"Я, Бабушка, Илико и Илларион" - читать интересную книгу автора (Думбадзе Нодар Владимирович)ЦИРАСтуденческие годы — счастливейшая пора в жизни человека. Нужно несколько лет прожить жизнью студента, чтобы по достоинству оценить прелесть корки черного хлеба, натертой чесноком; понять психологию трамвайного «зайца»; вкусить сладость потом заработанной тройки; испытать радость восстановления стипендии; почувствовать противную дрожь в коленях перед экзаменом; насладиться прохладой рассвета после бессонной ночи, проведенной над конспектами и учебниками; познать цену настоящей дружбы и, наконец, пережить гордость от того, что ты, вчерашний босоногий сельский мальчуган, сегодня являешься полноправным, уважаемым гражданином — студентом Государственного университета… Впрочем, как я ухитрился сдать приемные экзамены и стать студентом, — это навсегда останется необъяснимым чудом для Илико, Иллариона, моих лекторов и, пожалуй, для меня самоro. Единственный человек, который не сомневался в моих феноменальных способностях, — это моя бабушка. Замечательные порядки в университете! Студент может в течение месяца не заглядывать в книгу — никто за это не поставит ему двойку в зачетной книжке; студент может прогулять пять, десять, пятнадцать лекций — никто за это не вызовет в деканат его родителей… На уроках, или, как их здесь называют, лекциях присутствуют сто-двести человек. Часть присутствующих пишет, часть — рисует, одни мирно беседуют, другие решают кроссворды. Здесь можно встретить и мечтателей: они не пишут, не рисуют, не разговаривают они сидят молча и предаются мечтам. Почему они не делают это у себя дома или в парке — трудно понять. А многие сладко спят… Короче говоря, лекции созданы для таких людей, как я, и меня вполне устраивают. Но у лекций, как и у всего на свете, есть один серьезный недостаток: рано или поздно они приближаются к концу. Программа исчерпана. Лектора иронически улыбаются студентам. Великая опасность надвигается на стан студенчества. Наступает эра тропической лихорадки — сессия. Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников, готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в экзаменационный лист («A вдруг двойка»?!), увидев же заветную, долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и шатающейся походкой покидаем комнату… …Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота — экзаменационная комиссия. — Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается олово, и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? — грозно вопрошает Цира. — Олова или меди? — Олова! — Наибольшее количество олова, насколько я помню, у нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает, — это мне неизвестно. — Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! сердится Нестор. — Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей плачу. — Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник! О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного от тебя не видела?! — подает реплику из своей комнаты тетя Марта. — Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу! Первого вопроса вы не знаете! — улыбается Цира. — Уважаемый лектор, прошу вас… — Зурико, перестань паясничать! — выходит из терпения Отар. — Ладно… Второй вопрос — машиностроение в Соединенных Штатах Америки… Соединенные Штаты Америки состоят из штатов. Не подумайте только, что это — учрежденческие штаты, которые то раздувают, то сокращают… — Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! — обижается Цира. Я продолжаю: — В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно развито. Только за один год Форд выпускает… Я точно не помню, сколько, но, говорят, на одного человека пять машин приходится… Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к ней, открываешь дверцу… — Дверца открывается автоматически! — поправляет Шота. — Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара, нажимаешь вторую кнопку — выскакивают спички, нажимаешь третью… — И выскакивает жареный поросенок! продолжает Шота. Нажимаешь еще — выскакивает горячее гоми, потянешь из шланга — и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль — получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую — польется задумчивая «Мравалжамиер»…а — И не жаль ему продавать такую машину! — удивляется Нестор. — Ничего не поделаешь — нужда! — говорит Шота. — Не надоело вам балагурить! — злится Цира. На минуту все умолкают. Потом я продолжаю: — Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной шар. — Эх, мне бы застежку от того пояса… Какие бы зубы я себе вставил! — произнес мечтательно Нестор, показывая в улыбке свои черные зубы. — Гм, зубы! — ухмыльнулся Шота. — Вот если бы то золото дали мне… — Что бы ты сделался — спросил Нестор. — Прежде всего — порвал бы все конспекты и тетради… Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и ушел… Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с килограммчик золота — на марки, если соскучится, пусть напишет мне письмо… А потом — пардон, гуд бай, адье, будьте здоровы, шапку на голову и — прощайте. — А еще? — Что — еще! — Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем расплатиться за