"Колдовской камень" - читать интересную книгу автора (Джеймс Лэйна Дин)

12

Гэйлон исследовал секреты Сьюардского замка, как охотник бы выслеживал льва или медведя, — с осторожностью. Огромное здание было непредсказуемо, как и его владелец, и столь же опасно. Сезран выстраивал свой замок камень за камнем, на протяжении столетий, и теперь титаническая постройка возвышалась на холме над вересковой пустошью словно творение сумасшедшего великана. Внешние стены выглядели основательными и крепкими, однако стоило моргнуть, как все углы и пропорции сильно изменялись, и поэтому Тень, отбрасываемая замком, тоже все время менялась, словно тень дерева на ветру. Высокие стены были совершенно гладкими, и в них не было прорезано ни одного окна, зато входов было целых два — в западной стене и в восточной. Войти в них можно было соответственно вечером и утром, в зависимости от того, откуда падал солнечный свет. Отважиться войти в Тень замка — означало кликать смерть, и не самую приятную. Об этом, по всей видимости, должны были предупреждать белеющие кости — человеческие и кости животных, — разбросанные по лужайке вокруг замка.

Для того чтобы пуститься в путешествие по лабиринту комнат и коридоров внутри замка, требовались внимание и сосредоточенность. Гэйлон понял это очень быстро. Стоило сбиться с пути, и ты оказывался в том же самом месте, откуда вышел, даже если все время двигался по прямой. Были в замке лестницы, которые никуда не вели, коридоры, которые упирались в глухие стены, и были в нем тысячи комнат, некоторые из которых были заперты, некоторые — нет, некоторые из которых были пусты, а некоторые — нет. В некоторых помещениях Гэйлон не обнаруживал никаких предметов, но зато они были наполнены странными звуками и тревожащими запахами, и Гэйлон ни за что не согласился бы вернуться туда из боязни лишиться рассудка или погибнуть.

Но были у принца и две любимые комнаты, в которые он готов был приходить снова и снова. Одна из этих комнат располагалась в подземелье и была битком набита оборудованием, имеющим какое-то отношение к времени. Эти странные машины обязательно чем-то удивляли Гэйлона или развлекали его.

Самым большим предметом в этой комнате были огромные водяные часы. Они отмеряли время. Капля за каплей сочилась вода, и огромные колеса едва заметно для глаза поворачивались. Стены были увешаны всевозможными приспособлениями для измерения времени, которые тикали, такали, стучали и показывали время при помощи странных символов, каких Гэйлону никогда и нигде не приходилось видеть. На некоторых часах были резные фигурки, которые плясали под музыку колокольчиков или сами били в гонг. Вся комната постоянно находилась в движении, и Гэйлон, глядя по сторонам, начинал испытывать легкое, но приятное головокружение. В результате мальчик каждый раз задерживался в этой комнате дольше, чем намеревался.

Вторая комната располагалась на первом этаже, в самой середине постройки. В этой комнате было не четыре, а восемь стен, которые сходились под невероятными углами. В каждой стене было окно, загороженное толстыми металлическими решетками. За каждым окном виднелся чудесный, пасторальный пейзаж. Все картинки отличались друг от друга, в том числе временем года и временем суток. Было, пожалуй, хорошо, что эти окна зарешечены, ибо в противном случае Гэйлону было бы нелегко избежать соблазна перелезть через высокий каменный подоконник и отправиться по какой-нибудь осенней тропе или летней дорожке, чтобы посмотреть — что там скрывается за холмом или за лесом. За стенами замка была зима, и мальчик часто и подолгу простаивал, прижимаясь лицом к стальным прутьям, перед окном, за которым расцветали деревья и пересмешники с песнями перелетали с ветки на ветку. Это зрелище наполняло его противоречивыми чувствами — он одновременно испытывал странный покой и еще более странное томление.

Для Дэрина время летело почти незаметно. Кончилась зима, настала весна, за весной пришло лето. Прошел почти год, и он в конце концов встал с кровати и пересел в свое инвалидное кресло. Прошло еще немного времени, и он перестал пользоваться и им, чтобы самому — медленно, с трудом, с одышкой — бродить по коридорам замка. Его правая рука плохо удерживала посох, который сделал для него Гэйлон из сухого тиса, и он несколько раз падал, пока принц не приспособил к посоху кожаную петлю, в которую Дэрин продевал запястье. Герцог предпочитал теперь темные одежды и отрастил длинную бороду.

Дэрин не чувствовал себя довольным или счастливым, его настроение постоянно находилось где-то в промежутке между истерикой и меланхолией, однако он отыскал себе достойную цель, и уж к ней — к тому, чтобы дать Гэйлону хорошее образование, — он стремился со всей настойчивостью, на какую был способен. Это заняло несколько лет, и герцог оказался куда более строгим учителем, чем Сезран. Используя книги и свитки из собрания мага, он обучал Гэйлона более мирским, но не менее сложным наукам: математике, письму, истории. Усаживаясь в кресло, он продолжал учить принца обращению с оружием, натаскивая его на старом манекене, то подбадривая, то высмеивая его неловкие выпады.

Сезран продолжал жить своей таинственной жизнью. Он мало интересовался Гэйлоном и еще меньше — Дэрином, особенно после того, как герцог перестал нуждаться во врачебной помощи. Уроки, которые он давал Гэйлону, были по большей части загадочными импровизациями, в результате которых принц чаще бывал разочарован или разгневан. В другое время, однако, в зависимости от своего переменчивого настроения, маг мог повести себя совершенно иначе. Преисполнившись энтузиазма, он делился с Гэйлоном сокровенными знаниями из своей сокровищницы, рассказывал ему о своих гениальных догадках, и именно эти уроки были принцу понятнее и яснее, чем раздраженное бурчание под нос или мрачное молчание старика.

Как-то летней ночью, на втором году пребывания Гэйлона в стенах замка он внезапно проснулся. Его комната была темна, однако он почувствовал в ней присутствие энергии, которая могла принадлежать только Сезрану.

— Идем, — приказал маг, и Гэйлон, не говоря ни слова, натянул свои штаны и сандалии. Затем он вытянул вперед руку, и крошечная спальня озарилась ярким голубым светом его Камня — Камня, вставленного Сезраном в чудесное золотое кольцо. От двери донеслось сердитое ворчание волшебника:

— Какая все-таки бесполезная штука — эти ваши человеческие глаза.

С этими словами Сезран стал удаляться, и Гэйлон поспешил за ним.

Они вышли из замка. Снаружи теплый летний воздух сладко пах вереском и Ночными фиалками. На востоке карабкался на небо тонкий серпик луны, а многочисленные яркие звезды светили так, что можно было разглядеть, где кончаются холмы и начинается пустошь. Гэйлон шел за Сезраном по тропе, которая вела от замка к поросшим кустарниками берегам широкого пруда. У самой воды Сезран остановился. Жестом призвав Гэйлона к молчанию, он поднял голову и застыл, вглядываясь в темноту.

— Слушай! — приказал он.

Коротко остриженные волосы кольнули Гэйлона в шею, когда он поднял лицо и стал всматриваться и вслушиваться в ночное небо.

— Я ничего не слышу, — прошептал он сипло.

— Сядь, — Сезран уселся сам и наклонился к принцу. — Не двигайся.

Воспользуйся своим Камнем и слушай.

В голове Гэйлона немедленно возникла тысяча вопросов, но он справился с ними и промолчал. Эта внутренняя борьба, однако, взбудоражила его, и ему с трудом удалось снова успокоиться. Его Камень начал едва заметно светиться. Склонив голову, Гэйлон очистил свой разум от мыслей и прислушался.

Его сознание наполнилось множеством ночных звуков. Он услышал шорох травы, голос сверчка, скрип стеблей тростника, трущихся друг о дружку, песню лягушек и жаб. Поначалу этот шум раздражал его, тревожа неподвижный покой его существа, но очень скоро все переменилось.

