"Птица-пересмешник" - читать интересную книгу автора (Даррелл Джеральд)

Глава вторая

К своему удивлению, Питер проснулся в пять утра и не ощущал особого похмелья. Поскольку он был уверен, что Зенкали вот-вот покажется на горизонте, он быстро оделся, умылся и поспешил на нос корабля, дабы не пропустить волнующее мгновение. Воздух был неподвижен и прохладен. На темно-синей и гладкой, словно опал, поверхности моря восседали небольшими стайками морские птицы. Небо было словно присыпано бледно-голубой пудрой и отливало оранжевым с того края, где всходило солнце. По правому борту в нескольких милях от корабля лежал остров Зенкали. В его силуэте четко вырисовывались два близнеца-вулкана, по одному с каждого конца. В утреннем свете весь остров выглядел темно-зеленым; горы и вулканы отбрасывали густо-пурпурные, почти черные тени. Остров бьш окаймлен белой кромкой прибоя — волны разбивались о коралловый риф, погруженный по пояс в воду, а каждый вулкан красовался в щегольском головном уборе из легких облаков. Словно зачарованный, следил Питер за восходом солнца, под лучами которого краски

острова делались все более четкими и блестящими, а поверхность моря рассыпалась миллионами серебристых, как у рыбы, чешуек.

Капитан Паппас появился на мостике, глубоко зевая и почесывая пузо под расстегнутой рубахой. Его грудь и брюхо были покрыты, словно у косолапого, густой черной шерстью; волосы на голове растрепались и стояли дыбом.

– С добрым утром! — прорычал он Питеру.— Ну, как самочувствие?

– Превосходное,— сказал Питер.— Лучше не бывает.

– А все греческий танец! — заявил капитан, будто рекламировал патентованное лекарство.— Он очень полезен для организма! Ну что, видишь Зенкали, а? Премилый остров, не правда ли? Через два-три часа будем в порту!

– Через два-три часа? — изумился Питер.— А кажется, он так близко!

– Нет, он не так близко, как кажется. Она будет гораздо больше, когда подойдем поближе,— сказал капитан.— Хотите завтракать, мистер Фокстрот? Проголодались, а?

Питер неожиданно почувствовал зверский голод.

– Да, неплохо бы позавтракать,— Признался он капитану.— Так есть хочу, что хоть корову проглочу, с рогами, копытами и хвостом!

– Прекрасно,— сказал капитан, в душе содрогаясь от мысли, что на его корабле гость мог почувствовать себя в чем-то ущемленным.— Попроси кока приготовить завтрак, а?

…Через час Питер уже упаковал вещи и снова вышел на нос, чтобы понаблюдать, как суденышко пойдет через риф: для всякого, кто не искушен в мореходном деле, проход через риф кажется одновременно волнующим, пугающим и увеселительным мероприятием. Остров, действительно ставший гораздо больше, утопал в лучах мерцающего света и в густой зелени, которая покрывала сушу от кромки моря до горных вершин. Казалось, вся земля устлана редкостным ковром, где на зеленом фоне мерцают золотые, рубиновые, розовые, голубые, желтые цветы и узоры,— только тропики могут порадовать взор таким многоцветьем.

Приближающиеся и все увеличивающиеся пляжи блестели, словно слоновые бивни, а вода, огражденная рифом,

была бледно-голубой и настолько прозрачной, что ясно видно было коралловое дно. Сам риф был от двадцати до пятидесяти футов шириною и таился на глубине примерно двух футов под поверхностью моря. Напарываясь на острые, словно бритвы, кораллы, огромные буруны сначала вздымались, а затем рассыпались шипящей, брызжущей пеной. Качаясь, словно на гигантских качелях, «Андромеда-3» бодро неслась вперед параллельно кипящему рифу, держась в то же время на почтительном расстоянии от чего-то подозрительного, напоминающего останки погибшего корабля. Да, нужно отдать должное капитану Паппасу: при всех его недостатках проход в зенкалийском рифе он знал как свои пять пальцев. Он гнал суденышко вдоль самого края, пока они не достигли просвета в длинном волнующемся ковре из пены. Разрыв был не более сотни футов шириной; высокие волны вкатывались в него с пугающим ревом, а затем, уже в черте рифа, рассыпались пеной и сверкающими брызгами. Капитан резко развернул «Андромеду» и на всем ходу вошел в проем. Там они еще немного покачались на голубых мускулах волн и выскользнули на гладкую, сияющую, как алмаз, поверхность лагуны.

– Ну что, понял, какой я классный мореход? — прокричал капитан Паппас с мостика, и лицо его озарила широкая улыбка победителя.

– Еще бы! — крикнул в ответ Питер.

– Все греки — классные мореходы… Самые лучшие мореходы в мире! Ну, еще пять минут — и становимся на якорь, а? — Он помахал Питеру рукой, похожей на окорок, и исчез в крохотной рулевой рубке на палубе.

«Андромеда-3» пересекла чистые воды лагуны и вскоре вошла в Залив пересмешников, на берегу которого раскинулись порт и столица Зенкали — Дзамандзар. Судно обогнуло мыс с импозантным зданием из розового камня на вершине (наверное, это и есть дворец, подумал Питер), и взору путешественника открылись залив и каменные бастионы, охраняющие вход в гавань; позади них по плавно изгибающимся холмам рассыпались пестрые домики города. Домики были из досок, с крышами из пальмовых листьев, но тут и там виднелись более прочные сооружения из коралловых блоков. Каждый дом был выкрашен в свой цвет, так что издали казалось, будто между анилиново-красными бугенвиллеями, голубоватыми деревьями жакаранды и кровавыми «огненными» деревьями в цвету кто-то разбросал детские кубики.

Питер был очарован. Увиденное превзошло все его самые смелые мечты. Да, этот город не просто можно назвать городом — им вполне можно гордиться, он не похож ни на один другой в мире! Еще не сойдя на берег, Питер уже почувствовал сердечную привязанность к столице Зенкали, хотя не вдохнул еще его запахи, а ведь он по собственному опыту знал, сколь важен запах для восприятия любого города, маленького или большого. Впрочем, зрительное впечатление было столь сильно, что никакой запах не мог бы разочаровать его. Между тем «Андромеда-3», со скрежетом и плеском бросив якорь, развернулась и спокойно встала у причала. Теплый ветер донес до Питера запах Зенкали. Это была дурманящая смесь: подобно тому как хитроумный узор персидского ковра соткан из нитей самых восхитительных оттенков, так и аромат Зенкали был соткан из самых замысловатых запахов. Пахло пальмовым и кокосовым маслом, какими-то диковинными цветами, солнечными лучами, высыхающими табачными листьями, древесным углем, ананасами, папайей, манго, лимонами, морской солью, евежевыловленной рыбой, печеным хлебом, сточными канавами, ослиным пометом, голубым небом, утренней зарей и многим другим, чего он не успел определить, потому что перед ним на палубе возник рослый лоснящийся зенкалиец. Очевидно, это был кто-то из здешних чиновников, ибо он был облачен в темно-синюю форменную куртку, украшенную белыми аксельбантами, белые шорты, голубые чулки до колен и коричневые башмаки, отполированные до блеска, как и его лицо, а на голове у него красовалась алая феска. В руке он довольно неуклюже держал длинную полую трость, из которой торчал сложенный лист бумаги.

– Приветствую вас, мистер Флокс, приветствую, сэ',— сказал посланник, изящно отдавая честь.

– Спасибо,— сказал очарованный Питер, подняв в ответ руку в знак приветствия. Посланник протянул ему тот конец трости, из которой торчало письмо.

– Здесь для вас грамота, сэ', от масса Ганнибала, сэ',— объяснил посланник.

(А надо сказать, что на языке зенкалийцев «грамотой» называется всякое письменное сообщение или текст, будь то письмо или книга, и письмоносцев там называют «грамотеями».)

Питер осторожно извлек послание из трости и развернул его. Это был листок плотной бумаги цвета слоновой кости с текстом, написанным необыкновенно изящным почерком, похожим на тот, каким обыкновенно делают надписи на медных дверных табличках.

– «Дорогой Флокс,— прочел он.— Добро пожаловать! Ни о чем не беспокойтесь. Делайте то, что скажет человек с тростью. Г.».

Посланник взглянул на Питера с широкой улыбкой.

– Масса, пожалуйста, идти за мной,— сказал он.— Мы идти домой к масса Ганнибал, мы ехать в королевской карете. Следом за нами доставить багаж масса.

Удивленный до предела, Питер последовал за человеком с тростью. Сойдя на причал, он увидел, что их дожидаются двое рикш — два дюжих зенкалийца, готовых впрячься в оглобли. Питер сел в одну коляску, похожую на бамбуковое кресло на колесах, посланник — в другую, и вот они уже катят с ветерком по улицам города. Достигнув окраины, рикши свернули на широкую, мощенную щебнем дорогу и остановились у длинного низенького дома, приютившегося в роще гигантских баньяновых деревьев, стволы которых напоминали массивные черные свечи, расплавившиеся и слившиеся вместе. Посланник повел Питера по парадной лестнице, затем по широкой веранде, где воздух был напоен ароматами всевозможных цветов, растущих в глиняных горшках каждый размером с ванну, в корзинах, развешанных по всей веранде. У дверного проема, загороженного двумя массивными японскими ширмами с вырезанными на них затейливыми сценами, посланник остановился и, вынув из кармана серебряный свисток, сыграл на нем короткий, но сложный сигнал приветствия. Пока они ожидали, Питер залюбовался крупными голубыми бабочками, похожими на лоскутки неба,— они то взмывали вверх, то устремлялись вниз, облетая цветы и изредка садясь на них отдохнуть и напиться нектара.

