"Ва-банк!" - читать интересную книгу автора (Суэйн Джеймс)

ПОЛГОДА СПУСТЯ

Жульничали все. По крайней мере, все, кого Тони Валентайн знал лично. Химичили с налогами, изменяли женам, надували телефонные компании, незаконно подключались к кабельному телевидению, ну а особо смелые подтасовывали карты во время традиционного пятничного покера или – если партнер отвлекался – подталкивали мячики поближе к лункам на поле для гольфа. Каждый хоть раз в жизни да смошенничал – такова уж человеческая натура, вполне простительный грех. Проблему составляли лишь те, кто почувствовал вкус к обману.

И таких великое множество. Соединенные Штаты охватила просто эпидемия профессионального шулерства и мошенничества, и винить в том следовало легализацию азартных игр. А что вы хотите, если денежные ставки в том или ином виде в тридцати восьми штатах стали вполне законным делом? Естественно, страна погрузилась в пучину наглого обмана – совсем как во времена Дикого Запада. На то и лотереи, чтобы подделывать выигрышные билеты, на то и игровые автоматы, чтобы их перепрограммировать, на то и крупье в казино, чтобы тайком отщипывать кусочки от хозяйских пирогов. Мошенники и шулера нагуливали жирок в этой питательной среде, и Валентайн до дрожи ненавидел эту публику – по нему, они куда хуже обычных воров или грабителей. И он ни разу не пожалел тех, кого ему удавалось отправить за решетку.

Но вот настал тот роковой августовский день, когда и он призадумался…

День начинался как обычно. Встал в восемь, проглядывая спортивную страничку – особенно его интересовал бокс, – съел плошку хлопьев с молоком, побрился-помылся, затем, налив вторую чашку кофе, уселся на переднем крыльце своего дома в Палм-Харборе. Он сидел в кресле-качалке под лениво вращавшимся вентилятором и привычно размышлял: а похож ли он на своих соседей, пердунов-пенсионеров? В общем-то похож, с одним лишь отличием: он и не думал предаваться законному отдыху.

– Что-то ты запоздал, – сварливо заметил он курьеру из службы срочной почтовой доставки: на часах была половина десятого. Расписался в протянутой ему квитанции.

– Застрял из-за похоронной процессии, – пояснил конопатый курьер, вручая толстый пакет. – Народ в эту пору мрет как мухи. Ну, я помчался. Доброго вам здоровьечка, господин Валентайн.

Белый фургон с оранжево-фиолетовым логотипом службы «Федерал Экспресс» сорвался с места, а Валентайн так и замер в дверях. Что этот болван имел в виду? Что старики умирают здесь пачками? Флорида, как успел он убедиться за время своей половинчатой отставки, справедливо может гордиться двумя вещами: изобилием солнечных дней и равным ему изобилием дураков.

Пакет был из Лас-Вегаса, отправитель – «Отель и казино Акрополь». Вскрывая его, Валентайн вспомнил вчерашний разговор с мудаковатым питбоссом[1] по имени Уайли. Какой-то клиент ободрал «Акрополь» на пятьдесят штук, и Уайли умолял Валентайна просмотреть видеозапись службы наблюдения и безопасности – а вдруг тот тип жульничал? В голосе Уайли было столько отчаяния, что Валентайн согласился.

В пакете были видеокассета, чек и записка. Большинство питбоссов вряд ли имели среднее образование, и каракули Уайли разобрать было непросто. Но, судя по тому, что Валентайну удалось расшифровать, Уайли предполагал, что дилер[2] был в сговоре с игроком. Питбоссы всегда так думают, и Валентайн выбросил записку в мусорную корзину.

Вставив кассету в видеомагнитофон, Валентайн уселся в любимое глубокое кресло на колесиках. На тридцатишестидюймовом экране «Сони» возникло черно-белое изображение. Размытые очертания молодой женщины раздавали карты для блэкджека столь же размытым очертаниям мужчины. «Акрополь» был одним из старейших в Лас-Вегасе казино, и, чтобы не потерять лицензию, им следовало бы заменить аппаратуру видеонаблюдения на более современную. Валентайн подрегулировал четкость.

Просмотр таких записей требует определенного навыка. Камеры куда более чуткий инструмент, чем человеческий глаз, и потому парички-накладки на мужчинах смотрятся как приклеенные к затылкам коврики, костюмы из дешевых тканей с синтетикой кажутся полосатыми, словно шкура зебры, а женщины в красном выглядят обнаженными – красные предметы для этих камер прозрачны. Зрелище поистине фантастическое.

Вскоре Валентайн поймал себя на том, что зевает. Обычно пленки, которые ему приходилось просматривать, были полны действия, и на них мелькали целые толпы. Именно в такой неразберихе и работает большинство жуликов: кто-то отвлекает внимание, а трое-четверо членов шайки делают свое грязное дело. Эта же запись была совсем другого свойства. Человек, в одиночестве игравший за столом для блэкджека, выигрывал кон за коном. Валентайн сначала присматривался к тому, как он играет, потом – к тому, как симпатичная на вид блондинка раздает карты. Все выглядело вполне благопристойно, за исключением того, что игрок точно знал, когда следует взять карту, а когда пропустить ход.

Валентайн прокручивал пленку взад-вперед уже двадцать минут, но так и не мог понять, в чем дело. Другой бы на его месте решил, что все в порядке и его заставляют делать зряшную работу. Но Валентайн знал: так играть никому на белом свете не дано. Остановив запись, он выудил из мусора записку Уайли. Питбосс накорябал: «Дилер подает сигналы?» Фраза была подчеркнута. Валентайн прекрасно знал, каким образом дилеры могут подавать игрокам сигналы, но блондинка ничего такого не делала. Уайли ошибался.

Однако это не означало, что все чисто. Парню на пленке слишком уж везло, такого не бывает. Взяв со стола блокнот и карандаш, Валентайн опустился на колени перед телевизором – теперь между ним и экраном было не больше фута – и нажал на кнопку «Play».

– О'кей, мистер, – объявил он, когда пленка закрутилась сначала. – Посмотрим, как это у вас получается.

Парень огреб столько, что Валентайн окрестил его Ловкачом.

В течение часа он вел учет сыгранных Ловкачом партий, фиксировал, сколько раз тот выиграл, сколько раз проиграл, сколько было партий ничейных. Игровая стратегия Ловкача была странной, не сказать – нелепой, и все же число выигрышей значительно превышало средние показатели. Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: сколько именно процентов составляло это превышение? Когда количество выигрышей превышает средние показатели на несколько процентов, это можно списать на удачу, но все, что сверх того, говорит о действии темных сил.

После сыгранных Ловкачом ста партий Валентайн подвел итог: пятьдесят восемь выигрышей, тридцать проигрышей, двенадцать ничьих. Иначе говоря, количество выигранных партий составляет почти две третьих от общего числа – показатель невероятный.

Валентайн вернулся к столу и включил компьютер: пора заняться математикой. На экране появилась программа «Мастер блэкджека»: она имитировала игру, при этом игрок имел право выбирать любую стратегию. Вводишь параметры такой стратегии, и программа, прокрутив миллион партий, выдает результат. За последние годы вышло несколько модифицированных и улучшенных вариантов программы, но Валентайн оставался верен оригинальной версии. Ну и что, если она работает не так быстро, как современные? Свое дело она делала, а это все, что ему требовалось от компьютера.

Когда у дилера оказывалось десять очков, Ловкач предпочитал прикупать к семнадцати, и Валентайн решил ввести этот показатель как стратегический вариант – просто посмотреть, что из этого могло получиться.

Выставив все необходимые показатели, Валентайн нажал клавишу «Enter». Из процессора послышалось характерное жужжание. Через минуту программа выдала вердикт:

Это была плохая стратегия, уж лучше бы Ловкач вообще ничего не прикупал. Валентайн глянул на листок из блокнота: судя по его далеко не научным подсчетам, применяя эту стратегию, Ловкач, тем не менее, выиграл семьдесят процентов партий.

Абсолютно нереально.

Все остальные стратегии Ловкача, пропущенные через «Мастера блэкджека», давали тот же неутешительный результат, и все равно Ловкач ухитрялся выигрывать с невероятным перевесом. Да только вконец обдолбанный может поверить, что игрок способен поддерживать такой высокий процент выигрышей в течение нескольких часов! А это означало, что Уайли прав хотя бы в одном: Ловкач действительно жульничал. Возникал следующий логичный вопрос: и каким же образом?

Валентайн обедал всегда в одно и то же время и в одном и том же положении: стоя у кухонной раковины и таращась на крохотный задний дворик. Иногда – не так уж и часто – он поглощал свой сэндвич под звуки джаза – его радиоприемник был настроен на 106.3 FM.

– Тони, – бывало, говорила ему жена, – сядь. Еда стоя вредит пищеварению.

А он обычно отвечал:

– От старых привычек трудно избавиться. Сколько ни старайся, некоторые вещи остаются с тобой на всю жизнь.

На что она неизменно возражала:

– С тех пор как тебя перевели в детективы, ты что-то не очень стараешься. – Их реплики звучали заученно, словно у героев комической «мыльной оперы». – А с тех пор прошло двадцать пять лет.

– Двадцать пять лет?! – восклицал он и недоверчиво качал головой. – Боже, а мне кажется, что это было только вчера.

Он потягивал диет-колу и вновь прокручивал в голове разговор с Уайли. Питбосс назвал Ловкача полоумным, и теперь он понимал, почему. Ловкач не просто обставил «Акрополь» – он сделал это в открытую. Ни один шулер, у которого есть хоть пол-унции мозгов, на такое не пойдет. Это просто вредно для здоровья.

Но во всей этой истории был еще один тревожный момент. Даже не поняв, в чем состоит трюк Ловкача, но заметив, что тому уж слишком подозрительно везет, Уайли все равно должен был прервать игру. Казино в Неваде имели статус частных клубов, администрация которых оставляла за собой право отлучать клиентов от игорных столов. Такая практика была не очень-то широко распространена, но на сей раз к ней следовало прибегнуть.

Однако Уайли этого не сделал. Он не воспрепятствовал крупному проигрышу казино, а это означало, что либо Уайли – полный идиот, либо он решил, что Ловкачу просто повезло, в один прекрасный момент удача ему изменит, и тогда «Акрополь» вернет свои потери.

Вдруг кола показалась ему совсем невкусной. Картинка что-то не складывалась… И тут его осенило: шулера стыдливы, словно монахини, они никогда не выставляются напоказ. А Ловкач нарушил основное правило своей профессии.

Почему?

На заднем крыльце материализовалась Мейбл Страк. В оранжевых синтетических брючках и яркой блузке, по которой порхали попугаи, она и сама была похожа на тропическую птичку. Валентайн углядел в ее покрытых старческими пятнами руках пластиковую коробку. Боже, благослови ее доброе сердце, кажется, теперь у него найдется чем поужинать!

– Есть кто-нибудь дома? – спросила она, прижав нос к стеклу. – Я заметила, что у тебя работает телевизор. Снова спишь на работе, сынок? Вставай, лентяй!

Он отпер заднюю дверь.

– Заходи, Мейбл.

– Только не говори мне, что ты так и проторчал тут весь день, – заявила она, входя в кухню.

– Боюсь, что так и было.

– Ничего больше без очков не вижу. – Она ткнула ему коробку прямо в живот. – Вот что я тебе скажу: старость не радость.

– Все лучше, чем до нее не дожить. А я как раз перекусывал. Хочешь сандвич с ветчиной и швейцарским сыром?

– Нет уж, спасибо. Голос у тебя усталый. – Она выудила из кармана очки и, нацепив на нос, оглядела его с ног до головы. – Да и выглядишь ты погано. Эй, малыш, у тебя все в порядке?

– Все прекрасно, – сказал он без намека на энтузиазм. После того как Лоис умерла, Мейбл взяла за обыкновение оставлять у него на ступеньках миски и кастрюльки с горячей едой – то котлеты с картофельным пюре, то жареного цыпленка с кукурузным хлебом. Пища была такая душевная, что он съедал все подчистую, даже если в тот момент есть вовсе не хотелось. Он взял коробку и поставил ее на верхнюю полку холодильника.

– Тяжелая… Неужто лазанья? Ну зачем ты… Столько возни!

– А, перестань… Что там у тебя случилось?

– Да так, надо решить одну задачку.

– Я могу помочь?

– Конечно. Сядь и подожди, пока дожую.

Мейбл заняла свое обычное место за кухонным столом. Шестидесятичетырехлетняя бывшая телефонистка из Цинциннати, она в одиночку вырастила двоих детей, а когда они вознамерились вернуться под ее кров, сбежала во Флориду. Свое вынужденное безделье она ненавидела и начала здесь новую деятельность, которая – к ее собственному удивлению – принесла ей всеобщее почитание.

– Ты что-нибудь о блэкджеке знаешь?

– Ничего. Но в свое время я поигрывала в бридж.

– Хорошо играла?

– Вполне. Даже в турнирах участвовала.

– Когда-нибудь замечала, как противник подает сигналы своему партнеру?

– Ну… Да, вот когда ты спросил, вспомнила один случай. Это было в 1968 году, на турнире в Бойсе. Я заметила, как Этель Белл показала своему мужу, что у нее пять козырей. Я, конечно, немедленно позвала судью.

– Тогда ты обладаешь достаточной квалификацией, – сказал Валентайн. – Я хочу, чтобы ты просмотрела пленку, которую мне прислали из казино.

– Обязательно, – пообещала Мейбл. – Но прежде чем мы начнем, прочти мое последнее объявление и скажи, что ты думаешь. По-моему, все готово.

Она вытащила из сумочки клочок оберточной бумаги и толкнула к нему через стол. Ее анонимные пародии на личные объявления вот уже год публиковались в «Санкт-Петербург тайме», и Мейбл превратилась в знаменитость. Ее афоризмы и шутки вовсю цитировались в редакционных статьях и речах местных политиков как «глас народа». Она же относилась к своей новой роли со всей ответственностью.

– Только честно, – предупредила она.

Пребывающая в постоянной депрессии, страдающая избыточным весом и склонная подавлять всех своим авторитетом пожилая дама, слегка пьющая, энергичная, живущая на социальное пособие и зависимая от кислородных подушек, желает познакомиться с хорошеньким яппи с развитым брюшным прессом и иностранной спортивной машиной с небольшим пробегом. Просьба высылать резюме, результаты анализов крови и фото в обнаженном виде. Интим не предлагать.

– Хо-хо-хо, – загоготал Валентайн, хлопая себя по бокам. Тот факт, что его милая и добропорядочная соседушка обладала таким необычным чувством юмора, был выше его понимания.

– Значит, понравилось?

– Да ты себя превзошла!

Она вытащила еще один клочок.

– Тогда уж и это прочитай.

– Два? Два объявления за раз? Ну, Мейбл, не бережешь ты народ!

– Перестань валять дурака. Читай.

– Есть, мадам!

Надоел секс по телефону, сладенький мой? Позвони Бабуле Мейбл, и я поведаю тебе все-все о своем артрите, неоплаченных счетах, пожалуюсь на водителей – на севере они ведут себя куда приличнее, – расскажу о том, как трудно жить на пенсию, поделюсь откровенными воспоминаниями о покойном муже, о внуках, в деталях доложу об операции по удалению камней из почек и о многом другом. Чокнутых просят не беспокоиться.

Валентайн ржал до слез:

– Классика, ну просто классика!

– Тебе действительно понравилось?

– Ты подняла пародию на рекламу на новую высоту.

– Хочется что-то оставить после себя на этой бренной земле, – с комично-торжественной миной заявила Мейбл.

– А ты уверена, что стоит использовать свое настоящее имя?

– Ну, поклонники мне не помешают! Ладно, хватит обо мне. Так в чем проблема? Может, Бабуля Мейбл поможет и тебе.

– А вдруг и поможешь…

Лучшего знатока человеческой натуры, чем Мейбл, Валентайн в своей жизни еще не встречал: долгие годы телефонного общения с самыми разными людьми отточили ее природную интуицию. Он усадил ее поудобней, сам пристроился рядышком на полу и включил видеомагнитофон.

– Происходит что-то необычное, – пояснил он. – Этот парень, судя по всему, жульничает, и люди, которые меня наняли, полагают, что дилер в сговоре. Посмотри и скажи, что ты думаешь.

Мейбл придвинулась поближе. Уже через несколько минут она, прокашлявшись, заявила:

– Ну, пока я могу со всей определенностью сказать только одно: она заинтересована в этом парне.

– Что ты понимаешь под «заинтересована»?

– Господи, ты говоришь как настоящий полицейский!

– Извини, но все-таки, что это означает?

– То, что он ей нравится. Что она хочет узнать его поближе.

Валентайн был поражен. Ему-то казалось, что дилер держится весьма холодно. Жаль, что на таких записях нет звука: если бы он слышал, о чем они говорят, он смог бы лучше представить, что там на самом деле происходит.

– На мой взгляд, она ведет себя очень даже сдержанно, – заметил он.

– Ох, Тони, порой мне кажется, что ты просто с дуба упал! Если у женщины есть хоть какой-то намек на класс, на уровень, она всегда ведет себя с понравившимся мужчиной сдержанно. Женщины способны показывать свой интерес к противоположному полу с помощью очень мелких, почти незаметных намеков. Вот, к примеру, как эта юная особа. Она демонстрирует свою симпатию тем, как смотрит ему в глаза. Как улыбается. Да, определенно, по ее улыбке это и видно.

Вообще-то Валентайн тоже обратил на это внимание. Как правило, дилеры в блэкджеке не раздаривают клиентам улыбки. Ловкач был за этим столом единственным игроком, так что ошибки быть не могло.

– Вот оно. – И Мейбл ткнула пальцем в экран.

– Что? – недоуменно спросил он.

– Он только что снова это сделал.

– Сделал что?

– Видишь, как дрогнули ее губы? Она улыбнулась. Этот парень отпускает шуточки, заставляет ее улыбаться. И такое повторялось уже три раза. Я знаю, это не мое дело, но почему казино так засуетилось из-за того, что кто-то несколько раз выиграл в блэкджек? Они же и так по миллиону в день загребают.

Он нажал на «паузу».

– Так-то оно так, но тип вроде этого вполне может их разорить.

– Разорить? Ой, да ладно!

Валентайн снова подумал о том, что, к его стыду и сожалению, никто не воспринимает его работу всерьез. Поэтому он объяснил:

– Вот предположим, что наш герой сделал ставку в сто долларов. И выиграл двадцать раз подряд. А если он играет с нескольких позиций – как если бы за столом сидело несколько игроков, – то к двадцатой сдаче он просто станет полноправным владельцем казино! Если, конечно, его не остановят.

– И вот этот парень, на записи, может такое учинить?

– Совершенно верно.

Она глянула на свои часики с Микки Маусом на циферблате и подскочила:

– Бежать надо! Успеть бы до двух отправить факсом объявления.

– Ты оба собираешься посылать?

– Читай завтрашнюю газету – и узнаешь!

Он проводил Мейбл через главный вход: до ее дома было не больше сотни метров по улице, застроенной обшитыми досками двухэтажными домиками. Она похлопала его по плечу:

– Разогревай лазанью в духовке, примерно полчаса. В микроволновку не ставь, а то сыр расквасится.

– Этот парень настоящий дамский угодник, верно? – Он не привык к недоговоренностям.

– Классический Дон Жуан.

– И ты полагаешь, она с ним заодно?

– Вполне возможно, – ответила Мейбл. – Увидимся.

Да, вот о таком он не подумал… Он вернулся в дом, снова уселся в кресло и включил запись. У Ловкача шла полоса удач, он выигрывал сдачу за сдачей, но на этот раз Валентайн сконцентрировался на блондинке. И через некоторое время понял, что имела в виду Мейбл. Между ними действительно существовало какое-то притяжение, какая-то связь. И, как он теперь увидел, ее вовсе не настораживали его постоянные выигрыши. А это был дурной признак.

А в трех тысячах миль от дома Валентайна Нола Бриггс тасовала и перетасовывала карты. Делала она это чисто автоматически. Под потолком витали вечные клубы табачного дыма, сизый полумрак навевал сонливость.

Одиннадцать утра, в казино тихо и спокойно, как на церковном собрании. В городе проходила большая конференция программистов, но участники ее что-то не стремились за игровые столы. Плохо, очень плохо, думала она, ведь ей так нужны наличные… Как и большинству дилеров, Ноле платили по пятьдесят долларов за смену плюс чаевые. Когда казино пустовало, заработка едва хватало на необходимые выплаты да на обеды в «Макдоналдсе». Может, казино и способно существовать за счет старушек, облепивших автоматы по двадцать пять центов за игру, а вот она уж точно нет.

Нола родилась в нью-йоркском Куинсе, а в Лас-Вегас перебралась десять лет назад. Отбросив все сомнения, Нола шла за мечтой: она непременно сорвет джек-пот или встретит богатого и успешного мужика и в конце концов поселится на большом красивом ранчо, где у нее будут свои лошади или роскошная псарня. Мечта возвышенная, как все мечты, а то, что она до сих пор не материализовалась, Нолу ничуть не смущало. Жизнь – игра, и уж она-то своего шанса ни за что не упустит.

– Ну что ж, давайте, бейте, – произнес мужской голос.

Нора очнулась. Перед ее столом стоял самый шикарный мужчина на свете. Их взгляды встретились: он многозначительно улыбался.

– Помните меня? – спросил он.

Еще бы Нола забыла! Он сел на то же место, что и в прошлый раз, и в позапрошлый. Торговец программным обеспечением из штата Нью-Йорк. Он ее просто очаровал – пока не начал регулярно выигрывать, и это когда у нее на руках было восемнадцать и более! В первый вечер он обыграл ее на двадцать тысяч, во второй – на тридцать.

– И куда вас бить? – осведомилась она.

Его улыбка стала шире, и сердце Нолы ухнуло куда-то вниз. Красавчиком его не назовешь, но он чертовски привлекателен: хорошей формы рот, теплый взгляд, нью-йоркский акцент, но лишенный привычной жесткости. Он вытащил из кармана пачку сотенных.

– Ах, Нола, неужели вы не хотите отыграться?

– Конечно, Фред, хочу.

– Не Фред, а Фрэнк, – уточнил он, и его улыбка стала чуть менее ослепительной. – Фрэнк Фонтэйн.

На самом-то деле Нола прекрасно знала, как его зовут. Фрэнк Ален Фонтэйн, возраст – сорок четыре года, разведен, детей не имеет, успешный торговец компьютерами из Покипси, без криминального прошлого. Стоило ему начать выигрывать, как служба безопасности связалась с отелем «Мираж», где он остановился, и получила номер его кредитной карты. И уже через несколько минут факс выплюнул результаты комплексной банковской и персональной проверки.

– Ну просто мальчик из церковного хора, – сказал Уайли, когда Нола подошла к нему в перерыве. – Настоящий мистер Праведник.

– А ты чего ожидал? – спросила она, закуривая. – Второго Теда Банди?[4]

– Мне не нравится, как он играет, – заявил питбосс.

Помещение для персонала находилось над игровым залом,

и они через двустороннее зеркало наблюдали за Фонтэйном, терпеливо дожидавшимся за столом Нолиного возвращения.

– И что именно тебе не нравится? – осведомилась Нола.

– Не знаю, но что-то не так. Он жульничает.

– Каким образом?

– А вот и не понимаю. Но, черт меня побери, уверен.

– Людям иногда везет.

– Но не так чтобы подряд.

– Тогда выкинь его.

– И позволить ему вот так уйти со всем нашим баблом? Ты, детка, не понимаешь. Я хочу покончить с этим хмырем раз и навсегда.

– Пробуй, может, и получится. – Сигарета у Нолы догорела, перерыв кончался. – Но он не из игроков.

– Кажется, ты на него запала?

– Что ж, он довольно симпатичный. И хорошо воспитан. И на чаевые не скупится.

– Может, ты с ним уже того, перепихнулась?

– Тьфу, толстый дурак!

Но Уайли сдаваться не собирался. Это обязанность питбоссов – следить за «нормой выработки», и их доходы зависят от доходов казино. Неделя и так выдалась неудачная, а выигрыш Фонтэйна грозил довести баланс Уайли до отрицательных величин, что было явно неприемлемо. Потому Уайли додумался до очередной своей кретинской идеи – а начинания Уайли вообще славились идиотизмом. Фонтэйн приехал на выставку компьютеров, вот Уайли и решил, что у него при себе какой-то хитрый компьютер. А поскольку законами штата Невада запрещено проносить в казино всякого рода электронные устройства и калькуляторы, значит, он, Уайли, сможет изъять у Фонтэйна его выигрыш без каких-либо юридических последствий.

Уайли обыскал Фонтэйна прямо за игровым столом. Фонтэйн отнесся к эксцессу как истинный джентльмен. Он не только ни разу не пригрозил казино судебными исками – он даже голоса не повысил.

– Может, потрудитесь объяснить мне, что сие означает? – осведомился он, после того как Уайли, как ни старался, ничего криминального в его карманах обнаружить не смог.

Красный как рак Уайли пробормотал что-то вроде извинения:

– Уж простите, но вы как две капли воды похожи на того типа, который недавно нас прямо-таки ограбил.

Фонтэйн недоверчиво хмыкнул.

– Клянусь могилой матушки, – божился Уайли, положа руку на сердце, – вы прямо близнецы-братья.

– Тогда непонятно, как мне вообще разрешили пройти, – и Фонтэйн подмигнул Ноле.

И вот он снова был здесь – в темно-синем шелковом пиджаке с перламутровыми пуговицами и с этой своей улыбочкой примерного мальчика. Нола подтолкнула ему фишки:

– Желаю удачи.

Перетасовав в последний раз, она подрезала колоду, раздала карты. Она играла на двух колодах, при этом держала их в руке – большинство казино на Стрипе[5] вернулись к старомодной практике, когда дилер сдавал карты с руки, а не из специального ящичка-шуза: игрокам так больше нравилось.

– Страхуйтесь, – объявила она, поскольку первая ее карта оказалась тузом.

– Ну, страхуются только новички да трусы, не так ли? – осведомился он.

Нола глянула на его ставку: пять черных фишек, пять сотен. Крутое начало! По правилам давать советы запрещалось, но Нола считала, что небольшой обмен знаниями еще никому никакого вреда не принес.

– Совсем не обязательно, – пояснила она. – Страховка защитит вашу ставку, если у меня будет блэкджек.

Фонтэйн глянул на свои карты и вскрылся: у него было пятнадцать очков.

– Не-а, – сказал он.

Нола прикусила губу. По части стратегии игры парень ее мечты был полным лопухом. Она глянула на свою закрытую карту – девятка. Значит, у нее двадцать очков. Фонтэйн проигрывал.

– Уверен, что у вас блэкджека нет, – сказал он, улыбаясь.

Нола поджала губы. Шансов, что он наберет шесть и перебьет ее двадцать, практически не было. «Ну что ж, посмотрим, как ты из этого выкрутишься», – подумала она.

– Дайте карту.

Нола выдала – выпала двойка.

– Еще одну, – спокойно произнес он.

Нола посмотрела на него. Теперь у него было семнадцать очков, так называемая «жесткая» ситуация. Брать еще одну карту ему не следовало – разве только он каким-то чудом знал, какая именно карта лежала в колоде.

– Вы уверены? – осведомилась она.

– Абсолютно.

Карта, которую дала Нола, оказалась четверкой. Он набрал двадцать одно очко. Она перевернула свою закрытую карту.

– Нет, вы только поглядите, – сказал он, смеясь. При этом состроил жалостливую гримасу, будто просил прощения. – Я выиграл.

Нола глубоко вздохнула. Да что ж такое получается? Можно подумать, Фрэнк Ален Фонтэйн задумал превратить ее жизнь в нечто вроде «Дня сурка»[6].

У стола возник Уайли. Изо рта у него торчала зубочистка. Незадолго до этого два богатеньких азиата спустили в крэпс[7] семьдесят тысяч, так что, несмотря на проигрыши Нолы, его недельный баланс выровнялся. И чтобы продемонстрировать истинный спортивный дух, он похлопал Фонтэйна по спине.

– С возвращением, мистер Фонтэйн. Не желаете выпить?

– Звучит привлекательно, – ответил Фонтэйн. – Принесите мне «Севен-ап».

– А что-нибудь покрепче не заинтересует?

– Благодарю, но нет. Еще раз спасибо.

Уайли подозвал наряженную в нечто вроде древнегреческой туники официантку. Звали ее Бонни, и она приняла заказ с радостной улыбочкой. Она была новенькой и пока еще относилась к работе в казино с большим энтузиазмом.

– Но я вот о чем подумал! – как бы между прочим заметил Фонтэйн. – У вас не осталось этих восхитительных сигар?

– «Пола Гармириана»? Полагаю, смогу отыскать штучку.

– Буду премного благодарен, – торжественно объявил Фонтэйн.

Однако когда десять минут спустя Уайли вновь появился у стола, сигары для Фонтэйна при нем не было. Зато был древний, тощий и бледностью походивший на зомби Сэмми Манн, который возглавлял службу безопасности казино. По двенадцать часов в сутки Сэмми просиживал перед мониторами камер, не оставлявших без присмотра ни одного квадратного дюйма. Если кто-то начинал слишком уж выигрывать, обязанностью Сэмми было настроить соответствующую камеру и с помощью зума наснимать как можно больше кадров с увеличением. Много лет назад Сэмми охромел, и теперь, когда он ковылял бок о бок с Уайли, казалось, что они срослись, словно сиамские близнецы.

За это время Нола проиграла двадцать партий и более пятнадцати тысяч долларов. Уайли злобно прошептал:

– Возьми перерыв.

Заметно дрожа, Нола стиснула кулаки и отступила от стола. Почувствовав неладное, Фонтэйн придвинул к себе груду выигранных черных фишек.

– Спасибо, дорогуша, – и он протянул Ноле стодолларовую купюру.

Сэмми воздел костлявую длань, в которой каким-то чудом возникла игральная фишка. Глаза у него были блестящие, как стекляшки, и он тяжело сопел крючковатым носом.

– Я тебя знаю, – объявил Сэмми. Фонтэйн удивленно поднял брови.

– Стонибрук, выпуск 1976 года? Сэмми яростно замотал головой.

– Тогда средняя школа в Покипси, выпуск 1972 года?

– Вряд ли, – просипел Сэмми.

– Значит, вы хотите, чтобы я сам догадался, – с невинным видом заявил Фонтэйн.

– Я знаю тебя по старым временам, – сказал Сэмми. – Ты промышлял на большой дороге.

Приятные черты Фонтэйна исказились. Нола почувствовала, как по спине побежали мурашки: кажется, интуиция ее не обманывает. В нем мелькнуло что-то знакомое, только она пока не уловила, что именно.

– Вы назвали меня мужчиной-проституткой? – грозно вопросил Фонтэйн.

– Нет, – ответил Сэмми. – Я назвал тебя шулером.

В прежней жизни Сэмми зарабатывал на жизнь тем, что обдирал казино. В шестьдесят он удалился на покой в Палм-Спрингс, превратился в полноценного алкоголика и спустил все свои сбережения. После лечения он вернулся в Лас-Вегас и продал свои знания и умения по распознаванию бывших коллег по бизнесу тому казино, которое предложило лучшую цену. Он стал новообращенным христианином и без зазрения совести гнал из подведомственного ему заведения своих прежних знакомцев.

Фонтэйн ткнул пальцем в Уайли:

– Сначала этот субъект меня обыскал, а теперь вы смеете называть меня мошенником. У этого места большие проблемы: здесь заправляет целая банда жалких придурков и неудачников.

Фонтэйн принялся распихивать по карманам выигранные фишки, но Сэмми схватил его за руку.

– Мы с тобой работали вместе… Твой смех – я его никогда не забуду.

– Мой смех? – Фонтэйн стряхнул клешню Сэмми. – Только тронь меня еще раз, и я так тебя двину – неделю лететь будешь.

Сэмми ретировался. Уайли рявкнул что-то в переносную рацию, и к ним через весь зал заспешили двое здоровенных охранников. Подскочив, Фонтэйн схватился за спинку своего стула.

– Вот из этого уже получится хороший, увесистый иск, – объявил он.

Нола нервно сглотнула. Теперь ей показался знакомым и голос Фонтэйна. Просто чудеса: она его знает и в то же время не знает. Возможно, их дорожки пересекались когда-то давно, еще в Куинсе. «Вот оно, – подумала она. – Мы знали друг друга, когда были детьми».

– Ну ты и тип! – Сэмми сохранял невозмутимость. – Рано или поздно я вспомню, откуда я тебя знаю. Если у тебя хватит ума, ты сейчас покинешь мое казино, пока еще можешь сам шевелить конечностями.

– Я выиграл эти деньги в честной игре! – гневно воскликнул Фонтэйн, по-прежнему держась за спинку стула. – Платите, или я вызову полицию и прикажу вас арестовать.

– Что-что?

– Вы меня слышали. За воровство.

– Мальчики, взять его! – скомандовал Сэмми.

Охранников звали Жеребец и Кроха. В нежном отрочестве они играли в футбол за юношескую команду штата Мичиган. Фонтэйн был куда мельче и слабее бывших защитников, так что они быстренько припечатали его к полу и вывернули карманы.

– Пересчитайте фишки, – приказал Сэмми.

Возле столов с блэкджеком начала собираться толпа, и Нола увидела знакомые лица коллег. Такое случалось каждый раз: чуть запахнет скандалом, и сбегаются все, кроме той девчонки-инвалида, которая меняет мелочь. Фонтэйн скорчил ей смешную гримасу, и Нола подмигнула в ответ.

А Жеребец и Кроха проволокли его через все казино к главному входу и словно мешок с мусором швырнули на тротуар.

Уайли отпустил ее домой пораньше.

В помещении для персонала Нола переоделась в джинсы и старую трикотажную рубашку и вышла через казино, помахав на прощание двум знакомым дилерам. Проходя через зал игровых автоматов, она остановилась в нише возле главного входа – там располагался самый знаменитый в Лас-Вегасе автомат. Звали его Одноруким Билли, и на сегодняшний день его джек-пот составлял целых двадцать шесть миллионов. Высотой Билли был два метра семьдесят сантиметров и принимал только пять долларов однодолларовыми монетами. На «руке» автомата, словно обезьянки, висели старенькие дамы, надеявшиеся на чудо.

– А вот и ты, – сказала Нола.

На высокой табуретке подле Билли примостился Джо Смит, и на лице его было написано глубочайшее уныние. С точки зрения соблюдения пропорций Джо был идеальным охранником Билли, так как ростом превышал два метра и весил сто двадцать кило. Нола чмокнула его в гладкую черную щеку.

– Слыхал, у тебя неприятности, – сказал Джо.

– Ой, друг, не то слово, – ответила Нола. – Я думала, тот малый сломает стул о башку Сэмми Манна.

– Похоже, большой был шум.

– А ты-то чего не пришел посмотреть? Все сбежались.

– Уверен, они успели записать это на пленку.

– Может, для тебя вечером устроят просмотр.

– А это что, настоящий блокбастер?

– Вот именно. Блокбастер.

Громадное тело Джо заходило ходуном от смеха. Он три сезона играл в баскетбол за команду университета штата Невада, пока профессор кафедры английской литературы, чьи представления о системе образования не совпадали с университетской спортивной программой, не обнаружил, что Джо не умеет ни читать, ни писать. В тот день, когда Джо выкинули из университета, его наняло казино «Акрополь», и с тех пор они с Одноруким Билли не расставались.

– Так из-за чего того парня-то выкинули?

Нола покачала головой:

– Я такого никогда не видела. Он выиграл восемьдесят процентов сдач.

– Вот это да! – воскликнул Джо.

– Но Сэмми заявил, что он жульничает, а уж кому знать, как не Сэмми.

– Тут ты права. Сэмми чует шулеров за версту. А как вообще сегодня дела?

– Не так чтобы очень. Есть идеи?

Джо в задумчивости поскреб подбородок.

– Ну, может Нику стоит поставить в фонтан новых привратниц.

– Вот и посоветуй это Нику.

Привратницы были плодом пышного воображения владельца «Акрополя» Ника Никокрополиса. Вообще-то поначалу Ник планировал установить посреди фонтанов, обрамляющих вход в казино, настоящие древнегреческие статуи с исторической родины. Но правительство Греции почему-то заупрямилось. Однако Ник и не подумал сдаваться и заказал знаменитому скульптору задрапированные в туники фигуры своих бывших жен – двух королев красоты, двух танцовщиц из кордебалета, одной стриптизерши и одной бывшей проститутки, которая баллотировалась на должность мэра и даже получила шесть голосов. По вечерам на их роскошные тела конвульсивно извергались расцвеченные струи – тем самым воплощая мечту о вечном оргазме, что вызывало бурю негодования среди защитниц женских свобод по всей стране.

Но Нику дурная слава была по душе. Вскоре привратницы стали фирменным знаком казино, и их выдающиеся бюсты украшали спичечные коробки, бумажные салфетки и даже фишки.

Но то было восемь лет назад. Теперь Лас-Вегас превратился в центр «семейного досуга», и пышногрудый гарем Ника стал несколько неуместным. «Акрополю» требовался новый имидж, и срочно.

– Ладно, я побежала, – сказала Нола. – Пока.

– Будь осторожна за рулем, – напутствовал ее Джо.

Дом, милый дом, находился на северной окраине, в жилом комплексе, носившем веселенькое название Лужки. Один умный человек в свое время посоветовал ей не покупать жилье в новых кварталах Лас-Вегаса. Нола не послушалась и теперь горько жалела: ее обиталище стоило сейчас меньше, чем она за него когда-то заплатила.

Она свернула на подъездную дорожку и нажала пульт автоматического подъема гаражных ворот. Череда дружков оставила у нее в гараже гроздья боксерских груш, штабеля гантелей и прочего оборудования для выработки тестостерона, так что места для машины едва хватало. Она с трудом втиснулась в свободное пространство, и пока ворота опускались, сидела, положив голову на руль. «Господи Боже мой, – молилась она, – ну за что мне это? Пожалуйста, сделай так, чтобы такие поганые дни не повторялись».

Первую остановку она сделала у холодильника. Выбор был богатый: холодная пицца, холодные спагетти, коробка с китайской едой – холодной, половинка рулета из индейки и пиво «Шлиц». Индейка показалась ей наиболее привлекательной, к ней она прихватила баночку горчицы.

На автоответчике мигала лампочка. Наверняка Шерри Соломон, ее коллега и лучшая подружка – услыхала новость и жаждала получить информацию из первых уст во всех бесславных подробностях. А может, это ее последний дружок, снедаемый страстью побеседовать об интимных делах – он обожал грязные словечки. Она нажала на кнопку, и по спине у нее снова пробежали мурашки: из автоответчика раздался мелодичный голос Фрэнка фонтэйна:

«Привет, Нола. Извините, забыл попрощаться. Надеюсь, у вас из-за меня не было неприятностей. Увидимся».

Увидимся? Нола подняла трубку и нажала сначала «звездочку», потом цифры «69» – это была служба, позволявшая отследить, с какого номера сделан последний звонок. Автомат зачитал номер, и она его набрала.

– Закусочная «Братишка», – просипел голос,

Нола знала это место. Недалеко от «Акрополя», настоящая дыра.

– Передайте трубочку Фрэнку, – попросила она.

– Милая леди, Фрэнков на белом свете пруд пруди.

– Фрэнку Фонтэйну.

– А как он выглядит?

Нола дала весьма приблизительное описание, но бармен, похоже, прекрасно знал, о ком идет речь.

– Эй, Фрэнк, ты еще здесь? – крикнул он, а потом произнес в трубку: – Простите, леди, но, кажется, он уже ушел. Если надо, могу передать ему сообщение.

– Нет, спасибо.

Нола ела индейку под мультик про Бегуна и Койота – звук она выключила и все думала про звонок: история странная, но все-таки типичная. Ведет себя, как все мужики. Когда за ее столом выигрывали женщины, они, как правило, извинялись перед ней. А мужчины – те, наоборот, норовили еще и мордой в лужу ткнуть… И Нола решила позвонить в телефонную компанию и попросить сменить номер.

Вскоре от индейки остались лишь приятные воспоминания. Нола лежала лицом вниз на кушетке и старательно считала овечек.

Разбудил ее жуткий грохот: звук был такой, будто кто-то взламывал дверь. Она протерла глаза – наверное, по телевизору идет какой-то фильм о полицейских. Но это было не кино: в комнату ворвалась самая настоящая группа захвата. Она попыталась сесть, но в лицо ей уткнулось полдюжины автоматных стволов.

– Лечь на живот! – заорал здоровенный тип, одетый в бронежилет с надписью «Полицейское управление Лас-Вегаса». Нола рухнула на пол.

– Вы ошиблись, – пискнула она. – Тетенька, которая торгует наркотиками, живет через три дома.

– Заткнись! – грозно прорычал полицейский.

Нола уткнулась носом в пыльный ковер, а полицейские сковали ей руки за спиной пластиковыми наручниками. Ей зачитали права, а потом буквально растерзали дом на клочки. В открытые двери, в которые уплывала драгоценная кондиционированная прохлада, вваливались все новые и новые полицейские чины.

Затем ее, изрядно вспотевшую, усадили на кушетку. Она смотрела на полицейского, выгрузившего на журнальный столик пакетик с марихуаной, бутылочки с найденными в ее аптечке лекарствами, блокнот, который обычно лежал рядом с телефоном, и пачку еще не вскрытых писем. Дыхание у нее восстановилось, и она наконец-то смогла произнести:

– Я требую адвоката!

Она твердила и твердила про адвоката, при этом вопли ее становились все громче. В конце концов они заставили ее встать и через толпу возбужденных соседей, среди которых затесался и местный почтальон, проволокли к полицейской машине. Втолкнули ее туда без всяких церемоний, и она наконец разразилась рыданиями.

К дому подъехал темный седан. Сквозь застилавшие глаза слезы она увидела, как из автомобиля выбрались Уайли и Сэмми Манн. Как всегда, они бок о бок промаршировали через лужайку и, перед тем как войти в дом, остановились на нее поглядеть. Их лица, обычно такие дружелюбные, излучали откровенную злобу.

И только тогда Нола начала понимать, в какую кошмарную историю она влипла.

Валентайн спал, и снился ему такой вот сон. Как будто он еще совсем молодой, и тело его еще помнит радость быстрого бега. Зима. Он бежит по набережной в Атлантик-Сити, и легкие с жадностью глотают влажный и холодный океанский воздух. Он бежит мимо кафе «Знаменитые длиннющие хот-доги Мэла», мимо тележки торговца сахарной ватой. Светит луна, в отдалении он видит группу людей – они бьют ногами лежащего на песке полицейского. Полицейский этот – его зять Сальваторе. Валентайн перепрыгивает через ограду, выхватывает револьвер, стреляет в воздух. Люди разбегаются. – О Боже, Сэл! – говорит Валентайн.

Зять сплевывает кровь. Валентайн опускается на холодный песок и кладет голову Сэла себе на колени. Вскоре ручеек крови пересыхает, и дыхание Сэла становится тяжелым. Валентайн осторожно его трясет, но зять не реагирует. Какая-то теплая дымка поднимается от тела, и Валентайн понимает, что это душа Сэла улетает ввысь.

Слышны чьи-то голоса. Те люди снова появляются на набережной. Их вожак, мерзкий Сонни Фонтана, перепрыгивает через заграждение и приближается к нему. В руке у Сонни револьвер. Он заставляет Валентайна бросить оружие, встать на ноги.

Валентайн охотился за Сонни Фонтаной с того самого дня, как в Атлантик-Сити открылись первые казино. Список его преступлений был бесконечным, и теперь он намеревался добавить к нему убийство.

Фонтана улыбается, словно смерть Сэла не имеет для него никакого значения. Он кладет Валентайну руку на плечо.

– Мы с тобой должны прийти к взаимопониманию, – говорит он.

Валентайн не может сдержать себя. Он выбивает оружие из руки Фонтаны и мертвой хваткой вцепляется ему в горло. Остальные бандиты перепрыгивают через ограду, на ходу выхватывая стволы.

Валентайн сжимает руки сильнее, перед ним – мерзкая рожа Фонтаны с вылезшими из орбит глазами. Это настоящее самоубийство, но Валентайн не может, не хочет останавливаться.

Терял он над собой контроль только во сне.

– Что случилось? – Валентайн протер заспанные глаза и открыл дверь.

На пороге стоял веснушчатый дурачок курьер из «Федерал Экспресс». Смущаясь, он протянул Валентайну пухлый пакет.

– Простите, мистер Валентайн, но я нашел это уже после того, как развез остальную почту, – пояснил он, потупившись. – Я несколько раз позвонил, но вы не ответили, вот я и забеспокоился.

– Это еще почему? – растерянно спросил Валентайн.

– Вы на моем маршруте самый серьезный клиент, и я не хотел вас потерять, мистер Валентайн.

Не хотел потерять? Он еще не очнулся от сна и потому не смог найти точный и достаточно ехидный ответ и просто пробормотал:

– Рад слышать.

Курьер протянул ему квитанцию и сказал:

– Если вы тут распишетесь, внизу, то сможете вернуться в кровать.

– Не прочтя, никогда ничего не подписываю. – Валентайн водрузил на нос бифокальные очки. – И я вовсе не спал. Я сидел в гостиной и работал. А что, я действительно твой самый серьезный клиент?

– Типа того.

Поставив подпись, Валентайн спросил:

– А имя-то у тебя есть?

– Ральф Гомес, – ответил курьер.

– Вот уж никогда бы не подумал, что ты Гомес, – сказал Валентайн, глянув на молочно-белую руку, державшую блокнот с квитанциями, и на покрытую веснушками рожу. – Скорее решил бы, что ты Мерфи или даже О'Салливан, но никак не Гомес.

– А как должен выглядеть Гомес?

– Не знаю. Но он должен быть похож на испанца, может, на мексиканца. А ты по виду типичный ирландец.

Гомес решил, что ему сделали комплимент, и улыбнулся:

– Я в маму, она у меня ирландка. Отец был кубинцем – приехал сюда в пятидесятых. А вы, простите, кто? Итальянец?

Итальянец ли он? Вот ведь дурацкий вопрос: даже на самых ранних детских фотографиях Валентайн выглядел типичным итальянцем.

– Нет, – ответил он. – Я монгол.

– Кто-кто?

– Ну, это вроде китайцев, что торгуют печеньями с предсказаниями.

Улыбка сползла с конопатой физиономии Гомеса, уступив место крайней степени недоумения. Шутка пролетела мимо цели – проскочила над тупой кубино-ирландской башкой и усвистела прямо в стратосферу.

– А кто был китайцем? Ваша матушка или отец?

В пакете лежала пленка из камеры наблюдения казино в Рино и отчаянное послание от еще одного питбосса. Каждый день в Америке обдирали очередное казино, и общие потери составляли миллионы долларов. Работы много, времени мало.

В кухне Валентайн принялся готовить кофе – третью чашку за день. Обычно он ограничивал себя двумя, но спал он слишком крепко и никак не мог толком проснуться. Так что без кофеина организму точно не обойтись. Налил в кофеварку воды из-под крана, поставил под краник чашку.

– Мы женаты уже тридцать пять лет, а ты все никак не избавишься от холостяцких привычек, – говорила Лоис, наблюдая за ежеутренним ритуалом: вот он поджаривает себе яйцо – обязательно одно, вот подрумянивает оладьи.

– Просто так удобнее, – отвечал он.

– И экономия большая выходит, – говорила она.

– Вот именно.

– Ну конечно, то, что ты пьешь такой кофе, экономит нам центов пятьдесят в месяц. А то и больше.

– А мне другого не надо, – говорил он. – Так зачем платить дороже?

– В твоих устах расточительство равно преступлению, – говорила она, улыбаясь и накладывая ему в чашку сахар.

– Вполне возможно, так оно и есть, – отвечал он.

Валентайн сидел за кухонным столом и потягивал обжигающий напиток: для него кофе, от которого не облезал язык, был не кофе. Пока он спал, звонил телефон, и он смотрел на мигающую на автоответчике лампочку. Вот еще одно из великих преимуществ отставки: можно не перезванивать, если на то нет желания. А в данную минуту никакого желания он не испытывал.

Он взглянул на часы. Ну и ну, скоро и ужинать пора. Однако со сна ему требовался не ужин, а хороший завтрак. Кафе на 19-м шоссе работало круглосуточно, и завтраки там готовили славные, но ему не хотелось в одиночку сидеть за стойкой: жалкое зрелище.

На заднем крыльце материализовалась Мейбл. Он отпер дверь. На этот раз брючки на ней были канареечно-желтые, а блузка вся в ярких цветах – явно из старого каталога «Сирса»[8]. Из-за жары она переодевалась по нескольку раз в день, и каждый наряд был ярче предыдущего.

– Я собираюсь за продуктами. Наверное, и тебе надо что-нибудь прихватить.

Она открыла холодильник и придирчиво оглядела пустые полки.

– Как насчет итальянского хлеба к лазанье? В «Пабликсе» отличная пекарня.

Местный супермаркет, пытаясь вытеснить с рынка мелкие булочные, начал торговать свежевыпеченным хлебом и рогаликами. На вкус они были почти как настоящие, и он согласился:

– Хорошая идея. Хочешь выпить чего-нибудь горяченького?

– Чаю, если у тебя есть чай.

Он поставил чайник, потом достал из бумажника десятку и сунул Мейбл в нагрудный карман.

– Это за что?

– На бензин. Как прошел день?

– Смотрела игру «Девил Рейз». Это так волнующе!

