"Сошедший с рельсов" - читать интересную книгу автора (Сигел Джеймс)Сошедший с рельсов. 6– Лусинда, – проговорил он. Или, скорее, проскулил. Так, по крайней мере, показалось ему – звук, подобный тому, что издает собака, когда ей наступают на хвост. Она снова оказалась в поезде. Чарлз не заметил ее, когда садился. Развернул газету и моментально погрузился в мир спорта: «Тренер Фэссел сокрушается по поводу недостатка напора четверки своих нападающих в прошлое воскресенье…» Но вот опять возникла черная туфелька на каблучке-шпильке, и точно клинок нацелился в его сердце. Чарлз поднял глаза и обнажил для удара грудь. – Лусинда… Секундой позже ее идеальное лицо переместилось в проход, и она уставилась на Чарлза сквозь очки в черной оправе – а ведь в прошлый раз на ней не было никаких очков, он это точно помнил. Ее улыбка вспыхнула, словно прожектор, в полный накал. Нет, скорее, как матовая лампа, мягкий свет которой скрадывает контрасты, и от этого все выглядит красивее, чем есть на самом деле. Лусинда сказала: – Привет. Это сладостное слово прозвучало вполне искренне – женщина, казалось, обрадовалась ему. Хотя их свидание состоялось на три дня позднее и на четыре ряда дальше, чем предполагалось. – Почему бы вам не перебраться ко мне? – поинтересовалась она. В самом деле, почему бы и нет? Она поджала свои несусветно длинные ноги, чтобы его пропустить. – В самое время. А то я собиралась заявить в полицию о краже девяти долларов. Чарлз улыбнулся: – Я искал вас на следующий день по всему поезду. – Рассказывайте! – Нет-нет, правда. – Я шучу, Чарлз. – Я тоже, – солгал он. – В таком случае, – она протянула руку с безукоризненно отполированными кроваво-красными ногтями, – расплачивайтесь. – Разумеется. – Он достал бумажник, быстро спрятал фотографию Анны, словно она служила предостережением, на которое не хотелось обращать внимание, вынул десятидолларовую банкноту и передал Лусинде. Кончики пальцев скользнули по ее горячей и слегка влажной коже. – Ваша дочь? – спросила Лусинда. Чарлз, чувствуя, что покраснел, ответил: – Да. – Сколько ей лет? – Очень много лет. – Тон умудренного опытом человека, который не верит, что кому-то дано понять его отцовские муки. Эдакое добродушное «Я ее люблю и все такое, но временами не отказал бы себе в удовольствии свернуть ей шею» – Расскажите мне о ней. Значит, у нее тоже есть дети. Конечно, а как же иначе? – Дочери? – спросил Чарлз. – Одна. – Отлично. Я показал вам свою. Теперь ваша очередь. Она рассмеялась. Один-ноль в пользу Чарлза-ловеласа. Она потянулась за сумкой – из тех, что отличаются множеством всяческих вместилищ. Такие сумки можно брать в походы, если бы их не делали из самой дорогой кожи. Лусинда нашла бумажник, открыла и продемонстрировала фотографию. На снимке была изображена очень симпатичная девчушка лет пяти на качелях, наверное, за городом. Белокурые волосы разлетелись в разные стороны. Веснушчатое лицо, круглые коленки и очаровательная улыбка. – Она восхитительна, – похвалил Чарлз и не покривил душой. – Спасибо. А то я иногда совершенно об этом забываю. – Лусинда явно подстраивалась под его родительский тон. – Ваша, насколько можно судить, тоже очень мила. – Ангел, – ответил Чарлз и тут же пожалел, что это слово сорвалось у него с языка. Подошел кондуктор и попросил предъявить билеты. Чарлз чуть было не полюбопытствовал, не вспомнил ли он теперь эту женщину. Ведь кондуктор так и пялился на ее ноги. – Вот, – сказала она, когда кондуктор наконец