263. Курц Б.Г. Колониальная политика России и Китая в XVII-XVIII вв. "Новый Восток". 1927. ? 19. 264. Курц Б.Г. Русско-китайские отношения в XVI, XVII и XVIII столетиях. Харьков, 1929. 265. Кутлуков М. Взаимоотношения Цинского Китая с Кокандским ханством в сб. "Китай и соседи в новое и новейшее время". - М., 1982. 266. Кутлуков М.К истории взаимоотношений Яркендского ханства и Китая в XV-XVII вв. - в сб. "Новое в изучении Китая". - М., 1988. 267. Кутлуков М. Монгольское господство в Восточном Туркестане. - В сб.: "Татаро-монголы в Азии и Европе". - М., 1970. 268. Кучера С. Некоторые проблемы истории Турфана в ханьскую эпоху. - в сб. "Н.Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение. Материалы конференции". Ч.2. - М., 1977. 269. Кучера С. некоторые проблемы, связанные с археологическими находками в Турфане и уезде Жаохэсянь. - VI НК "ОГК". Ч. 3.. - М., 1975. 270. Кычанов Е.И. Повествование об ойратском Галдане Бошокту-хане. Новосибирск, 1980. 271. Кычанов Е.И. Монголо-тангутские войны и гибель государства Си Ся - в сб. "Татаро-монголы в Азии и Европе". - М., 1970. 272. Лапина З.Г. Учение об управлении государством в средневековом Китае. - М., 1985. 273. Ленин В.И. Кульджа взята. ПСС., изд.4, т.28. 274. Лепешинский К.В. О некоторых социально-экономических последствиях маньчжурского завоевания Китая. - в сб. "Маньчжурское владычество в Китае". М., 1966. 275. Литвинский Б.А. Древняя этнокультурная общность Восточного Туркестана и Средней Азии. 276. Литвинский Б.А. Исторические судьбы Восточного Туркестана и Средней Азии. - в сб. "Восточный Туркестан и Средняя Азия". - М., 1984. 277. Лубо-Лесническо Е.И. Великий Шелковый путь. - "Вопросы истории". 1985, ? 9. 278. Лю Данянь. О Канси. - в сб. "Историческая наука в КНР". - М., 1971. 279. Лян Цичао. Ли Хунчжан. - Сп-б, 1905. 280. Мадеюев Н. Из истории антицинской борьбы народов Центральной Азии в 20-х гг. XIX в. - V НК "ОГК". Вып 2. - М., 1974. 281. Машеев А.Н. Исторический обзор Туркестана и наступательное движение в него русских. - Сп-б., 1890. 282. Малявкин А.Г. Историческая география Центральной Азии. - Новосибирск, 1981. 283. Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв. Т.2. Новосибирск, 1974. 284. Малявкин А.Г. Тактика Танского государства в борьбе за гегемонию в восточной части Центральной Азии. - Дальний Восток и соседние территории в средние века. - Новосибирск, 1980. 285. Малявкин А.Г. Уйгурские государства в IX - XII вв. Т.2 - Новосибирск, 1974. 286. Мамедова Э.М. Из истории взаимоотношений Туркестанского края и Синьцзяна в нач. ХХ в. Взаимоотношения народов Средней Азии и сопредельных стран Востока в XVIII - нач. ХХ в. - Ташкент, 1963. 287. Мамедова Э.М. Из истории отношений Турции и Синьцзяна (1850-1917). Научные работы и сообщения (АН УзССР, Отделение общественных наук). Кн. 4. - Ташкент, 1961. 288. Мамедова Э.М. Из истории развития консульских отношений между Туркестанским генерал-губернатором и Синьцзяном. Научные работы и сообщения. АН Уз. ССР. Кн.7. - Ташкент, 1968. 289. Маньчжурское владычество в Китае. (Сб. статей под ред. - С. Л. Тихвинский). - М., 1966. 290. Маркс К. Будущие результаты Британского владычества в Индии. - Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, 2 изд., т.9. 291. Мартынов А.С. К характеристике внешнеполитической доктрины Китая в XXII вв. - в сб. "П. И. Кафаров и его вклад в отечественное востоковедение. Материалы конференции". Ч.1 - М., 1979. 292. Мартынов А.С. О двух рядах терминов в китайских политических текстах. - в сб. "Памятники письменности Востока". - М. 293. Мартынов А.С. О двух типах взаимодействия в традиционных китайских представлениях о государстве и государственной деятельности. - в сб. "Памятники и проблемы истории культур народов Востока". Вып. 6. - М., 1970. 294. Мартынов А.С. О различных подходах к проблеме взаимоотношений императорского Китая с внешним миром. - XII НК "ОГК", ч.2. - М., 1981. 295. Мартынов А.С. О традиционной интерпретации внешних войн в официальных документах Китая VII-XVIII вв. - Х НК "ОГК". Ч.2. - М., 1979. 296. Мартынов А.С. Представление о природе и мироустроительных функциях власти китайских императоров в официальной традиции. - "НАА", 1979, ?1. 297. Мартынов А.С. Статус Тибета в XVII-XVIII вв., М., 1978. 298. Мартынов А.С. Традиционный китайский подход к внешнему миру. "Страны и народы Востока". Вып. 20, М., 1979. 299. Мартынов А.С. Формирование доктрины межгосударственных отношений в начальный период династии Тан. 40-е гг. VII в. - в сб. "Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока". XV годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР. Ч.1(1). - М., 1981. 300. Мартынов А.С. Формулы "соответствия" и "действия" в императорских титулах династии Мин и Цин. - Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. Вып. 5. - М., 1969. 301. Машкина И.Н. Китай и Вьетнам. (III-XIII вв.). - М., 1978. 302. Международные отношения на Дальнем Востоке. - М., 1973. 303. Мелихов Г.В. "Да Цин личао шилу" как исторический источник. - Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. "Проблемы истории и экономики". М., 1969. 304. Мелихов Г.В. Маньчжуры на северо-востоке (XVII в.). - М., 1974. 305. Мелихов Г.В. Экспансия цинского Китая в Приамурье и Центральной Азии в XVII-XVIII вв. - "ВИ", 1974, ?7. 306. Моисеев В.А. В джунгарском плену. - "ВИ", 1977, ? 6. 307. Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи. XVII-XVIII вв. - А.-А., 1991. 308. Моисеев В.А. К вопросу об историческом статусе Джунгарского ханства. - в сб.VI НК "ОГК". Ч.1. - М., 1975. 309. Моисеев В. А. В джунгарском плену. - "ВИ", 1977, ? 6. 310. Моисеев В.А. О движущих мотивах экспансии Цинской империи в Центральной Азии. (Кон.XVII - сер. XVIII в.). (К постановке проблемы). - в сб. IX НК "ОГК", Ч.1. - М., 1978. 311. Моисеев В.А. О джунгаро-цинских переговорах в 1734-1740 гг. - VIII НК "ОГК". Т. 2. - М., 1977. 312. Моисеев В.А. Социально-экономические и политическое положение алтайских казахов Синьцзяна в 1911-1917 гг. - В сб. "Новое в изучении Китая". М., 1977. 313. Моисеев В.А. Цинская империя и народы Саяно-Алтая в XVIII в. - М., 1983. 314. Мясников В.С. Империя Цин и Русское государство в XVII в. - М., 1980. 315. Мясников В.С. Становление связей Русского государства с Китаем. Русско-китайские отношения в XVII в. Т.1. 