Наконец дверь отворилась, и в проеме показался слуга-зенкалиец, одетый в чересчур накрахмаленную белую униформу и подпоясанный алым поясом. Взглянув на Питера, он слегка поклонился.

– С добрым утром, сэ', мистер Флокс,— сказал он.— Проходите, пожалуйста. Масса вас ожидайт.

Он повернулся и повел Питера по длинному коридору, стены которого были увешаны китайскими картинами на шелке, нежно трепетавшими на ветру. Под картинами стояли огромные китайские вазы с величественными орхидеями, чьи тонкие линии и краски по изяществу соперничали с живописью. Слуга остановился у двери, почтительно постучал и склонил голову, прислушиваясь.

– Ступай прочь,— прорычал изнутри страшный голос.— Ступай прочь, безграмотная бестия… Убери свою поганую тушу подальше от сего обиталища скорби и печали и не являй больше перед моими очами своей жалкой черномазой троглодитской рожи!..

– Это масса Ганнибал,— сказал слуга с видимой гордостью. Очевидно, его не пугали ни грозный голос, ни дикие распоряжения. Приоткрыв чуть скрипнувшую дверь, он просунул туда голову.

– Ступай прочь… СТУПАЙ ПРОЧЬ!!! — прорычал все тот же голос.— Ступай прочь, сопливый недоносок! Не смей вилять хвостом передо мною, твоя вина неизгладима! Твое счастье, что я добр и благороден, иначе я давно бы упек тебя на двадцать лет на каторгу за покушение на убийство! И сам ты ублюдок, и все вы ублюдки!

– Неужели это Ганнибал Олифант так изощряется? —

изумился Питер.

Слуга терпеливо дождался, пока голос хоть ненадолго смолкнет, и произнес:

–Простите, сэ', к вам пожаловал мистер Флокс.

Последовала краткая пауза, после чего голос снова заревел:

– Все равно ступай прочь, черномазый неуч! Я сам позову господина гостя, слышишь?

Слуга толчком отворил дверь и впустил Питера в просторную, футов шестьдесят на тридцать, роскошную комнату с невиданно высокими потолками, под которыми лениво гоняли воздух вентиляторы с лопастями, похожими на мельничные крылья. Полированный паркет был устлан множеством пестрых персидских ковров, очевидно достойных того, чтобы выкупать ими королей из плена. Мебель была по преимуществу кашмирская, из темных пород дерева, покрытая затейливой резьбой; на всех диванах и стульях горами лежали подушки, обитые пестрыми таиландскими шелками. Стены были увешаны диковинными масками, великолепными картинами импрессионистов, китайскими шелковыми свитками, тибетскими колесами для молитвы, старинными болванчиками, копьями и щитами, а вдоль них стояли застекленные шкафы с резными фигурками из слоновой кости, изящной посудой и книгами в разноцветных переплетах; книги также стопками громоздились на полу. В одном конце комнаты стоял большой письменный стол, заваленный кипами бумаг, журналов и оттисков научных изданий, готовыми вот-вот рухнуть на пол. В одной из стен было пять французских окон, выходивших на веранду, за которой раскинулись зеленые ковры лужаек и красочные гобелены цветущих кустарников, спускавшиеся к овальному, выложенному терракотовыми плитками бассейну. В центре бассейна красовался, отливая на солнце серебром, восемнадцатифутовый фонтан, по форме напоминавший королевскую лилию.

У одного из отворенных окон стояло резное кресло-качалка из бледно-янтарного дерева, с ручками в виде павлинов, распустившиеся хвосты которых образовывали большую веерообразную спинку. В этом умопомрачительном кресле, утопая в груде пестрых шелковых подушек, возлежал сам Ганнибал Губерт Гильдебрандт Олифант1,

* Даррелл иронизирует, раздавая персонажам звучные исторические и мифологические имена. Гильдебрандт (иначе Хильдебрандт) — герой немецкого народного эпоса; Олифант — сигнальный рог Роланда, героя французского героического эпоса.

занимавший высокий пост политического советника короля и правительства Зенкали. Одет он был в белую хлопчатобумажную рубашку с широкими рукавами, подпоясанную блестящей батиковой тканью, на ногах — расшитые красным и золотым яванские туфли с загнутыми кверху носами. Это был коротышка с широким торсом, чью массивную голову венчала грива серебристо-серых волос. Под орлиным носом располагался большой подвижный, чувственный рот с презрительно опущенными уголками, а из-под пушистых бровей выглядывали блестящие, черные, как у цыгана, глазки, полные такой самонадеянности, что трудно было сдержать смех. При встрече с ним вам начинало казаться, будто посреди холодной ночи вас обдало жарким пламенем костра. Рядом с человечком стоял стол, на котором возвышались бутылки и серебряное ведерко со льдом, а вокруг кресла расположились любимцы хозяина — бульдог, далматинский дог, ирландская овчарка, два пекинеса, четыре королевских спаниеля и гигантский тибетский мастифф1 — столь колоссальный, что Питеру сначала показалось, будто это ручной медведь.

Среди собак на большой подушке абрикосового цвета сидела, поджав колени, одна из прекраснейших девушек, каких когда-либо видел Питер. Обладая приятной наружностью и не будучи обделен природным обаянием, Питер в свои двадцать восемь лет не испытывал недостатка в женском внимании, но от взгляда на эту милую стройную красавицу у него перехватило дыхание. Ее нежная, как у персика, кожа была обожжена солнцем до цвета полированной бронзы; темные волосы, заколотые золотой булавкой, ниспадали до пояса, слегка волнуясь, словно воды реки, залитой лунным светом. У нее был маленький, слегка курносый носик с мелкими крапинками веснушек, а ротик как бы создан самой природой для доброго смеха. Но больше всего запоминались ее большие миндалевидные глаза: подчеркнутые снизу высокими скулами и окаймленные сверху темными, будто выписанными бровями, они были густого дымчато-голубого, почти фиолетового цвета, а крохотные черные пятнышки, казалось, еще увеличивали их в размере. «Теперь самое важное,— подумал Питер,— это выяснить, не замужем ли она за каким-нибудь потным мужичком-дебилом, который не стоит ее левого мизинца, и

Мастифф — английский дог.

не скрывается ли за ее неземной красотою голос базарной торговки или, не ровен час, дурной запах изо рта». Внезапно насмешливый голос Ганнибала Олифанта вывел его из состояния транса.

– Ну что, так и будешь стоять как полоумный идиот? Да, мисс Дэмиэн неотразима, я с тобой согласен. Но может, ты и мне соизволишь уделить хоть толику внимания, а? Чего застыл как вкопанный? Подойди сюда, не стесняйся! Что я, должен рвать себе голосовые связки, чтобы докричаться до тебя?

Собрав в кулак всю силу воли, Питер сдвинулся с места и поплелся через комнату туда, где медленно покачивалось кресло-качалка.

– Итак,— сказал Ганнибал Олифант, выбросив вперед левую руку, чтобы раскачаться (правая у него покоилась на батике, обертывавшем талию),— вы есть Флокс, так надо понимать? Племянник сэра Ос-бер-та?

То, как Ганнибал врастяжку произнес имя его дядюшки, несколько насторожило Питера. Он вспомнил убийственное определение, данное Ганнибалу сэром Осбертом,— «этот ополоумевший Олифант», и решил держать ухо востро.

– Да, сэр,— сказал он.— Думаю, в этом нет ничего

для вас неприятного.

Ганнибал бросил на гостя острый взгляд, а затем заморгал глазами.

– Зови меня просто — Ганнибал,— приказал он.— Здесь меня все так зовут.

– Да, сэр,— сказал Питер.

– Сядь, сядь. Одри, подай гостю выпить,— сказал Ганнибал, устраиваясь поудобнее на своих подушках.

Девушка встала и намешала Питеру рома с кока-колой. Она протянула ему напиток с такой восхитительной улыбкой, что бедняга чуть не выронил стакан. Ганнибал, плавно покачиваясь в кресле, смотрел на эту сцену с язвительной улыбкой.

– Ну,—сказал он, потягивая свой напиток,— так за каким же чертом сэр Осберт, прах его побери, прислал тебя сюда?

Питер был не на шутку удивлен.

– Как «зачем»? На помощь вам,— сказал он.— Я так понял, что вы просили прислать вам помощника.

Ганнибал поднял брови, похожие на растрепанные белые флаги.

– Вот как? — возмутился он.— Как вы считаете, Одри,

разве я похож на человека, которому нужна помощь?

– А вы что, уже забыли? — уколола его Одри, и Питер с радостью отметил ее легкий ирландский акцент.

– Ах да! — сказал Ганнибал и помахал Питеру своей забинтованной рукой.— Видишь ли, у нас тут действует идиотский указ, запрещающий применять любые инсектициды. Вот и ринулись на наш остров тучи вредоносных тварей — чувствуют, что здесь они в безопасности, и не жалеют сил, чтобы завоевать нас. Ей-богу, такому сюжету обрадовался бы сам Герберт Уэллс! Вот только нынче утром сюда ворвался огромный-преогромный шершень — полосатый, точно беглый каторжник в арестантской робе,— и собирался меня убить. Я мигом кликнул слугу, чтобы тот защитил своего господина, а он возьми теннисную Ракетку да и пошли эту тварь метким ударом прямо мне в грудь! Ну, не пещерный житель, а? Опасаясь, что он прокусит меня до самого сердца, я стал отрывать его от себя, и в результате он всадил мне в руку жало размером с гарпун! Хорошо, Одри была тут — она немножко умеет оказывать первую помощь. Не будь ее — пришлось бы оттяпать руку по самый локоть!

