"Портрет миссис Шарбук" - читать интересную книгу автора (Форд Джеффри)ЕДИНСТВЕННОЕ УСЛОВИЕЯ попытался вспомнить, слышал ли я эту фамилию раньше, но ничего такого в голову не приходило. – Что ж, – сказал я, – очень рад познакомиться. – Уоткин говорит, что вы согласились написать мой портрет. – Материя ширмы слегка вибрировала при звуках ее слов. – Меня заинтересовало ваше предложение, но нужно договориться о деталях. Тут она назвала сумму, превосходившую самые смелые мои предположения. Я удержался – набрал в легкие побольше воздуха и сказал: – Это же целая прорва денег. – Да. – Не хочу показаться невежливым, миссис Шарбук, но позвольте узнать, почему мы разговариваем через эту ширму? – Потому что вы не должны меня видеть, мистер Пьямбо. – Как же я тогда вас напишу – не видя? – со смехом спросил я. – Неужели вы решили, что я предложу вам столько денег за обычный портрет? Деньги-то у меня есть, но я их не транжирю, сэр. – Простите, но я вас не понимаю. – Вы меня прекрасно понимаете, мистер Пьямбо. Вы должны написать мой портрет, не видя меня. Я рассмеялся снова, на сей раз еще громче – по причине растущего смятения. – Я бы сказал, что для такого задания больше подходит мистер Уоткин, который чувствует себя в городе как рыба в воде, не обладая при этом зрением. – У Уоткина свои таланты, но даром живописца он не наделен. – Можете вы мне сказать, как вы это все себе представляете? – Конечно. Вы будете приходить ко мне, сидеть здесь за ширмой и задавать вопросы. По тем сведениям, которые я вам предоставлю, моему голосу, моим разговорам вы должны будете составить мой образ, который передадите на холсте. – Извините, но мне это кажется невозможным. – Я открыла для себя, что слово Слушая ее, я пытался представить, как она выглядит, по звучному голосу, который – казалось мне теперь – исходит из каждого уголка комнаты. Перед моим мысленным взором возникли каштановые локоны, собранные в пучок, но, как только она заговорила снова, этот узел развязался и волосы устремились вниз свободным водопадом. – Единственное условие – вы не должны меня видеть. Если вы по какой-то причине вы не сможете сдержать своего любопытства и попытаетесь взглянуть на меня, то заказ будет немедленно аннулирован, а вы за вашу наглость будете строго наказаны. Вам понятно? – Наказан? – Вы ни в коем случае не должны меня видеть. Если же вы нарушите это условие, то предупреждаю вас, что Уоткин, который обладает определенными, как бы это сказать, – Миссис Шарбук, я ведь джентльмен. Уверяю вас, в этом не будет необходимости. – Я же со своей стороны не буду отвечать на вопросы, касающиеся моей наружности, но, кроме этого, вы можете спрашивать о чем угодно, и я буду с вами совершенно откровенна. – А на вопрос о том, зачем вам это нужно, вы ответите? – Вас это не должно заботить. Я представил себе лучистые зеленые глаза – и они тут же исчезли. – Так мы договорились? – спросила она. – Если все же решите отказаться, то на мой счет можете не расстраиваться. Я уже выбрала другого, если вы меня разочаруете. Есть такой отличный художник – мистер Оскар Хьюлет. Думаю, он сможет великолепно справиться с таким заказом. Вы его знаете? – Да, и вам это, конечно же, известно. – Она наверняка знала не хуже меня, что Хьюлет все еще в Европе. – Возможно, – прошептала она, и мне показалось, что я услышал ее смех. Я пытался принять решение, а ее глаза тем временем превратились в голубые, а потом в карие. Я представлял себе, как сошелся в смертельной схватке с Уоткином, затем передо мной возник образ Хьюлета, создающего шедевр, сменившийся воспоминанием о М. Саботте, который в старости заболел и нес всякий бред, как уличный сумасшедший. – Договорились, – поспешил я согласиться, чувствуя прилив в равной мере и сожаления, и эйфории. – Хорошо. Я буду в вашем распоряжении весь следующий месяц, между двумя и тремя часами каждый день, кроме субботы и воскресенья. Вы можете приходить, только если чувствуете в этом необходимость. Может быть, вы уже знаете достаточно, чтобы попытаться создать портрет. По окончании этого времени в первую неделю ноября вы должны будете представить мне картину. – Согласен. Я вернусь завтра, и мы начнем. – Как вам будет угодно. Перед тем как встать, я вспомнил о портрете Монлаша. – Миссис Шарбук, а эта картина в прихожей, на которой изображен морской капитан с трубкой, – откуда она у вас? – Уоткин где-то ее купил. У меня наверху есть и один из пейзажей вашего отца, Пьямбо. Что-то с коровами на лугу, залитом утренним светом. – Вы неплохо осведомлены обо мне, – заметил я, не уверенный в том, нравится мне это или нет. – Я женщина основательная. Знаю о вас все. И только вечером, когда я сидел на балконе театра Палмера[16] и смотрел, как играет Саманта в новой версии старой сказки, называющейся «Беспамятный призрак», до меня в полной мере дошла абсурдность того, на что я согласился днем. Я улыбнулся, поняв, что для успешного исполнения заказа мне понадобится – больше всего остального – здоровое чувство