"Империя алмазов" - читать интересную книгу автора (Браун Джеральд)

ГЛАВА 24

Прошло уже больше недели, но ни Марен, ни Чессер не заикались об отъезде с Сент-Маргерит. Как это обычно случается, особенно с любовниками, они занялись преобразованиями.

Каждую ночь они стаскивали матрасы с кровати на пол и каждое утро тщательно заметали следы, водворяя матрасы на место.

Толстая хозяйка гостиницы оказалась женщиной примечательной. Энергия била в ней ключом, а расходовала она ее на то, чтобы доставить удовольствие Марен и Чессеру, чья любовь была для нее так очевидна. Во время войны она участвовала в Сопротивлении и теперь носила на груди замызганную ленточку ордена Почетного Легиона. Гостям она демонстрировала чудеса кулинарного искусства, даже собирала для них тимьян и розмарин. Ее сынишка по собственному желанию выжимал сок из свежей малины. Чессеру и Марен.

Другая гостья, Катрин, держалась особняком. Загорала на шезлонге и подолгу гуляла в одиночестве. Только однажды она поужинала в компании Чессера и Марен, причем разговор вела по большой части о модах. Ела она с серьезной сосредоточенностью, типичной для ее национальности. Часто занимала единственный в гостинице телефон, расположенный в маленьком закутке между кухней и баром. Чессеру казалось, что она просит у кого-то прошения.

Каждое утро Марен и Чессер просыпались на том же самом острове – и каждое утро открывали его заново. Нарядные лимонные деревца, увешанные яркими плодами; огромная старая смоковница в гостиничном дворе, с приставленной к стволу лестницей, чтобы удобнее было собирать спелый, готовый упасть инжир. Вдоль дорожек пестрели неприхотливые герани, а вся южная часть острова топорщилась густым ельником. Землю между стволами могучих деревьев покрывал толстый ковер душистой хвои, тут и там валялись крупные бурые шишки.

Однажды рано утром Марен и Чессер стояли на балконе и смотрели, как несколько островитян с лодок ощупывают баграми каменистые отмели. Оказалось, что они охотятся на осьминогов. На ловлю осьминогов всегда выходят с рассветом, когда море спокойно и хорошо видно дно. Узнав об этом, Марен с Чессером стали смотреть с удвоенным интересом, надеясь, что ловцам повезет, и приходили в восторг всякий раз, когда надежда оправдывалась.

Никогда прежде они так не наслаждались морем: ни в Бьяррице, ни в Портофино, ни на Коста-дель-Соль. Там, на курортах, оно служило как бы оправданием всего остального, лишь главным элементом обстановки. А на Сент-Маргерит море вдруг стало для Чессера и Марен обителью анемон и морских ежей, выброшенных на берег обрывков странных пузырчатых водорослей и белого от воды плавника. Даже обыкновенная галька требовала к себе повышенного внимания: каждый камешек надо было подобрать и хорошенько рассмотреть.

Как-то днем они отправились в крепость. Поднявшись по длинной крутой лестнице с истертыми ступенями к неприступным старым стенам, они вошли внутрь – и тут же из ворот на них с лаем кинулась тощая псина, вслед за которой выскочила и хозяйка: высушенная как мумия, низкорослая смотрительница. Визгливым голосом она прочла им нотацию и бесцеремонно ткнула пальцем в табличку, извещающую, что место-де историческое и осматривать его дозволено только в урочные часы. Но стоило положить в костлявую руку смотрительницы двадцатифранковую купюру, как тощая псина сменила гнев на милость, словно только этого и добивалась. Не поблагодарив ни словом ни взглядом, хозяйка и собака исчезли в неизвестном направлении. Марен и Чессер остались одни.

Укрепления и внутренние дворы были восхитительно неухоженными. То ли у правительства не хватало средств на реставрацию, то ли эти средства осели в чьих-то цепких руках, но крепостные сооружения понемногу ветшали и превращались в живописные руины. Все заросло высокой, выцветшей на солнце травой, в которой темной зеленью выделялись пышные кусты чертополоха. Толстые плети куманики лезли вверх, сплетались между собой и уже заполонили все кругом. На каждом шагу попадались ежевичники. В нагретом воздухе среди деловито жужжащих пчел и мушек кружились невесомые золотистые пушинки бодяка. В этой заброшенности таилось куда больше очарования, нежели в добропорядочной прилизанности, какую встретили бы здесь Чессер и Марен, будь крепость отреставрирована.