Тот факт, что новая бейсбольная команда из Тампа-Бэй была способна еще и побеждать, служил для местных жителей источником постоянного и приятного изумления. После каждой победы подвигам бейсболистов посвящались первые полосы обеих газет, и имена героев не сходили с уст. Валентайн находил такое отношение весьма странным: сам-то он рос под знаменами «Янки», а от тех ничего, кроме побед, и не ждали.

– А еще я работала над новым объявлением, – добавила она. – Хочешь взглянуть?

– С превеликим удовольствием, – ответил он.

Она достала листочек, на котором, помимо текста, были отпечатаны рамка, обозначающая поля, и веселенькая виньетка – гордый плод усилий персонального компьютера.

Старый? Усталый? Всеми забытый?

Грустно на пенсии? Хочешь поквитаться с детьми? А также со всеми этими мерзкими кредитными компаниями? Тогда спеши записаться в школу банкротства Бабули Мейбл! Ты тоже можешь жить как миллионер! Запомни: лучшая месть – умереть банкротом!

– Это объявление, оно какое-то не такое… – сказал он, возвращая листок.

– Тебе не понравилось?

– Я что-то не уловил юмора. Оно…

– Говори, я не рассыплюсь.

– Ну, не знаю. Какое-то оно уж слишком…

– А шутки они все «слишком». – Но она уже приняла решение: это объявление придется пока отложить. – Ну что ж, с гонораром пролечу, но мне теперь по страховке положено на двести долларов в месяц больше, так что как-нибудь сведу концы с концами.

– Раз так, отправь объявление, – предложил Валентайн.

– Ладно, а ты чем после обеда занимался?

– Поверишь ли, все пересматривал ту пленку.

– Что, никак не разберешься?

Чайник засвистел. Валентайн налил соседке чаю, положил в чашку пол чайной ложки меда.

– На данный момент у меня две теории, – ответил он, снова усаживаясь за стол. – Согласно первой, этот парень способен читать язык тела дилера и потому угадывает значение ее второй, невскрытой карты. В таких случаях у игрока действительно бывает высокий процент выигрышей.

– На самом деле? – удивилась Мейбл и отхлебнула чаю. – А как она это делает – высовывает язык, что ли, каждый раз, когда у нее назревает блэкджек?

– Нет, все гораздо тоньше.

– То есть?

– Видишь ли, дилеры делятся на два типа: те, которые подсознательно желают клиенту выигрыша, и те, кто желает, чтобы он проиграл. Если игрок способен определить, к какому типу принадлежит данный дилер, он получает преимущество.

– Что-то я не понимаю. Почему одни дилеры хотят, чтобы клиент выиграл, а другие – нет? И вообще, какое дилеру до этого дело?

– Дело в чаевых, – пояснил он. – Те, кто подсознательно желает клиенту выиграть, надеются на хорошие чаевые. Те же, кто подсознательно хочет, чтобы клиент проиграл, – либо достаточно обеспеченные особы, либо попросту стервы. Им нравится, когда люди проигрывают.

– И этим самым языком тела дилер выдает, что у него на уме?

Валентайн отпил кофе и кивнул:

– Вот именно. Умение читать такие непроизвольные сигналы свойственно хорошим игрокам в покер. У тех, кто предпочитает блэкджек, я таких способностей не встречал, но все в этой жизни бывает.

– Значит, он просто хороший игрок?

– Чертовски хороший.

– А что за вторая теория?

– Девушка подает ему сигналы.

– Каким образом?

– Понятия не имею.

– Так что ж это за теория, если ты не в состоянии понять, как она это делает?

– Потому что это – вполне логичное объяснение. Весь мой опыт велит выбирать самое простое объяснение – как правило, оно и оказывается верным. Может, она подает сигналы глазами, может, губами или тем, как раздувает ноздри. Чтобы убедиться, я должен встретиться с ней лицом к лицу.

– Значит, виновата девушка?

– Очень даже возможно.

Мейбл отставила чашку. Взгляд ее был устремлен на мигающий огонек автоответчика. Валентайн принялся вертеть в руках пустую чашку.

– Это я не к тому, чтобы сменить тему, – сказала Мейбл, – но когда ты в последний раз говорил с Джерри?

– Он звонил в выходные, – пробормотал Валентайн.

– Вы все-таки поговорили, или он вынужден был оставить сообщение на этом чертовом аппарате?

Если у его дорогой соседки и был какой-то недостаток, так это желание постоянно ворошить то, что он не желал обсуждать ни при каких обстоятельствах. Полгода назад он одолжил своему сыну пятьдесят тысяч долларов на приобретение бара в Бруклине. Джерри постоянно влипал в неприятности, и Валентайн, вопреки своей природной бережливости, постоянно его выручал. Этот бар, божился Джерри, позволит ему начать новую жизнь. Поэтому Валентайн испытал настоящий удар, когда несколько недель назад отправился посмотреть, как идут дела. Он обнаружил, что в комнате за баром его Джерри принимает незаконные ставки в тотализатор. «Ты что-то раненько», – сказал сын, не отнимая телефонной трубки от уха. Валентайн вытащил из штанов ремень и хорошенько огрел великовозрастного оболтуса по заднице. И с тех пор с ним не разговаривал.

– А что такого ужасного в моем автоответчике?

– Тебе надо сменить свое приветствие.

– Мне оно нравится. Соответствует моим взглядам на окружающий мир.

– Так ты намерен отвечать на мой вопрос или нет?

– Вот сейчас ты говоришь ну в точности как моя дорогая покойная жена.

– Извини. Не будешь ли ты так любезен ответить на мой вопрос?

– Когда он звонил, я был на заднем дворе.

– И ты, значит, ему не перезвонил?

– Да что-то настроения не было.

– Тони, мне за тебя стыдно.

– Ну, тогда нас таких уже двое…

– Что ты имеешь в виду?

– Мне тоже стыдно, что я до такой степени не люблю своего сына.

– Тогда почему ты ему не перезваниваешь?

– Потому что он этого не стоит, – отрезал Валентайн.

Валентайн проводил Мейбл до ее припаркованной у переднего входа «Хонды-Аккорд» – хоть и старенькой, но со сделанными на заказ именными номерами. Захлопывая за ней дверцу, он услыхал:

– По крайней мере, хоть прослушай сообщение.

– Ладно, ладно, – торопливо ответил он.

– И перезвони сыну.

– Нет, – заупрямился он, но она уже нажала на газ. Вернувшись в дом, он все-таки нажал на кнопку автоответчика и услышал взволнованный голос:

«Эй, Тони, это Уайли из «Акрополя». У тебя классное приветствие. А у меня проблемы, большие проблемы, нужна твоя помощь, дружище».

Валентайн нахмурился: ему не нравилось, когда совершенно незнакомые люди называли его «дружище». «Приятель» – еще куда ни шло, «эй, друг» – достаточно приемлемо, «привет, шеф» – уже на грани. Но «дружище» – нет, никогда.

«Ты не поверишь, – продолжал питбосс, – но тот парень, ну, с пленки, снова заявился. И снова начал нас обыгрывать, так что мы его вышвырнули. Наш шеф безопасности просмотрел записи и решил, что дилер с ним в сговоре. Сегодня к вечеру мы ее арестовали. Показали записи в Комиссии по игорному бизнесу, но они там четкого ответа дать не смогли. Считают, что мы должны снять обвинения. – Питбосс нервно прокашлялся. – Тут черт знает что творится. Я бы хотел, чтоб ты прилетел и сам на месте разобрался. Я понимаю, что спешка тебе ни к чему, но подо мной уже стул горит».

– Еще бы, – сказал Валентайн автоответчику.

«Деньги не вопрос. Умоляю тебя, Тони. Высылаю курьером авиабилет. Перезвони».

Валентайн стер сообщение. Ехать в Вегас в августе? Этот клоун, он что, шутит? Кроме того, ну что он может сделать? Комиссия по игорному бизнесу – высший авторитет в Лас-Вегасе, только ее властью расследовались и наказывались случаи жульничества среди работников всех лицензированных казино. Это были рыцари на белых скакунах, призванные блюсти законы чести. Без их поддержки Уайли и поссать не сможет.

Он поставил принесенную Мейбл лазанью в микроволновку и снова задумался о девушке с пленки. Она была симпатичной, вовсе не из той породы, которую можно заподозрить в жульничестве. Теперь, после ареста, ее карьера дилера кончена навсегда. И это ужасно – если она ни в чем не виновата.

Установленный на кухне телефон зазвонил. Всякого рода ходатаи предпочитали звонить, именно когда он собирался поужинать, поэтому трубку он не взял.

«Это Тони Валентайн, – прозвучал записанный на автоответчике голос. – Я не отвечаю на звонки, потому что мне постоянно звонят всякие мудаки. Оставьте сообщение или пришлите факс. Или идите ко всем чертям – выбор за вами».

«Эй, пап, это Джерри, – льстиво проблеял сын. – Похоже, я снова тебя не застал. Рад, что ты ведешь такую насыщенную жизнь».

– А пошел ты, – сообщил Валентайн автоответчику.

«Тем не менее я намерен явиться по твою душу. Я тут надыбал пару билетиков на завтрашний матч «Девил Рейз» и «Янки», и мы могли бы сходить вместе посмотреть игру. Как тебе идейка? Было бы здорово, совсем как в старые денечки. Вылетаю утренним рейсом «Дельты». Позвони мне в бар, хорошо?»

Валентайн вытащил из микроволновки лазанью и вонзил в нее вилку. Сходить на бейсбол – это было бы совсем не плохо, но только не с Джерри. Сын долгие годы не доставлял ему ничего, кроме горя и разочарований, вот теперь пусть помучается и он – достойное наказание. И не слишком суровое.

Раздался звонок. Господи, да его дом становится похожим на Центральный вокзал, люди так и снуют! Валентайн подошел к двери: перед тротуаром стоял фургон почтовой службы «Тампа-экспресс».

Он открыл дверь. На пороге возник самый странный из когда-либо виденных им курьеров. С наголо выбритой головой и физиономией, утыканной металлическими заклепками – некоторые из них были соединены цепочками. На именной табличке на кармане значилось: «Атом». Неужто родители действительно его так нарекли?

Атом вручил ему конверт и вынул из-за проклепанного уха карандаш.

– Распишитесь вот тут.

Валентайн накорябал свое имя, и Атом оторвал квитанцию.

– Атом, не возражаете, если я задам вам вопрос?

– Да нисколечки.

– А сколько это стоило – воткнуть все эти гвозди в лицо?

Атом улыбнулся: вот ведь, тоже падок на комплименты.

– Это работа салона «Проколем все» в Айбор-сити, в Тампе – триста долларов за всю дюжину. А цепи – это от них в подарок.

– Атом, должен сказать, что если к вам на улице подойдет человек, даст в лоб, а потом проткнет вам щеку шляпной булавкой, он получит как минимум десять лет.

Атом в недоумении уставился на него, а потом залился краской – Валентайн мог поклясться, что булавки у него на лице тоже раскалились.

– Ну, это совсем другое дело, – оправдываясь, заявил он.

– Что ж, я рад, что хоть один из нас так считает, – ответил Валентайн.

От чаевых Атом отказался. Валентайн запер дверь и вскрыл конверт. Внутри лежал билет на самолет авиакомпании «Дельта» до Лас-Вегаса, на завтрашнее утро. Он внимательно рассмотрел билет: Уайли раскошелился на первый класс.

Тут опять зазвонил телефон, и он опять позволил автоответчику высказать все, что он думает.

«Слушай, папа, это Джерри. Я только что звонил на сотовый Мейбл Страк. Она говорит, что ты дома и сейчас наверняка стоишь на кухне и показываешь автоответчику язык. Слушай, пап, хватит уже, а? Нравится тебе или нет, но завтра я буду во Флориде, и мы поговорим. Как мужчина с мужчиной».

Как мужчина с мужчиной? Это что означает? Что они займутся греко-римской борьбой вот тут, прямо на кухонном полу? Вся проблема как раз в том, что Джерри понятия не имеет, как ведут себя настоящие мужчины.

– Кончай валять дурака! – рявкнул Валентайн телефону.

«Я серьезно, папа. Учти, я еду».

Джерри отключился. Судя по голосу, он действительно страдал. Что ж, отлично. Значит, до него хоть что-то дошло. Мать вечно с ним носилась, и теперь, когда ее не стало, сын наконец столкнулся с необходимостью вести себя как взрослый человек, что бы это в наши дни ни означало.

Валентайн снова проверил билет. Ишь ты, обратно – с открытой датой! Вот и хорошо: он вернется домой только после того, как Джерри отвалит назад в Нью-Йорк. Внезапно август в Лас-Вегасе показался не таким уж отвратительным – в конце концов, некоторые специально ездят туда на выходные или в отпуск.

Он прошел в спальню, вытащил из шкафа сумку и принялся запихивать в нее вещи.

Отец Ника Никокрополиса, как и его дед, был ловцом губок в Тарпон-Спрингс, во Флориде. Занятие это опасное, может, даже самое опасное на свете, и отец с дедом умерли с разницей в несколько месяцев – отец от кессонной болезни, а деда искусала акула. Страховки ни у одного из них не было, и в нежном шестнадцатилетнем возрасте Нику пришлось взвалить на себя заботы о матери, трех сестрах и бабушке.

Самое простое, что ему предстояло, – бросить школу. Вот найти мало-мальски доходное занятие оказалось куда труднее. Сложения он был щуплого – всего-то метр шестьдесят семь ростом и шестьдесят три кило весом, да к тому же греки – народ суеверный, и бывшие товарищи отца и деда близко к себе его не подпускали. А ловля губок была единственной прилично оплачиваемой работой в их городишке. Так что ему пришлось зарабатывать на хлеб насущный профессиональной игрой на бильярде в местных барах, жульничать в карты с туристами, давать деньги в долг под проценты, слегка сутенерствовать да угонять автомобили со стоянки проката в международном аэропорту Тампы. Но все это давало жалкие крохи, и когда мать с бабкой отошли в мир иной, а сестрички подросли и повыходили замуж, он собрал пожитки и отправился на Запад. Было это в 1965 году.

Теперь, тридцать четыре года спустя, Ник Никокрополис с гордостью взирал на пройденный путь. Да, отрочество его счастливым не назовешь, ну и что с того? Врагу не пожелаешь, чтобы дед и отец откинулись практически одновременно, но благодаря этой утрате он получил такие жизненные уроки, которые не смог бы постичь ни при каких иных обстоятельствах. Удары судьбы закалили его, и Ник нашел в себе силы, о существовании которых прежде и не подозревал. В душе у него открылась рана, но потом она заросла, ороговела даже, и в результате он стал по-настоящему крутым.

– Итак, Фонтэйн пропал, – повторил Ник сказанные Сэмми Манном слова. – Средь бела дня зашел на автостоянку, и больше его никто не видел. И как он этот трюк провернул? Через люк в полу, что ли, провалился?

– Я полагаю, они пользовались системой зеркал, – прошамкал Сэмми.

– Кто? – Ник опешил.

– Ну, эти, Зигфрид и Рой[9], что со слоном.

– Зигмунд Фрейд? А он-то при чем?

– Я думал, вы про тех фокусников…

В ярости Ник стукнул кулаком по чудовищных размеров столу с мраморной столешницей – дело происходило в его личном пентхаузе. Отгрыз кончик сигары, злобно сплюнул в корзину для бумаг.

– Каждый божий день я наблюдал, как эти двое фрицев уводили из моего казино толпы народа! И ты полагаешь, мне интересно, что они делали с каким-то сраным слоном? Я тебе о другом толкую, чертов тупица: как это Фонтэйну удалось стряхнуть твой хвост?

Сэмми пожал плечами, всем видом показывая, что это ему и самому хотелось бы понять. Фонтэйн обогнул казино, вошел на крытую стоянку, нырнул за бетонный столб – и баста, словно в воздухе растаял. Тип, которому Сэмми приказал за ним следить, так его больше и не увидел.

– Мы полагаем, что он переоделся и сел в другую машину, – объяснил Сэмми. – Ничего другого в голову не приходит. А взятую напрокат тачку вместе с ключами он бросил на стоянке.

Ах, вот как, – саркастически произнес Ник. – Значит, поменял портки и смылся. Интересно, а за что я тебе деньги плачу, а? Я тридцать лет пупок рвал, чтоб все кругом были довольны, а ты позволяешь парню, который ободрал меня как липку, вот так взять и смотаться? Господи Боже ж ты мой!

Сэмми виновато понурился. Его работодатель был представителем вымирающего племени: этот маленький сердитый человечек упрямо сопротивлялся распространившейся в последнее время практике, когда хозяева казино продавались крупным корпорациям, владеющим сетями гостиниц, и сурово расплачивался за свое упрямство. Как только «Акрополь» начинал терять прибыли, банк Ника тут же принимался слать ему сердитые уведомления.

– Простите, босс, – с несчастным видом пробормотал Сэмми.

– Что там насчет девчонки? – спросил Ник.

– Мы сегодня вечером настояли на ее аресте.

– Она внесла залог?

– Еще нет.

– А ты уверен, что она замешана?

– Уверен, еще как уверен! У меня все на пленку записано.

– Я тоже эту пленку видел, – напомнил ему Ник, жуя незажженную сигару. – И хоть убей, ничего такого не разглядел.

– Она подавала ему сигналы, – защищался Сэмми.

– Ты твердо знаешь?

– Ну конечно!

– Так почему сразу же не выкинул этого Фонтэйна?

– Потому что хотел убедиться, прокрутить запись еще несколько раз. Я не хотел выдвигать обвинения просто так.

– А сейчас ты убежден?

– Ну да, окончательно.

– На сто положительных процентов или как?

Сэмми скрипнул зубами. Порой ему казалось, что лучше уж жить на пособие, чем выслушивать всю эту Никову нудянку.

И Ник это почувствовал, доказательством чему стало еще более яростное пыхтенье незажженной сигарой.

– Что говорят в Комиссии по игорному бизнесу?

– На этот раз они не на нашей стороне, – признался Сэмми.

– Ты шутишь!

– Послушайте, – сказал Сэмми. – Я могу неопровержимо доказать, что Нола жульничала. Каждый раз, когда она смотрела на свою закрытую карту, она подавала Фонтэйну сигналы.

– И каким же образом?

– Когда у нее шла выигрышная карта, она опиралась на стол свободной рукой, когда же карта была плохая, она откидывалась назад.

– А в суде это сможет быть доказательством?

– Уайли нанял мне в помощь консультанта. Какого-то отставного полицейского из Нью-Джерси.

– Из Джерси? Ну нет, ты не шутишь, ты просто издеваешься!

– Он считается лучшим из лучших.

Ник в раздумье жевал сигару Эта идея ему активно не нравилась. Если комиссия не встанет на его сторону, дело в суде он проиграет. Но это не значит, что обвинение следует отозвать: как только пройдет слушок, что он сдался, так тут же в его казино, как мухи на падаль, слетятся жулики всех мастей.

– Давно она у нас работает? – спросил Ник.

– Почти десять лет.

– Раньше проблемы бывали?

– Нет, она всегда считалась очень надежной.

«Ие-йе-йе», – задумавшись, пропел Ник строчку из старой битловской песенки[10]. – Только вот этого не надо! Дилеры не становятся мошенниками в одночасье. Вполне вероятно, она надувала нас и раньше.

Сэмми глаза сломал, читая и перечитывая отчеты о работе Нолы Бриггс. Такие отчеты составлялись питбоссами каждую неделю и служили своего рода личными картами дилеров: там оценивались мастерство, внешний вид, приводились комментарии клиентов и, самое главное, указывался процент выигрышей и проигрышей дилера. Судя по отчетам, до сих пор Нола Бриггс была просто образцовым работником.

– Я так не думаю, – сказал Сэмми.

– Ты что, спорить со мной решил? – вскинулся Ник.

– Вы платите мне за то, чтобы я говорил правду, – уперся Сэмми. – И я честно отрабатываю свои деньги, вот и все.

– Рад слышать. – Ник встал и подошел к огромному, во всю стену, окну. Две недели назад ему пришлось уволить команду садовников, и лужайки уже поблекли и пожелтели. Когда-то у него было самое шикарное в городе казино, и играли здесь по-крупному, а потом – он и «мяу» сказать не успел! – его заведение превратилось в болото, где отираются неудачники да туристы.

– Как ты думаешь, почему она на это пошла? – поинтересовался Ник. – Из-за денег?

– Мы проверили ее банковские счета. На жизнь ей вполне хватало.

– Полагаешь, жадность обуяла?

– Нет, – возразил Сэмми. – Она сделала это назло.

– Назло кому? Неужто придурку Уайли?

– Нет. Назло вам.

Ник уставился в отражение Сэмми в стекле – так он еще больше походил на привидение. Да, глава его службы безопасности явно созрел для дома престарелых.

– Повтори-ка.

– Она сделала это назло вам, – повторил Сэмми. – Вы ее трахнули.

Ник аж подскочил, развернулся и ткнул Сэмми незажженной сигарой в грудь.

– Ну-ка, следи за своим грязным языком!

– Да, сэр.

– И каким же это образом я ее трахнул?

– Вы трахнули ее, – пояснил Сэмми, – вставив свой мужской половой орган в ее женский половой орган.

– Ты что, анатомии меня учить вздумал?! – прорычал Ник. – Кто, твою мать, сказал тебе, что я ее трахал?

– Уайли, – отозвался Сэмми.

– А он сообщил тебе, когда именно это предполагаемое действие имело место быть?

– Уайли сказал, что она появилась здесь лет десять назад. Дотащилась до Вегаса на своем драндулете откуда-то с Восточного побережья, и ее развалюха приказала долго жить прямо на нашей стоянке. Вы ее увидели и пригласили в свои апартаменты. Ну а потом – сами знаете, как это бывает, – бултых!

– Бултых?!

– Ну, в смысле, бултых в койку. Ник потер лоб, силясь вспомнить.

– Слушай, наверное, это случилось еще до того, как я бросил пить.

– Уайли и говорит, что как раз незадолго.

– Еще один скелет в шкафу, да?

– Боюсь, что так, босс.

Ник печально покачал головой. Пить он бросил десять лет назад, но все еще расплачивался за прошлые грехи. А пил в свое время он мощно, в результате чего целые пласты существования были начисто смыты из памяти – он почти ничего не помнил ни о первых своих двух женах, ни о пылких любовных увлечениях и во многом полагался на Уайли и других старых работников. А уж они-то не упускали случая напомнить ему о былых свершениях.

– Ты сказал, что девушка работала у нас почти десять лет. Как же получилось, что я ее в лицо совсем не знаю?

– А она работала в ночную смену. И когда это случилось, заменяла другую девушку.

– Она что, все десять лет в ночную смену работала?

– Уайли говорит, она сама так хотела.

– Странная какая девица! Так ты уверен, что у меня с ней что-то было?

– Ну, Уайли говорит, что ничего особенного, – пояснил Сэмми. – Говорит, вы с ней трахались с неделю. А потом что-то случилось, и вы разбежались. Но Уайли утверждает, что расстались вы по-благородному: дали ей работу, отправили на курсы дилеров, и с тех пор она была примерным работником.

– До этого случая, – сказал Ник.

– Да, до этого случая.

– Дай-ка мне посмотреть бумаги этой малышки.

Личное дело Нолы было не очень толстым – одни заявления на отпуск да отчеты питбоссов. С внутренней стороны обложки прикреплена фотокарточка, и он принялся внимательно разглядывать миленькую блондиночку с высокими скулами и ровными – явно от дантиста – зубами. Эти черты, хоть лопни, ни о чем ему не говорили, и он подумал, что переспал с ней всего-то раз, не больше. Ник снова глянул в окно: ко входу в его казино подкатил туристический автобус, оттуда вывалила толпа старушек. Бабули подпрыгивали от нетерпения – так им хотелось поскорее припасть к Однорукому Билли. Потом они отправятся в музей Либераче[11], а оттуда – к дамбе Гувера на пикник. Через дорогу от «Акрополя» располагался «Мираж», и у его подъезда выстроились в очередь длинные черные лимузины – там-то собирались серьезные игроки, и деньги крутились тоже серьезные.

– Вот что я хочу, чтобы ты сделал, – резюмировал Ник. – Отыщи этого Фонтэйна и выбей из него все дерьмо. Хочешь, морду ему на сторону свороти, хочешь, ноги переломай – на твое усмотрение. Главное, чтоб ему больно было.

– Вот это как раз будет не трудно, – согласился с таким решением Сэмми.

– Хорошо. И пусть об этом все в городе узнают.

– Да, сэр.

Ник смотрел вслед Сэмми. Тот уже стоял на пороге, как Ник снова его окликнул:

– Эй!

– Что? – притормозил Сэмми.

– Так ты точно знаешь, что я ее трахал?

– Лола из службы уборки подтвердила.

И Ник горестно покачал головой.

Самой трудной работой в Лас-Вегасе были поиск и поимка мошенников – об этом Сэмми докладывал всякому, кто соглашался его слушать. Они же ничем внешне не отличались от обычных людей, тоже бывали и толстыми, и тонкими, и рослыми, и коротышками, вот только болтали они, что соловьи заливались, и могли выкрутиться из любой ситуации.

Вот возьмем, к примеру, ту милую пожилую даму, что сейчас играет в блэкджек. Сэмми уже двадцать минут наблюдал за ней с проложенных над залом мостков через портативную камеру с зумом. Уж такая она домашняя, волосы седые с голубоватым оттенком, толстые очки – ну типичная бабуля, да и только. И ведет себя соответствующе: утешает соседей по столу, когда те проигрывают, награждает их улыбкой и аплодисментами, когда выигрывают. Проблема только в том, что она шулер, и Сэмми непросто было ее вычислить.

Парень, который выдает себя за ее сына, тоже шулер – такой весь из себя спортивный, со стрижкой за сто долларов и в костюмчике от Ральфа Лорена. Он пристроился за мамулькиным стулом и дополняет ее просто идеально.

Дамочка все увеличивала ставку, и теперь она составляла три сотни. Сквозь свой видеоглаз Сэмми наблюдал, как напряглись плечи лжесына, и перевел объектив на руки женщины. В отличие от многих казино, в «Акрополе» игрокам разрешалось брать карты в руки – так было принято раньше, а Ник был яростным приверженцем старой школы.

Мамаша глянула на свои карты – король и шестерка, комбинация неудачная. Положив карты друг на друга, она подсунула шестерку под левую ладонь, при этом большой палец левой руки оставался совершенно неподвижным – чтобы проделать такой трюк, требовалась немалая ловкость и долгие годы тренировок, подумал Сэмми.

Сняв левую руку со стола, матушка незаметно сбросила шестерку в стоявшую на коленях сумочку. Сынок, в свою очередь, наклонился, приподнял оставшегося в одиночестве короля и воскликнул:

– Ой, мама! Да у тебя же блэкджек!

При этом он ловким, несуетливым движением добавил к королю скрывавшегося в его ладони туза пик и открыл обе карты. Ну поэзия, чистой воды поэзия! К счастью, Сэмми удалось зафиксировать весь процесс на пленке.

– Ой, надо же! – в восторге воскликнула мамаша. – Ты только посмотри! А что, такая комбинация как-то по-особому называется?

Дилер, совсем еще зеленый паренек, который заступил на службу только неделю назад, улыбнулся седовласой даме: он явно ничего не понял.

– Такую комбинацию называют снэппером, – пояснил он.

– Снэппер! Как интересно! – воскликнула дама.

Дилеру пришлось выплатить ей две с половиной к одному.

Засовывая в сумочку выигрыш, она подала дилеру на чай жетон стоимостью в пятьдесят центов.

– Взять их! – рявкнул в переносную рацию Сэмми.

Громадина и Малыш, до того скрывавшиеся у запасного выхода, ворвались в зал, словно парочка оголодавших медведей. Дорвавшись до цели, они припечатали лжесынка к столу, а лжемамашу сдернули со стула и уложили на пол.

– Христа ради, полегче! – взмолился Сэмми.

Сынок завизжал, словно боров, которого режут, и прикрыл голову руками – верный знак, что ему и раньше приходилось подвергаться подобным процедурам. Маменька басовито поскуливала, и Сэмми повертел наушник, чтобы убедиться, что со звуком все в порядке. Скулила она явно не как леди, и когда Малыш снова поставил ее на ноги, Сэмми понял, почему: парик и очки соскочили, и миру предстала бритая наголо башка местного шулера по имени Дуви Джонс. Схватив с пола парик, Дуви снова нахлобучил его на голову.

– Как вы смеете так вести себя с дамой! – негодующе воскликнул он вновь обретенным женским голосом.

Подтянулись и другие охранники. Сэмми снова принялся прохаживаться по мосткам, проверяя остальные столы. Часто бывало так, что, пока двое шулеров создавали ситуацию, на которую отвлекалась вся охрана, третий поделыцик попросту воровал с других столов фишки.

Но остальные столы выглядели вполне пристойно. Краешком глаза Сэмми увидел, что как из ниши показалась большая голова Джо Смита.

– Джо! – зарычал в рацию Сэмми. – Чем, черт побери, ты занимаешься?

– Ничем, – раздался в наушниках искаженный помехами голос Джо.

– Тогда вернись на свое место! – приказал Сэмми.

– Есть, сэр.

В наушниках послышался голос Уайли:

– Все под контролем, – доложил питбосс. – Волноваться больше не о чем.

Сэмми услышал в голосе Уайли злорадство. Еще бы: у любого голова закружится, если за один день поймаешь целых две банды мошенников! Но Сэмми торжествовать не спешил. Он знал, что на каждого пойманного жулика приходилось с десяток еще не пойманных, которые кружили, пока не всплывая на поверхность, и жадно принюхивались к запаху свежей кровушки.

– Не обольщайся, – ответил ему Сэмми.

– Этот город просто кишит мошенниками, – сказал Сэмми, когда десятью минутами позже Уайли зашел в его крохотный кабинетик, отгороженный от зала с видеомониторами. – Так что потрудись не терять бдительности.

– А то, – без должного пиетета произнес питбосс.

– Ну-ну, продолжай в том же духе, и посмотрим, что с тобой сделает Ник.

Сэмми через стол швырнул Уайли отчет по Дуви. Этот отчет вместе с копией видеозаписи требовалось передать в Комиссию по игорному бизнесу для дальнейшего использования в суде в качестве улики. Без видеозаписи дело будет заведомо проигрышным, так как ни одно жюри присяжных в Неваде не признает игрока виновным на основании лишь данных под присягой показаний. Казино не пользовались у местных жителей любовью и уважением, и они стремились навредить игорным заведениям чем только могли.

– По мне, выглядит довольно убедительно, – сказал Уайли, ставя на последней странице, рядом с подписью Сэмми, свою. На телефоне на столе Сэмми загорелась кнопка. Сэмми нажал ее и перевел разговор на громкую связь.

– Манн слушает.

– Сэмми, рад, что тебя еще не уволили! Это Виктор из «Миража».

– Привет, Виктор из «Миража», – Сэмми скрипнул зубами. – Что привело тебя в нашу нору?

– Да вот прослышал, что один из наших гостей выпотрошил вас на пятьдесят тысяч. Звоню принести соболезнования.

В голосе Виктора не было ни грана искренности. Когда-то босс Виктора пытался выкупить «Акрополь» и превратить его в автостоянку, и с тех пор оба заведения находились в состоянии «холодной войны».

– Вам следует повнимательней присматриваться к своим постояльцам, – ответил Сэмми. – Этот тип оказался профессионалом.

– Но мы его проверяли, – сказал Виктор. – Чист, как свежевыпавший снежок. Уже после первого раза вам не стоило снова подпускать его к столу. А он уделал вас три раза подряд! О чем вы только думали?

– Мы пытались поймать сукиного сына с поличным…

– Однако, как я слышал, он от вас все равно ушел.

– Поздравляю, Виктор, тебе все в городе известно.

И Виктор положил трубку. Сэмми только что получил сильнейший удар: он представил себе, как Виктор на том конце корчится от смеха.

– Мы должны отыскать Фонтэйна, – сказал он. – Принимаю любые предложения.

Уайли угнездил массивную задницу на стол Сэмми – стол прогнулся. Вертя в руках пресс-папье, он высказал свое предложение:

– У меня такая идея: как только Нола заплатит залог и вернется домой, мы ее навестим и хорошенечко так потолкуем.

– Имеешь в виду рукоприкладство?

– Если потребуется.

– Ты это серьезно?

– Ничего особенного, только припугнем.

– Это незаконно, – сказал Сэмми.

– Ну и что с того?

И Уайли принялся что-то соскребать с галстука. Сэмми разглядел, что именно: засохшее желтое пятнышко беарнского соуса. В «Акрополе» был лучший в городе шведский стол по четыре девяносто девять за подход, и Уайли никогда не упускал случая им воспользоваться. Наконец питбосс отскреб соус.

– И не вздумай! – с угрозой произнес Сэмми.

Теперь Уайли принялся выковыривать из зубов застрявший кусочек мяса. Справившись с задачей, он швырнул крошки в корзину.

– Другие идеи есть?

– Ты по-прежнему думаешь, что откуда-то знаешь Фонтанна? – спросил Уайли.

– Уверен.

– Ну что ж. У консультанта, ну того, которого я нанял, есть база данных на всех известных шулеров. Может, он его опознает.

Иногда Уайли высказывал поразительно здравые мысли – вот как на этот раз.

– Кстати, а кто он такой, этот консультант?

– Тони Валентайн.

Сэмми не мог сдержать улыбку. До того как обратиться к религии и стать добропорядочным гражданином, Сэмми немало покуролесил в составе шулерской шайки в Атлантик-Сити: они специализировались именно на блэкджеке. И как-то раз – дело было в канун Рождества – Валентайн прихватил его за руку. Вызвали полицейских, и пока их ждали, Валентайн вел себя как истинный джентльмен – не бил его и даже не орал. Настоящий профи.

– Ну что ж, надеюсь, у него получится, – сказал Сэмми. – Но что-то мне в этом Фонтэйне очень не нравится.

– Что именно? – спросил Уайли.

– Пытаюсь понять. – И глава службы безопасности заворочался в кресле. – Фонтэйн обставлял нас три вечера подряд. А настоящий толковый шулер никогда на такое не пойдет.

Судя по тупому взгляду Уайли, логики подобных рассуждений он не постигал.

– Такое впечатление, что он хотел, чтобы его поймали, – пояснил Сэмми.

– Но это глупо. – До Уайли по-прежнему не доходило. – Он должен был понимать, что мы прихватим либо его, либо Нолу.

– Его – нет, а вот Нолу – да.

– Так ты полагаешь, что он использовал Нолу как наживку?

Сэмми в задумчивости поскреб морщинистый подбородок.

На первый взгляд это действительно было лишено смысла, но кто знает, что именно задумал Фонтэйн?

– Он намеренно создал такую ситуацию. Это был отвлекающий маневр, а потом он смылся, оставив Нолу расхлебывать кашу.

– Ну и гад!

Сэмми кивнул. В ушах у него все еще звучал издевательский смех Фрэнка Фонтэйна. Из пятидесяти с лишним казино в городе он выбрал именно их заведение, и Сэмми понимал: не выяснив – почему, спокойно спать он не сможет.

– Он хищник, – сказал Сэмми. – И мы должны отыскать его, пока он не нанесет новый удар.

Со времени последнего визита Валентайна в Лас-Вегас местный международный аэропорт имени Маккаррана[12] значительно разросся. Здесь появились движущиеся пешеходные дорожки, в голосах, зачитывавших рекламные объявления, угадывались голоса знаменитостей, в зале выдачи багажа на огромных цифровых экранах крутились рекламные ролики казино. Аэропорт превратился в настоящий парк развлечений – с автоматами видеопокера и сверкающей армией «одноруких бандитов».

– Говорят, что казино всегда жульничает, играет против клиентов, – утверждала леди лет пятидесяти в майке с надписью «Обожаю Леонардо Ди Каприо» и в утягивающих живот лосинах. – Как вы считаете, это правда?

– Полная чушь, – ответил ожидавший рядом с ней багаж Валентайн. Леди прижимала к груди пластиковую сумочку, доверху забитую монетами по одному доллару. Вот публика! Еще багаж свой не получила, а уже к ставкам готова. – Властями штата Невада это запрещено. Потому что казино – единственный основательный источник доходов для всего штата. Вот власти и следят за тем, чтобы лавочку не прикрыли.

– Какую лавочку?

– Я имею в виду весь игорный бизнес.

– А-а-а… А вы игрок или сами в бизнесе?

– Нет, я не играю, – сказал он. – Я считаю, что это занятие для неудачников.

Над багажной каруселью погас красный огонек. Леди глянула на Валентайна с неприкрытой ненавистью: ну вот, испортил ей даже не начавшийся праздник. Лента транспортера двинулась, и надо ж было такому случиться, их сумки прибыли бок о бок!

Валентайн подхватил свою и вышел из здания – прямо в пекло. Солнце стояло высоко, и пустыня, казалось, скворчала от жара. Валентайн пристроился в длинную очередь на стоянке такси, и тут его кто-то окликнул. Без очков Валентайн уже не так хорошо различал лица, поэтому терпеливо ждал, пока окликнувший подойдет поближе. Человек был высоким, поджарым, с резкими индейскими чертами, а его дешевый костюм, казалось, так и вопиял: «Полиция».

– Помнишь меня? Я Билл Хиггинс. Вот уж не ожидал тебя здесь встретить!

Они пожали друг другу руки. Сколько лет прошло, а Хиггинс совсем не изменился. Будучи главой невадской Комиссии по игорному бизнесу, он открыл совершенно новые перспективы, когда объединил усилия по розыску всякого рода мошенников с Отделом по борьбе с правонарушениями в сфере игорного бизнеса штата Нью-Джерси. Этот союз оказался жизнеспособным, и с тех пор обе организации работали рука об руку.

– Ну и как жизнь? – осведомился Хиггинс.

– Не жалуюсь, – ответил Валентайн, – просто потому, что никто не слушает.

– Позволь тебя подвезти.

– Но ты же не знаешь, куда, – сказал Валентайн. Однако Хиггинс уже подхватил его сумку и уверенно направился к стоянке. – Или знаешь?

– В «Акрополь», верно?

– Ну да, – ответил Валентайн раздраженным тоном. – А ты откуда узнал?

Они подошли к белому «Вольво», нагло припаркованному возле пожарного гидранта. За рулем восседал мрачный тип с закрепленным на голове переговорным устройством. Хиггинс поставил сумку в багажник, и они с Валентайном уселись на задние сиденья. Машина влилась в плотный поток автомобилей.

– В «Акрополь», – приказал водителю Хиггинс.

– К заднему входу? – осведомился тот.

– Неплохая идея, – согласился Хиггинс и, повернувшись к Валентайну, заметил: – Машин стало тьма-тьмущая, чтобы добраться до места, иногда приходится делать крюк миль в пять.

– Так кто тебе сказал, что я приезжаю? – переспросил Валентайн.

– У меня свои источники, – ответил Хиггинс. – Забавно, потому что я и сам собирался тебе позвонить.

– Ты?

– Ну да. Мне нужна твоя помощь.

«Вольво» вырвался наконец на аллею Мэриленд. Билл был не из тех, кто просит о помощи. Значит, случилось что-то действительно серьезное – вот тебе и отдых подальше от дома! И в то же время Валентайн почувствовал прилив энтузиазма: приятно, когда кто-то в тебе нуждается.

– Ты ж знаешь, меня так и кличут – «Скорая помощь», – сказал он.

– Ну и как там, в отставке? Нормально? – спросил Хиггинс, когда впереди показались помпезные здания Стрипа.

– Зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «нормально», – ответил Валентайн. – Девять месяцев назад умерла Лоис, мы с сыном не общаемся, и, по-моему, работать мне теперь приходится не меньше, чем когда был полицейским, а то и больше. А в остальном все не так плохо.

– Мои соболезнования, – помолчав, сказал Хиггинс. – По крайней мере, ты хоть чувство юмора не потерял.

– Говорят, это последнее, что человек теряет.

Водитель въехал наконец на Стрип. Он разросся, превратился в настоящий город в городе. Старая гвардия вроде «Дворца Цезаря» или «Тропиканы» казалась карликами рядом с идиотскими новомодными пирамидами или средневековыми замками, к которым были пристегнуты популярные отели: новое поколение явно наступало на стариков. Город Греха постепенно превращался в подобие Диснейленда.

– А как получилось, что ты стал консультантом? – спросил Хиггинс.

– После смерти Лоис я маялся от безделья. Однажды мне позвонил начальник охраны из казино «Трамп» в Атлантик-Сити и спросил, не соглашусь ли я посмотреть кое-какие видеозаписи. Я пытался объяснить этому господину, что ушел в отставку и больше не на службе. Но вышеупомянутый господин предложил мне сто долларов в час при минимальной занятости в тридцать часов в месяц – так у меня появился собственный бизнес.

Хиггинс присвистнул:

– Они платят тебе три тысячи в месяц только за то, что ты просматриваешь пленки видеонаблюдения?

– Вот именно.

– А на другие казино ты тоже работаешь?

Валентайн кивнул. Его невероятная способность чуять шулеров за версту уберегала казино Атлантик-Сити от миллионных потерь, и неудивительно, что к его помощи прибегали часто. Доход от этого бизнеса плюс пенсия и страховка позволяли ему вести такой образ жизни, какой ему никогда раньше и не снился. Если бы только рядом была Лоис… Уж она-то научила бы его, как тратить все эти деньги.

– А у тебя как дела? – осведомился Валентайн в свою очередь.

– Настоящий дурдом, – ответил Хиггинс. – Я всегда завидовал вам, парням из Атлантик-Сити. Надзирать над дюжиной казино совсем не то, что здесь, где их шестьдесят два.

– А штат осведомителей, конечно, ничем тебе помочь не может.

Водитель хихикнул, но Хиггинс предпочел слегка обидеться и скривился. В том, что касалось азартных игр, Лас-Вегас превосходил Атлантик-Сити по всем статьям – за исключением контролирующих организаций. В Комиссии Хиггинса числились едва ли три сотни сотрудников, в чьи обязанности входило все на свете – от сбора налогов до ловли жулья, а в Атлантик-Сити аналогичная организация насчитывала тысячу двести служащих. По сравнению с бюро Садового штата[13] контора Хиггинса выглядела откровенно убогой.

– Что за черт тебя укусил? – осведомился Хиггинс.

– Ты мне так и не сказал, кто стукнул тебе о моем приезде.

– Я же говорил: платный осведомитель, – в голосе Хиггинса все еще слышалась обида.

– Кто-то, кого я знаю?

– Вряд ли.

Впереди заплескались легендарные фонтаны «Акрополя». Гарем пышногрудых жен Ника Никокрополиса показался Валентайну таким же несимпатичным, как и прежде. Когда совершаешь одну ошибку в жизни – это еще куда ни шло, но шесть ошибок – это уже преступление.

– Хочу тебя предупредить, – сказал Хиггинс. – Дела у Ника Никокрополиса идут неважно. Он перестал представлять отчеты о крупных игроках для налоговой службы, а это означает, что он утаивает доходы, чтобы удержаться на плаву. Если мы решим его прижать, я тебе намекну, чтобы ты успел уехать из города.

– Большое спасибо, Билл. Я это действительно ценю.

– Нет проблем. А теперь позволь задать тебе вопрос. Я уверен, ты видел записи с тем парнем, который их надул. Есть какие-либо мысли?

– Либо он ухитряется угадывать по движениям и мимике дилера, и в этом случае она ни при чем, либо девушка действительно подавала ему сигналы.

– А тебе не кажется, что он мог использовать другие приемы?

– Это какие же?

– Не знаю. Может, придумал новый способ, как обыграть казино. Например, считает карты.

Валентайн не думал, что Ловкач изобрел что-то новенькое. Неудивительно, что Билл так нервничает. Треть всех, кто садился в Лас-Вегасе за столы с блэкджеком, пытались считать карты. Но если Ловкач изобрел какой-то верный способ накалывать казино, тогда такая игра, как блэкджек, изменится бесповоротно или того хуже – совсем исчезнет из оборота.

– Не думаю. Изобрети он какой-то новый способ, нипочем не заявлялся бы в одно и то же казино три раза подряд.

– Полагаешь, они с дилером работали на пару?

– Такое мне в голову тоже приходило.

Его друг издал вздох облегчения и глянул ему прямо в лицо. Хиггинс был наполовину индейцем навахо и редко глядел в глаза собеседнику.

– Ну что ж, это позволяет по-новому оценить ситуацию.

– Почему? Разве вы не собирались снять с девушки обвинения?

– Собираться-то собирались, да, наверное, изменим решение.

– Вы ее допрашивали?

– Как раз сейчас ее допрашивают в городском полицейском управлении. Я сам собирался отправиться туда, после того как тебя высажу. Но если хочешь, можем поехать вместе.

– Звучит соблазнительно, – сказал Валентайн.

Они уже были перед парадным входом в «Акрополь». Когда-то здесь все так и кричало о богатстве, но сейчас повсюду были заметны следы запустения. Хиггинс наклонился и что-то сказал водителю. Тот развернулся, и вскоре они снова выехали на аллею Мэриленд.

– Скучаешь по работе? – спросил Хиггинс.

– Каждый чертов день, – ответил Валентайн.

Для того, кто никогда в жизни не подвергался аресту, сутки, проведенные в камере полицейского управления Лас-Вегаса, могут показаться истинным кошмаром. Ни с чем не сравнимым кошмаром – ни с дурным днем на работе, ни с днем, когда тебе вручают уведомление об увольнении, ни с днем могучего похмелья. Сутки в камере – это как если бы все эти проблемы слились воедино, да еще этот клубок несчастий облили бы бензином и подожгли. Ну а поскольку Нола Бриггс подобным опытом не обладала, она позволила изящному черному трансвеститу по имени Джуэл напроситься к себе в подружки.

– Ты здесь в первый раз, да, милашка? – осведомилась Джуэл, и голос ее благодаря южному выговору звучал с особой искренностью.

Они сидели на скамье в стальной клетке, где помимо них обретались еще одиннадцать несчастных. Нола лишь кивнула в ответ.

– Слушай, – сказала Джуэл. – Эти сучки, что здесь заперты, могут выглядеть какими угодно мерзкими, но внутри все мы одинаковы. Ты понимаешь, о чем я?

– Догадываюсь, – прошептала Нола.

– Держи хвост пистолетом. – И Джуэл похлопала Нолу по колену. – Здесь, чтобы выжить, надо быть сильной.

Нола кивнула, беспрестанно вертя в пальцах крошечный медальончик с изображением святого Христофора – при личном досмотре полиция почему-то его упустила. Медальончик когда-то принадлежал ее матери, а до нее – бабушке.

– Кто этот парень? – спросила Джуэл.

– Мой святой-хранитель, – сказала Нола и вытащила медальон из-под блузки, чтобы Джуэл могла получше его разглядеть. – Он повсюду со мной.

– Какой хорошенький! – трансвестит нес – несла? – явную околесицу.

И, подцепив наманикюренным пальцем медальон, сорвала его вместе с цепочкой. После чего затолкала святого Христофора в рот и без всяких усилий проглотила. Вся камера разразилась одобрительными воплями и аплодисментами.

– Отдай! – Нола в отчаянии барабанила маленькими кулачками в грудь Джуэл. – Черт побери, отдай сейчас же!

– Вот как пойду в сортир, так сразу и отдам! – И Джуэл отскочила в сторону.

Вскорости бритый наголо полицейский отвел Нолу наверх, в комнату для допросов – ужасную, без окон, – и приковал наручниками к стулу, в свою очередь, привинченному болтами к полу. Нола положила голову на стол и заплакала. Так она и плакала без остановки – пока не заснула.

Полицейский вернулся в сопровождении парня Нолы, Рауля, тоже скованного по рукам и ногам. Шоколадно-карий взор Рауля на секунду встретился с Нолиным взглядом, а потом он только мрачно смотрел в пол. Принесли еще один стул. Полицейский пристегнул к нему Рауля и, не говоря ни слова, снова вышел, громко хлопнув дверью.

Нола прислонилась к столу, стараясь как можно ближе подобраться к Раулю. На ее взгляд, он был самым симпатичным из встречавшихся на ее жизненном пути парней: со светло-оливковой кожей, столь же хороший в постели, как и за ее пределами, улыбчивый, а его веселый смех поднимал ей настроение с тем же неизменным успехом, что и любимые песенки. Ну и пусть образования у него никакого, а на жизнь он зарабатывал тем, что мыл посуду за пять с полтиной в час. И пусть ее друзья-приятели подшучивали над ней – он был настоящим, честным и добропорядочным человеком, он относился к ней по-доброму, внимательно и с уважением, и она собиралась держаться за него, насколько это было возможно.

– О Господи, – прошептала она. – Что они с тобой сделали?

Его выразительные глаза наполнились слезами.

– У меня большие неприятности, – ответил он.

– Почему? Боже мой, а у тебя что случилось?

– Они собираются меня депортировать, – простонал Рауль.

Нола потеряла дар речи.

– Я после работы зашел к тебе, – объяснил он, – а там было полно полицейских. Они меня усадили, начали задавать разные вопросы, а один потребовал документы. Ну, посмотрели и увидели, что срок моей «зеленой карты» истек.

– Боже мой! Что ж ты ее не продлил! – И Нола снова залилась слезами. – О нет, нет, нет! – рыдала она.

– Они сказали, что ты обманывала казино, – продолжал Рауль, – и если ты не сможешь доказать свою невиновность, они меня вышлют.

