"Император и шут" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

12

– Как рьяно ты о себе заботишься, дядя! – ухмыльнулся вновь прибывший, оглядываясь.

Крушор лишь плечами передернул. У него было что ответить на сарказм племянника – например, что особняк по хабским меркам довольно скромный, но пират, скорее всего, предпочтет ему не поверить.

– Посольство представляет Нордландию! Ты что же, хотел бы, чтобы Империя видела в нас варваров?

– Да, – не колеблясь подтвердил Калкор. – От этой пышности разит тухлятиной! Она мне отвратительна. – Он хмуро взирал на мраморные колонны, пушистые ковры, узорчатую обивку стульев.

– Таков здешний обычай, – неуклюже настаивал Крушор.

– Мерзость это, – рыкнул тан.

Он попрежнему не обременял себя одеждой – лишь кожаные штаны и грубые башмаки и конечно же оружие: палаш и кинжал на поясе. Ледяные струи дождя должны были бы проморозить пирата до мозга костей, но, похоже, Калкор не замечал ни воды, ни ветра. Наметанным на ценности глазом он выбрал самый дорогой ковер и вытер о него грязные башмаки.

Штат посольства выстроился в холле в одну шеренгу, чтобы достойно принять благородного гостя. Большинство были, естественно, джотуннами, но и импов хватало. И если земляки пирата пребывали в тревоге, то импы и вовсе довели себя до ужаса.

Крушор уже в который раз пожалел, что расфрантился на местный манер для встречи с племянником. Вероятно, Калкор и в одежде видел упадок или даже разложение личности.

«Жаль, что он не понимает, что в Хабе иное рукопожатие стоит сотни тумаков», – огорчался посол.

– Не желаешь принять ванну? – предложил он племяннику.

– Нет.

– Тогда позволь представить тебе наш посольский штат…

– Не надо. Во всяком случае, большинство из них мне ни к чему. Пусть поторопятся с едой: мясо с кровью и вино покрепче. Мне нужна комната с добрым соломенным тюфяком. И… – пират еще раз осмотрел представителей посольства, – среди этих женщин есть твои дочери, дядя?

– Нет. – Крушор чувствовал себя как на иголках, но надеялся, что вспыльчивый племянник не заметит его нервозности.

Калкор заметил, но понял посвоему. Сапфировые глаза весело блеснули.

– Ты умнее, чем кажешься на первый взгляд, дядя. Очень хорошо – я возьму вот эту и вот эту.

– Но…

– Да?

– Уверен, они будут польщены, – проглотив комок в горле, промямлил Крушор, – и оценят оказанную им честь.

– Мне плевать на их чувства, – фыркнул Калкор. – Поторопись с едой и пришли, как только будет готова; а вино и девок – сейчас.

Хозяин постоялого двора упорствовал до тех пор, пока Азак не заплатил за семь тюфяков, хотя на полу комнаты поместилось всего пять. Единственная лампа свешивалась с потолка, дымя и истекая жиром, так что воняла хуже груды промокших и пропитавшихся конским потом тряпок, сваленных кучей у двери. Кроме набитых душистым луговым сеном тюфяков, никакой другой мебели в комнате не было. Инос давно уже застелила свой и теперь сидела, с отвращением разглядывая крысиные норы, зиявшие в противоположной стене. Дождь мерно стучал в оконные ставни, гдето тревожно ржала ломовая лошадь, общий зал внизу медленно наполнялся завсегдатаями таверны, и первые возгласы предвещали накал будущего веселья.

Стремительная езда через Илрейн была тяжким испытанием на выносливость. Оказавшись в пределах Империи, Азак не снизил скорости передвижения, словно жестокий курьерский темп избавлял малочисленный отряд джиннов от опасного любопытства посторонних. После каждого перегона Азаку приходилось платить штраф за загнанных лошадей и доплачивать смотрителю за новую пятерку лучших коней.

Поля, леса, фермы, города и селения – Империя мчалась, мокрая и унылая – на такую и смотретьто не хотелось. К избранному Азаком способу передвижения привыкнуть было нельзя. Эта пытка, выматывающая силы, выламывающая кости и по капле высасывающая рассудок, медленно убивала.