Такие прогулки располагали к умиротворенности, вот почему Марен и Чессер обрадовались, когда наутро четвертого дня заметили, что «Шангри-Ла» и остальные корабли Шестого флота покинули бухту. Марен хвастала, что это она заставляла их исчезнуть, попросту прогнала этих мрачных серых вояк. Как? Послала им мысленно приказ.

В тот же день Чессер и Марен пошли гулять на мыс. Неподалеку от берега сохранились укрепления нацистов, которые они уже успели обследовать: закрытый бетонный бункер, выступающий над землей, – несомненно, бывшая огневая точка береговой артиллерии и рядом с ним длинный, прямоугольный подземный бункер – казарма для немецких солдат. В послевоенные годы, как установили Марен и Чессер, оба бункера превратились в места любовных свиданий.

В сотне футов от бункеров на берегу моря стояла необычной формы скала: она напоминала поставленную косо, на ребро, стопку гранитных плит. Словно какой-то гигант, соскальзывая в море, цеплялся из последних сил за берег и оставил на камне борозды от могучих пальцев. Скала была гладкая и теплая, так что Марен и Чессер захаживали сюда позагорать.

Они подолгу лежали здесь, глядя на Средиземное море.

– Какой сегодня день? – спросила Марен.

– Какое-то июля. Точно не знаю.

– Да нет, вторник, среда – или что? Чессер наугад назвал пятницу.

– А что? – спохватился он. Ему пришло в голову, что Марен заскучала.

– Ничего, – ответила она и сладко потянулась. – Незнание простительно, к тому же оно мне нравится. Правда, здорово?

Они долго лежали молча, рука в руке. Чессер повернул голову и залюбовался глазами Марен. Она смотрела в небо и внутрь себя. Чессер спросил, о чем она думает.

– О времени, – ответила Марен. – И знаешь, до чего я додумалась?

Ему и правда хотелось знать; его завораживал самый звук ее голоса, которому вторил шум прибоя. Она сказала:

– Я думаю, это из-за любви мы не бессмертны, а умираем и рождаемся вновь.

– Да?

– Да, потому что любовь делает время бесценным. Мы сомневаемся, смертны мы или нет – и это важно. Если б мы точно знали, что будем жить вечно, время потеряло бы смысл и любовники не могли бы дать друг другу ничего стоящего.

Идея вечной жизни – такой, как сейчас, с Марен – пришлась Чессеру очень по душе. Жаль, что у них нет никаких гарантий.

– Временем мы платим за любовь, – Продолжала она. Каждая жизнь – это деньги, которые можно потратить на любовь.

– Я уже чувствую себя богачом, – сказал он. – Несмотря на недавнюю потерю.

– Давай договоримся, – горячо предложила она, – прямо сейчас, здесь?

– Давай.

– В следующей жизни ты будешь мной, а я – тобой.

– Может, так уже было, – заметил он. – Вдруг мы и в прошлый раз об этом договаривались?

Она с минуту подумала.

– Вполне возможно, – пробормотала она и обернулась к нему.

– Но мы все равно договоримся, – сказал он. – На всякий случай.

– Хочу, чтобы ты чувствовал то же, что я теперь. Обещаешь?

– Обещаю, – поклялся Чессер. Он раздумывал над ее философией.

– Поэтому ты ничего и не боишься? – спросил он, уверенный, что так оно и есть.

– А чего мне бояться?

– Смерти.

– А ты не думал, что люди, быть может, больше смерти боятся рождения?

– Быть может, – признал Чессер.

Солнце сползало к черте, постепенно обретая четкий контур. Перед закатом оно стало похоже на выбитую в небе круглую дырочку. Чессер и Марен смотрели на него не щурясь. Море зашумело чуть посильнее, но это просто ветер убаюкивал его на ночь. Марен была одета только в легкое шелковое платье без рукавов, розовое с белым рисунком. Сквозь ткань Чессеру были видны твердые соски. Он подумал, что она, наверно, замерзла.

– Пойдем домой? – спросил он.