исчез. – Это вам. – И подала Чарлзу долларовую бумажку. – А как же проценты? – На сей раз прощаю. Его заинтриговало, что означало «на сей раз». – Я не помню, чтобы на вас были очки, – сказал он. – Надо приобрести новые контактные линзы. – Кстати, очки вам очень идут. – Вы так считаете? – Да. – Я не слишком серьезная? – Мне нравятся серьезные. – Почему? – Что «почему»? Почему мне нравятся серьезные? – Да, Чарлз, почему вам нравятся серьезные? – Если серьезно… не знаю. Лусинда улыбнулась: – А вы забавный. – Стараюсь. Они проезжали Роквилл-центр, и из окна вагона стал хорошо виден кинотеатр, куда он часто водил Диану. На мгновение в голове возникла сюрреалистическая мешанина, и Чарлз представил, что крепко зацепился в своей новой Вселенной – устроился с удобствами в Чарлзвилле. Они недавно поженились с Лусиндой и вот едут вместе на работу и треплются о недавнем медовом месяце. Где же они его провели? Ах да, на Кауаи[6]. Две недели в шикарном номере в тамошнем «Хилтоне». Уже подумывают заводить детей – в конце концов, они же не молодеют. Девочку и мальчика, решили они. Хотя пол не имеет особого значения – были бы здоровы… – Трудный предстоит денек? – спросила Лусинда. – Трудный? Конечно. Придется отбрехиваться от рассерженных заказчиков, которые явятся по его душу, и отмахиваться от начальников, которые так и норовят его предать. На какую-то долю секунды Чарлзу захотелось поделиться с ней неприятностями и, найдя теплое местечко у нее на плече, выплакаться. – У меня тоже. – Что? – Будет нелегкий день. – Наверное, в эти дни много неприятных звонков. – Если считать неприятным звонком, когда тебя грозят убить, то – да. – А вы тоже забавная, – улыбнулся Чарлз. – Полагаете? – Во времена, получше нынешних, вы, наверное, нравились клиентам. – Шутите? Они же всегда считают, что вы зарабатываете им недостаточно денег. У каждого находится кузен, свояк или бабушка, чей капитал вырос в шестьдесят четыре раза против его. – Понятно. Это что-то вроде метания стрел. – Именно. Только теперь все мечут стрелы в меня. Чарлзу показалось, что он различил в ее речи легкий акцент. – Вы родились в Нью-Йорке? – Нет, в Техасе. Я из семьи военного. Росла везде и нигде. – Должно быть, пришлось несладко. – Чарлз решил, что подобное заключение как нельзя точнее соответствует его банальной внешности. – Раз в полгода лучшие подруги меняют имена. Но с другой стороны, и ты можешь постоянно обновляться. Если прокололась на чем-то в Амарилло, то в Сарасоте ни к чему об этом знать. Все чисто. – Ясно, – хмыкнул Чарлз. Пассажир напротив притворялся, будто читает газету, но на самом деле занимался тем же самым, чем недавно кондуктор: использовал любую возможность поглазеть на ляжки Лусинды. И Чарлза охватила законная гордость собственника, хотя его права на Лусинду действовали всего лишь в течение двадцати минут поездки до Пен-стейшн. – И часто это случается? – спросил Чарлз. – Что? – не поняла она. – Такие неприятности с вами. – Раз или два. Бунтовала против авторитетов. – Это ваше определение? – Нет – их. Я называла это просто надраться. – Авторитеты – ваши родители? – Да. И военный психиатр, к которому меня заставляли ходить. – И как это было? – Вам когда-нибудь приходилось общаться с военным психиатром? – Полная некомпетентность? Преступная небрежность в лечении больных? Нет. Лусинда рассмеялась: – Я же говорила, вы забавный. «Ну конечно, обхохочешься». – Позвоните и расскажите об этом моим заказчикам. – Непременно. Как