Каждый вечер Инос опускалась на тюфяк очередной таверны в полном убеждении, что больше не выдержит. И каждое утро какимто чудом она находила в себе силы вскарабкаться на коня и проехать еще одну лигу…

Затем еще одну… И еще…

Азак, однако, знал, что делает. Везде только и болтали, что о войне: судачили о зверствах джиннов, о том, сколько бед причиняют их набеги импам, о притеснениях живущих в Зарке неджиннов, о похищениях девушек и продаже их в серали. Получалось, что весь мир нуждается в спасении от джиннов. Никого не заботило, что то же самое, что болтают о джиннах, сотни раз говаривалось относительно гномов и эльфов, смотря кого имперским политиканам требовалось облить грязью. Империя изыскивала тысячи способов, чтобы оправдать бойню с кем угодно – и с фавнами, и с троллями, и с русалами, и с дикарямилюдоедами. Основа клеветы была стандартна, менялись лишь детали, и будущие враги приобретали жуткий облик. Легионы двинутся лишь весной, но деньги требовались уже сейчас, и, чтобы собрать повышенные налоги, людей основательно запугивали, готовя к будущим жертвам.

Азак был рослым даже для Зарка, в Империи он и вовсе выглядел гигантом. Джинн мог выкрасить волосы, загримироваться, но поменять цвет глаз он не мог. Агитация среди населения уже принесла свои плоды – ненависть прочно вселилась в сердца людей. Не раз отряд Азака подвергался оскорблениям, их забрасывали камнями, выгоняли из таверн, а легионеры реагировали на джиннов, как собаки на кошек. Часто кавалькаду выручала лишь резвость их лошадей, а почтмейстеры отказывались иметь дело с врагом без разрешения центуриона или, по крайней мере помощника центуриона; тогда положение спасало лишь золото Азака.

По шестьсемь раз на день их останавливали для проверки документов. Инос смотрела изпод покрывала на полыхающие ненавистью глаза легионеров, чьи руки так и тянулись к мечам, и у нее замирало сердце. Но до сих пор с документами эльфов считались. Что было на самом деле в этой внушительной фальшивке, Азак не считал нужным сообщать жене, но одного взгляда на документы оказывалось достаточно, чтобы усмирить самого грозного центуриона. Бумага действовала как драконий дых, но не на всех; и чем ближе к Хабу, тем подозрительнее становились проверяющие. Впрочем, поблизости от столицы даже простой воин, вероятно, был более искушен в житейских делах, чем важный чиновник в провинции. Рано или поздно какойнибудь рубака захватит пятерку чужаков, махнув рукой на документы, и устроит допрос с пристрастием.

Постоялые дворы на почтовых станциях предлагали богатый выбор обслуживания, от нищенского до королевского, и Азак выбирал неизменно самое дешевое, да при этом исступленно торговался, словно отрывал от себя последний золотой. Джинн лгал намеренно: золота у него было предостаточно, но он стремился остаться по возможности в тени. В сложившейся ситуации он поступал разумно, всеобщая враждебность к джиннам навлекла бы на отряд крупные неприятности. Каждый вечер Азак выбирал одну большую комнату и нанимал ее для всей компании, потом покупал еду и держал своих людей по возможности подальше от посторонних глаз. Для самих джиннов подобный способ путешествия был, видимо, идеален. Для джиннов – да, но не для Инос – жалкие условия существования практически убивали ее.

– …пара дней до Хаба. – Голос Азака заставил Инос подпрыгнуть. Она захлопала глазами и поняла, что заснула сидя.

Другие трое мужчин переглянулись. Затем Чар медленно сел.

– Ваше величество… – начал Чар и осекся, натолкнувшись на яростный взгляд султана. – Простите, Кар.

– Такто лучше! – проворчал Азак. – Нахальство тебе идет. Что замолчал, продолжай!

Чар вздрогнул и оглянулся на остальных двух товарищей, словно хотел убедиться, что они все еще заодно с ним.

– Мы бы хотели знать… почему мы не свернем с тракта? В глуши народу меньше… некому было бы нас подозревать, если бы мы…

– …тащились по лесам и полям? – закончил Азак. – Ты хочешь пробираться по окраинам городов и обходить стороной селения?

– Да… Кар.

– Дурак! Чужестранцы, передвигаясь по Империи, пользуются трактами, – наставительно пояснил Азак. – Вне тракта шныряют только шпионы. Лишь на дорогах стоят почтовые станции, где можно сменить лошадей. Купи мы своих собственных, они сдохли бы после первого же перегона – наш темп ни один конь не выдержит. А сбавлять скорость мы не можем – времени в обрез. Еще вопросы будут?