– Когда стемнеет.

– Тебе не холодно?

– Нет. Дай мне сигарету. Я хочу посидеть тут и увидеть, как наступает ночь.

Он сказал, что сигареты кончились.

– Ни одной не осталось?

– Ни одной. Придется вернуться, заодно выпьем чего-нибудь перед ужином.

– Сходи ты. Принеси сигареты и, если хочешь, выпивку.

– Ты никуда не уйдешь? – Ему не хотелось оставлять ее одну даже ненадолго, даже в этом идиллическом месте.

– Давай быстрее, – велела она.

Чессер зашагал прочь, а она глядела, как он спускается со скалы, идет по лугу мимо бетонного бункера, и думала, как сильно любит его. Наконец он скрылся из вида.

Чессер шел быстрым шагом, не отвлекаясь на окружающие красоты. Он свернул на самую короткую тропинку: по ней до гостиницы было не больше полумили.

Прежде чем войти, он по чистой случайности заглянул в двери. Иначе он столкнулся бы с ними. Они сидели за столом в гостиной и попивали пиво. Одно лицо Чессер никогда не смог бы забыть. Ограбление на шоссе и фильм Мэсси. Макс Толанд.

Чессер скользнул в сторону от двери, согнувшись, пробежал под окном. Он не знал, заметили его или нет, и ждал, что они бросятся следом. Надо бежать, пока есть шанс. Надо ли? Он сомневался, что сможет: нога словно приросли к земле.

Он еще посидел на корточках – никто за ним не погнался. Чессер решил, что его не видели.

Итак, Система. Толанд работает на Систему. Сыщики Мэсси так и говорили. Появление Толанда на Сент-Маргерит означает, что Системе известно все. Но откуда? Как они узнали, где искать?

Ответа не было. И времени раздумывать тоже. У Чессера засосало под ложечкой, он слышал собственное дыхание, точно внутри у него вздувался пузырь. Согнувшись, он пробежал под окнами и свернул за угол к единственной глухой стене гостиницы. Несколько мгновений он стоял, прижавшись к ней, но тут же сообразил, что здесь он будет совсем беззащитен. Неподалеку он заметил густые кусты, спрятался за ними и устроился так, чтобы видеть дверь. Теперь, вздумай они выйти, он увидит их первый.

Он попытался собраться с мыслями. Первым порывом было бежать к Марен, но он решил, что у бункера она пока в безопасности. Но как же им теперь скрыться с острова? Дело к ночи. Паромов сегодня больше не будет. Лодки тоже уже не найти. Никакого выхода. Этот остров, прежде такой чудесный, теперь превратился для них в ловушку. Если они продержатся до утра, то смогут уехать на первом пароме. Разумеется, Толанд об этом подумал, но это, кажется, последний шанс. Он вспомнил двоих спутников Толанда. По всему видно, что они жестокие и опасные типы. Наемники Системы.

Он пролежал в кустах до темноты, потом крадучись обошел гостиничный фасад, выходивший на бухту. Осторожно посмотрел в окно. Троица сидела на прежнем месте. Чессер понаблюдал за ними и понял, что их терпение подходит к концу, особенно у спутников Толанда. Один из них, мрачный, зловещего вида тип отличался невероятной худобой. Другой был коренастый блондин, похожий на пруссака, с детским ротиком и круглыми щеками, наводившими на мысль о пончиках и пышках.

Чессер посмотрел вверх, на балкон. Просто так не влезть. По стене спускалась водосточная труба, но он решил, что без шума по ней не забраться. Тут он вспомнил о лестнице, прислоненной к большой смоковнице за глухой стеной гостиницы. Хотя бы она оказалась на месте!

Есть! Он подставил ее к балкону – в самый раз. От страха у Чессера онемели пальцы, он не чувствовал ступенек. Он карабкался по лестнице, не веря, что сумеет, но зная, что должен. Наконец перелез через балконные перила. Помедлил секунду, но двойные двери их номера были, как обычно, открыты. В комнате было темно. Чессер сделал шаг, под подошвой заскрипел песок. Тогда он снял туфли, оставил их на балконе и тихонько вошел в комнату. Мгновение он прислушивался. Кажется, в холле кто-то был. Да, теперь он явственно услышал шорох. Дверь в комнату стерегли. Значит, против него уже четверо.

