"Рыцарская честь" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

Глава восьмая

Мертвая тишина после вымученных слов длилась мгновение. Херефорд был уже на коленях возле солдата, повернул ему голову и с ужасом узнал в нем Альфреда Саутфидда, одного из эскорта Элизабет.

— Кто? Когда?

— Легче, Херефорд, ты придушишь его, а он и так еле живой. Боучемп, вина. Подними ему голову и влей прямо в рот.

— Где захватили? Кто? — тряс бесчувственного солдата Херефорд, не видя и не слыша ничего.

— Ничего не знаю… Темно было, напали внезапно… Это около Кеттеринга, миля или две севернее…

— У Кеттеринга? Врешь!

Это взбодрило раненого лучше вина.

— Милорд, я ваш верный слуга и всегда им был. Это правда. Леди Элизабет приказала нам ехать в Колби к вашей сестре, туда мы и направились.

Херефорд страшно побледнел, губы его стали белыми.

— Когда это случилось? — спросил Сторм, тоже побледневший, но не совсем сраженный этой вестью.

— Не знаю… Они оставили меня как мертвого… Сколько я пролежал у дороги, сколько добирался… В живых там больше никого не было, лошадей не осталось. Я полз вдоль дороги до первого загона… Дождался ночи… увел лошадь и все ехал, пока мог держаться… Крал других лошадей, когда падал… терял сознание…

— Боже, Боже, — стонал Херефорд, — что с ней стало!

Но он тут же овладел собой.

— Боучемп, созови вассалов леди Элизабет и моих. Пусть возьмут с собой еды только в седло. Мы не будем останавливаться ни днем, ни ночью, пока не доберемся до Кеттеринга.

— Погоди, Херефорд! — Сторм положил руку на плечо друга. — Не хотят ли выманить тебя с хороших позиций, чтобы легче было разбить?

Недвижный и бледный лорд Херефорд посмотрел на своего окровавленного слугу.

— Нет, не думаю. Ступай, Боучемп. Альфред всегда был верен мне, а до меня — моему отцу. Да и что это меняет? — крикнул он в ярости. — Все равно надо пытаться! Ты бы не рискнул?

— Конечно, — хмуро кивнул Сторм. — Но куда двинемся? Какой смысл идти на Кеттеринг? Там они не будут держать ее. Это не просто разбойники захватили твою жену. Наверняка тут кроется замысел, и ты скоро услышишь, что…

— Ты мне друг или не друг? Что, сидеть здесь, пока она не окажется в Уайтауре или другой такой же мощной крепости? Представляешь, какой тогда потребуется выкуп за нее? Мои земли? Моя верность? Моя голова? Зачем идти на Кеттеринг? Кто-то видел это войско, знает, кто они. Кто-то видел их позднее, как они вели пленников. Я узнаю это, даже если придется сжечь все дома, риги и замки, выпустить кишки из всех живущих за сто миль вокруг Кеттеринга!

— Ладно, Роджер. Иду поднимать своих людей.

— Зачем? Если ее захватил король, чего я очень боюсь, из-за присяги королю ты не встанешь на мою сторону. Лучше оставайся тут…

— За насилие над женой друга я встану против кого угодно, присягал я ему или нет. И что мне тут делать? Наши крепости Стефану недоступны. Урожая он не сожжет, его еще нет. Нам ничто серьезное не грозит, кроме как упустить шанс побить короля. У меня триста добрых ратников, и тебе понадобится каждый, кто готов пойти на бой.

Две с лишним тысячи рыцарей в полном вооружении и с ненавистью к врагу выступили задолго до рассвета. Херефорд объяснил цель их похода очень просто.

— За поруганную честь! — крикнул он громко. — Как же боится нас этот трус, раз с оружием нападает на мирно едущих женщин!

Кто слышал эти слова, передавал их дальше по рядам. Некоторые воины лично знали темпераментную и прекрасную леди Элизабет, потому что принадлежали к се родовым имениям и были ее людьми; другие служили в войске Херефорда, видели и слышали ее, когда она с мужем посещала их гарнизон. Многие не хотели, чтобы их жены и сестры попадали в такое же положение, и все хотели исправить зло, причиненное господину.