Чар потряс головой.

– Где твои мозги, кретин? – продолжал Азак, потягиваясь, словно ему места не хватало. – Подбери объедки и выброси, чтобы крысы ими не занялись и не будили бы нас своей возней. – Повернувшись к Инос, он спросил: – Любимая, ты ведь не хочешь выйти?

– Нет, – буркнула Инос.

Алые глазки Азака метнулись обратно к его людям. Все трое, кряхтя, поднялись на ноги и направились к двери. Дверь за джиннами захлопнулась. Азак опустился на свой тюфяк, сев спиной к жене. Даже этот силач двигался медленно, как старик.

Усталая Инос подтащила к себе седельную сумку и, покопавшись, извлекла баночку с эльфийской мазью. Изо всех сил стараясь не стонать, девушка сняла платье и стала смазывать синяки и ссадины. Она нежно массировала каждый мускул… каждую косточку… казалось, на ней нет живого места. Поневоле обмазывание эльфийской мазью стало ее ежевечерним ритуалом, но Инос предпочла бы горячую ванну. Каждый вечер Азак неизменно поворачивался к жене спиной. Инос предпочитала думать, что он ведет себя так из вежливости, но более вероятно, что джинн избегал видеть красоту, которой не мог обладать. Если так, то он сильно ошибался, ожидая, что после убийственной дорога тело Инос осталось столь же нежным и привлекательным.

Она не предполагала, что ванна и чистая одежда могут быть столь желанны. Занимаясь обработкой ран и волдырей, Инос спрашивала себя, существует ли Бог Гибкости, дабы услышать страждущую калеку. Она не принадлежала к расе джиннов и могла бы пойти в баню, но Азак непременно попрется туда вслед за ней, а вспыльчивый джинн, болтающийся в предбаннике, вполне способен спровоцировать беспорядки. Но вымыться Инос очень хотелось, и она дала зарок завтра же обеспечить себе эту возможность.

– Азак? – позвала она.

– Да, любовь моя?

– Мы уже почти в столице. Но не думаешь же ты, что стоит тебе явиться в Алый дворец, и колдун сразу радушно пригласит тебя на чашку чая! Переговоры с Хранителем потребуют времени…

– Найдется какаянибудь неприметная гостиница…

– Есть предложение получше, дорогой. В Хабе у меня достаточно друзей и родственников. Хотя бы сенатор Ипоксаг…

– Нет!

– Кэйд всегда очень высоко ценила его дочь, и…

– Нет, я сказал!!!

С тупым буйволом не поспоришь, и Инос умолкла. Ей казалось, что ее голова, отяжелев, наполняется камнями, и они давят и на виски, и на глаза, мешая ясно различать предметы.

«Может быть, утром, отдохнув, он сможет мыслить здраво», – тоскливо размышляла девушка.

– Инос, я хочу, чтобы ты мне коечто пообещала. – Нарушая им же самим установленные правила, Азак обернулся и смотрел на обнаженную женщину.

У Инос не осталось сил даже на смущение. Кроме того, джинн являлся ее мужем и вправе был видеть жену голой. Она продолжала массировать синяки, никак не отреагировав на его требование.

– Что именно? – вздохнула она.

Взглянув ему в лицо, Инос чуть было не застонала вслух.

Из тени плохо освещенной комнаты на девушку смотрели глаза безумного ревнивца.

– Я хочу, чтобы ты обещала, что ни на шаг не приблизишься к этим… своим… друзьям… или родственникам…

– Боги, дайте мне силы! – пробормотала Инос. Завинтив крышкой банку с мазью, она затолкала ее в седельную сумку. – Похоже, ты боишься, что я тебя брошу, не так ли?

– Ты моя жена! – рявкнул он.

«Да, он боится, и в этом все дело», – убедилась Инос. Ей вспомнились эльфы и предложение Литриана. Сам Хранитель предлагал ей остаться с эльфами. На то, чтобы догадаться, ушло несколько дней, и момент был упущен. «Кто бы осмелился говорить вместо Хранителя или от его имени, но без его ведома? – Инос могла встретить его и не узнать – ведь он способен скрываться под любой личиной, воспользоваться любым обликом, возможно быть самой Лиаскан. – Ну и дура же я, что отказалась!»