1608-1683. - М., 1982. 316. ? 317. Мясников В.С., Шепелева Н.В. Империя Цин и Россия в XVII - начале ХХ в. - в кн. "Китай и соседи в новое и новейшее время". - М., 1982. 318. Назирова Н.Н. Экспедиция С.Ф. Ольденбурга в Восточный Туркестан и Западный Китай (обзор архивных материалов). - в кн.: "Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур древнего и средневекового Востока". - М., 1986. 319. Нарочницкий А.Л. Западные державы и государства Восточной Азии в XVIXVIII вв. - Международные отношения на Дальнем Востоке. - М., 1976. 320. Нарочницкий А.Л. Международные отношения на Дальнем Востоке. - М., 1976. 321. Нарочницкий А.Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860-1896. - М., 1956. 322. Найлин Чжоу. Синьцзян в китайском сознании. Проект исследования. (В рукописи). /б.г./, /б.м./. 323. Непомнин О.Е. Китайские революции первой половины ХХ в.: синтез традиционного и современного. XIX НК "ОГК". Ч. 3. - М., 1988. 324. Непомнин О.Е. Социально-экономическая история Китая. 1894-1914 гг. М., 1980. 325. Непомнин О.Е. Генезис капитализма в сельском хозяйстве Китая. - М., 1966. 326. Непомнин О.Е. Экономическая история Китая. 1864-1894 гг. - М., 1979. 327. Новая история Китая. (Отв. редактор С.Л. Тихвинский). - М., 1979. 328. Очерки истории советских дунган. (Под ред. М. Сушанло и С.Г. Стратановича). - Фрунзе, 1967. 329. Паллас П.С. Собрание исторических известий о монгольских народах. Сп-б, 1776. 330. Пантусов Н.Н. Война мусульман против китайцев. - Казань, 1881. 331. Пантусов Н.Н. История Семиреченского казачьего войска. - Казань, 1906. 332. Переломов Л.С. Китай и Вьетнам в III в. до н. э. - в сб. "Китай и соседи в древности и средневековье". - М., 1970. 333. Плоских В.М. Киргизы и Кокандское ханство. - Фрунзе, 1977. 334. Позднеев А.М. К истории Зюнгарских калмыков. - Записки Императорского ГО по отделению этнографии. Т.10. Ч.2. - Сп-б., 1887. 335. Позднеев А.М. Монгольская летопись "Эрденийн эрихэ". Подлинный текст с переводом и пояснениями, заключающими в себе материалы для истории Халхи с 1636 по 1736 г. - Сп-б., 1883. 336.Полторацкий В.А. Сведения о торговых сношениях с Западным Китаем. Известия РГО. Т.9. - Сп-б., 1873. 337. Попов А.Л. Из истории завоеваний Средней Азии. - "Исторические записки", 1940, ? 9. 338. Потанин Г.Н. Материалы для истории Сибири. - В кн. "Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском Университете". Кн. 4. - М., 1866. 339. /Потанин/ Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Т.3. - Сп-б., 1883. 340. Потоцкий С.П. Из истории торговых и экономических отношений России с Синьцзяном в XVII-XX столетиях. (Автореферат... канд. дисс.) М., 1948. 341. Пьянков И.В. Средняя Азия в античной географической традиции. (Автореферат... канд. ист. наук). - Л., 1984. 342. Риттер К. Землеведение Азии. Т.1. - Сп-б., 1856. 343. Риттер К. Землеведение Азии. Т.3. - Сп-б., 1860. 344. Риттер К. Землеведение Азии. Т.4. - Сп-б., 1877. 345. Розыбакиев С.И. Кумульское восстание 1912 - 1913 гг. - IX НК "ОГК" Ч.3. -М., 1988. 346. Ростовский С.Н. Царская Россия и Синь-Цзян в XIX-XX вв. - "Историкмарксист". Кн. 3, 1936. 347. Савицкий А.П. Синьцзян как плацдарм иностранной интервенции в Средней Азии. (Автореферат... канд. ист. наук). - Ташкент, 1950. 348. Сапронов В.А. Остров, куда не вернулся мир. М., 1981. 349. Селиванов Е.И. По западным районам КНР. Путевые записки. - М., 1976. 350. Семенов П.П. Предисловие. - К. Риттер. Землеведение Азии. Т.2., Сп-б., 1859. 351. Синицын В.М. Центральная Азия. - М., 1959. 352. Скальковский К. Внешняя политика России и положение иностранных держав. - Сп-б., 1897. 353. Сладковский М.И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917) г. - М., 1974. 354. Словарь географических названий Китая. С.1-3. - М., 1983. 355. Стариков В.С. Синьцзян. Экономико-географическая справка. - Пекин, 1952. 356. Сутеева К.А. Политика России в Илийском крае в 1871-1881 гг. (Автореферат... канд. ист. наук). - А.-А., 1987. 357. Сушанло М.К. Дунганское восстание второй половины XIX в. и роль в нем Бай Янь-ху. - Фрунзе, 1959. 358. Сушанло М.К. К вопросу о переселении части дунганского населения из северо-западного Китая в Семиречье (1877-1882). - Труды Института языка и литературы АН Кирг. ССР. Вып. 8. - Фрунзе, 1957. 359. Таскин В.С. Материалы по истории Сюнну. - М., 1968. 360. Таскин В.С. Отношения Китая с северными соседями в древности "Проблемы Дальнего Востока". 361. Таскин В.С. Характер отношений между ваном и правителями владений при династии Чжоу. - Социальная и социально-экономическая история Китая. - М., 1979. 362. Татаро-монголы в Азии и Европе. Изд. 2., отв. ред. С.Л. Тихвинский, М., 1970. 363. Тенишев Э.Р. Еще раз о происхождении лобнорцев. - VII международный конгресс этнографических и антропологических наук. - М., 1964. 364. Тимковский Е.Ф. Путешествие в Китай через Монголию в 1620 и 1821 гг. Ч.1. - Сп-б., 1824. 365. Тимченко С.В. Антицинская борьба народов Восточного Туркестана в первой трети XIX в. и Кокандское ханство. - В сб.: "Из истории Международных отношений в Центральной Азии (Средние века и новое время). - А.-А., 1990. 366. Тихвинский С.Л. Взаимоотношения Китая с соседними странами в новое и новейшее время и современная китайская историография. - В сб. "Китай и соседи в новое и новейшее время". - М.. 1982. 367. Тихвинский С.Л. Маньчжурское владычество в Китае. - в кн.: "Маньчжурское владычество в Китае". - М., 1966. 368. Тихвинский С.Л. Татаро-монгольские завоевания в Азии и Европе. - в сб.: "Татаро-монголы в Азии и Европе". - М., 1970. 369. Тихонов Д.И. Восстание 1864 г. в Восточном Туркестане. - Советское востоковедение. Т.5. - М.-Л., 1948. 370. Тихонов Д.И. Уйгурские источники конца XIX - начала ХХ в. -"Ученые записки ИВ АН СССР", т.16. - М., 1958. 371. Тихонов Д.И. Характер народно-освободительных движений в Синьцзяне в XIX в. и первой трети ХХ вв. - М.-Л., 1968. 372. Тихонов Д.И. Хозяйство и общественный строй уйгурского государства XXIV вв. - М.-Л., 1968. 373. Тодор Ф.А. Тайвань и его история (XIX в.). - М., 1978. 374. Усманов К.А. Восстание в Кашгаре (1864). - "Труды Московского Института Востоковедения". - ? 5. - М., 1947. 375. Усманов К.А. Уйгурские источники о восстании в Цэньцзяне. (Синьцзяне) 1864 г. - "Вопросы истории"., 1947, ? 2. 376. Фань Вэньлань. Новая история Китая. Т.1. 1840-1901. М., 1955. 