Даже в спешке Херефорд отобрал только таких бойцов, кто шел на бой по доброй воле, потому что горстка воинов с ненавистью к врагу с этом случае была лучше колеблющейся и нерешительной армии. Каждый будет сражаться, когда ему грозит опасность, но требуется совсем другая готовность, чтобы штурмовать хорошо укрепленный замок, а именно это предстояло сделать Херефорду.

Рассвело, прошла половина дня. Проголодавшиеся подкреплялись на ходу вяленым мясом и сухарями, запивая водой из фляг, притороченных к седлу. Солнце стало клониться к закату, а они все ехали и ехали. Кони совсем обессилели, спотыкались на всякой неровности, седоки засыпали в седле. За все долгие часы пути граф Херефорд не проронил ни слова и не оглянулся, остановив взгляд на спине едущего впереди. Лорд Сторм поглядывал на него, но заговорить не решался. Ничего утешительного он сказать не мог. В сумерках он коснулся руки компаньона.

— Херефорд, командуй привал. Лошади больше не в состоянии идти, как их ни погоняй. Ты посмотри, мой Фьюри и твой Шадоу еле стоят, а каково менее сильным коням?

Херефорд мрачно посмотрел на него.

— Нам еще ехать и ехать.

— Не так уж и много. Я не очень знаю эти места, но думаю — миль десять. Рыцарям предстоит биться, им надо отдохнуть.

— Хорошо. Один час. Все равно до ночи мы не успеем.

Когда они сошли с коней и собрались поесть, Херефорд и Сторм вместе подняли головы и посмотрели в сторону поля.

— Тревога! Направо всадники!

Рыцари вскочили на коней и сомкнули строй. Но к ним подъехал только один всадник. Остановившись на почтительном расстоянии, он спросил, что за войско.

— Графа Херефорда. Близко не подходи, лучше поберегись.

В ответ раздался смех.

— Тебе меня не взять, Роджер. Мои люди и кони свежие, и мы хорошо знаем эти места.

— Вальтер! Что ты здесь делаешь? Ты должен быть на другом конце Англии!

— Сказать по правде, братец, тебя поджидаю. Разослал своих соглядатаев по всем дорогам на северо-запад и наблюдаю второй день. Что тебя так задержало? Или мой гонец к тебе опоздал? — Вальтер говорил весело, а когда подъехал, на его лице заиграла улыбка победителя, и смотрел он на брата сверху вниз.

— Гонец? — Лицо Херефорда сразу покраснело. — Какой гонец?

— Ага, тебе хочется, чтобы я был на другом конце Англии! Хорошо, дорогой брат, к твоему удовольствию, я охотно отправлюсь туда, хотя мне и надо тебе кое-что сообщить.

— Брось шутки, Вальтер. Мне сейчас не до них. Если тебя привели сюда дела, о которых…

— Роджер! — Сторм удержал шагнувшего вперед друга.

— Милый Роджер, умница Роджер… Ха, ты оказался глупым ослом, послав свою жену почти без охраны прямо в руки врагов! Ты, наверное, думал, что, испугавшись одного твоего имени…

Сторм не смог удержать Херефорда, тот рванулся к брату и стащил его с коня. Рассвирепев, он готов был задушить Вальтера. Он рванул на нем кольчугу, пытаясь схватить за горло, и Сторм едва успел разнять братьев, горой став между ними. Вильям Боучемп и еще двое поспешили на помощь, Сторм оставил на их попечение Вальтера, пока сам усмирял Херефорда.

— Подержите его… Дайте сказать! — тяжело дышал Вальтер. — Мой дорогой, бесценный братец, не дав и слова молвить, готов меня задушить! Видит Бог, я буду молчать, пусть он изойдет кровавым потом, но это будет моя месть!

— Говори, что у тебя есть, и быстро! — прорычал Сторм, удерживая Херефорда. — Или я сам придушу тебя как собаку!