– Но это все вранье! – вскричала Нола. Слезы, словно частый дождик, капали на стол. – Никого я не обманывала! Как они могли такое сказать? Я проработала там целых десять лет!

– Знаю, – Рауль понизил голос. – Я им сказал: моя малышка, она никогда никого не обманывала, у нее золотое сердце. Но они меня не слушали. Они сказали, что точно знают: ты виновна. Просто на все сто.

Да я действительно ничего такого не делала! – воскликнула Нола, и слезы струей брызнули у нее из глаз. – Клянусь могилой матери! Тот парень каким-то образом знал все мои карты! – В отчаянии она принялась раскачиваться взад-вперед. – Я ничего поделать не могла. Почему ж тогда Уайли не убрал меня от стола, если думал, что я жульничаю?

– Не знаю, детка, не знаю, – теперь в голосе Рауля появились прежние, всегда так благотворно действовавшие на нее нотки.

– Я буду стоять на своем, – заявила Нола: отчаяние уступило место решимости. – Я ничего не делала. Я не общаюсь с шулерами, у меня совершенно чистое досье. Я десять раз становилась дилером месяца! У них ничего на меня нет, никаких улик. Они сами упустили этого типа, а взамен арестовали меня. В суде у них этот номер не пройдет!

– Я и сам уже им об этом говорил, – сказал Рауль.

– А они что?

– Они сказали, что если ты откажешься им помогать, они возьмутся за меня, – и Рауль помолчал, в надежде, что она передумает и изменит свою позицию: дома, в Тихуане, у него оставались мать и две сестренки, которые зависели от его еженедельных денежных переводов. – Ты точно никогда раньше этого типа не видела?

– Богом клянусь, Рауль, никогда в жизни.

Ее возлюбленный нашел в себе силы засмеяться:

– Ну что ж, – сказал он. – Тогда, детка, думаю, нам пора сказать друг другу «адиос»[14].

– Знаете, чем мексиканцы похожи на бильярдный шар? – спросил лейтенант из полицейского управления Лас-Вегаса. Он вплотную придвинулся к зеркальному окну в комнату для допросов. Хиггинс и Валентайн устроились чуть поодаль на раскладных стульях. Хиггинс нахмурился:

– И чем же?

– Чем сильней по ним бьешь, тем лучше они понимают английский.

Этого мордатого лейтенанта звали Пит Лонго, и был он законченным мерзавцем. Вместо того чтобы должным образом допросить Нолу, он предпочел шантажировать ее высылкой Рауля. Это был грязнейший из приемов, и потому полицейское управление Лас-Вегаса заслуженно пользовалось крайне дурной славой.

– Вовсе не смешно, – сердито произнес Хиггинс. – Наверное, мне следует записать вас на занятия по преодолению этнических и культурных предрассудков, которые проводятся в нашем департаменте.

– Чихать я на ваши курсы хотел, – заявил Лонго. Он закурил и нагло выдохнул дым им в лицо. Его бесило, что Хиггинс привел с собой еще одного детектива, пусть и отставного, и Лонго не собирался делать вид, что ему все равно.

– Ваши шутки оскорбительны, – сказал Хиггинс. Лонго снова с явным удовольствием затянулся:

– Я подумываю о том, чтобы снять обвинения.

– Черта с два! – рявкнул Хиггинс.

– Но еще утром вы говорили, что она невиновна, – возразил Лонго.

– То было утром.

– Позвольте, позвольте, ~ возразил лейтенант. – Утром вы говорили, что Комиссия по игорному бизнесу не заинтересована в задержании Нолы Бриггс. Сейчас же вы просите задержать ее. Что-то я не понимаю.

– А я передумал, – ответил Хиггинс. – Вам-то что с того?

– У вас как в той песне, – хихикнул Лонго, – «Уйти мне или остаться?». Решите, наконец.

– Вот я и решил.

– Но я не собираюсь предъявлять ей обвинение, – упорствовал Лонго. – В деле полно дыр.

Хиггинс встал, подошел к Лонго вплотную:

– Прекрати валять дурака, Пит. Я прошу расследовать это дело, как и любое другое дело о мошенничестве. И если потребуется, я сам пойду к судье.

Лонго ухмыльнулся и заговорил намеренно ровным тоном:

– Твое право, Билл, но позволь мне кое-что тебе напомнить. Меня уже тошнит от всех этих типов вроде Ника Никокрополиса, которые взяли моду указывать мне, кого арестовать, а кого – нет. И так уже мои люди только и заняты этими вашими казино и всем, что с ними связано. А у них и на улицах забот хватает – торговцы наркотиками, банды всех мастей, которые в последнее время хлынули сюда из Лос-Анджелеса. То, что это вот дело в суде поплывет, тебя, похоже, не волнует. Зато волнует меня. Как я уже сказал, занимайся им сам.

Что за речь, подумал Валентайн. Похоже, Лонго давно ее готовил и вот наконец высказался. Все так, но ему ли читать нотации? Судя по брюху, Лонго себя погоней за торговцами наркотиками тоже не утруждал.

– Рад, что хоть в чем-то мы пришли к согласию, – сухо ответил Хиггинс.

– Течет ваше дельце, течет. – Лонго ткнул толстым пальцем в рыдавшую за стеклом блондинку. – Вот объясни мне, как так получается: хорошо, она ободрала «Акрополь», так почему ж тогда со своими денежками не сбежала? Нет, вместо этого вернулась домой, приготовила себе пожрать и улеглась смотреть мультики. Я что, один-единственный не вижу в этом никакой логики?

Хиггинс залился краской, отчего его физиономия стала еще более грозной. В воздухе запахло настоящей дракой, и Валентайн с тоской подумал о том, как хорошо было бы сейчас оказаться в гостинице, сыграть партию-другую на бильярде, а еще лучше – соснуть. Подавив зевок, он глянул на Нолу Бриггс, которая по-прежнему рыдала в голос. Она была по-настоящему красива – из тех, кто заставляет мужские сердца биться быстрее. Валентайн перевел взгляд на висевшие на стене часы: ее парня привели в камеру десять минут назад.

Вытащив из кармана две монетки, Валентайн швырнул их на пол. Лонго уставился на него так, будто мечтал откусить ему голову.

– В чем дело? – рявкнул он.

– Извините, что перебиваю.

– Говорите уж!

– На меня только что снизошло прозрение.

– Что-что? – взревел Лонго.

– Откровение снизошло. Момент истины.

– Снизошло, говорите?

– Вот именно.

– Уж соблаговолите поделиться своим откровением с нами грешными.

– Нола виновна на все сто процентов, – заявил Валентайн. Лонго чуть в воздух не взвился:

– И как это вы, тут сидя, поняли?

Валентайн подошел к стеклу и посмотрел на Нолу: та самозабвенно рыдала, словно ребенок, потерявший денежку на школьный обед. Валентайн указал на нее.

– Так себя невиновные не ведут, – объяснил он. – Только посмотрите, какое она тут представление закатила! Любой другой вопил бы и требовал адвоката. А она – ничего подобного. Просто сидит, прекрасно зная, что за ней наблюдают, и твердит, что ни в чем не виновата. И вовсе не полицию она пытается убедить – полиции-то до этого нет никакого дела. Она пытается убедить нас! Ну уж нет, невиновные ведут себя по-другому.

Вот что значит прозрение! И у Лонго, и у Хиггинса настроение сразу изменилось, злобы как не бывало.

– Что ж, предположим – дискуссии ради, – что вы правы, – сказал куда более спокойным тоном Лонго. – И вы надеетесь, что одних видеозаписей достаточно, чтобы ее уличить?

– Может, и нет, – ответил Валентайн.

– Тогда мне все-таки придется снять обвинение.

– Подождите немного. На вашем месте я бы попросил судью назначить разумный залог. А вы, как она выйдет, пустите за ней хвост. Фонтэйн непременно попробует с ней связаться.

– Вы, похоже, в этом полностью уверены, – заметил Лонго.

– На кону моя репутация, – ответил Валентайн.

Лонго поскреб лысеющий затылок. Полицейские – народ недоверчивый, и уговорить их бывает непросто. Лейтенант повернулся к Хиггинсу:

– Ты согласен?

– Если Тони говорит, что она виновна, значит, она виновна, – ответил тот. – И я считаю, что он предложил хороший ход.

Лонго от раздумий аж запыхтел.

– Пару минут назад ты сам твердил, что выпускать ее нельзя. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Хиггинс похлопал Лонго по плечу – жест мало походил на дружеский:

– Знаю, знаю. Установите за ней круглосуточное наблюдение. Как только заметите что-то подозрительное, сразу сообщайте мне. Надеюсь, отыщете перерывчик между облавами на наркодилеров?

Лонго побагровел: Хиггинс еще долго будет поминать ему это его выступление.

– Будет сделано, – прошипел лейтенант.

На взгляд Валентайна, «Акрополь» совсем не изменился – то же старомодное игорное заведение, столь же безвкусно обставленное, как и раньше, и на плаву ему помогали держаться исключительно игроки, тоскующие по старым добрым денькам. Новому поколению тут предложить было нечего – кроме разнообразия толкущихся персонажей, но в наши дни это вряд ли кого интересовало.

Валентайн зарегистрировался в гостинице только в три пополудни. Здесь его уже поджидали два сообщения. Первое он проглядел, пока лифт возносил его на четвертый этаж. Читая, Валентайн морщился – от престарелого посыльного несло каким-то ужасным одеколоном. Послание было от Уайли – за прошедшее время его каракули не стали разборчивей. Питбосс просил связаться с ним, как только Валентайн устроится, и сообщал номер своего пейджера.

Двери лифта растворились, и Валентайн последовал за посыльным по сложной системе коридоров – ни дать ни взять настоящие катакомбы. Его номер располагался у самой черной лестницы, и когда посыльный открыл дверь, на него глянула комната, приветливостью и уютом вряд ли способная соперничать с пещерой.

Валентайн раздвинул шторы – из окна открывался упоительный вид на серую бетонную стену. Посыльный принялся перечислять имевшиеся удобства.

– Где тут туалет? – перебил его Валентайн.

– Мы как раз в нем и находимся, – ответил посыльный.

– Ты кто, клоун?

– Угадали, – ответил посыльный. – А чемоданы ношу тренировки ради.

Он действительно был забавен – если вам нравятся откровенно жалкие личности, и Валентайн вознаградил его за труды пятидолларовой банкнотой. Посыльный, не снизойдя до благодарности, сунул деньги в жилетный карман.

Валентайн запер дверь, сбросил одежду и направился в ванную.

Ванные комнаты в Лас-Вегасе отличались особым уродством, и эта не оказалась исключением. Ярко-голубые стены состязались в безобразии с раковиной и унитазом цвета мочи, душевую кабину прикрывала пластиковая занавеска, на которой была изображена карта Древней Греции. Через несколько минут горячая вода кончилась, и Валентайну пришлось домываться холодной. Ругаясь на чем свет стоит, он завернулся в полотенце и тут услышал, как звонит телефон.

Однако трубку он не взял, а сначала тщательно вытерся и оделся. В отставке есть свои преимущества, и одно из них – отсутствие необходимости спешить. Лампочка на автоответчике – телефон стоял на прикроватной тумбочке – яростно мигала, словно маяк в штормовую ночь. Он нажал кнопку.

«Привет, Тони. Это Мейбл. Рада, что ты добрался целым и невредимым – знаю, как ты ненавидишь летать. Слушай… Тут недавно прибыл Джерри, он был просто вне себя, когда я сказала, что тебе пришлось отъехать. Наверное, он планировал провести настоящий уикэнд с родным отцом… Короче, я с твоим сыном иду на бейсбол. Он поначалу хотел порвать билеты, но я сказала, что составлю ему отличную компанию. Так что мы идем. Надеюсь, ты не против».

– Боже правый! – пробормотал Валентайн. Джерри и Мейбл отправились на свидание! От этой мысли он вздрогнул.

«Мне нравится твой сын, правда, – продолжала она, словно угадав его реакцию. – Знаю, он доставил тебе немало хлопот, но я просто не могу так с ним поступить. Думаю, ты понимаешь».

– Нет, не понимаю, – возразил он автоответчику.

«Во всяком случае, я звоню, чтобы сказать, что решила не отсылать то объявление, где про «умереть банкротом». Ты прав, оно не годится. Не то чтобы глупое, но какое-то инфантильное. А вот и хорошая новость: я придумала кое-что взаправду смешное. К тому времени, как ты услышишь это сообщение, я уже перешлю его факсом в твою гостиницу. Если не возражаешь, прочти его и сообщи свое мнение. Буду с нетерпением ждать звонка. Пока».

Валентайн повесил трубку и вспомнил, как когда-то пригласил Джерри посмотреть вместе с ним, как «Янки» играли в решающей встрече, но сын отказался – он предпочел куда-то отправиться со своими обкуренными дружками. Это было одно из самых горестных его воспоминаний. Увы – что посеешь, то и пожнешь.

И в этот миг все в номере заходило ходуном – это пришел в движение служебный лифт. Двери хлопнули, из лифта вышли две горничные-мексиканки, с лязгом толкавшие перед собой тележку из прачечной. Они оживленно болтали по-испански, и Тони отчетливо слышал каждое слово. Телефон зазвонил снова.

– Мистер Валентайн, это Роксана из регистрации, – сообщил приветливый женский голос. – У меня тут для вас факс.

– Сейчас спущусь, – ответил он. – И, Роксана, потрудитесь подыскать для меня другой номер.

– Другой номер? – в голосе женщины послышалась обида. – А что плохого в вашем номере?

– Я нашел под кроватью труп, – заговорщическим тоном сообщил Валентайн.

– Труп?!

– Да. Думаю, это тело Джимми Хоффы[15].

– Хорошо, – он услышал, как пальцы ее зацокали по клавиатуре компьютера, – посмотрю, что можно для вас сделать.

Во время долгого и непростого путешествия к лифтам Валентайн внимательно разглядывал ковровое покрытие в коридоре: оно было поистине чудовищной расцветки – оранжевое в красную клетку. Ему приходилось читать исследования по поводу того, каким следует быть ковровым покрытиям в казино. Согласно этим трудам, чем ужаснее, тем лучше. Целью же исследований было найти рисунок до того безобразный, чтобы клиент просто не смог на него смотреть и вынужден был перевести оскорбленный взор на дилера или сверкающий игровой автомат. Идея состояла в том, чтобы подтолкнуть к игре даже тех, кто играть не собирался. Однако работ, посвященных выяснению того, срабатывает ли эта уловка, ему почему-то не попадалось.

Спускаясь в лифте, он вспомнил о втором послании – листок из факса по-прежнему лежал у него в кармане. Он развернул его:

Валентайн, старый пердун!

Послушайся дружеского совета – сиди себе на пенсии и не высовывайся.

Поверь, ни одна работа не стоит того, чтобы за нее умереть.

– Что за черт! – сказал он вслух.

Двери лифта раскрылись, но Валентайн этого даже не заметил. За годы службы он привык к угрозам разного рода шулеров, а парочка-другая мошенников даже пытались привести их в исполнение. Двери закрылись, и лифт сам поехал вверх.

Он снова очутился на своем четвертом этаже. Снова нажал кнопку «Вестибюль», снова поехал вниз, снова перечитал послание. Тот, кто его отправил, знал о Валентайне предостаточно – например, что он ушел в отставку. Неужто информатор Хиггинса растрепал о его приезде? Или, может, кто-то из старых знакомцев по Атлантик-Сити заметил его в аэропорту и подслушал разговор, пока они с Хиггинсом шли к машине? Во всяком случае, ему следует быть настороже, а то придется возвращаться домой в багажном отделении – это вместо первого-то класса.

Чтобы добраться до стойки регистрации, Валентайну пришлось пройти через зал казино. Он ненадолго остановился – провести рекогносцировку. Помещение было распланировано на манер колеса: в центре располагались игровые столы и автоматы, а по окружности – все остальное. Любой, кто заходил в «Акрополь», так или иначе попадал в это «колесо», а уж оно крутилось на полной скорости, чтобы вытрясти из посетителя хоть несколько монет. Четверть века назад таким образом планировались все казино Лас-Вегаса. Однако он подозревал, что сегодня таких «колес» осталось совсем немного.

Роксана уже его поджидала. Она оказалась жизнерадостной рыжеволосой девицей с глазами цвета молочного шоколада – его любимый тип женщин. Энергично жуя резинку, она отозвала его в сторону и сказала:

– А я-то думала, что Джимми Хоффа похоронен на «Стадионе гигантов».

– Нет, там похоронен Уолт Дисней, – ответил он.

– Ну вот, все я перепутала! А про Уолта Диснея я думала, что его держат в морозильнике в Орландо.

– В Орландо держат труп Адольфа Гитлера.

Она подтолкнула к нему факс. Листок легко заскользил по мраморной стойке.

– Вы просто прелесть! – заявила Роксана. Валентайн ухмыльнулся:

– Откуда вы?

– Выросла в Нью-Джерси. Сюда приехала пять лет назад.

– Я тоже из Джерси. Как вы здешнюю жару переносите?

– В общем-то терпимо. Если, конечно, скинуть всю одежку.

Валентайн вытаращил глаза, а она рассмеялась. Он чувствовал, что симпатичен ей так же, как и она ему. Интересно, на сколько он старше? Лет на тридцать, не меньше. А все-таки приятно, что он еще может хоть ненадолго позабавить такую милую девушку.

– Вы приехали на съезд?

– Нет, я должен кое-что сделать для казино.

– Не может быть!

– У меня к вам большая просьба. Если вдруг позвонит мой сын, не можете ли вы сказать ему, что я уже выехал?

Роксана в удивлении подняла брови. Голос ее зазвучал суше и строже:

– Вы не хотите говорить со своим собственным сыном?

– Именно, – ответил он. – И вам не советую.

– Он что, убил кого-нибудь?

– Ничего подобного.

– Так если он не убийца, неужто вы не можете его простить?

Вот она, логика выходца из Джерси! Да, эта юная леди – настоящий крепкий орешек. Он поспешил ретироваться, а Роксана, проводив его суровым взглядом, занялась другим клиентом.

Валентайн направился в расположенный в фойе бар. Назывался он «Убежищем Ника» и манил уютной полутьмой. Посетителей не было, и бармен тешил себя тем, что протирал стаканы. Он с одного взгляда оценил силы и возможности Валентайна: возраст – почтенный, телосложение – хрупкое, волосы – седые, и потому не выказал никакого разочарования, когда тот сделал свой заказ – стакан воды с долькой лимона.

– С газом или без газа? – вежливо осведомился бармен.

– Просто из-под крана, если у вас такая имеется.

Бармен подал воду так же, как подавал другие, куда более дорогие напитки – на подставочке. Валентайн приятно удивился: это был единственный показатель класса, с которым он здесь, в «Акрополе», столкнулся. Поэтому он дал парню на чай два доллара.

Валентайн развернул полученный от Мейбл факс. С чего это Роксана решила, что ему следует быть с Джерри полюбезнее? И кто дал ей право вообще иметь на сей счет собственное мнение? Потягивая воду, он прочел:

Надоело крутиться, как белка в колесе?

Спешите записаться в Школу попрошаек Бабули Мейбл. Станьте настоящим профессионалом! Открыты специальные курсы для телепроповедников и политических карьеристов. Обретите свою стезю – и вам больше никогда не придется трудиться!

Почетный президент Мейбл Джуликер, ул. Подаяния, 813.

Валентайн сморщился. Что произошло с Мейбл? Совсем даже не смешно! И вообще, от объявления за версту несет Джерри: наверняка это он оказал такое разрушительное влияние на чувство юмора его соседки.

В зеркале за баром он увидел отражение толстомордого придурка – придурок явно направлялся к нему. На гангстера не похож: слишком уж растерянный вид. Когда толстяк уселся на соседний табурет, Валентайн сказал:

– А вы, должно быть, Уайли.

– Так точно, – ответил питбосс и постучал по стойке бара. – Роксана сказала, что я могу найти вас здесь.

– Милая девушка.

Уайли заказал бурбон с водой и интимным тоном сообщил:

– У нее слабость к таким вот пожилым джентльменам.

– Спасибо, что сказали, – ответил Валентайн, – а то я все никак не мог взять в толк, что она делала в моем номере.

Уайли заржал так, будто никогда ничего на свете смешнее не слышал:

– Непременно воспользуюсь вашей шуткой!

Когда Уайли подали виски, Валентайн рассказал, что в аэропорту его встречал Билл Хиггинс и что он уже присутствовал при допросе. Потом изложил свою теорию насчет того, что Нола наверняка замешана. В бычьих глазах Уайли мелькнуло нечто похожее на ум.

– Так и Сэмми Манн думает, – сказал Уайли. – Он считает, что она виновна. Но, сказать по правде, я до сих пор так ничего и не понял, хотя знаю эту девушку достаточно хорошо.

– Сэмми Манн здесь? – спросил Валентайн, вспомнив о послании с угрозами.

– Сэмми – глава службы наблюдения казино. Он мой босс. – От удивления Валентайн даже поперхнулся. – Он обратился к религии, – пояснил Уайли, – и перешел на сторону хороших парней.

– Сэмми рассказывал, что я как-то раз поймал его за руку?

– Конечно. Но он говорил, что избежал наказания.

– Вот это да! «Избежал наказания»! Да Сэмми по сей день сидел бы за решеткой, не дай он на лапу судье.

Это сообщение вызвало у Уайли взрыв поистине гомерического хохота:

– Наш Сэмми подкупил судью? Это просто потрясающе!

Уайли глотал свое виски в том же темпе, что Валентайн свою воду, поскольку после перелета все еще мучился от жажды. Вскоре физиономия питбосса переливалась всеми оттенками багрового, а язык слегка заплетался.

– Сэмми полагает, что этот тип Фонтэйн нарочно подставил Нолу, – сообщил он. – Сэмми думает, что все это – дымовая завеса, а у Фонтэйна на уме что-то другое.

– Например?

– По-настоящему большой куш.

– Но пятьдесят тысяч – достаточно большой куш.

– В наши дни – уже нет. – Уайли внимательно разглядывал какую-то соринку у себя в стакане, потом выудил ее ложечкой. – Из всех заведений в городе он выбрал именно наше. Для этого должны быть какие-то причины.

– И вы хотите, чтобы я их отыскал.

– И его самого в придачу, если сможете.

– Вот это будет очень непросто.

– Мы полагаем, что он все еще в городе.

– Вам об этом Билл Хиггинс сказал?

– Угу

Согласно рекламе, увиденной Валентайном в аэропорту, население «большого Лас-Вегаса» превысило миллион человек. Но по сравнению с настоящими мегаполисами, это был все-таки город скромных размеров. Нола выйдет из участка, полицейские примутся за ней следить денно и нощно и непременно схватят Фонтэйна, поскольку он, конечно же, постарается выйти с ней на связь. Просто, как дважды два.

– Если его поймают, заплатите мне вдвое больше.

Уайли слишком нагрузился, чтобы хорошенько обдумать это предложение. Обычно Валентайн не пытался воспользоваться преимуществом над пьяными, но этот поселил его в самый скверный номер. Будучи католиком, он верил в расплату за грехи – и чем раньше, тем лучше.

– Договорились! – невнятно произнес питбосс.

Ближе к вечеру Нолу выпустили под залог, который внесла ее лучшая подруга Шерри Соломон. Шерри была родом из Южной Калифорнии, обладала белокурыми волосами, хорошеньким личиком и потрясающими ногами. Она прибыла в Вегас одновременно с Нолой на стареньком «Фольксвагене», доверху набитом пожитками. Они вместе ходили в школу дилеров и одно время – пока обе не стали зарабатывать – даже вместе снимали крохотную двухкомнатную квартирку. Шерри умела жить, и Нола позвонила ей в первую очередь: даже если у Шерри в данный момент и не было пяти тысяч на залог, она наверняка знала, у кого их можно раздобыть.

– Брат моего бывшего парня как раз занимается залогами, – объясняла она, пока давала три доллара на чай парню с автостоянки. – Сол Кац. Да ты его рекламу наверняка по всему городу видела! Эту вот: «Не рыдай – скорее Сола призывай!» Я за тебя поручилась – сказала, что ты не скроешься, что ты девушка порядочная.

– Спасибо, Шерри. – И Нола в очередной раз вытерла слезы.

– Да не реви! Все у тебя будет в порядке.

Порывшись в бардачке, Нола вытащила бумажный платок и громко высморкалась.

– Я шесть часов провела в камере прикованная наручниками к стулу. Ты знаешь, каково это? Все мужики, которые заходили, пялились на меня, словно я их собственность. Да я себя сейчас чувствую каким-то куском мяса!

Десять минут спустя Шерри зарулила на стоянку возле «Джамбо Бургер» и сделала обычный заказ – большую хрустящую картошку и диетический апельсиновый напиток. Набив рот картошкой и снова выехав на шоссе, Шерри спросила:

– А у Рауля проблемы, да?

Нола с силой проткнула крышку стакана соломинкой:

– Похоже, что так.

– Я попросила Сола внести залог и за него…

Нола горько рассмеялась:

А он ответил что-то вроде: «За какого-то мокроспинника[16]? Детка, ты в своем уме?»

– Ну, не совсем… И что ты так на всех кидаешься?

Нола втянула лимонад, а потом со злобой в голосе произнесла:

– По-моему, ты не врубаешься! Это я в полной заднице, дорогая моя! Рауля вышлют, но он хотя бы домой поедет. А мой дом – здесь, в Вегасе. Ник ни за что не примет меня обратно, а если они решат, что я виновна, то и в тюрьму упекут.

– Ты собираешься нанимать адвоката?

– А на что, интересно? – осведомилась Нола. – Дом мой ни шиша не стоит, у меня есть акции казино, но я не имею права их продавать. – Нола опустила голову и с трудом справилась с очередной волной слез. – Черт побери, я понятия не имею, что делать.

Шерри свернула к Лужкам, миновала пустовавшую будку охраны. Одинаковые домишки, состоявшие из гостиной и двух спален, выстроились аккуратным рядком. Из-за остроконечных крыш на фоне оранжевой пустыни они походили на индейские вигвамы. Иногда они выглядели просто как на картинке, иногда – уродливо, все зависело от настроения. Перед ними остановился школьный автобус, из которого выходили детишки. Шерри нажала на тормоза.

– В казино ходят всякие слухи.

Нола подняла голову. В глазах мелькнуло беспокойство.

– Уайли сказал одному дилеру, будто у Сэмми Манна есть видеозапись того, как вы с Фонтэйном разговариваете на автостоянке возле казино.

– На автостоянке?

Шерри кивнула. Она ехала вдоль ряда, в котором находился и дом Нолы. На подъездных дорожках стояли одинаковые японские машины.

– Ник везде установил камеры, даже снаружи.

Нола сидела очень прямо, сжав губы. Теперь лицо ее было напряженным, взгляд – непроницаемым.

– И когда же этот предполагаемый разговор между мной и Фонтэйном состоялся?

– Три дня назад, когда мы выходили со смены. Нола громко выругалась.

– Ты о чем? – забеспокоилась Шерри.

– Это означает: «Ну и что?» – и Нола сжала кулаки. – Ради Бога, каждый день я на работе с сотнями людей разговариваю!

– Но у Сэмми Манна есть запись.

– Ну и что? – повторила Нола, закипая. – Вон, в «Инкуайерер»[17] постоянно печатают фото всяких знаменитостей, которые стоят рядом с преступниками. Это же не значит, что они сами преступники!

– По словам Уайли, ты сделала это все нарочно, чтобы отомстить Нику за то, что он сделал с тобой десять лет назад. Будто ты его ненавидишь.

– «Йе-йе-йе», – пропела Нола, прекрасно спародировав знаменитый Ников припев.

– Это правда?

– Что я ненавижу Ника? Да не больше всех остальных, кто на него работает.

– А еще Уайли говорит, что с Фонтэйном ты была слишком уж любезной.

– Фонтэйн очень приятный малый. А разве не предполагается, что именно такие и должны нам нравиться?

– Ты с ним где-нибудь встречалась? В баре или еще где-нибудь?

– Ради Бога, Шерри! Я этого парня совсем не знаю! – Нола уже почти кричала. – Я его никогда раньше не видела – Богом клянусь, что не вру!

Шерри въехала на дорожку, ведущую к дверям Нолы, и заглушила двигатель.

– Сэмми и Уайли всех в казино тормошат. Расспрашивают и расспрашивают.

– А ты что им рассказала? – саркастически осведомилась Нола.

– Я сказала, что ты самый порядочный дилер в заведении.

– Спасибо за поддержку.

Шерри положила руку на коленку подруги и ободряюще сжала: как-то раз, ненастной пятничной ночью, когда во всем Лас-Вегасе для них не нашлось ни одного пристойного мужика, они занялись любовью друг с дружкой. Этот эксперимент хоть и не получил продолжения, однако значительно сблизил их эмоционально.

– Ведь ты бы рассказала мне, если б знала этого парня, правда? – мягко спросила Шерри.

– Кажется, ты ревнуешь? – поддразнила Нола.

– Да прекрати. Просто стараюсь тебе помочь.

– Уж тебе бы я точно рассказала, – продолжала Нола. – Ты же знаешь, секреты у меня не держатся. Так что, когда в следующий раз Уайли станет тебя пытать, скажи ему правду. Я с Фонтэйном незнакома.

Нола поцеловала лучшую подругу в щеку и открыла дверь.

– Спасибо, ты спасла меня, Шерри. Я этого никогда не забуду

– Ну а на что еще нужны друзья? – ответила Шерри.

Она смотрела, как Нола заходит в свой домишко. Ее подруга обречена, но ничего не делает ради своего спасения. Господи, какой ужас!

Шерри по-настоящему расстроилась. Ей было жалко Нолу до смерти. Она дала задний ход и отъехала от дома.

Да, Шерри было жаль Нолу. А еще она жалела себя. Поэтому она засунула руку под сиденье и достала портативный магнитофон, только проехав несколько кварталов.

Полиция разобрала дом Нолы буквально по винтику – потом, правда, собрала заново, но все лежало не на своих местах. Пройдя в спальню, Нола стала на колени перед кроватью и выудила плоскую картонную коробку. Сняв потертую крышку, она не смогла сдержать возгласа негодования.

Ее дневник, письма, а также другие бумаги – банковские отчеты, чеки на покупки и прочее, что она хранила для составления ежегодных налоговых деклараций, – все пропало. И теперь полиция знала всю ее подноготную.

Одежда, которую Рауль держал в ее шкафу, тоже исчезла. Похоже, полицейские, поняв, что она не собирается играть по их правилам, взяли на себя труд самолично запаковать его пожитки. Нацисты проклятые! Никаких улик, никаких доказательств, и сами нарушают законы, которые они же поклялись защищать! Ну ничего, Рауль не пропадет. Каждую неделю в Техас прибывали тысячи нелегальных иммигрантов, так что скоро он снова возникнет на ее пороге и будет скулить, словно побитый щенок.

В ванной тоже все было перевернуто вверх дном. Полотенца валялись на полу, лекарства кучей сброшены в раковину. Она расставила бутылочки по местам, заодно отбирая просроченные медикаменты. Пересмотрев аптечку заново, она заметила, что кое-что отсутствует.

– Черт побери! – выругалась она.

Исчез «Золофт»[18] – его на законных основаниях выписал врач. Эти маленькие голубые пилюльки, которые позволяли ей держаться на плаву. Глаза Нолы наполнились слезами. Чего полицейские добиваются? Хотят, чтобы она спятила?

В кухне ее поджидал мигающий автоответчик. Шесть сообщений. Она прослушивала каждое секунд по пять, тут же стирая:

«Эта Шанталь из студии Эм-си-ай…»

«Привет, я Робин из студии «Олин Мотт»…»

«Звоню по поручению…»

«Чистка ковров Фреда. У нас есть для вас…»

«Вас беспокоят из Эй-ти-ти…»

Последнее сообщение отличалось от остальных: кто-то просто дышал, потом повесил трубку. Не в силах справиться с искушением, Нола набрала «*69».

– Закусочная «Братишка», – ответил сиплый мужской голос.

– Передайте Фрэнку Фонтэйну, чтобы он оставил меня в покое! – прокричала она в трубку. – Понятно? Скажите ему, чтоб прекратил мне звонить!

– Фрэнка здесь нет, – ответил скучный голос: судя по всему, на том конце провода привыкли к подобным воплям. – Хотите оставить сообщение?

– Да! Передайте этой пиявке, пусть снова заползет под свой камень и оставит меня в покое! И пусть там утрахает себя до смерти!

– «…утрахает себя до смерти», – повторил голос, как будто он действительно записывал это послание.

– И сами можете трахнуть себя в задницу! – орала Нола.

– «…в задницу», – деловито повторил голос.

Нола швырнула трубку, а потом в ярости выдернула телефонный шнур. Ишь, комик выискался! Лас-Вегас просто набит комиками!

Рядом с кухней был чулан, который она превратила в кабинет – положила на пол дешевый коврик и воткнула маленький секретер. Это была ее святая святых. Нола проскользнула в комнатку и закрыла за собой дверь. Наступившая темнота, как всегда, принесла успокоение.

Она включала ноутбук. В темноте засветился маленький экран. Вошла в «Windows», нажала иконку «файлы»: программа была составлена так, что позволяла увидеть восемь из последних открывавшихся файлов. Пробегая по ним, она поняла: полицейские порылись и здесь. Ничего особенного они здесь увидеть не могли – в основном письма, которые Нола так и не удосужилась дописать, да ее финансовые документы, но это вторжение в ее личное киберпространство оказалось последним ударом. Она стерла все документы.

Через Интернет она соединилась с почтовым сервером и ввела пароль.

– Вам письмо, – раздался веселый компьютерный голос.

Нола вошла в свой почтовый ящик. Одно из сообщений было датировано сегодняшним утром. Обратный адрес оказался ей незнаком. Она задержала дыхание: кому это она понадобилась?

Нола!

Я слыхал, тебя арестовали. Мне очень жаль (правда).

Ты еще никогда с этим не сталкивалась, поэтому вот несколько вещей, которые тебе необходимо знать.

Полицейские наверняка прослушивают твой телефон. Вполне вероятно, они заняли какой-то из соседних пустующих домов и сейчас за тобой наблюдают.

И неважно, что ты ни в чем не виновата. По их мнению, ты виновна, а поскольку они представляют закон, ты действительно виновна, пока ты не решишь что-то предпринять.

Действовать следует без промедления. В своем почтовом ящике ты найдешь ключ. Это ключ от сейфа в хранилище Первого американского сберегательного банка, что находится рядом с твоим домом. Используй эти деньги, чтобы нанять адвоката. Я придумал тебе имя и подделал подпись, так что у тебя есть законный доступ.

С любовью, Фрэнк.

Она в ужасе отпрянула от компьютера. «С любовью, Фрэнк»! Да что этот подлец себе позволяет! И как он раздобыл ее e-mail? Нет, это подстава, натуральная подстава! Она стерла сообщение и выключила компьютер.

Нола сидела в полной темноте. Тихо жужжал кондиционер, слабо мерцал еще не остывший экран. Он становился все темнее и темнее – прекрасная метафора ее собственного будущего. В одном Фонтэйн абсолютно прав. Она действительно попала в беду. Ее заподозрили в жульничестве, а в этом городе, чтобы лишиться лицензии на работу в казино, достаточно и малейшего подозрения. Без этой маленькой пластиковой карточки она никто, а самое ужасное, что она ничего другого и делать-то не умеет.

Ну вот, ты снова основательно влипла!

Да, влипла! Ее внутренний голос – большой мастер провозглашать очевидное. Еще одна печальная глава в истории Нолы-страдалицы, в эпическом романе о глупости и бессмысленных жертвах. Вот она, Нола – та, на которую плюют, которой лгут, которой пользуются, а она только и знает что подставляться снова и снова, и ничего ее не учит!

Ее потянуло на свежий воздух. Она босиком вышла через заднюю дверь во внутренний дворик и тут же подскочила: камень, которым он был вымощен, раскалился так, что на нем яичницу можно было поджаривать. Отпрыгнув на траву, она прошла в соседский дворик – там раньше жила супружеская пара, танцоры, которые выступали под псевдонимом Давенпорты. Но сейчас они вышли на пенсию, перебрались в Палм-Спрингс и выставили свой домик на продажу. Но он что-то не продавался – пустовал уже несколько месяцев. Нола прижалась лицом к заднему окну, пытаясь сквозь жалюзи разглядеть, действительно ли там засели полицейские.

Она услышала ровный шум какого-то электроприбора: внутри явно что-то работало. Любопытство губит не только кошек, однако она прокралась вокруг дома и достала из-под камня запасные ключи.

Вставив ключ в замочную скважину соседской задней двери, Нола подумала о том, что хорошо бы войти решительно, с высоко поднятой головой – посмотрим тогда, как поведут себя полицейские. Но хватит ли у нее на это смелости?

Нет, решила она, не хватит. Вместо этого она подошла к соседскому гаражу на две машины, открыла дверь и проскользнула внутрь.

В гараже стоял совершенно ей незнакомый «Крайслер». Она заглянула в окошко водителя: на приборной доске стояло переговорное устройство. Полиция! Она вздрогнула: еще один раунд остался за Фонтэйном.

В доме какой-то мужчина говорил по телефону, голос звучал мрачно, даже с угрозой. Нола на цыпочках прошла через гараж, стараясь двигаться как можно осторожнее; при этом она вспоминала репетиции своих соседей, неоднократной свидетельницей которых бывала, и прижала ухо к тонкой перегородке.

– Да откуда, черт побери, я знаю, что она сейчас делает! С тех пор, как она позвонила, – ни звука. Представляешь? Только десять минут, как приехала домой, и тут же позвонила в бар, где обретается Фонтэйн. Конечно, я все записал. У парня, небось, шланг длиной в двадцать дюймов, то-то она от него никак не отстанет.

Нола зажала рукой рот: крик просто рвался наружу. И правда, как она теперь убедит полицию в том, что незнакома с Фонтэйном? Тот факт, что Фонтэйн первым ей позвонил, для них наверняка ничего не значит. Все, она обречена!

«Ну что ж, Фрэнк, – подумала она. – Ты победил».

Она выскользнула из гаража, заперла дверь. Вернулась в свой собственный дом и, пройдя через него, вышла в переднюю. Открыв парадную дверь, она метнулась к стоявшему на тротуаре почтовому ящику.

Несмотря на жару, день был прекрасный – ни облачка на ярко-синем небе. Она обожала солнце и свежий воздух и потому проторчала в Вегасе дольше, чем, наверное, следовало бы, потому что не могла со всем этим расстаться. В тюрьме – если до этого дойдет – ей точно не выжить.

Ящик распирало от рекламных объявлений, но один конверт отличался от остальных: ее адрес был написан от руки, обратного адреса не значилось. Она разорвала конверт – на ладонь выпали стальной ключ и записка:

Нола! Вот такую подпись я изобразил.

Она внимательно разглядывала созданную Фонтэйном подделку. Подпись не похожа на ее собственную, но это и не важно – она была простой, и ее легко было повторить. Как и все мошенники, он очень умен и ловок.

Но с какой это стати Фонтэйн решил бросить ей спасательный круг? Что ему с того, что она докажет свою невиновность? Он шулер, а значит, ничего не делает просто так.

Солнце шпарило так, что еще минутка – и она покроется хрустящей корочкой вроде той картошки, что они с Шерри съели. Вернувшись в дом, она схватила ключи и через кухню прошла в гараж. Кондиционер работал и в гараже, поэтому машина была холодной, как лед. Некоторое время Нола просто сидела в ней, размышляя.

Решение, к которому она наконец пришла, было простым. Адвокат ей действительно нужен. И адвокат хороший, который сможет выиграть время, пока она будет улаживать дела с полицией. В банковской ячейке наверняка полно наличных, следовательно, надо их забрать. А что еще она может придумать?

Нола завела машину и одновременно нажала на кнопку пульта автоматического открывания ворот. В гараж хлынул солнечный свет. Ее охватило нетерпение, и она рванула с места, едва ли различая дорогу.

Впрочем, на выезде со своей дорожки все-таки притормозила – не хватало еще сбить кого-то из соседских ребятишек – и краем глаза заметила, как из гаража Давенпортов выехал полицейский «Крайслер».

По кварталу она ехала со скоростью тридцать миль в ч»ас, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, – «Крайслер» следовал за ней. Остановилась на красный свет, тот автомобиль тоже остановился. Внутри сидели двое – один черный, второй латинос, на обоих темные очки, как у Терминатора, оба в штатском. Но на их счет Нола не обманывалась.

Она поехала медленнее, «Крайслер» тоже сбросил скорость. Будка охранника на въезде в ее квартал пустовала – впрочем, в ней никаких охранников отродясь не водилось. Через четверть мили был съезд на аллею Мэриленд. Она включила радио – станцию, которая передавала старый добрый рок-н-ролл, и под звуки роллинг-стоунского «Удовлетворения» – а от этих знаменитых первых аккордов уровень адреналина у нее в крови всегда подскакивал – вдавила акселератор в пол. Машина взревела и пронеслась мимо пустой будки.

Когда она выскочила на шестиполосную автостраду, покрышки у нее почти дымились. Но тут как назло перед ней оказался шикарный «Порше», водитель которого ни в какую не хотел уступать ей дорогу. Свобода бесценна, и Нола не собиралась так просто ее лишаться!

Лихо обогнав «Порше», она полетела на скорости сто двадцать миль в час. Чертов «Крайслер» с полицейскими остался далеко позади.

В номере Валентайна поджидал все тот же пятидесятилетний мальчонка-посыльный. Он молча подхватил его сумку и препроводил Валентайна в новую обитель, номер на двадцатом этаже – с мраморными полами, мебелью, обитой красной кожей, и джакузи с позолоченными кранами. Райское убежище для игроков по-крупному, номер, который ни за какие деньги не снимешь. Валентайн позвонил в регистрацию и оставил для Роксаны благодарственное послание.

До постели он добрался уже в состоянии крайней усталости и уснул как убитый – давненько он так не спал. В восемь утра у его дверей возник мексиканец с яйцами всмятку, тостами, свежевыжатым апельсиновым соком, полным кофейником и утренней местной газетой. Когда Валентайн уже дочитывал колонку спортивных новостей, в дверь постучали. Он открыл, и перед ним предстал Сэмми Манн с улыбкой от уха до уха.

– Помните меня? – вопросил глава службы наблюдения и охраны.

С возрастом физиономия Сэмми утратила свою прежнюю приятность, и теперь лик его был мрачен и цветом обладал нездоровым. Куда-то подевались и костюмы от хорошего портного, и галстуки из натурального шелка. Теперь на нем были дешевые штаны из синтетики и застиранная полосатая сорочка.

– Да неужто это сам Сэмми Манн, гроза всех казино в округе?! – воскликнул Валентайн. – Заходи, заходи.

Сэмми прохромал к креслу, стоявшему во главе обеденного стола – монстра из стали и стекла, за которым свободно могла бы разместиться дюжина гостей. Валентайн налил две чашки кофе, придвинул стул и себе. Сэмми крутил в руках чашку, его темные глаза блестели. Они словно говорили: «Ну разве жизнь не забавная штука?» Сэмми был самым классным из шулеров, которых Валентайну когда-либо приходилось арестовывать, и некоторое время они с удовольствием припоминали старые деньки и знаменитых в свое время мошенников.

А общих знакомых у них было множество. Как и большинство шулеров, Сэмми часто менял партнеров – список их мог бы составить увесистый том «Кто есть кто в мире прохиндеев». Джейк «Змей» Роберте, Уайти Мартиндейл, Ларри «Лампочка», Сонни Фонтана, Большой Джей-Пи и так далее, и так далее.

– Я работал с каждым из великих мошенников последней четверти века, – бахвалился Сэмми, приканчивая третью чашку кофе.

– А кто, по-твоему, был лучшим из лучших?

– Сонни Фонтана, кто ж еще!

– Парня, который его кокнул, поймали?

– Насколько мне известно, нет.

– Не жалеешь о прошлом?

– Жалею только, что поздно попал в Атлантик-Сити.

Это была традиционная жалоба. В конце семидесятых в Атлантик-Сити ввели новое правило для блэкджека – так называемые отступные. Если игроку не нравились две исходные карты, он мог отказаться от дальнейшей игры, сразу признав свое поражение. При этом он терял не всю ставку, а лишь половину. Тот, кто ввел это правило, оказался не шибко силен в математике, и в результате игра с отступными всегда оборачивалась в пользу клиента – особенно того, кто умел просчитывать карты. И в одночасье этот город превратился в настоящую Мекку для шулеров со всего света. Вскорости отступные были запрещены, но к тому времени потери казино уже исчислялись миллионами.

– В то время немало парней смогло насшибать на безбедную старость, – сказал Валентайн.

– Ну да, пока ты на горизонте не возник, – горестно заметил Сэмми.

– Кто-то же должен был их остановить!

Вскоре разговор зашел о том, как Сэмми удалось подкупить судью. Рассказывал он об этом без всякого стеснения:

– Я до смерти боялся тюрьмы. Разговоры-то всякие ходили! Я знал, что в каждой тюрьме есть свой пахан и что паханы заставляют шулеров работать на них – обыгрывать других заключенных. Поверь, мне совсем не улыбалось обжуливать настоящих бандитов!

– Да, это могло стать смертельно опасным для здоровья!

– Еще бы!

– И во сколько тебе это обошлось? – спросил Валентайн.

– В тридцать тысяч и дачку на Каймановых островах. Мне светило пять лет как минимум, так что пришлось тряхнуть мошной.

Валентайн вылил остатки кофе в чашку Сэмми. Он уже слышал подобные истории: в тюрьме шулерам приходилось куда тяжелее, чем прочим преступникам.

– Расскажи-ка мне про этого Фонтэйна. Уайли сказал, что ты вроде бы его знаешь.

Сэмми поправил:

– Мне кажется, что знаю. Его манера мне кого-то напомнила. Да и вел он себя очень уж нагло.

– В чем это выражалось?

– Такое впечатление, будто он нас дразнил. Мол, поймайте меня, если сможете.

– Действительно странная ситуация, – сказал Валентайн, передавая Сэмми сливки. – Ты отдал судье целое состояние, чтобы не сесть в тюрьму, а этот шутник позволяет схватить себя за руку. Какой в этом смысл?

– Вот именно, – согласился Сэмми. – Уайли говорит, что у тебя есть досье на каждого известного шулера. Может, что-то и на Фонтэйна имеется?

– Да я уже искал, – признался Валентайн. – Внешне он не похож ни на кого из тех, кто есть в моем компьютере. Но, может, он сделал пластическую операцию. Чтобы найти соответствия, мне нужно больше знать о нем самом – привычки, манеру одеваться, какие напитки он предпочитает и все такое прочее.

– Я дам тебе список всех, с кем он соприкасался в казино. Да и Уайли общался с ним предостаточно.

– Отлично.

Через дорогу, в «Мираже», заработал вулкан[19], и в ясное небо поднялось облачко черного дыма. Они помолчали, наблюдая, как оно тает в вышине.

– За все эти годы тебе пришлось повидать немало мошенников, – сказал Валентайн. – Как бы ты оценил уровень Фонтэйна?

– Один из лучших.

– И все равно его никто не знает.

– Да, – ответил Сэмми. – Странно, правда?

На поясе у Сэмми заверещал пейджер. Он посмотрел на экранчик, затем достал сотовый телефон, набрал номер.

– Это Уайли, – сказал он, закончив разговор. – Он у Ника в кабинете. Кажется, наметился прорыв.

Валентайн стукачей терпеть не мог. Конечно, большинство организаций, стоящих на страже закона, активно пользуются услугами осведомителей, но все равно он считал их паразитами, жалкими людишками, живущими на подачки и сделавшими предательство своей профессией.

Особа, сидевшая в кричаще роскошном кабинете Ника, была именно из этой породы. Звали ее Шерри Соломон, и внешне она была настоящей красоткой – хорошенькая мордаха, роскошная фигура, привлекательная улыбочка. А присмотришься – заметны мешки под глазами, и становится понятно, что дело движется к сорока, и красота, на которую она привыкла рассчитывать, постепенно сходит на нет. Она отчаянно боится завтрашнего дня и потому, не задумываясь, согласилась предать лучшую подругу. Ожидая, пока секретарша ее приведет, Ник успел спросить Уайли, не было ли у него, Ника, и с ней чего-нибудь эдакого.

– Никогда! – твердо ответил питбосс.

Ник вздохнул с облегчением. И объяснил Валентайну, что память у него стала ни к черту и что он больше не в состоянии запоминать все свои приключения. Легендарный любовник Дон Жуан, кумир Ника в отрочестве, умирая, не смог припомнить ни одной из своих возлюбленных. Ник не хотел, чтобы такое случилось и с ним, поэтому – понимаете? – и терпел Уайли. Услышав эти слова, Уайли неловко оттянул воротничок рубашки.

Валентайн молча кивнул. Среди владельцев казино он встречал немало, мягко говоря, чудаков, и Ник несомненно принадлежал к этой категории. Маленький человечек с комплексом Наполеона, готовый вскочить на любую из оказавшихся поблизости женщин, если только она не окажет должного отпора. Распространенный типаж.

Шерри включила магнитофон. Рядом сидел Уайли и выражал свой энтузиазм тем, что одобрительно качал головой. Ник сидел за своим столом и все это время подбрасывал игральные кости.

– Ну и?.. – спросил он, когда пленка кончилась.

Уайли вскочил:

– Я же говорил, Нола вас ненавидит! Разве это по ее голосу не слышно?

