"Нежный плен" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

16.

Никогда еще Джеффри и Джоанна не были так близки к гибели, спасаясь от пожара, уничтожившего Лондон в 1212 году, как попав в огненную западню. В стеснявшей движения мокрой одежде, ослепшие и онемевшие, они чуть не захлебнулись, когда боевой конь Джеффри увлек их в Темзу. Лишь страх заставил Джоанну не выпустить из руки уздечку коня. Когда они упали, она инстинктивно отпустила повод, но все еще находилась около Оража. В поисках чего-нибудь, за что можно было ухватиться в холодной пучине реки, рука девушки натолкнулась на седельную луку и крепко сжала ее.

Как только она обрела способность дышать, страх заставил ее громко окликнуть Джеффри. Он устремился на крик и нащупал ремень на шее жеребца. Через мгновение его голова была тоже свободна. Поддерживаемые бьющейся в пучине лошадью, оба закашлялись и с трудом дышали, но их ошеломление длилось недолго. Они знали, что находятся в воде: каким-то образом конь почуял воду и понесся именно сюда.

Как только шок прошел, их положение стало уже менее опасным. Джеффри освободил голову жеребца, чтобы тому было легче плыть, и схватил рукой ремешок на его морде, дабы направлять движение коня. И он, и Джоанна хорошо плавали. Неудобства, создаваемые одеждой, компенсировались тем, что они могли держаться за Оража. К тому же прилив стремительно нес воду вверх по реке, и в считанные минуты Джеффри и Джоанна оказались вне опасности. Тем не менее они не выходили из реки, пока не нашли мель, где смогли передохнуть, а затем продолжили плавание, оставив далеко позади себя нагроможденные друг на друга дома торговцев. Наконец Джеффри и Джоанна выбрались на берег у тихого садика, где лишь порывы пропахшего дымом ветра говорили о бедствии, от которого они бежали.

Когда смотритель дома набросился с бранью на двух грязных пугал, вторгшихся в святая святых его господина, наступил момент очередного нервного напряжения. Сохраняя спокойствие, рожденное осторожностью, Джоанна вполне светским тоном объяснила, что произошло. Смотритель тотчас же поспешил предложить им все доступные в пустом доме удобства. Они смазали самые тяжелые ожоги гусиным жиром, отдохнули на скамьях, отведали простой пищи и вина, переоделись в предложенную им грубоватую одежду. Сына смотрителя отправили с посланием к Бьорну и Эдвине.

Дома они оказались еще до сумерек. Легли спать и заснули так крепко, что не шелохнулись, даже когда после полудня разразилась гроза. Пошел настоящий ливень, который и погасил пожар. Капли дождя продолжали падать и тушить последние угольки и после того, как ослабел неудержимый гнев грозы. Уже к обеду они оправились от шока и напряжения настолько, что затеяли ссору.

Каждый из них был не слишком благоприятного мнения о рассудке другого, раз он (или она) позволили себе впутаться в почти безвыходную ситуацию. Они обменивались колкими словечками, горячими, как огонь, от которого только что спаслись, до тех пор, пока леди Мод, сидевшая у окна и удивленно посматривавшая то на Джоанну, то на Джеффри, не перестала притворяться, что не слышит их. Она не могла поверить, что Джоанна смеет обвинять молодого лорда и перечить ему. В равной степени не понимала она и того, что явная ярость Джеффри, от которой раздувались его ноздри, сжимались губы и прыгали огоньки в золотистых зрачках, не превращала его в безумный вулкан. И, наконец, самое нелепое: огромный пес, Брайан, бегал от одного к дру. тому, всем своим видом выражая тревогу, — его бог и богиня испускают настоящие волны гнева. Оба не обращали внимания на собаку, лишь повышали голос, чтобы перекричать ее рычание. Леди Мод закрыла руками уши.

— Идиотка! — огрызнулся Джеффри. — Я уже говорил тебе, что оказался там непреднамеренно… хотя тебе повезло, раз я все-таки оказался там! Я заснул на коне, который сам выбрал самую широкую и легкую дорогу. Я был бы в безопасности, дома, если бы ты не бросилась туда, где не могла оказаться ни одна разумная женщина!

Объяснив в очередной раз, будто ее уверили, что главная опасность позади, Джоанна не стала утруждать себя повторениями этого смягчающего обстоятельства. В отличие от Элинор Джоанна никогда не ссорилась ни ради развлечения, ни потому, что ссора придавала исключительную пикантность примирению в постели. Не становилась она и такой злой, ибо просто не слушала того, о чем ей говорили. К тому же Джоанна заметила отчаянные попытки леди Мод остаться безучастной к их спору. И зачем его продолжать, раз в нем не может быть правого и неправого, тем более по вопросу, который наверняка никогда не возникнет снова?