– Да не обращайте вы внимания на этого Ганнибала,— сказала девушка, взяв на руки одного из пекинесов и так ласково прижав его к груди, что он заурчал от удовольствия.— Он принадлежит к числу самых несносных людей на всем острове и виртуозно владеет искусством делать из мухи слона.

– Да, этим ирландским мужланкам не откажешь в умении язвить,— произнес Ганнибал и скорбно посмотрел на девушку. Затем его взгляд переместился на Питера.

– Ну, рассказывай все без утайки,— начал он.— Твой

надоедливый дядюшка послал тебя шпионить за нами?

– Да что вы,— перебил Питер,— разве я похож на шпиона? Если бы мой дядюшка попросил меня об этом, я наотрез отказался бы ехать.

– Ну ладно, ладно, не обижайся,— примирительно сказал Ганнибал,— просто твой дядюшка посылал мне «в помощники» уже троих. Как только я узнавал, чем они тут занимаются, я тут же приказывал им складывать манатки и убираться с острова!

За этой репликой последовала пауза.

– Он прав,— мягко сказала Одри.

Питер взглянул на нее и вздохнул.

– Да я и сам знаю,— попробовал возразить он,— что мой дядюшка старый, законченный ублюдок, но, уверяю вас, я не являюсь его человеком и даже не разделяю его взгляды.

Ганнибал ухмыльнулся в ответ:

– Пойми меня правильно, мальчик. Твой дядюшка ненавидит черномазых. А я обожаю черномазых.

Питер живо вспомнил, какой поток красноречия Ганнибал обрушил на голову слуги-зенкалийца и с какой невозмутимостью тот все это проглотил. Очевидно, у Ганнибала действительно была какая-то особая любовь к черномазым.

– Ну,— умиротворенно сказал Ганнибал,— считай, что разговора об этом между нами не было. Теперь можем поговорить спокойно. Скажи: ты хоть раз серьезно задумывался, почему тебя так тянет сюда, в эту Богом забытую, дурно управляемую, кишащую черномазыми дыру?

– Да,— сказал Питер.— У меня есть друг Гюго Шартри. Он провел здесь месяц и, приехав обратно, расписал мне это место как уголок тропического рая. Да я и сам убедился в этом! Если бы я не знал, что все это — правда, я бы думал, что это сон.

– Милый ты мой,— скорбно сказал Ганнибал.— Я тебя понимаю! Я, как и ты, мечтал о райском уголке, всю жизнь провел в поисках земного эдема, а что в итоге? А в итоге кончаю в этой Богом забытой яме, замурованный, как бабочка в куске янтаря; сколько лет я тут, я уж и не припомню.

– Все это фигня, и ты прекрасно знаешь, что все это фигня,— с улыбкой сказала Одри.

– Фигня?! — переспросил Ганнибал.— Да кто тебя… Да где ты научилась всем этим выражениям?!! И что это такое — фигня?!

– У вас же и научилась,— посмеиваясь, парировала Одри.— А значит это только то, что вы обожаете это место и всех, кто тут живет, и ни за какие деньги отсюда не уедете.

– Вот именно — ни за какие деньги… Сиди, прозябай тут, бейся как рыба об лед, и все равно не свести концы с концами! — сказал Ганнибал, окинув взглядом необъятную комнату.

– Так что же здесь вызывает ваше недовольство? —

поинтересовался Питер, готовый принять слова Ганнибала

за чистую монету.

– Все,— врастяжку произнес Ганнибал.

– Что за чушь! Да не слушайте вы его,— сказала Одри.— Богат, как Крез, да к тому же имеет возможность бить баклуши, вот и сует свой нос во все интриги и козни, что здесь плетутся и затеваются! Да еще жалуется на все на свете! Вот когда перестает жаловаться на все на свете — тут уж пора бить тревогу…

– Ах, эти неблагодарные!.. У тебя волосы дыбом встанут, когда поймешь, с чем я здесь сталкиваюсь,— сердито сказал Ганнибал.— Уверяю, милый мой юноша, если есть где-то девятый круг Дантова ада — да что там круг ада, истинный конец света! — так это Зенкали. Туземцы все, как один, по-прежнему живут в пещерном веке, а самые умные из обитающих здесь европейцев лишь на ступеньку выше форменных кретинов. Умоляю, не пытайся искать здесь каких-либо признаков культуры! Это место стимулирует разум не лучше, чем Хайгейтское кладбище1, разве что населения тут раза в два побольше!

– Что ж,— сказал Питер.— Если мне тут работать, нужно быть готовым к самому худшему. Прежде всего — что бы вы пожелали, чтобы я здесь делал?

– Да ничего особенного,— уныло сказал Ганнибал. Он встал, наполнил стакан и стал расхаживать по комнате, временами останавливаясь, чтобы почесать носком туфли ту или иную дремлющую собаку.— Прежде всего я представлю тебя Кинги, а затем повезу в Дом правительства на свидание с Его Превосходительством. Все, что от тебя требуется,— быть с ними повежливей. Может, кто из них сначала и посмотрит на тебя косо, но как только убедятся, что ты не о четырех глазах и не собираешься следить за ними,— по гроб жизни станешь им мил. Не бойся: они и мухи обидеть не способны. А вот ситуация на острове вовсе не такая безобидная…

Он снова сел в качалку и, нахмурившись, принялся раскачиваться. Потом возобновил свой монолог:

– Зенкали собирается получить самоуправление. Дру-

гого пути нет — этой идеей загорелось слишком много лю-

дей, ничто не остановит их, да это и не нужно. Впрочем,

1 Находится в северной части Лондона.

до недавнего времени у них и было самоуправление, каждый делал что ему нравится: кто хочет — на улице кувыркается, кто хочет — на голове ходит, а я сижу себе в кресле, ноги на стол, изредка даю советы, если кто спрашивает, да жду скончанья века… И вдруг несколько месяцев назад все кончилось: какой-то идиот пробрался в Уайтхолл и выдвинул идею строительства аэродрома. Ты что-нибудь слышал об этом?

– Только от капитана Паппаса,— сказал Питер.— Рассказывал, что вся эта затея замешана на мошенничестве.

– Похоже на то,— фыркнул Ганнибал.— Подумать только, столько лет они считали Зенкали абсолютно бесполезным, и вдруг на тебе: оказывается, это стратегически важная точка! Они хотят соорудить этот чертов аэродром, отчаянно пытаясь вытурить русских из Индийского океана. Ха-ха-ха, ну не смешно ли?! Милые вы мои мальчики в военной форме, где вы раньше были, поезд-то уже ушел! Ну какой олух запирает конюшню, когда кобыла уже…

тю-тю, поминай как звали! Да и я лично не склонен считать, что аэродром и все с ним связанное пойдут, во благо острову.

– Вы без конца талдычите одно и то же, но ни разу не объяснили почему,— вмешалась Одри.

– Да кому тут объяснишь… Только пикни — сразу причислят к брюзжащим мракобесам, враждебным переменам и прогрессу! Ну не такой я, не такой, понимаете! По-моему, во всем мире слишком много лицемерят, говорят о «прогрессе», а надо бы, чтобы побольше людей посидело и подумало, не является ли в большинстве случаев «прогресс» самым банальным отступлением. Взять хотя бы наш случай! Пусть весь остальной мир ненадолго отложит свои дела и задумается над уникальным положением Зенкали. Я не ошибся! Зенкали — действительно уникальное место! Скажите мне по совести, где вы еще найдете страну с такими преимуществами? Во-первых, место настолько удаленное от путей-дорог, что до недавнего времени никому до него не было дела. Во-вторых, никаких достойных внимания расовых проблем! А если фангу асы и гинка иной раз и возьмутся за копья, так это не всерьез, а понарошку, чтобы потешить мужскую гордость! В-треть

их, у нас, к счастью, нет ни минералов, ни нефти, а значит, мы не представляем интереса ни для одной крупной державы, которая в противном случае прибрала бы нас к рукам. В-четвертых, у нас полная занятость, не считая, конечно, хронических алкоголиков да старых маразматиков, не способных к труду. В-пятых, у нас нет тяжелой промышленности и почти нет легкой, а потому ничто не отвлекает людей от матушки-земли. В основе нашего общества по-прежнему лежит сельскохозяйственное производство, которое не только полностью обеспечивает нас продуктами (за одним-двумя незначительными исключениями), но и позволяет продавать кое-что на экспорт. В-шестых, и это самое главное, Бог послал нам — нам одним! — дерево амела, из которого проистекает все благополучие острова.

Ганнибал снова встал с кресла-качалки и принялся беспокойно ходить взад-вперед по комнате. Наконец он остановился и залпом выпил стакан, поставив одну ногу на могучую спину тибетского мастиффа.

– Так что заруби себе на носу, юноша! Единственная по-настоящему ценная вещь на этом острове — дерево амела! От его экспорта мы получаем большие прибыли, позволяющие Зенкали поддерживать положительное торговое сальдо и обеспечивающие каждому зенкалийцу курицу в супе, как говаривал Людовик XIV. Благодаря этому замечательному дереву мы почти не знаем, что такое подоходный налог, да и пошлины на импорт являются чисто символическими. Из года в год экспорт дерева позволяет

поддерживать наш бюджет на чрезвычайно выгодном для

островитян уровне.

– Все это правильно,— сказал Питер, осмелевший после второго стакана.— Но так ли уж мудро, чтобы будущее острова зависело от одной-единственной культуры?

– А почему бы и нет? — в свою очередь спросил Ганнибал.— Возьми Маврикий. Он почти полностью зависит от сахарного тростника. Один циклон — и вся экономика острова псу под хвост. А здесь не бывает циклонов, и даже если Земля начнет вращаться в другую сторону, у нас их все равно не будет. Вот почему я считаю этот остров уникальным. Не лезьте в его дела, и он будет жить припеваючи! Но если мы допустим, что этот идиотский аэродром будет построен, то ничего, кроме всеобщего несчастья, нас не ждет.