377. Феоктистов В.Ф. Философские общественно-политические взгляды Сюньцзы. - М., 1976. 378. Фесенко П.И. История Синь-Цзяна. - М., 1935. 379. Фомина Н.И. Борьба против Цинов на юго-востоке Китая. Середина XVII в. - М., 1974. 380. Формирование границы между Россией и Цинским Китаем. - М., АН СССР. Научный совет по истории, географии и картографии. Институт истории СССР АН СССР. Кн. 5. - М., 1976. 381.Фукидид. История. Т. 1. - М., 1915. 382. Хафизова К.Ш. К вопросу о казахско-китайской торговле во второй половине XVIII в. - IV НК "ОГК". Ч. 2. - М., 1974. 383. Хафизова К.Ш. К характеристике политики цинского Китая в отношении казахов (вторая половина XVIII в.) - V НК "ОГК". Т.2. - М., 1974. 384. Хафизова К.Ш. Международные съезды как новая форма регулирования отношений между Россией и Китаем во второй половине XIX в. - в сб.: "Из истории международных отношений в Центральной Азии (средние века и новое время). - А.А., 1990. 385. Хафизова К.Ш. О некоторых методах цинской дипломатии в XVIII в. (На примере политики Китая в Центральной Азии). - VI НК "ОГК", ч. 2. - М., 1975. 386. Хафизова К.Ш. Россия, Китай и народы Туркестана в публицистике В. П. Васильева. - История и культура Китая. - М., 1974. 387. Ходжаев А. Как империя Цин готовилась к захвату Джунгарского ханства. - XIII НК "ОГК". Ч 2. - М., 1982. 388. Ходжаев А. Джунгаро-цинский договор 1740 г. - в сб.: "Новое в изучении Китая". - М., 1988. 389. Ходжаев А. Карательные походы цинского правительства против народов Джунгарии и Восточного Туркестана в 1878-1881 гг. - М., 1987. 390. Ходжаев А. О расселении ойратов после захвата Джунгарии Цинской империей. - XV НК "ОГК". Ч.2. - М., 1981. 391. Ходжаев А. Политика цинского правительства в Синьцзяне в 1875-1878 гг. в оценке современных китайских авторов. - VII НК "ОГК". Ч.2. - М., 1976. 392. Ходжаев А. Поход цинских войск в Джунгарию в 1717 г. - XIX НК "ОГК". Ч.2. - М., 1988. 393. Ходжаев А. Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан. - М., 1979. 394. Ходжаев А. Цинская империя и Восточный Туркестан в XVIII в. (Из истории международных отношений в Центральной Азии). - Ташкент, 1991. 395. Центральная Азия и соседние территории в средние века. Сборник научных трудов. - Новосибирск, 1990. 396. Чеканов Н.К. Восстание Няньцзюней в Китае: 1853-1868 гг. - М., 1963. 397. Чернышев А.И. Западные монголы: междоусобицы и контакты с Китаем. XVIII НК "ОГК", ч 2. - М., 1987. 398. Чернышев А.И. Материалы "Циньдин хуанъюй Сиюй Тучжи" о связях Китая с Западным краем в средние века. - ХП НК "ОГК". Ч.3. - М., 1981. 399. Чернышев А.И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVII в. - М., 1990. 400. Чернышев А.И. О колонизации Джунгарии империей Цин. - в сб. "Всесоюзная школа молодых востоковедов". Т.1. - М., 1986. 401. Чернышев А.И. "Циньдин хуанъюй Сиюй тучжи" (Высочайше утвержденное географическое описание Западного края с картами) об отоках и аилах Джунгарского ханства. - XIII НК "ОГК". Ч.2. - М., 1982. 402. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII-XVIII вв. - М., 1978. 403. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII-XVIII вв. - М., 1978. 404. Чулууны Далай. Монголия в XIII - XIV вв. - М., 1983. 405. Ша Р. Очерки Верхней Татарии, Яркенда и Кашгара. - Сп-б., 1872. 406. Шан Юэ. Очерки истории Китая (с древности до "опиумных" войн). - М., 1959. 407. Шан Юэ. Очерки истории уйгуро-дунганского национальноосвободительного движения в XIX в. - Труды Казахского института национальной культуры. Т.1. - А.-А., 1935. ??408. Шахматов В.Ф. Очерки по истории уйгуро-дунганского национальноосвободительного движения в XIX в. - Труды Казахского института национальной культуры. Т.1. - А.-А., 1935. 409. Шефер Э. Золотые персики Самарканда. - М., 1981. 410. Шилов С.И. Кульджинское восстание (1864-1871). (Автореферат... канд. ист. наук). - М., 1954. 411. Эрдинев У.Э. Калмыки. - Элиста, 1982. 412. Юдин В.П. Некоторые источники по истории восстания в Синьцзяне в 1864 г. - Труды Института истории, археологии и этнографии им. Ч. Ч. Валиханова АН Каз. СССР. Т. 15. Вопросы истории Казахстана и Восточного Туркестана. А.-А., 1962. 413. Юсуфов Х.Ю. Восстание дунган в Северо-Западном Китае и переселение их в Семиречье (1860-1890). (Автореферат... канд. ист. наук). - Фрунзе, 1947. V. Литература на китайском языке. 414. Бай Шоу'и. Гуаньюй Чжунго миньцзу гуаньси ши шан ды цзигэ вэньти. Цзай Чжунго миньцзу гуаньси ши цзотаньхуэй шан ды цзянхуа. (О некоторых вопросах истории национальных связей в Китае. Выступление на конференции по истории национальных связей в Китае). - "Бэйцзин шифань дасюэ сюэбао ", 1981, ? 6. 415. Бай Шоу'и. Хуэйхуэй жэньминь ды синьшэн. (Возрождение мусульманских народов). - Шанхай, 1952. 416. Бай Шоу'и. Чжунго лиши шан ды цяньюй вэньти. (Об исторической территории Китая). - Лиши Чжиши. 1981, ?4. 417. Вобаси юй туэрхутэ було хуэй гуйлай. (Убаши и возвращение племен торгоутов). Синьцзян жибао. 24. 10. 1980. 417 А. Ван Си. Чжуньхээр шицзи Синьцзян Тянь-Шань бэйлу ды нунъе шэнчань. (Сельскохозяйственное производство Северной Тянь-шаньской дороги Джунгарского периода). - "Сиюй яньцзю", 1992, ? 4. 418. Вэнь Цин. Яньцзю во цзуго ды Сибэй дицюй ды цзинцзи фада синь цжузо. (Новые труды, исследующие историю экономического освоения Северо-Западного района нашей Родины). - "Синьцзян шэхуэй кэсюэ". ? 6, 1991. 419. Гао Чанчжу. Бяньцзян юй гофан. (Пограничные рубежи и оборона государства). - Тайбэй, 1961. 420. Го Шэнъу, Хэ Чэньхуа. Ша Э циньлюэ Чжунго Сибэй бяньцзян цзяньши. (Краткая история агрессии царской России на северо-западных границах Китая). Пекин, т.2, 1978. 421. Го Индэ. Вэйуэр шилюэ. (Краткая история уйгуров). - Шанхай, 1952. 422. Го Пинлян. Синьцзян цзы гу илай цзюши Чжунго букэ фэньгэ ды буфэнь. (Синьцзян с древности является неотъемлемой частью Китая). - "Синьцзян жибао". 18. 06. 1982. 423. Го Юньхуа. Шиба шицзи чжуньэ Синьцзян гэцзу жэньминь вэйху цзуго тунъи ды доучжэн. (Борьба различных национальностей Синьцзяна за единство Родины в середине XVIII в.) - "Сибэй шиди"., 1984, ? 1. 424. Го Юньхуа. Амуэрсаньна паньлуань цзи цин чжэнфу ды пинфань доучжэн. (Мятеж Амурсаны и его усмирение цинским правительством). - "Синьцзян дасюэ сюэбао". 1979, ? 1. 425. Гуаньюй Мэнгуцзу ды цзигэ лиши жэнь'у. (О некоторых исторических личностях монгольского народа). Пекин, 1982. 