— Хорошо, пусть так, — сказала Джоанна, понизив голос. — Я, наверное, действительно идиотка. Только абсолютная дура стала бы волноваться за тебя, ждать новостей, когда ты попал в беду! Обещаю: больше я так никогда не поступлю!

С этими словами она вышла из комнаты и исчезла за дверью спальни. Лишившись мишени своих нападок. Джеффри сжал зубы. В наступившей тишине последние слова Джоанны эхом прозвучали в его голове и наконец проникли в мозг. Краска сошла с его лица, оставив лишь красные отметины от ожогов на светлой коже. Джеффри посмотрел долгим взглядом на дверь, за которой скрылась Джоанна, и улыбка на его лице исчезла. Он нахмурился. Конечно, Джоанна несколько не в себе, но… Джеффри уже готов был простить ей все, когда до него дошли ее слова. Теперь нужно как-то помириться с ней. Джеффри еще больше нахмурился. Джоанну нелегко вывести из себя, но и на примирение она шла неохотно.

Он в отчаянии закрыл руками лицо и невольно вздрогнул. Леди Мод, заметив это, предложила ему воспользоваться какой-нибудь мазью, чтобы успокоить ожог, которого он коснулся. Непонимающе взглянув на женщину, ибо мысли его были далеки, Джеффри улыбнулся и покачал головой. Может быть, Джоанна и идиотка — а уж леди Мод точно! — зато он не дурак. Теперь он знает отличный предлог, как помириться со своей невестой! Джеффри решительно открыл дверь в спальню и сделал несколько шагов вперед.

Девушка стояла у окна и даже не оглянулась.

— Джоанна… Ожоги снова начали болеть… Не позаботишься ли ты о них?

Они пошли навстречу друг другу. Джеффри увидел, как прояснилось лицо девушки, и сразу же почувствовал облегчение. Никаких сердитых искорок в глазах Джоанны, ее лицо абсолютно спокойно.

— Конечно, — ответила она. — Садись.

Как только Джоанна вернулась со своими мазями, Джеффри ощутил беспокойство. Она искусно и осторожно обрабатывала его ожоги, но молча и с отсутствующим видом. С ним Джоанна никогда не хитрила. Если бы она все еще злилась, он скорее всего получил бы от нее необходимые лекарства и услышал в ответ что-нибудь вроде: «Не разговаривай со мной: я сердита на тебя!» или «Уходи! Я все еще злюсь!» Вместо этого, когда молчание грозило уже стать тягостным, Джоанна сделала вежливое замечание по поводу того, как им повезло с этим затянувшимся дождем.

— С дождем? — Джеффри недоуменно уставился на нее: он уже забыл о пожаре, а для разговора есть вещи и поважнее погоды.

— Конечно! — Джоанна помешкала с секунду, будто подыскивая подходящие слова, и, прежде чем Джеффри успел погасить свою досаду и спросить, что случилось, продолжила: — Я должна вернуться в Роузлинд. Здесь теперь ожидаются лишь восстановительные работы. Ты хочешь, чтобы я взяла с собой леди Мод?

В этот момент Джеффри был совершенно далек от мыслей о леди Мод, но его несколько озадачили поведение Джоанны и тема разговора, выбранная ею.

— Нет, — ответил он почти автоматически. — И не потому, что здесь может что-то случиться с леди Мод. Просто она подходит Энжелару, и он был бы рад жениться на ней, но его отец хочет для него более выгодного брака. Она — неплохая женщина… — Он внимательно посмотрел на Джоанну: уж не в этом ли причина ее равнодушия? — Я не послал бы ее к тебе, зная, что она распутница, Джоанна.

— И как ты поступил бы? Бросил бы ее на улице?

— Приказал бы Тостигу отвезти ее на подходящий постоялый двор! — резко ответил Джеффри. — В любом случае, я полагал, ты приютишь ее не более чем на одну ночь. Она свела бы тебя с ума! Леди Мод — самая глупая из всех известных мне женщин.

Легкая улыбка тронула губы Джоанны, словно некий незнакомец сказал ей нечто такое, с чем она была вполне согласна, но чего, по правилам приличий, не могла признать открыто.

— Она очень добродушна и мягкосердечна. Она может остаться и здесь, пока ты не подыщешь ей подходящее место, — любезно предложила Джоанна.

Джеффри пришел в ужас. Он полагал, что проводит Джоанну в Роузлинд, но, очевидно, она не только не ожидала этого, но и не желала.

— Ради Бога! — взорвался он. — Ты не сдержала своего недовольства, когда я высказал тебе всю правду в глаза! Если ты хотела, чтобы я использовал более мягкое слово, чем «идиотка», когда ругал тебя…

— О нет, — невозмутимо перебила его Джоанна. — Ты был прав: это был идиотский поступок. Я действительно не злюсь на тебя.