Зажечь свет он не мог. К счастью, он помнил, куда Марен их положила. В свой рюкзачок. Чессер нашел его, по одному вытащил пистолеты и засунул их за ремень. Порывшись в рюкзачке, он нащупал пачку сигарет и быстро положил в карман. Потом наткнулся на тяжелую коробку патронов. Он не заметил, что она открыта, и, вытаскивая ее, уронил несколько патронов. С резким стуком они посыпались на кафельный пол. Чессер понял, что выдал себя. Он рванулся к балкону и услышал, как за спиной хлопнула дверь комнаты. За ним гнались.

Он перемахнул через перила, не думая о высоте. Удар о землю был так силен, что Чессеру показалось, будто он приземлился ступнями на два длинных лезвия, пронзивших его ноги до колен.

Но сейчас было не до боли. Он обогнул гостиницу, продрался сквозь кусты, пересек тропинку и мчался не разбирая дороги, пока не рискнул обернуться. Сзади никого не было, но Чессер не сомневался, что за ним охотятся. Поэтому он не побежал кратчайшим путем к Марен, а свернул в другую сторону, к крепости. Потом окольным путем пробрался назад и с облегчением нырнул в лес. Хвойная подстилка давала какой-то отдых его исцарапанным и покрытым синяками ногам. Чессер молил Бога, чтобы нетерпеливая Марен не вздумала вернуться за ним в гостиницу. Может быть, они уже разминулись в темноте.

Он дошел до скалы, огляделся, напряженно высматривая ее. Позвать он не решался. На старом месте ее не было.

Целая и невредимая, она сидела на крыше бункера футах в десяти от Чессера. Он бы ее ни за что не увидел, если бы она не запела знакомую песенку.

Он жил одиноко в огромнейшем доме среди старых кресел и мраморных лестниц и спал…

Он шикнул на нее, и она быстро спустилась.

Он объяснил, в чем дело, и изложил свою идею насчет утреннего парома. Марен предложила воспользоваться одной из яхт, обычно стоящих на якоре в проливе между островами Сент-Маргерит и Сент-Онора. Одна-две всегда там были, а в хорошую погоду и того больше, потому что из Канна приплывали любители позагорать, искупаться и перекусить на природе. Дело того стоило.

Пролив был шириной с четверть мили. Марен и Чессеру пришлось бы плыть от силы сто пятьдесят-двести ярдов. Чепуха. А убедить кого-нибудь взять их на борт и отвезти в Канн для Марен не составило бы ни малейшего труда.

Чессер согласился с ее планом. До пролива было рукой подать. На рассвете они спустятся по скалам на берег – во время отлива им придется плыть даже меньше. На ночь они укрылись в наземном бункере. Устроились на цементном полу возле стены – напротив двери. Кроме двери, в бункере было еще три входа. Самый большой – наверху, в потолке. Отверстие для орудийного ствола. Снаружи пробраться сквозь него было нельзя: его почти затянула разросшаяся куманика. На стенах справа и слева были амбразуры – горизонтальные щели примерно тридцать шесть на десять дюймов – слишком узкие для мужчины. Значит, единственным входом для Толанда и его людей оставалась дверь.

На мгновение Чессер и Марен почувствовали себя в безопасности. Сейчас ночь. Остров большой – они могут быть где угодно. Толанд – даже если он разнюхал о существовании бункера – наверняка не знает, где искать. Но завтра – завтра все будет иначе.

Чессер положил пистолет на пол рядом с собой. Марен держала свой на коленях. Оба были сняты с предохранителей. У Чессера в голове вертелась единственная мысль. Наконец он высказал ее:

– Откуда им, к чертям, известно, где мы? – Марен не ответила. – Они не могли нас вычислить. – Марен продолжала молчать. – Наверняка им кто-то сообщил.

– Да, – тихо сказала она.

– Но кто?

Чуть погодя ока проговорила:

– Мы уехали из Лондона не попрощавшись, и я позвонила отсюда.

Чессер сразу понял, что она звонила Милдред. Его внезапно охватила такая злость, такая злость, что на минуту он возненавидел Марен. Безрассудная дура. Ну ее к дьяволу. И Милдред вместе с ней. Он ведь сразу раскусил эту карлицу. Естественно, она отказалась от чека, который он предложил. Ей предстояло получить куда больше – от Системы. Проклятая коротышка! Она их заложила.