Гэйлон стал различать узоры на поверхности этого потока звуков. Мелодия и ритм разделились, обрели свою цель и звучали, словно оркестр. Даже ветер, капризный и непостоянный, казалось, знал свою партию и исполнял ее строго и уверенно. Ни одно живое существо, ни один из элементов окружающей природы не вступал в общий хор вне порядка, определенного гармонией целого. Голоса насекомых и древесных квакш звучали а'капелла, а волна накатывалась на берег только в точно определенный момент. Как во время концерта, величественная музыка то звучала громче, то затихала, и Гэйлон без труда улавливал чутким ухом совершенные музыкальные фразы, фрагменты и части симфонии звуков. Он словно погружался в музыку, и она текла вокруг него могучим потоком, легко касаясь его тела.

Мелодия зазвучала быстрее, поднялась до волнующего крещендо и вдруг умолкла. Отсутствие звука было настолько абсолютным, что причиняло почти физическую боль. Гэйлон ощущал себя измученным и выжатым досуха, но на удивление спокойным и умиротворенным. Долгий вздох вырвался из его груди, и он поглядел на мага.

— Ты слышал это? — спросил принц и был неприятно поражен тем, как громко и хрипло прозвучал в тишине его голос.

Сезран не ответил. Где-то в траве неуверенно прозвенел голос одинокой цикады, который как бы приглашал остальных начать все сначала. Однако Сезран уже вставал, скрывая звезды складками своего плаща, и Гэйлон неохотно последовал за ним.

Рано утром в день своего тринадцатого дня рождения, без малого через три года после того, как они с Дэрином пришли в замок, Гэйлон стоял у западных дверей и наблюдал, как Тень Сьюардского замка движется по лужайке между стеной и берегом моря. Игра холодного осеннего солнца на зеленой траве пробудила в Гэйлоне горько-сладкие воспоминания о Каслкипе, расположенном далеко на севере. Там, наверное, трава уже пожелтела и жесткие стебли склоняются к земле, рассыпая созревшие семена, а воздух стал сухим и прохладным, без этого тяжелого запаха соли и гниющих на берегу водорослей. В том далеком замке одна девочка будет праздновать свой девятый день рождения?

Прислонившись спиной к потрескавшейся от непогоды деревянной двери, Гэйлон попытался справиться со своим унынием и тоской. Интересно, помнит ли о нем Джессмин?

Пронзительный писк боли заставил его обернуться в направлении той части газона, которая примыкала к стене замка. Какая-то злосчастная мышь случайно забрела в Тень стены и теперь носилась кругами по траве, спасаясь от какого-то невидимого врага. С каким-то болезненным интересом Гэйлон смотрел, как зверек подпрыгнул высоко в воздух и перевернулся через голову буквально в нескольких шагах от него. Он пожелал, чтобы мышь сумела подобраться поближе, надеясь на счастливую случайность, которая бы помогла ему спасти маленького грызуна. Его Камень замерцал в ответ, однако мышь была слишком напугана, чтобы расслышать зов Гэйлона.

Ему нужно было сделать один-единственный шаг, чтобы спасти зверька, всего один шаг за границу страшной Тени. Мышь издала последний жалобный писк и упала в траву, окровавленная и неподвижная. Луг снова стал спокойным и безмятежным, только слабый ветер слегка пригибал траву и раскачивал цветы. Гэйлон даже зажмурился от сознания собственной трусости. Один шаг в Тень наверняка не причинил бы ему никакого вреда, что бы там ни говорили Дэрин и Сезран.

Наконец юноша запер тяжелую дверь с помощью своего Камня и отправился по темным каменным коридорам разыскивать старого мага. В последнее время Сезран по большей части работал в верхних комнатах своего замка, точнее, в одной из них — темной и круглой, которая могла вращаться по его команде. Здесь он учил Гэйлона именам звезд, которые были видны сквозь дыру на крыше даже в дневное время. Сезран изобрел для своих наблюдений особое устройство — длинный металлический цилиндр, в торцах которого были укреплены куски толстого стекла. Сезран называл их выпуклыми и вогнутыми линзами, глядя через которые можно было увидеть отдаленные предметы совсем близко.

Гэйлон и раньше видел телескоп. Придворный лекарь отца Гиркан обладал таким прибором, который за большие деньги был куплен у какого-то народа, живущего по ту сторону Восточной пустыни. Однако эта труба лишь чуть-чуть увеличивала рябой лик луны. В телескоп же Сезрана можно было увидеть целые миры, которые вращались по орбитам вокруг солнца.

Именно в этой комнате для наблюдения за звездами Гэйлон научился искусству Сна. Под пристальным и внимательным контролем Сезрана Гэйлон исследовал бескрайние просторы Вселенной. Ему приходилось стоять в руинах, оставленных чужими цивилизациями, и мчаться на огненных гейзерах, выброшенных из недр пылающих звезд. Между всем прочим он еще раз посетил желтый мир странных танцоров, однако на то, чтобы увидеть все. Спящему не хватило бы и тысячи человеческих жизней. Кроме того, Спящий все равно оставался привязан к своему непрочному человеческому телу, и поэтому самой большой опасностью для него была потеря чувства реального времени, которая происходила с человеком сразу после того, как он погружался в Сон. Тем не менее Сезран при помощи своих грубых и подчас болезненных методов сумел приучить Гэйлона не терять контроль над собой.

Вот и сейчас Гэйлон вошел в круглую комнату, вытянув перед собой руку с перстнем, так чтобы свет его Камня осветил все пространство внутри.

— Убирайся! — резко прокаркал маг, стоя у телескопа в самом центре комнаты.

— Я хочу задать тебе вопрос.

— Потом. Я позову тебя, когда мне будет угодно ответить на него.

— Нет, — возразил принц, рискуя навлечь на себя гнев мага. — Я хочу больше узнать о Тени замка.

— Ты знаешь о ней все, что тебе нужно о ней знать.

— Все, что мне известно, это то, что мне не разрешается вступать в Тень.

— Так и есть. А теперь убирайся! Ты мешаешь мне работать! — Камень на груди Сезрана начал светиться.

— Тогда я сам открою секрет Тени!

Сезран в сердцах ударил кулаком по поворотному механизму телескопа.

Механизм глухо загудел.

— Если ты сделаешь это, ты, скорее всего, погибнешь. А если нет, то я заставлю тебя пожалеть о том, что ты выжил. Может быть, стоит сразу наказать тебя, дерзкий мальчишка!

Теперь уже Камень Сезрана светился ослепительно-ярким синим огнем. Гэйлон на всякий случай отступил назад к двери, но дверь перед ним захлопнулась, отрезая путь к отступлению. Он не слишком мудро поступил, пытаясь загнать старикашку в угол. Гэйлон по опыту знал это, однако раз за разом снова проверял, насколько хватит терпения у мага. И раз за разом ему приходилось жалеть о своей дерзости. Предвидя острую боль в какой-нибудь части тела, Гэйлон заранее напрягся. Тут он услышал, как дверь снова открылась, и в проем полился желтый свет масляной лампы.

— Гэйлон? — это был голос Дэрина. Принц обернулся и увидел герцога с клюкой в одной руке и с лампой в другой.

— А-а-а, вот ты где. Я уж думал, что не найду тебя. Этот проклятый замок с каждым днем становится все больше, а может быть, я старею? — Дэрин кивнул Сезрану в знак приветствия. — Вы занимались, и я, наверное, помешал. Прости меня. Я просто хотел поздравить тебя с днем рождения.

Гэйлон заставил себя улыбнуться.

— Спасибо, Дэрин.

— Жаль, что у меня нет для тебя подарка.

— Твое поздравление — это уже подарок, — пробормотал Гэйлон, косясь на мага.

Камень Сезрана перестал зловеще светиться. По всей видимости, Дэрин спас принца от хорошей трепки, и это был подарок хоть куда.

— Ладно, не стану вас отвлекать?

Герцог медленно развернулся и зашаркал прочь. Дверь за ним закрылась.

— День рождения? — удивился Сезран. — Сколько тебе?

Что-то в голос волшебника заставило Гэйлона снова насторожиться.

— Тринадцать.

— Тринадцать. Едва ли достаточно времени, чтобы научиться жить, не говоря уже о том, чтобы постичь магическое искусство, — голос Сезрана немного потеплел. — Если хочешь дожить до следующего дня рождения, Гэйлон Рейссон, забудь о Тенях Сьюарда. Они не настолько важны, чтобы потерять из-за них жизнь. Подойди-ка сюда, — поманил он принца. — Я хочу показать тебе одну вещь, которую нельзя увидеть. Твой Камень поможет тебе.