Нет, она не злилась, нет, уже с того времени, как в порыве страсти громко изрекла правду, которую прочитала в своих глазах, отражавшихся в зеркале, прошлым утром. Тогда она сказала, что не полюбит Джеффри, но уже через несколько часов под благовидным предлогом пустилась на его поиски туда, как он сам выразился, где не место ни одной разумной женщине. Джоанна не стала лицемерить и успокаивать себя, что просто хотела помочь олдермену. Ему нужны были лишь ее люди, а не она сама. Фактически он сделал все возможное, чтобы убедить ее не ехать. Ясно и другое. Если бы случайность не разделила Джоанну и ее латников, она стала бы для них бесполезной и опасной обузой, когда толпа сорвалась с цепи. Погибли лишь два человека, а еще десять получили ранения. Если бы им пришлось защищать ее, мертвых и раненых было бы гораздо больше.

Но что хуже всего, Джоанна понимала, на какую глупость идет, представляла себе, как взбесится Джеффри, когда узнает, что она сделала. И все же побуждение найти его было непреодолимым. Джоанна не могла припомнить особых переживаний из-за страха за него, кроме одного, когда она узнала, что Джеффри остался сдерживать натиск огня. Ее просто переполняла неодолимая потребность найти его, быть с ним рядом. Здесь стоит основательно поразмышлять: если это любовь, то говорить, что она никогда не полюбит Джеффри…

Нужно что-то решать! Отменить помолвку? Но этого не сделаешь ни за минуту, ни даже за час. Тут необходимо серьезно подумать. Это будет стоить немалых денег и причинит боль другим людям… Но принимать столь серьезное решение ей лучше уже в Роузлинде.

Джеффри не отрывал глаз от лица своей невесты, остававшегося непроницаемым. Ему пришлось признать, что она не таит злобы на него. Джоанна не умела скрывать своих чувств и открыто выражала их в кругу близких людей. Лучшее доказательство этому — теплота, с какой она отвечала на его любовные ласки. Что же тогда ее тревожит? Сейчас Джеффри ничего не мог понять по лицу и глазам Джоанны. Он приблизился к ней на шаг, готовый попытать удачу с помощью ласковых слов и нежных объятий. Но в комнату вошла Эдвина, объявив, что олдермен из Лондона ждет внизу и хочет видеть лорда Джеффри.

Джоанна ничем не выдала своего облегчения. О намерениях Джеффри догадаться было совсем не трудно. А что делать ей? Отказать ему было бы нехорошо. Более того, ее сопротивление вряд ли оказалось бы эффективным. И не потому, что Джеффри мог применить силу: она подозревала, что для этого он слишком проницателен. Джоанна боялась поддаться страсти при первом же прикосновении Джеффри, покориться своему стремлению к его телу. Поэтому она с радостью ухватилась за эту временную передышку, притворяясь гораздо более озабоченной за судьбу Лондона, чем на самом деле. Джоанна велела Эдвине проводить посетителя в зал, прежде чем Джеффри успел что-либо возразить.

Снова выбитый из колеи, он стоял молча. Ему ли не знать, какую ярость может породить в женщинах Роузлинда любое вмешательство в «деловые вопросы»? По рассеянности Джеффри совершенно упустил из вида, что олдермен спрашивал, собственно говоря, его, а не Джоанну.

Обращение гостя в первую очередь к Джеффри казалось вполне обычным, когда в доме есть мужчина. После вежливых приветствий и уверений, что пожар действительно потушен, олдермен обратился к Джоанне. Он счастлив сообщить ей о том, что ее лошадь найдена невредимой и находится в данный момент в замке, в конюшне. Однако после изобилия слов благодарности и обещаний о вознаграждении честному поимщику лошади мужчина не встал, чтобы уйти. Ни Джоанна, ни Джеффри не удивились этому. Они нашли весьма странным, что такая важная персона взяла на себя труд по возвращению животного.

Олдермен покачал головой:

— Это лишь жалкая компенсация за ту огромную помощь, какую оказали нам в час нашей беды вы и миледи, — сказал он.

— Сожалею, если наша помощь принесла ничтожную пользу, — вежливо ответил озадаченный Джеффри.

— Это не имеет значения. Ваше желание помочь и любовь к нам, проявленная в этом желании, позволили мне просить вас о еще одном одолжении.

Так вот в чем дело! Джоанна нахмурилась. И какое одолжение могли они оказать такому городу, как Лондон?