Инос попробовала представить себе, что бы произошло, прими она предложение эльфа, и чуть не заплакала. Она не превратилась бы в уродину, а осталась бы красавицей, кружилась бы на балах в Хабе, и пусть бы Азак гнил в имперской тюрьме.

«Там тебе и место, зверь, – неожиданно ожесточилась Инос. – Бедняга Рэп встретил более злую судьбу в заркианском застенке».

С отвращением натянула Инос грязную рубашку, а мозг сверлила горькая мысль:

«Вся моя жизнь – сплошное нагромождение ошибок, и эта гора в конце концов погребет меня, несчастную».

– Так ты дашь слово? – гневно требовал Азак.

– Слово? – повторила Инос. Она не говорила джинну о предложении Литриана и не собиралась это делать. Натягивая на себя одеяло, она все же не сдержалась и застонала, но сострадания в глазах Азака не блеснуло. – Я твоя жена. Я уже давала клятву и тебе и Богам. Зачем мне бросать тебя теперь?

– Мы в Империи, и мне нужна уверенность. Мало ли что тебе придет в голову! – Его глаза сияли как раскаленные угли. Вряд ли он сейчас был в здравом рассудке.

Инос блаженно распростерлась на тюфяке. Но лежать, запрокинув голову, было не очень удобно, и она вновь приподнялась на локте, чтобы подтащить к себе седельную сумку и сделать из нее подушку. Даже это усилие стоило ей неимоверного труда. Устроившись поудобнее, она произнесла:

– Я дала тебе торжественный обет, муж мой. Мое слово твердо, большего же ни от кого нельзя требовать. – Со вздохом натянув до подбородка жесткое от пота и грязи шерстяное покрывало, Инос предложила: – Если хочешь, можешь позвать своих трех добродетельных убийц. Я в приличном виде.

Он подобрался поближе, остановился рядом с ней, но с колен не поднялся. Нависая над женой, зловеще глядел сверху вниз, как взбесившийся верблюдсамец во время гона. Но, может быть, его неуверенность происходила от того, что прежде он привык к роли хозяина положения, а теперь ситуация ускользала из его рук?

– Ты устал, дорогой, – спокойно сказала Инос. – Не увлекайся.

– Ты дашь обещание! Поклянешься, что не…

Инос не смогла подавить зевок.

– Азак! Да захоти я только бросить тебя, вернуться к друзьям и сдать тебя Империи как шпиона… думаешь, это было бы сложно?

Он оскалился от ярости и схватился за кинжал. Инос рассмеялась бы, не будь она так измучена.

– Клянись, или я скручу тебя в бараний рог… привяжу к седлу…

– Перестань дурить! Ты мой муж, и эта связь неразрывна. Вот что: если бы я хотела обрести свободу, мне достаточно лишь закричать. Не здесь, в закрытой комнате, а в другом месте… Хотя бы на дворе почтовой станции или на улице. – Она снова сладко зевнула. – Пойми, достаточно завопить: «Помогите! Меня выкрали злые джинны и волокут в свое логово разврата…» И что бы от вас осталось? Я не сделала этого, не так ли? И не собираюсь делать. Теперь могу я поспать? Пожалуйста!

Азак откликнулся моментально, но его голос прозвучал как будто издалека, словно она уже погружалась в сон. Ей пришлось сделать усилие, чтобы выскользнуть в реальность.

– Ты абсолютно права, дорогая, а я не прав. Прости меня.

– Ммм? – Ответ удивил Инос, но не настолько, чтобы разбудить. Внезапный проблеск рассудка у султана не мог продолжаться долго. – Спать… – прошептала Инос.

– Послушай! Этот сенатор?.. Он действительно станет помогать или сдаст нас императорским палачам? – упорно допытывался Азак.

– Не слышала, что у него есть палачи, – пробормотала Инос, путая сенатора с императором. – Конечно, Ипоксаг поможет, но, разумеется, неофициально. Я ему родственница.

– Но ято с ним не в родстве, – буркнул Азак.

– В самом непосредственном родстве – ты мой муж, – объясняла Инос, мечтая поскорее уснуть. – Они придут в восторг, обнаружив, что у них в семье султан. Не забывай, в любой стране знать всегда стоит друг за друга. Пока они не уличат тебя в измене… Да, они помогут.

– Тогда завтра пошли письмо сенатору и организуй нашу встречу.

– Да, дорогой, конечно. Завтра сделаю… завтра. Теперь можно мне поспать?