дела на работе? – Прекрасно. – Вы говорили, что занимаетесь… Рекламой? – Рекламой. – И как дела у нас нынче с рекламой? – Бывают хорошие деньки, бывают плохие. – И? – "И"? – Как насчет сегодня? – Меня убьют – просто разотрут в мелкий порошок. – Давайте, продолжайте. Вы пожалуетесь на свои неприятности, я на свои. Честная сделка. И черт побери, он все ей рассказал! Сначала решил признаться, что у него небольшие проблемы с заказчиком, но, начав, не сумел остановиться. Слушал себя и изумлялся, до чего же разоткровенничался насчет недавнего Sturm und Drang[7] в их конторе. Негодующая Эллен Вайшлер. Гнусный предатель Элиот. Несправедливость всего, что случилось. Чарлз думал, она в какой-то момент его остановит. Скажет: «Ну хватит» или «Неужели так нужно об этом рассказывать?» – или вообще высмеет. Но ничего подобного. Лусинда внимательно его выслушала. А когда он закончил, сказала: – А считается, брокерам хуже всех. – Не знаю, почему я вам все это рассказал. Простите, – смутился Чарлз. Хотя извиняться было в принципе не за что. Ощущал ли он неловкость? Естественно. Но в то же время ощущал некое облегчение. Словно избавился от вчерашней тухлятины и снова обрел способность принимать пищу. А Лусинда не только выслушала. Она коснулась рукой его правого плеча. Ободряюще пожала, успокаивающе потрепала, по-сестрински стиснула. – Бедняга. И Чарлз невольно подумал, что на некоторые клише люди с презрением смотрят исключительно из зависти. Например, «ее прикосновение пронзало, словно током». О подобном выражении скажут: «Абсолютная белиберда». Но только те, кто не может в данный момент это испытывать. Хотя таких людей подавляющее большинство. Но ее прикосновение на самом деле электризовало – тело Чарлза гудело, как высоковольтная линия, протянутая над сухой равниной Канзаса. Поезд ворвался в тоннель под Ист-Ривер. «Тоннель любви», – подумал Чарлз и на секунду испугался, как бы не наклониться к Лусинде и не совершить глупость. Такую, за которую его уведут с платформы Пен-стейшн в наручниках. А затем произошло нечто неожиданное. В вагоне стало темно, хоть выколи глаза. Свет померк моментально, как обычно, когда состав попадал под Ист-Ривер. Чарлзу показалось, что он сидит в темном кинотеатре и ждет, когда на выручку поспеет фосфоресцирующее мерцание экрана. Или что-нибудь иное. Он чувствовал в темноте ее запах. Сирень и мускус. И вдруг ухом ощутил ее дыхание. Губы Лусинды приблизились настолько, что можно было их поцеловать. И они что-то шептали. Свет вспыхнул и сразу погас, вагон погрузился в призрачные сумерки. Ничто не изменилось. Упорный извращенец напротив по-прежнему пялился на ляжки Лусинды. По другую сторону прохода дремала женщина со вздутыми от варикоза венами на икрах. Дальше сидели худощавый банкир, школьник, согнувшийся над учебником, стенографистка, бережно держащая в руках распечатку протокола судебного заседания. Ничто не изменилось, только Лусинда смотрела вперед. Уж не собиралась ли она опять уткнуться в газету – ознакомиться с положением дел на АМЕКСе[8], свериться с индексом НАСДАК[9] и заодно просмотреть зарубежные индексы и цены на муниципальные акции? Чарлз немного подождал, не вспомнит ли она о нем, и принялся смотреть в окно. Поезд проезжал мимо огромного плаката: "Затеряйтесь на «Виргинских островах»[10]". На подъезде к платформе Пен-стейшн Чарлз спросил у Лусинды, не могли бы они как-нибудь вместе пообедать. Вот что Лусинда прошептала ему на ухо в тоннеле любви. |
||
|