426. Гу Цзэган, Ши Няньхай. Чжунго цзянюй яньго тяоюэ. (Неравноправные договоры в новой истории Китая). - Пекин, 1973. 427. Гу Юнь. Чжунго цзиньдайши шан ды бупиндэн тяоюэ. (Неравноправные договоры в новой истории Китая). - Пекин, 1973. 428. Дун Цзинго. Лунь Цзо Цзунтан айгочжуи. (О патриотизме Цзо Цзунтана). - "Гуанмин жибао", 19. 12. 1978. 429. Дун Чайши. Цзо Цзунтан пинчжуань. (Биография Цзо Цзунтана с комментариями). - Пекин, 1984. 430. /Жэнь Ифэй, Аньчаэр. - ред./ Синьцзян дицюй юй цзуго нэйди. (Синьцзян и внутренние территории Родины). - Пекин, 1980. 431. Ин Ижань. Цун "Или тяоюэ" дао "Янь Хоэргосы хэ хуацзе идиншу". (От "Илийского договора" до "Протокола о разграничении по реке Хоргос".) - "Циньдай ши яньцзю, 1990, ? 5. 432. Ли Футун. Бяньцзян лиши. (История границ). - Тайбэй, 1962. 433. Ло Чжэнцзюнь. Цзо Вэньсян гун няньпу. (Хронологически /изложенная/ биография Цзо Вэньсяна (Цзо Цзунтана). /б.м./, 1897. 433 А. Лу Ди. 20 шицзи Сиюй каоча юй яньцзю сюэшу таолуньхуэй цзяньшу. (Краткий обзор /докладов/ на международном симпозиуме "Изучение и исследование Синьцзяна в ХХ в.". - "Сиюй яньцзю", 1992, ?4. 434. Лу Фэнгэ. Цзо Вэньсян гун чжэнси лилюэ. (Краткая история Западного похода Цзо Вэньсян гуна (Цзо Цзунтана). - "Цзиньдай Чжунго шиляо цункань". (Собрание материалов по Новой истории Китая). Т. 856. - Тайбэй, 1972. 434 А. Лу Фан, Сун Дэлин. Цзя'у чжань цянь Жибэнь цинь Хуа ходун юй Ли Хунчжан (Ли Хунчжан и агрессивные действия Японии перед японо-китайской войной 1894-95 гг.) - "Дунбэй шида сюэбао", 1989, ? 3. 435. Лю Данянь. Чжунго цзиньдай ши чжу вэньти. (Вопросы Новой истории Китая). - Пекин, 1965. 436. Лю Итан. Чжунго бяньцзян миньцзу ши. (История национальностей приграничных районов Китая). - Тайбэй, 1960. 437. Лю Пэйхуа. Цзиньдай чжунвай ганьси ши. (История международных отношений Китая в Новое время). Т.1. - Пекин, 1986. 438. Лю Пэйхуа. Чжунго цзиньдай цзяньши. (Краткая история современного Китая). - Пекин, 1953. 439. Лю Пэйхуа, Чэнь Даодэ и др. Дигочжуи цинь Хуа цзяньши. (Краткая история агрессии империализма в Китае). - Хэфэй, 1985. 440. Лю Сюэчжао. Люэлунь Ли Хунчжан ды дуй Жи гуань. (Краткий обзор взглядов Ли Хунчжана на Японию). - "Лиши яньцзю", 1990, ? 3. 441. Лю Янь. Чжунго вайцзяо ши. (История внешних сношений Китая). Тайбэй, 1962. 442. Люй Чжэньюй. Синьцзян хэ цзуго ды лиши гуаньси. (Исторические связи Синьцзяна с нашей Родиной). - "Миньцзу туаньцзе", 1962, ? 2. 443. Люй Чжэньюй. Синьцзян юй цзуго ды лиши ляньси. (Исторические связи Синьцзяна с Китаем). - "Миньцзу цзяньши". (Краткая история народов Китая). Пекин, 1951. 444. Люй Чжэньюй. Чжунго миньцзу цзяньши. (Краткая история народов Китая). - Пекин, 1951. 445. Ма Дачжэн. Сулянь шисюэ лиюн Эго даньань яньцзю чжуньгээр лиши гайшу. (Изучение современными исследователями истории Джунгарского ханства на основе русских архивов). - "Чжунго ши янь цзю дунтай", 1983, ? 12. 446. Ма Жухэн. И цзю ба лин илай вого чжуньгээр ши яньцзю гаукуан. (Положение в деле изучения истории джунгар в нашей стране с 1980 г.) - "Синьцзян шэхуэй кэсюэ", 1985, ? 3. 447. Ма Жухэн. Лунь Амуэрсаньна ды фаньдун и нэн. (О жизни реакционера Амурсаны). - Синьцзян дасюэ сюэбао. 1979. 448. Ма Жухэн. Люэлунь чжуньхээр миньцзу чжэнцюань дяньцзижэн - Батур Хунтайцзи. (Об основателе национального политического режима джунгар - Батурхунтайджи). - "Сибэй шиди", 1983, ?4. 449. Ма Жухэн, Ма Дачжэн. Улутэ Мэнгу ши луньцзи. (Сборник статей по истории элюто-монголов). - Синин, 1984. 450. Ма Сиши. Цин Дай цзунтун Или дэнчу цзянцзюнь ды шэчжи цзи ци и'и. (Учреждение в эпоху Цин должности илийского цзянцзюня и значение этого /факта/), -- "Синьцзян дасюэ сюэбао". 1977, ? 2. 451. Ма Юн, Ван Бинхуа. Синьцзян лиши вэньу. (Исторические памятники Синьцзяна). - Пекин, 1978. 452. Ма Юн. Цзицзи кайчжэнь чжуньясюэ яньцзю ды чжунъяо и'и. (О важности активного развития исследований по Центральной Азии). - "Байкэ чжиши", 1984, ? 1. 453. Минь Дин. Вэйлатэ ши сюэшу таолуньхуэй цзуншу. (Общее содержание научной дискуссии по истории ойратов). - "Миньцзу яньцзю". 1986, ? 5. 454. Моу Аньши. Лунь Чжунго цзиньдай ши шан ды "сайфан" юй "хайфан" чжи чжэн. (О борьбе /направлений/ "защиты границы" и "защиты побережья" в новой истории Китая). - "Хэбэй сюэкань", 1985, ? 5. 455. Му Юань. Синьцзян линту хуань гэй Хуа гочэнчжун ды Цзо Цзунтан со бяосянь ды айгочжуи. (Патриотизм, проявленный Цзо Цзунтаном в процессе возвращения территории Синьцзяна Китаю). 456. Мэнгу цзу цзяньши. (Краткая история монгольской нации). - Хух-Хото, 1985. 457. Синьцзян дицюй юй цзуго нэйди. (Синьцзян и внутренние районы родины). - Пекин, 1980. 458. Синьцзян лиши лувэнь сюй цзи. (Дополнительный сборник статей по истории Синьцзяна). - Урумчи, 1982. 459. Синьцзян Яньцзю. (Исследование Синьцзяна). - Тайбэй, 1964. 460. Су Бэйхай. Синьцзян Аэртай шань цюй Тува цзу ды лайюань хэ сяньчжуан. (Происхождение и современное состояние тувинской национальности алтайского горного района в Синьцзяне). - "Синьцзян дасюэ сюэбао", 1985, ?1. 461. Су Яньцунь. Чжунго цзинцзэ бяньцзянь да шикао. (Обзор пограничных районов Китая). - Шанхай, 1916. 462. Сюй Хайшэн. Цзиньдай Синьцзян фэньлэ фань фэньлэ доучжэн ды лиши хуэйгэ. (Историческая ретроспектива борьбы за и против отделения Синьцзяна в Новое время). - "Синьцзян шэхуэй кэсюэ". - Урумчи, ? 4, 1990. 463. Сюй Юнхань. "Лунь Цзо Цзунтан цзинчжи ды шиюньши ли ба Синьцзян хуаньгэй Хуа ды гочэн чжун. (О мастерском использовании Цзо Цзунтаном военной силы при возвращении Синьцзяна). - "Лиши цзяосюэ", 1989, ? 5. 464. /Сюэ Хун - ред./ Жибэнь дуй Мин Цин ши ды яньцзю. (Изучение истории /династий/ Мин и Цин в Японии). Перевод на китайский. - Пекин, 1985. 465. Сяо Ишань. Циндай тунши. (Сводная история эпохи Цин). Шанхай, 1928. 466. У Сянсян. Эди циньлюэ Чжунго. (История агрессии Русского империализма в Китае). - Тайбэй, 1954. 467. Фан Чжигуан. "Цзо Цзунтан пинчжуань" пинцзя. (Оценка /книги/ "Биография Цзо Цзунтана с комментариями). "Жэньминь жибао", 14. 01. 1985. 468. Фань Вэньлань. Чжунго Цзиньдай ши. (Новая история Китая). Т.1. Пекин, 1962. 469. Фань Сяо. Дуюй Агубо чжэн жэньу пинцзя ди шанцюэ. (Обсуждение оценки личности Якуб-бека). - "Синьхуа юэбао". 1955, ?3; "Гуанмин жибао", 20.01.1955. 470. Фань Шивэй. Канси ди эр цы циньчжэн Чжуньхээр ды шицзянь. (О втором походе Канси на джунгар). - "Шисюэ юэкань", 1982, ?4. 