— Я — собака и дурак, да? Злодей и мразь, да? Вальтер всегда мразь, а Роджер — хороший! Зачем же я тогда два дня и две ночи без сна, без отдыха рыскаю, чтобы узнать, где леди по имени Херефорд? Или вы думаете, я ее захватил? Думаете, что я готов приложить руки к любому дерьму?

Юноша весь дрожал, в глазах стояли слезы гордости и обиды. Херефорд, которого Сторм не выпускал из рук, успокоился. Сторму показалось, что он даже перестал дышать.

— Что ты мне дашь, Роджер? — Вальтер пытался справиться с душившими его рыданиями.

Один из тех, кто держал его, выругался и сплюнул, сочтя, что его слезы вызваны страхом, а слова — жадностью. Но мудрого Сторма это тронуло до глубины души. Он хорошо помнил, как ему еще совсем недавно пришлось выкрикивать столь же отчаянные слова. Он мог бы много рассказать, что делает с человеком несправедливое обвинение в коварстве и зле. Но сейчас было не время и не место для этого. Он оставил Херефорда и поковылял прочь: тяжко ему было смотреть на ссору братьев.

— Отпустите его! — приказал Херефорд. — Вальтер, скажи своим, чтобы сошли с коней и передохнули.

— Не боишься, что я брошусь на тебя и отниму твою добычу?

— Пройдемся немного со мной, — сказал Херефорд, пропустив мимо ушей слова брата. — Я устал в дороге, все затекло, надо размять ноги.

Они молча пошли вместе в сгущавшиеся сумерки.

— Ну, что ты дашь мне? — спрашивал Вальтер с язвительной усмешкой. — Мы одни. Никто не узнает о твоей сделке с братом-простолюдином.

— Ничего. Ничем платить тебе не собираюсь, ни деньгами, ни обещаниями. У меня всего час времени… пока появятся звезды, если они вообще появятся. Я хотел бы помириться с тобой. Вальтер, ради всего святого, скажи… нет, не то, где сейчас Элизабет, решай сам, сказать это или не сказать… Скажи, какого гонца ты мне послал?

Вальтер остановился, посмотрел прямо в лицо брата, уже плохо различимое в темноте, стараясь понять, чего он хочет.

— А какая тебе разница?

— Разницы нет, но, пожалуйста, ответь на мой вопрос.

— Какой ты стал вежливый.

— Разве грубость в моей привычке? — тихо переспросил Херефорд.

— Ты никогда раньше не говорил со мной так. Только поэтому и не из-за чего другого скажу… Ты не знаешь этого человека, но он знает тебя хорошо, это был Рыжий Олаф, шотландец. Ты доволен?

— Да. Доволен и сильно огорчен одновременно.

Вальтера удивило страдание и раскаяние, звучавшее в этих словах, он никак не ожидал такого ответа и смутился. Он не подозревал и не мог знать, как нелегко Роджеру, который больше всего боится показать свою неуверенность. Только поэтому брат встречал в нем либо строгую жесткость, либо снисходительную мягкость, которой тот прикрывал свою вину, а это страдание Роджера он истолковал как уязвленную гордость.

— Огорчен? Тебе есть от чего. Многоуважаемый Херефорд попал впросак, и кто его выручает — его непутевый брат! Да предложи ты мне корону, я не возьму! Все, что мне надо — признайся, что ты глупец, и как сатисфакцию — проси сведений о своей жене.

— Твоя цена слишком мала. Расспрашивать об Элизабет я готов на коленях у последнего нищего… А тебе, Вальтер, я должен много больше. Ты смягчишься, если я стану пред тобой на колени? — Херефорд взял его руку, готовый припасть к ней, и собирался опуститься к его ногам, но Вальтер так рванулся, что они оба едва не свалились.

— Мне этого не вынести!

Все это Вальтеру казалось бредом, хотя происходило наяву. Он собирался торжествовать или хотя бы поиздеваться, а оказался сам напуган, как если бы ему грозило потерять то, без чего было невозможно жить.