– Ну так объясните почему! — настаивала Одри.— Вы что-то все увиливаете от объяснений.

– Так вот слушай, деточка,— сказал Ганнибал.— Если ты думаешь, что это будет тихий, мирный аэродром, с которого будет очень удобно гонять по выходным за покупками, в Джакарту, то ты ошибаешься. Это будет крупное военное сооружение. Чтобы построить этот чертов аэропорт, для начала потребуется соорудить каскад мощных электростанций. Как только у нас появится мощный источник электроэнергии, сюда тут же потянется промышленность. А куда хищный промышленник запустит свою лапу, там разорение и нужда, ясно тебе? Далее. Работников комплекса нужно снабжать. Как же они собираются это делать? Взорвать риф, чтобы в образовавшуюся дыру могли проходить крупные суда и становиться здесь на якорь. Так в одну ночь мы становимся укрепрай-оном вроде Плимута, с крупным аэродромом, полным истребителей, а значит, случись какой конфликт — и мы немедленно становимся мишенью для врага. Кроме того, представь себе пять-шесть тысяч изнывающих от скуки бравых летчиков и моряков: ты понимаешь, что это значит? Нет, я решительно против этой затеи! Всеми печенками, всеми фибрами души! Но боюсь, меня никто не послушает! А уж теперь, когда этот проходимец Лужа протянул к пирогу свои жирные пальчики, я опасаюсь и думать о последствиях.

– Правда ли, что он прибрал к рукам единственную долину, где можно построить электростанции? — спросил Питер.

– Боюсь, что так,— угрюмо сказал Ганнибал.— Чего теперь говорить, я сам во всем виноват! Я так увлекся, объясняя Кинги, насколько опасна затея со строительством аэропорта, что не позаботился о многих других важных вещах. Я должен был бы убедить Кинги ввести эмбарго на продажу земель, по крайней мере пока мы не придем к определенному решению, но только я собирался это сделать, как появился этот отъявленный мошенник Лужа со своими спекулятивными доводами. Ну и, конечно, скупил

долину за понюшку табаку. А что поделаешь? Никто другой не хотел покупать ее. Эти чертовы долины никак нельзя использовать — хотя бы потому, что до них очень трудно добраться. Так Лужа и скупил эти земли за бесценок. Вот увидишь, это еще приведет к большой склоке!

– Почему? — спросил Питер.— Я имею в виду, что, кроме очевидных причин, есть еще какие-то?

– Видишь ли, Флокс, в чем дело… Как тебе, должно быть, известно, между племенами гинка и фангуасов есть некоторые трения. Наш дорогой Лужа из фангуасов, а земли он купил у вождя гинка Гоусы Маналовоба. Вполне естественно, когда старина Гоуса — сам порядочный плут, надо отдать ему должное! — обнаружит, что Лужа надул его на несколько сот тысяч фунтов, он с этим не смирится. Конечно, сделай это кто-то другой, он тоже был бы не в восторге, но Лужа — особая статья. Если бы мы провели опрос общественного мнения, кто самая непопулярная фигура на Зенкали, то и фангуасы, и гинка единодушно назвали бы имя Лужи. Он всем настолько омерзителен, что от него шарахаются, как от целой колонии прокаженных. Большинство зенкалийцев — а то и все — согласится со мной, что его надо было задушить подушкой в колыбели.

– Капитан Паппас рассказывал, что он получил огромную взятку от строительной фирмы, чтобы строительство поручили именно ей,— сказал Питер.— Это действительно так?

– Очень на него похоже,— сказал Ганнибал.— Правда, это самые последние слухи, так что никто еще ничего не проверял. А если и проверят — не исключено, что он выкрутится! Этот Иудушка Искариот сумеет представить себя святым Франциском Ассизским.

– Так почему же он министр развития, раз он такой плут? — спросил Питер.

– С легкой руки Кинги,— хмуро сказал Ганнибал.— Он как монарх имеет огромное влияние в сфере политических манипуляций и иногда позволяет себе такие ве щи, что у меня волосы дыбом становятся. Когда он, надо сказать ко всеобщему ужасу, назначил Лужу министром, я спросил его, почему он так поступил; он ответил, что самых отъявленных жуликов лучше держать в поле зре ния и давать им достаточно хлебные должности — пусть не слишком сокрушаются, что им пришлось немного по ступиться своей нелегальной деятельностью. Надо отдать должное Луже: до последнего времени он не слишком вылезал за рамки приличия, но боюсь, шанс сделаться миллионером стал для него слишком большим искушением. Предвидя бурные денечки, я предупредил об этом Кинги, но он и слушать не захотел. Похоже, он почемуто считает, что аэропорт и все с ним связанное пойдут на благо Зенкали и что его долг — осчастливить родной народ. Знаешь, порой он слишком серьезно воспринимает свою роль и, как следствие, делает ошибку за ошибкой.

– Но еще хуже, когда он стремится продемонстрировать всем свое чувство юмора,— сказала Одри.— Помнишь, сколько шуму он наделал, введя институт мальчиков-грамотеев?

–Мальчиков-грамотеев… Это еще кто такие? — спросил заинтригованный Питер.

– Один грамотей привез тебя сюда,— сказал Ганнибал.— Мальчики-грамотеи — это своего рода королевские курьеры. Все началось с того, что Кинги начитался книг о первопроходцах Африки — Стэнли, Ливингстоне и им подобных. Он узнал, что эти люди переняли у африканцев обычай посылать друг другу вести, пряча их в специальных полых тростях, загорелся этой идеей и ввел институт курьеров с тростями для переноски сообщений и сопровож

дения гостей. А так как на здешнем жаргоне любой текст — будь то письмо или книга — называется грамотой, их и назвали «мальчики-грамотеи Кинги». Более образованные зенкалийцы в лежку лежали от смеха: они сказали, что это возвращение в каменный век и что в глазах других народов зенкалийцы станут посмешищем. На это Кинги тут же дал ответ, по-моему не лишенный остроумия. Он

сказал, что европейцы всегда свысока поглядывали на «цветных»: мол, те даже порох не смогли выдумать; ну и что, что мы порох не выдумали, зато мы выдумали полую трость для переноски сообщений! Надо гордиться нашим наследием, а не стыдиться его!

– Может, вам, со стороны, Кинги и покажется остроумным,— вставила Одри,— только для кого как. Вот, например, позавчера племя гинка высказало недовольство по поводу налога на землю, так Кинги предложил возродить каннибализм и съедать тех, кто уклоняется от уплаты. У меня прямо кровь закипела, когда я это услышала.

Одри запрокинула головку и залилась звонким смехом.

– Так как же вы на это отреагировали? — заинтересовался Питер.

– О, это непростая история! — ответил Ганнибал, взяв на руки одного из спаниелей и поцеловав его в нос.— Надо знать, как подойти к Кинги… Он любит бахвалиться

своей прогрессивностью, вот и нужно было этим воспользоваться. Я, конечно, отлично понимал, что это шутка, но остальные-то приняли все за чистую монету! Видели бы вы, что творилось в Доме правительства! Кавардак — слишком мягко сказано… Его Превосходительство чуть не окотился, словно кошка… Ну что ж, я отправился во дворец, облачившись в одежду чиновника из управления колониями…

Он сунул большой палец под воображаемый жилет, нацепил на нос воображаемое пенсне, перешел на высокий раздраженный тон, каким мог говорить только уроженец окрестных с Лондоном графств, к тому же получивший образование в самых лучших колледжах и университетах.

–Дела,— пропищал он,— совершенно вышли из-под контроля, дикари совсем отбились от рук. Представляешь, как это происходит в забытых Богом уголках, подобных нашему? Вот-вот, булыжник — оружие негритоса… Один черномазый преклонных лет и тот вошел во вкус и так размахался серпом, что чуть было не отхватил себе руку и кое-что еще! В общем, почти как восстание сипаев в Индии, только масштаб не тот… Короче, Кинги принялся метать громы и молнии — конечно, в той мере, в какой это

может позволить себе гигант его масштаба — и угрожал возродить каннибализм. Что ж, я решил преподать заигравшемуся владыке урок этики. Ну хорошо, можешь застрелить своего противника в честном поединке. Можешь даже подсыпать ему в кружку с пивом хорошую порцию слабительного, если представится такая возможность. Но кушать противника в саду под бананом?!! Как неэтично! Как не по-английски!

Ганнибал откинул голову и от души посмеялся над своим богатым воображением. Он гордился как ребенок столь замечательно сыгранным представлением, а смех его был настолько заразителен, что Питер почувствовал, что тоже смеется — над Ганнибалом и вместе с ним. Впрочем, ситуация еще раз напомнила Питеру о необходимости быть бдительным. Личность Ганнибала была неуловимой, как ртуть, и часто трудно было понять, говорит ли он всерьез или исторгает очередной поток риторики, что, следовало думать, доставляло ему огромное наслаждение.

– Ну и как Кинги воспринял это? — усмехнулась Одри.

– Ему понравилось,— ответил довольный Ганнибал.— Сказал, что с тех пор как он закончил Итон, никто не рисовал ему лучшего образа создателя Империи.

– А от идеи каннибализма он все-таки отказался? — спросил Питер.