– Меня толпы народа терпеть не могут, – напомнил ему Ник.

– Но это мотив! – воскликнул Уайли.

– Она надо мной смеялась, – заметил Ник, снова подбросив кости – выпала семерка. – Вот это «йе-йе-йе» что означает? Шутка какая-то, что ли, которой я не знаю?

Лица его служащих обратились в камень. Наконец стоявший у стола Сэмми прокашлялся и сказал:

– Видите ли, Ник, когда вы волнуетесь, вы всегда говорите «йе-йе-йе».

Ник смутился. Валентайн готов был биться об заклад: Ник понятия не имеет о том, что сказал ему глава его собственной службы безопасности. Да, не стоит говорить королю, что он – голый.

Ник с надеждой глянул на Уайли.

Тот, словно попугай, повторил:

– «Йе-йе-йе».

– Какого черта ты это долдонишь? – побагровел Ник.

Уайли по-идиотски ухмыльнулся:

– Ну, когда вы чем-то озабочены, вы всегда повторяете «йе-йе-йе».

– Я не говорю «йе-йе-йе»! – в сердцах воскликнул Ник. – Я никогда не говорю «йе-йе-йе»! Чушь собачья! Я просто, как каждый нормальный человек, говорю «да». И прекратите нести эту околесицу, понятно?

– Конечно, Ник, – в один голос ответили Уайли и Сэмми.

– Так, на чем мы остановились? Ах, да, запись… Дорогуша, я надеялся, у тебя получится что-нибудь поинтереснее.

Уайли подтолкнул Шерри локтем:

– Повтори Нику то, что ты мне сегодня утром рассказывала.

Шерри сложила руки на коленках – ну просто примерная ученица! – и, глядя прямо перед собой, принялась излагать:

– Видите ли, мы с Нолой одно время снимали вместе комнату. Это было сразу после того, как вы с ней расстались. И она тогда не раз говорила, что поломает вам всю музыку.

Лицо Ника сразу посерьезнело:

– Она действительно так говорила?

– Она мечтала вас разорить.

– Ну что я такого ей сделал, кроме того, что дал работу, позаботился о ней? С чего это вдруг она так меня возненавидела?

– Вы ей душу сломали.

– Что?!

Шерри с торжественным видом кивнула:

– Она даже хотела пойти к психоаналитику, но у нее не было денег, и она изливала все, что у нее накопилось, мне. И все твердила, что когда-нибудь непременно вам отомстит. По полной.

– Значит, она еще тогда свою месть задумала?

– Да. Она говорила, что в системе безопасности казино есть дыра, и когда она поймет, как ее использовать, она заставит вас заплатить.

– Нола действительно такое говорила? Шерри снова кивнула своей белокурой головкой. Ник повернулся и взглянул на Сэмми:

– Какая еще такая дыра?

– Понятия не имею, о чем она таком говорит, – ответил Сэмми.

Ник снова обратился к Шерри:

– Так какая дыра?

– Вот этого она мне никогда не рассказывала, – пояснила Шерри. – Но вот что я знаю: вы как-то завели ее на мостки, и пока вы ее там, гм… Пока вы там с ней занимались любовью, она смотрела вниз и поняла, в чем проблема. Она собиралась вам об этом рассказать, но на следующий день вы дали ей отставку.

– А ты не допускаешь, что она просто так болтала? – спросил обеспокоенный этой информацией Сэмми.

– Ну нет, на Нолу это не похоже, – возразила Шерри.

– Но все это случилось десять лет назад! – воскликнул Ник. – Время лечит раны, и все такое прочее… С чего вдруг она сейчас про это вспомнила?

– Полгода назад с Нолой что-то произошло, и она вернулась к этой мысли, – пояснила Шерри. – Она поссорилась с парнем, и у нее началась настоящая депрессия. Стала пропускать работу, спала все дни напролет. Как-то раз я к ней заскочила и нашла у нее дома буклет общества «Хемлок»[20]. Она подумывала о самоубийстве.

– Господи, вот бедная дурочка! – И Ник уставился на Уайли. – Как так получилось, что ты ничего такого в ней не замечал?

– Мне она казалась вполне нормальной, – тупо ответил Уайли.

Ник снова обратился к Шерри:

– И дальше что?

– Она съездила в отпуск в Мексику, – продолжила та, – и вернулась совсем другим человеком. Я спросила у нее, что случилось, а она сказала, что наконец-то нашла способ вам отомстить.

– И каким же образом?

– Нет, сэр, вот об этом она мне не рассказывала. Но потом появился этот тип Фонтэйн, и я начала что-то подозревать. Я имею в виду, ей как раз такой тип всегда нравился, а он к ее столу просто прилип.

– Что это – «такой тип»?

– Темноволосый, латинистого вида, веселый.

– Ноле, значит, такие мужчины нравятся?

– Да, они ее прямо заводят.

– Йе-йе-йе, – пробормотал Ник и повернулся в своем вертящемся кресле к окну. Перед ним расстилалась его империя – ветшающая, выцветающая, как старая голливудская кинопленка. – Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что она представляет прямую угрозу мне и всем, кто на меня работает?

Шерри начала было отвечать, но потом замолкла. Губы ее задрожали. Открыв лежавшую на коленях сумочку, она достала сигарету. Уайли с готовностью протянул ей зажигалку. Она глубоко затянулась, успокоилась и произнесла намеренно ровным тоном:

– Я говорю вам лишь следующее: Нола вас ненавидит. Вам, мужчинам, этого не понять. Вы ранили ее в самое сердце. По ее словам, после того, что вы ей сказали, она больше не могла смотреть на себя в зеркало. И вот теперь она нашла способ вам отомстить.

Ник снова резко крутанулся в кресле: он не намерен терпеть нотации от своих служащих! Игральные кости полетели в стену, отскочили и оказались у ног Валентайна. Выпали «змеиные глаза»[21].

– Но за что, за что?! – воскликнул Ник. – Что я такого с ней сделал? Сказал, что у нее плохо пахнет изо рта? Сразу же после того, как кончил, принялся названивать своему букмекеру? Не мучь меня, детка. Что я мог сделать, чтобы заслужить такую ненависть?

– Вы сказали Ноле, что у нее слишком маленькие сиськи, – и Шерри скромно потупилась. – И бросили ее, когда она отказалась сделать импланты.

Ник застонал, его маленькое смуглое личико сморщилось и стало похоже на сушеную черносливину. Он в надежде взглянул на Уайли, но тот отвел взгляд. Сэмми тоже не смотрел в глаза боссу, и Валентайн – но он в это время что-то записывал в блокнот. В полнейшем отчаянии Ник вновь воззрился на Шерри.

– И что теперь? – вопросил он.

Нола вместе со стулом пододвинулась к столу полированного красного дерева – у нее даже коленки о заднюю стенку стукнулись.

– Я знаю, что вы лучший адвокат во всем Лас-Вегасе, – задушевно проговорила она. – Так все кругом и говорят: «Мистер Андерман – лучший из лучших». Раньше я с адвокатами никогда не сталкивалась, но сейчас, после того как меня арестовали, вы были первым, о ком я подумала.

Легендарный адвокат молча смотрел на молодую привлекательную женщину, которая штурмом взяла его кабинет – словно фурия пронеслась мимо охранников и даже не подумала сначала обратиться к секретарше. Обычно Феликс Андерман по субботам в офисе не появлялся – шабат, как-никак, но всю неделю ему пришлось провести в суде, вот он и пришел разобраться с просроченными бумагами. Поначалу он решил было указать ей на дверь, но уж больно симпатичная особа оказалась… Эта юная леди выглядела невиновной, а такое в его практике случалось редко. И он кивнул, давая ей знак продолжать.

– Во всяком случае, мистер Андерман…

– Называйте меня Феликс, – поправил он.

– Да-да, мистер Андерман…

Андерман нахмурился. Ну вот, опять. Он практиковал в Лас-Вегасе тридцать лет, и всегда все звали его Феликсом. А потом, во время разбирательства особо запутанного дела о тройном убийстве, он отрастил бородку, и все – в газетах тут же принялись называть его мистером. И тот факт, что это выводило Андермана из себя, ровным счетом ничего не значит. Он превратился в «мистера» – и точка. Этого ему уже не исправить никогда.

И тут Нола Бриггс схватила лежавший у ее стула коричневый бумажный пакет и плюхнула его на стол. Потом подтолкнула пакет к нему. Андерману ничего не оставалось, как открыть пакет и заглянуть внутрь.

У него даже дыхание перехватило. Андерман был человеком очень не бедным – в гараже его стояли навороченные спортивные автомобили, а еще у него была собственная яхта в Сан-Диего и пляжный домик в Акапулько, однако деньги привлекали его по-прежнему. Отец его всю жизнь пахал на двух работах – был служкой в синагоге и учительствовал в начальных классах, и все равно к концу жизни денег у него было куда меньше, чем в этом вот бумажном пакете.

– Я заплачу вам десять тысяч, если вы хотя бы возьметесь рассмотреть мое дело, – объявила Нола. – Мне нужна ваша помощь, мистер Андерман.

Андерман закрыл пакет и сдвинул его на край стола, в нейтральную, так сказать, зону. За эти годы он приобрел бесценный опыт – умел прикидывать общую сумму на глазок, так как большинство клиентов платили ему наличными. В пакете Нолы лежало около пятидесяти тысяч.

– Что ж, расскажите о вашей проблеме, – любезно предложил он. – Если я увижу, что могу вам помочь, тогда и обсудим мой гонорар.

– Ой, спасибо, спасибо, мистер Андерман, – залепетала Нола. – Все говорят, что вы настоящий джентльмен.

Андерман выслушивал ее, не перебивая, целых двадцать минут. Он уже знал о ее аресте от одного из своих осведомителей на Стрипе, поскольку давно взял за правило получать информацию обо всех происходивших в Лас-Вегасе задержаниях – это позволяло ему принимать решение, стоит ли браться за дело, еще до того, как потенциальный клиент возникал на пороге. А дело Нолы определенно его заинтересовало. Преступление, за которое ее арестовали, называлось флашингом, или подсказкой, доказать его трудно, а тот факт, что «Акрополь» позволил ее предполагаемому сообщнику скрыться, оставлял адвокату лазейку такой ширины, что он мог загнать в нее многотонный грузовик. Андерману нравилось побеждать казино в зале суда, ибо только в этом зале ему удавалось у казино выиграть.

Потрясающая свидетельница, решил он, когда Нола завершила свой рассказ. Хорошие зубы, приятный голос, заразительная улыбка. Десять раз награждалась званием «дилер месяца». Если ему удастся снять с нее обвинения, он, возможно, сумеет убедить ее подать против Ника Никокрополиса иск о клевете, и тогда Андерман разорит этого маленького неандертальца.

– Позвольте задать вам несколько вопросов, – сказал он наконец.

– Задавайте!

– Ранее у казино бывали к вам какие-то претензии?

– Ни разу, – гордо объявила Нола.

– Так-таки ни одной?

– Ни одной, сэр.

– А проблемы с законом случались?

– Никогда. Меня даже не штрафовали за неправильную парковку.

– Быть не может! – воскликнул он. – Вы, наверное, и машину-то не водите!

Нола просто засветилась от такого комплимента, и Андерман сразу же прикинул, какое впечатление произведет она на присяжных. Не судилась, не привлекалась, прошлое прозрачное, как слеза ребенка, да плюс еще эта прелестная улыбка! Такое совершенство просто невозможно!

– Какие-либо проблемы с прежними или нынешними работодателями или сотрудниками?

– Проблем не было. Взаимоотношения были.

– С кем-то из тех, кто останавливался в отеле, со служащими?

– Десять лет назад я встречалась с Ником Никокрополисом.

Андерман выпрямился. Сам он разводился три раза и знал, что срока давности женская злоба не имеет. Поэтому он устремил на потенциальную клиентку грозный взгляд:

– И? – спросил он.

– И ничего, – просто ответила она, закуривая сигарету. – Наши отношения длились десять дней, потом Ник дал мне отставку, но взамен предложил стать у него в казино дилером. Я приняла предложение, поблагодарила и пошла своим путем.

– Следовательно, вы не собирались идти войной на Ника?

– Ну, тогда мне было обидно, – призналась она, – но такое в моей жизни уже случалось. Я ведь не вчера родилась, мистер Андерман.

– Да, мисс Бриггс, такое с нами со всеми случалось…

– Пожалуйста, зовите меня Нола.

– Хорошо, Нола, я беру ваше дело, но лишь при одном условии.

– Каком же?

– Я хочу, чтобы вы прошли проверку на полиграфе. Если вы ее пройдете, я обращусь с ходатайством к судье, который предъявил вам обвинение. На том основании, что «Акрополь» совершил тяжкую ошибку. В стремлении уличить Фрэнка Фонтэйна их служба безопасности предположила, что вы являетесь его сообщницей. Такое в подобных делах случается часто. И я уверен, что судья снимет обвинение.

– Я согласна, – сказала Нола.

Андерман улыбнулся. Опыт подсказывал, что только люди, которым действительно нечего скрывать, с готовностью соглашаются пойти на то, чтобы их опутывали проводами и терзали бесконечными вопросами. Дело обещает быть слишком уж простым. Сверившись с настольным календарем, он произнес:

– Так, посмотрим… В понедельник у меня снятие показаний под присягой, во вторник – совещание, затянется на весь день… Как насчет утра среды?

– Я готова хоть сегодня.

– Мисс Бриггс…

– Нола, мистер Андерман…

Андерман вскинул руки, словно извиняясь:

– Дорогая Нола, у меня ведь есть и другие клиенты, которые нуждаются в моих услугах. Некоторые даже ждут меня в тюрьме. Не имею права их подвести.

Нола вскочила, снова стукнувшись коленями о стол. Дрожащим голосом она произнесла:

– Простите меня за такие слова, но, мистер Андерман, остальные ваши клиенты – обыкновенные уголовники или законченные неудачники, которые большую часть своей жизни провели за решеткой. Они плохие люди, и чтобы защищать их, им нужен такой безупречный, великий человек, как вы. Я же совсем другое дело. Я не плохой человек. Я невинная жертва системы, которая позволяет таким, как Ник Никокрополис, смешивать всех и вся с грязью. Ник уже однажды нанес мне удар, мистер Андерман. Пожалуйста, не позволяйте ему совершить такое еще раз.

Она с трудом сдерживала слезы, и Андерман растерялся. Он подтолкнул ей коробку с бумажными салфетками и искоса глянул на пакет с деньгами. Его бедный папа наверняка перевернулся бы в могиле! Когда он снова взглянул на Нолу, та уже успокоилась и теперь смотрела ему прямо в глаза.

– Половина – сейчас, вторая половина – когда вы вытащите меня из этого дела, – сказала она.

У него снова перехватило дыхание. Она предлагала ему за день работы целое состояние! Чтобы не выдать дрожью в голосе своей алчности, он посчитал про себя до пяти, а потом сказал:

– Очень хорошо, мисс Бриггс. Я беру ваше дело.

Опрос сотрудников «Акрополя» оказался делом куда более трудным, чем рисовалось Валентайну поначалу. Фонтэйн провел в казино три дня кряду и вступал в контакт с дюжинами работников, однако, оказалось, кроме Уайли и чернокожего гиганта Джо Смита, его так толком никто и не запомнил. «Фрэнк… Как там его? – такова была обычная реакция. – Никогда о таком парне не слышал».

И Валентайн не мог их ни в чем упрекнуть. Невада была одним из немногих штатов, жителей которых строго карали только за тот факт, что они знали о мошенничестве против казино, – это само по себе считалось уголовно наказуемым деянием, тянувшим на пятилетний срок в исправительных заведениях штата. И ничего удивительного, что служащие постарались поскорее стереть имя Фонтэйна из коллективной памяти.

К полудню Валентайн уже все закончил. Проскользнул в «Убежище Ника», где его ждало разочарование: обед там не подавали. Усевшись на высокую табуретку, он разложил на стойке бара свои записи и принялся их пересматривать, жуя соленые крендельки. Любимый бармен, даже не задавая вопросов, подал ему то, что требовалось – воду из-под крана с лимоном.

Максимум информации о Фонтэйне предоставил ему Джо Смит. Каждый раз, заходя в казино, Фонтэйн некоторое время забавлялся с Одноруким Билли и болтал с Джо о славных денечках в университете Лас-Вегаса. Тогда-то Джо и заметил, что Фонтэйн носит ботинки на толстой подошве – следовательно, он казался на пару-тройку дюймов выше своего истинного роста. А еще он был заядлым курильщиком – Джо видел, как Фонтэйн жадно затягивался, перед тем как загасить сигарету и войти в зал.

– К вам посетитель, – пробормотал бармен.

Валентайн глянул в зеркало над стойкой и увидел, что к нему направляется Роксана. Ее хорошенькое личико кривилось злобной гримасой. Он повернулся, одновременно закрыв свои записи.

– Очень рад встретить вас здесь, – сказал он. – Спасибо за номер.

– Всегда пожалуйста, – прошипела она. – Надеюсь, никакие девицы вас там не поджидали.

Валентайн побледнел, вспомнив свою дурацкую шутку.

– Этот идиот растрепал по всему казино, – добавила она.

– Я его убью!

– Придется встать в очередь!

Она резко развернулась, но Валентайн успел схватить ее за руку. Роксана попыталась вырваться, но не так, чтобы очень уж отчаянно. Что ею двигало? Действительно обида или же разочарование? Скорее, и то, и другое разом. Вскочив, он сказал:

– Роксана, дорогая, простите. Мне очень жаль. Ну, ляпнул глупость. Правда, не хотел вас обидеть.

Она позволила проводить себя к столику и угостить. Ее смена только что закончилась, и она заказала джин с тоником. Бармен подмигнул Валентайну.

– Мой сынок звонил? – спросил Валентайн.

– Три раза за утро. Я сказала, что вы не хотите с ним разговаривать, но он продолжал трезвонить.

– Да, он такой, – сказал Валентайн.

– Ну разве можно так ненавидеть собственного сына? – начала она с того же места, на котором они завершили свой прошлый разговор. – Что плохого, если он принял несколько ставок? Большинство барменов так поступают. Это часть их работы.

Валентайн не знал, что ответить. Да, таков он, Джерри. Он еще в школе всегда мог выговорить себе у директора освобождение от занятий. От его сыночка можно сбежать, но невозможно спрятаться.

– Извините, Роксана, но я не хотел бы это обсуждать, – наконец сказал он. – Мы с сыном не ладим уже очень давно. Пока была жива жена, она играла роль рефери, и отношения были более-менее сносные. Но она умерла, и стоит нам оказаться рядом, как мы готовы вцепиться друг другу в глотки.

– Вас по-прежнему злит, что он принимает ставки?

– Конечно. Он нарушает закон. И почти всю свою жизнь он только тем и занимался, что нарушал закон. А я еще дал ему деньги на бар! Он… – Валентайн предпочел не продолжать. – Я просто хочу дать ему возможность хорошенько подумать о своем поведении.

– Вот почему вы с ним не хотите разговаривать?

– Совершенно верно. С ним не хочу. Но хочу поговорить с вами.

Глаза Роксаны вспыхнули:

– Правда?

– Отель и казино наняли меня провести небольшое расследование.

– Вы полицейский?

– В отставке. Сейчас даю консультации.

При этих словах Роксана заметно расслабилась. Отпив из стакана, она сказала:

– А Уайли говорит, что ваша компания называется «Седьмое чувство». Почему?

– Это старое выражение, – пояснил он. – Когда шулер говорит о другом шулере, что тот обладает седьмым чувством, это высочайший комплимент. Значит, он не только знает, как надуть партнера по игре, но и в какой момент сделать тот или иной ход. А порой это и есть самое главное в их ремесле.

– А у вас есть это седьмое чувство?

– Я способен почуять, что человек жульничает, хотя, бывает, и не могу понять, как в точности он это делает.

– То есть у вас нюх, как у ищейки.

~ – Похоже. Так вот, я хотел бы поговорить с вами о Фрэнке Фонтэйне.

– Согласна. – И пока Валентайн открывал чистую страницу, она сказала: – Теперь я понимаю, почему вы мне сразу понравились.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Мой отец тоже служил в полиции, – пояснила она.

Роксана оказалась девушкой не просто красивой – она была девушкой толковой. Оказывается, она училась на вечернем отделении университета и вскоре должна была получить степень магистра бизнес-администрирования. А днем она трудилась на двух работах – в столе регистрации и в гостиничной бухгалтерии. Современная молодая женщина с честолюбивыми устремлениями, она нравилась Валентайну все больше и больше.

Но самое главное – Роксана сразу поняла, какую опасность представляет для казино Фонтэйн. Игрок, который никогда не проигрывает, может запросто погубить заведение. Третье появление Фонтэйна пришлось как раз на ее смену, и она запомнила его довольно хорошо.

– Фрэнк Фонтэйн может быть величайшим из игроков, – говорила она, посасывая уже вторую порцию своего напитка. – Но вот чего-чего, а настоящего класса в нем нет. Отец всегда говорил: «Хочешь узнать, есть ли у парня класс – посмотри на его ботинки. У классного парня ботинки вычищены до блеска». Так вот ботинки у Фонтэйна не сверкали.

– А какого типа ботинки? – спросил Валентайн, лихорадочно записывая ее рассказ.

Похоже на Феррагамо[22].

– На что еще вы обратили внимание?

– У него проблемы со зрением.

– Как вам удалось определить?

– Он выронил контактную линзу и подошел к стойке – попросить какие-нибудь капли, чтобы вставить ее обратно. А когда поднес руку к глазу, так чуть его себе не выколол.

И Валентайн приписал: «Дальнозоркий». Теперь ему уже хватало информации, чтобы еще раз пройтись по своей базе данных. Десять к одному, это кто-то, ему уже известный.

– А в этот момент вы видели его глаз, ну, тот, с которого слетела линза?

– Да. Линзы того же цвета, что и глаза. Вот ведь умница!

– Что-нибудь еще?

– Боюсь, это все.

Он отложил ручку. Бармен, не дожидаясь просьбы, принес им еще по стакану. Кажется, парень становится его поклонником! Валентайн залпом выпил воду – здесь, в пустыне, его мучила постоянная жажда.

– Ну вы и пьете! – заметила Роксана, вытирая губы бумажной салфеткой.

– Это вода, – сказал он.

– Тогда простите. – Она взяла его стакан, провела по стенкам пальцем и облизнула его. – И правда, вода. А вы на такого не похожи…

– На какого?

– Люди, которые пьют воду, либо излечившиеся алкоголики, либо мормоны.

Что ж, у каждого допроса есть своя цена. Этот явно становился для него дороговатым, поэтому он ответил:

– Есть еще третья категория – вы о ней забыли. Это дети алкоголиков. Мой отец был горьким пьяницей, и я видел, до чего он довел мою мать.

– Вот, значит, почему вы не пьете.

– Совершенно верно. И давайте больше об этом не будем, – добавил он.

– Извините, я вторглась не на ту территорию.

– Все в порядке.

Он проводил Роксану к машине. Служащие оставляли свои автомобили на гигантской засыпанной щебенкой парковке позади казино, и за день машины раскалялись до адской температуры. Прежде чем взяться за ручку своего сверкающего белого «Гран-При», Роксана привычно обернула руку платком.

– Ну, – протянула она, – полагаю, нам пора прощаться. Извините, что влезла в ваши дела. Но ваш сын показался мне приятным парнем.

– Порой он действительно бывает приятным парнем.

– Тогда отчего такая неприязнь?

Он пожал плечами:

– Я всю жизнь занимался тем, что отправлял таких приятных парней за решетку.

– О, тогда понятно. Но я уверена, что когда-нибудь все наладится. У меня не может быть детей, поэтому я частенько разыгрываю из себя мамашу. Знаю – в этом нет ничего хорошего, но такая уж я. Пока.

Она неловко клюнула его в щеку и скользнула за руль. Валентайн отступил в сторону. Да, плохо, когда ты не можешь иметь детей, особенно когда их так хочешь. Знай он Роксану чуть получше, он бы рассказал ей, как они с Лоис целых два года пытались зачать их ненаглядного Джерри.

Из-за тучек выкатилось полуденное солнце, и он прикрыл глаза рукой, стараясь разглядеть номерной знак на машине Роксаны. Она казалась замечательной женщиной, но разве в наши дни можно быть хоть в ком-то уверенным? Вытащив ручку, он записал номер на ладони и поспешил вернуться в гостиницу – пока не хватил тепловой удар.

В номере уже убрались, и Валентайн прилег на огромную круглую постель и закрыл глаза. Он внезапно почувствовал страшную усталость – наверняка перелет еще давал о себе знать. Он поворочался, стараясь устроиться поудобнее и, если повезет, поспать часок-другой.

Но заснуть не получалось: мозг был перегружен полученной за день информацией. Таинственная фигура Фрэнка Фонтэйна начинала проступать из тьмы. Валентайн открыл глаза и уставился в зеркальный потолок. Он был немалого роста – почти метр восемьдесят пять, но на этой огромной постели казался карликом. Приподняв голову, Валентайн оглядел номер и впервые заметил, что все здесь казалось непропорционально крупным. Огромная кровать, огромная ванная, огромные фрески на стенах, огромные медные дверные ручки, огромный балкон… Это напомнило ему старый Майами с его склонностью к гигантомании.

Валентайн встал, прошел в гостиную и достал ноутбук. На обеденном столе стояли ваза со свежими цветами и корзина с роскошными фруктами. Валентайн уселся во главе стола и приступил к работе.

В течение всех двадцати лет работы в казино Атлантик-Сити он вел досье на встречавшихся ему шулеров – описывал их приемы, отмечал привычки, слабости и фобии. Шулер может изменить внешность, считал он, но изменить себя он не в состоянии.

К моменту отставки он владел данными на пять тысяч мошенников – достаточно, чтобы жесткий диск его старенького компьютера был забит до отказа. Зато на диске нового ноутбука, который теперь сопровождал его во всех поездках, места оставалось предостаточно. Досье шулеров, которые он любовно называл «Воровским файлом», составлялись в соответствии с программой, написанной Люсиль – первой женой Джерри, очень милой девушкой и отличной программисткой.

Он загрузил «Воровской файл», кликнул «Найти» и ввел известные ему данные.

Валентайн нажал клавишу «Ввод». Теперь программа отсортирует всю введенную информацию и сравнит ее с хранящимися в базе данными. И тогда имена тех, кто совпадает с Фонтэйном по четырем или более категориям, автоматически выделятся в отдельный файл.

Через несколько секунд программа свою работу выполнила. Валентайн пробежался по совпадениям – в отдельном файле содержались сорок восемь профилей. Скоро маска с Фонтэйна будет сорвана. И слава Богу, потому что, не поняв, кто он такой, Валентайн не сможет разобраться в том, что здесь на самом деле происходит.

В течение последующего часа он, попивая диет-колу, читал выделенные досье. Тридцать шесть из перечисленных либо сидели за решеткой, либо почили в бозе. Из оставшихся двенадцати он отсеял еще девять – по возрасту, а еще одного потому, что он прошел через операцию по изменению пола. Оставались двое – Джонни Лонн и Фрэнк Гарсия по прозвищу Скелет. Обоих Валентайн знал достаточно хорошо.

Он читал и перечитывал их досье, в которых содержались и фотографии, сделанные во время арестов. Оба – и Джонни, и Скелет – были итальянцами, оба были высочайшего уровня «счетчиками карт», и оба внешне походили на Фонтэйна. Оба действовали в составе преступных групп и знали все ходы-выходы.

Но у обоих были серьезные проблемы. В 1993 году Джонни попал в нелепую автокатастрофу и ему ампутировали большой палец на правой руке. А у Скелета обнаружилось редкое кожное заболевание, в результате которого он лишился всех волос. Следовательно, ни один из них никак не может быть Фонтэйном.

Валентайн в отчаянии грохнул кулаком по столу.

Оттолкнув кресло, он подошел к огромному окну и глянул вниз. В ярком свете дня Стрип выглядел словно уродливая женщина без косметики – в прыщах и родинках. Мимо гостиницы медленно ползла бесконечная вереница машин. Вызывающая манера, в которой играл Фонтэйн, была его визитной карточкой, и Валентайн полагал, что он принадлежит к клубу избранных – тех, кто способен разорить не только казино, но и организации посолидней, а то и пустить по миру парочку малых стран. Этот человек разительно отличался от обычной публики и сделал все, чтобы сохранить свою тайну.

Валентайн позвонил в бюро обслуживания номеров, заказал гамбургер и ведерко льда. Потом снова уселся за стол. Экран уже погас, и он несколько раз нетерпеливо дернул мышкой. Наконец экран засветился вновь, и он вышел на первую страницу «Воровского файла».

На ней содержались данные на Девона Эймса из Филадельфии. Эймс славился тем, что действовал с помощью «заряженных» костей. Валентайн приступил к чтению, твердо вознамерившись не упустить ни единой ниточки. Да, он ищейка, и он намерен унюхать след Фонтэйна – даже если ради этого придется перечитать все пять тысяч досье.

– Что это значит – вы отзываете обвинение? – Сэмми Манн воззрился на Пита Лонго с крайним возмущением.

– А так и отзываем, – толстощекий лейтенант прочно уселся на свой заваленный бумагами стол и закурил «Мальборо». Был субботний полдень, и он намеревался сходить на футбол, и выслушивать рекомендации, как ему вести его собственное расследование, да еще от этого побитого молью старого шулера, вовсе не входило в его намерения. – Повторяю, обвинение мы снимаем, и если у вас достаточно мозгов, вы срочно восстановите эту Нолу Бриггс на работе.

– Вы что, спятили?! – взвыл Сэмми. – Она нас обокрала!

– Весьма сомнительное утверждение! Слушайте, Сэмми, ее адвокат – не кто иной, как великий и ужасный Феликс Андерман, – пару часов назад заставил Нолу пройти тест на полиграфе. Эксперт – бывший полицейский и мой хороший друг. И он был настолько добр, что переслал мне распечатку. Хотите узнать, что там написано?

– Еще бы, черт побери! – Пружины на потрепанном диване в столь же потрепанном кабинете Лонго возмущенно взвизгнули: это подскочил сидевший на другом его конце Уайли.

– Он задал ей пятьдесят вопросов, – сказал Лонго, пробегая взглядом распечатку. – И самыми интересными я с вами, джентльмены, так и быть, поделюсь. Вот, например: «Мисс Бриггс, до того, как он вошел в казино и сел за ваш стол, встречали ли вы когда-либо игрока по имени Фрэнк Фонтэйн?» Ответ: «Нет, я видела его впервые».

Лонго посмотрел на своих собеседников.

– Полиграф утверждает, что она сказала правду. Вот еще несколько примеров. Вопрос: «Вам знаком термин «сигнал»?» Ответ: «Да. Это значит, что дилер противозаконно сигнализирует игроку значение своей закрытой карты». Вопрос: «Вы подавали подобного рода сигналы Фрэнку Фонтэйну?» Ответ: «Нет. Я не подавала сигналов Фрэнку Фонтэйну». Вопрос: «Случалось ли вам подавать подобного рода сигналы игрокам?» Ответ: «Вероятно, случалось, но я никогда не делала этого сознательно». Вопрос: «Поза, в которой Фрэнк Фонтэйн сидел за вашим столом, давала ему возможность подглядеть вашу закрытую карту?» Ответ: «Нет. Он сидел прямо. Чтобы увидеть закрытую карту дилера, игрок должен положить голову прямо на стол. Он этого не делал». Вопрос: «Так вы подавали какого-либо рода сигналы Фрэнку Фонтэйну?» Ответ: «Нет». Вопрос: «Фрэнк Фонтэйн каким-либо образом подстрекал вас к сотрудничеству, перед тем как произошел этот эпизод?» Ответ: «Нет».

Лонго опустил распечатку и устало пояснил:

– Эксперт замерил ее пульс до и после тестирования. Семьдесят ударов в минуту до, восемьдесят два – после. Это в пределах нормы: у человека, прошедшего испытание на полиграфе, частота пульса увеличивается всегда.

– Следовательно, она невиновна, – замогильным голосом произнес Сэмми. – И, значит, мы сели в лужу.

– Вот об этом не мне судить, – ответил Лонго, демонстративно взглянув на часы. – Я только знаю, что этот эксперт работает на полицию Лас-Вегаса уже десять лет, и когда нам требуется провести контрольный тест, мы всегда обращаемся именно к нему. Прекрасный специалист.

– Теперь Ник нас убьет. – Сэмми искоса глянул на Уайли, который нервно теребил галстук, оттирая с него очередное пятно. – Попросту выкинет нас на улицу – ведь именно мы поставили его в дурацкое положение.

– Не позволяйте ей уйти, Пит! – взмолился вскочивший с дивана Уайли. – Если с нее снимут обвинение, крайними окажемся мы! И никогда больше во всем Лас-Вегасе не найдем работы. У меня жена и двое детишек, у Сэмми скоро пенсия, и если вы ее отпустите, нам придется просить милостыню.

Лонго выставил ладонь, словно перекрывающий движение дорожный инспектор:

– Хватит, парни, вы разбиваете мне сердце. Улики – это улики, а у вас их нет. Мне придется снять обвинение.

– Нет, ну как же… – продолжал клянчить Уайли.

– Послушайте, вам следует меня поблагодарить, а также поблагодарить Нолу.

– За что это?

– Если я сниму обвинение, а вы перед ней извинитесь, Нола не станет подавать иск за незаконный арест и клевету. Так что вы, ребята, соскочите с крючка.

– А она, что, угрожала подать на нас в суд?

– Естественно! Вот у нее дело – не подкопаешься. В конце концов, мы-то арестовали ее на основании сведений, которые дали нам вы, а следовательно, Ник тоже оказался бы на скамье подсудимых.

– Вы над нами издеваетесь! – воскликнул Уайли.

– Отнюдь. Если ей удастся доказать, что это Ник вас натравил, а вы лишь выполняли его указания… – Лонго печально покачал головой. – Ребята, мне даже страшно подумать о последствиях.

Теперь уж и Сэмми подскочил. Каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с Лонго, тот унижал его, как мог. И всегда вытряхивал из него все, что ему требовалось – от бесплатных пропусков на боксерские поединки до номеров, в которых Лонго уединялся то с какой-нибудь юной проституткой, то со своей очередной пассией. Те, кто уверяет, будто мафия больше не правит Лас-Вегасом, никогда не сталкивались с этим дешевым уродом. А стоило бы…

И Сэмми извлек из кармана конверт с билетом на бой Эвандера Холифилда за звание чемпиона мира в тяжелом весе: на вторник, в казино «Цезарь», лучшее место – в самом центре третьего ряда. За такое место «жучки» просят пять штук, а то и больше.

Лонго достал билет и с невинным видом спросил:

– На одно лицо, и только?

Уайли в растерянности взглянул на Сэмми.

– Господи Боже мой, – пробормотал Сэмми и достал из другого кармана второй билет.

– Вот молодец, знаешь, что я большой любитель бокса! – заявил Лонго и спрятал билеты в бумажник из акульей кожи.

– Я тоже, – поддакнул Уайли. – И Сэмми. Правда, Сэмми?

Сэмми безмолвствовал. Это были его собственные билеты.

Теперь ему придется смотреть матч дома по телевизору или с кучей таких же жалких неудачников в каком-нибудь баре.

– Ради чего еще нужны друзья, – прошипел он. – Так вы нам поможете?

– Я смогу дать вам еще пару-тройку дней, – сказал Лонго. Сэмми дернул головой:

– Пару-тройку дней?

– По закону я должен снять с нее обвинение прямо сейчас.

– Пару-тройку дней? – переспросил Сэмми.

– Это все, что я могу сделать. Попрошу судью немного поморочить Андермана. Завтра у нас воскресенье, понедельник в Неваде праздничный день. Следовательно, у вас около трех дней на то, чтобы прийти ко мне с солидными уликами, и уж во вторник я с большим удовольствием надеру Андерману задницу. Прямо с утра.

Сэмми нервно пригладил жидкие волосенки: на своем веку ему приходилось иметь дело со всякого рода бандитами, но этот защитник закона мог дать им сто очков вперед! Однако он проговорил:

– Спасибо большое, Пит, мы ценим ваше сотрудничество.

– Вы настоящий друг, – тупо подтвердил Уайли.

– Всегда рад иметь с вами дело, – Лонго сердечно пожал им руки. – Встретимся на матче.

– Жаль, что не удастся попасть на матч, – промямлил Уайли, пока Сэмми расплачивался за стоянку. – А ты-то как?

– Ну, посмотрю где-нибудь в баре или по платному каналу, – ответил Сэмми. – Люблю бокс.

– Платный канал – дерьмо, – пожаловался Уайли.

– Можешь посмотреть по кабельному. Через недельку, может, и покажут.

– Кабельные тоже дерьмо. Никогда не смотрю кабельные каналы.

Редкий случай: Уайли имеет твердое мнение хоть о чем-то. Обычно своего мнения у него не обнаруживалось, о чем бы ни шла речь, и Уайли этим даже гордился.

Когда они выехали на аллею Мэриленд, Сэмми спросил:

– А что ты, собственно, имеешь против кабельного телевидения?

– Сколько раз ты смотрел матчи по кабельному? – осведомился Уайли.

– Не считал. Ну, может, тысячу.

– Ровно тысячу?

– Или тысячу и один раз. Примерно.

– Итак, ты тысячу и один раз смотрел бои по кабельному, а скольких девушек, которые выходят на ринг с номером раунда, ты видел? Уверен – их ты сможешь пересчитать по пальцам одной руки. Эти девицы – самые шикарные телки на матчах, а по кабельному их никогда не показывают.

– Так вот почему ты терпеть не можешь кабельное телевидение?

– Именно поэтому.

Засунув руку под сиденье, Сэмми извлек фляжку с виски, открутил зубами пробку, сделал солидный глоток и облизнул губы.

– Ты снова начал пить? – удивился Уайли.

– Да. Потому что мы в заднице.

– Полагаешь, Ник нас выкинет?

– Очень даже вероятно.

Некоторое время они ехали молча, размышляя о том, что их ждет. Для Сэмми это означало переезд в какую-нибудь дешевую дыру вроде Аризоны и Флориды, где ему, чтобы покупать хорошие сигары, снова придется по мелочи жульничать в карты. Будущее Уайли представлялось менее унылым: он всегда может найти работу в каком-нибудь казино в индейской резервации или на круизном лайнере. Он, конечно, выживет, но все время будет помнить о том, что лучшие его деньки остались далеко позади.

– Нола замешана, – сказал Уайли. – И ты со мной согласился.

– И сглупил, – ответил Сэмми.

– Что значит – сглупил?

– Это значит, что я не продумал все до конца. Знай я, что она затаила на Ника злобу, никогда не пошел бы на ее арест. Понаблюдал бы за ней, посмотрел, куда она целит. История с Фонтэйном – это дымовая завеса. У нее куда более серьезная цель, а мы этого не поняли.

Они были уже возле «Акрополя». Сэмми в полном молчании обогнул бурлящую историю матримониальных ошибок Ника: он думал о Ноле, которая проходила здесь каждый день и каждый день, глядя на увековеченные скульптором силиконовые прелести бывших супруг Никокрополиса, снова и снова вспоминала свое унижение. Неудивительно, что ненависть ее росла как на дрожжах.

Сэмми свернул на стоянку. В казино было тихо, даже швейцар в униформе куда-то скрылся. Заглушив мотор, Сэмми спросил:

– Чем, черт побери, занят Валентайн?

– Я говорил с ним пару часов назад, – ответил Уайли. – Он пошел к себе порыться в компьютере.

– Вычислил он Фонтэйна?

– На тот момент – пока нет.

– Кто перевел его в этот люкс?

– Уж точно не я.

Сэмми барабанил пальцами по рулевому колесу.

– Сколько он с нас запросил?

– Тысячу долларов в день плюс расходы.

– Боже правый! – воскликнул Сэмми. – Ну и бандюга!

Сэмми нашел Ника на мостках. Тот перегнулся через перила и внимательно присматривался к столу, за которым играли в крэпс. На его физиономии плясали зайчики от расшитого циркониевыми стразами пышного бюста сидевшей за столом женщины. Она пыталась выбросить восьмерку и каждый раз перед броском целовала кости практически взасос.

– Порой я просыпаюсь среди ночи, – возвестил Ник, когда дама выбыла из игры, – лежу в темноте и думаю обо всех своих ужасных поступках. По крайней мере, о которых помню. Они преследуют меня, особенно те, что имеют куда более серьезные последствия, чем я себе представлял.

– Как с Нолой, – тихо произнес Сэмми.

– Богом клянусь, я ее совсем не помню, – тяжело дыша, отозвался Ник. – Или, может, я ее одетой не помню?

Но Сэмми был отнюдь не расположен к шуткам. Если Ник собрался покаяться в грехах, то он, Сэмми, вовсе не горел желанием стать его исповедником.

– Так или сяк, – продолжал Ник, – но случай с Нолой – это показательный пример. Шерри сказала, что мы с ней встречались дней десять. Полагаю, первые девять дней мы трахались, как кролики, а на десятый потянуло поговорить. Может, я и сказал, чтобы она поддула себе сиськи, – я вполне мог ляпнуть что-то подобное, а то и похуже. Но, понимаешь, по крайней мере, я был с ней честен – люблю, чтобы сиськи были большие. Это же не преступление, правда?

– Нет, насколько мне известно, – сказал Сэмми.

– И вот до чего меня довела честность, – пожаловался Ник, мельком глянув на Сэмми и снова обратив взор на игральный стол. – В лице этой телки я приобрел настоящего врага.

– Вы полагаете, Шерри сказала нам правду?

– Она не настолько умна, чтобы придумать такую историю, – отозвался Ник. – Нола и вправду затаила на меня злобу.

Поняв, что Ник не намерен сейчас устраивать разнос, Сэмми как можно осторожнее доложил ему о том, как разворачиваются события.

– Полиция собирается снять с нее обвинения. Похоже, она прошла испытание на детекторе лжи с полным успехом.

– Прекрасно! – отозвался Ник.

Он принялся расхаживать по мосткам взад и вперед. Сэмми топал за ним, и их шаги эхом отзывались в почти пустом казино. Остановившись над столами с блэкджеком, они оперлись на перила. Игра шла вялая, далеко не на всех столах.

– Одно я знаю наверняка, – заявил Сэмми.

– Только одно? – спросил Ник.

– Это просто такое выражение.

– Это-то мне понятно, – огрызнулся Ник. – Так что именно ты знаешь наверняка?

– Я знаю, что наша система безопасности работает надежно, – ответил Сэмми. – Мы реагируем на любую попытку нас облапошить, будьте спокойны, босс.

В это время там, внизу, дилер проиграл и расплачивался. Несколько игроков удвоили ставки, и двое преспокойно облегчили казино еще на тысячу двести долларов – дилер открыл неудачную карту.

– Да много-то и не требуется, – сказал Ник. – Пятьдесят штук здесь, сто штук там – и конец. Слышишь, что я тебе говорю?

Сэмми судорожно сглотнул: впервые Ник вслух признал, что его финансовое положение оставляет желать лучшего. Если «Акрополь» закроют по причине финансовой несостоятельности – то есть из-за того, что казино постоянно терпит от клиентов убытки, – они с Уайли больше нигде работы не найдут.

– Я вас не подведу, – пообещал ему Сэмми. Ник потрепал его по плечу.

– Рад слышать, – сказал он.

Валентайн закончил просматривать «Воровской файл» уже ближе к десяти вечера. Глаза болели немилосердно. За окном запульсировали неоновые огни – город ожил, и Валентайн понял, что ему необходимо выйти прогуляться: мозги буквально спеклись, смотреть на экран больше не оставалось никаких сил. А с экрана на него взирал Чан Цинь, знаменитый тайваньский шулер. Заостренным ногтем левого мизинца Цинь во время первой игры помечал все высшие карты, и во второй игре уже знал цену закрытой карты дилера. Цинь – парень способный, верткий, но даже он не в состоянии превратиться в велеречивого итальянца.

Валентайн вышел из программы и закрыл компьютер. Все это превращалось в настоящий кошмар. Валентайн понимал, что Фрэнк Фонтэйн прячется где-то в его компьютере, но отыскать его он не мог. Неужто он так стар и его способности притупились, или Фонтэйн намного хитрее, чем ему поначалу представлялось?

Ни тот, ни другой вариант его не устраивал. Поднявшись, он размял ноги, посмотрел на безумный карнавал под окнами. Узкие тротуары были запружены толпами едва одетых туристов, и Валентайн подумал, что вряд ли получит удовольствие от прогулки. Ему нужен по-настоящему свежий воздух, а на Стрипе его не сыщешь…

Валентайн перешел в гостиную, замертво свалился на диван и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Откуда-то из-под пола вырос черный куб, в нем, словно по волшебству, открылись дверцы, и на экране телевизора появилась заставка новостей Си-эн-эн. Вот, именно это ему и необходимо.

По части новостей день выдался небогатый. На бегущей строке появились спортивные новости: «Девил Рейз» победили «Бомбометателей из Бронкса»[23], при этом Боггс взял пять передач. Да, даже жаль, что он не побывал на стадионе с Джерри: его сын никогда не умел держать удары, и наблюдать за его реакцией на то, как любимые «Янки» проигрывают какой-то третьесортной команде, – вот это удовольствие!

Зазвонил телефон, затем стих. На автоответчике замигала лампочка, и Валентайн нажал на кнопку. Это был Уайли:

«Докопались ли вы до сути? Хотел бы с вами переговорить. Я тут думал об этом Фонтэйне… – Валентайн услышал какой-то громкий шум. – Простите, должен бежать!»

Он нажал на повторное воспроизведение. Шум напоминал звуки, которые раздаются, когда кто-то срывает куш в рулетку.

У каждой игры разный круг поклонников, и в особые моменты они издают разные звуки. Он всегда полагал, что эти характерные боевые кличи и это стремление сбиваться в стаи уходит корнями в доисторические времена. Его стая, его племя – это люди, которые предпочитают сидеть вокруг костра, попивать кофеек и беседовать. Он снова прослушал этот взрыв голосов. Определенно рулетка.

Он по пейджеру вызвал Уайли.

Тот еле дышал – бегать с комплекцией Уайли было непросто.

– Вы его вычислили?

– Пока нет, – ответил Валентайн. – Так что вы там говорили о Фонтэйне, о чем вы подумали?

– Да не знаю, может, и ничего особенного…

– Но все-таки?

– Я думал о его манере игры.

– И?

– Ну, это было, словно… Словно он с нами забавляется.

– Каким образом?

– Понимаете, он даже не стремился к победе, – пояснил Уайли. – Он уже входил как победитель. Был заранее уверен в победе. Понимаете меня? И в нем не наблюдалось ничего такого, знаете, подозрительного. В какой-то момент он даже рассмеялся – над нами.

Валентайн крепче схватился за трубку и ощутил в руке холодок. Он знал лишь одного шулера, который смеялся, обыгрывая казино. Только одного.

– Вы шутите, – сказал он.

– Ничуть, – ответил Уайли. – Именно тогда Сэмми сказал, что он его знает.

– Сэмми узнал его смех?

– Да. Именно в тот момент он сказал, что это кто-то из его прошлого. – Снова послышались громкие голоса и восклицания. Теперь за столом для игры в крэпс. – Опять должен бежать. Позвоните, если на что-нибудь наткнетесь.

Валентайн положил трубку. Из уст девиц и этих идиотов питбоссов иногда можно услышать самые необычные замечания. В этом сообщении, с одной стороны, не было никакого смысла, с другой стороны, смысл был, и огромный. Шулера мирового класса из ниоткуда не берутся. Прежде чем сорвать с казино большой куш, они годами оттачивают мастерство. И Фрэнк Фонтэйн тоже давно занимался этим делом.

Достав бумажник, Валентайн выудил из него вчерашнее анонимное послание и перечитал. Шулера не раз ему угрожали, но лишь один действительно пытался его убить. И не без причины, потому что Валентайн хотел убить его самого. И смех этого единственного звучал как дьявольская издевка.

Неудивительно, что Сэмми Манн верил, будто откуда-то знает Фрэнка Фонтэйна, – в игроцком мире его знали все.

Все сходилось. Кроме одного.

Этот тип был мертв.

Валентайн еще немного поразмышлял на эту тему, потом позвонил портье. Трубку взяла Роксана.

– Вы когда-нибудь дома бываете?

– Я об этом могу только мечтать, – ответила она. – Трое из моих коллег заболели гриппом, и пока они не выйдут, я работаю по две смены.

– Бедняжка!

– Да, бедная я.

– Мой сын звонил в последнее время?

– Всего лишь раз десять, не больше, – сказала Роксана.

– А номер, по которому перезвонить, оставил? Роксана была явно удивлена:

– Нет, а в чем дело?

– Сам не знаю. Но я все думал о том, что вы мне сказали.

– Правда? – Роксана снова помолчала. – Ну что ж, это приятно.

Валентайн тихо засмеялся. Он испытывал просто неприличное удовольствие, поддразнивая эту юную особу. Куда это его может завести, он и понятия не имел, но само путешествие ему нравилось.

– Что ж, уверен, я смогу его найти. Счастливо вам.

– Вам тоже, – отозвалась она.

Следующий звонок был на Восточное побережье, к Мейбл. Разница во времени три часа, значит, там как раз наступило время ужина. Поскольку его соседка славилась своей стряпней, Валентайн так и представлял себе, как Джерри выклянчил приглашение и сидит сейчас у нее на кухне, повязанный салфеткой, с вилкой и ножом на изготовку.