— Нет, не надо! — торопливо проговорил он. — Если для тебя женщина значит так много… Она в Ноттингеме. Ее захватил Певерел.

К новому удивлению Вальтера, брат не стал его благодарить, не разразился бранью в адрес обидчика, он издал стон и зашатался. Младший брат крепко схватил старшего за плечи.

— Что с тобой, Роджер? Она же не у Стефана, это еще не так плохо!

— О, нет, — стонал Херефорд, — это очень плохо! — И тут же, не раздумывая, подгоняемый страхом за Элизабет, он поведал брату всю историю ее отношений с констеблем из Ноттингема.

Вальтер выслушал молча, не выпуская руку брата. Когда Херефорд закончил, он еще помолчал, оглушенный услышанным, потом неуверенно проговорил:

— Он не посмеет тронуть ее. Кого угодно, но не жену Херефорда! — Здесь уже имя это звучало у него без всякой иронии. — Подумай, Роджер, ему лучше отдать Элизабет королю, ведь это сильнее должно тебя ударить, нет?

Херефорд пожал плечами и махнул безнадежно рукой.

— Я думаю, не в меня он будет целить. Огради ее, Дева Мария… Эх, Элизабет, Элизабет! — Во время всего долгого пути его разбирало такое зло на Элизабет, такую ярость вызывало в нем ее злосчастное легкомыслие, что он не подумал о грозящей ей самой опасности. Роджер разрыдался.

Еще крепче стиснув брата, Вальтер крикнул:

— Возьми себя в руки, будь мужчиной! Поднимай своих людей. Если все так, как ты говоришь… Да нет, не посмеет он этого сделать, он же знает, посягни он на нее, и ему вынесен смертный приговор… Все равно, пока не случилась беда, надо скорее вырвать ее из его рук!

Херефорд покачал головой.

— Мои люди не могут дальше продвигаться, Вальтер. И нам не взять Ноттингема. Мы идем от самого Девай-зиса, откуда вышли за три часа до рассвета и ни на минуту не останавливались.

— Болван! Ты глуп! Ты не поверил мне… Я знаю, не поверил! Но я же послал к тебе Рыжего Олафа четыре дня назад. А ты такой умный, меня считаешь лгуном и посылаешь в Херефорд…

— Нет, Вальтер. Твоего гонца не было. Разве не понимаешь, почему я подумал… Господи, прости меня грешного… что ты…

— Не было?! Тогда почему ты здесь? Куда ты шел?

— Одному из сопровождавших Элизабет удалось спастись, и он все мне рассказал. Но он знал только, что напали на них около Кеттеринга, и я направлялся туда, чтобы обшарить местность и найти, кто бы мне сказал, что стало с женой.

— Что могло случиться с Олафом? Он очень надежный рыцарь… Но теперь не важно. Да, если твои люди идут из Девайзиса, им Ноттингем этой ночью не взять. Тогда так. Пойду туда я. У меня пятьсот рыцарей, они отдохнувшие и готовы к бою. Мы не дадим Ноттингемскому констеблю выспаться. Я так грохну в его ворота, что он никогда не забудет, как шутки шутить с Херефордом.

— Вальтер!

— Ну что? — Он не видел лица брата, но знакомый повелительный тон Херефорда заставил его снова ожесточиться. — Не бойся, я дорого за свою службу не возьму, — ухмыльнулся он.

— Если ты не подумал, во что это обойдется тебе, то знай, мне придется платить очень много. Я не будут скрывать, что эта женщина для меня очень дорога, но не настолько, чтобы за один день терпения платить жизнью брата. Ты мне тоже дорог, а пятью сотнями твоих бойцов не взять Ноттингемский замок.

— Я не ребенок, чтобы мне выговаривать.

— Вальтер, извини меня за резкий тон. Я до того устал, что уже плохо соображаю. Я тебе не выговариваю. Ты оказал мне огромную услугу, даже еще больше…

— Ты ошибаешься. Я не собирался тебе услужить. Ты всегда мне говорил, что я позорю имя Херефорда… Пусть так, но это я делаю сам, это мое дело, и пока я жив, никому другому сделать его не позволю, никому не позволю коснуться тех, кто этим именем защищен! Не надо мне мешать в том, что велит мне делать собственная гордость.