– Я ненарочно, – сказала Марен голосом, в котором явно слышались слезы.

Чессер снова ее любил. Он представил, что она сейчас чувствует. Наверно, нет боли мучительнее, чем боль обманутого доверия. Он обнял Марен и прижал к себе. Провел рукой по ее щеке: она была влажная. Чессер порадовался, что в темноте не видит ее слез. Но он их ощущал и ненавидел отчаяние, которое они выражали, ненавидел Милдред – больше за это, чем за все остальное.

– Я правда ненарочно позвонила, – повторила Марен, имея в виду, что на этот раз она не призывала на их головы опасность.

– Думаю, нас выдала не Милдред, – солгал Чессер.

– Не Милдред? – с надеждой спросила Марен.

– Нет, – лгал Чессер. – Ей же есть, что терять, – могущество и все такое. – Он изобретал на ходу. – По-моему, это Катрин из гостиницы. Она вечно звонила по телефону, помнишь? Небось проболталась кому не следует. Все ее друзья сплошные сплетники.

– Катрин?

– Ну да, – с преувеличенным убеждением сказал Чессер и замолчал: пусть обдумает новый вариант.

Ложь помогла. Марен не вполне поверила, но не исключила и такой возможности, а потому приняла гипотезу Чессера. Лучше это, чем ничего.

Чессер вспомнил, что захватил сигареты. Он зажег две.

– Ноги болят, – пожаловался он, пытаясь отвлечь Марен.

– Бедняжка, – утешила она.

Он вытянул ноги, и Марен коснулась его ступней.

– Вечно ты теряешь ботинки, – сказала она.

Чессер вспомнил, когда в прошлый раз потерял их. Когда провел ночь у леди Болдинг.

– Пить хочется, – произнес он, стремясь переменить тему.

– Лучше об этом не думать.

Но Чессер не мог об этом не думать. Он и правда хотел пить после такой пробежки.

– Пососи что-нибудь, – посоветовала она. – Так всегда делают, когда заблудятся в пустыне. Зачем-то гальку в рот кладут.

Она нащупала пуговицу на платье. Оторвала и положила Чессеру в рот.

– Надо же провести ночь – возможно, нашу последнюю – в таком идиотском месте, – сказал он.

– Эта не последняя.

– Они убийцы. Толанд и те, что с ним. Сразу видно.

– Лучше умереть так, чем в постели. Чессер фыркнул.

– Правда, – Марен была серьезна. – Многие ложатся в постель и ждут конца. Они медленно умирают – вместо того, чтобы заняться чем-то более приятным. Думаю, люди должны встречать смерть, а не ждать, пока она придет за ними.

«Она уже близко», – подумал Чессер.

– Я тебе рассказывала о своем дяде? О старом Улане?

– Нет.

– Его уложили в постель и сказали, что через пару дней он умрет. Дядя Улан знал, что это правда, поэтому лежать не согласился. Он надел выходной костюм, поехал в Стокгольм, напился, ворвался на заседание риксдага и стал поносить правительство. Его забрали в участок, потом выпустили, он снова напился, переспал с тремя шестнадцатилетними девицами сразу, заказал в ресторане самые дорогие блюда и отказался платить, потому что денег у него не было. После этого ограбил банк на шестнадцать миллионов крон и был убит по дороге к самому знаменитому во всей Швеции публичному дому.

Чессер засмеялся.

– Ну ты фантазерка!

– Это правда, – настаивала Марен. – Не все, конечно.

– У тебя, небось, и дяди Улана-то не было.

– Был. Он мне сказки перед сном рассказывал. Когда был дома, а не искал приключений.

– Смешно будет, если нас тут ухлопают.

– По-моему, вполне нормальная причина.

– Меня не волнуют причины, – сообщил Чессер. – Куда интересней исход.

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнула Марен.