Из-за нескольких фунтов, которые они охотно пожертвовали бы на восстановительные работы, олдермен не стал бы отрывать себя от более важных дел. Джоанна дала себе слово обуздать чрезмерную щедрость Джеффри, испугавшись, что эти льстивые речи — всего лишь прелюдия к чему-то другому. В некотором смысле так оно и было, но страхи Джоанны оказались напрасными.

— Милорд, — продолжал олдермен дрожащим голосом и со слезами на глазах, — мы разорены! Город уничтожен, люди либо ранены, либо разбежались кто куда. У нас похищены лучшие инструменты для восстановительных работ.

— Я верю вам, — сказал Джеффри. — Я искренне сочувствую вашему горю, но не понимаю, чем могу помочь. Я недостаточно богат, чтобы поднять город из пепла.

— Как и любой другой человек, — согласился олдермен, к облегчению Джоанны. — Как и любой другой, не считая короля. Милорд, на вашем лице и руках следы огня. Король — ваш дядя. Он знает, что вы не станете лгать ему. Умоляю, попросите его за нас! Расскажите ему, чего мы лишились! Скажите, что мы не в состоянии дать ему людей и деньги, которые согласились выделить для войны.

— Боже правый, я совсем забыл об этом! — воскликнул Джеффри.

— Милорд, мы искренне обещали все королю! — в отчаянии продолжал говорить гость. — Но Господь посчитал нужным обрушить на нашу голову проклятие именно сейчас! Вам известно наше положение. Если бы король был здесь, он понял бы все! Но слова на бумаге — лишь никчемные, блеклые каракули, и… и король был так… так требователен в прошлый…

Джоанна вздрогнула. Конечно, ей не нравился Джон, но она знала, что в обычное время он с сочувствием отнесся бы к бедам Лондона. Как правило, бедствия пробуждали в короле неистовую энергию уладить проблемы. Она вспомнила, что даже ее матушка нашла для него парочку похвальных слов после урагана, который опустошил Англию, когда Джоанне было десять лет. Джон не щадил тогда ни сил, ни денег, носился по всему королевству, желая быть уверенным в том, что его распоряжения проводятся в жизнь и никто не извлекает выгоды из беды тех, кого разорил снег и ветер. Он не потребовал уплаты долгов и налогов, так что деньги можно было пустить на восстановление разрушенного и восполнение запасов провизии. Но шесть минувших лет не улучшили характер Джона.

Джоанна бросила на Джеффри тревожный взгляд. Чувство справедливости не позволило бы ей возражать против его поездки к дяде, но она боялась, что гнев и злоба короля обратятся на самого посланника.

— Конечно, я попрошу за вас, — сказал Джеффри. — И вы правы, назвав пожар в это время проклятием Господа. У короля сейчас на плечах такой груз проблем, что… не знаю… в любое другое время я бы попросил его приехать сюда. Когда он увидел бы, что здесь произошло, вы получили бы огромную помощь от него. Но как раз сейчас восстает Уэльс, а король горит желанием возвратить наши потери во Франции… — Джеффри вздохнул и поднялся. — Я попрошу его приехать, но, думаю, вам не стоит рассчитывать на это. Могу только пообещать сделать все возможное, попытаюсь также уговорить помочь вам моего отца.

Олдермен преклонил колени и поцеловал Джеффри руку.

— Бог милосерден даже к самым страшным грешникам. Мы наказаны за все то зло, что живет в этом городе, подобном Содому и Гоморре. На вас вся надежда, милорд.

— Не слишком надейтесь, — грустно сказал Джеффри и снова вздохнул. — Предоставьте мне письма с изложением ваших потерь, бед и потребностей. На словах я передам то, что видел собственными глазами.

— Мы настолько были уверены в вашей доброте, — сказал олдермен, копошась в своем плаще, — что я осмелился принести эти письма с собой.

Он достал три пергаментных свитка, с которых свисали большие печати Лондона. Джеффри не удивился. Очевидно, письма написали, чтобы отправить даже в случае, если бы он не согласился отвезти их. Джеффри был немного раздосадован: это лишало его возможности провести хотя бы еще день в обществе Джоанны, дав ему дополнительное время поглубже разобраться в ее необычном поведении. Но, возможно, лучше оставить ее сейчас одну. Случай с пожаром потряс Джоанну. Неудивительно, что она не в настроении. Вероятно, она гораздо больше опечалена, чем можно было предположить. Время — лучший лекарь, если Джеффри по случайности или по своему неведению не ухудшит положение и не воспалит душевную рану Джоанны.