Он показал рукой на небо.

— В вашей галактике есть старые звезды, которые в процессе своего умирания становятся настолько плотными, что ничто не может избежать силы их притяжения. Даже свет. Мы с тобой посмотрим на одну из них.

Забыв, по крайней мере на время, о Тенях замка, Гэйлон дал магу погрузить себя в Сон.

— Повтори наизусть родословную Черных Королей, — сказал Дэрин, постучав кончиком посоха по плечу пятнадцатилетнего Гэйлона.

Герцог подошел сзади, и испуганный юноша чуть не выскочил из кресла. В этом возрасте он состоял в основном из локтей, коленок и прочих углов, поэтому столкновение с тяжелым столом оказалось для него довольно болезненным. Кроме того, он опрокинул свечу. Растопленный воск быстро потек по доскам столешницы, и принц попытался спасти одну из драгоценных книг Сезрана. Для утренних занятий они пользовались старой, захламленной спальней волшебника, но это не значило, что теперь можно портить книги учителя.

— Ты невнимателен, — укоризненно проворчал Дэрин, когда книга была спасена, свеча снова выпрямлена и восстановлен относительный порядок.

— Ты не рассказываешь мне ничего интересного, — возмутился принц.

Герцог не обратил на дерзкое замечание никакого внимания. Терпеливо и твердо он сказал:

— Ты обязан знать эти вещи. А теперь все-таки расскажи мне родословную Черных Королей.

Юноша закатил глаза и застонал, но начал перечисление:

— В году пятьсот восемьдесят третьем второго тысячелетия Теспер?

Теспер объединил под своим началом горные племена Виндланда, который теперь называется Виннамиром. Потом он взял? взял в жены?

— Глиру.

— Да-да, Глиру, и они вместе породили Семеллу, первого из королей, владевшего магическим искусством. Это было в пятьсот восемьдесят седьмом году. Семелла женился на племяннице Глиры, Вельнар?

— Ее звали Лирра, — перебил Гэйлона Дэрин. — А Вельнар, между прочим, родился через триста лет и не был ничьей племянницей. Он был королем-магом.

— Лирра, Вельнар! Какая разница? — Принц оперся локтями на стол и положил подбородок на выставленные кулаки. — Это же только имена, Дэрин, бесконечный перечень скучных-скучных имен.

— Ты прав. Их имена действительно не имеют значения, но имеет значение то, как они правили. Это особенно важно для тебя, чтобы ты мог учиться на их победах и на их поражениях. Так что когда ты выучишь все о Черных и Рыжих Королях, мы перейдем к династиям королей Ласонии и Ксенары.

— Может быть, не надо? — умоляюще протянул Гэйлон.

— Надо. Давай сначала.

Недовольно бормоча, Гэйлон закрыл глаза, и на сей раз дело пошло быстрее. Его Камень слегка засветился, и Дэрин невольно улыбнулся. Камень не мог подсказывать принцу имена и даты, но подстегнуть его память было вполне по силам волшебной вещице. Но даже для этой малости от принца требовалась нешуточная концентрация внимания. Слушая его, герцог опустился на свободный стул, время от времени поправляя мальчика. Почти за тысячу лет на троне Виндланда сменилось восемьдесят семь правителей, и царствование некоторых из них продолжалось меньше недели.

— ?а Голир женился на его матери, Кисне, и в году девятьсот двадцать первом они породили Орима, последнего короля-мага, — тихо закончил Гэйлон и добавил:

— До настоящего времени.

Дэрин поднял голову, и блеск ореховых глаз принца заставил его вздрогнуть.

— Я хочу вернуться домой, — твердо сказал Гэйлон. — Я хочу вернуться в Каслкип, убить Люсьена и получить то, что по праву принадлежит мне.

— Нет, — герцог отвернулся, чтобы скрыть свой страх. — Ты еще не готов.

Открой книгу на странице двухсот двадцатой. Мы начнем наш следующий урок.

— Но, Дэрин?

— Я сказал — нет. Когда ты научишься ставить свое королевство и своих подданных превыше всего остального, превыше своей ненависти и жажды мщения, тогда ты будешь готов. Но не сейчас.

Камень Гэйлона ярко вспыхнул, выдавая какое-то сильное чувство, но Дэрин попытался не обращать на это внимания.

— Открой свою книгу и найди места, посвященные Ориму. Его правление — лучший пример того, как не надо управлять королевством, хотя в тексте говорится, что сначала он был не таким уж плохим королем. Читай вслух. Начни с середины страницы.

— Милая, выпей чай, пока он не остыл.

Заслышав слова леди Герры, Джессмин, превратившаяся в очаровательную девочку-подростка, пошевелилась в кресле и взяла с мраморного столика чашку. Теплый воздух, напоенный ароматом роз и звенящий криками детей, резвящихся на лужайках, проникал в комнату сквозь раскрытое окно. Звуки и запахи, однако, казались Джессмин приглушенными, ибо стена печали отгораживала ее от мира. Принцессе было четырнадцать лет, а Гэйлону, если бы он был жив, было бы сейчас восемнадцать и он выглядел бы уже совсем взрослым.

— Выпей чаю, сердечко, — тихо уговаривала леди Герра.

— Не хочу. Я очень устала.

— Гиркан говорит, что этот напиток вернет тебе аппетит. Ну выпей, хоть несколько глоточков?

Озабоченные морщины на рыхлом лице пожилой дамы стали глубже, и принцесса послушно выпила остывающий настой маленькими глотками. Его вкус оказался мерзким, а запах и того хуже; к тому же силы, истраченные на то, чтобы удерживать чашку, усугубили ее усталость.

Каждое утро Джессмин просыпалась вялой и изможденной, и эти ощущения не покидали ее до самого вечера. Окружающий мир нисколько ее не интересовал: пища казалась пресной, светские приемы при дворе — отчаянно скучными, а общество других девушек причиняло ей настоящие страдания. Она хотела только одного — чтобы ее оставили одну, наедине с ее горем, дабы она могла дождаться наступления темноты.

Только ночью, во сне, находила она утешение. Во сне приходил к ней Гэйлон, во сне являлся ей Дэрин, и только во сне Джессмин снова ощущала покой и радость, которых не испытывала вот уже многие годы.

— Джессмин?

Ее печаль стала глубже, и принцесса часто заморгала. Каким-то образом она очутилась на низком и широком подоконнике и теперь глядела на расположенный внизу сад. Чашка с лекарством стояла позабытая на поручне кресла. Джессмин почувствовала легкий приступ гнева. Где же та беззаботная девочка, которая подглядывала за взрослыми на фехтовальной площадке и мечтала научиться владеть мечом? Где та девочка, которая бегала быстрее и скакала верхом лучше всех своих сверстников? Где она теперь? Нет ее?

Люсьен пытался припомнить тот день, когда он впервые осознал, что любит Джессмин, но все его усилия были напрасны. Точно так же он не смог припомнить, было ли когда-то такое время, когда он не любил ее. Когда Джессмин исполнилось восемь, он подарил ей чудесного маленького пони:

Кругленького, ладного, серого в яблоках. Но девочка назвала животное Тистльдон, взяв имя из песенки Дэрина, слышанной ею давным-давно, и король почувствовал себя уязвленным. Ему начинало казаться, что он ничего не сможет сделать, чтобы принцесса перестала вспоминать Гэйлона и Дэрина. Вскоре после этого пони сбросил ее, она упала и сломала руку, а Люсьен в приступе злобы приказал прикончить проклятое животное. Об этом ему пришлось не раз пожалеть впоследствии, так как Джессмин и слышать не хотела о других лошадях, заявив, что больше никогда не станет ездить верхом. И вот уже на протяжении шести лет она оставалась верной своему слову.

В одиннадцать Джессмин все еще была болезненным и бледным ребенком, и Люсьен пригласил из Ксенары лучших врачей. Однако они вполне согласились с диагнозом Гиркана. В физическом плане с Джессмин все было в порядке. Болезнь называлась меланхолия — нервное расстройство, заболевание психики.

Вежливо извиняясь и кланяясь, они почти что назвали Джессмин сумасшедшей.

