"Император и шут" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

3

По меньшей мере в семистах лигах к западу от Хаба мглистым холодом занимался рассвет.

Под таинственным пологом тумана море тяжко вздыхало стылыми свинцовыми волнами. Стоя на палубе имперской галеры, посол Крушор, даже закутавшись в меха, ежился на морозце. В кожаном мешке на поясе посла хранились важные документы, свитки превосходного пергамента, украшенные тяжелыми восковыми печатями: охранный эдикт, дарующий безопасность путешествующему по Империи нежно любимому кузену, и приветственное послание Города Богов тану Гарка. Писари, собаку съевшие в своем лицемерном ремесле, ругались последними словами, когда составляли тексты.

Если джотунна пробирало от холода, то импы понастоящему замерзали. Все на галере, начиная с гребцов и кончая капитаном, дробно стучали зубами. Смуглая кожа импов в неверном свете мглистого утра выглядела мертвеннобледной. Промозглая сырость окропила мелким жемчугом доски корабля, такелаж и людей, поблескивая на доспехах и оружии.

Обе стороны заранее готовились к взаимному предательству. Тан Калкор указал множество мест и наметил разные сроки возможной встречи с имперским посланцем. Где и когда он появится, чтобы получить ответ на свое самонадеянное требование, не знал никто. Впрочем, оно и к лучшему. Колеса имперской бюрократии проворачивались с невероятной медлительностью. Даже намерение посла лично доставить ответ императора не спасло от задержки – теперь уже изза сквернейшей погоды.

Так что сюда, на одно из условленных мест встречи, галера прибыла не к первому из назначенных дней. Крушор стоял на палубе и, задрав голову вверх, обозревал небо, прикидывая время и высоту прилива. В конце концов он решил еще с полчасика послоняться по палубе в надежде, что промозглая сырость наградит какогонибудь импа хотя бы насморком, а то и горячкой. Посол был зол на собственную беспомощность, он знал то, что сопровождавшая его свита могла лишь подозревать, – документы, хранящиеся в его мешке, являлись пустой фикцией. Они должны быть переданы из рук посла в руки тана в официальной обстановке, только тогда слова на пергаменте обретут силу закона. Хитро сформулировали текст охранной грамоты крючкотворы Опалового дворца; но, безусловно, его дорогой племянник Калкор не угодит в расставленный для него силок.

Далеко к югу в еще более густом тумане мерцал костерок. Потрескивая, он устилал дымом плес у скалистых круч. На расстоянии полета стрелы от берега морское дно вздыбилось скальным массивом, заметным и хорошо узнаваемым ориентиром места встречи. Сейчас скалы скрывал плотный туман. Неторопливые волны, украшенные белопенными коронами, лениво накатывались на прибрежную гальку и, шипя, отползали. Чайки, как белые игрушечные кораблики, покачивались на воде, едва различимые сквозь туман. Неподвижный воздух пропитался тяжелым запахом водорослей.

Вздрагивая от тумана и приплясывая на месте в надежде согреться, жался к огню пожилой джотунн Виргорек, смачно проклиная свою несчастливую звезду и Богов, забывших о нем. Он родился и вырос в далекой Нордландии. Как и все джотунны, он был голубоглазым блондином, но в отличие от прочих любил спокойную жизнь. И надо же было случиться, что в четырнадцатилетнем возрасте ему пришлось убить человека, надругавшегося над честью его сестры, и конечно же саму девушку – за то, что подчинилась насильнику. Инцидент обеспечил бы ему громкую славу, если бы не многочисленная семья покойного, в которой воинов было много больше, чем родичей Виргорека. Обнаружив, что жизнь его не стоит и выеденного яйца, парень сбежал из дому искать счастья в Империи. Давно это было. Вдоволь намотавшись по городам, он обосновался в столице, нанявшись в штат постоянного посольства Нордландии.

Тогда сгоряча Виргорек вообразил, что ему повезло: платили служащим отлично, так как среди джотуннов охотников торчать в душных помещениях не водилось. Те же, кого удавалось сманить звонкой монетой, скоро чахли на нудной работе вдали от соленых океанских волн и, как правило, сбегали. Виргорек рассчитывал за пару лет поднакопить деньжат и обзавестись собственным кораблем. Это – как он планировал – позволит ему вернуться в море к рыбной ловле, скандалам в прибрежных кабаках и контрабанде: всему тому, что являлось по понятиям джотунна респектабельным образом жизни. Наивный чужак не учел одного: он был пришлым. А не случалось еще такого чуда, чтобы джотунн умудрился обогатиться в имперском городе.