— Не важно, по каким причинам, но ты сделал мне добро, и я воспринимаю это как услугу. Мне это очень нужно сейчас, Вальтер.

— Тебе вовсе этого не надо… — отвечал младший с горькой усмешкой. — Ты благополучен, хорош собой, богат, верен своему слову… Пусти меня, а не то я разозлюсь и вообще не пойду.

Он оставил брата посреди дороги, и несколько минут спустя его отряд с шумом поскакал на север. Роджер медленно вернулся, приказал становиться на ночлег и готовиться с рассветом выехать на штурм Ноттингема. Он кратко сообщил Сторму, что Элизабет в руках Певе-рела. Зная, что тот — человек короля, никаких пояснений Сторму больше не требовалось, и чтобы уйти от дальнейших расспросов, он завернулся в меховой плащ и притворился, что спит.

Бодрствовала и леди Элизабет. Она вообще почти не спала с того самого момента, как ее захватили шесть дней назад, но совсем не из боязни чего-то. Она не сомневалась, что сможет отбиться от Певерела, как не сомневалась ни на минуту, что Роджер, как только все узнает, придет к ней на выручку. Она очень боялась другого — сколько будет стоить ее свобода для Роджера в деньгах, людях и во времени. Час за часом, день за днем ее мысль, словно белка в колесе, крутилась вокруг одного: как найти хоть малейшую уловку для спасения?

Первые два дня заключения были ужасными: Певе-рела в замке не было, и ее заперли в грязный чулан. Кормили сносно, но холод и неудобства были чудовищными. Где-то за стеной она слышала стоны раненых и умирающих воинов своего эскорта и не имела возможности им помочь или утешить. Когда Певерел вернулся, ее поместили лучше, но охраняли так же строго. Лично к ней пока относились с полным почтением, но когда она, пересилив постоянное чувство презрения, вежливо попросила облегчить участь ее охраны, Певерел рассмеялся ей в лицо.

Служанкам ее тоже пришлось несладко. Теперь они были при ней, но поначалу обошлись с ними жестоко, и больше всех свирепствовал де Кальдо, командовавший отрядом, их захватившим, человек извращенный и любивший насиловать женщин. Кончив с одной, он отдавал ее солдатам. Певерел вернул служанок, но они были так запуганы и растеряны, что рассчитывать на их помощь Элизабет не могла. Надежда убывала. У нее не было драгоценностей на подкуп охраны, все у нее отобрали. Певерел следил за тем, чтобы приносившие ей еду и охрана у дверей каждый день менялись. Он хорошо знал, как умна и хороша собой Элизабет, и следил за ней во все глаза. Она не знала даже, как далеко отсюда содержатся ее люди, потому что привели их сюда с завязанными глазами. Было ясно лишь, что держат ее в башне, которая находится внутри замка: все три окна-бойницы смотрели во двор или упирались в глухую каменную стену.

В дверном запоре заскрежетал ключ, но Элизабет не подняла головы. Конечно, опять Певерел. Руки ее сложены на коленях, взор обращен на руки, никакого внимания вошедшему.

— Добрый вечер, леди Элизабет.

Молчание.

— Вам все удобно, миледи? Могу я что-то для вас сделать?

Молчание.

— Отказываясь со мной разговаривать, вы не облегчите своего положения. Небольшой любезностью можно добиться многого, Элизабет.

Она подняла на него глаза.

— Я буду благодарна, если вы не будете пачкать мое имя своим языком.

— Вы поступаете неумно, — усмехнулся лорд Певерел. — Не понимаете, что ваша судьба целиком в моих руках? На вашем месте я бы выбирал выражения.