комнату, — попросил я. — Вот еще! А мне-то какое дело! — Тетя Марта! Слышишь? — Слышу, сынок, — отзывается тетя Марта. — Все вы одного поля ягоды — жулики и бездельники!.. — Отвечайте на третий вопрос, — напоминает Цира. — К третьему вопросу я не готов… — смущаюсь я. — У кого есть вопросы? — обращается Цира к членам комиссии. — Разрешите! — говорит Отар. — Пожалуйста! — Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует — на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра сдавать экзамен? — Я отказываюсь отвечать! — возмущаюсь я. — Такого вопроса нет в программе! Потом наступает черед следующего. …Мы расходимся поздней ночью. Отар, Нестор и Шота живут в студгородке, Цира — на улице Мачабели, Каждый раз провожаю ее я. Цира — красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая. Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы похожи на влюбленных — так по крайней мере говорят товарищи. …Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся на нас и тут же снова засыпают, Они даже не подозревают, как прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки постовых милиционеров… — Зурико! — Что, Цира? — Ты любишь гулять ночью? — Люблю. — Тебе не страшно? — Нет. А тебе? — Мне страшно. — Чего же ты боишься? — Вдруг нас… разденут? — Меня разве только одеть могут… — Ну, а если меня разденут? — Тогда я закрою глаза! — Только и всего! Хорош кавалер! — Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраивает? — Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни, сильные, но ужасные трусы! — Я боюсь только ножа. — И я. И револьвера тоже. — А мышей ты не боишься? — Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда! — Вижу. — Они пьяны. Перейдем на другую сторону. — Стыдно! — Перейдем, прошу тебя! — Цира крепко прижалась ко мне. — Не глупи! Стыдно! Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй направился прямо к нам. Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня подкашивались колени. Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку и вдруг рявкнул: — Эй, есть у тебя закурить?! — Конечно, есть! Пожалуйста! — пролепетал я, протягивая ему пачку папирос. — Спички! — Пожалуйста! — Я зажег дрожащими руками спичку и поднес ее к самому носу незнакомца. — Вчера я бросил курить, — заявил мужчина, — и с тех пор папиросу в рот не брал… И сейчас не стану курить, так просто, побалуюсь… Человек должен быть хозяином своего слова! Он прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся. — Ты куришь? — вдруг спросил он меня. — Нет, что вы! — Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил. И никто не заставит меня взять в рот папиросу! — сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел. Мы медленно двинулись дальше. Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге. — Ну-ка, лови меня! Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи. — Уф, устала! Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза. — Эх, если б ночь длилась бесконечно… — вздохнула Цира. — Почему, Цира? — Так… ночь лучше дня… Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку. — Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого? — Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. — Цира подбежала к чинаре. — Не веришь? Хочешь, поцелую? Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне: — И воробьев я люблю! — Чудачка ты! — Может быть. А ты кто? — Кажется, я тоже чудак! — Нет, ты просто глуп! — Благодарю! — Впрочем, глуп — это не то слово. Ты слеп и глух! Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила: — Видишь меня? — Представь себе — вижу! Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила: — Слышишь? Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал… И снова мы идем по аллее чинар. — Зурико! — Да, Цира? — Я люблю тебя! — Врешь! — Нет, это правда, Зурико. — Врешь, Цира, и давай не будем про это… Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней. Вдруг Цира обернулась — в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меж и убежала. …Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар… …Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера. — Здравствуйте! — глупо улыбнулся я ему. — Гражданин, предъявите документы! — Для чего вам мои документы? — Гражданин! Вам говорят — предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица… — Что значит — птица? — Разговоры!! — Почему вы кричите? — Плати штраф! — У меня нет денег… — Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь! — Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег! — Разговоры!! В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил: — Ого, опять попался? — Что вы, батоно, я впервые в милиции! — Разговоры! — Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал! — Неправда, батонo! Никого я не ругал! — Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! — сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: — Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?! — Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться! Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел. — Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду? — Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!.. — Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! — привстал высокий, худой мужчина. — Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования! — В самом деле, выражайся приличнее! — прикрикнул дежурный на пьяницу. — Ва! А почему он задевает мою профессию? — Что вы, он не заикался о вашей профессии, — вмешался я. — Как это — не заикался! Только что он назвал меня пьяницей! — О-о, это нехорошо! — сказал я педагогу. — Молодой человек, вы не можете себе представить что это за тип! — Сам ты тип! — обиделся носатый. — Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, продолжал педагог, — это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит, Покоя соседям не дает! — Это правда? — строго спросил я носатого. — Что значит — правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ba! Разве я сам этого не знаюсь Зачем он мне напоминаете Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!.. — Кретин! — подсказал педагог. — Да, кретин! Ну это еще ничего. Но — аферист! — Как, неужели вы назвали его аферистом? — спросил я у педагога. — О, вы его не знаете, молодой человек! Он хоть кого выведет из терпения!.. Извел, измучил соседей! — Каких соседей? Почему никто, кроме тебя, не жалуется? — Боятся тебя! — Не боятся, а любят, уважают! — Вот, извольте, у меня заявление. Подписано всеми соседями! — Все они аферисты! Вроде тебя! — Носатый повернулся спиной к дежурному и обратился ко мне: — Давай поговорим, рассудим! Почему человек напивается? С горя! А раз у человека горе — значит, он нервничает! А когда человек нервничает, он кричит. Послушать его — так человеку нельзя в собственном доме ни выпить, ни покричать!.. Что же это получается? — Нет, почему, выпить, конечно, можно, но… — Слава богу, наконец-то нашелся один нормальный человек! — обрадовался носатый. — Да разве он пьет? Он поглощает вино ведрами! Да черт с ним, пусть хоть крысиный яд лопает, но почему должны страдать мы, соседи? Нет, вы только взгляните на него, видите, какой у него красный нос? — Слышишь, да? При свидетелях оскорбляет! — пожаловался мне носатый. — Нет, что правда, то правда, нос у тебя в самом деле красный! — сказал я. — Что же тут такого! Кому какое дело до моего носа? Захочу, выкрашу его в зеленый цвет! Что, запрещено? — Уважаемый, — обратился ко мне педагог, — разрешите узнать ваше имя… Я не успел ответить: кулак дежурного со всей силой опустился на стол. Звякнули стекла в окне. В комнате наступила гробовая тишина. — Как ты смеешь, сопляк, устраивать здесь допрос?! — рявкнул дежурный. — Встань сейчас же и сними фуражку! — Почему вы сердитесь, батоно? Я же помогаю вам! — Не нуждаюсь я в твоей помощи! А ты, — обернулся он к носатому, — убирайся отсюда, и чтоб больше не смел беспокоить соседей! — Сию минуту, начальник! Но у меня просьба одна к вам… Я человек тихий, спокойный, за всю свою жизнь даже мухи не убил… Пусть он не называет меня аферистом! — Убирайся! — Иду, иду! Пьяница направился к двери. Поравнявшись со мной, он нагнулся ко мне: — Я подожду тебя на улице… Выйдешь — угощу на славу! — Убирайся, пока я не передумал! — заорал дежурный. Носатый мигом выскользнул из комнаты. Педагог положил свое заявление на стол дежурного, вежливо кивнул головой и вышел. Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась тетя Марта. Изумленный дежурный вскочил, вышел из-за стола и подошел к ней: — Тетя Марта, в чем дело? Что тебе тут понадобилось? — Мальчик пропал! Пропал мой мальчик! Я притаился в своем углу. — Какой мальчик, тетя Марта? — Мой квартирант, Зурико Вашаломидзе! Ушел и не вернулся!.. Все больницы, все милиции обегала!.. Словно в воду канул!.. Помоги, сынок, позвони куда-нибудь!.. Если с моим мальчиком случится беда, я сойду с ума!.. Зурикела, дорогой мой мальчик, куда же ты делся?.. Горе мне, несчастной!.. Позвони, позвони, сынок!.. Я молча сидел в углу, прислушивался к причитаниям тети Марты, и сердце мое замирало от радости. Меня Ищут, обо мне беспокоятся! Тетя Марта, старая, ворчливая женщина, бегает по городу, разыскивает меня, словно я ей сын или близкий родственник! Я не вытерпел, вышел из своего угла и обнял ее. — Тетя Марта! Я здесь! — Боже мой! Откуда ты взялся? Ах ты, бесстыдник! Прохвост! Я всполошила весь город, а он сидит здесь и болтает!.. Негодяй!.. Как ты сюда попал, разбойник? Отвечай! — Просто так, тетя Марта… Зашел мимоходом… — За что вы его арестовали, сынок? — спросила она дежурного. — Не знаю, тетя Марта… Милиционер привел… — Не знаешь? Что же ты в таком случае знаешь? Зачем тебя здесь посадили? Привели к тебе ребенка, а ты даже не поинтересовался — за что? Да разве он похож на убийцу или грабителя? Или на хулигана? — Тетя Марта… — Я тебе покажу тетю!.. А ты, бесстыдник, марш домой! Извинись перед начальником и выкатывайся вон! Я с тобой еще поговорю!.. Тетя Марта вытолкала меня из комнаты. Я успел лишь помахать рукой дежурному, который стоял с разинутым от удивления ртом. Всю дорогу тетя Марта молчала. Подойдя к своей двери, я повернулся и поцеловал ее в щеку. — Убирайся, босяк! — сказала она и утерла щеку. Потом прошла в свою комнату и повернула в замке ключ. Спать я не ложился. Над древней Нарикала занималась заря… |
||
|