– Да… С неохотой, но согласился со мною. По-моему, единственное, почему он об этом вспомнил, так это потому, что нашел рецепт, доставшийся ему от прапрабабушки, которая, судя по всему, была Джеком Потрошителем в юбке… Если, конечно, она носила юбку… Начинается как-то так: «Возьмите пять штук поверженных вами противников, желательно еще тепленьких, на десять пенсов перцу, десять гроздей бананов для соуса… Доведите до кипения при непрерывном помешивании, после чего дайте соусу отстояться и подавайте на стол». Когда я объяснил ему, что это будет самое настоящее человекоубийство, он возразил: мол, трупов как вещественных доказательств не останется, следовательно, нет и состава преступления! Да, иногда он бывает просто невыносим!

– Так что ж, все закончилось благополучно? — спросила Одри.

– Вроде да,— сказал Ганнибал.— Старый плут посмеялся от души. Но как бы эта блажь снова не взбрела ему в голову: по-моему, она превратилась у него в навязчивую идею. Боюсь, когда он получит самоуправление, первое, что он сделает,— Декретом № 1 введет каннибализм, хотя бы с целью держать Дом правительства в вечном трепете. Кинги любит губернатора, но еще больше любит, когда тот

дрожит от страха. Главное — бедняга здорово обижается на шутки, но как только ты с ним познакомишься, тебе самому захочется его поддеть. Так что, по моему мнению, не стоит слишком винить короля.

– Ну так отправляйтесь же во дворец, коли намереваетесь,— сказала Одри.

– Тсс! Не сбивай меня, женщина! — вспыхнул Ганнибал.— Где же этот негодник людоед?.. Могила!.. Мо-ги-ла!.. МОГИЛА!!! Ах, вот ты где!

Могила, услышав свое имя, появился среди предметов мебели столь же внезапно, как джинн из бутылки.

– Масса звать меня?

– Да, да,— сказал Ганнибал.— Я и масса Флокс сейчас поедем в Королевский дворец, понял? Приготовь королевские кареты, да поживей!

– Слушаюсь, сэ',— сказал Могила и исчез.

– Ну что ж, милый юноша,— сказал Ганнибал, зажигая длинную тонкую сигару.— В путь! Так, а где моя шляпа? Эти олухи вечно прячут мои вещи… Ах, вот она!

Он извлек из-под кресла большой потрепанный викторианский тропический шлем и увенчал им свою седую гриву.

– Ко мне, мои милые собачки! — внезапно проревел он.— Добрый дядюшка Ганнибал берет вас на легкую прогулочку!

Вся собачья свора мигом вскочила и со звонким лаем окружила хозяина — добрый дядюшка Ганнибал казался островом в море виляющих хвостов.

– Какие у тебя планы на завтра, Одри? — спросил Ганнибал, силясь перекричать собачий лай.

– Да вроде никаких,— с удивлением ответила та.— А что?

– Сделай одолжение,— серьезным тоном сказал Ганнибал.— У меня работы выше головы. Поручаю тебе на завтра мистера Флокса… Покажи ему интересные места на острове… Новичку все будет любопытно… Ну, в общем, не мне тебе объяснять… К тому же юноше будет приятно, что ему уделяет внимание такая девушка.

– Но…— с сомнением начала она,— я не знаю, хочет ли этого Питер.

– Еще бы, еще бы! Спасибо! — выпалил Питер, пока кто-нибудь из двоих не передумал.— Я не смел и мечтать об этом! И обещаю не задавать слишком много дурацких вопросов!

– Могу я быть уверена, что вы не позволите себе лишнего? — спросила Одри.

– Конечно, не сомневайтесь! Я рад возможности побывать на экскурсии в новом для меня месте,— с улыбкой сказал Питер,— и уверен, что никто другой не покажет мне остров и не введет меня в курс дела лучше, чем вы.

– Не знаю, оправдаю ли я ваши надежды,— сказала Одри.— Итак, завтра в восемь утра, подойдет?

– Превосходно! — сказал Питер.

Сопровождаемый собачьей сворой, Ганнибал двинулся

по залу и спустился по ступенькам, ведущим на веранду. Внизу уже ждали рикши — два мускулистых зенкалийца.—

– Едем в Королевский дворец,— распорядился Ганнибал и сел в одну из тележек.— Быстро-быстро, а то масса убьет вас.

– Поняли, поняли,— с улыбкой ответили юноши.

Питер тоже сел в тележку, и оба экипажа тронулись в путь. У колес, с пыхтеньем и тявканьем, бежали собаки, за исключением далматинского дога, который ехал вместе с Ганнибалом. Оба зенкалийца так сработались, что тележки плавно бежали корпус в корпус, словно были соединены вместе.

– А почему их называют «королевские кареты»? — спросил Питер.

– Видишь ли, это единственный вид транспорта, разрешенный в черте города,— объяснил Ганнибал.— Правда, неплохо? Обеспечивает занятость, дешев в эксплуатации, более или менее бесшумный и никаких тебе выхлопных газов.

– А что ж, прекрасная идея! — одобрил Питер.— Куда лучше, чем все эти пыхтелки-тарахтелки.

– Именно так,— сказал Ганнибал,— только тут вот еще какая штука: они все принадлежат королю. Он ввел здесь этот вид транспорта и обладает монополией на производство тележек, а его дядюшка управляет фабрикой, где их делают. Всем этим юношам приходится платить королю аренду — прости за такое выражение. Их называют королевскими перевозчиками, и это занятие, как и занятие

грамотеев, считается почетным, поскольку ему покровительствует сам король. Этим молодым людям, прежде чем получить королевскую карету, нужно выдержать строжайший экзамен — за рекордное время отвезти под палящими лучами солнца на расстояние в три мили пятидесятикилограммовый мешок картошки или другого овоща, а после этого взять быка за рога и побороть. Право, по сравнению

с этим экзамен на получение водительских прав в Англии кажется невинной шалостью.

Королевские перевозчики пустились во весь опор, и тележки, шурша колесами по красной дорожной пыли, легко бежали по окрестностям столицы. С левой стороны, сквозь рощицы «огненных» деревьев, корни которых утопали в алых лужицах из лепестков, Питеру открылись голубые недвижные воды лагуны, а вдали, словно развевающаяся на ветру гирлянда белых цветов, кипела морская пена, обозначая, где проходит риф. Справа тянулась цепь плавно переходивших один в другой холмов, усеянных, словно веснушками, пестрыми домишками; каждый домик был окружен садиком с аккуратной оградой из бамбука. В этих крохотных садиках росли кокосовые пальмы, сахарный тростник, распушившиеся, словно птичьи хвосты, кусты маниоки, огромные блестящие листья сладкого картофеля, и повсюду — огромные хлебные деревья, готовые щедро одарить путника своей тенью. Козы, привязанные к деревьям, недобро глядели на проезжавших и раздраженно блеяли, а целые орды цыплят, гусят и индюшат, прервав свое безмятежное купание в дорожной пыли, с писком вырывались из-под колес, хлопая крыльями, и скрывались под защитой кустов.

– А славная девушка эта Одри! — задумчиво сказал Ганнибал.

– Восхитительная! — поддержал Питер.— Удивляюсь, что она до сих пор не замужем.

– Чересчур много трезвого расчета и ирландского упрямства,— заметил Ганнибал.— И то сказать: здесь не найдется никого, достойного ее руки. Кроме меня, конечно, но она слишком благоразумна и меня избегает…— Тут Ганнибал захихикал.

– Ее отец — самый настоящий сумасшедший ирландец. Он заведует редакцией местной газеты «Голос Зенкали», прославившейся своими скандальными передовицами и таким количеством ошибок и опечаток на каждой странице, каким не грешило ни одно издание со времен первого выхода в свет «Кентерберийских рассказов»1. Вот только позавчера во всю первую полосу был напечатан портрет нашего доблестного короля, подстрелившего на охоте огромную-преогромную дикую свинью, со следующей подписью: «Миссис Амазуга, которой сегодня исполняется сто пять лет, с сыном». А на второй полосе — фотография этой несчастной леди (на которую очень кокетливо поглядывает стоящий рядом с ней мужчина) и подпись: «Бесстрашный охотник и на сей раз не остался без добычи». Ну, каково? Вполне достаточно, чтобы бедняжку хватило два инфаркта

подряд и она уж точно не дотянула бы до сто шестой годовщины! Чего греха таить — этот полоумный старина Дэмиэн постоянно шокирует нас подобными ляпами… Недав-

1 «Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера (1340(?)—1400) —один из первых памятников на общеанглийском литературном языке.

но он печатал рекламу заведению «Мамаша Кэри и ее курочки». Должно было быть: «Льготная продажа всевозможных напитков. Фирма истинных женщин «Мамаша Кэри и ее курочки». При верстке из набора почему-то выпало «Всевозможных напитков. Фирма»… Впрочем, это и без рекламы ясно.

Питер чуть не до слез смеялся, когда слушал это.

– А что же, Одри помогает ему? — спросил он.

– И да, и нет. Пытается отучить его пить — пусть лучше кушает побольше да просматривает корректуру, чтобы ошибок было поменьше. Но в условиях, когда редактор — ирландец, а метранпаж и все сотрудники — зенкалийцы, этот труд требует такой самоотдачи, какая под силу разве что святому.— Тут Ганнибал, заметив движущуюся им навстречу тележку, крикнул своему вознице: — Гляди в оба! Видишь эту черную тучу на нашем зенкалийском горизонте? Это наш общий друг Лужа!