— На моем месте вы валялись бы в ногах, вымаливая пощаду, а я бы на вашем месте не поступала так подло с женщинами. Все, кто не в ссоре с королем, поддержат моего мужа, чтобы наказать каждого, кто вероломно и неспровоцированно пленил его жену. Вы, несомненно, запросите у короля помощи. Тогда война будет действительно всеобщей. А если вы не призовете помощь, сколько вы продержитесь против Херефорда, Честера, Линкольна, Гонта?.. Мне надо перечислять дальше, кто связан с Херефордом и мной родством и любовью?

— Это все я уже слышал, мадам.

«Верно, — подумала Элизабет, — и я буду повторять это еще и еще, потому что с каждым разом ты становишься беспокойнее».

— Но вы не сказали, как граф Херефорд найдет вас здесь. Вам известно, что кто не был убит в стычке, все в плену.

Элизабет знала это. Роджер скоро хватится, если уже не хватился, что она пропала, но кто ему скажет, что она поехала на восток, а не на запад, — вот в чем вопрос.

— Просто: узнав, что я не приехала на место, он проследует моей дорогой и расспросит всех.

— И какое это место?

На мгновение Элизабет показалось, что все это происходит в каком-то дурном сне, столько раз уже повторялся этот разговор.

— Это вас не касается — сказала она механически.

— Послушайте, Элизабет, довольно играть в прятки. Я пришел в последний раз. Будете благоразумны — я сам отправлю вас к мужу ради мира между нами. Я знаю, вы считаете меня врагом, но я вам не враг. Я вас люблю, поверьте, очень люблю. Все можно сделать полюбовно…

Он подошел к ней, Элизабет отстранилась, не спуская с него глаз.

— У тебя все равно нет выбора. Если будешь артачиться, — он засмеялся, но как он засмеялся! — я все равно возьму тебя, а потом отошлю к королю.

Он наклонился к ней, и Элизабет плюнула ему прямо в лицо. Певерел отшатнулся на миг, но этого хватило ей, чтобы вскочить и схватить со стены горящий факел.

— Назад, пес, или я подпалю тебя! Думаешь взять меня? — Она тоже засмеялась, и как она засмеялась! — Тебе придется звать на помощь. Иди, скликай своих людей, пусть они вяжут меня! Вот какой ты на самом деле… Слабак, мерзавец и такой подлый трус, что одна слабая, беспомощная женщина, которую ты держишь взаперти, может загнать тебя в угол. Назад, говорят тебе, или подожгу твои наряды и дам отведать, что ждет тебя здесь!

Сначала Певерел задохнулся от ярости. Он готов был убить, дотянись он до нее, но быстро одумался. Чувство самосохранения пересилило похоть, ему не надо было говорить, что Элизабет из тех, кто с радостью примет смерть ради отмщения. Он надеялся, что неделя в заключении безо всякой надежды на выручку сломает ее и она уступит ради свободы. В подавленном состоянии она будет держать язык за зубами. Но если он возьмет ее силой, она молчать не станет, и рано или поздно Херефорд обо всем узнает. Певерел был достаточно смел, чтобы испытывать судьбу в сражении, но ему не хватало отваги при мысли, каких безжалостных гостей приведет к нему такое оскорбление. Он знал непреклонную гордость Майлза Херефорда, и, конечно, такая же пылала в душе его сына. Даже если жена безразлична Роджеру Херефорду, подлый акт не останется без отмщения. Певерелу не оставалось ничего другого, как действовать расчетливо. Даже сейчас он уже преступил безопасную черту. Попади он сегодня в руки Херефорда, дело не кончится выкупом или смертью. О смерти ему придется молить и молиться. Чтобы спастись, надо было избавиться от этой бабы. Он решил сначала просто убить ее, но это не был выход, поскольку в Кеттеринге знали, что его дружина прошла следом за кортежем леди Херефорд. Целому городу рот не заткнешь. Вернейший путь к спасению — это как можно быстрее и не торгуясь отправить ее к королю. Он тогда сможет сказать Херефорду, что ее вовсе и не было у него, даже открыть ему донжон, пусть ищет. Он может и признать, что это его люди захватили Элизабет, но без его ведома, это так и было; они же и отвезли ее к королю.