Она уснула в объятиях Чессера. Он ни на секунду не сомкнул глаз, не отвел взгляда от светлого прямоугольного проема. У него было время на размышления – и он размышлял. Обрывки воспоминаний, осколки прошлого сменяли друг друга, как в калейдоскопе… Женщины, которых он знал. Полустертые имена, неясные фигуры, ласки, испытанные и забытые, – как блюда за обедом. Сильвия, танцующая нагишом. Мичем, Уивер, Уотс, леди Болдинг, Мэсси… Отец, начавший было свои бесконечные увещевания. Чессер прервал его на полуслове и заговорил с ним о матери, так и оставив отца стоять с открытым ртом. Чессер считал, что мать умерла от злокачественного пренебрежения к ней. Он никогда ее не видел, даже на фотографии. От нее не сохранилось ничего. Неужели она никогда не фотографировалась? Не может быть. Однажды Чессер прочел свое свидетельство о рождении, и имя матери, официально связанное с его именем, заставило его ярче представить ее. Наверное, она была красива, слишком красива. И вовсе не изменяла мужу, как внушали Чессеру, когда он повзрослел и был допущен к семейным тайнам. Раньше он не противоречил отцу, но теперь бросил ему обвинение – и отец исчез, пригрозив, что не явится больше никогда.

Четырехугольный проем ярче выделился на фоне черноты внутри бункера. Близился рассвет.

Марен спала так сладко, что Чессеру не хотелось будить ее. Еще несколько минут покоя. В предутреннем свете он с нежностью увидел, что она поджала ноги, стремясь согреться рядом с ним. Ладони у нее были сложены вместе, пальцы переплетены, словно ее охватывало сильное желание. Она потерлась щекой о грудь Чессера и продолжала спать, но к этому времени уже совсем рассвело. Он шепотом позвал ее, и она открыла глаза.

– Доброе утро, – сонно проворковала она. Чессер сомневался, что оно доброе.

Марен встала и потянулась. Выгнула спину и выбросила вверх руки. Со стороны это выглядело немного странно, потому что в руке у нее был зажат пистолет.

– Не представляю, как эти клошары спят так каждую ночь, – заявила она, имея в виду тех бездомных оборванцев, что ночуют на парижских тротуарах.

Чессер поднялся с трудом. Он так долго сидел, не меняя положения, что его тело, кажется, превратилось в камень. Морщась, он растер затекшие ноги.

Марен тем временем проверяла пистолет. Вынула обойму и убедилась, что все патроны на месте. Потом велела Чессеру сделать то же самое.

Он тоже проверил. Теперь можно идти к проливу.

Чессер вышел из бункера первый. Сделал три шага и тут же краем глаза заметил на опушке леса какое-то движение. Человек в черном. Тот, похожий на пруссака.

Чессер нырнул обратно в бункер. Марен поняла все без слов. Они подошли к амбразуре в стене справа. На опушке было уже двое в черном. Пруссак и Тощий. Оба внимательно осматривали окрестности. Бункер они не могли не заметить; бетонная конструкция четко контрастировала с окружающими скалами.

Оба – и Пруссак, и Тощий – были вооружены. Они тихо посовещались и направились к бункеру – один огибал его справа, другой – слева.

Марен перешла к амбразуре у противоположной стены и заняла позицию там.

Потом Чессер увидел Толанда и с ним – четвертого человека, на голову выше его. Они шли друг за дружкой, и Чессеру почудилось, будто у Толанда две головы – одна на другой. Тут Толанд остановился, чтобы привлечь внимание спутника к бункеру, и Чессер увидел четвертого.

Он сразу узнал его: огромный человек, человек Мэсси – Хикки.

Хикки и Толанд? Значит… значит, Толанд тоже из людей Мэсси…

Внезапно Чессер понял все от начала до конца. Обман Мэсси, его хитрости и манипуляции. Спланированное ограбление на шоссе. Фильм-фальшивка. Отчет сыскного агентства, которого, наверно, и в природе нет. Да, Мэсси подставил его и использовал с самого начала. Чессер ощутил такую ярость, что готов был взорваться.

В этот миг по другую сторону амбразуры в двадцати четырех дюймах от Чессера возникло лицо – точно слайд в окошке проектора. Пруссак.

Чессер спустил курок и увидел, как девятимиллиметровая пуля ударила Пруссака над верхней губой, превращая его лицо в кровавое месиво. Чессер успел заметить, как серо-голубые глаза остекленели и сделались похожими на безжизненные глаза витринных манекенов. Удар был так силен, что тело отбросило футов на шесть. Чессеру казалось, что Пруссак кричал, но сам он ничего не слышал.