Поравнявшись, рикши остановились, и Питер принялся с любопытством рассматривать человека, которого все считали исчадием ада. Он был низкорослый (всего каких-нибудь пять футов) и очень стройный, будто обглоданный скелет цыпленка обернули в изящный коричневый пергамент. Белые как снег, тщательно причесанные волосы, огромный нос крючком и большие, совершенно лишенные выражения черные глаза делали его внешность весьма запоминающейся. Он был одет в изысканный бледно-серый костюм и белую шелковую рубашку с манжетами, напоминающими по форме зубчатые стены и плотно облегающими тонкие запястья, на одном из которых красовались блестевшие на солнце золотые часы. Его ботинки, блестевшие словно отполированные морскими волнами раковины, видимо, были изготовлены с той же любовью, что и костюм. Завершающим штрихом являлся старый галстук, какой обыкновенно носят игроки в регби. Он наклонился вперед в своей повозке, причем взгляд его оставался таким же плоским и лишенным выражения, как у кобры, а губы приоткрылись на один-два миллиметра, обнажив белые маленькие, как у щенка, зубки.

– А, Ганнибал, дружище,— сказал он с неожиданной теплотой, но глаза были по-прежнему холодны.— Куда путь держишь?

– С добрым утром, Лужа,— сказал Ганнибал с язвительной улыбкой.— Мы в гости к Кинги. А ты обратно? Там же должна быть важная встреча в полдень. Как же они без тебя?

– Знаешь, дорогой Ганнибал, без любого из нас можно обойтись. Но я там появлюсь. Такая досада, забыл кое-какие бумаги, вот и возвращаюсь за ними,— сказал Лужа и перевел взгляд на Питера.— А вы, надо полагать, мистер Флокс, новый помощник Ганнибала? Очень приятно, меня зовут Мурамана Лужа. О, я хорошо знаю вашего дорогого дядюшку! Как я рад вас видеть! Простите, но из-за этих огромных колес — тоже выдумка нашего обожаемого монарха, которому не откажешь в чувстве юмора! — я не могу пожать вам руку и поприветствовать вас как следует. Ну ничего, в следующий раз обязательно!

Он помахал тонкой ручонкой, и его тележка умчалась вдаль.

– Черт возьми,— сказал Питер,— какое отвратное создание! Даже если бы я ничего не знал о нем, все равно сказал бы, что он омерзителен! Один его вид отравляет все вокруг. А с виду такой смирненький: представьте себе, что вы перевернули большой камень и обнаружили затаившегося под ним якобы безобидного, а на деле ядовитейшего скорпиона!

– Совершенно верно,— согласился Ганнибал.— Ну, теперь убедился, каков он? Лисица в курятнике, кошка в голубятне и жук-древоточец в деревянной стене — все в одном лице. А что, он и вправду знаком с твоим дядюшкой?

– Дядюшка ничего не рассказывал мне о нем,— ответил Питер.

– Хм… Это любопытно. Оч-чень любопытно,— сказал Ганнибал и, развалившись, надвинул на глаза свой фантастический шлем и уснул.

Дорога все петляла и петляла вокруг Дзамандзара и наконец устремилась на мыс, возвышавшийся над Заливом пересмешников. Рикши подкатили к воротам из кованого железа с гербом Зенкали — дельфин и птица-пересмешник по обе стороны дерева амела. Две кордегардии охраняли въезд в королевскую резиденцию; при них неотлучно находились два высоченных солдата-зенкалийца, одетых в желтые, расшитые золотом куртки и черные брюки; на головах у них красовались большие белые тропические шлемы, из которых торчали, грациозно изгибаясь, страусовые перья. Правда, они не производили того величественного впечатления, какое должны были бы производить защитники отечества, поскольку один сидел на корточках и метал кости, а другой задумчиво ждал результата. Ружья, давно бывшие без дела, мирно покоились в стенах кордегардий. Но как только рикши завернули за угол, часовые тут же бросились за ними, и когда повозки подкатили к воротам, оба уже, как положено, с ружьями на плече старательно маршировали на месте.

– Мы приехали к Его Величеству королю,— объяснил Ганнибал.— Открывайте ворота, парни!

Часовые отворили ворота, и рикши понеслись по петляющей дорожке, обсаженной огромными манговыми и баньяновыми деревьями. А вот и дворец: большое невысокое здание, сооруженное из массивных коралловых блоков и раскрашенное бледно-розовой краской, было похоже на замечательный, хотя и несколько странный торт, выпеченный лучшим кондитером. Наконец возницы остановились, тяжело дыша и лоснясь от пота. Открылись парадные двери, и показался мажордом, одетый в алую униформу и с феской на голове. За ним следовали трое слуг рангом пониже, одетых в белую униформу.

– С добрым утром, сэ', мистер Ганнибал,— сказал мажордом, улыбаясь от уха до уха.— Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, Малапи,— ответил Ганнибал, вылезая из повозки.— Будь умницей, отведи этих чертовых собак на кухню, ладно? Да смотри, не давай им слишком много есть, а то еще, чего доброго, изгадят мне все ковры! А где Кинги? Я привез представить ему нового масса — мистера Флокса.

– Проходите, масса, проходите,— сказал Малапи, кланяясь Питеру.— Кинги в саду, сэ', мистер Ганнибал. Сюда, пожалуйста.

Он повел их быстрым шагом в большой сумрачный зал, полный странных запыленных портретов, а оттуда — в залитый солнцем сад, расположившийся в квадратном внутреннем дворике, образованном стенами здания. Лужайки здесь были точно бархат, а два-три десятка крохотных фонтанчиков плели туманные кружева из капель в недвижном воздухе, напоенном ароматом сотен различных цветов, населявших многочисленные клумбы.

На траве кормилась целая стая голубей — они были похожи на белое конфетти, рассыпанное по зеленому бархату. В углу распустили хвосты два павлина, в восторге любуясь собою. В центре сада высилась небольшая беседка в виде пагоды: на колоннах, сложенных из коралловых блоков, покоились массивные поперечные деревянные балки. На верхушке разрослась красная бугенвиллея, дрожавшая и искрившаяся от мириад бабочек, мотыльков, жуков, пчел и прочих насекомых. В тени, которую давало это ползучее растение, был подвешен гамак, способный с комфортом приютить четырех человек среднего роста и нормальной комплекции. Но предназначен он был для единственной персоны — короля Тамалавалы Третьего.

Ростом монарх был шесть футов четыре дюйма, вес его превышал двести пятьдесят фунтов. Комплекцией он походил на хорошую гнедую ширскую лошадь. Его большое мягкое лицо с широкими, но не мясистыми губами и прямым носом было ближе к полинезийскому, нежели к африканскому типу. Зрачки были размером с грецкий орех, а благодаря ярким белкам казались еще огромнее. На нем был длинный струящийся белый халат с кружевными оборками вокруг шеи и запястий, украшенный вставкой английской вышивки, как у ночного халата викторианской эпохи. На голове — алая тюбетейка, расшитая золотыми цветами, на ногах — простые красные кожаные сандалии. Золотой браслет на запястье и золотой перстень с сапфиром величиной с порядочный кусок колотого сахара — вот все, что он носил из украшений. Владыка возлежал на спине, свесив ногу из гамака, и, нацепив на кончик носа очки в роговой оправе, читал «Тайме». Все вокруг было завалено газетами на разных языках. На журнальном столике, стоявшем подле гамака, покоились атлас, пять словарей, ножницы, ручки и большой альбом для вырезок.

– Привет, Кинги! — бесцеремонно крикнул Ганнибал, когда он и Питер добрались по мягким бархатным лужайкам до беседки, увенчанной бугенвиллеей.— Привет! Ну как вы?

Кинги отложил газету и сдвинул роговые очки на лоб. Его лицо озарилось искрометной приветственной улыбкой, и владыка спрыгнул с гамака прямо на груду газет.

– Ганнибал, ах ты проказник, почему опоздал? Я думал, ты совсем не приедешь,— сказал он глубоким насыщенным голосом. Он нежно взял руку Ганнибала своими могучими ручищами и мягко пожал ее.

Простите, но мы задержались в пути,— извинился Ганнибал.— Это все господин Флокс виноват… Он всю дорогу забавлял меня рассказами о своих донжуанских похождениях.

Кинги обратил свою ослепительную улыбку к ошарашенному Питеру.

– Мистер Флокс! — прожужжал он.— Рад приветствовать вас на Зенкали!

– А я очень рад, что приехал сюда, ваше величество,—сказал Питер.— Я уверен, что ваше королевство подарит мне немало наслаждений.

– Ну, если вы имеете в виду донжуанские похождения,— продолжил король,— то боюсь, с этим у нас будет скучновато. Правда, Ганнибал?

– Да нет,— попытался возразить Питер,— я вовсе не гоняюсь целыми днями за женщинами, как вы могли заключить из слов Ганнибала.

– И очень жаль,— серьезным тоном сказал Кинги, лукаво подмигивая при этом своими карими глазами.— А то внес бы хоть какое-то разнообразие в здешнюю безмятежную жизнь. Чего стесняешься, подойди ближе! Отведай моего излюбленного напитка!

Кинги подал Питеру и Ганнибалу стаканы и наполнил их из термоса белой тягучей жидкостью.

– Ну, что скажешь? — с волнением спросил он, когда Питер отхлебнул глоток и судорожно сделал глубокий вдох.

– П-превосх-ходно,— прохрипел Питер.

– Так, пустячок. Сочинил от скуки в часы досуга,— гордо изрек монарх.— Значит, так: берешь белый ром, корицу, добавляешь в равных дозах кокосовое и обычное молоко — и готово. Меня с одного глотка так пробирает, что пришлось окрестить свое изобретение «Оскорбление величества».

Он сел назад в гамак, надвинул очки на нос, отхлебнул из стакана и прополоскал жидкостью рот.

– Ну, мистер Флокс,— сказал он,— надеюсь, вы привезли нам массу новостей из внешнего мира?

– Боюсь, что нет, сэр,— ответил Питер.— Видите ли, перед отъездом сюда я был на Барбадосе, а это отнюдь не центр цивилизованного мира.