юмора. «А что это еще за разговоры о наказании?» – спрашивал я себя. Миссис Шарбук готова расправиться со мной, лишь бы не показать своего лица? Я хотел углубиться в эту материю, но мысли мои смешались, когда на сцене Саманта в маске внезапно вскрикнула при касании невидимого существа, давно забывшего красоту жизни. Позднее в тот вечер я лежал в кровати рядом со своей любимой. В канделябре на туалетном столике горела ароматическая свеча, которую она подарила мне этим вечером. После представления мы зашли выпить в «Делмонико». Выпитое вино и неторопливая любовная игра в конце концов помогли мне избавиться от докучливого чувства тревоги, не отпускавшей меня после встречи с миссис Шарбук. Я находил отдохновение в том, что Саманта откровенна в той же мере, в какой скрытна моя заказчица. Саманта вовсе не была обделена некоторой долей женской загадочности, но при этом она оставалась неколебимо практичной и прямолинейной и не пыталась выдать себя за кого-то другого. Именно благодаря этим ее чертам наши отношения продолжались долгие годы без требования скрепить их брачными узами. Если уж откровенно, то она была предана сцене не меньше, чем я живописи, и, наверное, эту ее черту я и любил в ней больше всего. – Как тебе сегодняшний спектакль? – спросила она. – Превосходно. Ты была великолепна. – Стареющая актриса – такая роль не потребовала от меня большой подготовки. Но призрак, мне кажется, был ужасен. Ты слышал когда-нибудь о толстом призраке? – Он был больше похож на мясника, свалившегося в мешок с мукой. Это тебе не Эдвин Бут[17], тут и разговора нет. Он произносил свою роль, как малолетний тупица, который учится читать. Саманта рассмеялась. – Это племянник владельца театра, – сказала она. – Дерим Лурд. Когда спектакль закончился, автор хотел его удавить. – С другой стороны, считается, что его герой и в самом деле забыл о прошедшей жизни. – Вот только ему никого не убедить, что он вообще жил. – Мне кажется, публике на это было наплевать. Они устроили такую овацию – особенно тебе. – Пьямбо, ты мой любимый критик, – и она придвинулась, чтобы поцеловать меня. – Ну а у тебя что слышно? Поначалу я не знал – стоит ли мне раскрывать детали моей встречи с миссис Шарбук, но в конце концов решил, что все равно придется кому-то об этом рассказать. Такую историю я был не в силах хранить в тайне до ее окончания. Я рассказал ей все – от моей встречи с Уоткином до сегодняшней беседы. Когда я закончил, она сказала со смехом: – В этом городе безумцев больше, чем во всем остальном мире. И как же ты собираешься выполнить заказ? – Не знаю. Но я подумал, может, ты подскажешь мне какие-нибудь вопросы, чтобы я, выслушав ответы, сумел понять, что она собой представляет. Саманта помолчала несколько мгновений, а потом сказала: – Зачем ты ввязался в эту игру? – Это проверка моих возможностей. А потом, получив такой гонорар, я смогу перестать зарабатывать себе на жизнь портретами и написать что-нибудь выдающееся. – Значит, ты пустился в погоню за богатством, чтобы перестать гоняться за богатством? – Что-то вроде этого. – Понимаю, – сказала она. – В последнее время я получала уйму ролей стареющих актрис, жен средних лет, старушек… кого угодно. В прошлом месяце я играла столетнюю ведьму. Было бы смешно, если бы они предлагали мне теперь главные роли или роли героинь-любовниц, но я бы приняла такое предложение, чтобы проверить, по силам ли мне это еще. – Так что же мне у нее выяснять? Саманта снова помолчала. – Может, мне порасспрашивать о её детстве? – сказал я. – Для начала можно, кивнула она. – Но потом спроси о четырех вещах: о ее любовниках, ее самом большом страхе, самом большом желании и худшем дне в жизни. Я задумался о списке Саманты и на скорую руку представил себе, как из этих вопросов в моем воображении возникает фигура женщины. Она стояла на вершине утеса над волнами, и ветер раздувал на ней платье, играя кудряшками волос. – Берешь? – спросила она. Я кивнул, пытаясь сосредоточиться на этом образе, но тут меня отвлекла Саманта, вылезшая из постели. В свете свечи ее тело казалось почти таким же молодым, как двенадцать лет назад, когда она впервые позировала мне. Я смотрел, как она наклонилась над свечой и задула ее. Оказавшись в темноте, я мог видеть только неясные очертания ее стройной спины и длинных ног. Она вернулась в кровать и улеглась, положив мне руку на грудь. – Тревожно мне что-то от этого заказа, – сонно сказала она. – Среднее между глупостью и мистикой. Я согласился, представляя себе теперь падающие листья на ширме миссис Шарбук. Мне пришло в голову, что ключом к разгадке может стать даже эта статическая осенняя сцена. «Что за женщина могла бы выбрать такой предмет?» – спрашивал я себя. Дыхание Саманты стало неглубоким, и я понял, что она вот-вот уснет. – Что за аромат у этой свечи? – Я задал этот вопрос самому себе, но произнес его вслух. – Тебе нравится? – Что-то в нем знакомое, очень спокойное. Это корица? – Нет, – ответила она. – Это мускатный орех. |
||
|