Чессер повернулся к Марен. Видела ли она, что он сделал? Он обернулся вовремя, потому что Тощий как раз спрыгнул с крыши бункера и появился в проеме. И снова Чессеру почудилось, что это изображение на пленке, вставленной в четырехугольную рамку двери. Он на мгновение растерялся.

Дистрофик целился правильно, но оттого, что в бункере было темно, он замешкался на какую-то долю секунды.

Этого времени оказалось достаточно, чтобы Марен прострелила его, как манекен в подвале лондонского дома. Пуля попала прямо в сердце и отбросила тело на заросли ежевики, которые не дали ему упасть. В вертикальном положении труп казался не таким мертвым, как на самом деле.

Теперь они снова равны. Чессер и Марен. Они оба убили, и теперь у врагов не было преимущества. Двое против двоих.

Хикки и Толанд стояли вне досягаемости выстрела и обдумывали сложившуюся ситуацию. Они готовы были встретить отпор, но такого не ожидали. Такого отчаянного сопротивления. А тут еще неожиданное препятствие – бункер. Они получили от Мэсси четкие инструкции: ни в коем случае не убивать обоих. Лучше взять живыми и Чессера, и Марен. Однако, если дело примет плохой оборот, то хватит и одного, предпочтительнее Марен. Мэсси надо узнать от нее, где спрятаны двадцать миллионов карат.

Толанд посмотрел на часы. Через два часа придет паром и на острове будет полно туристов. С минуту он изучал бункер, а потом решил:

– Мы их выкурим.

Хикки его не слышал, но читал по губам.

– Посторожи их, пока я не вернусь. Я управлюсь меньше чем за час.

Толанд развернулся и заспешил прочь, Хикки остался на прежнем месте, еще более настороженный, чем раньше.

Глядя на эту сцену из бункера, Чессер решил, что Толанд отправился за подкреплением. Он сказал об этом Марен.

– А может, за огнеметом, – язвительно хмыкнула она. – Надо попробовать сбежать.

– Один из нас может попробовать, – рассудила она. Чессер испугался, что этим «одним» будет он. Он поглядел на выход, и у него возникло непреодолимое желание рвануться навстречу Хикки, схватиться с ним один на один. За то время, что он будет отвлекать его, Марен успеет добраться до пролива. Он представил, как когда-нибудь Марен будет рассказывать своему следующему любовнику о человеке по имени Чессер, который предпочел выйти навстречу смерти, а не сидеть и ждать, пока смерть сама до него доберется.

Однако был принят гораздо менее донкихотский план. Марен подошла к бойнице в левой стене, ухватилась за наружный край и подтянулась. Чессер взял ее лодыжки и приподнял так, чтобы все тело оказалось в одной горизонтальной плоскости. Он медленно проталкивал ее наружу, пока ока не высунулась до половины и дальше уже могла помогать себе руками. Тоненькая Марен легко пролезла в узкую бойницу и свалилась в густые заросли ежевики под стеной, вскрикнув от боли.

Чессер подошел к бойнице в правой стене, чтобы следить за дальнейшим ходом событий. Он увидел, что Хикки стоит на том же месте, по-прежнему не сводя глаз со входа в бункер. Никогда раньше он не казался Чессеру таким огромным, просто великаном.

Скоро Чессер заметил белое пятно глубоко в ельнике. Это была Марен. Она бежала пригнувшись, не обращая внимания на шум, потому что Хикки все равно не слышал. Но если он обернется хоть на мгновение, то тут же увидит ее.

Чессер очень за нее боялся, но старался держать себя в руках. Вот наконец она достигла той точки, которая должна была послужить для него сигналом. Он засунул пистолет за пояс и вышел из бункера с поднятыми руками, в знак того, что сдается.

Хикки его сразу заметил и выхватил из-под пиджака пистолет.

Чессер сделал десять шагов вперед, отсчитывая их вслух, а потом остановился. Хикки, боясь подвоха, помахал ему рукой, чтобы он шел дальше, но Чессер оставался на месте, по-прежнему вне досягаемости для выстрела.