К счастью для Элизабет, Певерел не знал, что она рассказала мужу о том, как тот покушался на нее, и что Херефорд в действительности понятия не имел, куда она направилась. Знай Певерел об этих двух фактах, ей был бы конец, потому что от первого он просто потерял бы голову, а второй давал ему, хотя и обманчивую, надежду выпутаться.

— Ну, хорошо, мадам, будь по-вашему. Мое желание несколько затмило мне разум, к вашему удовольствию покарать меня, но ваш факел указал мне правильный путь. Завтра утром вас доставят ко. двору. Не сомневаюсь, ваш муж будет рад вашей полной безопасности. Не сомневаюсь также, что он будет счастлив оставить вас залогом своей верности королю Стефану.

У Элизабет потемнело в глазах, и она побледнела. Она ни на минуту не сомневалась, что Певерел не выпустит ее из рук просто так; только уступая силе, только торгуясь, и не иначе. Факел дрогнул в ее руке, в глазах встали слезы. Это ее сразило, она была готова бросить факел и сдаться. Случилось самое страшное: вот так, просто со зла, она становится причиной крушения всех планов мужа и его мечтаний.

Она оказалась совершенно обезоруженной; даже если она что-то сама предложит, Певерел этого уже не примет. Ее ужас пролил бальзам на его гордыню, он тут же сообразил, что, отдав ее в руки короля Стефана, убьет трех зайцев: два — это Херефорд и Честер — будут в руках Стефана, а он, давший королю вместе с Элизабет эту власть над ними, еще выше поднимется в глазах короля. Может быть, это принесет ему титул графа! Певерел по пути в свои апартаменты смеялся, рисуя себе, как Херефорд и Честер будут плясать у него на цепи, а он будет дергать ее, как ему заблагорассудится.

Он улегся в тот вечер позднее обычного, вспоминая побледневшую Элизабет с глазами, полными ужаса. Не всякий мужчина, думал он, заставит Элизабет Херефорд трепетать. Не понимал самодовольный Певерел, что боялась Элизабет не его, она испугалась за Херефорда.

В ту ночь вспоминал Элизабет Херефорд еще один человек, вспоминал не такой, какой она была сейчас, а какой видел ее неделю назад. Алан Ившем, которого отпустила мучившая его лихорадка, вспоминал приказание ее светлости, отданное на рассвете того дня. Он пытался восстановить в памяти каждое ее слово, выражение ее лица, стремясь отыскать хоть малейший признак того, что лорд Херефорд знал, куда им предстоит направиться. Бесполезно. Прошло слишком много времени, да тогда он и не обратил на это внимания. Значит, кому-то надо выбираться, вырваться к его светлости, пусть даже ценой жизни всех остальных. Один из охранников, которого он спросил о самочувствии ее светлости, бросил, что скоро ее должны куда-то отвезти. Это был шанс выручить Элизабет. Сколько бы солдат ни сопровождало переезд, ее легче отбить, чем штурмовать Ноттингемский замок; а если ее успеют увезти, одному Богу известно, где ее потом спрячут.

Если лорд Херефорд не знает, где его жена, и ведет поиски на севере, нужно вовремя сообщить ему, чтобы успеть перехватить ее в пути; если он знает, надо его предупредить, чтобы не атаковал, а день-другой выждал, не выдавая своего присутствия. Алан закрыл глаза, у него потекли слезы от слабости, горя и отчаяния. Оставалась одна крошечная, крошечная надежда. Но как вырваться отсюда? Все они ранены, и даже те, у кого раны были несерьезными, теперь ослабли от голода, духоты и тюремных паразитов. Кого выбрать? Сам он не мог: попробовал двинуться и застонал. Не знал он, кто и сколько оказались с ним с темнице, не знал также, куда послать разыскивать его светлость, кроме как в далекий Девайзис. Но если лорд еще там, он не успеет; если же он поблизости и готовится к штурму, — поздно прятаться: Певерел не станет отправлять ее светлость из замка.