– Как прошла игра? – спросил он вместо приветствия.

Она восторженно кудахтала минут пять – послушать Мейбл, так это была лучшая суббота за всю ее сознательную жизнь. И причиной этому, несомненно, стал его дегенерат-сыночек.

– Он у тебя? – прервал ее восторги Валентайн.

– Твой сын? Да, он сидит здесь, прямо напротив меня. И кривит рожу, догадался Валентайн.

– Дай мне его. Минуту, Мейбл! Я получил твой факс. Смешно, но ты способна на большее. Несколько не в твоем ключе, если хочешь знать мое мнение.

– Мы с Джерри тоже так думаем, – проинформировала она его. – Он уговорил меня отложить это объявление. Сейчас вот сочиняю новое. Смешное по-настоящему.

Валентайн почувствовал, что от злости он даже покраснел. Контроль за творениями Мейбл – его прерогатива, а не сыночкина.

– Даю ему трубку, – торжественно объявила Мейбл.

– Привет, пап!

– И тебе привет, – сказал Валентайн.

Голос Джерри звучал невнятно – он спешил прожевать какую-то вкуснятину. Затем послышался страшный кашель и звуки ударов – это Мейбл лупила поперхнувшегося Джерри по спине. Вскоре Валентайн услышал торопливые глотки и хлюпанье: сын пил воду.

– Сколько раз я говорил тебе, что говорить с набитым ртом нельзя? – прорычал Валентайн в трубку. – Ради Христа, Джерри, сначала прожуй, потом проглоти, а потом уж говори. Именно этим мы отличаемся от обезьян, понятно?

– Да, пап, – виновато промолвил Джерри.

– Твой дядя Луи…

Умер, поперхнувшись на Рождество телятиной, – привычно закончил фразу Джерри. – И вы с бабушкой и дедушкой так и не смогли ничего сделать. Я помню, папа. И помню, что такое в семье уже случалось, а я – последний в роду. Но это все равно не преступление федерального масштаба.

Валентайн задержал дыхание. Каждый раз одно и то же: проходит несколько недель, и они выскакивают каждый из своего угла, приплясывая, словно детишки из боксерской секции – сплошная злоба, но никакого мастерства.

– Извини, – сказал он.

Джерри молчал: он явно не знал, что сказать. Валентайн зашел с другого бока:

– Как прошла игра?

Джерри не привык к попыткам отца хоть как-то наладить отношения, поэтому, отвечая, тщательно подбирал слова:

– Прекрасно! Ну, «Янки», конечно, проиграли, и это ужасно, но все равно было здорово. Я взял напрокат маленький телевизор, и мы могли еще видеть, что происходило на скамейке запасных, ну и все такое. Отлично провели время.

– Жаль, что меня с вами не было, – сказал Валентайн.

– Мне тоже жаль.

Они снова помолчали. Валентайну было совсем не жаль, но он чувствовал, что должен сказать именно так. Он прокашлялся:

– Слушай, помоги мне в деле, над которым я сейчас работаю. Зайди в мой дом – у Мейбл есть ключи – и включи мой компьютер. Загрузи «Windows» и войди в программу под названием ФМВ. Справишься?

И в ту же секунду прикусил язык – вот черт, вылетело. Первый нормальный разговор за бог знает сколько лет, и на тебе: все-таки не удержался и все испортил. А ведь Джерри действительно попытался – в тех пределах, какие ему доступны, – наладить контакт. И Валентайн поспешил исправить оплошность:

– Я имею в виду, ты не против?

– Нет, папа, – тихо произнес сын.

Прошло десять минут. Валентайн уже успел загрузить в ноутбук составленное им досье на Фрэнка Фонтэйна, и тут раздался звонок от Джерри.

– Тебе следует уволить уборщицу, – сказал сын.

– У меня нет никакой уборщицы, – ответил Валентайн.

– Именно это я и имею в виду. У тебя везде мусор навален. Ты живешь, как бирюк.

– У меня свое дело. И это не мусор, а деловой беспорядок. Только ничего не трогай.

При обычных обстоятельствах Джерри обязательно что-нибудь да сказал бы, и возобновилась бы привычная свара. Но сегодня Джерри был каким-то другим, более сдержанным. Может, общение с Мейбл так на него подействовало, а может, то, что он примчался во Флориду, но не нашел отца, оказалось для него подходящим испытанием на прочность.

– У меня на экране диск С, – сказал Джерри.

– Отлично, набери «оболочка» и нажми на «ввод». На экране появятся пять или шесть иконок. Кликни на ФМВ два раза.

– Сделано, – сказал сын. – Тебе надо сменить мышку.

– А я и этой не пользуюсь.

– Не пользуешься мышкой?

– Да не могу разглядеть эту чертову стрелочку.

– Ну, раз так тебе удобнее… А что означают эти буквы – ФМВ?

– «Файл мертвых воришек». Твоя бывшая жена убедила меня, что после смерти мошенника лучше не стирать его файл, а переместить в отдельную программу: мало ли, а вдруг когда понадобится…

– Очень похоже на Люсиль. Она никогда ничего не выбрасывала.

«А тебя вот выбросила», – хотел съязвить Валентайн, но обуздал острое желание в очередной раз оскорбить свою плоть и кровь и вместо этого сказал:

– Вот теперь слушай внимательно. На основании информации, которую я тебе сейчас будут диктовать, создай досье, потом сравни его с досье, содержащимися в ФМВ, распечатай то, что получилось, и вышли по факсу мне в гостиницу. Это все займет не более десяти минут.

– Эй, всегда рад помочь! А можно спросить?

– Валяй.

– Почему ты решил посмотреть досье на уже умерших шулеров?

– Это долгая история, – ответил Валентайн. – Расскажу, когда вернусь домой.

Джерри снова замолчал, и Валентайн только теперь понял значение сказанного: чтобы удовлетворить любопытство Джерри, ему придется либо позвонить ему, либо встретиться лично. Что ж, этот раунд его сын выиграл.

– Звучит заманчиво, – сказал Джерри.

Когда пятнадцать минут спустя Валентайн спустился вниз, в казино яблоку негде было упасть. Публика из тех, что шуточек не понимают: парни в рваных джинсах и пропотевших джинсовых рубашках, женщины в обтягивающих майках, ярких шортах и украшениях, купленных в телемагазинах. Нищие и голодные, они съехались в этот город-мираж в пустыне с деньгами, проиграть которые не могли себе позволить: они их либо выклянчили, либо заняли, либо украли. Они приехали сюда за мечтой, о которой вопил каждый рекламный щит в стране. Это был худший тип игроков: их знания о стратегии игр были ничтожными, как ничтожными были и шансы на выигрыш. Такую публику – самого низкого пошиба – в другие казино не допускали, и они набивались в «Акрополь», бедняцкие врата в рай.

За конторкой портье восседала Роксана. Она собрала волосы в узел, и теперь ее уже нельзя было назвать просто хорошенькой – сердце у Валентайна забилось чаще: она перешла на другую, более высокую ступень женской привлекательности.

– Кажется, вы с сыном помирились? – осведомилась она.

– Вроде того. Спасибо за подготовительную работу. Она передала Валентайну два листочка из факса.

– Знаете, в глубине души вы очень хороший человек.

– Просто старомодный, – признался он.

– А я люблю старомодных, – ответила она.

Глаза ее сияли, и сердце Валентайна заколотилось еще чаще. Он понял, что она имела в виду. Да, это могло бы стать прекрасным приключением, беда только, что он к нему не готов. С тех пор как умерла Лоис, он не имел дел с женщинами, сознавая, что в противном случае оборвет последнюю ниточку, связывавшую его с женой. И если такое все-таки случится, то с какой-нибудь особенной женщиной, а не с молодой девушкой, которую он и знает всего-то сутки.

– Готов поспорить, вы смотрели «Парк Юрского периода» раз десять, не меньше, – сказал он.

Роксана, нахмурившись, наблюдала, как он пятится от конторки.

– Вам определенно нравятся ископаемые, – пояснил Валентайн.

Уже в лифте он развернул присланный Джерри факс. На первой странице было написано:

Валентайн перевернул страницу. Единственное выданное ФМВ досье содержало фотографию – из тех, что делают на права или на паспорт. Валентайн прикрыл глаза и попытался сравнить это лицо с лицом Фрэнка Фонтэйна.

На первый взгляд сходства не было никакого: один хорош собой, обходителен и учтив, другой – с грубыми чертами и неприятной скользкой улыбочкой. Однако общее у них все-таки было: манера игры Фонтэйна – спокойная, размеренная и абсолютно безошибочная манера человека, который способен запомнить каждую карту в блэкджеке, где участвуют шесть колод, способен просчитать все шансы в любой из изобретенных человечеством игр и обратить их себе на пользу – путем обмана, изощренных трюков или безупречного математического расчета.

Это была манера игры хладнокровной, безжалостной личности, от рождения наделенной самым ужасным из даров – совершенным мозгом.

И если кто-то способен восстать из могилы, подумал Валентайн, то только он, один-единственный. Только Сонни Фонтана.

Валентайн решил позвонить в Комиссию по игорному бизнесу: первым об этом должен узнать Билл Хиггинс. Сонни Фонтана стал для него сущей отравой с конца восьмидесятых, когда словно метеор ворвался в Лас-Вегас. Билл отреагировал мгновенно и перекрыл Сонни доступ во все казино штата, но Сонни не отступился. Он ушел в подполье и принялся обучать других шулеров, которые отстегивали ему процент от своих выигрышей. Помимо того, как жульничать в блэкджек, ученики Сонни получали знания о последних методах «зарядки» костей, перепрограммирования игровых автоматов, воздействия на результаты игры в рулетку. Он создал маленькую армию клонов, и казино приходилось держать постоянную оборону.

У Хиггинса был включен автоответчик. Валентайн не любил оставлять на пленке дурные новости, поэтому просто сказал: «Билл, говорит Тони. Перезвони мне, как только сможешь. Это важно».

Следующим, кому он позвонил, был Сэмми Манн. Сначала попробовал домашний номер, а когда там никто не ответил, наудачу набрал службу наблюдения казино. Как ни странно, Сэмми оказался на месте, и Валентайн осведомился, можно ли ему зайти.

– Это очень срочно? – спросил Сэмми. Валентайн подтвердил: так оно и есть.

– Мы на третьем этаже, – пояснил Сэмми.

Валентайн решил спуститься по лестнице. Он взял себе за правило несколько раз в день давать себе хорошую нагрузку, чтобы сердце не застаивалось. Тогда и мысль его работала активнее. На площадке третьего этажа курили две горничных. Они и показали ему, где находится служба наблюдения – как раз позади помещения для уборщиц и прочего обслуживающего персонала.

На стальной двери не было никаких опознавательных знаков. Он постучал и сделал шаг назад, прекрасно зная, что без соответствующих процедур доступ сюда запрещен законом. Через минуту дверь распахнулась, и Сэмми провел его в помещение с высоким потолком, но без окон.

– Обычно субботними вечерами я свободен, – пояснил, запирая за ними дверь, Сэмми. – Я уже расположился перед телевизором, но позвонил Уайли. Какая-то старушка из Пасадины сорвала банк в крэпс, и Уайли решил, что она жульничала. Так что пришлось подъехать.

– Ну и что, старушка жульничала?

– Конечно, нет, – сказал Сэмми. – Уайли бредит.

Глаза Валентайна постепенно привыкали к полумраку. Каждое казино имеет собственную службу наблюдения и безопасности, и все помещения такой службы похожи друг на друга. С одной стороны располагалась полукруглая консоль длиной в два с половиной метра с видеомониторами, каждый из которых подсоединен к своей видеокамере, а камерами было увешано все казино. За работой мониторов наблюдали пятеро специалистов, все мужчины; на их столах были разложены схемы, стояли клавиатуры, телефонные аппараты, переговорные устройства и множество пустых чашек из-под кофе. Как правило, этой работой занимались отставные полицейские, для которых прищучить очередного мошенника было несказанной радостью. Эксперты, словно зачарованные, вглядывались в черно-белые экраны, их лица казались совершенно непроницаемыми.

Здесь у Сэмми имелся собственный уголок. Они прошли в него, закрыли дверь. На телефоне загорелась лампочка вызова. Сэмми нажал кнопку громкой связи:

– Манн у аппарата.

Голос Уайли, казалось, заполнил весь крохотный кабинетик.

– Ну и что ты думаешь? Эта старая чертовка мухлевала?

– У тебя галлюцинации. Она абсолютно чиста.

– Чиста, как же! – завопил Уайли. – Да она ободрала нас на десять тысяч!

– Хочешь, проверим? У меня тут как раз Валентайн стоит.

– Конечно! Пусть и он посмотрит.

– Шестой экран, – сказал Валентайну Сэмми.

На шестой экран выводилось изображение с камеры, надзиравшей над столом для игры в крэпс. Определить, о ком именно шла речь, оказалось проще простого: количество фишек, лежавших рядом с подозреваемой дамой, намного превышало таковое у ее соседей по столу. Кто-то из экспертов переключил кнопки на консоли управления, и камера взяла женщину крупным планом. Ей было около восьмидесяти, дрожащие руки обезображены артритом. Ну уж нет, она никак не могла припрятать в ладони фишку и прибавить ее к своей ставке после того, как кости были брошены. О чем только Уайли думает?

– Чиста, как свежий снег, – объявил Валентайн, вернувшись в закуток Сэмми.

– Черта с два! – упрямился Уайли.

– Слушай, у Тони есть для нас кое-какая информация, – сказал Сэмми. – Поднимешься к нам?

– Чуть позже.

– Это срочно. И оставь старую кошелку в покое. Она не жульничает.

– И все равно я ее погоню.

– Ты идиот!

– Пусть так.

– Плохая ночь? – осведомился Валентайн у Уайли, когда тот спустя десять минут заявился в каморку с сигаретой в одной руке и стаканом «Джонни Уокера» в другой. Галстук болтался на нем, словно петля висельника.

– Омерзительная, – признался питбосс. Отхлебнув виски, он оглядел Сэмми, который, морщась, поглаживал живот.

– Ты в порядке?

– Бывало и лучше, если честно.

– Снова желудок?

– Желудок, голова, спина, – пожаловался Сэмми. – Не одно, так другое.

– У тебя наверняка рак, – загоготал Уайли.

Сэмми сжал кулаки.

– Предполагается, это шутка такая? Слушай, у тебя мозги явно не на месте.

– Это моя малышка так шутит, – извиняющимся тоном произнес Уайли. – Твоя малышка тебе такое говорит, и ты ее за это еще ни азу не выдрал?

– Выпороть мою кроху? Ты спятил! Да меня за это в тюрягу упекут!

– Ну, здесь, в казино, ты кулаки не прячешь.

– Это совсем другое дело, – сказал Уайли.

– И какая из твоих крох такая юмористка?

– Младшенькая, Мишель.

– Ей уже двенадцать, не так ли?

– Одиннадцать.

– Да, не везет тебе.

Валентайн терпеливо ждал окончания этого диалога. До прихода питбосса Сэмми вкратце проинформировал его о тяжкой семейной жизни Уайли. Дети достались ему от первого брака жены и были воспитаны просто чудовищно. Уайли работал по две смены, поэтому проводил с ними всего по два уикэнда в месяц, что делало его существование хоть сколько-нибудь терпимым.

– У Тони есть новости, и плохие, – объявил Сэмми. Уайли вытаращился на Валентайна:

– Вы вычислили Фонтэйна?

– Вычислил, – ответил за него Сэмми.

– И кто это? – Уайли не сводил с Валентайна глаз.

– Это Сонни Фонтана, – сказал Валентайн.

Уайли с размаху хлопнул стаканом по столу. Невероятно, но ни одной капли не выплеснулось.

– Что?! Да это полный бред! Сонни Фонтана мертв. Это знают все, даже его братец. И мы платим вам по тысяче в день, чтобы вы назвали нам имя мертвеца? Это несерьезно!

Сэмми протянул Уайли распечатку файла ФМВ и сказал:

– Забудь о том, что тебе известно. Тони провел сравнительный анализ.

Уайли читал распечатку и бледнел просто на глазах. Оторвавшись наконец от бумаги, он сказал:

– Но я слышал, что тот парень на озере Тахо так стукнул Фонтану дверью по черепу, что у него мозги из ушей полезли. Тот, кто мне об этом рассказывал, божился, что так оно и есть.

– Мне тоже об этом говорили, – сказал Сэмми.

И Валентайн слышал именно эту историю – его источником был не кто иной, как Билл Хиггинс. Именно поэтому он и сбросил досье Сонни в ФМВ.

– Значит, то был не он, – решил Уайли.

– Не хочу даже рассуждать на эту тему, – раздраженным тоном произнес Сэмми. – Знаю одно: когда я услышал смех этого Фонтэйна, то сразу понял, что когда-то с ним сталкивался. И это досье подтверждает мои подозрения. Нас обокрал лучший шулер на свете. И теперь мы должны сделать все, чтобы такое не повторялось.

– Господи Иисусе! – пробормотал Уайли, отпил из своего стакана и протянул его Сэмми.

– Ваше здоровье! – произнес начальник службы охраны и наблюдения и залпом проглотил остаток.

– А ты сам с Фонтаной дело имел? – спросил Уайли.

– Давным-давно, – сказал Сэмми, вытирая рукавом рот. – Если ты что подумал, то могу сказать: теперь Фонтана ко мне никаких симпатий не испытывает.

Уайли растерянно повернулся к Валентайну:

– Но почему мы?

Это был хороший вопрос. Зачем Фонтане выдавать свое новое лицо – явно из-под ножа высококлассного пластического хирурга – в таком низкопробном заведении, как «Акрополь»? Фонтана не мог не понимать, что пятьдесят тысяч для «Акрополя» большая потеря и казино сядет ему на хвост.

– Не знаю, – откровенно признался Валентайн.

– Вам приходилось его арестовывать? – спросил Уайли.

– Нет.

– У Тони свои счеты с Фонтаной, – сказал Сэмми.

– Правда? – уточнил Уайли.

Валентайн только кивнул в ответ.

– Ну что ж, – сказал питбосс. – Может, сейчас у вас появится шанс с ним поквитаться.

– И кто сообщит Нику? – спустя некоторое время спросил Уайли.

– Ты и сообщишь, – сказал Сэмми.

– Я? Наверное, это следует сделать Тони. Он же его вычислил.

Сэмми в задумчивости взглянул на Валентайна:

– Вы сможете?

При обычных обстоятельствах Валентайн ни за что бы не согласился – он не любил выступать в роли гонца, доставляющего дурные вести. Но Сэмми выглядел по-настоящему больным, а Уайли явно надрался.

– Ладно, – согласился он.

– Ну а теперь решим, кто отвезет вас к нему, – сказал Сэмми, выудил из кармана полудолларовую памятную монету с профилем Кеннеди и подбросил ее в воздух. Монета лениво вращалась над их головами. Схватив ее, Сэмми спросил Уайли:

– Орел или решка?

– Орел, – ответил Уайли. Сэмми разжал кулак:

– Решка. Ты проиграл.

– Ну почему я у тебя никогда не выигрываю?

Валентайн чуть не расхохотался. Подобно семидесяти процентам человечества, Уайли, скорее всего, назвал бы орла. Вот почему шулера всегда носили с собой монету, у которой с обеих сторон была решка.

– Понятия не имею, – ответил Сэмми.

– Кажется, у Ника гости, – сказал Уайли, направляя свой «Бьюик» к подъездной аллее дома, более смахивавшего на дворец. Время шло к одиннадцати, а дом и вылизанная лужайка были освещены словно платная автостоянка.

– Как вы определили?

– Подъездная дорожка пуста. У Ника четверо слуг. Когда он приглашает даму, то дает им выходной.

– У этого парня есть класс.

Уайли припарковался у парадной двери. Выбираясь из машины, Валентайн насчитал восемь полированных колонн, поддерживавших мраморный портик. История либо превозносила людей, которые при жизни возводили храмы в честь самих себя, либо насмехалась над ними, так что Ника ждала еще масса неожиданностей – впрочем, вряд ли коротышка грек об этом когда-либо задумывался.

Уайли позвонил. Где-то в глубине дома гулко отозвался гонг. Поскольку дверь так и не открылась, Уайли вдавил кнопку на домофоне. Из черного ящичка послышался недовольный голос Ника:

– Ну?

– Это Уайли и Валентайн, – сказал Уайли.

– Знаю. Вижу вас на мониторе, идиот. Что это вам не спится?

Уайли смахнул с домофона паутину и почти прижал губы к микрофону: он не знал, один Ник или еще с кем, и стоит ли гостю или гостье слышать, о чем он тут будет говорить…

Да, подумал Валентайн, этот питбосс – тот еще идиот!

– Надо поговорить, – полушепотом сообщил Уайли.

– А разве мы сейчас не этим занимаемся?

– Непосредственно. То есть лицом к лицу.

– Mano a mano? А зачем? Ты что, по морде мне дать хочешь?

И из домофона послышалось довольное ржание, сопровождаемое женским хихиканьем. Валентайн живо представил себе картину. Для Ника секс был чем-то вроде наркотика – в таких ситуациях он становился счастливейшим человеком на планете.

– У нас плохие новости, – пояснил Уайли.

– Насколько плохие? – в голосе Ника появилась озабоченность.

– Нам надо сообщить вам об этом лично.

– До того серьезно?

– Да, Ник, это серьезно.

Послышалось что-то вроде всплеска, и дверь, зажужжав, отворилась.

– Только ноги вытрите, – сказал Ник.

Они вытерли ноги и вошли во дворец площадью под тысячу квадратных метров – каким-то образом, после шести официальных разводов и бесчисленного количества судебных тяжб с претендовавшими на алименты любовницами, Нику удалось его сохранить. Опрашивая служащих отеля, Валентайн слышал о хоромах Ника, но все равно не был готов к столкновению с этим кошмаром. Спроектированный тем же безумным греком, который строил «Акрополь», дворец был украшен фресками, где среди разнообразной флоры и фауны резвились нимфы и нимфетки, застигнутые в различных позах и на различных стадиях половых сношений с персонажами древнегреческого пантеона.

– Боже правый! – не удержался Валентайн от тихого восклицания.

– Это что-то! – восхитился Уайли. Направляясь в гостиную, он спросил: – Хотите выпить?

– Только воды.

Мраморный бар имел форму фаллоса. Уайли налил из-под крана воды, потом достал из холодильника пару бутылок безалкогольного пива. На барной стойке Валентайн увидел стакан с остатками какого-то коктейля и следами оранжевой помады на ободке.

– Новенькая, похоже, – отметил Уайли.

С уже открытыми бутылками он направился по коридору к личным апартаментам хозяина и постучал в дверь.

– Входите, – пригласил Ник. – Мы здесь все свои.

Апартаменты тоже были гигантскими – здесь поместился бы весь дом Валентайна, да еще бы место осталось. И мебели здесь было побольше. Уайли остановился в центре комнаты, высматривая босса.

– Сюда, тупица.

Уайли расплылся в улыбке. Валентайн проследил за его взглядом: через открытую дверь видна была ванна-джакузи с Ником; на коленях у него пристроилась молодая девица, и Ник продолжал заниматься с ней любовью.

– Вот это да! – восхитился Уайли.

Ник помахал им рукой. Голова девицы повернулась ничуть не хуже, чем у героини Линды Блэйр в «Экзорцисте», и Валентайн увидел, что это Шерри Соломон.

– Устраивайтесь поудобнее, – пригласил Ник.

В углу находилось что-то вроде зоны отдыха. Уайли уселся на кожаный диван, Валентайн опустился в мягкое кресло, имевшее форму человеческой ладони. Уайли вполголоса произнес:

– Зря Ник трахается с персоналом. До добра это не доведет.

– Вот и скажите ему об этом, – посоветовал Валентайн.

– Да уж, придется.

И Уайли принялся посвящать Валентайна в подробности сексуальной жизни Ника с таким видом, будто это и так была широко доступная информация. Судя по рассказу, то самое, из-за чего он всю жизнь влипал в неприятности, и составляло его истинное величие. А именно: отношение к женщинам. Ник любил каждую, до которой мог дотянуться своими жадными ручонками. И если они соглашались, он превращал их жизнь в сказку: щедрые подарки, неослабное внимание, лимузины, лучшие места на лучших шоу, свежие розы каждый день – короче, все, что только их душа пожелает.

Но именно из-за этого у Ника возникали проблемы. Он был слишком уж внимателен и щедр. За несколько недель бедная женщина привыкала к этой волшебной сказке, а он вдруг отбирал хрустальные башмачки и объявлял, что бал окончен. Реакция принцесс, снова превратившихся в Золушек, была вполне типичной – от истерики до попыток самоубийства.

Время от времени Ник сдавался и женился на какой-нибудь из них, но кончалось все одинаково – разводом, в результате которого его капитал уменьшался еще на один солидный кусок. Уайли так давно наблюдал за этой каруселью, что в свое время смог точно предсказать день, когда Ника покинет последняя супруга.

Ник выплыл из ванной в алом шелковом халате, с курчавых волос капала вода. Уайли подал ему пиво, Ник уселся в обитое леопардовой шкурой кресло и сделал жадный глоток.

– Ну и насколько нас ободрали? – спросил он.

– Ободрали? – спросил Уайли. – А разве я об этом что-нибудь говорил?

– Просто я привык, что, когда казино обдирают, ты тут как тут.

– Вот уж не знал, что я такой предсказуемый, – Уайли поморщился.

– Именно такой. – И Ник снова глотнул из бутылки.

– Тони вычислил Фонтэйна, – сказал питбосс.

Ник наклонился, халат его распахнулся, обнажив сморщенные гениталии.

– И ради этого ты прервал мой лучший трах за последние полгода?

Уайли ухмыльнулся:

– Совершенно верно.

– Что такого смешного ты увидел?

– Ваши яйца.

Покраснев, Ник запахнул халат. Уайли снова посерьезнел, а Валентайн, стараясь не расхохотаться, торопливо пил воду.

– Скажите сами, – обратился к нему Уайли.

– Это Сонни Фонтана, – сказал Валентайн.

– Кончайте придуриваться! – воскликнул Ник и одним глотком прикончил пиво. – Фонтана умер. Ему на озере Тахо башку дверью прищемили.

– Эту историю все знают, – сказал Валентайн. – Поверьте, Ник. Это точно он.

– Вы уверены?

– Да.

– На сто положительных процентов?

– И на сто тоже.

Но Ник не желал верить. Он посмотрел на Уайли и спросил:

– А ты и Сэмми с этим согласны?

– Да. Вот почему мы и пришли.

Ник вскочил и принялся мерить шагами комнату. Валентайн краем глаза заметил, как из ванной выбежала и скрылась в спальне Шерри. Если Ник и услышал, как открылась и закрылась дверь, то вида не подал.

– Сонни Фонтана! – воскликнул Ник и с силой выкинул вперед кулак, словно пытаясь сбить с ног воображаемого противника. – Моя жизнь превратилась в какой-то долбаный фильм катастроф! Какого черта Сонни Фонтана выбрал именно меня? – Повернувшись на пятках, Ник вперил указующий перст в своего питбосса: – Идеи есть?

– Я по-прежнему полагаю, что Нола замешана. – Уайли помедлил, но добавил: – Тони тоже так считает.

Уайли понимал, что мнение Валентайна для Ника куда важнее.

– Это правда? – переспросил Ник.

Валентайн кивнул.

– Попросите полицейских заставить Нолу снова пройти испытание на полиграфе.

– И вы полагаете, мы что-нибудь узнаем?

Валентайн снова кивнул. У Фонтаны всегда имелся помощник из числа служащих казино – это отличало его стиль.

– Нола утверждает, что не знает Фонтэйна, но я готов поставить свою пенсию на то, что ей хорошо знаком Фонтана.

– Боже! – в ярости заорал Ник и швырнул пустую бутылку, которая, несколько раз лениво повернувшись в воздухе, разбилась о голову явно не ожидавшей такого удара фарфоровой копии Венеры Милосской. – Как же так получилось, что я не запомнил эту шлюху?

И Ник требовательно глянул на Уайли, словно тот просто обязан был знать ответ. Питбосс пожал плечами:

– Зато она уж точно вас запомнила.

Ответа умнее питбосс придумать не мог.

В воскресенье утром Нола долго кружила по крытой стоянке возле аэропорта Маккаррана, но место нашла только в полумиле от зала вылета. Так что ей пришлось тащиться пешком по такой жаре, что туфли буквально прилипали к асфальту.

Пузатый реактивный лайнер пророкотал над головой, дав пассажирам последний шанс взглянуть на оставляемую ими землю, и скрылся в белых облаках. Поскольку Нола выросла на южном берегу Лонг-Айленда, неподалеку от Куинса, она провела немало времени возле аэропорта Кеннеди – покуривала травку, лежа в укромных ложбинках вдоль дороги, и смотрела на исчезающие в небе самолеты. Странно: тогда жизнь казалась ей довольно гадкой, почему же теперь она вспоминает юность с такой щемящей тоской?

Холодный кондиционированный воздух терминала взбодрил ее. Тот, кто проектировал этот аэропорт, явно предпочитал пешие прогулки, и вскоре Нола пожалела, что не надела более удобные для ходьбы туфли. Она решила принарядиться, и сейчас шпильки давали себя знать на каждом шагу.

К нужному выходу она добиралась уже босиком, держа туфли в руках. Металлоискатель заверещал, пробудив закемарившего охранника. Тот проверил ее ручным искателем – ну конечно, ключи…

Чтобы добраться до нового терминала D, ей пришлось проехать в вагончике внутренней железной дороги и пройти еще двумя длиннющими коридорами. Наконец Нола нашла нужный выход. Там она купила себе кренделек и остановилась у игрального автомата, принимавшего только четвертаки: по гороскопу у нее сегодня был счастливый день, и она дернула за ручку автомата: капелька удачи ей явно не помешает.

Пятью минутами позже и двадцатью долларами богаче Нола прошла к выходу 84. Накопитель к этому времени уже опустел – очередной рейс отсюда отправлялся не скоро. Нола снова надела туфли, достала из сумочки бинокль и принялась разглядывать летное поле. Она увидела то, что искала, – автобус с зарешеченными окнами и надписью «Служба иммиграции США» на борту. Возле него стояли человек двенадцать мексиканцев – скованные цепью, они ожидали депортации. Нола внимательно изучила их лица: Рауля среди них не было.

Сердце ее подпрыгнуло: Рауль способен выбираться из сложных обстоятельств с мастерством, достойным самого Гудини, и, вполне вероятно, уже сидит, раздетый до трусов, в гостиной Нолы и поджидает ее возвращения.

А потом она все-таки увидела его, и нарисовавшийся хэппи-энд разбился на тысячу осколков. Полицейские обрили его наголо и нарядили в гадкую тюремную робу – неудивительно, что она его с первого раза не узнала. Глаза Нолы наполнились слезами. Ее нетрудно было заставить рыдать, а рыдая, она обычно впадала в ярость. На этот раз эта ярость была направлена против правительства. «Мы – нация, основанная иммигрантами, – думала она. – Кто дал им право вышвыривать людей, которым надо всего лишь заработать на пропитание своим семьям?»

На летном поле показался грузовой самолет, он подкатил прямо к автобусу. Нола глянула на часы: ровно семь пятнадцать, как и говорилось в полученном по электронной почте сообщении. Спасибо тебе, Фрэнк Фонтэйн, кем бы ты на самом деле ни был.

Нола видела, как Рауль сказал что-то охраннику. Тот захохотал, вытащил сигарету, вставил ее в рот Раулю и поднес зажигалку. Ах, Рауль, ты кого угодно можешь обаять, думала Нола, вытирая слезы.

Подкатили трап, и узники по очереди стали подниматься и исчезать в брюхе самолета. Рауль помедлил у входа, сигарета выпала у него изо рта, он загасил ее ногой. И вошел внутрь.

– Прощай, мой сладкий мальчик, – прошептала Нола.

Самолет покатил по взлетной полосе, на его крыльях плясали солнечные лучи. Она еще долго провожала его взглядом, пока наконец мужчина, который возродил ее веру в любовь, не исчез в синем небе.

– Я так тебя любила, – неслышно проговорила она одними губами, по которым растеклась помада. – Мы снова будем вместе, детка, обещаю тебе. Береги себя. И не забывай меня, прошу, не забывай!

Она снова разрыдалась. Затолкала бинокль в сумочку, порылась в поисках платка.

– Вот, возьмите, – услышала она за спиной мужской голос.

Нола подскочила от неожиданности.

За ее спиной стояли лейтенант Лонго и четверо полицейских в форме плюс Сэмми Манн, Уайли и какой-то пожилой итальянец с волосами цвета соли с перцем и довольно симпатичным лицом. За ними начали собираться любопытные. Нола взяла протянутый Лонго бумажный платок и энергично высморкалась. Что ему здесь надо?

– Собрались в поездку? – осведомился Лонго.

– А вы видите при мне багаж? – Нола открыла сумочку, чтобы каждый мог в нее заглянуть. – И билет тоже видите?

– Пройдемте с нами, – сказал Лонго.

– С вами? Это еще зачем?

– Вы арестованы за попытку скрыться от судебного преследования, – объявил лейтенант и вытащил из-за пояса сверкающие наручники. – Ваши руки!

Нола отступила на шаг и вжалась в стеклянную стену.

– Я что, не могу приехать в аэропорт проводить моего парня, которого вы же и депортировали? В вас что, вообще ничего человеческого не осталось?

– Протяните руки! – скомандовал лейтенант.

– Никуда я не пойду! – закричала Нола, обращаясь к толпе. – Сначала вы выкинули из страны моего парня, а теперь и меня преследуете? Оставьте меня в покое!

Лонго угрожающе надвинулся на нее:

– А теперь слушай! Ты можешь выйти отсюда как леди, или мы вытащим тебя словно поганую шлюху.

– То есть вы предоставляете мне выбор?

– Вот именно.

– Тогда я предпочитаю быть поганой шлюхой.

Нола выхватила из сумки баллончик с перечной смесью и прыснула Лонго в глаза, после чего саданула его коленом по яйцам. Детектив сложился вдвое, кто-то закричал, и публика зарысила к выходу.

Через полминуты трое дюжих полицейских скрутили Нолу и уложили ее лицом в пол – им помог тот самый пожилой итальянец, который ловким движением подсек ее, одновременно выхватив баллончик. Однако Нола все-таки успела расцарапать морду своему старому приятелю Уайли, и сейчас четвертый полицейский крепко обхватил его, не позволяя ударить женщину ногой.

Нола приподняла голову и показала Уайли язык.

Феликс Андерман прыгал словно марионетка на веревочке, бурно жестикулировал, восклицал. Время от времени он срывался с места и бегал по залу суда, потрясая кулаками. Судья выслушивал его пассажи с показным терпением. Судью звали Гарольдом Берки, и обычно он не дозволял в своем суде подобного поведения. Но они с Феликсом Андерманом были приятелями, потому он и не приказал судебному приставу вышвырнуть адвоката вон.

Судье Берки было за шестьдесят, и он знал Андермана всю свою сознательную жизнь. В молодости они вместе играли в гандбол, вместе ходили на баскетбольные матчи, вместе постигали приятную науку общения с противоположным полом, вместе увлекались боксом. Они уважали друг друга – по крайней мере, так считал судья Берки.

– Ваша честь, за всю мою сорокапятилетнюю практику я еще ни разу не сталкивался со столь вопиющими нарушениями прав моего клиента, как те действия, которые были совершены в отношении Нолы Бриггс в аэропорту Маккаррана, – и Андерман в негодовании воздел руки.

– Она нарушила условия освобождения под залог, – заявил Лонго. Он стоял, несокрушимый как скала, и только все еще красные глаза свидетельствовали о недавнем столкновении с перечным баллончиком.

– Моя клиентка провожала своего депортированного друга, – настаивал Андерман. – При ней не было ни багажа, ни билета, ни кредитных карт. Все, что при ней было, – губная помада и шестьдесят долларов наличными. Однако полицейские арестовали ее и при этом вели себя словно гестаповцы.

Берки напрягся. Гестаповцы? Это уже что-то новенькое – таких определений ему от Феликса еще слышать не приходилось.

– Имело место столкновение? – осведомился он у Лонго.

– Подозреваемая направила на меня и моих людей баллончик с перечной смесью, – пояснил Лонго. – Мы вынуждены были применить силу исключительно ради самообороны.

– И сломали ей запястье и подбили глаз! – воскликнул Андерман. – Самооборона! Восемь мужчин против одной женщины!

Берки пробежал взглядом отчет о задержании.

– Подозреваемая уже обвинялась в применении насилия?

– Нет, ваша честь, – ответил Лонго.

– Сколько раз она подвергалась аресту?

– Это второй раз, ваша честь.

Андерман взвыл словно пес, которому прищемили хвост.

– Ваша честь, в первый раз мою клиентку арестовали два дня назад. Ее вина не была доказана, следовательно, у нее нет никакого криминального прошлого.

Берки снял очки и потер переносицу. Андерман действовал ему на нервы, но так поступают все хорошие адвокаты.

– Это правда? – спросил он у лейтенанта.

– Да, ваша честь.

Берки снова надел очки. Криминальные истории девяносто девяти процентов представавших перед ним обвиняемых отличались завидной длиной. А тот факт, что Нола Бриггс еще несколько дней назад была образцовой законопослушной гражданкой, заслуживал особого внимания. Он оглядел зал, забитый задержанными проститутками и торговцами наркотой. Многие из этих лиц были ему хорошо знакомы, как и лица их адвокатов. Из задних рядов слышалась болтовня, и он, призывая к тишине, грозно постучал молотком.

– Детектив Лонго, – заявил Берки, – если вы не представите мне достаточные основания, я намерен отпустить подозреваемую.

– Но я могу представить все основания, ваша честь.

Лонго приблизился к кафедре. Почувствовав неладное, Андерман стал рядом с ним и не спускал с лейтенанта глаз.

– Нола Бриггс была опознана как соучастница известного шулера, – понизив голос, произнес Лонго.

Берки поскреб подбородок.

– И кого это вы имеете в виду?

– Сонни Фонтану.

Берки взглянул на своего дружка. Тот, казалось, потерял дар речи. Воспользовавшись моментом, Берки отхлебнул кофе и продолжил:

– А разве Сонни Фонтане не было запрещено появляться на территории Лас-Вегаса?

– Именно так, ваша честь, – ответил Лонго. – Он сделал пластическую операцию и сейчас выдает себя за человека по имени Фрэнк Фонтэйн.

– Как вы об этом узнали?

– Он был опознан консультантом, которого наняло казино.

– А консультант надежен? – осведомился судья.

Лонго повернулся и махнул рукой в сторону галереи. Валентайн встал и направился к судейской кафедре. Его героические действия в аэропорту не остались безнаказанными. Уже в суде он обнаружил пропажу бумажника из заднего кармана, отчего настроение у него испортилось навсегда. Кредитные карты можно восстановить, наличных там было немного – больше всего Валентайна расстроило исчезновение снимка его с Лоис, сделанного во время их медового месяца. Сердце Валентайна обливалось кровью: разорвалась еще одна ниточка, связывавшая его с покойной женой.

– Ваша честь, – объявил Лонго, – позвольте представить вам детектива в отставке Тони Валентайна из Атлантик-Сити. Детектив Валентайн – признанный эксперт в вопросах безопасности игорного бизнеса. Это он вычислил Фонтану.

Берки жестом пригласил Валентайна подойти поближе:

– Вы уверены, что Фрэнк Фонтэйн – это на самом деле Сонни Фонтана?

– Да, ваша честь. Готов поставить на это всю мою репутацию.

Берки снова поскреб подбородок.

– Понятно. Эта информация заставляет рассматривать дело под иным углом. А что ты, Феликс, на это скажешь?

Андерман нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Сказать он мог лишь одно: Сонни Фонтана мертв. Он был в этом твердо уверен. Один из его клиентов, стопроцентный псих Эл Скарпи по прозвищу Ручонки, расколотил Фонтане башку дверью в гостинице «Кал-Нева» на озере Тахо, в честь чего владельцы всех казино Лас-Вегаса устроили вечеринку, на которой Ручонки был почетным гостем. В Вегасе это знали все, однако в открытую об этом никто не говорил из страха быть обвиненным в пособничестве убийству.

– В подобное утверждение вряд ли верится, – пробурчал Андерман.

Берки ждал продолжения. Андерман молчал.

– Ну и?.. – вопросил судья после довольно продолжительной паузы.

Андерман колебался. Он ступил на опасную тропу. Андерман слышал о Валентайне и понимал, что тот не станет делать подобные заявления без достаточных оснований, к тому же в судебной практике случались истории и более странные, чем воскрешение из мертвых. Он вспомнил Нолу Бриггс, настойчиво подталкивающую к нему пакет с наличностью, и понял, что, словно зеленый новичок, с готовностью заглотнул наживку.

– Моя клиентка прошла проверку на детекторе лжи, – выложил свою последнюю карту Андерман. – Тестирование проводил самый признанный эксперт в этой области.

– Однако мы бы хотели сами подвергнуть мисс Бриггс подобному испытанию, – сказал судье Лонго. – Мистер Андерман, если пожелает, может при этом присутствовать.

– Вполне уместное предложение, – ответил судья. – И законное. А ты, Феликс, как считаешь? Это справедливо?

Андерман понял, что Берки пытается по возможности смягчить удар, и был ему за это признателен.

– Да, ваша честь, – ответил он.

– Отлично. Проведите еще одно испытание ответчицы и представьте мне результаты. Так мы договорились?

Лейтенант и адвокат одновременно кивнули. Берки с такой силой стукнул своим молотком, что все в зале вздрогнули.

– Следующий! – скомандовал судебный пристав.

Валентайн стоял на ступенях суда и ждал, пока его подберут: Уайли пообещал, что автомобиль будет припаркован за углом. Через десять минут он понял, что никакого автомобиля не будет. Это его не особенно удивило. Ему неоднократно предлагали в Лас-Вегасе самые разные должности – от начальника службы наблюдения до главы подразделения, готовившего охранников. И деньги сулили немалые, однако он каждый раз отказывался. Именно из-за людей, с которыми ему пришлось бы работать. Это был город хамов и наглецов, где каждый стоял исключительно за себя, и врать им здесь было не привыкать.

Наконец показался знакомый белый «Вольво». Окошко водителя опустилось, и Валентайн увидел, что за рулем сидит сам Билл Хиггинс – небритый, в измятой куртке цвета хаки и в выцветшей рубашке. Валентайн сел рядом.

Хиггинс мрачно смотрел на дорогу. У него был классический жесткий индейский профиль, продубленную солнцем кожу прорезали глубокие морщины. Валентайн много раз хотел расспросить его о дедах и бабках, но сдерживался, боясь показаться расистом. По его мнению, пресловутая политическая корректность означала, что о каких-то вещах либо умалчивают, либо просто стараются забыть – чтобы не просить прощения.

Когда они выехали на аллею Мэриленд и направились к югу, Хиггинс сказал:

– Слыхал, ты в аэропорту кучу подвигов совершил. Вот уж не знал, что ты у нас мастер восточных единоборств. А в соревнованиях участвовал?

– Я пять лет подряд был чемпионом штата Нью-Джерси по дзюдо.

– Вот это да! Все еще тренируешься?

– Неподалеку от моего дома есть доджо. Иногда, когда у меня особенно дурное настроение, хожу туда покидать ребятишек.

– Отличный способ поднять настроение.

Некоторое время они ехали молча. Валентайн автоматически дотронулся до заднего кармана, где когда-то лежал бумажник. Он каждый день раскрывал его посмотреть на фотографию. Но, может, время начать новый этап в жизни – что бы это по сути ни значило – и вправду настало?

– А что ты воскресным утром делал в суде? – спросил он наконец.

– Тебя искал, – коротко ответил Хиггинс.

Валентайн посмотрел на друга. Лонго не побеспокоился известить Билла о том, что собирается прихватить Нолу, – наивный поступок, поскольку Билл, естественно, вскорости об этом узнал. Но это никоим образом не объясняло, как Биллу стало известно, где он, Валентайн, должен в это время находиться.

– А кто сказал тебе, где меня искать? – спросил Валентайн.

– Птичка на хвосте принесла… Да не злись ты так.

– А я вовсе не злюсь, мне просто интересно.

– У меня есть осведомитель.

– И ты хочешь, чтобы я вычислил, кто это.

– Валяй.

– Сколько?

– Что – сколько?

– Сколько ты ставишь на то, что я не смогу вычислить.

– Десятку, – подумав, сказал Хиггинс.

– Пятьдесят, – предложил Валентайн.

– Пятьдесят? Ну, это солидная ставка.

– Не забывай: на кону моя репутация.

– И со скольких раз?

– С одного.

– Идет.

– Роксана, – сказал Валентайн.

Хиггинс припарковал машину и полез за кошельком. Вытащил одну из новехоньких пятидесятидолларовых банкнот – они выглядели, как игрушечные денежки из «Монополии», – и протянул Валентайну. Валентайн спрятал выигрыш в карман, в тот самый, пресловутый задний.

– Напомни, если я еще хоть раз соберусь играть с тобой в азартные игры, – попросил Хиггинс.

Они ехали через трущобный квартал на северной оконечности Стрипа, и Валентайн подумал, что давно не видел таких унылых мест – в особенности воскресным утром. По замусоренным улицам, с трудом передвигая ноги, тащились редкие прохожие – все они походили на живых мертвецов.

– Почему Роксана? – спросил Валентайн.

– Она толковая и надежная. И ее отец был полицейским.

– Да, она говорила.

– Роксана позвонила мне вчера вечером – после того как пришел факс от твоего сына. Поначалу я не мог поверить, что это Сонни Фонтана. Но чем больше думал, тем больше видел в этом смысла. В историю о его смерти на озере Тахо я никогда особенно не верил. Во-первых, вскрытие не проводилось. Так что я решил провести собственное расследование. У меня есть номер социальной карты Сонни, так что я зашел на сайт социальной службы – у них есть список всех почивших граждан Америки. И тут возникло во-вторых: Сонни Фонтана в этом списке не значится. Следовательно, его социальная карта по-прежнему в ходу. Я связался с внутренней налоговой службой, и – на тебе! По их записям, последний зарегистрированный адрес обладателя этого номера – здесь, в Вегасе. Информация трехмесячной давности. Значит, все это время он находился здесь.

– И занимался тем, что изучал «Акрополь», – сказал Валентайн.

– Вот и я так думаю.

– Но зачем же он пользовался своей старой социальной картой?

– Очередная из его шуточек.

Они свернули на бульвар. Издали «Акрополь» казался карликом, затесавшимся в компанию великанов. Может, Сонни, как среди ублюдков и принято, решил напасть на слабейшего?

– И еще одна неприятная новость, – сказал Хиггинс, когда они остановились на светофоре. – Кто-то тебя заказал.

Валентайн удивленно воззрился на Хиггинса.

– Но никто за дело не взялся, – продолжал Хиггинс. – Здесь не принято отстреливать туристов. К тому же я пустил слух, что ты бывший полицейский и тот, кто попытается тебя тронуть, будет иметь дело со мной.

– Спасибо, Билл.

– Вот я и интересуюсь: есть ли в городе человек, который ненавидит тебя до такой степени, или это Сонни Фонтана постарался?

– Сонни, – ответил Валентайн уверенно.

– У вас что, личные счеты?

– Есть маленько.

– Может, просветишь?

– Это было еще в восемьдесят четвертом. Шайка, которой руководил Сонни, обчистила казино «Ризортс Интернэшнл» в Атлантик-Сити. Один дежурный детектив оказался достаточно сообразительным и вычислил их. Парней Сонни выкинули из казино, и Сонни с подельщиками забили детектива до смерти. А я оказался там слишком поздно.

– Этот детектив был твоим другом? – спросил Хиггинс.

– Моим зятем, – ответил Валентайн.

Светофор переключился, Хиггинс проехал еще сотню ярдов и снова вынужден был остановиться перед следующим светофором. Хиггинс констатировал:

– Тогда это действительно личные счеты.

– Вот именно.

– Не возражаешь, если я спрошу, что ты собираешься сделать, если поймаешь Фонтану?

– Это от обстоятельств зависит.

– Каких?

– Где и каким образом поймаю.

– То есть ты хочешь сказать, что прикончишь его.

– И такое возможно.

Свет сменился на зеленый, но Хиггинс не спешил нажимать на газ. Повернувшись к Валентайну и глядя ему прямо в глаза, он сказал:

– Только тронь его, Тони, и я вынужден буду тебя арестовать.

– Конечно, Билл.

Увечья Нолы Бриггс оказались отнюдь не такими серьезными, как обрисовал их адвокат: ребра вовсе не сломаны, имелось лишь несколько ссадин, что касается кисти руки, то и здесь дело ограничилось растяжением. Нолу снова заключили под стражу в городскую тюрьму, где ее и навестил Андерман.

От клиентки его отделял толстый плексиглас. Было очевидно, что она в ярости, но оставалось непонятным, как такой хрупкой и беззащитной на вид женщине удалось покалечить четверых полицейских, притом вполне боеспособных. Да, он явно ее недооценил, и это стало первой из его ошибок.

– Боюсь, у меня для вас плохие новости, – Андерман решил действовать напрямую. – Полиция собирается повторить тест на детекторе лжи.

– А они имеют право меня заставить?

– Нет. Но если вы не согласитесь, судья Берки оставит вас в заключении.

– Но о чем они собираются еще меня спрашивать? Я ведь уже все рассказала. – Нола поглаживала свою перебинтованную руку. – Сколько же раз я могу говорить, что ничего такого не делала?