– Иди сюда, немой ублюдок, – проорал Чессер.

Хикки только махнул Чессеру рукой, чтобы тот шел вперед. Другая рука держала наготове пистолет.

Чессер собирался стоять на месте, не приближаясь на расстояние выстрела. Пусть Хикки подходит к нему. Но все-таки Чессер сделал еще несколько шагов, держа руки вверх. Тогда Хикки решился пойти к нему поближе.

Казалось, что Хикки, как они и надеялись, не думает ни о чем, кроме Чессера. Но тут шестым чувством, обостренным из-за его физического недостатка, Хикки почувствовал опасность. Он резко обернулся: Марен была от него не более чем в тридцати футах.

Хикки выстрелил дважды. Она плашмя упала на землю. Ее выстрел прозвучал почти одновременно. Похоже, она промахнулась. Хотя трудно было представить себе, что она могла промахнуться по такой большой мишени с такого близкого расстояния. Пистолет Хикки был направлен на Марен, и он уже готов был выстрелить снова, но курок так и не был нажат. По рубашке Хикки от живота расползалось красное пятно.

Второй выстрел Марен был более точен. Выше и немного правее первого. Точно в сердце.

Нога Хикки подогнулись, словно картонные. Он рухнул лицом вниз, неестественно скрючившись.

Марен не поднималась. Она была в крови. Чессер подбежал к ней и встал рядом на колени.

Простонав, она села и посмотрела на свои руки и ноги.

– Чертова ежевика.

Медлить было нельзя. В любую минуту мог вернуться Толанд.

Они пошли прямо к берегу и увидели три яхты, стоящие неподалеку на якоре. Они вошли в воду. Как ни жаль, но им пришлось выкинуть свои пистолеты на мелководье: не стоило пугать людей на яхте. Для Марен, исцарапанной кустами ежевики, купание в морской воде было не самым приятным ощущением. Она скорчила гримасу, нырнула и поплыла вперед.

Стоявший на яхте красивый молодой мужчина, одетый в белое для прогулки под парусами, глянул на нее сверху. Она плыла на спине, подгребая ногами. Молодой человек улыбался: в воде платье Марен было совсем прозрачным. Она спросила, не собирается ли он, случайно, в Канн. Он отвезет ее хоть на край света. Несомненно, это был американец с западного побережья. Он заметил Чессера, но это никак не отразилось на его гостеприимстве.

Марен уже подплывала к трапу, но в этот момент по проливу на полной скорости пронеслась моторная лодка. Она прошла между Чессером и Марен, резко заглушила мотор и остановилась.

Чессер увидел у руля леди Болдинг. Она была одна. Она скользнула по Чессеру безразличным взглядом и обратила все внимание на Марен, которая, сразу же забыв о яхте, взобралась в лодку, на переднее сиденье.

В ту же секунду мотор взревел на холостом ходу, и страх, что Марен сейчас увезут, заставил Чессера плыть изо всех сил. Он обогнул корму в опасной близости от винтов и ухватился за свисавший с борта конец веревочного трапа. Он схватил его как раз в тот момент, когда лодка дала полный ход и рванулась вперед.

Лодка волочила Чессера за собой, и вода вырывала из рук трап. Надо держаться. Мысль, что Марен вырывают у него из рук, придала ему сил схватиться за скользкий полированный борт лодки и перевалиться на заднее сиденье. Затем он встал. Поток встречного воздуха продувал его мокрую одежду. По лицу хлестали развевающиеся по ветру концы оранжевого шелкового шарфа леди Болдинг, которым она завязала волосы, чтобы они не мешали.

– Мэсси на Кап Феррат, – прокричала она.

Теперь они пересекали пролив. Кап Феррат был к востоку отсюда, ниже по побережью. Леди Болдинг развернула лодку в противоположном направлении, на запад, вокруг выдающейся в морс оконечности Сент-Онора, и взяла курс на материк.

Марен повернулась к Чессеру и улыбнулась почти что самодовольно. Чессер сел так, чтобы оранжевый шелк не бил по лицу.

Леди Болдинг благополучно довезла их до берега.

Чессер знал, что она сильно рисковала. Он знал, почему она это сделала. Это было понятно по тому долгому, пристальному взгляду, которым она проводила Марен, высадив их на пристань.