"Меч демона" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

Часть третья Путеводный свет

1

Энни Бридж была одной из четырех Энни Кэмпбелл, что жили в глене. Ее дом был одним из самых больших – целых две комнаты. Здесь после смерти мужа под Литхолом она растила трех рослых сыновей. Когда же король Ферган бросил вызов владычеству англичан в 1511 году, старший отправился мстить за отца. Когда Ферган бежал из лондонского плена в 1516 году и вернулся в Хайленд, чтобы снова поднять народ, оставшиеся двое последовали за лэрдом на поле Парлайна. Последние три года Энни жила одна.

Это была сухопарая, седовласая женщина, обладавшая мягкостью мельничного жернова. Годы и непогода выдубили кожу на ее лице и руках. Она горбилась и смотрела на весь мир с вызовом. Она истово ненавидела англичан и готова была на все ради человека, убившего одного из них. Кроме того, она славилась своей стряпней.

Тоби спал, ел и снова спал, делая перерыв, только чтобы умыться и побриться. У него болел каждый мускул, суставы скрипели, как ржавые дверные петли. Обычно он даже любил это ощущение – оно означало, что он растет и набирается сил, однако сейчас оно не доставляло ему удовольствия. Еще вчера, почти в это же время, он гордился, глядя на свое отражение в зеркале, но с тех пор ему довелось увидеть, как эти самые руки лишали жизни людей и гнули стальные прутья, словно тесто. Сила больше не казалась ему достоинством. Демон превратил все его надежды в издевку.

Когда небо на западе окрасилось сердитым румянцем заката, Тоби поглощал очередной обед. Стол в первой комнате был уставлен таким количеством снеди, какого даже ему хватило бы на неделю, хоть Хельга Бернсайд и говорила, что он один ест больше, чем весь гарнизон сассенахов. Он чувствовал себя очень странно, пытаясь свыкнуться с внезапными переменами в своей жизни. Это напоминало ему скованный льдом ручей по весне, когда ровная белая гладь вдруг сменяется бурлящим потоком. Так и мир Тоби Стрейнджерсона взломался разом, даже не дожидаясь, пока он уйдет из глена.

Ему полагалось бы оплакивать бабку Нен. Ему полагалось бы переживать из-за демона, поселившегося у него в сердце, из-за охотившихся за ним англичан, из-за предстоявшего опасного перехода через Глен-Орки, даже из-за мятежников, возможно, поджидавших его с той стороны, – и все же он чувствовал какой-то нервный подъем – наконец-то он покидает глен, чтобы искать счастья в мире. Он жевал и думал.

Энни сидела в дверях – на свету – и шила быстрыми, уверенными стежками. Она повернула голову посмотреть, как он справляется с едой.

– Возьми еще говядины! И гусятины тоже. Жир согреет тебя в горах.

Тоби положил себе еще кусок мяса. Объедаться лучше всего осенью, когда забивают скот. Тогда даже бедняки могут надеяться, что они насытятся мясом. Энни буркнула, чтобы он не скромничал и накладывал себе как следует.

– Но я вас разорю! – запротестовал он.

На короткое мгновение что-то осветило ее изборожденное морщинами лицо – так солнечный луч заставляет серый снег искриться алмазами.

– Знал бы ты, сынок, что значит для меня снова кормить мужчину. У меня сердце радуется, глядя, как все это исчезает у тебя во рту. Очисти стол, и я с удовольствием заставлю его снова.

Что тут поделать, кроме как продолжать есть?

Разве что задавать вопросы с набитым ртом?

Ну, например: «Есть новости из замка?»

Энни наклонилась к шитью и перекусила нитку.

– Ага. Сассенахи, рада сказать, здорово суетятся. Они выставили патрули на дорогах и разъезжают по холмам.

С минуту Тоби молча жевал, но продолжения не последовало.

– Они не обыскивали деревню, не угрожали взять заложников?

– А с чего бы? – Энни поднесла иглу к глазам и продела нитку в ушко. – С чего им искать в деревне, если конь так и пропал?

– Ох ты! Значит, коня так и не нашли?

– Ну, покуда они еще не догадались посмотреть под кроватью у Мюррея Макдугала.

Тоби повезло, что в это время он ничего не глотал. Он засмеялся – бабка Нен говорила, что, когда он так смеется, его смех громче грома и может разбудить хоба. Он с трудом заставил себя замолчать – он чувствовал себя виноватым уже за то, что вообще может смеяться, когда не минуло еще полного дня.

Если Сокола не нашли, сассенахи решат, что их жертва ускакала, чтобы примкнуть к мятежникам. Спокойствие Энни позволяло предположить, что он может рискнуть задать вопросы и посерьезнее.