Люсьен слушал их ученую болтовню, стиснув зубы и сжимая рукоять меча.

Только присутствие Фейдира спасло лекарей от немедленной расправы.

В прошлом году, на тринадцатый день рождения девочки, Люсьен задумал грандиозный бал и послал ей в подарок отрез красного бархата и несколько шкурок ласонских горностаев на отделку. Он до сих пор помнил, какая тишина установилась в огромной зале, когда принцесса наконец появилась. Все гости глядели только на нее и следили за ней глазами, пока она шла к трону, чтобы поблагодарить короля за подарок. Джессмин присела в реверансе, а Люсьен, заметив вдруг нежный изгиб шеи и округлость плеча, чуть не свалился с кресла. И хотя платье было скроено и пошито довольно целомудренно, оно не могло скрыть того факта, что принцесса перестала быть ребенком. Тогда от нее дивно пахло теплой летней ночью, благоухающим жасмином и цветущей жимолостью, и Люсьен долго держал ее руку в своей, не в силах отпустить ее, забыв о музыке и о гостях. В эту бальную ночь все в Джессмин волновало его, и, танцуя с ней, он чувствовал себя неуклюжим и неловким. Всякий раз, когда фигуры танца заставляли их касаться друг друга, Люсьен ощущал нечто очень похожее на боль, только эта боль была сладкой. Джессмин, однако, протанцевала всего один танец и, едва притронувшись к угощениям, умолила короля отпустить ее, ссылаясь на нездоровье. Она и в самом деле выглядела более усталой и бледной, чем обыкновенно, и Люсьен, скрепя сердце, вынужден был позволить ей удалиться.

И сегодня после полудня Люсьен снова пришел в покои принцессы и принес ей новый подарок. По случаю четырнадцатилетия девочки не планировалось никаких торжеств, так как Гиркан заранее уведомил короля, что принцесса слишком слаба и может не выдержать такого сильного волнения. Постучав, Люсьен прислушался к шорохам за дверью, однако прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась. Из покоев принцессы вышла леди Герра, плотно прикрыв за собой дверь.

— Я хочу видеть Джессмин, — заявил ей Люсьен довольно-таки недружелюбно.

— Ваше величество, миледи больна и никого не принимает.

Люсьен словно не слышал ее. Смерив полную фигуру леди Герры ледяным взглядом, король отметил и ее измятое платье, и озабоченное выражение лица. Глаза его сузились, и леди Герра покраснела.

— Передай своей госпоже, что я здесь и хочу ее видеть. Она примет меня.

— Сир?

— Живее! — резко приказал Люсьен, и леди Герра, присев в торопливом реверансе, скрылась за дверьми. В следующую минуту его уже ввели в покои и провели через прихожую в гостевую комнату.

Джессмин сидела на подоконнике и глядела сквозь свинцовые рамы в сад. Солнечный свет играл на ее волосах, которые, словно шелковая пряжа, отсвечивали медом и желтым янтарем. Лицо принцессы, однако, было бледным и измученным. Джессмин почему-то надела светло-голубое платье, и этот цвет только подчеркивал нездоровую бледность ее щек. Тонкие руки лежали у нее на коленях и были неподвижны.

Все его раздражение и гнев мигом улетучились, и Люсьен опустился на колени подле нее, любуясь красотой принцессы. Маленькую коробочку со своим подарком он положил рядом с ней на подоконник.

— Миледи?

Джессмин заметила его, заметила коробочку, но открывать не стала. Люсьен сам приоткрыл крышку. Внутри, на подушке из алого бархата, лежал цветок розы, целиком вырезанный из холодного нефрита. Роза была изящна и совершенна, и ее зеленые лепестки прекрасно сочетались бы с цветом глаз Джессмин. Принцесса пустым взглядом скользнула по чудесному цветку и снова отвернулась к окну. Прошло несколько мгновений, прежде чем она снова посмотрела на Люсьена. Молодой король надеялся хотя бы на слабую улыбку или на какое-нибудь иное проявление радости, однако было очевидно, что Джессмин не испытывает никакого удовольствия от подарка. Тогда король уселся на пятки и, все еще держа свое подношение в руке, низко наклонил голову. В горле он ощущал какой-то комок, и говорить дальше ему было трудно.

— Сколько же еще? — горько спросил он наконец. — Сколько еще времени ты будешь оплакивать его? Неужели ты до сих пор веришь, что Гэйлон не умер?

Страдание, отразившееся на ее лице, причинило королю острую боль, словно по сердцу полоснули ножом.

— Нет, — тихо промолвила Джессмин. — Я больше ни во что не верю. Я уже не дитя.

— Неужели в твоей жизни не будет места для меня? — умоляющим голосом спросил Люсьен.

— Я и так обещана тебе в жены. Чего же еще можешь ты хотеть?

— Любви! Твоей любви!

Джессмин печально улыбнулась:

— Как могу я дать тебе то, чего у меня нет?

Она протянула руку и легко коснулась его светлых волос. Потом ее рука снова безжизненно упала на колени, а глаза снова вернулись к окну и уставились в пространство.

Дрожащими руками Люсьен уложил нефритовую розу в коробочку и поднялся, собираясь уходить. Слезы жгли ему глаза, и он остро ненавидел себя за это проявление слабости, но гораздо больше ненавидел он призраки Гэйлона и Дэрина, которых он убил много лет назад. Видимо, эти призраки до сих пор смущали душу Джессмин.

Люсьен взглянул на леди Герру, и она торопливо распахнула перед ним двери. Король вышел быстрым шагом и почти бегом отправился в тронный зал.

Когда занавески, отделявшие тронный зал от комнаты Совета, раздвинулись и король взошел на возвышение, сотня лиц сразу повернулась к нему. Справа от Люсьена тотчас же возник Фейдир, который сунул ему в руки плотный рулон пергамента и какие-то бумаги.

— Ты опоздал, — шепнул Фейдир племяннику.

Люсьен немедленно вскипел. Давая выход своему гневу, а заодно — в пику дяде, он швырнул документы прямо в море ожидающих его лиц. Петиции и прошения разлетелись по залу.

— Вон!!! — завизжал Люсьен. — Пошли все вон!

Стража быстро очистила зал. Никто не посмел возразить, и Люсьен слышал только шарканье башмаков и приглушенные команды стражников. Когда двери за последним из просителей закрылись, молодой король уселся на трон и был вознагражден раздраженным взглядом Фейдира.

— Многие из этих людей дожидались аудиенции несколько месяцев, — укоризненно проговорил Фейдир.

Люсьен холодно посмотрел на него.

— Тогда пусть подождут еще немного. Мне нужно поговорить с тобой.

— Хорошо. О чем же мы будем говорить?

— Мне нужно любовное зелье.

По всей видимости, это заявление Люсьена застало Фейдира врасплох.

— Любовное зелье?! — он чуть было не рассмеялся, но поймал взгляд Люсьена и осекся. Слегка откашлявшись, он сказал:

— Если это все, что тебе надо, ступай в Киптаун. Какая-нибудь старая карга с радостью возьмет твое серебро в уплату за сомнительное снадобье.

— Нет. Мне нужно настоящее приворотное зелье, действие которого ты подкрепил бы могуществом своего Камня.

— Для кого тебе нужно это зелье? — подозрительно спросил Фейдир.

Пальцы Люсьена с силой погрузились в мягкое бархатное сиденье трона.

— Тебя это не касается.

— Тогда позволь мне догадаться самому, — Фейдир приблизил свое острое птичье лицо к лицу короля и заглянул ему прямо в глаза; одновременно он легко прикоснулся к светлым волосам Люсьена, почти так же легко, как это сделала Джессмин несколько минут назад. — Кто же для тебя столь важен, что ты готов отдать в чужие руки прядь волос, горсть отстриженных ногтей и несколько капель крови?

Люсьен смотрел прямо перед собой, но уголки его губ слегка опустились.

— Ты рискуешь испытать на себе силу моего гнева, дядя.

Фейдир усмехнулся.

— Я ничем не рискую, а вот ты? ты рискуешь очень многим. Неужели ты не понимаешь, что может сделать человек с дурными намерениями, если ему в руки попадут твои волосы, ногти или кровь? И, конечно же, я, твой покорный слуга, который любит своего короля и ограждает его от неверных шагов, не могу позволить?