Эта мысль уняла тревоги Джеффри, позволив ему быстро подготовиться и безотлагательно уехать. Тем не менее он еще не успокоился полностью, размышляя о Джоанне. Она поддерживала все ту же атмосферу замкнутости и вежливого участия, которое проявляет хорошо воспитанная женщина по отношению к важному гостю, но совершенно чужому для нее человеку. Он уже два раза замечал признаки этого. Джеффри казалось, что Джоанна смотрит на него глазами женщины, похоронившей своего возлюбленного. Он хотел утешить ее, но она не давала ему возможности сделать это.

В первый раз Джоанна просто ускользнула от него и закрылась в спальне. Когда же Джеффри последовал за ней, надеясь, что быстрее успокоит ее с глазу на глаз, нежели в присутствии снующих туда-сюда слуг, он обнаружил, что она опять плачет. Джоанна встретила его в дверях с усталым видом. На руке у нее висела новая и очень красивая туника. Словно забыв о долгом путешествии, предстоящем Джеффри, Джоанна сказала, что у него не будет подходящего платья для встречи с королем: он должен взять этот новый наряд, который она сшила для него.

Во второй раз она отстранила его от себя и отвернулась. «Если он начнет целовать ее, — сказала она, — то ему не хватит и дня, чтобы нормально уехать!» Когда же Джеффри улыбнулся и уверил ее, что с радостью задержится и наверстает упущенное время за ночь, она взглянула на него пустыми глазами, а затем даже сердито, хотя и объяснила, что злится не на него…

Такие расхождения в словах и поведении, полностью сбивавшие Джеффри с толку, укрепили в нем решимость забыть на время о размолвке с Джоанной, хотя он остался весьма недовольным собой. Оказавшись на длинной дороге, тянувшейся на север, Джеффри раз за разом прокручивал и прокручивал в уме все их встречи и разговоры. Впервые он понял, что, охотно отвечая на его ласки, Джоанна ни разу так и не сказала, что любит его. Она никак не выражала свою привязанность к нему, не говорила ему «дорогой», «любовь моя» или «возлюбленный»… О нет, назвала его так, но один раз. В безумии пожара она сказала: «Любимый! Ты в безопасности!»

Не стоит беспокоиться по пустякам, успокаивал себя Джеффри, но тревога не оставляла его. Джеффри не путал страсть с любовью. Даже если не принимать в расчет притворную реакцию шлюх в любовных утехах, у него было достаточно примеров среди женщин при дворе, которыми он обладал. Джеффри отлично понимал, что, хотя большинство из них отвечали на его ласки с той же страстью, с какой реагировала на них Джоанна, ни одна из этих дам не любила его. Но это абсолютно не беспокоило его: в сущности, он даже пришел бы в ужас и чувствовал бы раскаяние, скажи одна из этих женщин о любви к нему.

Однако до сего времени Джеффри не проводил параллели между их поступками и поступками Джоанны. Нет, он вовсе не считает Джоанну доступной женщиной! Ни в коем случае! Ему никогда не пришла бы в голову подобная чушь! В ее ответной реакции — всего лишь невинность и неискушенность молоденькой телочки или неопытной кобылицы… Он улыбнулся собственному сравнению: не о хрупком цветочке он подумал, а о крепкой и здоровой животине, когда захотел определить для себя свою невесту.

Вот это похоже на правду. Ревность сжигала Джеффри, теперь он столкнулся с тем, что имело большое значение для него. Любит ли его Джоанна? Еще раз проанализировав из встречи и расставания, Джеффри остался недовольным. Он просто не мог понять из-за явно противоречивого поведения Джоанны, что она чувствует с ним. Скуку? Почему? Однако Джеффри знал, что Джоанна никогда не предаст его телом. Ни один мужчина не добьется от нее более поцелуя в руку или щеку… или равнодушного светского поцелуя. Это, однако, тоже мало утешало юношу. С отчаянной, неутихающей болью в сердце Джеффри понял, что безумно любит Джоанну. И не как подругу и спутницу многих лет, не нежно и почтительно, как приличный мужчина любит свою жену, а как его отец любит леди Элу. Он любит Джоанну безудержно, страстно. Такая же страсть не дает лорду Иэну спокойно спать, когда он находится в разлуке с леди Элинор, и эта страсть такая же мучительная, какая и через двадцать лет после утраты возлюбленной не угасла в глазах его отца… хотя он редко говорил о матери Джеффри.

И это вовсе не плотская страсть. Джеффри знал, что Иэну нравится заниматься любовью со своей женой, но он не беснуется от вожделения, когда леди Элинор находится рядом, но не может разделить любовные утехи. Например, когда она была беременна. Иэн лишь подшучивал над своей бедой, обвиняя ревнивую супругу в том, что она запрещает ему удовлетворить зов плоти с проституткой. Но это были только шутки. Леди Элинор не ревновала по таким пустякам. Просто Иэн не пылал страстью ни к одной другой женщине и, пока мог смотреть на свою жену, разговаривать, прикасаться к ней, вполне нормально переносил «голод» плоти, не получая удовлетворения на стороне.