Через пять лет унизительного труда Виргорек стал мудрее, старше и беднее, а от его надежд не осталось и следа. В самом деле, развязавшись с долгами и домашним скарбом, он не смог придумать ни одной разумной причины, зачем ему уезжать из Хаба.

Но пока он еще состоял на службе и обязан был торчать на островке по два часа на рассвете, приплясывая на прибрежной гальке в слабой надежде, что Калкор вздумает воспользоваться именно этим местом прибрежья из всех названных и выберет какоенибудь утро из одиннадцати условленных дней, чтобы принять послание. Виргорек не имел ни малейшего понятия, что за документы у него в сумке: оригиналы или одна из многочисленных копий. Уже седьмой день подряд танцевал он у костра на бережку, и единственной его радостью здесь был туман. На этом южном море стояла настоящая джотуннская погода.

Юркая рыбацкая лодчонка подобралась к берегу на расстояние окрика, прежде чем Виргорек заметил ее. Раздосадованный неуместным любопытством рыбака, джотунн уставился на лодочку, гадая, что ему делать со свидетелями. Затем, его внимание привлекли золотистые волосы одинокого гребца, и, наконец, Виргорек углядел, что лодочник обнажен до пояса. Ни один здравомыслящий рыбак в такую погоду не разденется. У джотунна аж сердце захолонуло, и он срочно начал вспоминать условные слова пароля.

Незнакомец, похоже, не собирался выбираться на берег. Он умело развернул лодочку и, удерживая ее веслами на мелководье, стал молча выжидать.

– Каков улов, приятель? – крикнул Виргорек.

Ответа пришлось ждать так долго, что помощник посла затосковал, опасаясь, что ошибся и лодочник не тот, кого он ждет. Но гость просто желал убедиться, что туман, обволакивавший человека у костра, не таит в себе никакого подвоха.

– Лучше, чем ты думаешь, – пришел долгожданный ответ.

Виргорек снял с пояса кожаный мешочек со свитками и, высоко вскинув руку, помахал им.

– Принеси его! – приказал вновь прибывший.

Неохотно помощник посла ступил в ледяную воду. Он брел вперед к лодке, разгоняя перед собой невысокие волны, пока не оказался в воде чуть ли не по пояс. Джотунн промерз до костей, его челюсти клацали, как капканы.

– Всякая кровь алая, – произнес помощник посла вторую часть пароля, полагая, что его собственная в данный момент посинела.

– И красивая, – ответил гребец.

Губы гребца заметно побледнели от холода: видимо, одних кожаных штанов все же недостаточно для такой промозглой погоды. Но пряди тяжелых золотистольняных волос, даже намокнув, не потемнели. Темносиние, как сапфиры, глаза блестели высокомерием. Странно, но обветренное лицо джотунна было чисто выбрито. Впрочем, его внешность ничем сверхъестественным не отличалась.

Радуясь, что слова пароля верны, и с чувством огромного облегчения, что утренние бдения на захолустном мыске окончены и ему не понадобится сюда возвращаться, Виргорек мял, в руках мешочек.

– Забирайся, – велел незнакомец, указав пальцами на нос лодочки.

Джотунн не оченьто жаждал плыть невесть с кем, но, как только пальцы молодца сомкнулись на рукоятке торчащего изза пояса кинжала, быстро вскарабкался на борт.

Несколькими мощными гребками джотунн вывел суденышко на глубокую воду. Затем вытащил весла и оставил челнок плясать на волнах. Не без труда поднявшись с банки, он отступил на корму, лаконично бросив:

– Греби ты. Согрейся.

«Трясясь и от холода и от страха, Виргорек бочком пробрался на освободившееся место на банке. Находясь нос к носу с этим пиратом, помощник посла не переставал спрашивать себя, точно ли Хаб – худший в мире город и действительно ли дипломатическая карьера – неподходящая судьба для уроженца Нордландии?

– Передай мне мешок, – приказал незнакомец.

– Я могу передать его лишь лично тану.

Ледяной сапфировый взгляд пронзил Виргорека, как удар копья.

– Я ему передам, – пообещал незнакомец.

«Ктонибудь из приближенных Калкора, и из самых доверенных, – предположил Виргорек. – А коли так, убьет не моргнув глазом».