Если в его словах и была насмешка, то Фейдир очень ловко ее скрыл.

— Подобный поступок с твоей стороны был бы безумием, — резюмировал Фейдир. — Даже если бы это зелье и можно было изготовить, чего ты хочешь достичь с его помощью? Если дать его женщине, которая любит другого — пусть даже призрак другого, — зелье погубит вас обоих. Я не слепой, племянник, и отлично вижу, кого это ты так хочешь приворожить. Однако меньше чем через год вы с Джессмин поженитесь, и тогда она не сможет ни в чем тебе отказать. Ты так долго ждал, что можешь подождать еще немного. Тем временем же утоли свои желания при посредстве женщин, которые сами приходят в твою постель.

Люсьен капризно изогнул губы.

— Ты оскорбляешь меня, если считаешь, что мое чувство к принцессе столь примитивно. Я люблю Джессмин и хочу, чтобы она тоже любила меня.

— Любовь! — проворчал Фейдир. — Что ты можешь знать о любви? С чего бы это ты так полюбил ее? Может быть, это происходит только потому, что ты понимаешь — она никогда не будет принадлежать тебе целиком?

— Нет!

— Я знаю тебя очень хорошо, племянник. Во многих отношениях ты руководствуешься страстью, но любовь тебе недоступна. Ты попросту не способен на это.

Люсьен начал приподниматься с трона, сжимая рукоять кинжала, но тут перед самым его носом возник мерцающий Колдовской Камень мага, и король тяжело опустился обратно.

— Хорошо, — сказал он. — Думай обо мне, как тебе угодно, однако я действительно опасаюсь за жизнь Джессмин.

Фейдир выпрямился.

— За ее жизнь? Это еще что за новости?

— Ты же видел ее, дядя. Ты знаешь, что сказали врачи. Это правда, что она любит призрак, и эта любовь убивает ее. С каждым днем она бледнеет и сохнет. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы хоть немного сделать ее счастливой, однако, на мой взгляд, пройдет очень мало времени, и ее заболевание станет необратимым. У нее нет ни сил, ни желания бороться с этим недугом. Было время, когда я опасался, что она убьет себя. Сколько же еще это может продолжаться?

Фейдир погладил себя по подбородку и нахмурил брови.

— Да, кое в чем ты прав.

— Ну конечно! Наш договор с Роффо основывается на том, что я женюсь на его дочери, и тогда наш перворожденный сын сможет претендовать на корону обоих королевств.

— Да-да, я помню.

— Если бы она смогла полюбить меня, я уверен, что здоровье бы к ней вернулось.

— Приворотное зелье — это не выход.

— В чем же выход? — требовательно спросил Люсьен.

Фейдир задумчиво погладил свой Камень.

— Ответить на твой вопрос нелегко, однако кое-что можно сделать.

— Что? — затаив дыхание Люсьен вглядывался в лицо мага.

— Заклятье забвения. Если удастся заставить ее забыть Гэйлона и любовь к нему, тогда она будет свободна и может полюбить даже тебя. Тем не менее тебе придется заслужить это чувство.

— Дай мне только шанс, дядя! — с жаром воскликнул молодой король.

Темные глаза Фейдира заглянули прямо в душу Люсьена.

— Если ты думаешь, что это так просто — то, что мы хотим сделать, — тогда лучше откажись. Всякое заклятье, которое столь решительно переворачивает естество человека, чревато опасностью, для нее и для нас?

Произнеся эти слова, посланник спустился по ступенькам с тронного возвышения и стал собирать с пола раскиданные бумаги.

— Сначала закончи прием. Я прикажу Гиркану приготовить снотворное для принцессы и для ее бонны. Что-нибудь легкое, но действенное. Я начну заклинание сегодня ночью, но, чтобы закончить его, мне потребуется несколько ночей. На протяжении всего этого времени ты должен быть рядом со мной. Будешь мне помогать.

Люсьен молча смотрел, как дядя мелкими шажками пересекает тронный зал и распахивает высокие двери. Огромное помещение снова стало наполняться просителями, и король изобразил на лице милостивую улыбку. Фейдир отказался поверить в то, что он любит Джессмин, и кое в чем старик был безусловно прав. Люсьену никогда не было никакого дела до других, однако он никогда в жизни не ощущал ничего подобного тому, что творилось с ним сейчас. Какое еще чувство, кроме любви, могло так глубоко ранить его и заставить испытывать боль, которая не оставляла его ни днем, ни ночью?

Для любого человека расчесать свои волосы — самое простое и обычное дело, однако Дэрин Госни никак не мог с ним справиться. Расческа не слушалась его. Правая рука едва шевелилась, а искалеченная левая не в силах была удержать столь небольшой предмет. Несмотря на то что в комнате было холодно, Дэрин взмок от усилий. В последние дни герцог пребывал не в лучшем настроении, и деревянный гребень в конце концов полетел на пол.

— Давай-ка лучше я, — проворчал Гэйлон, неожиданно входя в комнату.

Расческа появилась у него в руках словно сама собой, хотя он даже не наклонялся. Одного взгляда юноши оказалось достаточно, чтобы дрова в очаге сначала ярко вспыхнули, а потом загорелись спокойным, оранжево-красным огнем. Это не было ни бравадой, ни демонстрацией могущества; просто Гэйлон, действуя почти бессознательно, позаботился о мелких деталях, которые отнимают у обычного человека уйму времени и усилий. Тем не менее Дэрина это всегда раздражало, и он с мрачной покорностью подставил нечесаную голову.

За восемь лет, которые он прожил в замке, мальчик сильно переменился. Теперь ему было восемнадцать, и его вряд ли можно было назвать мальчиком, хотя Дэрину было порой нелегко думать о нем по-другому. Гэйлон унаследовал отцовскую сухую конституцию, высокую фигуру, правильное телосложение и привлекательные черты лица. В его облике явно просматривалось грубоватое благородство его предков, пастухов-горцев. Рост его все же был чуть ниже, чем у короля Рейса, но Гэйлон уже обогнал герцога, все тело которого как будто усохло и съежилось за последние годы, и изрядно возвышался над Сезраном, хотя из-за чрезвычайной худобы маг казался довольно высоким.

— Мы дали твоим волосам слишком отрасти, — пожаловался принц.

Мягкими, осторожными движениями он пытался расчесать свалявшуюся, спутанную гриву вьющихся волос Дэрина, но ему это не слишком удавалось.

— Я могу даже немного подстричь тебя, если хочешь. Я не очень умею обращаться с ножницами, но если ты позволишь надеть тебе на голову вон ту миску, я как-нибудь сумею отстричь то, что будет из-под нее торчать, — предложил он, вымученно рассмеявшись.

— Отпусти меня, Гэйлон, — тихо попросил его Дэрин.

Принц никак не отозвался, как будто не слышал.

— Вот что, мы вымоем тебе голову, а волосы подстрижем завтра.

— Теперь ты можешь обойтись и без меня. Сезрану предстоит еще многому тебя научить, а я уже все тебе рассказал. Отпусти меня.

Гребень застрял у него в волосах и не двигался.

— Что это на тебя нашло? — спросил Гэйлон. — Если ты считаешь, что я уже достаточно поучился, тогда давай отправимся на север. Пора отвоевать мой трон и заставить наконец этого мерзавца Люсьена заплатить за все его преступления. Я уже хорошо овладел Колдовским Камнем и обойдусь без помощи Сезрана, но ты должен стать моим мудрым советником. Рыжие Короли ничто, если рядом с ними не стоят Госни; тебе это так же хорошо известно, как и мне, Дэрин. Не желаю больше слышать этих разговоров; ты — это все, что у меня есть.

— Если я — это действительно все, что у тебя есть, то тогда ты — нищий,

— с горечью заметил герцог.

— Выслушай меня, Дэрин! — Принц обошел друга и встал перед ним так, чтобы видеть его лицо. — В «Книге Камней» я отыскал одно заклинание. Это-то я могу для тебя сделать?

Странное волнение овладело принцем, и он ненадолго замолчал.