– А что они говорят про мое бегство из темницы?

Старуха пристально посмотрела на него:

– Ты же сам там был, разве нет?

– Но то, что я помню, может отличаться от того, что говорят они.

Она кивнула, возвращаясь к шитью.

– Это все та безумная женщина, они говорят – та, что хотела нанять тебя. Она спустилась в темницу, чтобы уговорить тебя поступить к ней на службу. – Голос старухи дрогнул. – Вот что, по их словам, ей было нужно от тебя, и я знать не хочу ничего об этом, если это не относится к делу. Они говорят, ты пырнул ее ножом. Они называют тебя безумцем и опасным типом.

Тоби продолжал жевать, удивляясь тому, что может так просто говорить со старой Энни. Обычно при виде женщины у него язык примерзал к небу. Он сообразил, что она ни слова не сказала про мертвые тела в темнице.

– Обыкновенно я не одобряю, когда леди пыряют ножами, – добавила Энни.

– Это как правило. Но если есть правила, то есть исключения из правил, и если правда то, что о ней говорят, то, право слово, жаль, что ты не постарался получше, пока была такая возможность.

Выходит, Вальда объяснила рану на груди. А как она объяснила стол, свиток, окровавленную чашу и прочие инструменты своего колдовства? Возможно, она сделала их невидимыми, но что тогда стало с телами… или там не было никаких тел? Тоби размозжил голову одному и свернул шею другому. Его глаза – глаза демона – видели этих четверых иначе, чем обычных смертных. И то, что о телах ничего неизвестно, наводило на невеселые мысли. Тела ожили и ушли. Вот интересно: если кто-нибудь сломает сейчас шею Тоби Стрейнджерсону, сможет он сделать то же?

Энни снова откусила нитку.

– Вот, примерь-ка.

Он встал примерить штаны, которые она шила. Она демонстративно отвернулась, якобы полюбоваться на закат, но Тоби тоже повернулся к ней спиной. Он снял пояс, оставив плед свободно свисать с плеч, и натянул штаны. Новый твид был приятно жестким, и от него пахло торфом, но Тоби противна была мысль о том, что ему придется носить такую сковывающую движения одежду. Он завязал смущавший его клапан спереди и дал Энни оценить результат.

– Очень здорово, – сказал он. – Как раз впору. Я не знаю, как…

– Повернись. Да, сойдет. Жаль, нет у меня времени сшить тебе рубаху и куртку. Башмаков я, конечно, не осилю…

– Вы и так сделали больше, чем нужно. Можно я пока останусь в пледе? – Он обошел ее, вышел на улицу и зашел за дом кругом в поисках удобного места для того, чтобы одеться.

Отказаться от пледа? Ходить с закрытыми руками и ногами? Обуться в башмаки? Но если он собирается в Лоуленд и в другие дальние края, ему следует одеваться как сассенаху – Энни права. Похоже, эта же мысль пришла в голову и остальным. Соседи принесли пару рубах, плащ и пару башмаков – диковины, попавшие в глен давным-давно по чистой случайности и годами валявшиеся в сундуках. Все они были ему отчаянно малы.

Все это смущало его – уж не награда ли все это за убийство Годвина Форрестера? Кровавые деньги? Или глен действительно переживает за Тоби Стрейнджерсона? Скорее всего это была взятка за то, чтобы он поскорее убрался – скатертью дорожка!

Тоби вернулся, перекинув штаны через руку. Энни забрала их, и он подошел к столу.

– Я положу их с твоим барахлом. – Она принялась возиться с его узлом похоже, она весь день только и делала, что подкладывала туда то одно, то другое. – Ты бы положил это в спорран, так надежнее будет. – Энн выложила перед ним кошелек бабки Йен.

Тоби повиновался, и пальцы его нашарили еще что-то. Он вынул камень и в первый раз разглядел как следует. Камешек был прозрачный и угловатый – один край сломан, другой – идеально ограненный, светящийся розовым. Аметист, наверное. Аметистов в глене было больше всего. Бродячий торговец может заплатить за такой пару пенни.

Это не укрылось от острого взгляда Энни.

Он поспешно убрал камень:

– Подарок бабки Нен. Вы ведь знаете, она все время искала красивые штуковины, чтобы отнести хобу, но потом она слегка тронулась на-этом – все искала и искала. И в последнюю ночь… когда мы прощались… наверное, она спутала меня с хобом… Жаль выбрасывать его… – Объяснение вышло вполне убедительное. Энни никому не скажет, а если и скажет, что из того? Он набил рот свежей булкой, не такой вкусной, как пекла бабка Нен, но съедобной вполне.