Он лежал и плакал, беспомощный и пристыженный, моля Создателя послать ему смерть. Он не смог услужить своему господину, и только Бог знает, что это за собой повлечет. Но его отчаяние было недолгим. Алан Ившем слыл твердой косточкой, он привык бороться до последнего вздоха. Собравшись с силами, твердым голосом сказал лежащим рядом начать перекличку, о чем велел передать дальше. Каждый должен сообщить свое имя, куда и как ранен. Кто мог двигаться в полной темноте, подошли и примостились рядом с сэром Аланом. Как ни тяжко было, команда переломила настроение, бойцы ободрились: их командир худо-бедно снова начал действовать. По крайней мере он принимал решения и отдавал приказы. Солдаты так приучены к повиновению, что потеря командира, который бы говорил, что и как надо делать, подрывает их дух и лишает сил больше, чем темнота, голод и холод.

Сорок семь, сорок семь бойцов было в темнице. Перекличка шла с перебоями, иногда сосед был неподвижен и не отвечал, тогда приходили на помощь те, кто мог двигаться, и перекличка продолжалась, и через полчаса сэр Алан знал точные цифры. Из сорока семи двадцать три были в сознании и могли двигаться, одиннадцать, включая его самого, — в сознании, но слишком слабы, чтобы действовать, трое без сознания, все равно что трупы, и десять мертвецов. Двадцать три из ста, что выехали с ним. Алан Ившем зажмурился: никогда за свою службу старшим предводителем Херефорда он не терял столько бойцов!

Пленники тихо переговаривались. Когда же сэр Алан приказал выделить одного-двух человек, чтобы выбраться и призвать помощь, их существование обрело уже смысл, начался поиск способа, как лучше достичь этой цели. Адам, сын кожевника, темноволосый, среднего телосложения солдат, не имел ранения, которое могло бы выдать в нем беглеца. Его оглушили в стычке ударом по голове, других ран у него не было. Он еще сохранил силы, был смекалист, и ему решили доверить это задание. Если удастся выбраться двоим, к нему присоединится Герберт, племянник егеря. Далее разговоры затихли. Определить кандидатов на побег было легче, нежели придумать, как его осуществить. Никто не знал расположения Ноттингемского замка, и было неясно, куда двигаться после преодоления закрытых дверей темницы.

— Воды, — слабым голосом попросил Алан. — Есть хоть глоток воды? Умираю, хочется пить.

К его рту поднесли кожаную фляжку.

— Попробуйте выпить, это тоже почти смертельно.

Алан отхлебнул гадости, в которой что-то шевелилось, поперхнулся от отвращения. Но все же это была жидкость.

— Наш план не пошел дальше двери, — наконец сказал командир. — Нет смысла даже напрягать головы. Поступим так: лежать тихо, так, чтобы усыпить бдительность стражи. Двое или даже один, которые приносят… — тут он вставил словцо, которое рассмешило бойцов, потому что сэр Алан был всегда сдержан в выражениях, — … что они называют едой. Сколько они здесь пробудут? За эти мгновения их надо тихо взять. Поняли? Без единого звука! Чтобы ни крика, ни бряка, ни шороха. Тут же раздеть, Адам и Герберт наденут их одежду. Молим Бога, чтобы шлемы у них были с забралом.

План быстро уточнили, Алан объяснил, как они должны действовать дальше, чтобы не вызвать подозрений. Следует снова запереть дверь темницы, потому что другим без оружия выходить нельзя. Эти же двое не спеша должны искать выходы. В войске Певерела сейчас много новобранцев, ими и надо притвориться, если к ним обратятся с расспросами. Нужно смело спрашивать, как пройти, например, на кухню. Тут он, обессилев, замолчал, довольный, что в темноте не видно, как дрожат его губы и какие мокрые у него глаза. Его товарищам лучше не знать, что план их совершенно нереален. Они воспитывались не так, как Алан, для которого долг стоял впереди всего остального на свете. Все держалось на одной ниточке случайности, а ниточка эта была очень тонка.

— Да поможет нам Бог.

— Да поможет нам Бог, — дружно и тихо вторили ему с надеждой. Они уповали только на него.