— У тебя может быть другое тело, Дэрин! Тебе нет необходимости оставаться пленником этой развалины. Я сделаю это для тебя. Все очень просто. Ты можешь получить любое тело, можешь стать кем угодно! Ты снова можешь стать молодым и сильным. Нужно только найти?

— Ты сошел с ума! — закричал герцог, вскакивая на ноги. Без своего посоха он слегка покачивался. — Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Ты и вправду считаешь, что жизнь мне настолько дорога, что ради нее я готов украсть чужое тело?

— Я только подумал?

— Подумал!.. Если ты и думаешь о чем-то, то только о могуществе и о мести!

Как всегда в минуты волнения голос начал подводить Дэрина, слова зазвучали неразборчиво, а на губах появились брызги слюны.

Гребень выпал из пальцев Гэйлона, а на щеках выступила краска. На мгновение Дэрину показалось, что Гэйлон скажет ему что-нибудь сердитое и резкое, однако принц лишь молча повернулся и вышел.

Герцог опустился в кресло и низко наклонился, чтобы подобрать расческу. Некоторое время он яростно тянул и рвал свои спутанные волосы. Теперь его гнев был направлен только на самого себя. Зачем-то ему понадобилось сначала спровоцировать юношу, а потом унизить его. Гэйлон был единственным, кого Дэрин любил в этой жизни, — и вот он не смог найти для него ни слова одобрения или утешения.

На протяжении всех этих восьми лет принц часто заговаривал о возвращении в Каслкип, и Дэрин уже устал выдумывать причины, по которым этого нельзя было сделать немедленно. Он стал бояться Гэйлона так же сильно, как и любил. Постепенно ему становилось ясно, что юноша наделен такими мощными разрушительными силами, что гораздо лучше было бы оставить его внутри надежных, волшебных стен Сьюардского замка.

Как-то раз, уже довольно давно, Дэрин попытался объяснить Гэйлону необъяснимое, попытался растолковать принцу, какая тяжкая ответственность ложится на плечи того, кто делает магию и колдовство своим призванием. Он пробовал втолковать юноше, что выставлять напоказ свое могущество не годится, что умение действовать обычными методами ценится гораздо выше и что власть — настоящая власть — заключается в умении управлять самим собой, а не в способности помыкать остальными. Однако убеждать мальчишку в том, что магия вовсе не разновидность сценического искусства, можно было с таким же успехом, как уговаривать бабочку сложить свои расписные крылья и перестать порхать с цветка на цветок.

Сначала Гэйлон пытался разобраться в этом вопросе, но шли месяцы, его могущество возрастало, и герцог все больше убеждался в тщетности своих усилий. Каждый его шаг, каждый жест, каждое слово были насыщены такой сумасшедшей энергией, что по прошествии некоторого времени герцог начинал чувствовать себя неуютно в его обществе. Тогда ему было шестнадцать, и его голос становился глубже, а тело изменялось буквально на глазах, и эти перемены заставляли принца то радоваться и важничать, то становиться беспричинно-холодным и враждебным. Как ни странно, но Сезрану удалось найти частичное решение проблемы.

Однажды Дэрин в поисках мага и его ученика забрел на лужайку у южной стены замка. Здесь Сезран устроил обширный огород, и Гэйлон часто помогал ему, вскапывая землю или пропалывая грядки. На сей раз между магом и принцем происходил какой-то неприятный разговор, причем говорил в основном Гэйлон, размахивая в воздухе руками, а волшебник отвечал ему тихо и сдержанно. Дэрин так и не узнал, с чего начался этот жаркий спор; в тот момент его волновало только то, что спор этот вплотную подвел принца к той грани, перейдя которую, он, как правило, терял над собой всякий контроль. Это было ясно видно по его синевато-багровому лицу и стиснутым кулакам. Юноша потрясал своим перстнем прямо под носом старого мага, и Камень на его пальце недобро сверкал.

Дэрин испытал тогда внезапный приступ сильнейшего страха. Стычка, свидетелем которой он стал, напомнила ему его собственную ссору с Сезраном, происшедшую много лет тому назад. Герцог был слишком далеко от споривших, а искалеченное тело не позволяло ему быстро добежать до них и встать между ними. В совершенном отчаянии он беспомощно наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Сезран сначала отпрянул и схватился за свой Камень, и Дэрин подумал, что вот сейчас сбудутся его наихудшие опасения. Гэйлон сердито прокричал какую-то угрозу и весь собрался, готовясь сделать выпад. Сезран опередил его.

Юноша еще только поднимал руку с перстнем, как небеса над ним разверзлись и оттуда на него выплеснулся ушат — может быть, и не один — ледяной воды. Потрясенный, Гэйлон судорожно хватал ртом воздух, мокрые волосы колечками прилипли к его лбу, и уж конечно он и думать забыл о своем мщении и о гневе. Сезран же, аккуратно подобрав полы своего плаща, с достоинством удалился, стараясь покинуть затопленный огород. Мальчишка, сбитый с толку и дрожащий от холода, остался стоять один посреди большой лужи.

Когда старый волшебник поравнялся с ним, Дэрин дотронулся до его рукава.

— Спасибо.

— За что? — испытующе поглядел на него маг.

— За то, что ты не причинил ему вреда.

— Я даже и не думал об этом, — возразил Сезран. — Мне хотелось только уйти отсюда живым, — он нахмурился. — Посмотри, что стало с моим огородом!

И, внезапно хихикнув, Сезран пошел к замку. Дэрину никогда не приходилось слышать, чтобы Сезран смеялся. Видимо с непривычки, звук у него вышел жутковатый.

Джессмин уснула крепким сном, и Фейдир, забрав с ее постели свои амулеты и колдовские приспособления, оглянулся по сторонам, чтобы удостовериться: все в комнате осталось как было. Леди Герра мирно храпела в своей смежной со спальней принцессы комнате. Кивнув Люсьену, Фейдир направился к дверям.

В коридоре заговорщики расстались. Король выглядел бледным, а глаза его покраснели и опухли. Эти последние ночи дались ему нелегко, однако главная тяжесть легла на плечи Фейдира. Наложение заклятья было нелегким и довольно скучным делом. Воспоминания на самом деле нельзя было удалить — можно было только загнать их в подсознание настолько глубоко, чтобы субъект сам интуитивно отвергал все, что могло напомнить ему о запретных вещах.

Само заклятье было довольно сложным, и Фейдир сильно уставал, хотя часть своей энергии он черпал из другого источника, в данном случае — из Люсьена. Старому магу только однажды приходилось накладывать похожее заклятье, причем в тот раз он достиг весьма сомнительного успеха. Насчет случая с Джессмин Фейдир тоже имел определенные сомнения. У Джессмин успела сформироваться стойкая эмоциональная привязанность к Гэйлону, и эта связь была все еще сильна, несмотря на то что с той последней осени прошло уже несколько лет. Кроме того, мешало еще одно, совершенно непредвиденное обстоятельство. Джессмин обладала собственными магическими способностями, скрытыми, неразвитыми ввиду отсутствия Камня, но эти способности у нее, несомненно, были. Их тоже пришлось блокировать в подсознании, так как они могли однажды разрушить заклятье забвения, как могло разрушить его и сильное потрясение. Фейдир, однако, надеялся, что всего этого удастся счастливо избежать.

Расставшись со своим племянником, Фейдир в одиночестве шел по едва освещенным коридорам. Он направлялся в библиотеку, чтобы привести в порядок свои бумаги. В библиотеке никого не было, только на столе подмигивал короткий огарок забытой свечи. Посланник уселся в высокое кресло и наугад открыл «Книгу Камней». Он не искал в ней ничего конкретного, ему просто хотелось взглянуть на ровные буквы и насладиться приносящим успокоение певучим ритмом не имеющих возраста строк.

«Пусть вовеки пребудут эти слова в памяти тех, кто ищет истинного могущества?»