Беспрекословно передав мешок с документами в руки лодочника, бедолага взялся за весла. Немало воды утекло с тех пор, как он последний раз сидел в лодке, но недаром считается, что джотунн учится грести прежде, чем драться, а драться – прежде, чем говорить. Желая покрасоваться перед спесивым юнцом, Виргорек лихо взялся за дело и вскоре почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, и он стал согреваться.

Пират, напротив, должен был бы окоченеть на промозглом ветру, но он словно не замечал холода. Странный незнакомец устроился на корме и в течение нескольких минут молча сверлил новоявленного гребца ледяным взглядом. Затем статуя железных мускулов наклонилась и извлекла третье весло. Компаса у пирата не было, но он вставил свое весло в рулевое управление и стал править в непроглядном тумане. Куда ни глянь, мир заканчивался гдето не более чем в кабельтове от лодки, но и это не поколебало хладнокровия джотунна. Он вообще выглядел так, будто вовсе не способен был о чемлибо беспокоиться.

Скоро Виргореку стало жарко. За годы столичной жизни он позволил себе изнежиться, и теперь уставшие лопатки возмущенно ныли, мозоли и содранные ладони саднили, а руки, ходившие как рычаги, налились тяжестью… Но самосохранение подсказывало ему не сбавлять темпа.

– Сколько еще? – не выдержав, выдохнул Виргорек.

– Прилично, – усмехнулся незнакомец.

Свободной рукой пират дернул шнурок мешочка и стал пальцами вылавливать из него свитки. Не вскрывая писем, он пристально разглядывал восковые печати, словно читая надписи на них. Редко кто из джотуннов знал буквы и мог складывать их в слова, глаза моряков не были приспособлены к столь кропотливой работе.

«Менято зачем дурачить? – недоумевал Виргорек, наблюдая странное поведение незнакомца. – Смотрит, словно читает, а губами не шевелит. Ладно, промолчу, пусть лучше думает, что обманул». Выбрав из всех свитков один – охранную грамоту, пират спрятал ее в мешочек, а письмо императора выбросил за борт, не распечатывая. Виргорек дернулся было протестовать, но – передумал. Однако когда третий свиток – письмо посла – отправился за вторым, джотунн не выдержал.

– Эй! – выкрикнул Виргорек, перестав грести. Он с тревогой следил за качающимися на воде свитками пергамента и гадал, успеют ли смыться чернила, если документы побыстрее вытащить.

– Что «эй»? – вонзились в помощника посла сапфировые глаза незнакомца.

– Это важно!

– Нет. Здесь всего лишь предупреждения Калкору о ловушке, которую устраивает ему Империя. Это он и сам знает.

Неожиданно пират улыбнулся.

Виргорека мороз по коже продрал; не понравилась ему эта улыбка. Джотунн погрузил весла в воду и вновь начал торопливо грести. Годами живя среди импов, он привык чувствовать себя человеком значительным, но, оказавшись наедине со странным незнакомцем в маленькой, укутанной в туман лодочке посреди бескрайнего океана, Виргорек задался вопросом – не окажется ли он вскоре сам в роли очередного ненужного свитка? Такие мысли навевали тоску и быстро лишали самоуверенности.

– Зачем он это делает?

– Делает что? – Голубые глаза расширились, а улыбка стала еще ласковее.

– Едет в Хаб! Добровольно лезет в когти Империи! Они же никогда не позволят ему уйти просто так!

– Кто знает?.. – попрежнему улыбался пират. – Послушай, я еще ни разу не встречал храбреца, который бы спросил об этом.

Весла скрипели. Вода за бортом шипела. Ветер в ушах свистел. Виргорек измучился, махая веслами, и искренне жалел о былом энтузиазме.

Незнакомец шевельнул рулевым веслом, лодочка юркнула вбок, но и при новом курсе их обволакивал все тот же вездесущий туман.

– Почему бы тебе не спросить его? – с милой улыбкой поинтересовался пират. – Скоро мы поднимемся на корабль.

У Виргорека от ужаса даже в глазах потемнело. Впервые в жизни он почувствовал настоящий страх.

– Нет! – прохрипел джотунн. – Не думаю, что я это сделаю.

– Тогда ты даже, возможно, снова увидишь землю, – любезно пообещал тан Калкор, – но только если будешь грести порезвее, чем сейчас.