– Очень жаль,— вздохнул король.— Как видите, я пытаюсь узнать из газет обо всем, что творится на свете, но поскольку они приходят с опозданием на месяц, я всегда чуть не последний узнаю о нашумевшем скандальном убийстве или о том, кто кому наставил рога. Если бы вы знали, как это тягостно! Направишь ноту соболезнования какому-нибудь главе государства, а тебе ее возвращают с пометкой: «По данному адресу не проживает». Вот у всех и создается впечатление, будто меня не интересует, что делается в мире.

Ганнибал чуть было не рассмеялся, но сумел себя сдержать.

– Мистер Флокс,— продолжил владыка,— не удивляет ли вас порой мировая пресса? Когда читаешь все эти документы, начинаешь думать, что они сочинены слабыми людьми, про слабых людей и для слабых людей. Так, кажется, говаривал Авраам Линкольн, я не ошибся? Но все те редкие случаи, когда я получал удовлетворение от прессы,— все они здесь, в альбоме! Месяц назад я прочитал о случае в Сербитоне, где я проходил практику в бытность студентом Лондонской школы экономики. Что бы вы думали?! Идет себе человек смирненько, никого не трогает, и вдруг ему на голову — бац! — огромная сосулька, которая мгновенно лишает его сознания. Прибывшие вскоре полицейские провели следственный эксперимент и пришли к выводу, что это… замерзшая моча из туалета пролетавшего мимо реактивного самолета. Какой-то сознательный

спустил воду в унитазе после того, как туда помочились все пассажиры. Пока содержимое летело вниз, оно успело замерзнуть. Кто бы мог подумать, что в милом Сербитоне можно погибнуть ни за что ни про что во цвете лет только потому, что грозная, жестокая судьба пошлет на твою голову аэроплан с уборной? Или вот еще: читаю в «Сингапур тайме», что принц Снельский, по неподтвержденнымданны, скоро женится. Не стыдно ли предавать молве все, что связано с королевским саном! Да за это надо бы съе… Я хотел сказать, сажать в тюрьму на длительные сроки! Верно я говорю?

– Раз так, то бедняга Симон Дэмиэн заслуживает пожизненного заключения,— сказал Ганнибал.— Как вам понравился ваш портрет со свиньей на первой полосе?

– Неплохо,— сияя от удовольствия, сказал король.— Я бы даже сказал, изысканно! Я послал бедной миссис Амазуге большую корзину фруктов в качестве компенсации за нанесенный газетой моральный ущерб, а потом целый вечер сочинял господину Симону Дэмиэну одно из самых страшных писем, какие когда-либо выходили из-под моего пера! Для пущей важности я наложил на него столько печатей, что содержание ему вряд ли удастся разобрать. Как я старался! Я даже пригрозил ему высылкой с острова! Удивительно только, почему ему начхать на мои послания? Он ни разу не придал им значения.

– Скажите спасибо, что он не печатает их,— заметил Ганнибал.

– А что? Это идея,— задумчиво сказал монарх.— Я так мечтал когда-нибудь напечататься!

– Я только одного боюсь,— хмуро сказал Ганнибал.— Вы дадите Симону материал для публикации, а он насажает туда столько ляпов, что не обрадуетесь.

– Вот то-то и оно-то! — воскликнул король.— Если бы не юмор, который так и брызжет со страниц «Голоса Зенкали», я бы давно уже отрекся от престола! Несколько недель назад я прочел там буквально следующее: «Король обходит строй почетного караула. На нем — сатиновое свадебное платье цвета персика, украшенное брюссельским кружевом, в руках — букет белых лилий. Подруги невесты — капрал Аммибо Аллим и сержант Гула Масуфа — получили строгий выговор за личное мужество».

Король загоготал, откинув назад голову. Его громадное тело так и тряслось.

– Уверяю вас, мистер Флокс,— сказал он, вытерев глаза,— если когда-нибудь станете у кормила власти, возьмите редактором вашей газеты ирландца, а метранпажем — зенкалийца. С ними не соскучишься.

– Когда у вас заседание совета? — спросил Ганнибал, поглядев на часы.

– Ах, Ганнибал, Ганнибал,— раздраженно сказал Кинги.— Как вы смеете напоминать мне о делах, когда я наслаждаюсь жизнью?!

– Вы будете ставить на голосование вопрос об аэродроме?

– Да, разумеется,— сказал Кинги и поглядел на Ганнибала взглядом человека, испытывающего неловкость.— Понимаю, Ганнибал, что вы не в восторге от этой идеи, но что я могу сделать, если все вокруг — двумя руками «за»?! Когда идея воплотится в жизнь, я смогу быть спокойным за будущее Зенкали. Да что там я — все держатся мнения, что это пойдет на благо острову! Право же, милый мой друг, признай, что у этой идеи немало плюсов. Не следует думать, что все так уж плохо.

По-моему, хуже некуда,— изрек упрямый Ганнибал.— Тысячи изнывающих от безделья дуболомов на улицах столицы, не знающих куда себя деть,— это вам что, игрушки? Бухта, полная военных судов,— вы этого хотите? А главное, жил себе остров спокойной, безмятежной жизнью, и вдруг как гром среди ясного неба — его превращают в стратегически важный военный объект!

– С некоторыми из ваших доводов нельзя не согласиться,— сказал король.— Но каково бы ни было мое личное мнение, имеется мощное лобби в пользу этого проекта, и я просто не могу пойти ему наперекор.

– Да, есть такое лобби, а верховодит там этот недоносок Лужа,— сердито сказал Ганнибал.— Уже одного этого факта достаточно, чтобы сказать решительное «нет» проекту!

– Мистер Флокс, а вы не встречались с Лужей, моим министром развития? — спросил король.

– Как будто нет,— сказал Питер.

– Стало быть, это удовольствие у вас еще впереди. Только вынужден вас предупредить, что никто его не любит. И то сказать, он начисто лишен очарования и вообще не заслуживает доверия. Мое мнение: уж если держишь около себя мошенника, так пусть он хоть обладает шармом. Нет, наверное, он и вам не понравится. Больше того, скажу откровенно, что из-за таких, как он, недолюбливают все наше цветное племя…

– А что, он и вправду прибрал к рукам эту самую долину? — спросил Ганнибал.

– Похоже, что так,— печально сказал Кинги.— Увел у нас из-под самого носа! Боюсь, Ганнибал, он уведет у нас из-под носа и саму власть. Знаете, что сказал этот маленький плутишка, когда я попытался припереть его к стенке? Что он знать не знает об этой сделке и что она была совершена у него за спиной его милой супругой. По-моему, ему надо поставить высший балл за нахальство, если несказать больше.

– Да, все это более чем прискорбно,— заметил Ганнибал.

– Так-то так,— сказал король, вставая со своего гамака,— но что я могу с этим поделать? В конце концов, мы можем взять развитие событий под свой контроль. Если проявим осторожность, то уж как-нибудь не допустим, чтобы остров погиб. Вы же прекрасно знаете, я не меньше вас озабочен благополучием Зенкали.

– Конечно, знаю,— сказал Ганнибал.— Это единственное, что вселяет в меня надежду.

– Теперь вы поняли, что и при нашей скучной монаршей доле выпадают веселые минутки, а? — с улыбкой сказал Кинги.— Ну, всего вам доброго, мистер Флокс. Надеюсь, вам у нас понравится, а мистер Ганнибал не станет вас обижать. Правда, должен вас предупредить, что его последний помощник уехал отсюда с тяжелым нервным потрясением. Буду рад увидеть вас снова!

– Я глубоко польщен,— сказал Питер.

Кинги улыбнулся и помахал на прощанье своей могучей ручищей.

– Теперь заскочим ненадолго в Дом правительства,— сказал Ганнибал,— и на сегодня твои обязанности закончены, можешь отдыхать. Надеюсь, господин губернатор и его супруга покажутся тебе очаровательными, правда, может быть, немного не от мира сего.

Его превосходительство, сэр Адриан Блайт-Уорик, оказался приземистым, коренастым человечком и выглядел так, будто его в детстве уронили с кроватки да так и не вылечили. На лице его застыла широкая холодная улыбка.

– Мистер Флокс… Мистер Флокс… Да, да,— сказал он, пожав Питеру руку. У него был тонкий шипящий голосок, похожий на голос крота, подзывающего подругу. По ходу монолога он несколько раз прокашливался.— Рад видеть вас вдали от родного дома! Ей-богу, очень рад… Да, да, тут у нас, это самое, щекотливые проблемы… Знаете, нам нужно, понимаете ли, каждое плечо… Так сказать, дипломатия, такт, как ее… осторожность… Но, думаю, вы обладаете достаточным тактом, как его… С виду вы милый, импозантный юноша… так сказать… Ну, словом, я рад, понимаете ли, видеть вас у нас!

– Спасибо, сэр,— сказал Питер.

– И тебе привет, Ганнибал, мой милый друг… Ну что ж, пойдем, что ли, пропустим по маленькой… хм… Вы играете в бридж, мистер Флокс?

– Нет, сэр, боюсь, что нет,— сказал Питер.

– Как… в общем… так сказать… жаль,— огорчился Адриан.— Но, как бы там ни было, приходите к обеду.

– Спасибо, сэр,— сказал Питер и почувствовал, что страшно хочет пить. Ганнибал словно угадал его мысли и налил ему.

– Надеюс-сь, ш-што вам полюбится Зенкали,— прошипел губернатор.— Тропический рай… Скоро получим, в общем, так сказать, самоуправление… Старый порядок, понимаете, нуждается в переменах… Король у нас очаровательный… ну, словом, соль земли… Короче говоря, кончил Итон… Но королеву… это самое, будем чтить по-прежнему… будем, в общем, так сказать, страной — членом Содружества… Понимаете? Нет?