Джеффри прикусил губу и тихо выругался. Теперь он и сам познал эту горькую истину на собственном опыте. После обручения с Джоанной ему казалось, что он всегда был ненасытен. Голод лишь усиливается, когда получаешь пищу. Едва ли он проводил хоть одну ночь в пустой постели и с нетерпением ждал новой ночи, не получая полного удовлетворения и не удостаивая даже взглядом женщин, когда швырял им монеты и выпроваживал вон. Иногда Джеффри рассеянно размышлял, что заставляет его страдать. Когда он обвинял проституток за недостаток красоты и чистоплотности, перед ним всегда вставал образ Джоанны. Теперь он знал почему…

«В любви к своей жене нет ничего ужасного, — думал Джеффри. — Несомненно, Иэн счастлив. Даже если время от времени сильно ссорится с леди Элинор и клянется, что убьет ее или изуродует себя до неузнаваемости, избавив себя тем самым от ее издевательств. В этом тоже есть доля шутки. Несмотря на минутные вспышки гнева и боли, Иэн абсолютно уверен в глубоком чувстве к нему жены. Она неизменно радовалась его присутствию, а глаза ее светились любовью, когда она смотрела на него». Джеффри беспокойно заерзал в седле. В любви к своей жене нет ничего ужасного, если жена отвечает той же любовью! Чем же светились глаза Джоанны, когда она смотрела на него?

Он проделал целый круг размышлений, а вернулся в исходную точку и окончательно потерял покой. Теперь он понимал себя, но совсем не понимал Джоанну, Она искала его в самом пекле пожарища, твердил себе Джеффри. Если это не любовь… не важно, безумная или нет… что же тогда? И почему Джоанна превратилась в ледышку уже на следующий день? С какой стороны ни подойти к этому вопросу, нет на него ответа. Джеффри с гневом поклялся, что не станет больше думать о Джоанне. Что он скажет королю? Перед его глазами опять всплыли сцены пожара, сцены разрушений, бешеного огня и… те же огненные волосы Джоанны, разметавшиеся по подушке, Джеффри тяжело вздохнул и выругал себя, что оказалось совершенно бесполезным. Не успел он осознать это, как снова пустился по кругу вопросов, на которые не находил ответов.

Мучительный круговорот мыслей закончился, лишь когда Джеффри наконец нашел короля. Найти Джона было не так-то легко. Он мог передвигаться по королевству с огромной скоростью, а место назначения, которое он называл людям, у которых останавливался, утром перед отправлением, не всегда совпадало с местом остановки вечером. В первые дни его правления такие отклонения от плана, как правило, являлись невинным следствием посланий, заставлявших короля сворачивать с пути, или же неожиданным желанием воспользоваться случаем и поохотиться на огромного вепря или оленя, замеченного неподалеку. Однако теперь это порождалось внезапной подозрительностью Джона или его отвратительным желанием, застать кого-нибудь врасплох, подвергнуть штрафу или наказанию.

Июль почти подошел к концу, когда Джеффри смог наконец сообщить Джону печальные новости и передать просьбу лондонцев об освобождении от участия в войне и о помощи. Король пребывал в отвратительном расположении духа. Он бросил на Джеффри недобрый взгляд и изучил даты на письмах.

— Ты что, полз из Лондона на карачках, раз тебе понадобилось столько времени, чтобы добраться до меня?! — прорычал Джон.

— Нет, милорд, — невозмутимо ответил Джеффри. — Но, кажется, я трижды объехал всю Англию, чтобы найти вас. Вы так быстро перемещаетесь, что я не мог нагнать вас.

— Кто учинил пожар?!

На этот раз Джеффри не пытался следить за своим голосом. Впервые он не нашелся, как ответить. Если король намекает, что Лондон сожгли дотла только для того, чтобы избежать набора в армию, то он — просто безумец! Джеффри поймал глазами злобный взгляд Джона, прикованный к нему. Нет, король не безумен… по крайней мере не более, чем раньше. Он просто пытается разозлить Джеффри. И хотя ожоги начали заживать, пока Джеффри находился в пути, он знал, что шрамы все еще видны на его лице и руках. Значит, Джон понимает, что его племянник участвовал в тушении пожара и что его симпатии на стороне города. Либо это просто злая шутка, либо король надеется, что толкнет Джеффри на грубость или вызывающее поведение. Но зачем?

Джеффри вдруг все понял. Если он будет вызывающе себя вести, Джон сможет использовать это как предлог для отклонения петиции лондонцев. Джеффри не нравилось ни настроение, ни коварство короля. Джон в любом случае не получит удовлетворения, даже если выиграет эту битву умов и самообладания.