471. Фэн Цзяшэн, Чэн Суло, Му Гуаньвэнь. Вэйуэр шиляо цзяньбянь (Материалы по истории уйгур). Пекин, 1958. 472. Хуан Тунцю. Эго циньхуа ши ды тоуши. (Очерк истории русского империализма в Китае). - Тайбэй, 1954. 473. Хуанюй Сиюй тучжи. (Историко-географическое описание Западного края). /сост. Фу Хэн/ и др. Т. 1-5, Сянган, /б.г./ 474. Хуа Циюнь. Чжунго бяньцзян. (Границы Китая). - Нанкин, 1938. 475. Хун Дичэнь. Синьцзян ши ди даган. (Очерки истории и географии Синьцзяна). - Нанкин, 1939. 476. Хун Тао. Цзо Цзунтан дуй Синьцзян ды цзинцзи цзяншэ ды гунсян. (Вклад Цзо Цзунтана в становление экономики Синьцзяна). - "Лиши цзяосюэ", 1984, ? 9. 477. Хун Юань. Агубо чжэнцюань ды бэньчжи хэ цинбин Сичжэн ды ши. (О сущности власти Якуб-бека и историческом значении западного похода цинских войск). - "Синьхуа юэбао). 1954, ? 3; "Гуанмин жибао". 23.12.1954. 478. Ху Шэн. Цун Янъянь чжаньчжэн дао у'сы юньдун. (От опиумных войн до движения четвертого мая). Т. 1. - Пекин, 1980. 479. Хэ Жунчан. Цин Чао пиндин чжуньхээр бу гуйцзу паньлуань ды сань цы чжаньи. (Три сражения династии Цин с мятежной джунгарской знатью). - "Чжунсюэ лиши",1983, ? 3. 480. Хэ Нин. Синьцзян тучжи. (Историко-географическое описание Синьцзяна). Т. 1-4., /б.м./, 1925. 481. Цай Шихуа. Цзуй цзинь пинцзя Ли Хунчжан ды яньцзю. (Последние исследования о Ли Хунчжане). - "Лиши яньцзю". ?2, 1989. 482. Цзи Дачунь. Агубо дуй Синьцзян ды жунъинь цзи ци фуме. (Вторжение Якуб-бека в Синьцзян и его разгром). - "Лиши Яньцзю". ?2, 1989. 483. Цзо Вэньсян гун чжэнси шилюэ. (Описание похода Цзо Цзунтана на Запад в 1868-1877 гг.) - /Лу Фэнгэ - ред./. - Тайбэй, 1967-73. 484. Цзэн Вэньу. Чжунго цзиньи и Сиюй ши. (История управления Китаем Западным краем). - Шанхай, 1935. 485. Цзян Тинфу. Цзиньдай Чжунго вайцзяо ши цзыляо цзияо. (Из истории внешних сношений Китая в Новое время). Сборник материалов. Т. 1, 2. - Тайбэй, 1972-73. 486. Ци Юньши. Сичуй яолюэ. (Краткая сводка важнейших сведений о западной границе). - Шанхай, 1837. 487. Ци Юньши. Хуанчао фаньбу лолюэ. (Описание внешних территорий Китая). - Чэнду, 1983. 488. Цин Мин жэньу луньцзы. (Сборник статей по персоналиям эпох Мин и Цин). - Чэнду, 1983. 489. Цин Ся. Цин чао чжэнфу пиндин чжуньхээр бу наньлуань юй ша Э циньлюэ ды доучжэн. (Усмирение Цинским правительством мятежа джунгарских племен и борьба с царской Россией). - "Лиши яньцзю", ? 22, 1976. 490. Цин Сы. Цин Чжэнфу пиндин чжуньхээр було хэ ша Э циньлюэ фанькан ды доучжэн. (Усмирение Цинским правительством джунгарских племен и борьба по отпору агрессии царской России). - "Лиши яньцзю", ? 22, 1976. 491. Цин ши цзы ляо. (Материалы по истории династии Цин). - Т.5, Пекин, 1984. 492. Циндай вайцзяо шиляо. (Материалы по внешнеполитическим связям в эпоху Цин). Т. 1 - Пекин, 1932. 493. Цинь Ханьцай. Цзо Вэньсян гун цзай Сибэй. (Князь Цзо Вэньсян на Северо-Западе). - Шанхай, 1946. 494. Цуй Цзиэнь. Цзо Цзунтан шупин. (Оценка /деятельности/ Цзо Цзунтана). "Шисюэ юэкань". 1957, ?7. 495. Чжан Дэцзэ. Цин Дай гоцзя цзигуань каолюэ. (Государственный аппарат эпохи Цин). - Пекин, 1981. 496. Чжан Личжэнь. Пин Цзо Цзунтан ды "сайфан" чжи лунь юй ши цзянь. (О воплощении учения Цзо Цзунтана об "обороне границы" в практику). - "Ляонин дасюэ сюэбао". 1985, ? 3. 497. Чжан Минцзюй. Лунь Ли Хунчжан гайгэ ды сысян. (Об идеях Ли Хунчжана /в области/ политических реформ). - "Лиши цзяосюэ", ? 6, 1989. 498. Чжан Юйсинь. Цин Чао тунъи Синьцзян хоу хуэйфу хэ фачжань цзин ды чжуяо цоши. (Основные мероприятия династии Цин по восстановлению и развитию экономики после объединения Синьцзяна). - "Синьцзян шэхуэй кэсюэ", 1984. ? 1. 499. Чжан Юйсинь. Цяньлун дуй чэди пиндин чжуньхээр ды чжидао цзоюн. (Руководящая роль императора Цяньлуна по окончательному усмирению джунгар). "Синьцзян шэхуэй кэсюэ", 1984, ? 1. 500. Чжао Чуньчэнь. 1874-1875 нянь Цин чжэнфу ды "хайфан и" -- цзянтань дуй янъу юньдун хэ янъу пай ды цзидянь каньфа. (Несколько мнений о дискуссии о подражании Западу и группировке "Янъу" (сторонников самоусиления) - как /отражение/ "учения об обороне побережья", /инициированного/ Цинским правительством в 1874-1875 гг.). - "Сибэй дасюэ сюэбао", 1983, ? 2. 501. Чжао Чуньчэнь. Или цзяобу чжун цинчао тунчжи цзитуань ды нэйбу доучжэн. (Внутренняя борьба в правящих кругах Цинской империи вокруг переговоров об Или). - "Сибэй дасюэ сюэбао", 1984, ?3. 502. Чжун Э Или тяоюэ. (Китайско-русский Илийский договор). - Пекин, 1978. 503. Чэнь Суло. Агубо ды лиши пинцзя. (Историческая оценка /личности/ Якуб-бека). Чжунго миньцзу вэньти яньцзю цзикань. (Сборник исследований по национальному вопросу в Китае). - Пекин, 1956. 504. Чэнь Сихао. Синьцзян ды лиши, дили хэ шэхуэй чжиду. (История, география и социальный строй Синьцзяна). - Нанкин, 1947. 505. Чэнь Сяонин. Цзэн Цзицзэ юй "Чжун Э Или тяоюэ". (Цзэн Цзицзэ и китайско-русский Илийский договор). - Пекин, 1978. 506. Чэнь Ханьчу. Лунь Канси дуй Сибэй бяньцзян миньцзу дицюй цайлюй ды цоши. (О мерах императора Канси, принятых в национальных районах, расположенных у северо-западных границ). - Жэньвэнь цзачжи. 1982, ?1. 507. Ша Э циньлюэ кочжан ши. (История распространения агрессии царской России). - Пекин, 1979. 508. Ша Э циньлюэ Чжунго Сибэй бяньцзян ши. (История агрессии царской России в северо-западных районах Китая). - Пекин, 1979. 509. Ша Э цинь Хуа ши цяньбянь. (Краткое изложение истории агрессии царской России в Китае). - Чанчунь, 1982. / ред.: Гун Пу, Сюэ Хун, Ван Куйси/. 510. Ши Юйсинь. Бо Хуанянь чжицзао чжэ. (Отповедь создателям лжеистории). - "Лиши яньцзю", 1974, ? 1. 511. /Юань Дахуа и др. - сост./. Синьцзян тучжи. (Описание Синьцзяна с картами). - Тянцзинь, 1923. 512. Юй Бао. Вэй шэньма Цин чао цзян Сиюй гайчэн Синьцзян (Почему в период династии Цин название Си-юй сменили на Синьцзян). - "Синьцзян шэхуэй кэсюэ", 1984, ? 1. 513. Юй Вэйчэн. Ши лунь Синьцзян ды дими. (О географическом названии Синьцзяна). - "Димин чжиши", 1983, ? 6. 514. Юй Фушунь. Цин Дай Синьцзян калунь шилюэ. (О пикетах Синьцзяна во времена династии Цин). - "Лиши Яньцзю", 1979, ?4. 515. Юй Шэнъу и др. Ша Э цинь Хуа ши. (История агрессии Царской России во времена династии Цин). - "Лиши Яньцзю", 1979, ? 4. 516. Ян Цзинсянь. Сиюй бяньчжэн. (Диалектика /термина/ Си-юй"). "Синьцзян дасюэ сюэбао", 1981, ? I.