– Нола, послушайте…

– Нет, это вы меня послушайте! – Взгляд ее был таким свирепым, что, казалось, мог прожечь перегородку. – Я ничего не делала, и они об этом прекрасно знают.

Андерман молчал, наблюдая, как дюжая надзирательница вводит в соседнюю кабинку еще одну заключенную. Когда надзирательница вышла, Андерман почти вплотную прижался к вделанной в пластик овальной сетке.

– Нола, сегодня утром в суде я испытал несколько неприятных минут, – прошептал он. – Выяснилось, что я ступаю по минному полю. Я-то полагал, что взялся защищать невинно пострадавшего дилера, а на самом деле я представляю сообщницу Сонни Фонтаны, пожалуй, врага номер один всего населения штата Невада. Ни один адвокат, если только он не сумасшедший, не возьмется за такое дело, в особенности невадский адвокат. Вы меня подставили, маленькая лгунья.

Нола начала было что-то говорить, но какое-то время от удивления только открывала и закрывала рот.

Наконец она обрела способность связно высказываться:

– Сонни Фонтана? Да вы что, с какой стати вы о нем заговорили?

Значит, она знала, кто это такой! Андерман поднажал:

– Деньги, которыми вы мне заплатили… Это ваши деньги?

– . Нет, – прошептала она.

– Черт побери! – вскричал он в негодовании. – Значит, это деньги «Акрополя», не так ли? Я знаю, как в этом отношении действуют в казино. Выигрыши там выплачивают банкнотами, подобранными в определенном порядке, чтобы Комиссия по игорному бизнесу могла знать, на чьем банковском счету они в конце концов оседают. Это меченые деньги, и вы об этом знали.

– Нет! – воскликнула Нола, и из глаз у нее хлынули слезы. – Клянусь вам…

– Я собираюсь отправиться к судье и заявить, что выхожу из дела, если вы не будете со мною честны до конца, – сказал Андерман, и в глазах его полыхала злоба. – Вам понятно, что я намереваюсь сделать? Я сообщу судье, что вы заплатили мне деньгами казино, крадеными деньгами, и все с вами будет кончено.

– Вы не можете так поступить! – закричала она. – Вы мой адвокат!

– Теперь уже нет.

– Мистер Андерман!

– Рассказывайте все как есть, или я ухожу. Вам решать.

Нола в отчаянии прижалась носом к перегородке:

– Я ничего, ничего такого не делала! Все, что я вам говорила до сих пор, – чистая правда.

Как ловко сформулировано! – саркастически заметил он. – «Ничего такого не делала»! Именно этот вопрос вам и задал эксперт во время испытания на полиграфе. «Вы что-нибудь такое делали, Нола?» Что ж, вполне возможно, что ничего такого вы и не делали, однако это не означает, что вы не принимали участия в этой истории. Поэтому вот вам прямой и краткий вопрос: вы знали человека по имени Сонни Фонтана?

– И что, если знала?

Андерман оттолкнул свой стул и знаком позвал надзирательницу.

– Пожалуйста! – раздался сдавленный Нолин крик. – Не бросайте меня, мистер Андерман!

Адвокат тяжело глядел на нее.

– Правду, Нола. Что мне еще надо сделать, чтобы добиться от вас правды? Вы знали его или нет?

– Я его знала. Но он мертв.

– Нет. Он очень даже жив. Он сделал пластическую операцию, и сейчас его зовут Фрэнк Фонтэйн.

– Что?!

Нола прижала руку ко рту, удивление на ее лице казалось вполне искренним. К ним подошла надзирательница, здоровенная бабища, похожая на шар боулинга.

– Пожалуйста, – обратился к ней Андерман, – мне нужно еще пару минут поговорить с моей клиенткой.

Женщина осклабилась:

– Тогда перестаньте использовать меня как аргумент, мистер.

– Ни в коем случае, мадам, – ответил Андерман.

Надзирательница вернулась на свой наблюдательный пост.

– Вот ублюдок! – выругалась Нола. – Он меня использовал.

– Вы хотите сказать, что Фонтана намеренно вас подставил? – прошептал Андерман, снова придвинувшись к перегородке.

Нола яростно закивала.

– И вы до сих пор этого не понимали?

– Нет, пока вы мне не сказали.

– Как давно вы его знаете?

– Слишком давно.

– То есть?

– Чуть ли не с детства.

– У вас были отношения?

– Простите?

– Я имею в виду: вы его любили?

Нола усмехнулась, и в этом ее горьком смехе слышался отзвук давней истории любви и предательства. Потом вытащила из кармана грязный носовой платок и решительно высморкалась.

– Были ли у нас «отношения»? – спросила она, передразнивая адвоката. – Черт побери, мистер Андерман, я была замужем за этим сукиным сыном.

В то дождливое субботнее утро, когда в католической церкви в южной части Бронкса состоялось ее венчание, Ноле Бриггс едва исполнилось семнадцать. Поначалу отец Мерфи отказывался выполнить обряд – он говорил, что они еще дети, а детей не венчают, – однако, когда Сонни сунул ему стодолларовую бумажку, переменил свое мнение и скрепил их священными узами брака. Вечными узами.

– Жаль, что мне надо уехать, – говорил Сонни, когда они вышли из церкви. – Ты ведь это понимаешь, да?

– Да, – отвечала Нола. – Понимаю.

– Ужасно, что так все получилось, – сказал он.

– Мне тоже обидно.

– Но я вернусь к тебе. Обещаю. Обязательно вернусь.

– Перестань твердить это снова и снова.

Нола безостановочно крутила золотое колечко на левой руке.

Дождь поливал вовсю. Она мечтала, что будет выходить замуж под мелодию песни из «Звуков музыки», а вместо этого дождь выстукивал основную тему из фильма «В порту»[24]. Сонни набросил ей на плечи свою кожаную куртку. Она закрыла глаза, и Сонни поцеловал ее в губы: если бы только этот миг длился вечно!

Но поцелуй был грубо прерван автомобильным гудком. На другой стороне улицы стоял ржавый «Линкольн», за рулем которого сидел отец Сонни – Элвис Фонтана, владелец «Бильярдного зала Элвиса». Он строил грозные рожи и показывал на часы: пора!

– Я буду звонить тебе каждый день, и письма писать тоже буду, – обещал Сонни, отчаянно обнимая Нолу. – Клянусь. Каждый день.

– Ну как же, будешь…

– Не говори так… Разве я бы женился на тебе, если б думал иначе?

– Почему твой отец не уладит эту историю? – допытывалась она со слезами на глазах. – Почему он просто не извинится и не вернет деньги?

– Ты не понимаешь, – сказал Сонни. – Он не просто взял деньги – он жульничал, чтобы их выиграть.

– Ну и что? – не понимала Нола. – Разве это повод, чтобы убивать человека?

– Для этих людей – повод, – сказал Сонни.

Элвис Фонтана развернулся, подогнал «Линкольн» к тротуару и снова нажал на гудок. Нола поняла, что если станет еще удерживать Сонни, его отца прямо здесь хватит удар.

– До свиданья, – сказал Сонни. – Я скоро тебе позвоню.

Они поцеловались в последний раз. Его губы, такие нежные и мягкие… Сонни сбежал по церковным ступенькам и прыгнул в машину. Папаша нажал на газ.

– Я тебя люблю! – прокричал Сонни в последний раз, и машина скрылась за поворотом.

Ноле стало ужасно холодно, и она обхватила себя за плечи, чтобы согреться. Отец Мерфи говорил о любви и дружбе, о терпении и обо всем том, что составляет суть настоящего брака. И Нола расплакалась, зная, что все эти слова – ложь.

– А на следующей неделе у меня случился выкидыш, – сказала Нола, смяв в пепельнице сигарету: вот так окончилась ее история.

– И вы с тех пор ничего о Сонни не слышали?

– Нет.

В душной комнате для допросов, расположенной в подвале управления полиции Лас-Вегаса, повисла тишина. Нола неловко повернулась на своем жестком стуле. Андерман закурил новую сигарету и вставил ее в дрожащие губы своей клиентки. Лонго, который вел допрос, взглянул на стоявших здесь же Валентайна, свежевыбритого Билла Хиггинса и Сэмми Манна. Из-за двухстороннего зеркала за допросом наблюдали Уайли и Ник Никокрополис.

– Нет, не так! – встрепенулась Нола Бриггс. – Я получила несколько открыток – из самых разных мест: Майами, Атланта, Миртл-Бич… А потом и открытки перестали приходить. Ни словечка за двадцать лет.

Она затянулась, а потом яростно смяла и эту сигарету и продолжала мять, мять ее в пепельнице, хотя она давно погасла. Это был жест человека, вымотанного до безумия, и Валентайн тревожно взглянул на нее, потом перевел взгляд на адвоката. Андерман хранил невозмутимое выражение опытного игрока в покер – за все время допроса он не произнес ни слова.

– А как Сонни вас отыскал? – спросил Лонго.

– Это не он, – ответила Нола, – я сама его нашла.

– Объяснитесь.

Вдруг в допрос вмешался Сэмми Манн:

– Вот, значит, как! Ты затаила злобу на Ника и потому решила отыскать Сонни Фонтану.

– А тебя кто сюда позвал, безмозглый кретин! – взорвалась Нола и швырнула в Сэмми окурком. Тот угодил ему прямо в грудь.

– Я позвал, – рявкнул Лонго и убрал пепельницу со стола. – Еще раз сотворите такое, и я надену на вас наручники! Отвечайте на вопрос.

– Да я никогда ничего против Ника не имела, – сказала Нола. – Я проработала на него десять лет. Я была верным и надежным работником. Разве это ничего не значит?

– Известно, что он бросил тебя, – заявил Сэмми. – Он попросил, чтобы ты поддула себе сиськи, а ты отказалась. Он тебя оскорбил.

Нола в немом удивлении взирала на Сэмми, потом перевела взгляд на Лонго:

– Кто сказал вам эту чушь?

– Твоя старая подружка Шерри Соломон, – ответил Сэмми.

– Шерри врет, – решительно заявила Нола. – Ник никогда мне такого не говорил. У нас вообще речь о моей груди не заходила, ты, старый стручок!

– Но это правда! – настаивал Сэмми.

– Да это бред собачий! Спроси у самого Ника.

– Ник не помнит… Лонго был готов взорваться:

– Сэмми, заткнись!

Если б дело вел Валентайн, он бы выволок Сэмми в коридор и попросту придушил его. Отставной шулер только что разрушил все тщательно выстроенное дело: поскольку Ник ничего не помнил об их взаимоотношениях, значение для следствия имели только слова самой Нолы.

– Мы здесь не затем, чтобы обсуждать, что сказала тебе Шерри Соломон, – сказал Лонго, и на щеках его заиграл грозный румянец. – И не смей снова о ней упоминать, понятно?

– Шерри Соломон – лесбиянка, – заявила собравшимся Нола. – Мы с ней однажды переспали, и с тех пор она постоянно пыталась меня уговорить на это снова.

– Вы переспали с Шерри Соломон? – с недоверием переспросил Лонго.

– Вот именно. Это случилось через несколько недель после разрыва с Ником.

– Боже правый, – прошептал Билл Хиггинс.

Валентайн глянул на зеркало: интересно, понимают ли Уайли и Ник, что сейчас произошло? Шерри Соломон отныне не является надежным свидетелем, так как вступала в интимные отношения со слишком многими из участников процесса. Дело, которое завел на Нолу штат Невада, в эту минуту рассыпалось в прах. Только Нола и ее адвокат, казалось, этого не знают. Лонго покрылся потом. И спросил у Нолы:

– Вы сказали, что разыскали Сонни. Как?

Нола уныло смотрела в пол.

– В прошлом феврале Уайли раздал дилерам «Книгу Гриффина»[25] и приказал запомнить лица шулеров, которые специализировались на блэкджеке, чтобы не поддаваться на их уловки. Там-то я и увидела фотографию Сонни. Ну и воспоминания замучили. У меня до сих пор сохранилось свидетельство о браке и все прочие бумаги, там был номер его социальной карты. Я наняла людей из одного сыскного агентства, чтобы они его отследили. Его нашли в Мехико, он жил на закрытой территории загородного клуба.

– Вы вступили с ним в контакт? – спросил Лонго.

– Я послала ему открытку с моим электронным адресом, – пояснила она. – Он прислал мне e-mail. Я ответила. Переписка продолжалась некоторое время – думаю, он хотел удостовериться, что это именно я с ним связалась, а не кто-то другой.

– Он от кого-то прятался?

Нола устало улыбнулась:

– Сонни всегда кто-то преследовал. В конце концов он позвонил мне, и мы проговорили несколько часов. Это было потрясающе. Сонни всегда был такой… Ну, не знаю… С ним было легко. Он не красавец, но умел очаровывать. После того разговора я почувствовала себя словно Золушка на балу.

– На следующий день, – продолжала Нола, – мне по «Федерал Экспресс» пришел пакет: билет первым классом до Мехико и дюжина красных роз. Я взяла отпуск по болезни. Я подумала: ну что мне терять? – Нола глубоко вздохнула и посмотрела на них как глубоко разочарованная и измученная женщина. – Сейчас, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что Сонни меня вызвал с определенной целью. Он жил в роскошном поместье, и охраны у него было побольше, чем в Пентагоне. Мы ели, пили, занимались любовью, загорали у бассейна и играли в карты дни напролет.

– Почему вы считаете, что у него были какие-то замыслы на ваш счет? – уточнил Лонго.

– Мы с ним всегда на деньги играли, даже детьми – это было своего рода соревнование. И теперь словно вернулись в детство. Мы играли в карты по пять-шесть часов в день, и так всю неделю.

– И? – Лонго явно не понимал, в чем тут смысл.

Нола взглянула на Сэмми – этот разговор вымотал ее окончательно.

– Ты ему объясни, – сказала она.

– Фонтана изучал подсказки, – пояснил Сэмми детективу. – Легкие изменения в поведении, характерные для Нолы, которые могли бы подсказать ему, какие именно карты у нее на руках. До сих пор таким методом пользовались только игроки в покер.

– То есть Фонтана учился понимать ваши реакции, – сообразил Лонго.

– Совершенно верно, – сказала Нола. – К концу я уже ни разу не смогла у него выиграть. Это было потрясающе.

– Хорошо. А что случилось после того, как вы уехали из Мехико?

– Ничего. Он проводил меня в аэропорт и с тех пор больше не звонил и не писал. А месяц спустя я подслушала, как Уайли рассказывал кому-то, что один бандит в Рино забил Сонни до смерти. Я пошла домой, вволю наплакалась и стала жить дальше.

– И это все? – спросил Лонго.

– И это все.

В два часа они взяли перерыв. В поисках туалета Валентайн отправился блуждать по цокольному этажу, состоявшему из каких-то маленьких помещений. Возле каждой двери стояли картонные коробки с папками, поэтому все двери казались одинаковыми. Наконец симпатичная секретарша сжалилась над ним и указала, куда идти.

Когда через десять минут все вернулись в комнату для допросов, слово взял Билл Хиггинс.

– Вернемся к вечеру той среды, – начал он. – Фрэнк Фонтэйн сидит за вашим столом и обдирает вас подчистую. Вы не выиграли практически ни одной партии. Он возвращается на следующую ночь и снова вас обыгрывает. И вы не увидели ничего странного?

– Нет, – твердо сказала Нола.

– Ну хватит, Нола, перестаньте, – Хиггинс оперся о стол, приблизившись к ней нос к носу. – Вы профессиональный дилер. Как часто игроку удавалось такое?

– Эй, – запротестовала она, – такое бывает!

– Да что вы говорите! – и в голосе Хиггинса послышалось недоверие. – Вы что же, решили, что ему просто везет?

– Даже слепая свинья способна время от времени находить желуди.

– Но не в таком количестве, – произнес Хиггинс. – Двадцать тысяч в первый раз, тридцать во второй. Вы должны были что-то заподозрить.

– Вы полагаете, я поняла, что это он? Взгляните на фотографию Фонтэйна, – сказала она, сердито попыхивая новой сигаретой. – У Фонтэйна другой подбородок, с ямочкой, и волосы у него гуще, чем у Сонни. Даже голос другой. И я не понимала, что это Сонни, пока мистер Андерман мне об этом не сказал.

Хиггинс нахмурился:

– А почему вы раньше не рассказали о Сонни в полиции? Закон запрещает дилерам иметь отношения с шулерами. Вы же об этом знали, не так ли?

– Но закон не требует, чтобы моя клиентка обнародовала свои отношения с Сонни Фонтаной, – впервые за все время произнес Андерман.

– О чем вы таком говорите? – удивился Хиггинс.

– Нола, с технической точки зрения, по-прежнему состоит в браке с Сонни Фонтаной и имеет подтверждающие это документы, – заявил адвокат. – А по закону супруги не обязаны давать показания друг против друга.

– Вы полагаете, что в данном случае этот закон применим?

– Поскольку брак имел место до того, как моя клиентка начала работать в «Акрополе», применим.

– Послушайте! – воскликнула Нола, тяжело дыша от гнева. – Я любила Сонни, понятно? Но я не знала, что этот парень – он. И арестовали меня только потому, что Сэмми позволил Сонни скрыться.

– Это вранье! – закричал Сэмми Манн.

– Извольте замолчать! – скомандовал Хиггинс начальнику службы наблюдения. – Вы считаете, что казино сделало из вас козла отпущения? – спросил он у Нолы.

– Вы чертовски правы, так оно и есть. – И Нола выдохнула огромное дымное облако.

– Ты неделю провела с ним! – завопил Сэмми Манн, не обращая внимания на приказ Хиггинса.

– И что? – огрызнулась Нола.

– Ты участвовала в этом деле с самого начала, – кричал Сэмми. – Ты нарушила закон и сама прекрасно об этом знаешь!

Нола злобно глянула на Сэмми, потом обвела взглядом всех собравшихся и с яростью загасила и эту сигарету. Она явно пыталась справиться с собой.

– И какой же такой закон я нарушила? Закон, который запрещает быть наивной дурочкой? Или есть закон, по которому я не имею права западать на каждого сладкоречивого придурка? Что ж, я нарушила тогда целых два закона. Тогда давайте, сажайте меня в камеру и выбрасывайте ключи. Я заслужила наказание.

– И на кого вы поставили? – спросил Уайли, потягивая газировку и глядя сквозь двухстороннее зеркало на Нолу.

– На Холифилда, – ответил Ник, выуживая из пакета очередной соленый кренделек (срок годности этих крендельков явно давно закончился).

– В «Голден Наггет» на него ставят два к одному.

– Они просто козлы, – рявкнул Ник.

– Вы газеты читаете? – спросил Уайли. – Этот спортивный обозреватель из «Сан», ну, Джо Тейлор, говорит, что Зверь сейчас в лучшей своей форме. Пробегает каждый день по пять миль, укладывает всех своих спарринг-партнеров. Джо Тейлор пишет, что…

Ник развернулся и дал Уайли подзатыльник:

– Холифилд! Слышал, что я сказал? Холифилд! Но Уайли сдаваться отказывался:

– И все-таки Зверь великолепно смотрится.

Ник подбросил пакетик с крендельками.

– Никаких «все-таки», болван! Победит Эвандер Холифилд. Казино в этом городе потеряли больше денег на ставках против Холифилда, чем против любого другого боксера. Они брали три к одному в бою против Бастера Дугласа, пять к одному в матче-реванше с Риддиком Боуи, двадцать к одному в первом бою с Железным Майком и каждый раз проигрывали. И теперь ты хочешь сказать, что какой-то бандит, которого только что выпустили из тюрьмы, должен выиграть? Холифилд – и точка. Ну-ка, повтори, что я сейчас сказал?

– Господи, – простонал Уайли. – Могу я иметь собственное мнение?

– Что-что?

– Мнение.

– Нет. Не можешь.

– Ладно, сдаюсь. Холифилд.

Ник потрепал его по плечу:

– Смотри-ка, малыш, а ты, оказывается, способный ученик.

Тут они увидели, что Лонго выводит Нолу Бриггс и ее адвоката из комнаты для допросов. Там произошло что-то важное, а они пропустили. На пороге возник Валентайн – на лице его было написано негодование.

– Что там происходит? – спросил Ник.

– Все отправились на квартиру к Ноле Бриггс. Она говорит, что у нее есть электронные письма от Фонтэйна, подтверждающие ее невиновность.

Ник скомкал пакет из-под крендельков и швырнул его в мусорную корзину. Бой Холифилда состоится через два дня, а уже завтра в город начнут съезжаться болельщики, серьезные парни с большими карманами, которые знают, как тратить денежки. Значит, ему надо быть у себя в заведении, потому что это хороший шанс поправить финансовое положение. Ему уже осточертела эта история с Нолой, он был готов заняться другими, куда более важными делами.

– Ну и?.. – нетерпеливо воскликнул он.

– Если письма настоящие, Лонго будет вынужден ее отпустить.

– А как насчет моих пятидесяти тысяч?

– Попрощайтесь с ними, – посоветовал Валентайн. Ник подскочил и отшвырнул стол в сторону.

– Только через мой труп! – завопил он и ринулся к двери.

Яростно жуя незажженную сигару, Ник вел свой «Кадиллак» по отвратительному новому району, где проживала Нола Бриггс. Впереди маячил седан лейтенанта Лонго – на нем не было ни мигалок, ни иного признака принадлежности к полицейскому департаменту. Машина Лонго завернула в тупиковую улочку, и Ник последовал за ним. Они ехали уже минут двадцать, а кондиционер все не мог разогнать накопившийся в автомобиле жар.

На переднем сиденье, рядом с Ником, расположился Валентайн, на задних сиденьях – Уайли и Сэмми Манн. За все время никто не произнес ни слова, и от этого путь казался еще длиннее. Наконец Уайли нарушил молчание. Он промокнул лицо платком и спросил:

– Где это мы, черт побери?

Никто не знал. Хоть Сэмми уже бывал здесь с полицейскими, самостоятельно найти дорогу он бы не смог: квартал вырастал из пустыни словно сорняк – без всякой логики и намека на архитектурный замысел. Заметив группу мальчишек на роликовых коньках, Ник притормозил.

– Вы по-прежнему считаете, что Нола виновна? – спросил Уайли у Валентайна.

Валентайн обмахивался журналом словно веером.

– Считаю, – ответил он.

– Ну, не знаю… – протянул Уайли, и все удивленно уставились на него. Он быстро добавил: – Ей же светит от пяти до десяти лет. Так почему она не объявила себя главной свидетельницей против Фонтэйна? Полицейские тогда бы ее точно отпустили.

Это было идиотское соображение, и Валентайн попытался объяснить:

– Потому что она уже слишком глубоко во всем увязла. И сейчас просто прикрывает задницу.

– С чего это вы так уверенно об этом говорите?

– Просто я уже наблюдал такие сцены сотни раз.

– То есть?

Валентайн повернулся к Уайли:

– Когда обстоятельства позволяют, большинство людей непременно жульничают. Такова человеческая натура.

– Что значит «большинство»? – спросил Уайли.

– Я имею в виду большинство игроков, – ответил Валентайн. – Возьмем, к примеру, мою бабушку. Даже она жульничала, когда играла в карты с родными. Она держала в одной руке карты, а другой перебирала четки. Я-то думал, она молится, раз шевелит губами, но как-то раз я вышел из комнаты, а потом тихонечко вернулся и стал позади нее. Так вот бабуля моя считала карты, а четки служили ей чем-то вроде счетов.

– Ваша родная бабушка! – воскликнул Уайли, совершенно потрясенный этим рассказом.

– Да, эта история и открыла мне глаза на человеческую натуру, – заявил Валентайн.

Машина Лонго притормозила у дорожки к дому Нолы, точно такому же, как все дома на ее улице. Господи, подумал Валентайн, как можно прожить среди этих одинаковых коробок десять лет и не сойти с ума?

Ник припарковался на другой стороне улицы. Они выбрались из машины и подошли к стоявшим на лужайке перед домом Хиггинсу, Лонго, закованной в наручники Ноле и ее адвокату.

– Давайте постараемся проделать все это быстро, – сказал Лонго, нацепив полицейскую бляху: давал окружающим понять, что он при исполнении.

– Я тоже хочу взглянуть на письма, – сказал Ник.

– Они настоящие, – ответила Нола. – Сами убедитесь.

На тротуаре собралась группа мальчишек. Нола подняла скованные руки и крикнула:

– Привет, Джонни, Тейлор и Джош! Все у вас в порядке?

– Да, мадам, – ответили мальчишки хором.

– Я меняла пеленки, кажется, всем мальчикам в этом квартале, – пояснила Нола своему адвокату.

– Им, наверное, очень неприятно видеть вас в таком вот положении, – заметил адвокат.

– Еще бы! – Нола подсунула скованные руки под стоявший у входной двери горшок с кактусом и сказала: – Ключ здесь, лейтенант.

Лонго приподнял горшок и вытащил ключ.

– У вас установлена охранная система? – спросил он, вставляя ключ в замок.

– Нет, – ответила она. – И собаки тоже не имеется.

– Вот и хорошо.

Лонго открыл дверь, и их окатила волна ледяного воздуха. Валентайн стоял первым, поэтому основной удар пришелся на него. Уайли отошел назад к тротуару, достал бумажник и раздал мальчишкам по доллару:

– Вот, ребята. Сделайте одолжение, исчезните.

Ребята исчезли, но недалеко – отошли к углу и снова уставились в их сторону.

На пороге возник Лонго:

– Все чисто.

Первыми в дом вошли Нола и адвокат, следом за ними Хиггинс, потом Ник и Валентайн. Но когда на пороге возникли Сэмми Манн и Уайли, Лонго сказал:

– Шестеро – это уже толпа. Вы останетесь здесь.

– Но почему? – обиделся Уайли. – Мы же тоже в этом участвуем.

– Знаю, – ответил Лонго. – Вы на нее указали. Именно поэтому вы и остаетесь.

И лейтенант захлопнул дверь.

Вернувшись в машину Ника, Уайли спросил:

– Ну и что нам теперь остается делать?

Сэмми включил двигатель и принялся вертеть ручки настройки кондиционера. Но вентилятор гнал раскаленный воздух: Никовы машины вечно барахлили, хотя он был верен им куда больше, чем своим женщинам.

– Хут эдук бе тесук у шуфут, – ответил Сэмми.

– Что это ты такое сказал?

– Это по-арабски, – пояснил Сэмми. – Любимое выражение моего папаши.

– Вот уж не знал, что ты араб.

– Что ж, теперь вот знаешь.

– Ну и что это означает?

– Засунь палец в задницу и свистни.

– Тогда и ты засунь, – сказал Уайли.

Валентайну показалось, что Ника вот-вот хватит удар.

Ступив в убогий Нолин домишко, Ник принялся топтаться и озираться с таким видом, будто на него обрушились давно забытые воспоминания. Он схватил Валентайна за руку и воскликнул:

– Господи Боже, да я помню это место!

– Неужели?

Ник кивнул и показал вниз:

– Тот же дешевый оранжевый ковер! Уродливее него только покрытие в моем собственном казино! – Он тихо засмеялся, продолжая оглядывать гостиную.

– Может, она не могла позволить себе купить другой, – предположил Валентайн.

– И в доме все по-прежнему, Тони. Ничего с той самой ночи за эти десять лет не изменилось.

Валентайн сходил в кухню и принес Нику стакан воды.

– О какой ночи вы говорите?

– Мы ссорились, – ответил Ник. Он подошел к раздвижной стеклянной двери и уставился на «сад камней» в заднем дворике. – Господи, я вспомнил все, словно это было вчера. Я стоял вот здесь, а Нола – там, где вы сейчас, и она орала на меня что было сил.

– А из-за чего?

Ник потер лоб:

– Не знаю. Наверное, я что-то такое сказал. Ну, знаете, как с женщинами бывает: скажешь что-нибудь и – бах! – они взрываются, как двести тонн тротила.

Он уставился в пространство, силясь вспомнить:

– Она швырнула в меня горшок с цветами, чуть в голову не попала, а потом как заорет: «Я тебе член отрежу, ты, сукин сын!»

Ник поперхнулся и умолк.

– В чем дело? – спросил Валентайн.

– А может, это не Нола крикнула, а какая-то другая цыпочка? – спросил сам у себя Ник. Поскреб живот и добавил: – За эти годы столько их перебывало! – пожаловался он. – Я уж всех и не припомню, все как в дыму: пьянка, секс, эти безумства, чтобы произвести на них впечатление! Ну, знаете, как бывает.

Валентайн не знал: он был из тех странных особей, что всю свою взрослую жизнь провели с одной-единственной женщиной.

– И вы теперь жалеете об этом? – спросил он.

– Ну конечно, – ответил Ник. – Надо было хотя бы записывать.

Откуда-то из глубины дома донеслись жалобные возгласы Нолы. Валентайн с Ником поспешили по коридору к остальным, собравшимся в ее спальне. Комнатка была маленькой, темной – жалюзи никто не поднял. Нола, с которой сняли наручники, стояла на коленях перед картонной коробкой, которую она, видимо, вытащила из-под кровати.

– Но электронные письма, которые я получала от Сонни и потом распечатывала, были здесь, – причитала она со слезами в голосе. – Я хранила их в одном конверте со свидетельством о браке. – Она в отчаянии глядела на них снизу вверх. – Я клянусь, Богом клянусь!

– Может, вы положили их в какое-то другое место? – Попытался помочь ей Хиггинс. – Подумайте хорошенько.

– Нет! – воскликнула она, снова перерывая все бумаги в коробке. – Здесь они были! Наверняка он сюда забрался и выкрал их!

– Кто? – спросил Хиггинс.

Нола опустила голову и горько разрыдалась:

– Сонни меня подставил! – рыдала она. – Я снова впустила его в мою жизнь, и вот что этот сукин сын со мной сделал!

Она в отчаянии раскачивалась из стороны в сторону, отказываясь принимать этот последний удар. Даже у Валентайна сердце дрогнуло. Ник вытащил шелковый носовой платок и протянул ей: он уже жалел, что затеял всю эту историю.

– Не делайте этого, – предупредил Лонго, но Ник все равно опустился на колени рядом с Нолой.

– На, возьми, – сказал он.

– Спасибо, Ник. – Она вытерла глаза.

– Скажи-ка мне вот что, – спросил грек. – Я помню, что когда-то уже бывал здесь. И мы с тобой ссорились.

– Ссорились? Да это было сражение на уровне третьей мировой войны!

– Я что, вывел тебя из себя?

– Еще как!

Ник неуверенно глянул на Андермана: стоило ли вести этот разговор в присутствии ее адвоката? И все-таки спросил:

– А что я такого сделал?

– Неужели не помнишь? Ник покачал головой.

– Что ж. Может, вот это освежит твою память…

И Нола, с разрешения Лонго, прошла в ванную комнату. Открыла шкафчик, достала баллончик с лаком для волос и протянула его лейтенанту.

– Сейф я себе позволить не могу, – пояснила она.

Лонго перевернул баллончик. Никакого лака в нем не было – он оказался имитацией, с отвинчивающимся дном. Лейтенант открутил донышко, и в руку ему выпала маленькая коробочка. Лейтенант присвистнул и протянул ее Нику:

– Узнаете?

Ник в недоумении уставился на обручальное кольцо с бриллиантом, которое все эти десять лет хранилось у Нолы в ванной. Судя по чистоте камня, кольцо было куплено у Мордехая, лучшего в городе ювелира.

– Это я тебе подарил? – спросил он в изумлении.

– Ты стоял на коленях в этой самой гостиной и просил выйти за тебя замуж, – рявкнула Нола, позволив горьким воспоминаниям вырваться наружу. – Просил меня стать твоей женой, твоей радостью, твоим счастьем! Только все это была брехня!

Ник закрыл коробочку: теперь он вспомнил. Он заплатил за кольцо двадцать тысяч. Наличными. Нола была лучшей из его женщин. Ну, по крайней мере, в тот момент ему так казалось.

– Да только ты хотел, чтобы, прежде чем мы пойдем под венец, я нарастила себе сиськи, – сказала она. – Я ответила: нет, только после свадьбы, а ты твердил – перед. Ты желал, чтобы рядом с тобой была невеста с большой грудью. Я спросила: «Так на ком ты хочешь жениться? На мне или на сиськах?» А ты ответил: «Я беру пакетом». Я сказала: «Значит, я для тебя недостаточно хороша!» А ты покачал головой и сказал: «Не в том дело. Мне нужны большие сиськи». И мы поругались, и в конце концов я вышвырнула тебя вон.

Ник принялся совать ей кольцо обратно, Нола брать отказывалась. Ник залился краской стыда, и тогда вмешался Хиггинс:

– Минуточку! В полицейском участке вы заявили, что Ник никогда не просил вас сделать пластическую операцию и увеличить грудь.

– Да, я так и сказала.

Хиггинс недоуменно воззрился на нее.

– Я врала, – пояснила Нола.

Ее адвокат издал легкий рык. Лонго и Хиггинс посмотрели на него, потом друг на друга. Валентайн, в свою очередь, тоже молча взирал на присутствующих. Один только Ник не понимал, что произошло. А произошло следующее: Нола их всех провела.

Вот почему он особенно не удивился, когда услышал, как хлопнули ставни на окне спальни. В комнату упало что-то большое и круглое, покатилось и остановилось у ног Лонго. Дымовая граната! – мелькнуло у Валентайна. Полицейская, для разгона уличных демонстраций!

Через секунду спальню заволокло темное облако.

Валентайн первым кинулся к двери. Пусть Лонго сам разбирается, раз уж он не взял с собой подкрепления! В коридоре тоже был дым – он струился из решетки кондиционера. Пробираясь на ощупь, Валентайн силился припомнить расположение комнат, а сзади, из спальни, доносились вопли Нолы:

– Выпустите меня! Выпустите меня!

Валентайн заколебался: страх трудно подделать, а в голосе Нолы слышался настоящий ужас. Черт побери, что происходит? Неужели Сонни действительно ее подставил?

Из дымовой завесы вырвался Андерман, и они вместе устремились к выходу. За ними, надсадно кашляя, бежал Ник. Выскочив на лужайку, он изо всех сил пнул адвоката в лодыжку, и тот рухнул на траву.

Сердце у Валентайна билось как бешеное, он задыхался. Мир завертелся у него перед глазами, и он услышал радостный гогот соседских мальчишек. Валентайн сел на траву и подождал, пока в голове хоть немного прояснится.

Через секунду из дома выскочили Лонго и Хиггинс. Из дверей продолжал валить дым – почему-то без запаха. Позже они узнали, что источником дыма оказался сухой лед, который используют мороженщики. И был он совершенно безвреден.

– Где Нола? – спросил Валентайн.

Этого не знал никто.

– Пустите, пустите! – кричала Нола человеку в черной горнолыжной маске, впрыгнувшему через окно.

Вместо этого человек сбил ее с ног. Нола почувствовала, как на голову ей натягивают что-то вроде матерчатого мешка, потом человек взвалил ее на плечо и вылез через то же разбитое окно. Нола колотила его в мускулистую спину, пока хватало сил, а человек только тихо засмеялся и похлопал ее по заднице.

– Прекратите! – взвыла она.

Она услышала, как похититель бренчит ключами – явно от машины. Потом открылся багажник, и похититель запихнул ее внутрь – под боком она почувствовала запаску. Места в багажнике было мало, и похититель заставил ее подогнуть ноги.

– Не беспокойся, детка, – в голосе его звучал явный техасский акцент. – Я провертел дырочки, так что ты не задохнешься.

И багажник захлопнулся. Мотор взревел, а через несколько секунд взвизгнули тормоза, раздался автомобильный гудок, послышались крики соседских мальчишек. «Господи! – молила Нола. – Не позволь ему на них наехать!»

Машина совершила вираж, и Нола догадалась, что они выехали с парковки у ворот Лужков. Она надеялась, что услышит вой полицейских сирен, но надежды ее не оправдались. Вскоре машина уже мчалась по шоссе, и Нола сдалась – ее покинули остатки боевого духа.

Похититель завел музыку – из того разряда, которую мужики обычно заводят, когда хотят намекнуть девушкам на свои намерения. «Ганс энд роузис», «Ван Хейлен», «Аэросмит»… Все женщины, мол, похотливые сучки, все мужики – соблазнительно воняющие пивом хищники. Стив Тайлер из «Аэросмит» блажил: «Сядь на мой прибор длиною в десять дюймов…» Нола заткнула уши. Ей ужасно хотелось плакать, но она сдержалась.

Ты сама в этом виновата, думала она. Ты видела в мужиках ответ на все свои вопросы, ты надеялась, что любовь хорошего парня – это все, что тебе нужно, чтобы избавиться от одиночества, которое преследовало тебя с самого раннего детства. И каждый раз ты с готовностью открывала им дверь. Хуже всех был Ник, но разве ты, расставшись с ним, уехала из Вегаса? Нет, тебе надо было остаться – ему назло, доказать, что ты и сама можешь справиться. И каким образом ты пыталась этого достичь? Приняла от него работу в его же собственном казино и сделалась его рабыней. Все правильно: «Сядь на мой прибор» и заткнись…

Прошло минут двадцать. Автомобиль – как поняла Нола – свернул с шоссе. Ей удалось стянуть с головы мешок, и она стала смотреть на дорогу сквозь столь любезно проделанную дырочку. В пределах видимости никаких других машин не было, и Нола поняла, что они едут по пустыне, а там уж ее точно никто никогда не найдет.

Автомобиль свернул с основной дороги и еще какое-то время ехал по щебенке. Похититель притормозил и трижды просигналил. Нола услышала, как поднялись металлические ворота, машина въехала внутрь, и ворота с тяжелым стуком опустились.

Через несколько секунд крышка багажника поднялась, и Нолу ослепил яркий свет.

– Вставай, солнышко, и сияй, – объявил похититель.

Нола выбралась из багажника, протерла глаза и огляделась.

– Здесь не очень шикарно, но это наш дом, лапушка, – сказал похититель.

Они находились внутри какого-то пустого склада, холодно было, как в рефрижераторе. В центре огромного помещения располагалась копия пита для блэкджека из «Акрополя» – несколько старомодных столов. У одного из них стоял Фрэнк Фонтэйн. На нем была красная шелковая рубашка, и он мастерски тасовал колоду.

Здесь же располагался огромный мольберт с планом игрового зала «Акрополя», размеченный, словно карта военных действий, голубыми и желтыми линиями.

– Привет, – сказал Фонтэйн.

– И тебе привет, – онемевшими губами прошептала Нола.

– Что, удивил я тебя?

– И еще как.

– Ты в порядке?

– Бывало и лучше, – сказала она.

– Я не причинил ей никакого вреда, Фрэнк, – заявил стоявший рядом с ней похититель. Он уже успел сменить лыжную маску на огромную шляпу. Высокий, мускулистый блондин с продубленной солнцем и ветром кожей. Настоящий ковбой, подумала Нола. Развернувшись, она отвесила ему звонкую пощечину.

– Ах ты сволочь, хам!

Ковбой улыбнулся, словно она сделала ему комплимент. Фонтэйн вышел из-за стола и сказал ковбою:

– Хорошая работа.

– Спасибо, – ответил тот.

Нахлобучив свою шляпу на Нолу, ковбой открыл ворота и растворился в ярком солнечном свете.

Фонтэйн подошел ближе. Нола вся сжалась и вопреки самой себе разревелась.

– Скучала по мне? – спросил он.

– Пошел ты, Фрэнк, или Сонни, или еще как там тебя зовут! – рыдала Нола. Сжав кулаки, она попыталась стукнуть его в грудь, но он перехватил ее руки и держал, пока она не успокоилась. – Чтоб ты сдох вместе со своими планами и схемами! – рыдала Нола.

– Я тоже соскучился, – сказал он.

Валентайн стоял на солнцепеке подле Сэмми Манна – «скорая» должна была вот-вот подъехать. Похититель Нолы оказался парнем не промах. Как выяснилось, первым делом он зашел в дом по соседству, где дежурил шпик Лонго – вот тот оказался как раз тупицей, поскольку позволил привязать себя к стулу. Затем похититель перешел через улицу и наставил на Уайли и Сэмми «Магнум» тридцать восьмого калибра. Уайли он пристегнул наручниками к рулевому колесу, а Сэмми приказал выйти из машины, где с помощью рукоятки пистолета проделал с его здоровой ногой то же, что проделала с ногой своей соперницы Тоня Хардинг[26].

– Ты этого парня разглядел? – спросил Валентайн.

– На нем была лыжная маска, – проскулил лежавший на траве Сэмми.

– Думаешь, профессионал?

– Угу. Деловой такой, спокойный.

– Почему он стукнул тебя, а не Уайли? Сэмми скривился от боли:

– Понятия не имею.

– Думаешь, Уайли с ним заодно?

– Не-а.

– С чего это ты так уверен?

– Он в штаны намочил. Буквально.

Наконец Сэмми уложили на носилки, сделали ему укол обезболивающего, и Валентайн смог вернуться в дом. Лонго собрал всех уцелевших в гостиной и расхаживал по мерзкому косматому ковру.

– Это черт знает что такое! – вопил он во всю мощь своих легких. – Нас притащили сюда под предлогом каких-то чертовых писем, которые, черт подери, так в глаза никто и не увидел. И на тебе – на нас нападает какой-то тип, которого тоже никто не разглядел! Черт возьми, не надо быть гением, чтобы понять, что нас подставили, черт, черт, черт!!! Вот только кто?

Злобный взгляд Лонго скользил по лицам.

– Нола, кто ж еще! – пискнул Уайли. Ему пришлось снять мокрые штаны и надеть найденный в ванной мужской халат.

– Нола? – недоверчиво переспросил Лонго. – Да единственное, в чем Нола Бриггс виновна, так это в том, что она ненавидит Ника. А судя по размеру камешка в кольце, эта дамочка пылает к вам, мистер, ненавистью нешуточной.

Приткнувшийся в углу Ник стыдливо понурился.

– И так вот всю жизнь, – прошептал он.

– Из этого следует, что виноват один из вас, – и Лонго снова оглядел каждого по очереди. – Кто-то из вас подстроил эту заваруху.

Детектив уставился на Андермана, а за ним и все остальные. Адвокат сидел на табуретке, которую специально для него притащили из кухни, шелковые брюки на коленях промокли от крови – падая, он здорово поранился. Андерман мрачно глянул на Лонго – судя по всему, он был растерян не менее остальных.

– Я к этому делу никакого отношения не имею, – ровным голосом ответил он.

Лонго взвыл, как раненый бык.

– А-а, значит, вы полагаете, что всю вину за эту историю я возьму на себя? Черта с два, придурок! Ты думаешь, что какой-то хитрый адвокатишко может меня провести? И от этого моя репутация пострадает? Ну нет, это теперь твоя проблема! Я тебя арестую!

– Вы с ума сошли. – И Андерман печально покачал головой.

– Это я с ума сошел? Взгляни в лицо фактам! Ты один знал, к чему все это идет! Нола – твоя клиентка!

– Я просто приехал сюда вместе со всеми, – неловко оправдывался Андерман.

Лонго злобно засмеялся:

– И ты считаешь, я не смогу договориться с каким-нибудь уголовником, чтобы он признался, что видел вас вместе с Фонтанном?

– Такое признание ни одной проверки не выдержит.

– Ты получишь четыре года как минимум. И не в тюрьме штата, а в федеральной, по сравнению с которой наша – просто санаторий! А твоим соседом по камере будет тип весом в сто двадцать кило по имени Зайчик!

– Перестаньте! – огрызнулся Андерман. – Хватит глупости болтать.

– Хочешь позвонить своему адвокату? Андерман было заколебался, но потом буркнул:

– Нет.

– Ах, вот как мы решили! – воскликнул Лонго игривым тоном. – Вот до чего мы додумались! Сделку захотели заключить.

– О чем это вы? О какой такой сделке?

– А о такой, которая вытащит тебя из тюрьмы.

Нижняя губа Андермана задрожала, но он взял себя в руки и произнес:

– Я вас внимательно слушаю.

– Вот тебе намек. Она наверняка с Фонтэйном.

– Но он – невидимка.

– Только для нас, – сказал Лонго.

– Что вы имеете в виду?

– Фонтэйн – уголовник. Ты имеешь дело с уголовниками. Поговори с ними, попроси их покрутиться и разнюхать. Кто-то да знает, где они прячутся.

– Хорошо, – сказал Андерман. – Пожалуй, я могу попробовать.

– Ты его найдешь?

– Попытаюсь.

– Этого недостаточно.

– Ладно. Найду.

– Значит, договорились?

Адвокат кивнул – казалось, он весь как-то сжался.

А у входа уже бесновались телевизионщики, их яркий фургон перегородил подъездную дорожку. Полицейских же машин, которых по рации вызвал Лонго, нигде видно не было.

Пока Лонго переругивался с репортерами, Валентайн выманил Хиггинса на кухню. Положив ему руку на плечо, Валентайн постарался утешить старого друга:

– Я такой идиотской полицейской операции еще никогда в жизни не видел.

– Да уж, Лонго определенно умом не блещет, – признал Хиггинс. – Как ты полагаешь, Андерман действительно в этом замешан?

– Да конечно же нет, – ответил Валентайн.

– Почему ты так в этом уверен?

– А зачем ему вся эта история? Он и так богат, как Крез. Нола и его подставила.

– Ты думаешь, это она организовала собственное похищение?

– Нет, это сделал Сонни. Правда, Нола все равно замешана. Должна быть замешана.

Хиггинс и Валентайн стояли в дверях и наблюдали за Лонго и Андерманом. Толстый лейтенант протянул руку, и адвокат послушно пожал ее, скрепив сделку.

– Вот сволочь, – сказал Валентайн.

– А ты никогда не выкручивал руки подозреваемому? – спросил Хиггинс.

Нет, такого он никогда не делал. А еще он никогда не лгал в суде под присягой, и взяток не брал, и мертвых не грабил. Поэтому по сегодняшним стандартам он мог считаться старомодным болваном, в чем он никогда не боялся признаться.

– Никогда, – ответил Валентайн.

– Значит, ты лучше меня, – сказал Хиггинс.

– Я не это имел в виду, Билл.

– Я знаю, что ты имел в виду. Подвезти тебя до города?

– Я поеду с Ником. Но все равно спасибо.

Валентайн сидел в «Кадиллаке» рядом с Ником, и раскаленный воздух из вентилятора дул им прямо в лица. Сердце у него колотилось так, что он решил проверить пульс по часам на приборной доске. Девяносто четыре удара в минуту. Вот почему полицейские уходят в отставку довольно молодыми: эта работа отнимает все здоровье. Нику тоже было не по себе, и всю дорогу он что-то бормотал себе под нос. Уайли, все еще облаченный в чужой халат, сидел сзади.

Валентайн мрачно созерцал унылый пейзаж и мечтал поскорее вернуться домой. Здесь всегда жили и будут жить по совершенно иным законам. Этот город и эти казино были построены гангстерами и бутлегерами, и хотя мафию вроде бы отсюда выперли, но образ мыслей и само поведение здешних обитателей изменились мало. Городом по-прежнему правили люди, жалости не ведающие, и в нем по-прежнему жили мелкие разбойники вроде Ника и тупоголовые и коррумпированные полицейские вроде Лонго.

Сначала Ник притормозил возле дома Уайли, чтобы тот мог переодеться. Питбосс выбрался из машины и поскакал по лужайке – встроенная система орошения выстрелила очередную струю, которая угодила прямо под халат, отчего тот распахнулся. В дверях возникла жена Уайли, крупная блондинка в обтягивающих леггинсах из лайкры. Она ткнула пальцем в халат и громко потребовала объяснений. В тот же миг из гаража показались две приемные дочки Уайли в крошечных купальничках-бикини. Они показывали на своего отчима пальцем и хохотали как безумные. Валентайн закашлялся: он еще никогда не видел девчушек, одетых словно уличные проститутки.

Ник печально покачал головой:

– Кто-то сказал, что главный враг любви – это брак.

– По-моему, это Фрэнк Синатра сказал.

– Старый добрый Фрэнк? Да, Синатра знал толк в дамочках.

– Он ведь тоже был женат раз сто?

– Четыре или пять раз, – сказал Ник. – Ну и что такого?

Валентайн пожал плечами. Ник был последним, с кем он хотел бы делиться соображениями о ценностях моногамии. Никто никогда не утверждал, что в браке все так уж просто и безоблачно или что растить детей – одно удовольствие, но все равно женишься и детей растишь, потому что на самом деле никто не придумал ничего лучшего. И Валентайн мысленно записал на счет Уайли несколько дополнительных очков – ему-то определенно приходится тяжелее многих.

В конце концов беднягу Уайли запустили в дом, хамский гогот стих. Ник, повернувшись к Валентайну, спросил:

– Вы позволите задать вам личный вопрос?

– Валяйте.

– Я заметил, что вы не пьете спиртного. Вы алкоголик?

– Мой старик был алкоголиком, – ответил Валентайн. – И я поклялся, что никогда не прикоснусь к спиртному.

– И так никогда и не прикасались?

– Нет.

– Уважаю непьющих, – признался Ник. – Это дело здорово мне жизнь подпортило. А у вашего отца бывала белая горячка?

– Случалось.

– И вам приходилось с ним возиться?

Валентайн помолчал. К чему его работодатель затеял этот разговор? Приходилось возиться? Если это называется «возиться», то да. Разыскивать отца по всему Атлантик-Сити, без конца платить за него залоги, чтобы вытаскивать из тюрьмы, укладывать его в клинику на лечение… А он продолжал лакать эту дрянь, скатываясь все ниже и ниже, пока виски не доконало его.