С притворной застенчивостью Джеффри опустил глаза, как приличествует скромному молодому человеку, и рассказал историю о свече, упавшей на солому в церкви Святой Марии, которую узнал от олдермена в Саутуорке. Прежде Чем Джон успел вспомнить, что Лондон разделен с Саутуорком широкой рекой, он описал ветер, перебросивший огонь через мост, почему и сгорел Лондон.

Выйдя из покоев короля, Джеффри едва не рассмеялся. С помощью простой уловки, а главное — самообладания, он обвел Джона вокруг пальца в каждой мелочи. Правда, удовлетворение было недолгим. В самом деле: что смешного в том, что король забавляется, вызывая гнев своих приближенных?

Прошло несколько дней.

Новости из Уэльса были далеко не приятными. Джон, очевидно, понимал, что речь шла не просто о мелких волнениях. Армия, собранная для нападения на Францию, была перенаправлена в Честер. Джеффри не очень-то был расположен к очередной кампании против Уэльса, но пребывание при дворе вызывало в нем отвращение. Фиц-Вальтер и Де Вески расхаживали повсюду с важным видом в окружении своих прихлебателей. Те перешептывались между собой, когда король находился где-нибудь поблизости, чтобы затем громогласно шутить по поводу уничтожения Уэльса и изгнания французов из Нормандии. Джеффри видел, что король притворяется, будто ничего не замечает. Это при его-то подозрительности! Джеффри сожалел только о том, что король выбрал тропинку коварства, борьбы исподтишка, а не открытое нападение. Он ненавидел себя за нервозность, растущую как на дрожжах, когда видел, что даже самые преданные приближенные короля осунулись и ходят с воспаленными глазами от бессонницы. Вот оно — следствие странствий неугомонного короля!

Двор тоже направлялся в Честер, но не прямым путем. Они ехали то по одной дороге, то по другой, словно Джон вел какие-то поиски, а не следил за сборами и готовностью армии. Джеффри дважды просил отпустить его к своим людям, но получал неизменный отказ, приправленный многозначительным взглядом. Не будь в такие минуты рядом отца, Джеффри потерял бы самообладание, несмотря на твердость характера. Возможно, потому, что на этот раз намеки короля больно ранили его сердце? Он присягал Джону и будет верен своей клятве до последнего вздоха! Но, не будь это для него вопросом чести, Джеффри предпочел бы поражение под знаменами Ллевелина, нежели победу под знаменами Джона. Единственное, что могло утешить Джеффри, — груз его проблем почти полностью вытеснил беспокойные мысли о Джоанне.

Тут ему повезло гораздо больше, чем его невесте, которая не приблизилась ни к какому решению, не выбрала путь, сопряженный с наименьшими несчастьями. Ослабеет ли ее любовь, если она откажется от брачного соглашения с Джеффри, ведь его отлучки в прошлом году не погасили ее чувств. Придется занять свои мысли выбором другого мужа! Джоанну передернуло от отвращения. Конечно, она невольно будет их сравнивать, и другой муж только укрепит ее привязанность к Джеффри!

Джоанна не находила странным то, что Джеффри казался ей красивее, смелее и гораздо совершеннее — хотя, по глубокому убеждению девушки, любой мужчина нуждается в тщательном надзоре и управлении, — чем Иэн или даже ее отец, о котором у нее остались радужные, чудесные воспоминания. Она не задавала себе вопроса, что произошло? либо Иэн и Саймон утратили свои достоинства, либо Джеффри необъяснимо вырос в ее глазах. Она знала лишь одно: равного ему не найти во всей Англии, а может быть, и в мире. Следовательно, брак с другим мужчиной заставит ее горевать о содеянном всю жизнь. Джоанна не относится к тому разряду женщин, которые намеренно выбирают второй, лучший вариант и получают от этого удовольствие!

Значит, судя по всему, нужно выбирать бракосочетание с Джеффри. Эта убедительная мысль всегда поднимала Джоанне настроение. Она знала, как расстроились бы Иэн и ее матушка, как обиделись бы граф Солсбери и леди Эла, если бы она заявила, что желает расторгнуть брачное соглашение. Джоанну охватывала необъяснимая истома, когда она вспоминала ласки Джеффри и как бы наяву слышала его чарующий голос, видела обращенный только к ней его ласковый взгляд. Вслед за этими воспоминаниями приходили другие — мужество и чувство долга, заставившие Джеффри не только защищать любовницу своего друга Энжелара, но и сражаться с огнем, спасая жизни людей, к которым он не имел никакого отношения. Естественно, она восхищалась и его мужеством, и чувством долга, но именно из-за них он постоянно подвергал себя опасности.