Фейдир вчитывался в сложную вязь рунических символов, и его Камень мирно светился, помогая магу понять то, что он читает. Вскоре, однако, он потерял к Книге всякий интерес. Его праздная мысль снова вернулась к загадке Наследия Орима и к его слабеющей надежде когда-нибудь заполучить Кингслэйер. Прошло восемь лет, а он так и не узнал ничего нового о Дэрине Госни и его юном приятеле. Они исчезли бесследно, словно земля разверзлась и поглотила обоих. Фейдиру не удалось выследить их ни при помощи магии, ни при посредстве своих многочисленных осведомителей и шпионов. Разумеется, никто, кроме него самого и капитана Нанкуса, не догадывался о том, что Гэйлон остался в живых. Остальные люди Фейдира разыскивали Дэрина. Даже если бы герцог вдруг возник из небытия где-нибудь вблизи берегов Внутреннего моря, на торговом судне или на украденном баркасе, Фейдир был бы немедленно извещен об этом. Нанкус неустанно рыскал по всему Виннамиру, проверяя все, даже самые невероятные предположения, которые неизменно оказывались ложными, но это не разочаровывало капитана. Однако по прошествии восьми лет последние следы стерлись с земли и из памяти людей, и его поиски почти что прекратились.

Люсьен по-прежнему ничего не знал, и хотя Фейдир однажды испытал соблазн поведать племяннику о том, как провалился его глупый план, он сдержался и промолчал. Ему казалось, что будет гораздо лучше, если молодой король останется в неведении относительно своего промаха. Он решил так много лет назад, ибо Люсьен был слишком фанатичен в своих антипатиях, и только богам было известно, каких бед он мог бы натворить, узнай он о том, что его соперник, которому принадлежали любовь Джессмин и законное право на престол Виннамира, остался в живых.

Фейдир устало потер глаза и закрыл Книгу, рассматривая кожаный Переплет. Он не оставил надежды отыскать герцога Госнийского или Кингслэйер, однако мысль об этом приходилось пока отложить. Между тем его первоначальный план медленно, но неуклонно осуществлялся. Облик Виннамира менялся с каждым днем, и королевская казна продолжала пополняться, а политическое влияние Фейдира росло как здесь, так и на юге. Как и раньше, молодой король разыгрывал доброго и справедливого правителя, заботящегося о своих подданных; он раздавал щедрые обещания, одновременно запуская руку в их карманы. Мелкие торговцы и фермеры роптали, но были слишком бедны и ограничивались недовольным ворчанием. Любое открытое выступление или бунт были бы жестоко подавлены мощной армией Фейдира. Иными словами, все развивалось именно так, как Фейдир и задумывал, а после того как Люсьен женится на принцессе, в его ковер власти будет вплетена еще одна золотая нить. Нет, он отнюдь не был недоволен тем, чего ему удалось достичь за последние несколько лет.

Длинным желтым ногтем большого пальца Фейдир провел по обрезу страниц «Книги Камней», пока палец не остановился где-то посередине. Маг раскрыл Книгу на этом месте и прочел: «Транспозиция: Как сделать своего врага беспомощным при посредстве его собственных снов?»

Это заклятье всегда очень нравилось Фейдиру, хотя ему ни разу не подвернулось случая применить его. И маг отметил это место закладкой, хотя очень редко позволял себе проделывать подобные вещи с «Книгой Камней». Потушив свечу, он отправился спать.

На протяжении всех восьми долгих лет Гэйлон выслеживал огромную серую крысу, которая частенько попадалась ему в безумном лабиринте закоулков и тупиков замка. Это была своего рода игра. Гэйлон все время встречал одного и того же грызуна и удивлялся, отчего Сезран все еще терпит его присутствие. Со дня их первой встречи и до сегодняшнего дня Гэйлону ни разу не удавалось подойти к осторожному зверьку так близко.

Сегодня ему наконец удалось подловить тварь и прижать ее в углу кладовки. Юноше было стыдно убивать крысу при помощи Камня. Гораздо интереснее было бы воспользоваться кинжалом, к тому же ему не хотелось объяснять старому магу, откуда вдруг взялась в стене кладовой эта обугленная дыра. Его контроль над Камнем значительно улучшился, однако волшебство иногда не удавалось.

Итак, Гэйлон вытащил из башмака кинжал и решил положиться на быстроту своей реакции. Наклонившись над грызуном, он сделал выпад левой рукой. Крыса метнулась под правую руку, в которой был зажат клинок. Гэйлон ударил и промахнулся лишь на волосок. Крыса перевернулась в воздухе и забилась в угол. Зверек тяжело дышал и скалил мелкие острые зубы.

— Ну, давай, человек-мальчик, — пропищала крыса, — убей меня и узнаешь, каков бывает на вкус гнев Сезрана!

Гэйлон так удивился, что сначала не поверил своим ушам.

— Ну-с?

Принц снова обрел дар речи:

— Ты умеешь говорить?

— А как же! — Зверек отважился сделать маленький шаг вперед. — Я — Диггер Удалой, Диггер Отважный!

— Но ты разговариваешь?

— Если тебе что-то не нравится, обратись к Сезрану. Я его близкий друг.

— Что-то он никогда не упоминал, что у него есть такой друг, — скептически заметил юноша, начиная приходить в себя.

Диггер с негодованием встопорщил усы.

— Ты мне не веришь? Спроси у него. Вот спроси, человек-мальчик!

— Хорошо, — Гэйлон спрятал кинжал. — Я спрошу. Убить тебя я могу и потом.

В глазках-бусинках крысы промелькнула тень страха. Потом Диггер хихикнул.

— Попробуй. Ты быстр, но я еще быстрей. Я могу пройти даже через Тень.

— Через Тень? — с интересом переспросил Гэйлон.

— Гм-м?

— Расскажи мне, что такое Тень, какая она внутри?

— Гм-м, — заметил Диггер, оглядываясь по сторонам. — Что-то я проголодался.

— Может быть, хочешь поесть? Что ты любишь?

— Есть ли у вас яйца? Яйца очень вкусны и питательны.

Диггер проскользнул между ног Гэйлона, направляясь прямиком к кухонному столу.

— Несколько штук было, — пробормотал Гэйлон, волей-неволей следуя за говорящим зверьком. — Я только не знаю?

— Будь любезен, пару, — заявил Диггер. — Пара яиц на завтрак — очень вкусно! — И он запрыгнул на ящик с углем, а оттуда перебрался на стол.

Гэйлон нашел яйца и разбил два в миску. Миску он поставил на стол перед крысой.

— Так какие они, Тени?

— Гм-м-м? — отозвался Диггер, пытаясь поймать скользкий желток. — Тени вовсе не такие опасные. Да-с.

— Кое-кто мог бы с тобой поспорить, если бы остался жив.

— Они просто не поняли, с чем столкнулись. Они были очень глупыми. Они вторглись? А я — Диггер Удалой, Диггер?

— И все-таки? — перебил Дэрин.

— Для меня Тени выглядят, как огромные коты и хищные птицы. Для тебя? только ты знаешь, какие кошмары преследуют тебя во сне.

Гэйлон молчал, а Диггер со счастливым причмокиванием прихлебывал из миски. Наконец он закончил трапезу и тщательно вытер усы крошечными лапками.

— Лично я использую Тень для того, чтобы проверить свою ловкость.

Однако эта забава не для робких, отнюдь? И, конечно, не для тебя.

— Почему же нет?

— Тебе Сезран не разрешает.

— Все равно я попробую.

— Гм-м-м, — отозвался Диггер, снова обнажив зубы, но на сей раз его оскал мог сойти за улыбку. — В Тени твой Камень потеряет всю свою силу. Станешь ли ты теперь пробовать?

Юноша, чуть поколебавшись, кивнул.

— Тогда тебе понадобится оружие.

— Я возьму свой меч. Подожди меня здесь!

Гэйлон буквально слетел по ступенькам, ведшим к его спальне. Меч лежал в сундуке, в изножье его кровати, и он откинул крышку. Камень на руке пульсировал в такт ударам сердца, и Гэйлон задержался, чтобы успокоить его, так как боялся, что он выдаст его намерения, если сейчас он случайно столкнется с Сезраном или Дэрином.

Тяжелые ножны он привесил к поясу. Принц давно уже не пользовался своим маленьким детским мечом, который подарил ему Люсьен. Он практиковался со Сквалом, хотя ему не нравилось ни как сбалансирован клинок, ни длинная рукоять для двуручного захвата. Стальной меч с шелестом вошел в ножны. Интересно, какие формы примут его ночные кошмары? С годами они менялись, но никуда не исчезали. Юноша подумал, что знает ответа на этот вопрос и поежился. Пора было возвращаться на кухню.