Энни серьезно кивнула:

– Когда Эрик уходил, я дала ему новый плед. Старый так и висит на крюке, я его даже не стирала с тех пор. – Она собрала корзину для шитья и повернулась к столу, но задержалась. – Что-то не так?

– Ничего, – пробормотал он. Ее муж умер, когда Тоби еще не родился.

– Как-то странно ты на меня смотришь, Тоби Стрейнджерсон!

Он покраснел до корней волос.

– Вот уж никогда не считал вас сентиментальной. Я пытаюсь понять, зачем вы рассказали мне про плед.

Она пошла относить корзину.

– Тебе еще надо немного подрасти. Ты, оказывается, циничный парень, Тоби. Конечно, это можно понять. Да, тут, в доме, есть меч, и ты возьмешь его с собой.

– Меч? Я не умею обращаться с мечом!

Она снова встала рядом с ним, держа в руках по ведерку.

– А кто об этом узнает? Я думаю, одного твоего вида с этим мечом на поясе будет вполне достаточно. Один взгляд, и все снимут перед тобой шапки. Это старый Брен Уэстберн прислал. Он сказал, что в свое время меч вволю напился английской крови, но что теперь ему захотелось еще. Так что бери. Я пойду доить.

– Я могу подоить за вас!

– Ты останешься здесь! – буркнула Энни. – Ешь, покуда есть место. Потом забирай меч и свой узел и ступай, куда я сказала. Обойдемся без прощаний.

Тоби начал подниматься.

– Ешь! – рявкнула она.

Он плюхнулся обратно на табурет. Он наелся досыта, но послушно потянулся за мясом, чтобы доставить ей удовольствие. Какими словами выразить ей свою благодарность? Язык у него заплетался – он был не мастер говорить.

– Я не знаю, с чего начать…

– Вот и не начинай. Мне не нужно твоей благодарности, Тоби Стрейнджерсон. – Она задержалась в дверях. – Ты славный парень, но я рада, что ты уходишь, не могу сказать как рада. Весь глен обрадуется твоему уходу, жаль только, что ты не забираешь с собой этого лоботряса Вика Коптильщика. Ну ничего, мы еще вышвырнем его как-нибудь, или кто из мужей достанет его ножом, чтобы духу вашего здесь не было.

– Духу?.. – поражение пробормотал он.

Лицо ее оставалось в тени, но голос был горек, как ягоды можжевельника.

– Неужели ты до сих пор не понял? Все эти годы вы были позором глена. Разве никто не говорил этого тебе? Ты что, про Укрощение никогда не слышал? О, они укротили нас, скажу я тебе, еще как укротили! Вся крепкая молодежь ушла и мало кто вернулся, и все же здесь оставались и мужчины. Во всяком случае, у них болталось что нужно между ног, так что они считались мужчинами. Но они не сожгли замок, когда сассенахи забрали женщин. Через месяц или чуть больше, когда англичанам надоели эти шестеро, они предложили обменять их. Старух не надо, сказали они, но бабы помоложе – вроде меня – сойдут, и тогда мы отпустим ваших девок. Как ты думаешь, мы выстроились в очередь перед воротами?

Он смог только мотнуть головой в горле застрял комок.

– Ты угадал! – Голос Энни окреп. – Не выстроились. Ну конечно, у меня на руках было трое пацанов, так что мне нельзя было идти, не так ли? У всех нашелся повод. Дети. Мужья и отцы, которые нас заперли и не пускали. Кто первой вызовется быть шлюхой? Кому охота ублажать целый отряд сассенахов ночь за ночью? Все эти вдовы… но у нас у всех нашлись отговорки. И у мужчин, и у женщин, у всех нашлись отговорки. Вот так и вышло, что ублюдков могло быть не больше шести. Это очень важно. Не больше шести. Да, шестеро вас было, и каждый день с самого твоего рождения, Тоби Стрейнджерсон, один твой вид резал нам глаза, напоминая о нашем позоре, напоминая, что мы все струсили и не помогли своим! Так что ступай из глена. И забирай своего тухлого сводного братца – хорошо бы, чтобы забрал. Вот когда вас обоих не будет, мы, может, сможем забыть.

Она шагнула за дверь со своими подойниками, бросив на прощание:

– Мне не нужна твоя благодарность.

И ушла.

Тоби встал. Аппетит у него пропал ему не хотелось больше ее гостеприимства на таких условиях. Ну да, накормить и одеть куда проще, чем быть сассенахской шлюхой целую зиму.

Впрочем, так было легче. Теперь он хоть не чувствовал себя в долгу за всю эту помощь.

Вот вам и дружба Кэмпбеллов.

Вот вам и их хваленая храбрость.