Прокашлявшись, он коротко ответил:

– Нет.

Теперь уже Ник нервно закашлялся. Валентайн посмотрел на свои часы, потом на часы на приборной доске, потом глянул в окно.

– Не хотите по-быстрому срубить пять штук? – спросил Ник.

– Сверх того, что вы уже мне должны?

– А сколько я вам должен?

– Две тысячи.

Ник вытащил из кармана свернутые рулоном банкноты и отсчитал двадцать сотенных. Протянув их Валентайну, сказал:

– Сверх вот этого.

– Что вы хотите, чтобы я сделал? Ник колебался:

– Это может показаться довольно странным предложением.

– Не стесняйтесь.

– Я хочу, чтобы вы нашли Нолу.

– А я думал, что вы рады от нее избавиться.

– Я передумал.

– Ник, она ненавидит вас лютой ненавистью.

Ник смотрел прямо перед собой. Потом сглотнул комок в горле и сказал:

– Знаю.

– А еще она на самом деле виновата. Ник снова сглотнул:

– Возможно.

– Она что, действительно вас за живое тронула?

– Я сам до этого дошел.

– Это как же?

– На меня снизошло прозрение, – пояснил Ник.

Прозрения снисходили на Ника с завидной регулярностью. Первое случилось с ним, когда ему едва сравнялось шестнадцать, и, как ни странно, во время религиозного праздника Богоявления[27].

Богоявление – маленький греческий рыболовецкий городок во Флориде, где Ник рос, отмечал шестого января. В этот день они праздновали крещение Христа в реке Иордан, когда Святой Дух в виде голубя сошел к юному Иисусу. Согласно канонам православной церкви, именно это событие ярче всего демонстрировало божественную сущность и миссию Христа.

– Для нас этот праздник покруче Рождества будет, – пояснил Валентайну Ник.

В этот день в их городке не работало ни одно заведение. Все жители собирались в церкви Святого Николая, и после недолгой службы священники и паства с хоругвями шли крестным ходом к речке Бэйоу – священники в богатом облачении, с унизанными драгоценными камнями крестами, опирались на узорчатые посохи, а за ними следовала одетая во все белое юная девственница с белоснежной голубкой в руках.

– Как правило, на эту роль выбирали самую красивую девушку в нашем городке, – рассказывал Ник, и лицо его раскраснелось от воспоминаний. – В тот год выбрали девушку, в которую я был влюблен. Ее звали Зельда Каллас.

После благословения голубку отпускали, она летела над речкой, а священник бросал в реку белый крест, и пятьдесят мальчишек прыгали в воду с выстроившихся полукругом лодок, чтобы поймать его.

– Паренек, выловивший крест, возвращал его священнику и получал от него благословение на весь последующий год – именем Иисуса Христа.

– Неплохая сделка, – заметил Валентайн.

– Еще бы! – согласился Ник. – В тот год удача мне была нужна как никогда: один за другим умерли отец и дед, я бросил школу, так как приходилось кормить мать и сестер. И я решил во что бы то ни стало выловить этот белый крест, получить благословение и произвести впечатление на Зельду Каллас.

Ник сокрушенно покачал головой.

– И что?

– А ничего не получилось.

– Вы не поймали крест?

– Мне просто не разрешили прыгать. Священник сказал матери, что лучше бы мне остаться на берегу – якобы из уважения к отцу и деду. Но на самом деле, я думаю, она не разрешила мне прыгать из страха, что я вдруг утону. Ну, сами знаете, как это бывает.

– Это уж точно, знаю.

– Вот тогда это и случилось, – продолжал Ник. – Я стоял на берегу, смотрел, как прыгают в воду мои друзья, и на меня снизошло прозрение. Передо мной явился отец, он погрозил мне пальцем и сказал: «Никогда не сдавайся». А потом – бах! – и растаял.

– Вы действительно его видели?

– Как вас сейчас, – ответил Ник. – Он был сердит. «Никогда не сдавайся». То есть он меня отругал. И знаете что, Тони? С тех пор я ни разу и не сдавался. Я повторяю эти слова, как мантру, и они помогли мне стать тем, кем я стал. Я такой, какой я есть, понятно?

– Понятно, – откликнулся Валентайн.

– А там, в доме Нолы, на меня снизошло другое прозрение. Именно там я понял, что отец мог и ошибаться. Порой нужно как раз сдаться. Господи, какую же глупость я сотворил!

– Вы ее любили?

Ник глубоко вздохнул:

– Да. И она любила меня. Она даже подписала брачное соглашение. Чего еще я мог желать? Я стал перед ней на колени, Тони. Стал на колени на этот кошмарный ковер, надел ей на палец громадное кольцо и попросил выйти за меня замуж. Она сказала: «Да», – а я что в ответ брякнул? Вот идиот! Я сказал: «Но сначала ты должна увеличить сиськи». Тут говно из вентилятора и полетело.

– Получается, после этого вы напились и стерли эту историю из памяти, – осведомился Валентайн.

– И эту, и кучу других глупостей, – признал Ник. Потом взглянул на Валентайна: – Так вы сделаете это для меня?

– Вы имеете в виду, найду ли я Нолу?

– Да. Мне необходимо ее увидеть. Еще хоть разок.

– И вы действительно раскаиваетесь?

Ник мрачно угукнул.

Валентайн задумался. Он уже много лет не занимался розысками. Но пять тысяч – заманчивая сумма, к тому же к ней прилагалась небольшая премия: в ходе поисков он, скорее всего, столкнется с Фрэнком Фонтэйном и заставит его заплатить по счетам. Как там говорится? Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным? Что ж, придется еще несколько деньков попотеть, но подобная перспектива вдруг перестала выглядеть пугающей.

– Что ж, попробую, – сказал Валентайн.

Когда Валентайн вернулся в свой номер, горничная-мексиканка все еще наводила там порядок. Безжалостно изгнав ее, он заперся в ванной, сбросил пропотевшую одежду и влез под ледяной душ, после которого буквально заново родился – хоть и продрог.

В номере пахло политурой для мебели и свежими цветами. Он нашел на обеденном столе пульт и включил спортивный канал, по которому шла игра между «Янки» и «Девил Рейз». Ха-ха, «Девил Рейз» вели с перевесом в два очка! Хорошо бы позвонить Джерри и сообщить ему об этом… Желание, что и говорить, неправедное, но подобный поступок, несомненно, доставил бы ему удовольствие, так что совсем уж неправедным оно быть не могло.

Он порылся в шкафу в поисках чего-нибудь легкого. Увы, в поездку он взял рубашки с длинными рукавами, все тех цветов, которые принято называть «немаркими», три пары брюк, все черные, да два темно-синих клубных пиджака. Что ж, он по-прежнему одевался как полицейский – наверное, и в гроб его положат в таком вот прикиде.

Всю выпивку обслуга из бара убрала, заполнив его «Эвиан» и диетической колой. Какое внимание! Он налил себе минералки и улегся на кушетку. Игра в самом разгаре, и – на тебе! – реклама собачьей еды, потом моторного масла. Сегодня без нее телевидению просто не выжить… А вот реклама светлого «Будвайзера» – в ней участвуют два знаменитых бейсболиста, один из которых в прошлом преступник. Дома он слушал трансляции с игр по радио, а телетрансляций старался по возможности избегать.

«Янки» вроде бы сравняли счет, но «Девил Рейз» все-таки удалось вырвать победу. Джерри наверняка сейчас просто с ума сходит. Валентайн прошел в спальню и позвонил Мейбл.

– Он уехал, – сообщила соседка. – Улетел двенадцатичасовым рейсом. Сказал, дела есть. Замечательный молодой человек, Тони, не понимаю, почему ты его не любишь.

– Как-нибудь за молочным коктейлем я тебе расскажу, – пообещал Валентайн, укладываясь на мягкий матрас и изучая собственное отражение в потолочном зеркале. – Мейбл, хочешь – верь, хочешь – не верь, но у меня тут зеркало над кроватью.

– Наверное, это очень приятно – иметь возможность бриться лежа.

– Один-один! – признал Валентайн. – Спасибо, что ты о нем позаботилась.

– Это было совсем не трудно. А знаешь, он ест совсем как ты.

– Руками, что ли?

– Нет! Я имею в виду его отношение к еде. Похоже, у вас в доме принято было относиться к еде всерьез. А как ты там проводишь время, приятно?

– Бывает и хуже.

– У тебя голос что-то не очень веселый. Они тебе платят?

– По-королевски, – ответил он.

– Вот и не ной.

– А кто ноет?

– Да ты, по-моему, собрался пожаловаться на судьбу. Я тут посмотрела в газете погоду – оказывается, у вас там в Вегасе вчера стояла страшная жара.

– Сухо и жарко. Ты мою птичку кормить не забываешь?

– Кормить… – Мейбл запнулась. Потом неуверенно сказала: – Но ведь у тебя нет птички!

– Вот я тебя и поймал! Слушай, я тут получил твое сообщение. Так ты написала новое объявление вместо того?

– Конечно. Я час назад отправила его на факс твоего отеля.

– Уже отправила? – Валентайн сел и посмотрел на телефонный аппарат: лампочка, которой следовало мигать, если б в его отсутствие пришло какое-то сообщение, не светилась. – А мне от портье никто не звонил. Слушай, я сейчас повешу трубку и проверю. Если факс не дошел, я тебе перезвоню.

– Мне с этим новым текстом Джерри помог, – сказала Мейбл.

Он поплотнее прижал трубку к уху. Насколько он знал, его Джерри никогда никому не помогал.

– Повтори-ка!

– Ну, он высказал концепцию. Твой сын очень умный молодой человек. Это объявление пока что у меня лучше всех получилось.

– Что, даже лучше, чем объявление «Татуированный мужчина ищет татуированную женщину», опубликованное в религиозном разделе?

– В миллион раз лучше!

– Тогда его обязательно надо прочитать.

Попрощавшись, Валентайн надел туфли – при этом он пытался представить себе, как Джерри сочиняет объявление. Может, встреча с Мейбл и была той самой дозой реальной жизни, в которой так нуждался его сыночек? Во всяком случае, эта встреча явно пошла ему на пользу.

Он прошел в гостиную и принялся искать пластиковую карточку-ключ от номера. И в этот момент из кухни вышел человек в ковбойской шляпе и навел прямо на него «Магнум» тридцать восьмого калибра. Человек был высок, широкоплеч, со светлыми длинными волосами и глазами холодными, как лед.

– На колени! – скомандовал ковбой.

Валентайн опустился на пол. Плитка была холодной, и ощущения не из самых приятных. Ковбой полез в нагрудный карман.

– Узнаешь?

В руке он держал ту самую фотографию с медового месяца.

– Да, – ответил Валентайн.

Зажав уголок фотографии зубами, ковбой разорвал ее сначала наполовину, потом на четыре части. Валентайн наблюдал, как обрывки его прошлого медленно планируют вниз, и вспоминал тот день на пирсе – так ярко, словно это было вчера.

– У меня к тебе сообщение от Фрэнка Фонтэйна, – сказал ковбой.

– Я весь внимание.

Ковбой усмехнулся:

– Фонтэйн просил передать, что у него есть свои люди в каждом штате. Ты знаешь, что это означает, старик?

Валентайн кивнул. Это означало, что буквально в каждом городе страны у него есть свои бандиты, и Фонтэйну надо лишь позвонить, и они сделают все, что он прикажет, не задавая лишних вопросов. Ковбой снова полез в карман.

– А это узнаешь?

На этот раз он достал записную книжку Валентайна.

– Да, – снова ответил Валентайн.

– Завтра ты уедешь из города, – пояснил ковбой. – Если же нет, Фрэнку достаточно сделать один звонок, и кому-то из твоих близких не поздоровится. Усек?

– Усек, – сказал Валентайн.

Ковбой под дулом пистолета препроводил Валентайна в ванную и закрыл за ним дверь. Настенный телефон в ванной был вырван с корнем. Валентайн спустил штаны и проверил трусы – сухо.

– Побудь здесь некоторое время, – приказал ковбой.

– Уж непременно, – ответил Валентайн.

Он натянул брюки и уселся на толчок. Поскольку заняться было нечем, он принялся обдумывать угрозу Фонтэйна. Почему Фонтэйн попросту не приказал пристрелить его уже сейчас? Ответ логичный: сейчас ему невыгодна большая шумиха.

А это означало лишь одно: Фонтэйн намерен нанести «Акрополю» еще один удар.

Через пять минут Валентайн вышел из ванной. Клочки фотографии, на которой они с Лоис были изображены во время своего медового месяца, по-прежнему валялись на полу. Он собрал их и положил в нагрудный карман. Две полоски клейкой ленты – и карточка станет как новенькая.

Он осмотрел номер, просто чтобы убедиться, что ковбой ушел. Потом сел на кровать и постарался выработать решение.

Прежде всего, бежать он не намерен. Если сбежит, с бизнесом придется распроститься и заняться тем, чем убивают время все остальные старики во Флориде, – бинго, шаффлбордом или еще чем-то в этом роде. Не может он одновременно быть заложником Фонтэйна и специалистом по поиску шулеров и прочих уродов.

Нет, он останется и отыщет Фонтэйна. По поводу большинства своих друзей он не особенно беспокоился: многие из них тоже были полицейскими и могли постоять за себя. Двоих из тех, кто таковыми не являлись, Мейбл и Джерри, он уж как-нибудь сможет прикрыть, пока Фонтэйн не окажется в руках закона. Угрожал Фонтэйн ему по одной лишь причине: он испугался. И даже не того, что его схватят: он боялся проиграть. На кону стояли его гордость и его репутация.

А также гордость и репутация Валентайна.

Роксана крутилась как белка в колесе – перед ее стойкой выстроилась целая толпа только что заехавших постояльцев. Валентайн и забыл, что во вторник вечером состоится бой Холифилда, так что он засел за столик в «Убежище Ника» и решил дождаться, пока у нее начнется перерыв.

Сердце у него все еще глухо стучало о ребра – приставленный к виску пистолет никому здоровья не прибавлял. Хуже этого мог быть только выстрел. Наконец появилась Роксана.

– Слыхала, в аэропорту вы изображали из себя Чака Норриса, – сказала она, когда им принесли их напитки. Роксана сделала глоток шардоне и состроила смешную рожицу: – Вот уж никогда не думала, что вы у нас мастер восточных единоборств.

– Я почти двадцать лет проработал в казино, – пояснил он, отпив свою воду из-под крана. – А там оружием не очень-то помашешь.

– Поэтому вы и занялись восточными единоборствами?

– Да.

– Вот что я поняла: вы необыкновенно хладнокровный человек. И не агрессивный.

Валентайн улыбнулся. Сердце его наконец-то перестало колотиться, и он слегка расслабился.

– Вы угадали. Заказать вам еще?

– Спасибо, хватит.

Роксана мечтательно смотрела не него. Сегодня она выглядела старше, чем накануне. От усталости стали видны морщинки, и почему-то от этого она стала ему еще симпатичнее – Валентайн подумал, что сейчас разница в возрасте, наверное, не так бросается в глаза.

– Вы давно работаете на Билла? – спросил он.

– Около года. Билл сказал, что вы меня вычислили.

– Кто-нибудь еще знает?

– Никто. Если вы только сами Нику не рассказали.

– И не собирался.

Она положила свою руку на его и устало улыбнулась. Ее сигарета потухла.

– Вас беспокоит то, что вы мне так нравитесь?

– Начинаю к этому привыкать, – признался он.

– В вашей жизни есть женщина?

– Только Мейбл. Это моя флоридская соседка.

– Та Мейбл, что послала вам смешной факс?

– Она самая. Кстати о факсе: вы еще одного от нее не получали? Где-то с час назад?

– Господи, Тони, я была так занята, что не заметила бы и пожара.

– Вся эта публика приехала на Холифилда?

– Это словно Четвертое июля и Новый год в одном флаконе.

Валентайн жестом попросил официантку принести им еще по одной.

– И как? – спросила Роксана. – У вас с Мейбл серьезно?

Серьезно с Мейбл? Он никогда не думал об их отношениях под таким углом.

– Это не такого рода отношения, – улыбнулся он.

– А… – Она водила наманикюренным пальчиком по краю стакана. – А какие тогда?

– Мы вместе время коротаем.

– И никаких других подруг?

– Никаких.

Официантка принесла свежие напитки и сказала Валентайну:

– Вам – за счет заведения.

Официантка кивнула в сторону бара – там стоял любимый бармен Валентайна. Приветствуя его, Валентайн поднял стакан.

– Знаете, – заметила Роксана, – я ведь старше, чем вы могли подумать.

Валентайн чуть было не сказал: «Я знаю», – но вовремя спохватился и вместо этого спросил:

– Сколько вам? Двадцать восемь?

– Очень смешно. А вам сколько?

– Шестьдесят два, – признался он. Она и бровью не повела.

– А мне тридцать восемь, – сказала она.

Шестьдесят два плюс тридцать восемь составляет ровно сто, если разделить на два – получится по пятьдесят, самая вершина жизни. Что ж, он согласен на такую арифметику.

– Так почему вы не встречаетесь с женщинами? – спросила она. – Проблемы со здоровьем?

– Да нет, в последний раз когда я проверял, все вроде бы работало исправно.

Она улыбнулась:

– Тогда почему?

– Вы были замужем?

– Не уходите от ответа.

– А я и не ухожу. Так замужем вы были?

– Да. Мой брак продлился пару лет.

– А мой – тридцать пять. Жена умерла в ноябре. И мне по-прежнему кажется, что мы с ней вместе. Освободиться от этого чувства довольно трудно.

– А вы не хотели посоветоваться с психотерапевтом? – тихо спросила Роксана.

– До сих пор у меня проблем не возникало, – сказал он.

Через несколько минут Роксана просмотрела пачку полученных факсов. Последнее присланное Мейбл объявление оказалось в самом низу, и Роксана подала ему лист.

– Хочу попросить вас еще об одной любезности, – сказал он. – Вы могли бы сделать так, будто я уже выехал из отеля?

– Конечно, – ответила она. – Вы снова поссорились с сыном?

– Нет, на этот раз мне надо создать дымовую завесу.

– Считайте, что все уже сделано.

– Большое спасибо.

– Завтра я выходная, – сказала она, когда он уже собрался уходить.

Валентайн вернулся к ее конторке:

– Есть какие-нибудь планы?

Она пожала плечами:

– Отоспаться, посмотреть «мыльные оперы». Может, взять напрокат кино. Давно хотела посмотреть «Мужской стриптиз»[28].

«Мужской стриптиз»? Неужто она действительно хочет видеть, как раздеваются эти английские доходяги? Да, за последнее время женщины действительно здорово изменились. Ему следовало сейчас что-то сказать, но он не был уверен, что именно. Может, предложить ей съесть по чизбургеру, сходить в кино, потом – мороженое? Или такое предложение выглядит несовременно?

– Можно мне вам позвонить? – робко осведомился он.

– Конечно! – Она написала свой номер на гостиничном бланке. – Я знаю в южной части города место, где подают роскошные вегетарианские бургеры.

Вегетарианские бургеры? Это что, оксюморон? И разве он что-то говорил об обеде или ужине? Все, что он попросил, – номер телефона, однако на лице ее сияла такая радостная улыбка, что он не решился ее погасить.

– Звучит заманчиво, – сказал он.

В лифте было полно народа. Валентайн пристроился позади двух афро-американских пар, одетых в майки с надписью: «Холифилд – народный чемпион» – они наверняка приехали сюда со спецтуром. Люди оживленно болтали, воздух был насыщен электричеством того рода, какое бывает только в предвкушении поединка тяжеловесов. Он развернул факс от Мейбл. Она вернулась к тому, что получалось у нее лучше всего, – пародиям на рекламные объявления:

Вниманию любителей секса по Интернету. Надоела одна и та же порнушка? Юные девы больше не услаждают взор вуайериста? Памела Ли[29] кажется старой кошелкой? Бабуля Мейбл готова предложить вам свежее решение. Вот именно: фотки обнаженных старушек! Не смейтесь – когда-то они возбуждали ваших отцов и дедов! Достаточно выслать 5 долларов по адресу: Абонентский ящик 1005, Палм-Харбор, Флорида, 34682.

– Мейбл, Мейбл, Мейбл, – минуту спустя говорил он в телефонную трубку. При этом он снова разглядывал себя во вделанном в потолок зеркале. – Имей в виду, к Джерри и ко мне это никакого отношения не имеет, но ты не должна посылать им это объявление.

– Еще как пошлю! – упорствовала она.

– Я не говорю, что это не смешно – это ужасно смешно, наверняка народ просто укатается от смеха.

– А в чем тогда дело? – раздраженно спросила она. Поскольку он не перезвонил сразу же, как обещал, она отправилась на улицу покормить птичек, и сейчас в ее голосе слышалась одышка – ей пришлось бегом возвращаться в дом. – Боишься, что твой сын может перехватить у тебя твои функции?

Валентайн уставился на телефон. Он вдруг вспомнил вопрос Роксаны по поводу характера их отношений.

– Ты на меня сердишься? – спросил он.

– Да.

– Прости, пожалуйста, – с чувством произнес он.

– Ладно уж. Так что на этот раз тебе не нравится?

– Ты нарушаешь закон, вот что.

Она даже задохнулась от возмущения.

– Может, объяснишь? Или это твоя версия китайской пытки?

– Ты дала в объявлении номер настоящего абонентского ящика, и у почты могут возникнуть проблемы. Они могут даже оштрафовать тебя.

– Как-нибудь переживу!

Если какой-нибудь кретин действительно пришлет тебе чек, это уже будет нарушением закона о почтовых отправлениях, мошенничеством. У тебя нет криминального прошлого, так что на первый раз это тебе, может, с рук и сойдет – всего лишь полгода условно и несколько сотен часов общественной работы где-нибудь в библиотеке. А в газетах наконец-то появится твоя фотография – точнее, фотография, сделанная в полицейском участке.

– Ты это серьезно?

– Чертовски серьезно. Человек может совершить преступление без намерения его совершить. Понятно я излагаю? Но незнание закона не освобождает от ответственности. Именно это я пытался втолковать Джерри несколько лет назад, когда он затеял торговлю по почте. Но он не послушал.

– А что он продавал?

– Съедобные презервативы. Он назвал их «Вкус Парижа». Снял несколько почтовых ящиков в каком-то штате, кажется в Юте, где незаконным считается буквально все, и, конечно, его прищучили. А мне пришлось вносить залог, чтобы его выпустили из тюрьмы.

– Ой, Тони, может, мне удастся уговорить газету, чтобы они все-таки не печатали это объявление?

Валентайн сел:

– Ты уже отослала?

– Сегодня после обеда. У них факс работает круглосуточно.

– Позвони и дай отбой. А лучше сама к ним поезжай и отзови объявление. Мейбл, ты просто обязана это сделать.

– Хорошо, хорошо. Сделаю.

Она явно сдалась. Из голоса исчезли былые задиристые нотки, он звучал устало. Ну вот, подпустил к ней Джерри – и пожалуйста, тот испортил единственное, что еще радовало Мейбл в жизни. За сколько он управился? За два дня? Это рекорд даже для его сыночка.

– И это не единственная дурная новость, – сказал Валентайн.

– Что?

– Тебе надо уехать из города на пару дней.

– С чего это вдруг?

– Один тип, тут, в Вегасе, грозит убить кого-нибудь из моих друзей.

– А как он про меня узнал?

– У него моя записная книжка.

– Ох, Тони…

– Прости, Мейбл. Слушай, из Тампы каждый день отплывает круизное судно «Карнавал». Отправляйся-ка ты в Мехико на недельку. Я оплачу все расходы.

– Конечно, – ответила она. – Если только меня в тюрьму не посадят.

Валентайн почувствовал, как краснеет.

– Прощай, Тони, – сказала она.

Валентайн уставился на телефонную трубку. Потом набрал номер телефона своего сына в Нью-Йорке. Включился автоответчик. После сигнала Валентайн произнес: «Джерри, это отец. Слушай внимательно. Некие криминальные типы завладели моей записной книжкой и могут тебя разыскать. Лучше тебе на некоторое время скрыться. Понимаю, что это мешает твоим планам, но эти типы не шутят. Слышал, в это время на Бермудах отличная погода. И, Джерри, эта поездка – за мой счет».

Он уже собирался отключиться, потом передумал и добавил: «Береги себя, сынок».

Он понимал, что последние слова прозвучали как-то неестественно. Они с Джерри воевали так давно, что им обоим уже трудно было вести себя друг с другом по-человечески. Валентайн осторожно положил трубку на аппарат, размышляя, кто из них больший болван – его сын или он сам.

Феликс Андерман, замаскировавшись панамой с надписью «Я люблю Лас-Вегас» и темными очками в стиле Терминатора, буквально полз по раскаленной пустынной дороге во взятом напрокат «Додже». Это было ужасно утомительно – ехать в пределах разрешенной скорости, да еще в воскресный полдень, но он не хотел привлекать к себе внимание.

Вскоре он пересек границу графства и въехал в Армагоса-Вэлли, о чем ему сообщил веселенький щит. Щит также обещал, что вскоре здесь разместится военный комплекс ракет класса MX армии США. Андерман усмехнулся: в своем стремлении похвастаться местные власти поистине удержу не знали – это ж надо, чем гордиться вздумали! Здесь уже начиналось графство Най, в котором с легкой руки знаменитого гангстера Багси Сигела зародился бордельный бизнес, поставлявший проституток по всему штату Невада. С появлением военной базы местных бизнесменов ждет новый расцвет.

Впереди замаячил знак выезда на двухрядную подсобную дорогу. Андерман глянул в зеркало заднего вида, включил поворотник.

Никаких указателей на этой дороге не было – предполагалось, что ездившие по ней сами знают, что им здесь надо. Повернув на проселок, Андерман снова глянул в зеркало: весь жизненный опыт подсказывал ему, что осторожность излишней не бывает.

Через пять минут перед ним возник «Дворец удовольствий». Старое здание после войны с борделями 1984 года снесли и вместо него построили двухэтажный псевдовикторианский особняк с башенками и прочей белибердой, однако стекла в нем были бронированные. От прежней дешевой роскоши не осталось и следа – в этом строении чувствовалось даже какое-то достоинство. Андерман припарковался и вылез на кипящий асфальт: жара в пустыне качественно отличалась от городской жары, и пока он дошел до входа, пот уже заливал глаза.

Сонный вышибала открыл дверь. Внутри царили полутьма и прохлада, и Андерман, ожидая мадам, опустился на обитую красной кожей кушетку. Интерьер был выдержан в стиле «бурных двадцатых»[30] – красный ковер, красные бархатные шторы, на невысокой сцене – белый кабинетный рояль под сверкающей люстрой от Тиффани. За роялем сидела мертвенно-бледная дама лет пятидесяти и вполголоса напевала что-то из Кола Портера. Адвокат был мало похож на солидного клиента, поэтому никто к нему не спешил.

По правде говоря, Андерман не одобрял проституции, особенно той ее разновидности, что процветала в Неваде. С юридической точки зрения этот бизнес был настоящим кошмаром. В своде законов штата статьи, ее разрешающей, не существовало, но не было и законодательного запрета. И с 1949 года почти во всех семнадцати графствах бордели работали круглосуточно и без всяких препятствий – за исключением графства Кларк, в которое входил сам Лас-Вегас: там проституция была строго запрещена.

Но это была отнюдь не единственная проблема. Самое ужасное – как здесь относились к женщинам. Режим работы у них был каторжным: три недели круглосуточной вахты, одна неделя – перерыв по естественным причинам. Вызвать их могли в любую секунду, при этом они не имели права отлучаться с «рабочего места» на расстояние, превышающее дальность внутренней связи, чтобы успеть тут же встать в строй себе подобных перед придирчивым оком очередного клиента. Неудивительно, что женщины – а происходили они из самых разных слоев, от нищих до вполне обеспеченных, и были всех цветов кожи – старались забыться в алкоголе и наркотиках. И кончали они все одинаково: пару лет – и на помойку; восстановиться после подобной «работы» и вновь обрести самоуважение невозможно.

Из-за шторы выскользнула официантка, подающая коктейли. На ней было вполне пристойное платье с воланами, лицо сильно накрашено.

– Чашку кофе, черного, – попросил он.

У нас отличная пина-колада[31], – заученно пробубнила она.

– Спасибо, не нужно. И я хотел бы повидать кого-нибудь из руководства.

– Пожалуйста. Я приглашу Шарлин.

Кофе – горячий и отлично приготовленный, Андерман подумал, что из колумбийских сортов, – появился до Шарлин. Официантка сунула ему в руки карту.

– Шарлин вроде как занята, – пояснила она. – Меня попросили позаботиться о вас. Меня зовут Сэсси.

– Я кое-кого ищу, – сказал Андерман.

Сэсси присела рядом с ним. Теперь Андерман разглядел ее получше: под всем этим гримом скрывалась простенькая девчушка со Среднего Запада, откуда-нибудь из Огайо, которая примчалась в Лас-Вегас на крыльях своей мечты, растратила все деньги и в результате попала вот сюда. Андерман ласково и понимающе ей улыбнулся. Удивительно, но она ответила такой же искренней улыбкой.

– А разве все мы не ищем кого-нибудь? – печально спросила она. Снова взяв у него карту, она зачитала вслух:

Сегодня в меню:

Горячие закуски: интимный массаж или стриптиз по выбору.

Особое угощение…

Сэсси пояснила:

– Это минет – пока у клиента не встанет. Так, читаю дальше:

Основное блюдо:

На все готовая горячая крошка…

– Это значит, что клиент может выбирать любую позицию – миссионерскую, на спине, на коленях, и так далее. Вы меня слушаете?

Андерман кивнул. Все это походило на заказ пиццы по телефону, когда поставщик деловито перечисляет всевозможные начинки.

– Второе основное блюдо по желанию… – продолжала Сэсси. – В качестве подготовки к нему вы можете выбрать отдых в джакузи, шоу с участием двух и более девочек, услаждающих друг дружку, а также оргию, любую, какую только можете вообразить. Есть так называемый «Продвинутый этап» – это для тех, кто предпочитает особые эротические фантазии – садо-мазо и прочее. После этого вам предлагается расслабляющий массаж и душ. Все наши дамы – в статусе свободных подрядчиков, поэтому цена варьируется в зависимости от вида заказов. Мы принимаем наличные, карточки «Visa» и «MasterCard», а также дорожные чеки – естественно, с предъявлением удостоверения личности.

Она замолчала и улыбнулась. И тут же испуганно прижала руку ко рту:

– Ой! Чуть не забыла! Есть еще новая услуга, она пока в меню не обозначена: грудное траханье. Это когда вы вставляете член девушке между грудей и кончаете, или же она в это время вам еще и отсасывает. По выбору.

Андерман глубоко вздохнул. От одного описания у него закружилась голова, но он постарался обуздать разыгравшееся воображение. В октябре ему стукнет семьдесят, так что вопрос об экспериментах в этой области отпадает сам собой. Если он не умрет от сердечного приступа во время, то непременно скончается пару дней спустя, напомнил он себе.

– Итак? – спросила Сэсси. – Вы готовы взглянуть на наших девушек?

– На самом деле мне нужно кое-что другое, – признался он.

– Что же именно, нехороший вы мальчик?

– Мне нужен Эл Скарпи.

Судя по всему, это имя ни о чем ей не говорило.

– Так вам нужен мальчик? Мистер, вы обратились не по адресу, – с достоинством объявила она. – Это честный бордель.

– Да знаю я, знаю! – Андермана взбесила ее надменность. – Эл здесь работает, по крайней мере работал, когда я последний раз с ним связывался.

– Ничего о таком не знаю.

– Вы, наверное, новенькая? – спросил Андерман. Теперь разозлилась она:

– Да я здесь уже два года и никогда про него не слышала.

– Эл Скарпи, – повторил Андерман.

– Не знаю такого!

– Ручонки.

– А, так вам нужен Ручонки? Что ж вы сразу-то не сказали?

– Сказал. По-настоящему его зовут Эл.

– Никто его так не называет, – сказала она, извиняясь.

– Друзья называют.

– У него есть друзья? Вот уж новость!

Сэсси подошла к сцене. Таперша перестала наигрывать тихие мелодии, они с Сэсси о чем-то переговорили. Потом пианистка подняла глаза от клавиш и в упор глянула на Андермана.

Андерман строго глянул в ответ и отхлебнул кофе, который хоть и остыл, но по-прежнему оставался вкусным. Вероятно, ему следует попросить владельцев внести в меню новый пункт: кофе, полный возбуждающими деталями разговор с официанткой, еще кофе. Потому что лично он теперь может позволить себе лишь это.

– Пойдемте со мной. – Сэсси вернулась и, взяв его под руку, вывела наружу, в полыхающий пустынный ад. При беспощадном солнечном свете лицо ее сразу состарилось. Она показала в ту сторону, откуда он только что приехал.

– Поезжайте миль пять на запад и увидите несколько трейлеров – там живут девушки, которые обслуживают рабочих-иммигрантов. Там и Ручонки обитает.

– Спасибо. – И он потянулся в нагрудный карман за бумажником.

Она сунула пятидесятидолларовую бумажку в бюстгальтер и чмокнула его в щеку.

– Заезжайте на обратном пути, если что понадобится.

– Непременно, – сказал Андерман.

Машина раскалилась добела, и садиться в нее было совершенно невозможно. Андерман включил двигатель, вывел на максимум кондиционер и пристроился подождать в падавшей от здания тени. Размышлял он о Сэсси. Она была официанткой, не проституткой, поэтому ее предложение его заинтриговало. Ей постоянно приходилось общаться с тысячами сексуально озабоченных мужиков, так что глаз у нее, несомненно, был наметанным. Располагая таким выбором, почему она сделала столь недвусмысленный намек именно ему?

Андерман продолжал раздумывать об этом и десять минут спустя, когда ехал по убогой, посыпанной гравием дороге. Теперь ему доступны лишь два вида развлечений – шахматы да хорошая музыка. Может, Сэсси и это поняла? Тщеславия он лишился давным-давно и был уверен, что окружающие видят того же старика, которого ежедневно видит в зеркале он сам. Интересно, насколько освещение в борделе льстило ему?

Бордель для работяг казался мерзкой язвой на поверхности пустыни. Четыре угрюмых трейлера, окруженных опутанным колючей проволокой забором. Андерман подъехал к будке охранника и опустил окно. В будке восседал темнокожий мексиканец с обрезом, вентилятор за его спиной шевелил прямые космы.

– Что вам нужно? – спросил мексиканец.

– Ищу кое-кого, – ответил Андерман.

Следующий вопрос мексиканец изобразил поднятием бровей.

– Ручонки, – пояснил Андерман.

Лицо мексиканца превратилось в камень. Андерман подумал, что этот тип отнюдь не столь глуп, каким хотел бы казаться. Насколько он знал, хозяевами этого местечка были именно мексиканцы.

– Кого-кого? – переспросил мексиканец.

Андерман вытянул вперед руки и пошевелил пальцами.

– Ручонки, – повторил он.

Мексиканец нахмурился: юмора он не уловил.

– А вы кто такой?

– Друг.

– Никогда вас раньше не видел, – сказал мексиканец.

Благодатный холодный воздух улетучивался сквозь открытое окно, машина неумолимо нагревалась. На лбу у Андермана выступил пот. Он спросил:

– Слушайте, неужели вам кажется, что я могу представлять какую-то опасность?

Мексиканец повнимательней посмотрел на него:

– Вполне возможно, – мексиканец поднял с пола переносную рацию и спросил: – Ваше имя?

– Не валяйте дурака, – сказал Андерман. Мексиканец нахмурился

– Так вы не скажете, как вас зовут?

– И не подумаю, – сквозь зубы буркнул Андерман. – Лучше ответьте мне вот на такой вопрос: хорошо ли вы знаете Ручонки?

Лицо мексиканца снова окаменело. Андерман улыбнулся:

– Отлично. Я просто хотел убедиться, что мы друг друга понимаем.

Мексиканец пожевал губу и наконец сказал:

– Он вот там, за трейлером с красными дверями.

Андерман въехал на огороженный двор и вылез из машины.

Почва под ногами была мягкой, как пепел, в оставленной «Доджем» колее Андерман увидел раздавленного скорпиона. Он огибал трейлер с красной дверью, и солнце безжалостно долбило его в спину. Каждый шаг был похож на нисхождение в адово пекло.

Ручонки был там, где и предполагалось, – позади трейлера. Торс его был обнажен, и напряженная мускулатура – а ему пришлось напрячься, так как он был занят серьезным делом: отковыривал ломом приборную доску с «Фольксвагена-жука» – являла собой зрелище поистине устрашающее. «Жук» был новехоньким – на ветровом стекле еще красовались временные номера. Его владелица – конопатая проститутка в розовой ночной рубашке – стояла рядом и нервно рыла голой пяткой землю.

Андерман нашел островок тени и принялся наблюдать, как Ручонки раскурочивает машину. Правила наказания проституток, утаивающих деньги, всегда были жесткими. В каждой комнате были установлены подслушивающие устройства, и управляющие всегда знали, кто и за сколько договорился. Как только клиент расплачивался, в обязанности женщины входило отнести деньги в контору, где позже ей выплачивалась ровно половина.

– Так ты не собираешься говорить, где ты их припрятала? – спросил Ручонки уже после того, как превратил «жука» в никчемную оболочку. Он оторвал последнее сиденье и швырнул обивку к ногам конопатой шлюхи. – Или как?

– Мне нечего сказать, – мрачно ответила она.

– Ты что, думаешь, я полный идиот?

– Об этом я вообще никогда не думала.

Ручонки продолжил свою деятельность. Ну что такое немецкий инженерный гений против американского бодибилдинга? Вскоре машина выглядела совсем как «хот род»[32] – от нее остался только остов.

– Эти мишленовские шины – недешевая штучка, – сказал Ручонки, нацеливаясь ломом в передние шины. – Выбирай: мне их проткнуть или ты все-таки скажешь, где деньги?

Конопатая проститутка упрямо скрестила на груди руки. Ручонки саданул ломом в правую переднюю шину, та с оглушительным шумом лопнула. Андерман отскочил: мимо пролетел колпак. Из шины выпал маленький пластиковый пакет. Проститутка разразилась рыданиями, потом бегом бросилась к одному из трейлеров.

Андерман, сжимая в руках панаму, приблизился к Элу Скарпи. Тот строго воззрился на адвоката.

– Мистер Андерман? – удивился он, узнав подошедшего. – Странно видеть вас здесь. Ищете приключений?

– Мне надо с вами переговорить, – тихо сказал Андерман. Ручонки натянул на лоснящийся от пота могучий торс майку и предложил:

– Пройдемте в мой трейлер. Там нас никто не побеспокоит.

– Давайте поговорим в моей машине, – предложил Андерман.

– Мне не разрешено покидать территорию. Я заперт здесь совсем как эти шлюхи.

– А разрешение вы получить не можете?

Взяв полотенце, Ручонки тщательно вытер свои действительно на удивление миниатюрные ручки. Андерман отвел взгляд в сторону – он знал, что в противном случае его клиент впадет в настоящую ярость.

– Так о чем разговор, мистер Андерман? Андерман подошел поближе:

– Знаете, кто на днях ободрал казино «Акрополь»?

– Не знаю. А кто?

– Сонни Фонтана.

– Да бросьте, мистер Андерман! И вы, и я – мы оба знаем, что такого быть не может. Я раздавил эту гусеницу на озере Тахо.

– Вы убили кого-то другого, – сказал Андерман.

– Это невозможно.

Андерман покачал головой:

– Фонтана жив. Так как насчет того, чтобы нам с вами кое-куда прокатиться?

Андерман защищал Ручонки четырежды, и каждый раз жюри выносило оправдательные приговоры. И это при том, что во всех процессах его обвиняли в убийстве первой степени. Андерману удавалось так запутать присяжных, что они принимали сторону его клиента даже без того, чтобы Эла Скарпи вызывали давать показания под присягой, – такие показания были бы для клиента Андермана чистой воды самоубийством.

Андерман отъехал в пустыню и остановился как раз на полдороге между двумя борделями – дорогим и дешевым. Не выключая двигателя, он остановился, полез под сиденье и достал оттуда конверт из плотной оберточной бумаги. Ручонки внимательно наблюдал за тем, как под машину заползала гремучка и, казалось, даже не заметил, что конверт лег ему на колено.

– А ведь они устроили в «Цезаре» настоящую вечеринку в мою честь, – сказал он, глянув на Андермана. – Все как положено: девочки, выпивка, музыка.

– Да, я об этом слышал, – ответил Андерман.

– А еще там был праздничный торт. Раньше, когда мне приходилось кого-то убирать, никто мне таких праздников не устраивал. Это было что-то особенное, понимаете?

– Еще бы, – сказал адвокат.

– А теперь вы мне говорите, что это был не Сонни Фонтана. Дерьмо! Думаете, они могут потребовать назад свои деньги?

– Такое возможно, – искренне ответил адвокат.

– И что мне делать?

– Найти Фонтану, – сказал Андерман. – И на этот раз не ошибиться.

Ручонки разорвал конверт. Из него выпали две черно-белые фотографии. Он взял первую и принялся внимательно ее разглядывать:

– Значит, так теперь выглядит этот слизняк?

Андерман кивнул:

– Мои источники говорят, что сейчас он живет где-то в районе Стрипа.

– Хорошенькая пташка. – Ручонки разглядывал вторую карточку.

– Ее зовут Нола Бриггс, – пояснил Андерман. – Она работала дилером на блэкджеке. Она с Фонтаной в сговоре.

– Хотите сказать, если я разыщу ее, то он будет где-то поблизости?

– Вот именно.

– Это может занять некоторое время, – задумался Ручонки.

Несмотря на возраст, при необходимости Андерман мог двигаться с удивительной быстротой и легкостью. Вот и на этот раз он пулей выскочил из машины, открыл багажник, вытащил из него тяжелый бумажный пакет и, даже не успев вспотеть, снова плюхнулся за руль. Пакет приземлился на Ручонкины колени с характерным шмяком.

Ручонки с любопытством заглянул внутрь:

– Господи Иисусе! Здесь, должно быть…

– Пятьдесят штук, – сказал Андерман. – Если надо, выверните весь город наизнанку, но найдите этого сукиного сына. Можете это сделать?

Ручонки расплылся в улыбке:

– Мистер Андерман, да с такими деньгами я целую страну завоевать могу!

– Ну, ваше задание будет не таким масштабным.

– Да, сэр.

На обратном пути Ручонки старательно запомнил лица на фотографиях, потом разорвал карточки в мелкие клочки и выбросил из окошка. Как-то раз Андерману приходилось побывать в одном из Ручонкиных лежбищ, пока его хозяин пребывал в тюрьме. Так вот, все, что могло быть там разорвано на мелкие клочки, было тщательно разорвано – такой уж он был, этот Ручонки.

– Вас послали владельцы казино, да? – осведомился Ручонки, когда впереди показался трейлерный бордель.

Андерман предпочел оставить этот вопрос без ответа: пусть думает что хочет.

– Я высоко это ценю, вот что я хотел сказать. Ну, получить второй шанс и все такое. Я их не подведу. Честное слово.

– Я передам, – сказал Андерман.

– А что насчет телки?

– То есть?

– Ну, я найду ее… И что потом?

Андерман думал над этим, когда ехал сюда. Убийство Фонтаны вряд ли кого обеспокоит – владельцы казино могут даже устроить Элу Скарпи еще одну вечеринку, а вот Нола – это совсем другая история. Похоже, женщину действительно втянули в эту заваруху против воли, и адвокату было искренне ее жаль. Но она, в свою очередь, втянула его, и Андерман вовсе не собирался расплачиваться за ее несчастья потерей собственной лицензии или даже тюрьмой. Так что лучше и ей самой исчезнуть без следа.

– На ваше усмотрение, – сказал адвокат.

Да, только в Лас-Вегасе утро может начинаться с обсуждения вопроса о том, мертв ли человек или нет, – думал Валентайн.

Мысль эта посетила его у лифта: он собирался ехать вниз, а в этот момент из какого-то номера два санитара выкатили каталку с накрытым с головой трупом. Один из санитаров, не обращая на Валентайна никакого внимания, нажал кнопку вызова и сунул в рот жевательную резинку.

Валентайн старался выглядеть невозмутимым. Из-под простыни торчала ступня мертвеца, и, судя по ней, покойный был белым мужчиной средних лет, среднего роста, с избыточным весом. Когда Валентайн еще служил в Атлантик-Сити, там трупы, соответствующие этому описанию, находили чуть не каждую неделю. Знакомая история: человек приезжал на какую-нибудь конференцию или торговую выставку, решал, что вот она – долгожданная свобода, принимался играть, пить и шалить с дамочками без всякого удержу дни и ночи напролет, не спал, толком не ел, и старый моторчик в конце концов не выдерживал.

– Служебный лифт, кажется, не работает, – заметил тот санитар, что жевал жвачку: на нагрудном кармане у него был вышит череп. – Выходит, Ларри, нам придется катить его через фойе.

– Вот ведь повезло так повезло, – ответил Ларри. – Тогда лучше стянуть простыню.

Пришел пассажирский лифт, и Валентайн придержал дверь. Пока они спускались, Ларри снял простыню с лица: у покойного было такое выражение, будто смерть застала его за каким-то хоть и приятным, но малодостойным занятием.

– Давно он умер? – спросил Валентайн.

– А он не умер, – ответил Ларри.

– Простите?

– Что слышали, – упорствовал Ларри. – Этот человек не умер.

Валентайн приложил руку к шее покойного. Пульса не было, тело давно остыло. Значит, часов шесть назад.

– И вы готовы в этом присягнуть? – спросил Валентайн.

– В чем дело? – спросил Ларри. – Вы что, полицейский?

– В отставке. И повидал трупы на своем веку. Боюсь, заявляя, что этот джентльмен жив, вы совершаете надругательство над покойным.

– Он жив, – повторил Ларри, даже не моргнув.

Валентайн разозлился по-настоящему. Да за кого эти двое придурков его принимают? Когда лифт остановился на первом этаже, он уцепился за каталку и не отпускал санитаров.

– Если я о вас сообщу, вы потеряете свои лицензии, – сказал Валентайн.

– Черта с два, – ответил Ларри.

– Этот тип живой, – заявил, криво ухмыляясь, Череп. Но поскольку Валентайн по-прежнему держался за каталку, добавил: – Это такая шутка, мистер. А устроите сцену, так вас тут же выкинут из казино.

– Вот это тоже черта с два!

Санитары мерзко заржали. Их замогильные шуточки вызывали у Валентайна острое чувство протеста. Уважайте мертвых – и они не станут вам мстить. Отпустив каталку, он бросился к стойке портье – никого. Затем заглянул в казино, пытаясь найти кого-то, кто еще сохранял остатки разума.

И здесь было пусто – за исключением какой-то старушки, чьи руки в огромных старческих пятнах упорно терзали игровой автомат. В отчаянии он бросился к нише с Одноруким Билли и схватил Джо Смита за плечо.

– Идемте со мной, – скомандовал Валентайн, подталкивая Джо к выходу, возле которого санитары уже резво грузили тело в карету «скорой помощи». – Хочу, чтобы вы кое-что засвидетельствовали.

– Но мне не положено покидать пост, – возразил Джо, однако не слишком убедительно – он был рад хоть чем-то отвлечься. – А в чем дело?

– Взгляните на этого человека.

– Какого?

– На мертвеца.

Валентайн снова остановил санитаров и откинул простыню. Джо положил свою громадную ручищу на его грудь и попытался ощутить сердцебиение.

– Да он уже совсем холодный, – наконец сказал Джо и перекрестился.

– Как вам кажется, он дышит? – спросил Валентайн. Мертвец испустил газы, санитары снова заржали. Сдерживая улыбку, Джо ответил:

– Нет, сэр.

– У него наблюдаются признаки жизни?

– Насколько я могу судить, нет.

– Значит, вы согласны с утверждением, что этот человек мертв? Но Джо покачал головой.

– Что это значит?

– Этот человек не мертв, – пробормотал Джо. Санитары просто загибались от хохота – хлопали себя по бокам, вытирали слезы. Решив, что весь мир сошел с ума, Валентайн снова поспешил в фойе, надеясь найти Роксану – а вдруг она где-то в задних комнатах, работает над бухгалтерскими бумагами? Но в этот момент послышался вой отъезжающей «скорой помощи». В фойе снова появился Джо, и Валентайн поплелся за ним к его нише.

– К вашему сведению, вы только что нарушили закон, – объявил весь вспотевший Валентайн.

– Здесь совсем другие законы, – ответил Джо, снова взгромождаясь на свою табуретку.

– Может, просветите?

– В «Акрополе» никто никогда не умирает, – ответил Джо.

– Простите?

– Это правило, которое установил Ник.

– Значит, в отношении этого человека правило не сработало. Он мертв, как колода.

Джо широко улыбнулся:

– Все верно. Но они заявят, что он умер по дороге в больницу…

– Вы хотите сказать, что Ник платит коронерам, чтобы те заявляли, будто у каждого здешнего мертвеца, когда его вывозят из отеля, все еще прощупывается пульс?

– А вы быстро схватываете, мистер.

– Есть ли еще какие-нибудь правила, установленные Королем Ником, о которых мне следовало бы знать?

Джо подпер подбородок – сейчас он напоминал роденовского «Мыслителя».

– Ну, у него есть для меня особое правило – насчет меня и этой табуретки. Я должен сидеть на ней как приклеенный.