VI. На японском языке. 517. Нисида Тамоцу. Цзо Цзунтан и проблемы Синьцзяна. - Токио, 1942. 518. Юань Тунли, Ватанабэ Хироси. - Классифицированный бюллетень китайских книг о Синьцзяне. 1886-1962. - Токио, 1962. 519. Mitamura Taisuke. A Study of the Ch'ing Dynasty in the Manchu Period. Kyoto, 1965.

VII. На западноевропейских языках. 520. Abel-Remusat M. Kao-Tsoung. Empereur de la China, de la Dinastie des Mandshous. - Nouveux Melanges Asiatiques. - Paris, 1929. Vol. 2. 521. Abel-Remusat M. Memoirs sur plusiers questions relatives la geographie de Asie Centrale. - Paris, 1825. 522. Amiot. Lettres. V. 13. - Lion, 1819. 523. Amiot. Memoirs concernant L'Histoir, les sciences, les arts, les meurs, les usage, ectudes chinois: par les Missionaries des Pekin. - Paris, MDCCL XXVI. 524. Bales W. L. Tso Tsung-Tang. Soldier and Statesman of Old China. Shanghai, 1937. 525. Bellew H. Report of a Mission to Yarkand in 1873 under Command of Sir T. D. Forsyth. -- Calcutta, 1875. 526. Biggerstaff K. Some Notes on the Tung-hua lu and the Shi-lu. - "HJAS", 1939. Vol.4, N.2. 527. Bokshanin A. A. The Correlation between Political and Foreign Trade Functions in the Tributary System during the Ming Rule. - Moscow, 1968. 528. Boodberg P. Two Notes on the History of Chinese Frontier. - "HJAS". Vol. I, 1936. 529. Books and articles in Oriental Subjects Published in Japan. - Tokyo, 1977. 530. Boulger D. Ch. Central Asian Questions. Essays on Afghanistan, China and Central Asia. L., 1885. 531. Boulger D. Ch. History of China. V. II. - London, 1898. 532. Boulger D. Ch. The Life of Jakoob Beg. - London, 1878. 533. Brunnert H.S. and Hagelstrom V. V. Present Day Political Organization of China. Shanghai, 1912. 534. Cambridge History of China. Vol. 10, Part I. Cambridge, 1978. 535. Chang Chun-shu. Military Aspects of Han Wu-ti's Northern and North Western Campaign. - Cambridge, Mass., 1966, "HJAS". Vol. 26. 536. Chavannes. Documentes Chinois, Paris, 1895. 537. Chavannes. Les inscriptions Chinoises de l'Asie Centrale. - Paris, 1902. 538. Cheng Ching-Lung. Trading Activities of the Turkic People in China. Journal Asiatique. - P., 1981, #1-2. 539. China among equals. Berkeley, 1983. 540. China under Mongol rule. Princeton, 1968. 541. Chinese Ways in Warfare. - Cambridge (Mass.), 1968. 542. Chinese World Order. /Fairbank J.K./. - Cambridge (Mass.), 1968. 543. Church. P.W. Chinese Turkistan with Caravan and Rifle. -- L., 1901. 544. Chu T'ang-tsu. Local Government in China under the Ch'ing. Cambridge, 1962. 545. Chu Wen-Djang. The Moslem Rebellion in North-West China. 1862-1878. Paris, 1966. 546. Courant M. L'asie central aux XVII et XVIII siecle. Empire kalmouk ou empire mantchou? - P., 1912. 547. Dabbs J. History of Discovery and Exploration of Chinese Turkestan. "Central Asiatic Studies", 1963. Vol. 8. 548. Davidson B. Turkestan Alive. New Travels in Chinese Central Asia. L., 1957. 549. Douglas R.K. Li Hung-Chang. - L., 1895. 550. Du Halde J. B. Description of the Empire of Chinese Tartary, Together with the Kingdom of Korea and Tibet; Containing the Geography and History. (Natural as well as Civil) of those. - L., 1741. 551. Du Halde J. B. Description geographic, Chronologique, politique et phisique de l'Empire de la Chine de Tartar Chinois. - Paris, 1735. 552. Ecsedy J. A Problem of Interpretation of the Early Chinese Sources on the Barbarians. - Prolegomena to the Sources of History in Preislamic Central Asia. - Budapest, 1979. 553. Elias N. Tarikh-I-Rashidi. The History of the Moghuls of Central Asia. Introduction. - L., 1898. 554. Enoki Kazue. A History of Central Asian Studies in Japan. "A.A.", Vol. 41, 1981. 555. Fairbank J. K. Chinese World Order. A Preliminary Framework. Cambridge (Mass.) - L., 1968. 556. Fairbank J. K. China's Foreign Policy in Historical Perspective. N.Y., 1969. 557. Fairbank J. K. And Masataka Banno. Japanese Studies of Modern China. - Tokyo, 1955. 558. Fairbank J. K. And Teng S.U. On the Ch'ing Tributary System. - "HJAS" 1941, Vol.6, # 2. 559. Fairbank J. K. Varieties of the Chinese Military experience - Chinese Ways in Warfare. Cambridge (Mass). - L., 1974. 560. Feldman M.M. More on Sinkiang in Chinese Economic Journal and Bulletin, 1615-1935. (Peipen). 561. Ferency M. Chinese Historiographers' views on Barbarians. - Chinese Relations (14-16th cent.) - Acta Orientalica Academiae Scientiarum hungaricae. Budapest. T.21. Fasc. 13, 1968. 562. Feuerwerker A. State and Society in 18th Century China: the Ch'ing Empire in its glory. - Ann Arbor, 1976. 563. Fletcher G. F. Chinese and Central Asia. The Chinese World Order. Harvard, 1968. 564. Frye R. N. Islamic Iran and Central Asia (7-12 cent). - L., 1979 565. Haenich E. Der chinesische Feldzug in Jei im Yahre 1755. Berlin, 1918. 566. Hamilton J. Les Oighurs a l'epoque des Cing Dynasties. - P., 1955. 567. Haneda Akira. East Turkestan. - Frankfurt ain Mein, 1877. 568. Harada Yoshito. East and West. - Memoirs of the Research Department of the Toyo Bunko. - Tokyo. Vol. 22, 1971. 569. Hartmann M. Chinesischa Turkistan. - Introduction. - "A.A.", 1978, # 34. 570. Hascourt-Smith S. The Emperor Chien-Lung. - History Today, 1955, March. 571. Hastotis A.C. Soviet Political, Economic and Military Involvement in Sinkiang from 1928 to 1949. - N.Y. - L., 1987. 572. Herrmann A. Lou-lan, China, Indien und Rom im Lichte der Ausrabunden am Lobnor. - L., 1931. 573. History of Civilizations of Central Asia. Vol. I. - Paris, 1992. 574. Ho Ping-ti. Studies on the Population of China 1368-1953. - Cambr. (Mass.), 1959. 575. Hou Chi-ming. Foreign Investment and Economic Development in China 1840-1937. Cambridge (Mass.), -- 1984. 576. Hoyanagi Minuyoshi. Changes of the Region of the Old Silk Road. Memoirs of the Research Department of the Toyo Bunko. Vol. 33, 1975. 577. Hsu I. C. The Ili Crisis. A Study of Sino-Russian Diplomacy. 18711881. - Oxford, 1965. 578. Hsu I. C. The Rise of Modern China. - N.Y., 1970. 579. Hudson G. Europe and China. - London, 1951. 580. Hu Shih. The Chinese Renaissance. - Chicago, 1934. 581. Klaproth L. Relations des la Dzoungarie et de la Petite Boukharie. Trad. De chinois. - Magasin Asiatique, 1826. V.II. 582. Lansdell H. Russian Central Asia. V.1. - L., 1885. 583. Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. - N.Y., 1940. 584. Lattimore O. Pivot of Asia. Boston, 1951. 585. Lattimore O. Studies in Frontier history. Collected paper. 19281958., P., 1962. 586. Lattimore O. The desert road to Turkestan. - N.Y., 1972. 587. Laufer B. The Sino-Iranica. - Chicago, 1919. 588. Legge S. The Heartland. - N.Y., 1970. 589. Legge S. A Record of Buddhist Kingdoms Being an Account by the Chinese Monk Fa-hien. -- N.Y., 1972. 590. Leonard J. K. Wei Yuan and China's Rediscovery of the Maritime World. - Cambridge, Mass., 1984. 591. Levi S. Central Asiatic Studies. - JRAS, 1914. 592. Lin C. China's Strategy: Tradition within Evolution. - Lexington, 1988. 593. Liu Kwang-Ching. Li Hung-Chang in Chili; the Emergence of a Policy. 1870-1875. - Approaches to Modern Chinese History. - Berkeley, L.A., 1967. 594. Loewe M. Military Operation of the Han Period. - L., 1961. 595. Loewe M. The Campaigns of Han Wuti. - Chinese Ways in Warfare. Cambridge (Mass.). - L., 1974. 