– Спасибо, ваше превосходительство,— мягко сказал Ганнибал.— Я уже все растолковал Флоксу.

– Здорово… здорово…— обрадовался сэр Адриан.— Заходите, пообедаем.

В этот момент дверь отворилась и из нее выступила, словно заводная кукла, леди Блайт-Уорик. Сначала Питер подумал, что она нарядилась на маскарад, ибо она с головы до ног была одета во все зеленое. Но оказалось, она всегда так одевается, и потому все называли ее Изумрудная леди. Не только платье, туфли и чулки у нее были зеленого цвета, но даже волосы отливали зеленым, даже в цвете ее кожи присутствовал зеленоватый оттенок, будто она выкупалась в цветущей воде и поленилась смыть с себя ряску. Леди была вся увешана изумрудами — браслеты, ожерелья, броши, медальоны. Стоило ей сделать шаг, как все это звякало, брякало, стукало. Осматриваясь, она делала быстрые движения головой, словно птица, а в руке у нее был изящной работы черепаховый слуховой рожок.

– Ах, Эмми… Да-да, это Флокс-младший… какой красавец… А это… в общем, так сказать… понимаете ли… ну, словом, моя супруга…— сказал сэр Адриан, делая при этом какие-то странные жесты, будто хотел освободиться от смирительной рубашки.

– Кто это, любезный мой? — спросила Изумрудная леди, взглянув на Питера и неуклюже присев в знак приветствия. Затем она не без труда вставила в ухо слуховой рожок, зацепив им за украшенную изумрудом сережку.

– Это мистер Флокс, моя дорогая,— сказал сэр Адриан, напрягая голосовые связки, так что голос его стал похож на глухой писк.— Очаровательный… статный… не правда ли?

– Как ты сказал, дорогой мой? Мистер… Флюс? — обрадованно произнесла Изумрудная леди.— Любопытно! Наверняка из старинного английского рода. Кстати, тебе не кажется странным, что в наше время многие страдают зубами? Стала челюсть как арбуз, как арбуз, как арбуз, у меня огромный флюс, грозный флюс, страшный флюс! И главное, вне зависимости от религии, класса и цвета кожи. Вот эскимосы, говорят, так маются зубами, что чуть не мрут от боли. А у южноамериканских индейцев — вовсе даже наоборот, там есть такое дерево, положишь капельку сока в дупло — и как рукой сняло. Но, как бы там ни было, мои цесарки вообще не страдают зубами! Вы любите цесарок?

– Обожаю, ваша милость,— сказал Питер.

– Ее милость разводит цесарок,— страдальческим голосом пояснил Ганнибал.

– О да, у меня много цесарок,— продолжала леди Блайт-Уорик.— Я обожаю их выращивать — такие умные птахи, ну просто как собаки, только с перьями. Приходите ко мне время от времени, будем вместе кормить их — это совсем нехитрое дело, они к вам быстро привыкнут… Ну, Адриан, пригласи теперь молодого человека на обед,— заявила Изумрудная леди.— Хочу познакомиться с ним поближе.

– Я уже пригласил его, любезная моя,— сказал Адриан.— Но он, в общем, так сказать… не играет в бридж. Ничего страшного, он все равно желанный гость… самый желанный.

Теперь, когда в разговоре участвовали оба супруга Блайт-Уорик, было ясно, что он затянется надолго, но так ни к чему и не приведет. Питер вздохнул с облегчением, увидев, что Ганнибал допил наконец последний стакан.

– Ну, я постараюсь, чтобы мистер Флокс чувствовал себя здесь как дома,— сказал он губернатору,— чтобы все у него было хорошо.

– Да вы… не волнуйтесь, мистер Флокс, все будет…

это… как его… в полном ажуре… в общем, так сказать, здорово,— изрек губернатор.— Был рад… с вами… Ганнибал знает здесь все… эти… как их… ходы и выходы… Приходите обедать, когда устроитесь… Да.

– Приходите обедать к нам, мистер Флокс,— сказала леди Блайт-Уорик, которая хоть и слышала, что ее благоверный уже пригласил гостя, тут же забыла об этом.— Я буду настаивать, чтобы и мой супруг пригласил вас особо. А после обеда поможете мне покормить цесарок. Да не забудьте взять с собой вашу очаровательную крошку жену — нам так хотелось бы познакомиться с ней поближе.

Питер и Ганнибал снова сели в повозки и, сопровождаемые эскортом собак, тронулись в путь. Ганнибал зажег длинную сигару и больше не проронил ни слова. Питер откинулся назад и задремал. Вскоре рикши выкатили на дорогу, бегущую вдоль Залива пересмешников. По пути попадались рощицы похожих на ели деревьев казуарин, отбрасывавших ажурные, словно выпиленные лобзиком, тени. У корней деревьев стлался широкий белый пляж, а за ним простирались чистые воды лагуны, так и манящие уставшего от жары путника. Время от времени рикши переезжали по мостикам через неглубокие ручейки, бежавшие меж черных как смола камней и блестевшие на солнце. То тут, то там попадались группы женщин, расстилавших свежевыстиранное белье на изумрудной траве — буйством красок они напоминали огромные цветочные клумбы. Когда повозки приближались, зенкалийки разгибали спины и махали путникам длинными смуглыми руками. Их лица озарялись белозубыми улыбками, а воздух оглашался приветственными возгласами, похожими на щебет птиц. У пляжа рядками стояли черные, словно морские свинки, каноэ, а возле них на искрящемся песке сидели на корточках рыбаки и чинили сети. Зеленые ящерки с оранжевыми головками, быстрые словно молнии, сновали перед повозками, а дарящие прохладу казуариновые рощи были полны птичьего гомона. Питер, который давно уже проснулся, жадно впитывал в себя дивные звуки и краски и думал, что никогда прежде не доводилось ему бывать в таком уголке земли, где сердце в одно мгновение наполняется ощущением счастья. И звуки, и краски, и воздух, и люди — все было таким, каким представлялось в самых дивных мечтах.

– А вот и твой дом,— неожиданно сказал Ганнибал, показывая сигарой в сторону от дороги.— Маленький, но зато прямо на пляже. Думаю, это лучше, чем жить в суматохе города.

Сквозь стволы казуарин Питер увидел лишь одну стену низенького белого бунгало, стоявшего почти у самой воды.

– Вот это да! — сказал он.— Не ожидал! Совсем как в Голливуде! А я-то думал, что меня поселят в деревянной, провонявшей ослами хибаре без водопровода.

– Все там есть. И водопровод, и электричество — конечно, если движок работает,— и телефон, который действует всегда, когда не сломан. В помощь тебе даю штат из трех человек. Думаю, ты будешь чувствовать себя комфортно,— сказал Ганнибал, и рикши остановились подле бунгало.

Тут из тенистой глубины веранды показались трое слуг. Главным был, очевидно, пухлый коротышка с толстой круглой физиономией, веселыми глазами и широченной улыбкой, в белой униформе, подпоясанной красным поясом.

– Добро пожаловать, сэ', добро пожаловать,— сказал он, балансируя на цыпочках, словно игрок в теннис.— Моя имя Эймос, сэ', моя слуга.

Он почтительно склонился над протянутой рукой Питера.

– А этого маленького мальчика, сэ', зовут Тюльпан,— сказал он, указывая на четырнадцатилетнего подростка с выступающими вперед зубами и слегка косящего на один глаз. Подросток стоял босиком в дорожной пыли и в ответ на приветствие Питера потупил взгляд.

– А вот, сэ', повар,— продолжил Эймос.— Его превосходный повар! Его имя Самсон. Его отличный повар, сэ!

При взгляде на поджарого, словно борзой пес, длиннющего, как жердь, и хмурого, как туча, Самсона никто бы ни за что не догадался, что это повар. Самсон уставился на Питера без всякого выражения на лице.

– Привет, Самсон! — сказал Питер, желая подбодрить повара: ему показалось, будто Самсон в обиде за то, что его кулинарное искусство так плохо разрекламировано.

– Добро пожаловать, мистер Флокс,— проревел Самсон голосом вояки-капрала, страдающего ларингитом.— Моя Самсон, моя повар.

– Хм… Рад видеть вас всех! — сказал Питер.— Ну что, Эймос, пройдемте в дом, выпьем!

– Да, сэ',— с улыбкой сказал тот.— Мисси Одли сейчас все приготовит.

– Мисси Одли… Он хотел сказать — мисс Дэмиэн? — спросил Питер у Ганнибала.

– Да, да,— ответил Ганнибал.— Одри заботится о всех холостяцких жилищах. Вы ведь знаете, как там нужна женская рука.

– Ну, заходите, выпьем по маленькой! — пригласил Питер.— Рад приветствовать вас как своего первого гостя!

– Думаю, кружечка пива нам не помешает,— сказал Ганнибал и вылез из повозки.— Так сказать, по случаю новоселья. Право, это мой долг.

Эймос провел всех по широкой тенистой веранде в длинную прохладную комнату. Высокие французские окна в одном из концов ее выходили на заднюю веранду; в саду шептались казуарины, а лилии канна стояли алыми рядами, словно часовые. За окном простирались ослепительный пляж и бледно-голубые воды лагуны. Эймос вышел и вскоре вернулся с двумя пенящимися кружками пива.

– Ну, за новоселье! — сказал Ганнибал.

– На счастье! — сказал Питер.

– Да будет так! — сказал Ганнибал, подошел к окну и выглянул наружу.— Неплохая хижинка, а? Думаю, вскоре ты почувствуешь себя как дома.

Еще бы! Питер уже чувствовал себя так, будто провел в этом уютном домике целую жизнь!