Ее сердце вдруг упало. Она вспомнила полный ужаса и боли взгляд, каким смотрела на нее мать, когда не получала вовремя вестей от Иэна. От одной лишь мысли, что Джеффри мертв, Джоанне хотелось кричать. Она не смогла бы выносить такую боль всю жизнь… не смогла бы. Лучше уж серая тоска, тяжелая тоска по тому, чего она не может иметь. Но правда заключается в том, что любой мужчина, выбранный для нее матушкой, обладающий и мужеством, и честью тоже не избежит опасностей. Но Джоанна переживала бы только за Джеффри!

А если он не станет ее мужем? Будет она меньше беспокоиться о нем? Джеффри и Иэн находятся в тесных отношениях. Она всегда будет знать, что Джеффри попал в беду. Кроме того, они будут часто видеться, и страх за него останется. Тогда почему бы не выйти за него замуж, сделав всех счастливыми? Кроме нее самой…

Мысли Джоанны бегали по замкнутому кругу. Но одной стороны проблемы Джоанна старалась избежать изо всех сил. Одно дело — размышлять о другом муже для себя, но совсем по-другому воспринималась мысль о другой жене для Джеффри. Острая ревность мучила Джоанну не меньше, чем страх по-настоящему полюбить и потом всю жизнь пребывать в страхе за мужа.

Благодарственное письмо от леди Мод, написанное в изящной форме искусным писарем, лишь оживило терзания Джоанны. Упоминаний о Джеффри оказалось больше, нежели слов благодарности. В суматохе придворных развлечений, не забывая и обязанностей, сообщала леди Мод, Джеффри не оставил без внимания такое бедное создание, как она. Он рассказал о ее судьбе и бедах Энжелару настолько детально, что все очень быстро разрешилось и наладилось.

Джоанне казалось, что этих комплиментов более достоин Энжелар, которому пришлось искать деньги, чтобы снять и обставить новое жилье для любовницы. Джоанна отнюдь не винила Джеффри за то, что леди Мод восхищалась им. Нет, совсем нет! Просто это доказывало, что любая женщина, даже та, чье сердце отдано другому мужчине, с радостью завладела бы им. Брак по расчету, при котором равнодушная жена не стала бы бороться за его любовь? Вряд ли. И даже если Джеффри любит сейчас Джоанну, не воспылает ли он со временем новой страстью? Такое может случиться. Джоанна знала: с ее стороны чудовищно желать, чтобы этого не произошло.

Ревность можно спрятать, но не погасить. Джоанна не могла удержаться, чтобы не написать Джеффри письмо и предупредить его: ему лучше вести себя осторожнее, коль он хочет стать завоевателем, — так можно обратить друга во врага. Она приложила к своему посланию письмо леди Мод, которое, по ее мнению, должно было само по себе все объяснить.

Когда Джеффри получил пакет от Джоанны, ему все равно было, говорила ли леди Мод открыто, будто безумно влюблена в него. Он не понял бы смысла такого заявления, как и тонких намеков Джоанны о благодарственном письме, содержавшем лишь приятную оценку его заслуг. Джеффри немало позабавило бы столь ревнивое толкование самого невинного послания, улови он этот намек, но ему сейчас было не до развлечений.

Рано утром четырнадцатого дня августа небо рухнуло на землю. Королевский двор находился вблизи Дерби в таком маленьком замке, что Джеффри пришлось поместиться с отцом в одной комнатке. Таким образом, он одним из первых узнал, что Джон получил послание с печальным известием: Ллевелин наконец решил присоединиться к бунту, Аберистуит пал и разрушен до основания, уэльские принцы открыто заявляют, что ни один человек короля не останется на земле Уэльса. Джон должен был предвидеть эти события, но теперь, казалось, совсем обезумел от ярости. Весь двор подняли по тревоге, собрали военный совет. Дороги к отступлению не было. Все пришли к мнению, что Уэльс должен быть наказан.

Единодушие было столь полным, что Джеффри совершенно не обратил внимания на то, как пылко подстрекали короля на немедленные действия Фиц-Вальтер и Де Вески, самые горластые. Даже если бы он и заметил это, то не придал бы всему особого значения, отнеся их энтузиазм к очередной уловке, чтобы отвести от себя подозрения Джона. Однако, заручившись согласием совета, Джон не поехал в Честер.

Джеффри уставился на письмо Джоанны. Слова мало что значили для него сейчас. Только ее имя, печать Роузлин да и дорогой ему знакомый почерк имели смысл. Они были для него убежищем от ужаса, внося покой в растревоженную душу.

Но Джеффри не мог тотчас же поскакать к Джоанне чтобы обрести полный покой и благоразумие. Небо рухнуло на землю.