596. Luc Kwanten. Imperial Nomads. - Philadelphia, 1979. 597. Mackerras C. - Ed. and trans. The Uigur Empire, According to the T'ang Dynastic Histories. - A Study of Sino-Uighur Relations, 744-840. Canberra, Australian national press, 1972. 598. Mancoll M. The Q'ing Tributary System. - Ch'inese World Order. Cambr. (Mass.). - L., 1971. 599. Mancoll M. Russia and China. Their diplomatic Relations to 1728. Cambridge (Mass.), 1971. 600. Matsuda Hisao. The Tian Shan Range in Asian History. Vol. 1, - "A.A.", 1981. 601. Memoirs of Li Hungchang by W. F. Mannix with a Story of a Literary Forgery by Ralph D. Paine. - Boston and N.Y., 1923. 602. Norins M. R. Gateway to Asia; Sinkiang Frontiers of the Chinese Far West. - N.Y., 1944. 603. Nyman L.-E. Great Britain and Chinese, Russian and Japanese interests in Sinkiang 1918-1934. - Stockholm, 1977. 604. Oda Jioten. Uiguristan. - "A.A.", 1978, # 34. 605. Pei Huang. Autocracy at Work. - Indiana, 1974. 606. Pelliot P. Notes sur les anciens itineraries chinois dans l'Orient Romain. - "J.A.", Vol. 16, 1921. 607. Piruzzoli-t'Serstevens M. The Han civilization of China. - Oxford, 1982. 608. Rawlinson J.L. China's Struggle for Naval Development (1839-1895). Cambridge (Mass.), 1967. 609. Reform in 19th Century China. - L., 1976. 610. Reishhauer A. O. Fairbank J. K. East Asia - the Great Tradition. Vol. I. The History of the East Asian Civilization. - Boston, 1960. 611. Rossaby M. China and Inner Asia. From 1368 to the Present Day. - L., 1975. 612. Rossaby M. China among Equals. The Middle Kingdom and Its Neighbors. 10-14 613. Rossaby M. Introduction. - China among Equals. - Berkeley, 1983 614. Rossaby M. Ming China and Turfan. - "C.A.J.", Vol. 16. 1972, # 3. 615. Saguchi Toru. The Formation of the Turfan Principality under the Ch'ing Empire. - "A.A.", 1981, #4. 616. Saguchi Toru. Kashgaria. - "A.A.", 1978, # 34. 617. Samolin W. East Turkistan to the 12th Century. - L., 1964. 618. Samolin W. Ethnographical Aspects of the Archaeology of the Tarim Basin. - "C.A. J." 2, Vol.42, 1958, N.Y. 619. Sankrityayana R. History of Central Asia. - Calcutta - New Delhi, 1964. 620. Schuyles E. Turkistan Notes on a Journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara and Kuldja. Londo, 1876. 621. Serruys E. Sino-Mongol Relations During the Ming. Trade Relations. The Horse Trade. - Brussels, 1975. 622. Shaw R. The History of the Khojas of Easter Turkistan. - L., 1897. 623. Sinor D. Notes on Central Asian Historiography. V.3 - "Journal of Asian History". Vol.17, 1983. 624. Sinor D. What Is Inner Asia? - "Altaica Collecta". - Wiesbaden, 1976. 625. Scrine C.P. and Nightingale P. MacCartney at Kashgar. New Light on British, Chinese and Russian Activities in Sinkiang. 1890-1918. - L., 1973. 626. Scrine C.P. Chinese Central Asia. - N.Y. - L., 1971. 627. Spector S. Li Hung-chang and the Huai army. - Seattle, 1964. 628. Stein A. Ancient Khotan, Vol 1. - Oxford, 1907. 629. Stein A. On Ancient Central Asian Tracks. - N.Y., 1933. 630. Stein A. Riuns in Desert Cathay. - L., 1912. 631. Stein A. The Sand-buried Ruins of Chotan. -- L., 1968. 632. Suzuki Chusei. China's Relations with Inner Asia. - The Chinese World Order. - Cambridge (Mass.), -- L. 1968. 633. Teng Ssu-yu and Fairbank J.K. China's Response to the West. A Documentary Survey. 1839-1923. - N.Y., 1963. 634. Tsing Yuan. Yakub Beg (1820-1877) and the Moslem Rebellion in Chinese Turkestan. - "C.A.J.", 1961. Vol.6, #2. 635. Wang Gong-wu. The Chinese Urge to Civilize - "Journal of Asian History", Vol.18. 1984, #81. 636. Watanabe Hiroshi. An Index of Embassies and tribute Missions Islamic Countries to Ming China. MRDTB. 1975, # 33. 637. Watson F. The Frontiers of China. - N.Y. - Wash., 1966. 638. Wright A. F. The Sui Dynasty. - N.Y., 1978. 639. Yang Liang-Sheng. Historical Notes to the Chinese World Order. Chinese World Order. - Cambridge (Mass.) - L., 1974. 640. Yang Lien-Sheng. Hostages in Chinese History. - "H.J.A.S." Vol. 15, 1952, #3-4. 641. Yen Su-fei S. Taiwan in China's Foreign Relations 1836-1874. Hamden, Connecticut, 1965. 642. Younghusband F.E. The Heart of a Continent. - N.Y., 1904. 643. Yuan T'oung-li, Watanabe Hiroshi. Classified Bulletin of Chinese Books and Articles Concerning Sinkiang. 1886-1962. - Tokyo, 1962. 644. Yu Ying-Shih. Trade and Expansion in Han China. - Berkeley, L-A., 1967. SUMMARY The analysis of the China's relations with "the Western Region" starting from the age of ancient Han dynasty shows that during many years in the ruling circles of China proper there existed a number of traditional ideas concerning the prospects and profits of China's control over those areas. Sometimes it was real spread of Chinese supremacy over some lands of the present Xinjiang-Uigur Autonomous Region (e.g. Komul and Turfang oases) or, at least, certain control over brisk trade arteries, which lay through the lands in question Taking into consideration the history of China's communication with Xi-yu it is impossible to make a conclusion on the existence of any permanent political status of the Western lands in Chinese ideology and historiography. It was quite traditional for the historians to doubt the usefulness of China's strive to own the lands of modern SUAR. Nevertheless it was no less traditional for the Chinese rulers to long for setting military expeditions to Xi-yu. In the political thought of China all the difficulty of the practical foreign policy was embodied in a simplified dilemma - that is whether it was better to conquer or to give up Jungaria and Eastern Turkestan (Kashgaria). In the end of the 19th century this ideas were personified in Ch'ing generals Tso Tsung-Tang and Li Hung-Chang who led two opposing directions in the question on Ch'ing policy concerning Xinjiang. Most traditional lines in North-Western policy of Chinese rulers found their continuation and confirmation in the 19th century when the Qings temporarily lost their influence on the territories of Xinjiang after dungang and uighur rebellions of 1864-1878. In spite of the fact that China itself was in an extraordinary difficult position at that time, in spite of the necessity to oppose active economical and political attacks of Western countries, the Beijing court for the first time decided to take foreign loans to meet the necessities of the Xinjiang campaign. Despite all objective difficulties and difference of opinion on the further fate of Xinjiang after a heated discussion among the officials the Manchu government, being pressed by Tso Tsung-Tang and his supporters, reached the unconditional decision to restore its supremacy over Xi-yu region. Contents Author's Foreword: Tso Tsung-Tang in Xinjiang (1869-1877) - 5 Introduction - 9 Chapter I. Origins of the Views on the Western Lands in the Political Thinking of the Ch'ing Empire - 44 1. The Han Dynasty and Xi-yu. (221 BC - 220 AD) - 46 2. P'ei Ju Being the Creator of the Ideology of Sui Dynasty and Turkish Kaganat's Relations - 54 3. Tang China and the Western Lands (618-907) - 58 4. The Tchingissids in Xi-yu. The Overall Result of the Pre-Ch'ing Relations of China with the Western Lands - 66 5. Early Ch'ing Interests in Xi-yu - 70 6. The Role of the Agrarian Overpopulation in China-proper in the Ch'ing External