Диггер тем временем присоседился к большой краюхе хлеба и вздрогнул, когда Гэйлон снова появился на пороге. Ухмыльнувшись при виде оттопыренных щек грызуна, юноша почувствовал к нему что-то вроде дружеского расположения.

— Пойдем, Диггер Удалой! — позвал он зверька.

Диггер затолкал в рот еще кусок хлеба и невнятно пробормотал:

— Совершенно некуда так спешить. Тень никуда не денется.

— Тогда я пойду один, — Гэйлон повернулся.

— Погоди! — Диггер спрыгнул на пол.

Они вышли через восточные ворота. Солнце только что перевалило зенит, и впереди еще был долгий и жаркий летний день. Тени лежали на траве, отчетливо очерченные, несмотря на то что их форма все время менялась. Гэйлон вытащил меч.

— Как нужно начинать?

— Просто войти внутрь, и все.

— А ты?

— Гм-м? — задумался Диггер. — Я-то ничего не хочу доказать. Пожалуй, я лучше подожду тебя здесь. — Его красные глаза блеснули на солнце. — Ты, конечно, ловок и силен, но поглядим?

Гэйлон ничего не ответил. Он уже сделал первый шаг через границу Тени.

Когда он сделал второй шаг, его наполнило мрачное предчувствие.

Камень в его перстне потемнел, как и предупреждал Диггер. Замок исчез, исчезли холмы и лужайка. Тень больше не была плоской. Она превратилась в черный туман, который со всех сторон окружал, обволакивал юношу. Принц внезапно осознал, что заблудился, потерялся в этом тумане и не помнит направления, откуда он пришел, и невольно остановился.

— Чего ты боишься? — прошептал ему на ухо чей-то голос, и принц круто повернулся, держа меч наготове. Позади него был все тот же бесформенный туман.

— Кто это? — спросил он и снова повернулся, на этот раз медленнее.

Кусочек тумана отделился от основной массы и поплыл к Гэйлону, превращаясь в изящного молодого человека.

— Это я, Гэйлон, твоя главная надежда и твой главный страх.

Принц хорошо помнил этот голос, эту сладкую улыбку и светлые волосы.

Изменился лишь угол зрения, под каким Гэйлон смотрел на своего противника.

Теперь принц был выше своего врага.

— Люсьен?

Люсьен взмахнул своим мечом, со свистом рассекая воздух. За клинком лениво потянулись языки темного тумана.

— Но Галимар был сломан! — удивился Гэйлон, узнав оружие в руке Люсьена.

— Призрачный меч для призрачного человека, — ответил Люсьен. — В позицию, Гэйлон, an garde!

Он встал в позицию для фехтования, и принц последовал его примеру, держа тяжелый меч двумя руками. Ему пришлось расставить ноги и зафиксировать колени и локтевые суставы.

— Когда-то мы были друзьями, — печально заметил Гэйлон.

— В Тени не может быть друзей, принц, — безликим голосом ответил Люсьен и неожиданно прыгнул вперед.

Гэйлон ушел вправо и отбил первый выпад.

Это был странный поединок — тяжелый Сквал против легкого и тонкого Галимара. Очень скоро Гэйлон обнаружил, что долгие часы тренировок на манекене очень плохо подготовили его ко встрече с настоящим противником. Атакующий и импровизационный стиль боя Люсьена был ему непривычен. Глядеть в глаза противнику тоже было бесполезно; бледно-голубые, неподвижные, они могли принадлежать и трупу — так мало в них отражалось.

Люсьен, порожденный Тенью, не давал Гэйлону ни одного шанса перейти в наступление. Используя тяжесть своего меча, принц пытался пробить оборону противника, заставить его открыться, но Люсьен просто отскакивал от него, не отражая контрударов Гэйлона. И всякий раз после такого ухода он набрасывался на юношу с удвоенной энергией. Гэйлон почувствовал, что начинает уставать. В странном тумане было нелегко понять, сколько прошло времени, и Гэйлону начинало казаться, что он бьется с Люсьеном уже целую вечность, уклоняясь от молниеносных выпадов последнего и отступая все глубже в туманную мглу. Воздуха уже не хватало, каждый вздох причинял ему боль, а противник выглядел все таким же свежим и неутомимым.

Тонкое лезвие запело у самого лица юноши, и Гэйлон развернулся на одной ноге. Стараясь действовать как можно быстрее, принц нанес противнику страшный рубящий удар, стараясь выбить у него из руки Галимар или повергнуть Люсьена на землю. Однако сталь не зазвенела о сталь: изящным и легким поворотом кисти Люсьен убрал свой меч из-под удара и сделал выпад. Меч Гэйлона еще летел вниз, и принц мог только отклониться назад. Так он и сделал, но сверкающая сталь атаковала его слишком стремительно. Изогнутое острие Галимара ужалило его в грудь возле сердца.

Гэйлон упал на спину, разбросав руки, чувствуя, как из раны течет теплая кровь. За спиной Люсьена-тени туман поредел настолько, что стали видны контуры холмов и клочья голубого неба. Воин Тени поднял Галимар для последнего, смертельного удара, и Гэйлон беспомощно смотрел, как сверкающее лезвие бесконечно медленно опускается прямо ему на голову по широкой дуге. Силуэт Люсьена тем временем стал неясным и расплывчатым, а языки тумана, казалось, мешают ему опустить меч до конца.

И все же Галимар опустился. Принц почувствовал, как сталь задела его шею, и закричал. Люсьен и его меч быстро таяли над ним, превращаясь в ничто. В конце концов Гэйлон остался один. Он лежал на зеленой траве лужайки, зажимая рукой неглубокую рану на шее. Солнце село, и Тени исчезли до тех пор, пока не взойдет луна. Гэйлон перевернулся на живот и, чувствуя страшную усталость и ломоту во всех суставах, уткнулся лицом в ароматную траву, все еще теплую после летнего дня.

Перед самым его носом возникла в траве пара сандалий, на которые свободно ниспадал подол темной накидки.

— Встань! — приказал Сезран.

Гэйлон встал, упрямо сжав губы.

Диггер насмешливо пискнул с плеча волшебника, куда он взобрался для без Опасности:

— Я говорил ему, чтобы он не ходи; туда. Он знал, что это не разрешается. Накажи его, хозяин! Накажи!

— Ты, маленький? — зарычал Гэйлон пытаясь схватить крысу. Диггер незамедлительно вонзил свои острые зубы в большой палец руки принца.

— Прекратить! — рявкнул Сезран.

— Он сам ходил в Тень! — наябедничал Гэйлон, большой палец которого словно горел в огне. — Он сам мне сказал.

— И ты поверил? Крысе? Только за одно это ты должен быть наказан. Как ты мог оказаться таким глупцом?

— Глупый, глупый, глупый маленький мальчишка! — запел Диггер, приплясывая на плече мага. Гэйлон попытался снова схватить его, но зверек только плотнее прижался к шее Сезрана.

— Прекратите! — снова воскликнул Сезран. — Обоих касается!

И он стальной хваткой сжал запястье Гэйлона.

— Пожалуй, было бы лучше, если бы ты погиб в Тени!

— Тебе действительно так кажется? — принц выдернул руку.

— На этот раз тебе повезло, но больше ты не войдешь в Тень!

— Войду! — резко ответил юноша.

— Ты что же это, дерзишь мне?

— Да. Ты никогда ничего не рассказывал мне о Тени. Может быть, ты и сам ее боишься? Какую форму имеют твои ночные кошмары, старик?

Глаза Сезрана потемнели, а Колдовской Камень на шее засветился густым синим огнем. Диггер испуганно пискнул и юркнул магу за пазуху. Впервые Гэйлон не испугался всего этого, и его собственный Камень оставался темным.

— Я снова войду в Тень, — ровным голосом повторил он. — Кроме этого, я хотел бы воспользоваться твоим горном и твоим знанием кузнечного дела. Мне нужен новый меч, равный тому, с которым я только что столкнулся. После этого я снова и снова буду возвращаться в Тень до тех пор, пока не одержу над ней победу.

— Или пока не погибнешь, — холодно заметил Сезран. Немного подумав, он кивнул:

— Пусть будет так.