Policy. Some Conclusions - 75 Chapter II. Internal Political Controversies in China Concerning Situation in Xinjiang (19th cent., 60-70-th) - 88 1. The Manchu and the Xi-yu in the 19th Century - 88 2. Wei Yuan on Xinjiang. The Main Principles of the Ch'ing Policy in Xi-Yu - 92 3. The Situation in Xinjiang before Tso Tsung-Tang's Expedition - 98 4. The Unsanctioned Beginning of the Discussion Concerning the Fate of Ch'ing Supremacy in Xinjiang. - 101 5. Personnel Shifts and Plots related - 105 6. The Taiwan Crisis -108 7. Beijing Court Being the Highest Instance. The Question of Subsidies 111 8. Li Hung-Chang: for "Self-strengthening" without Xinjiang - 114 9. The Duel between Li Hung-chang and Tso Tsung-tang on Political Priorities in the Empire's Defense - 119 10. Tso Tsung-Tang on Xinjiang: Arguments that Formed the Fate of Xi-Yu 128 11. Discussion Concerning the Final Steps of Xinjiang's Conquest - 138 Chapter III. The Ili Crisis being the Last Block. (The Question of the Ili Region Future from Russian and Ch'ing China's Points of View in the End of the 19th Century) - 142 1. Once More about "the Ili Crisis" - 142 2. Russian Vector. The Look from Saint-Petersburg - 146 3. The Look from - 154 4. Kuldga is Taken. What next? -159 5. The Chinese Vector. The Look from Beijing and Xinjiang - 162 6. Tso Tsung-Tang for War in the Ili Region - 166 7. Li Hung-Chang for the Compromise with Russia. - 170 8. The End of the Crisis. The Fate of Xinjiang is Defined - 175 Conclusion - 178 Bibliography - 184 The List of Abbreviations - 214

Summary - 215 Содержание От автора. Цзо Цзунтан в Синьцзяне (1869-1877) - 1

Введение - 4 Глава I. Истоки представлений о роли Западного края в политической мысли Цинской империи - 42 1. Династия Хань и Си-Юй. (221 г. до н.э. - 220 г. н.э.) - 44 2. Пэй Цзюй - идеолог взаимоотношений династии Суй с Тюркским каганатом 52 3. Взаимоотношения Танского Китая с Западным краем (618-907) - 56 4. Чингизиды в Си-юе. Общий итог доцинских связей Китая с Западным краем 66 5. Ранние Цины в Си-юе - 70 6. Роль "аграрного перенаселения" застенного Китая во внешней политике Цинов. Некоторые выводы - 75 Глава II. Внутриполитическая борьба в правящих кругах Китая в связи с обстановкой в Синьцзяне (60-70-е гг. XIX в.) - 88 1. Маньчжуры и Си-юй в XIX в. - 88 2. Вэй Юань о Синьцзяне. Основные принципы политики Цинов в Си-юе - 92 3. Ситуация в Синьцзяне до похода Цзо Цзунтана - 99 4. Несанкционированное начало дискуссии о судьбе Цинского владычества в Синьцзяне - 100 5. Кадровые перестановки и интриги вокруг мусульманской кампании. Цзо Цзунтан - 104 6. Тайваньский кризис - 107 7. Пекинский двор, как высшая инстанция. Вопрос о дотациях и займах - 111 8. Ли Хунчжан: за "самоусиление" без Синьцзяна - 114 9. Позиционная дуэль Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана в вопросе о политических приоритетах обороны империи - 120 10. Цзо Цзунтан о Синьцзяне: аргументация, решившая судьбу Си-юя - 129 11. Дискуссия о завершении завоевания Синьцзяна - 140 Глава III. "Илийский кризис" как "последний клапан". (Вопрос о судьбе Илийского края в политике Цинского Китая и России в конце XIX в.) - 144 1. Еще раз об "Илийском кризисе". - 144 2. Российский вектор. Взгляд из Петербурга. - 148 3. Взгляд из Верного - 157 4. Кульджа взята. Что дальше? - 162 5. Китайский вектор. Взгляд из Пекина и Синьцзяна. - 165 6. Цзо Цзунтан за войну в Илийском крае. - 169 7. Ли Хунчжан за достижение компромисса с Россией. - 174 8. Исход кризиса. Судьба Синьцзяна определена. - 180 Заключение - 183 Библиография - 189 Список сокращений - 235 Summary - 235

ПРИМЕЧАНИЯ 1 В работе принято традиционное обозначение императоров по девизу их правления. 2 Площадь Синьцзяна ныне - 1.425 тыс. квадратных км., это крупнейшая административная единица КНР, почти равная территории Франции, Англии и Германии, вместе взятых. 3 несмотря на теоретическую "непримиримость" этого антагонизма, Китай постоянно шел на уступки "шакалам и волкам" под диктатом реальности. Однако терминология оставалась прежней. Более того, на практике правителям Китая зачастую удавалось справляться с одними варварами с помощью других (см. 4 "Цин дай чоубань и`у шимо" ("Полное описание урегулирования варварских дел Цинской династией") наглядно иллюстрирует этот терминологический скачок, когда вместо привычного "и", которым дотоле обозначали "варваров"-иностранцев, после подписания Тяньцзинского договора 1858 г. в тексте появляется "вай" нейтральный термин, обозначающий "внешних", "чужих" - тех иностранцев, которые имели договорные отношения с Цинами 5 Иные издания докладов Цзо Цзунтана значительно уступают Собранию его сочинений в силу своей неполноты и недостаточности. Таково прижизненное издание в трех томах "Цзо цхиго босян пинхуэй цзоугао" ("Доклады императору, посвященные подавлению мусульман /от/ Цзо Цзунтана") (44), "Цзо Кэцин по цзоугао" (43) в 38-ми цзюанях, также современное автору и "Цзо Вэньсян гун шуду" в 28-ми цзюанях, как видно из имени автора, посмертное и, соответственно, более полное издание докладов Цзо, чем два предыдущих (42). 6 О взаимоотношении сюнну с Китаем имеется обширная исследовательская литература. (См. 179; 244; 359; 644; 607; 594; 595; 596; 535). 7 М. Лоуи (Л?ве) в своих работах показал, что система Великой стены вполне логично оканчивалась в Дуньхуане (594; 595) и, несмотря на весьма высокий уровень фортификации, тем не менее не снимала полностью проблем, связанных с кочевниками, даже в древности. 8 Чжэн Цзи представлял из себя типично ханьский вариант комбинации дипломата и полководца. После распада державы Сюнну он привлек на сторону Хань сюннуского князя Жичжо, после чего возвратился в Си-юй в должности китайского Си-юй духу с резиденцием в районе Карашара. 9 Цзяюйгуань - конечный пункт Великой китайской стены в провинции Ганьсу. 10 Ныне - префектура Окинава (см. 348). 11 Несмотря на "недостатки образования" Исинь в 1861 г. стал первым главой нового внешнеполитического органа Цзунли ямынь (Цзунли гэго ши'у ямынь) канцелярии по общему управлению делами разных стран - и, в сущности, покровительствовал приверженцам "тунгуан синьчжэн" - политики самоусиления в Китае. В 1884-1894 гг. Исинь возглавил Цзюньцзичу - военное ведомство. 12 П. Н. Стремоухов писал в своем послании в военное министерство России, что в этом нет ничего невероятного, "однако... этот исход дела был бы крайне невыгодным, ибо из отчетов английских путешественников и купцов мы знаем, что индийская торговля делает быстрые успехи в Восточном Туркестане и пользуется покровительством владетеля Алты-шаар. Едва ли может подлежать сомнению, что распространение его владений к северу от Тянь-Шаня будет равносильно распространению английской торговли во всех местностях среднего Китая, которые при благоприятных обстоятельствах представляли бы свои рынки исключительно русской предприимчивости. 13 И тем не менее, еще оставалось в силе уже упоминавшееся предписание Милютина, отправленное даже невзирая на то, что султан таранчей Абиль-оглы всячески препятствовал торговым контактам между своими и русскими владениями, укрывал у себя конокрадов и воров-похитителей скота (барантачей) и даже выдвигал территориальные притязания на приграничные российские земли в Казахстане. (68, ф. ВУА, д. 6939, лл. 1-3).