– Все время?

– Угу. Мне нельзя оставлять Билли.

– Хотите сказать, то, что я сейчас сделал, может стоить вам места?

– Да, сэр. Ник ужасно боится, что его ограбят.

– Значит, если его не заставят, он не станет выплачивать этот знаменитый джек-пот в двадцать шесть миллионов?

– Совершенно верно.

– А мне-то можно попробовать?

– Да пожалуйста.

У Однорукого Билли, отлитого из настоящего чугуна, было шесть барабанов и только один выигрышный вариант – если выпадут шесть вишенок. Тот, кому они выпадут, и получит весь джек-пот. Автомат был старинный, и лишь его слава не позволяла отправить его на свалку. Сегодняшние автоматы управляются компьютерами, вращение барабанов контролируют микрочипы, эти же кремниевые умники не допускают возможности перезарядить машину. Автоматы вроде Билли было легко обмануть, однако Валентайн полагал, что Нику беспокоиться особенно не о чем. Согласно закону в казино все игровые площади должны находиться под неусыпным вниманием видеокамер. За автоматами надзирали с особой тщательностью, и в потолке ниши, где стоял Билли, были установлены целых две камеры.

– А почему Ник так боится за Билли?

Джо пожал могучими плечами:

– Да понятия не имею. Я только делаю то, что мне приказано.

– Конечно. Ну, мне пора идти.

– Уж постарайтесь больше не находить мертвецов.

– Постараюсь, – пообещал Валентайн.

– А я-то думал, что вы уже во Флориде и пересчитываете свой гонорар, – произнес Сэмми Манн, скрытый белой больничной ширмой.

Валентайн стоял в полупустой палате, на руке у него болтался пластиковый пакет из магазина подарков. На ширме плясали тени – сестра как раз делала Сэмми укол в руку.

– Ой! – взвизгнул Сэмми. – Поаккуратней, а, милочка! – И, обращаясь к Валентайну, осведомился: – Ну, как там без меня дела идут?

– Ник назначил Уайли главой службы безопасности.

Сэмми испустил глубокий стон, от которого у Валентайна побежали по спине мурашки. Он оттолкнул ширму и увидел, что сестра отчаянно трясет пациента: Сэмми, похоже, отключился, а сестра была готова последовать за ним. Валентайн подхватил сестру, а потом вцепился в надетое на средний палец Сэмми кольцо с черным ониксом и дернул что есть силы. Сэмми мгновенно открыл глаза.

– Совсем не смешно, – заявил он.

– Ну, вы же знаете, как говорят: с собой в могилу все равно не унесешь.

Сестра наконец оставила их одних. Валентайн положил подарочный пакет Сэмми на грудь и подтянул к кровати стул. Сэмми лежал на спине, левая нога его была с помощью какого-то хитрого устройства поднята чуть ли не к потолку. Балахон из хлопка, в который его одели, оставлял открытыми старческую жилистую шею и иссохшие руки. На прикроватной тумбочке – пульт от телевизора, кнопка вызова медсестры, стакан с водой и стопка журналов с кроссвордами. Когда из подарочного пакета выпали две колоды карт – одна с красной рубашкой, другая с синей, – лицо Сэмми расплылось в улыбке.

– Вы помните, – пробурчал он.

– Я решил, что вы по-прежнему упражняетесь, – сказал Валентайн.

– Каждый день.

Разорвав пластиковую упаковку, Сэмми вынул из коробочки колоду с красной рубашкой. Отбросив джокеры и пустые карты, он принялся тасовать и разрезать колоду прямо на простыне – на его тщедушном теле она лежала совсем ровно. Пальцы Сэмми летали так быстро, что даже Валентайн с его наметанным глазом не смог заметить никаких уловок, однако, когда Сэмми последним плавным движением выложил карты в ряд рубашкой вниз, они оказались в той же последовательности, в которой лежали в колоде изначально.

Валентайн в восхищении присвистнул. Еще в пятидесятых бухгалтер из Нью-Джерси по имени Херб Зарроу придумал поистине революционный способ ложной перетасовки: он фантастически имитировал реальную тасовку карт, однако при этом они оставались в колоде на тех же местах, что и вначале. Представление Сэмми было чистой воды поэзией, и Валентайн понял, что до того, как перейти на сторону «хороших парней», Сэмми часто пользовался этим способом.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Валентайн.

– Вы все еще работаете над делом?

– Ник дал мне новое задание. Он хочет, чтобы я нашел Нолу.

– Снова пронзен стрелой Купидона?

– Боюсь, что так.

– Я думаю, что Нолы уже нет в живых, – сказал Сэмми.

– А я так не думаю. Но интересно было бы послушать вашу теорию.

Сэмми собрал карты.

– Я думаю, что Нола тогда отправилась в Мехико с единственной целью: каким-то образом наказать Ника за то, что он ее унизил, – начал Сэмми с уверенностью, говорившей о том, что он уже не раз обдумывал эту историю и так, и эдак. – Сонни это понял и принялся ей подыгрывать – ведь из нее получилась бы отличная подсадная утка.

– То есть он изучил ее реакции и потом отослал назад?

– Конечно. Закона, запрещающего изучать реакции дилера, не существует. Он не совершил ничего противозаконного, и она тоже.

– Так почему вы думаете, что он ее убил?

– Потому что она знает, где его логово. Мехико – это ведь совсем не так уж далеко. И он не стал бы оставлять ее в живых – это рискованно.

– А колено он вам повредил в назидание, – сказал Валентайн.

– Вот именно. Вы с такой теорией согласны?

– Я придерживаюсь своей первоначальной версии.

– Какой именно?

– Нола замешана по самые уши, – и Валентайн пояснил: – Вы же сами пару дней назад предположили, что за всей этой историей кроется нечто большее. Фонтэйн задумал какую-то грандиозную схему, и Нола с самого начала ему помогала.

Сэмми уложил колоду в коробку и задумался.

– И как там Уайли, справляется? – наконец спросил он.

– Он старается, – ответил Валентайн.

– Как собака, которая старается ходить на задних лапах?

– Ну, вроде того, – улыбнулся Валентайн.

– Как-то раз я поймал Уайли за тем, что он жрал жареного цыпленка за столом для крэпса. Парень, что бросал кости, устроил скандал. Уайли поднялся и швырнул обглоданные цыплячьи косточки под стол. Я спросил, зачем он это сделал, а Уайли ответил: «Цыпленку просто не повезло».

– Тем не менее дела в общем-то идут, – сказал Валентайн. – Он накрутил хвост охранникам, и те демонстрируют невиданный трудовой энтузиазм. Он вообще набрал дополнительных охранников.

– Да я о том Нику несколько лет толковал! Шулеров у нас развелось, как мух.

– Но почему? Это из-за дешевого шведского стола в кафетерии?

– Очень смешно!

Сэмми внезапно расстроился. Он нажал на кровати какую-то кнопку, изголовье приподнялось, так что он мог сидеть.

– Если уж говорить о казино, то Ник – из самых порядочных владельцев. Потому что старается не замечать в людях дурного. Поэтому дилеры в блэкджеке сдают с руки, а понтерам в крэпсе разрешается повышать ставки в десять раз. В других казино на Стрипе такого не позволяют.

Валентайн знал, что в более мелких казино действовали еще по этим, довольно устарелым правилам, но на Стрипе, где владельцы были куда более жесткими, и условия для игроков создавались более суровые.

– Да, на Стрипе я с таким не сталкивался, – признал Валентайн.

– Вот именно. И для того чтобы обыграть «Акрополь», особого умения даже и не требовалось. Когда я только начал работать, шулера роились там, словно мухи в кондитерской лавке.

– Но почему Ник не хочет прибегать к тем же правилам, что и остальные?

– Я пытался его уговорить, – сказал Сэмми. – Но он упорствует.

– Из-за чего?

– У него, видите ли, есть свои принципы.

Валентайн решил было, что это шутка, и засмеялся. Но Сэмми даже покраснел от возмущения.

– Вы всю жизнь провели в Атлантик-Сити, – сказал он так, будто это означало: жизненный опыт Валентайна исчерпывается начальной школой. – В Лас-Вегасе все по-другому. Вы знаете, какая текучка кадров в других казино? А Ник по сравнению с другими владельцами – просто святой. Его работники получают процент от прибыли, у всех есть медицинская страховка. Я вот сейчас лежу в больнице совершенно бесплатно. Разве в каком другом месте мне такое светило бы?

Валентайн огляделся: палата была чистой и вполне современной. Ну, разве что отсутствовали букетики, воздушные шарики и пожелания скорейшего выздоровления на красочных открытках, но человек не может иметь всего – в конце концов, это Лас-Вегас.

– Вчера у меня был визитер, – сказал Валентайн.

– Кто-то, кого я знаю?

И Валентайн рассказал о ковбое и угрозе Фонтэйна.

– Думаете, это тот парень, что меня подбил?

– Уверен.

– Но как он попал в ваш номер?

– Кто-то из работников отеля дал ему ключ. Сэмми выпрямился:

– Кто?

– Да кто угодно. Посудомойка, посыльный, да хоть Уайли мог.

– Господи! – Начальник службы наблюдения и охраны побелел. – Так… И что вы намерены делать?

– Найти Нолу, – ответил Валентайн.

– Если она еще жива.

– Жива, жива, уж поверьте.

Сэмми вытащил из коробки колоду с синей рубашкой и принялся упражняться с ней. Валентайн повидал многих мастеров, но таких, как Сэмми, не встречал никогда. Другие манипулировали картами, пальцы Сэмми их ласкали.

– Начните с Шерри Соломон, – предложил Сэмми. – Если кто-то и знает что о Ноле, так только она. Она работает в ночную смену, так что сейчас наверняка дома.

Валентайн накорябал ее адрес на бумажной салфетке и поднялся:

– Спасибо большое. Завтра еще забегу.

– Принесите хорошую сигару, ладно?

– Здесь же нельзя курить.

– А я не буду курить. Только понюхаю, – сказал Сэмми.

В холле Валентайн столкнулся с бородатым доктором. Доктор выглядел встревоженно, и Валентайн каким-то шестым чувством понял, что информация, которой он собирается поделиться с Сэмми, не из приятных. У врача была добрая ирландская физиономия с веснушками и морщинками; наверняка из Бостона или Нью-Йорка, подумал Валентайн, или еще из какого бастиона цивилизации.

– Неважные дела? – спросил Валентайн.

– Да, неважнецкие, – ответил доктор.

При обычных обстоятельствах Валентайн остался бы и потом вернулся к Сэмми, чтобы оказать ему моральную поддержку. Но Сэмми жил в мире, в котором сочувствие считалось непростительной слабостью, и ему бы это не понравилось.

– Позаботьтесь о моем друге, – сказал Валентайн врачу.

Шерри Соломон проживала в модном квартале, построенном на скалистой равнине – в той же стороне начинался и каньон Ред-Рок. Свернув с шоссе, Валентайн вглядывался в ряд желтых оштукатуренных домов под черепичными крышами – они резко выделялись на фоне медно-красного неба, такого яркого, что слезились глаза. Веселенький стенд приглашал в Радужную Долину, где в будущем предполагалось сооружение загородного клуба, поля для гольфа, школ, больницы, собственных полицейского и пожарного участков и, как предположил Валентайн, нескольких уродливых супермаркетов.

Улицы, застроенные одинаковыми домами, тянулись и тянулись, их монотонность вгоняла в сон. Такую Радужную Долину вполне можно было выстроить и на Луне. Шерри жила в последнем по ходу его движения микрорайоне, и на лужайке перед ее домом располагался стол, на котором хозяйка выставила на продажу разное барахло.

Он припарковался, подошел – это оказался карточный столик с набором разрозненных тарелок, пластиковых кружек для кофе и прочей белиберды: все по двадцать пять центов. Также на продажу были выставлены кое-какая мебель, спущенный водяной матрас, тренажер для укрепления бедер, коробка видеокассет с упражнениями Синди Кроуфорд. Возле каждого предмета торчала табличка: «Лучшая цена».

Валентайн сунул голову в открытую нараспашку входную дверь и спросил:

– Есть кто дома?

Чей-то резкий голос пригласил его войти – .он вряд ли принадлежал той женщине, которую Валентайн видел и слышал в офисе Ника.

– Шерри Соломон здесь живет? – спросил он.

– Я же сказала: входите!

Закрыв за собой дверь, Валентайн шагнул вперед и сразу же наткнулся на маленькую собачонку с розовым бантом. Это был карликовый пудель, который оскалился совсем как настоящий пес. Валентайн отпихнул собачонку ногой:

– Пошел вон!

Шерри болтала в гостиной по телефону. На ней были тесные велосипедные штанишки и майка без рукавов с надписью «Университет Лас-Вегаса». Загорелая кожа просто сияла в лучах беспрепятственно лившегося сквозь окна солнца: штор на них не было.

– Вы из агентства недвижимости?

– Тони Валентайн, – представился он. – Мы встречались у Ника в офисе.

– А, да… Чем могу быть полезна?

– Я помогаю полиции в розысках Нолы, – соврал он.

– Мне надо бежать, – сказала Шерри своему собеседнику и повесила трубку. Затем подозрительно глянула на Валентайна: – Помогаете полиции? А я думала, что вы работаете на Ника.

Валентайн сглотнул. Да, соврал он неудачно: Шерри достаточно позвонить Лонго, и его песенка спета. Словно в ответ на его молитвы, в гостиной появился пудель. Он шатался словно пьяный матрос и написал на ковер лососевого цвета.

– Ой, Господи ты Боже мой! – завопила Шерри и помчалась в кухню за рулоном бумажных полотенец. Промокая лужу, она сказала: – Послушайте, Тони, я не знаю, что вы там затеяли, да это меня и не интересует. Лично мне глубоко плевать на то, что случилось с Нолой. У нее был шанс схватить судьбу за хвост, а она его просрала.

Схватить судьбу за хвост? Да, над этим стоило подумать…

– А как вы думаете, где она могла бы скрываться?

– В объятиях Фрэнка Фонтэйна, вот где.

– Почему вы так считаете? В полиции полагают, что на самом деле она ни в чем не виновата, да и Сэмми Манн так думает.

– Да все они идиоты – что полицейские, что Сэмми. Она его подельница.

Пудель снова пустил струю. Шерри снова промокнула лужу, а потом сунула намокшую бумагу пуделю под нос:

– Видел, маленькая сволочь? Сделаешь еще раз, и я тебя в приют сдам!

– Может, у него проблемы с мочевым пузырем, – предположил Валентайн: а вдруг, отпихивая, он что-нибудь повредил песику?

– Да у него вечно то одна проблема, то другая, – сказала Шерри без капли жалости. – Слушайте, мне бежать надо.

– Только один вопрос, – сказал он.

– Господи, да вы настоящая заноза в заднице, вам об этом говорили?

Кем только его в жизни не называли, но с такой явной и мерзкой гадючкой, как эта Шерри, он, по правде говоря, еще не сталкивался. Намеренно ровным тоном Валентайн произнес:

– Когда у Нолы был роман с Ником, вы с ней проживали вместе, не так ли?

– Да, а что?

– Вы рассказывали, что в ту ночь, когда Ник занимался с Нолой сексом на мостках над залом, Нола, как она позже вам поведала, увидела внизу, в зале, что-то, что показалось ей упущением в работе службы безопасности.

– Ну да. Как она сказала, там была драка или что-то вроде.

– Драка?

– Какая-то пьяная сучка принялась приставать к дилеру, ну тут и началось. Сучкин муж взбесился, принялся махать кулаками – а он был то ли профессиональным борцом, то ли кем-то в этом роде.

– И во время заварухи Нола и заметила это упущение.

– Полагаю, да.

– И она никому об этом не рассказала?

– Она только сказала мне, что при желании могла бы Ника попросту разорить. Я пыталась у нее вызнать, о чем речь, но она молчала. Наверное, ей была приятна сама мысль, что она держит Ника за яйца.

Пудель – теперь он выглядел куда лучше – принялся царапать ей ногу, Шерри подхватила его и позволила лизнуть себя в лицо.

– Вот какой у нас мальчик славный, – ворковала она, целуя собаку в нос. – Плохой дядька нас расстроил, правда? Приходит сюда, огорчает мамочку. Но мы больше такого не потерпим, правда?

Повернувшись к посетителю, она рявкнула:

– Ну что еще?

– Вы переезжаете к Нику? – спросил Валентайн.

– А вам какое дело?

– Просто интересно.

– Да, я переезжаю к Нику.

– Он об этом знает, или вы собираетесь устроить ему сюрприз?

Шерри буквально вытолкала его из дома. Валентайн увидел грузную даму, которая волокла по улице тренажер для бедер – на карточном столике лежали оставленные ею три доллара.

– Позволите дать вам совет? – спросил он у Шерри.

– Проваливай, – и Шерри хлопнула дверью.

– Не спешите продавать дом, – тем не менее посоветовал он и затрусил к своей чуть не добела раскалившейся машине.

На обратном пути Валентайн остановился у офиса Билла Хиггинса на Кларк-стрит и уговорил друга выпить с ним чашечку кофе. Хиггинс выбрал не отличавшееся опрятностью кафе в «Золотоносной жиле» – комплексе развлекательных заведений, которые когда-то составляли самый центр Лас-Вегаса. «Жила» была своего рода исторической достопримечательностью: именно там предавались пороку покорители Дикого Запада. Да и сейчас еще здесь хватало мелких казино и гостиниц, пребывавших, несмотря на неоновые огни и прочие сверкающие атрибуты, в различных стадиях запустения.

– Кофе здесь хороший, но еду, если опасаешься за жизнь, лучше не заказывать, – предупредил Билл, когда к ним подошла унылого вида официантка. – Я сам как-то раз видел здесь парня, который чуть не помер, потому как подавился пончиком с вареньем.

– Спасибо за предупреждение.

Официантка приняла заказ и, еле-еле волоча ноги, отправилась его выполнять. Хиггинс показал на полуразрушенные здания на другой стороне улицы:

– Видишь, вот там, на втором этаже, находится спортзал. Так вот, в свое время в нем тренировались самые крутые парни Вегаса – для них бокс был способом выбиться из гетто. Здесь и Марвин Хэглер – до того, как побить Томми Хернса[33] – тренировался. Тогда таких, как он, тренироваться в «Цезарь» не пускали, а ведь там был кондиционер и все такое прочее.

Валентайн вспомнил тот бой – девять минут истинного героизма, и поднятую рефери руку Хэглера, и Хернса, лежавшего на ринге в глубоком нокауте. Хернс был моложе, выше да и технически сильнее, но у Хэглера была душа победителя.

– А ты видел, как Хэглер тренируется?

– Как-то раз зашел посмотреть. В зале было жарко, как у черта в пекле. Я выдержал минут двадцать, не больше.

– И сколько ж времени Хэглер там провел?

– Три недели.

Принесли их кофе – ведьмино варево, которое Хиггинс попытался усмирить с помощью двух порций сливок и сахара. Валентайн пил черный.

– Ну и как, Нолу нашел? – спросил Хиггинс.

– Пока нет. А у тебя как дела двигаются?

– Да никак. Мы сейчас по уши заняты – из-за этого боя Холифилда в город понаехало игроков по-крупному.

– Слушай, а не мог Фонтэйн, например, съездить в аэропорт и вернуться с толпой туристов?

Хиггинс поставил чашку.

– Интересная идея. Неужели он мог воспользоваться такой наглой уловкой?

– Однажды он такое в Атлантик-Сити уже провернул, – сказал Валентайн. – Поэтому мы за ним не уследили.

– Ты думаешь, Нола при нем?

– Вполне вероятно. Естественно, в гриме, может, в парике – наверняка постаралась изменить внешность.

– И где ж он тогда поселился?

– Трудно сказать. Должен бы выбрать что-то большое, где полно народа, но недалеко от «Акрополя». И пока мы тут с тобой разговариваем, проверяет новые меры безопасности.

– А кем он сейчас может представляться?

– Да кем-то незатейливым, вроде торговца электрическими лампочками из Миннесоты со среднестатистическими 2, 4 детишками и преданной супругой. Выкрасил волосы, надел ботинки на толстой подошве, может, бородку отрастил, одет как чучело.

– Ох, как ты его хорошо знаешь!

– Но недостаточно хорошо, чтобы схватить.

– И когда, по-твоему, он снова атакует Ника?

– Скоро. Только дождется, когда в казино будет полно народа – наверное, на следующий день после боя Холифилда. Тогда туда набьется уйма возбужденных людей.

– Есть идеи, как ему это удастся?

– Нет. Но наверняка ему будет помогать кто-то из работников казино.

Хиггинс скривился, словно кто-то двинул ему в солнечное сплетение. Проверять всех служащих казино? Это просто немыслимо. И если кто-то из них вовлечен в заговор, убытки составят миллионы долларов.

– Ты решил меня до могилы довести, да, Тони?

– У нас еще есть время, – сказал Валентайн.

– На что? Подновить резюме, потому что после этого мне точно придется искать новую работу? Слушай, Тони, каждая такая история – пятно на моей репутации. А эта уж точно меня уничтожит.

– Я могу его остановить.

– С чего это ты так уверен?

– Я больше не полицейский. И не обязан соблюдать букву закона, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Официантка так грубо шлепнула на стол счет, что Валентайн даже отпрянул. Подождал, пока она разгневанно удалится, и продолжил: – Дай мне всю информацию, которой ты располагаешь, включая записи телефонных разговоров Нолы.

– Нет, – твердо ответил Хиггинс.

– Почему?

– Предположим, ты все-таки выследишь Фонтану и убьешь его. Тогда я стану соучастником.

Валентайн понял, куда он клонит:

– Значит, я его не убью.

– Обещаешь? Валентайн кивнул.

– Повтори!

– Обещаю.

Хиггинс допил кофе – до конца, хоть и с брезгливой гримасой. Положил на стол несколько долларов, вытер рот бумажной салфеткой.

– Я заканчиваю в шесть. Зайду потом а «Акрополь» и занесу тебе все, что у меня есть. Принесу и магнитофон, чтобы ты мог прослушать записи.

– Спасибо, Билл, ты меня многим обяжешь.

– Эй, смотри!

Валентайн проследил за взглядом Хиггинса: на другой стороне улицы появились четверо темнокожих гладиаторов в боксерских трусах и майках, с их мускулистых тел тек пот. Шутливый обмен ударами превратился в настоящее сражение, и тут из здания появилась еще одна фигура – выше, шире в плечах, лицо прикрыто капюшоном. Мужчина вмешался в драку, раздавая шлепки открытой ладонью и подталкивая задир к машинам, пока они не запросили пощады.

– Это тот, о ком я думаю? – спросил Валентайн.

– Да, Народный Герой, – сказал Хиггинс. – Я поставил на его победу две сотни. А ты?

Валентайн пожал плечами. Противником Холифилда был татуированный хам, бывший уголовник, который олицетворял собой все то дурное, что происходит со спортом в Америке. Валентайн хотел бы, чтобы он проиграл, но этого желания было недостаточно, чтобы он преодолел в себе стойкое отвращение к спортивным тотализаторам.

– Но ты должен сделать ставку, – настаивал Хиггинс. Валентайн снова пожал плечами.

– Я серьезно!

– Ладно, назови мне хоть одну серьезную причину, почему должен это сделать.

– Потому что это бой добра против зла, вот почему.

– И ставить на Холифилда – значит творить добро?

– В общем-то да.

Валентайн никогда не смотрел на проблему под таким углом. Тотализатор и денежные ставки вообще проявляли в человеке все самое дурное, но ему никогда не приходило в голову, что, поставив несколько долларов, ты вносишь свой вклад в дело гуманизма. Он встал.

– Я должен это обдумать, – сказал он.

После расставания с Хиггинсом прошло двадцать минут, и все это время Валентайн торчал в пробке на Стрипе. Нахлынувшие в город тысячи туристов превратили проезжую часть в прогулочную аллею, и потому гудки гудели, моторы перегревались, а таксисты стояли на капотах и выкрикивали в никуда грозные проклятия.

Вот так всегда, думал Валентайн, если нужен регулировщик, его точно не доищешься. Он обещал позвонить Роксане, но, как последний идиот, оставил листочек с ее номером на ночном столике. К тому же он не знал ее фамилии и не мог отыскать ее по справочной. Валентайн глянул на часы: уже около пяти. Включив сигнал поворота, он хитрым маневром подогнал одолженный Ником «Кадиллак» ко входу в отель «Пустыня». Сунув двадцатку мальчику-парковщику, он перекинул пиджак через плечо и пешком двинулся к дрожавшему вдали словно мираж «Акрополю».

Да уж, во Флориде климат куда пристойнее. Там даже можно совершать вечерние прогулки, не рискуя при этом изжариться заживо. Он перешел улицу – неспешно, но дыхание все равно перехватило – и пристроился в тени автобусной остановки. Тень оказалась отнюдь не благодатной.

Он прошел еще один квартал. Ботинки на нем были легкие, и уже через несколько минут ступни начало печь немилосердно. Мимо текли толпы людей – по-видимому, они переносили жару куда легче, чем он. Валентайн в отчаянии огляделся – в любом другом городе вдоль улицы уже стояли бы тележки продавцов ледяной воды и зонтиков, но только не в Лас-Вегасе: здесь свободное предпринимательство ограничивалось стенами казино.

И тут он услышал голоса – женские голоса: какая-то песня лилась над его головой, но слов он разобрать не мог. Казалось, кроме него, этой песни никто больше не слышит. Что за черт, что здесь происходит? Он перешел улицу – голоса стали громче. Глянул из-под руки: где-то там, впереди, омываемый струями фонтана, разместился гарем бывших жен Ника. Это именно они пели ему, Валентайну, серенаду.

Все понятно: из-за жары у него начались галлюцинации. В день накануне смерти Лоис он тоже слышал женское пение. Господь выбирает весьма странные способы общения с людьми, и Валентайн понял, что у Господа есть что ему сказать. Он сначала ускорил шаг, а потом и побежал.

Когда Валентайн наконец добрался до «Акрополя», пот лил с него градом, сердце готово было выпрыгнуть из груди. К столу регистрации выстроилась длинная очередь из вновь прибывших – все они были одеты в просторные майки и пестрые «бермуды». Валентайн направился прямо к лифтам и вскочил в первый попавшийся.

Лампочка на телефонном аппарате тревожно мигала. Сбрасывая на ходу рубашку, он прижал к уху трубку и набрал код голосовой почты.

Сообщение было только одно – от Мейбл.

«Ох, Тони, ты был прав, – раздался расстроенный голос соседки. – Объявление вышло сегодня утром, но мне уже позвонили с почты. С ними связалась полиция – хотят знать, кто владелец почтового ящика. А потом – бац! – и на пороге уже стоит полицейский из Палм-Харбора! Ой, Тони, это ужасно! Он меня арестовал!»

Валентайн сел на постель. Вот так кончаются все блистательные прожекты Джерри: Мейбл пошла у него на поводу, и теперь у нее неприятности. Его сын – ходячее недоразумение.

«Они позволили мне сделать один телефонный звонок. Слава Богу, у меня есть телефонная карточка! А к кому мне обратиться? Я же еще ни разу не нарушала закон. Как ты думаешь, Ф. Ли Бэйли заинтересуется моим делом?»

Голос Мейбл утонул в старой песне Кэрол Кинг[34], которую пьяным голосом орала какая-то баба: Мейбл наверняка звонила ему с платного автомата в камере предварительного заключения.

«Это Салли поет, – пояснила Мейбл. – Она бродяжка. В общем, час назад мне предъявили обвинение. Судья назначил залог в тысячу долларов, так я рассмеялась ему в лицо и сказала, что скорее в аду все замерзнет, чем я отдам ему свою кровную тысячу. Ты бы видел его физиономию!»

Валентайн рухнул навзничь на кровать.

«Ну, наверное, я здорово его разозлила. Он стукнул своим молотком, совсем как судья Вапнер из сериала, и прочел мне нотацию по поводу того, как следует вести себя в его суде. Я старалась молчать, но ты же меня знаешь… В общем, врезала ему прямо промеж глаз. Сказала, чтобы угомонился, а то удар хватит. И спросила, почему он считает, что деньги налогоплательщиков надо тратить именно на меня, тогда как я каждый день езжу на Клируотер-Бич, и на 19-м шоссе постоянно стоит проститутка, на которую никто из полицейских вообще никакого внимания не обращает. И знаешь, что он мне ответил?»

– Вот оно, – сказал Валентайн, в отчаянии закрывая глаза.

«Сначала ничего – только покраснел как рак и долго хватал ртом воздух. И тогда я спросила: «Что, судья, язык проглотил?» Он еще больше осатанел, схватил стакан с водой, попытался пить, вытаращился на меня – тут я, честно говоря, перепугалась, подумала: ну, Мейбл, тебе конец… А судья уронил стакан, рот открыл, глаза у него закатились, и он упал на свой стол».

– Господи Иисусе, – простонал Валентайн.

«У него таки случился удар, и его унесли на носилках. Просто передать не могу, как это ужасно. Но все равно он не смел разговаривать со мной как с обыкновенной преступницей».

Тут он услышал, как Мейбл сморкается.

«Ну вот, теперь судья в больнице, и никто здесь, в тюрьме, не хочет со мной разговаривать. Просто не знаю, что делать. Извини, что беспокою, но кому еще я могу позвонить?»

Почему не Джерри? Это же он втравил тебя в эту историю, подумал Валентайн.

«Я понимаю, ты можешь злиться на своего сына, но это не его вина. Я просто старая глупая баба. И вечно куда-то не туда лезу, так что он не виноват, ладно? Что-то я разболталась, наверняка колоссальный счет потом придет. Если ты в ближайшие несколько дней вернешься домой, уж пожалуйста, заезжай в тюрьму Клируотера, и пусть они выпустят меня под залог».

Она снова высморкалась, и тут Валентайн понял, что Мейбл плачет. Он и сам прослезился – так ему было ее жалко. Он вытер слезы рукавом и подумал: ну вот, старческий маразм уже не за горами.

В трубке загудело. Валентайн бросил ее и закрыл лицо руками.

Некоторое время спустя он встал, разделся, влез под ледяной душ – однако предварительно не только набросил цепочку, но и подпер дверь стулом. Потом достал из бара банку диетической колы, сел за обеденный стол, поставил перед собой телефон и принялся разыскивать своего драгоценного Джеральда.

В его памяти хранились пять телефонных номеров сына: квартиры в Бруклине, бара, бывшей жены, бывшей подружки, с которой Джерри прожил два года, а также сотовый. В баре к телефону подошел Писунчик – работавший там бармен. Голос у него заплетался от виски.

– Привет, мистер Валентайн, как вы себя чувствуете?

– Уж получше, чем ты, – огрызнулся Валентайн. – Где мой сын?

– Отправился на обход, – сказал Писунчик. – Что-нибудь ему передать?

Валентайн поморщился: владельцы баров не совершают «обходы».

– Хочешь сказать, что он пошел собирать с должников деньги? – спросил Валентайн.

– Что вы, я такого не говорил…

– Значит, Джерри по-прежнему промышляет букмекерством?

– Я не обязан отвечать на этот вопрос, – сказал Писунчик.

– Это я заплатил за бар, – напомнил Валентайн.

Бармен икнул. Ему недавно перевалило за сорок, но до пятидесяти, если будет пить такими же темпами, он точно не доживет.

– Насколько я помню, тебя освободили условно-досрочно? – осведомился Валентайн. – Так вот, Писунчик, если я позвоню в полицию и сообщу, что Джерри держит подпольный тотализатор, ты снова загремишь за решетку.

– Вы сдадите собственного сына?

– Черт меня побери, если не сдам!

– Вы – это нечто! – провозгласил бармен.

– Тогда отвечай на вопрос.

– Ну ладно – да, он по-прежнему принимает ставки.

Валентайн бросил трубку. Тяжело дыша, он принялся названивать по другим номерам, пока наконец по сотовому не ответила какая-то незнакомая девица со знойным пуэрто-риканским акцентом. Где-то на заднем плане звучала латиноамериканская музыка, и Валентайн, решив, что сын его лежит в постельке рядом с его собеседницей, рявкнул в трубку громче обычного.

– Джерри здесь нет, – кротко ответила девица. Музыка стала тише – наверное, она прикрутила радио. – А вы и вправду отец Джерри?

– Да. Где он?

– Понятия не имею. А почему вы такой гад?

– Это вам Джерри сказал? Что я гад?

– Он говорит, что вы самый гадский гад на планете.

– Значит, он с настоящими гадами еще не встречался. Куда он ушел?

– Не знаю. Так почему вы такой гад?

– Может, я гад только для Джерри.

– Джерри такой чю-ю-юдный, – слово таяло на ее устах. – Его только вы и не любите.

Это была явная ложь. Валентайн дал ей номера телефонов бывшей жены Джерри и его бывшей подружки и предложил создать группу взаимной поддержки. Пуэрториканка грязно выругалась и бросила трубку.

Валентайн вернулся на постель. Он чувствовал, как у него начинает подниматься давление. От подпольных букмекеров требовалось умение быть обходительными, но это же качество требовалось и в других, законных профессиях, представителям которых надо было ладить с самыми разными людьми, – например, в торговле недвижимостью, автомобилями, даже акциями. И переключиться на такого рода деятельность для Джерри было бы совсем не трудно – стоило лишь захотеть.

Через десять минут он снова позвонил в бар.

– Джерри только что вернулся, – сообщил Писунчик. – Вы хотите с ним поговорить?

– Да ты просто ясновидящий!

– Пожалуйста…

Но через некоторое время Писунчик снова взял трубку – голос его звучал приглушенно:

– Джерри говорит из своего кабинета по другой линии. Он попросил меня узнать у вас, разговаривали ли вы с одной молодой дамой, позвонив на его сотовый.

– Определенно разговаривал, – сказал Валентайн. Бармен охнул:

– Ну зачем же вы дали Иоланде те номера телефонов?

– Он это заслужил.

– А вот и Джерри…

– Папа, ты меня просто убиваешь, – едва сдерживаясь, завопил Джерри. – Я как раз говорю по другой линии с этой сумасшедшей сукой, которая грозится отрезать мне яйца, – и это после вашего с ней разговора. Что на этот-то раз случилось? Я думал, мы заключили перемирие.

Неужто один более-менее нормальный телефонный разговор означает перемирие? Нет уж, если сын хочет по-настоящему наладить отношения, ему еще придется изрядно потрудиться. Валентайн почувствовал, как внутри него словно что-то взорвалось, и дал себе волю:

– Дорогой мой сыночек, ты – кусок дерьма! А я-то, старый дурак, думал, ты изменился! Помнишь то дурацкое объявление, на которое ты вдохновил Мейбл? Так вот, придурок: Мейбл арестовали за почтовое мошенничество! Она сидит в камере предварительного заключения в Клируотере и не знает даже, к кому обратиться!

– Мейбл арестовали? – спросил Джерри. – Какой ужас!

Какой ужас? Ну и сволочь, на всех ему плевать!

– Ты еще не знаешь, что такое ужас! Ужас наступит, когда я позвоню в полицию и натравлю их на тебя! Ужас наступит, когда я перестану платить за тебя залоги каждый раз, когда тебя сажают в каталажку!

– Папа, да хватит уже! – взмолился Джерри. – Мы просто немного повеселились со старушкой, и только. Ты хоть понимаешь, что она немножко не в себе? Она же публикует эти объявления за свой собственный счет и все думает, что кому-то это смешно и интересно. Она дала мне свою визитную карточку: «Мейбл, Королева Прикола». Честное слово, не вру!

– Людям действительно интересно! – рявкнул Валентайн. – Мне интересно! И если она пенсионерка, это вовсе не значит, что она выжила из ума и никому не нужна! Так вот позволь мне сказать тебе кое-что: Мейбл нужна многим. Она порядочная, сильная, богобоязненная, и она умеет заставить человека улыбнуться. А вот ты, Джерри, ни одним из перечисленных качеств не обладаешь.

– Пап, прекрати.

– Из-за тебя пострадал мой друг, ты, маленький придурок.

– Извини. Я этого не хотел.

– Извинения не принимаются.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты сам должен решить эту проблему.

– О чем ты?

Валентайн глянул на часы. На Восточном побережье девять вечера. Наверное, сегодня Джерри на самолет уже не успеет. Его просто выворачивало при мысли о том, что Мейбл придется провести в тюрьме ночь, но, похоже, выхода не было. Он сказал:

– Завтра утром ты должен вылететь в Клируотер и заплатить за Мейбл залог. А потом вы оба уедете из города. Отправитесь в круиз. Я подберу подходящий.

– Что? – возмущенно спросил сын. – А почему ты ей помочь не можешь? Она же твой друг, а не мой.

– Потому что это ты испортил ей жизнь, – прорычал Валентайн. – Это называется причиной и следствием. Ты испортил – ты и исправляй. Именно так устроен мир. И именно такие вечные недоросли, как ты, все в этом мире ломают и портят.

– Ну вот, теперь я уже виноват во всех мировых проблемах! – простонал Джерри.

– И не вздумай снова пытаться отвертеться! Сделаешь все, как я сказал.

– А то что?

Валентайн и подумать не успел – слова сами вылетели, теперь не вернешь:

– Или я больше никогда в жизни не буду с тобой разговаривать.

– Ты серьезно? – Джерри даже закашлялся.

Вот так это и случилось – Валентайн переступил ту воображаемую границу, которую они с Джерри прочертили много лет назад. Они воевали уже лет двадцать – с тех самых пор, как Джерри был подростком, – но старались всегда держаться в рамках правил. И сейчас он первым их нарушил.

– Да, – ответил Валентайн. – Серьезно.

– Господи… – выдохнул Джерри. – Хорошо, папа. Я сделаю, как ты говоришь, – после долгого молчания ответил он. – Ты победил.

Снова наступило молчание. И снова его нарушил сын.

– Я вылетаю ближайшим рейсом.

– Да уж, и постарайся не опоздать, – сказал отец.

Валентайн слонялся по номеру, не находя себе места. Наконец раздался стук в дверь. Валентайн глянул в глазок: в коридоре стоял Билл Хиггинс с большой картонной коробкой в руках.

Войдя в номер, Хиггинс воскликнул:

– Вот это да! И что, вся эта роскошь за счет Ника?

– Естественно!

Знаешь, как говорят? В этом городе полно всяческой халявы, только никто ее себе позволить не может. – И Хиггинс принялся выкладывать содержимое коробки на обеденный стол. – Я заехал к Лонго и собрал все вещественные доказательства. Но завтра я должен все это ему вернуть, так как дело еще не закрыто.

Хиггинс уселся и принялся сортировать вещдоки. Валентайну не сиделось: он никак не мог отойти после разговора с Джерри. Если сын не справится, это будет концом их отношений – он, Валентайн, сам так сказал. А ведь, несмотря на их бесконечные ссоры, Валентайн все-таки в глубине души надеялся, что когда-нибудь они придут к согласию и все наладится: сын есть сын, от этого никуда не денешься.

Хиггинс искоса глянул на него:

– У тебя все в порядке?

– Бывало и лучше, – признался Валентайн. – Ну, что там у нас?

– Обычное барахло. Единственная стоящая улика – записи разговоров.

Хиггинс извлек из коробки кассету и вставил в принесенный с собой магнитофон.

– Фонтэйн оставил запись на автоответчике Нолы. Мы проследили, откуда поступил звонок – из забегаловки «Братишка». То, что ты здесь услышишь, – это запись Нолиного звонка туда и ее довольно резкого разговора с барменом.

Хиггинс нажал на кнопку, и они услышали, как взволнованная Нола спрашивает у бармена о Фонтэйне.

– Судя по ее расспросам, она злится на Фонтэйна, – заметил Валентайн.

– Похоже, – согласился Хиггинс.

– А с самим барменом вы разговаривали?

– Да. Он сказал, что до прошлой недели Фонтэйн у них бывал регулярно.

– Вы проверяли бармена на детекторе лжи? Хиггинс потер отросшую за день щетину:

– Нет. А это неплохая идея, стоит попробовать.

– Не возражаешь, если я сначала с ним побеседую?

– Пожалуйста, но с одним условием: потом ты мне доложишь о результатах.

– Никто и никогда не мог упрекнуть меня в жадности, – ответил Валентайн.

– Отлично… Тогда, может, поделишься информацией о том, что случилось в доме Шерри Соломон?

У Валентайна сжалось сердце. Значит, Шерри позвонила и нажаловалась Лонго, а Лонго, в свою очередь, нажаловался Хиггинсу. Вопрос, кому поверят в полиции – бывшему полицейскому или продажной сучке и доносчице, – оставался открытым.

– Ничего особенного, – солгал он. – А почему ты спросил?

– Она сказала, что ты на нее набросился. Это правда?

– Я просто задавал ей вопросы.

– Больше к ней не суйся, а то Лонго порвет тебя на куски.

– Извини.

Они разложили остальные вещдоки: в основном обычный мусор – клочки бумаги, счета, листочки с наскоро накорябанными сообщениями. На самом дне коробки лежал дневник. Валентайн начал читать: Нола делала записи – пусть даже и состоящие из одного коротенького предложения – каждый день.

– Кто-нибудь над дневником работал? – спросил Валентайн.

– Один из детективов Лонго его просмотрел. Там есть семь записей, касающихся ее поездки в Мехико. То же, что она рассказывала и нам.

– Хочешь сказать, что она не врет?

– Об этом и улики говорят. А ты по-прежнему считаешь, что она виновна?

– Да, я своего мнения не изменил.

– Ну, тогда ты остался в явном меньшинстве.

– А я никогда к большинству не принадлежал.

Последний пакет был помечен большим вопросительным знаком. В нем лежали две вешалки, скрученные из толстой проволоки.

– Полицейские нашли это у нее в шкафу, – сообщил Хиггинс.

– Можно мне попробовать их распрямить?

– На здоровье.

Валентайн распрямил вешалки. Оба куска проволоки имели длину три фута, у обоих были сгибы на одном и том же месте, оба заканчивались крючками, похожими на рыболовные.

Крючки напоминали приспособления, которые угонщики используют, чтобы открывать автомобильные замки, но были предназначены для чего-то другого.

Валентайн держал проволоку вертикально, крючком вверх. Несколько раз поднял ее, опустил, покрутил из стороны в сторону, пытаясь представить, что можно такой штукой делать. Потом поднял проволоку повыше и повертел крючком высоко над головой – ну вот, один кусочек головоломки лег на свое место. Он с облегчением подумал: да, я прав, и Нола замешана по самые уши. Она ненавидела Ника до такой степени, что даже не сменила мерзкое ковровое покрытие в собственном доме, – чтобы оно постоянно напоминало ей о нем.

– И к какому выводу ты пришел? – спросил Хиггинс.

Валентайн снова скрутил из проволоки вешалки и протянул их другу:

– Боюсь, это мне не по зубам.

Телефонный звонок раздался спустя двадцать минут, когда Валентайн уже закрывал за Хиггинсом дверь.

– Зачем вы отравили собачку Шерри? – вместо приветствия заорал Ник.

– Я и не думал травить собачку Шерри, – сдержанно ответил Валентайн.

– Не пытайтесь обмануть обманщика, – прорычал Ник. – Это вредно для здоровья.

– Я просто отпихнул эту тварь ногой.

– Зачем?

– Шерри пыталась ее на меня натравить.

– С Шерри такое бывает, – согласился Ник, мгновенно остыв. – Особенно когда у нее дурное настроение.

– Как мило. Она переехала к вам?

– Да, поэтому я выехал, – ответил Ник. – Мы теперь с вами соседи.

Во время разговора Валентайн стоял у окна гостиной и наблюдал, как вулкан у входа в «Мираж» извергает в закатное небо очередной поток лавы. Поэтому – без всякой задней мысли – он и спросил:

– Вы перебрались в «Мираж»?

– К черту «Мираж», болван! – снова возопил Ник. – Я живу в соседнем номере, тысяча двести первом!

– Извините. А что случилось?

– Не ваше дело! – снова раздался вопль: одно из преимуществ того, кто платит деньги, перед тем, кому платят деньги, состоит в том, что можно в выражениях не стесняться. – Я позвонил узнать, как прошел день.

– Я начал с того, что… – приступил к отчету Валентайн.

– Не по телефону!

– Извините. Сейчас к вам зайду.

Номер Ника оказался не заперт, и Валентайн вошел без стука. Гостиная была обставлена в стиле славных психоделических семидесятых – стены выкрашены во все цвета радуги, мебель сплошь хром и стекло. Он прошел вперед по выложенному плиткой полу и уставился на телевизор – явно устаревшей модели. К телевизору была прикреплена латунная табличка: 4 мая 1972 года в этом номере останавливался сам Элвис Пресли, который прострелил этот самый телевизор. Почему – в табличке не говорилось.

Ник сидел за обеденным столом. Перед ним суетился врач, который обрабатывал рваную рану у него на руке. Врач достал из своего саквояжа шприц и, протирая плечо Ника смоченной в спирте ваткой, предупредил:

– Будет немножечко больно.

– Великолепно! – рявкнул Ник, когда игла вонзилась в его плоть. – Интересно, что за человек может пихнуть ногой маленькую собачонку?

– Человек, который не хочет, чтобы его покусали.

– Только убийцы-маньяки не любят животных, – проворчал Ник, вздрагивая, поскольку доктор принялся накладывать повязку.

– С моей стороны это была чистая самозащита.

– Я, например, люблю животных. Шерри сказала, что у нее есть собака, вот я и попросил, чтобы она ее взяла с собой. Псина вошла в дом, обнюхала мне ноги, а когда я наклонился погладить, этот маленький монстр на меня набросился, – пожаловался Ник.

– Вы позволили ей к вам переехать? – воскликнул Валентайн, пораженный такой отчаянной недальновидностью.

– Вовсе нет! Просто пригласил ее на секс и на ужин, – с невинным видом солгал Ник. – Я и моргнуть не успел, как на подъездной аллее появился фургон со всеми ее пожитками. Я было попытался поговорить с ней спокойно, но куда там! – Ник покачал головой. – Вот ведь бабы! Все ненормальные! Их ко мне словно магнитом притягивает.

– Следовательно, вам пришлось съехать.

– Временно. Если она завтра не уберется, ею займутся Жеребец и Кроха.

Доктор закончил бинтовать рану и принялся собирать саквояж. Ник достал из бумажника несколько сотенных:

– Док, вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Вы меня спасли.

Доктор убрал деньги и протянул Нику флакончик с белыми пилюльками:

– Это антибиотик. Принимать три раза в день по одной таблетке в течение двух недель. И никакого алкоголя.

– Это уж обязательно. Спасибо, док.

Как только врач вышел, Ник швырнул флакончик в корзину для мусора.

– А теперь перейдем к делам по-настоящему важным. Вы отыскали какие-нибудь следы Нолы?

Валентайн дал ему подробный отчет о проделанной работе, опустив лишь рассказ о визите Хиггинса. Билл и так нарушил все правила, познакомив его с вещественными доказательствами, и Валентайн понимал, что, рассказав об этом Нику, скомпрометирует друга. Свой рассказ он закончил так:

– Понимаете, Ник, вам, должно быть, неприятно это слышать, но я считаю, что Фонтэйн намеревается снова объявиться в вашем казино, и Нола будет вместе с ним. Может, так сказать, и не физически, но без ее поддержки он не обойдется. Чем больше я над этим размышляю, тем больше у меня уверенности, что за веревочки дергает именно она. Шекспир говорил, что весь мир – театр, и мы с вами стали актерами в пьесе, придуманной Нолой.

Лицо Ника не выдавало никаких эмоций. Лишь пальцы его играли наполовину выкуренной дешевой сигарой, которая лежала на краешке мраморной пепельницы в форме сердца. Когда он поднес сигару ко рту, кончик ее магическим образом засветился.

– И все равно я хочу с ней встретиться.

– Я счел своим долгом предупредить вас, – сказал Валентайн.

– Хочу уладить дело полюбовно, понимаете? Расчистить, так сказать, дерьмо.

– Она может вам в глаза вцепиться.

– У вас потрясающе оптимистичный взгляд на мир!

Валентайн чуть было не послал его ко всем чертям: на сегодня с него достаточно и разговора с Джерри. На улице темнело, и «Мираж» зажег всю свою иллюминацию – здание сверкало словно огромная электрическая лампочка мощностью в тысячи ватт.

– Вы полагаете, Фонтэйн попробует грабануть нас завтра вечером, во время боя Холлифилда? – наконец спросил Ник.

Валентайн задумался над ответом. Во время боя в казино будет практически пусто – неудачный момент для такой затеи.

– Скорее всего нет, – ответил он.

– Хорошо. Я собирался идти смотреть бой с Шерри, но теперь у нее другие заботы, так что приглашаю вас.

Валентайн не знал, что сказать. С какой стати Ник предлагает ему билет, за которым гоняются в этом городе все? Потом до него наконец дошло: Ник прожил в Лас-Вегасе более тридцать лет, но так и не обзавелся друзьями. Валентайну вдруг стало искренне жаль этого не в меру пылкого дурачка.

– Спасибо, обязательно пойду, – пробормотал он.

– Если хотите, я попрошу посыльного доставить вам билет.

– Нет, – возразил Валентайн. – Мне приятно будет пойти с вами.

– Вы шутите!

– Да я серьезно.

– А вы увлекаетесь боксом?

Валентайн сказал, что он без ума от бокса. Ник похлопал по стоявшему рядом с ним креслу: присядьте, мол. И тут Валентайна словно молнией пронзило: он так и не позвонил Роксане! Он глянул на часы: уже около семи. Она наверняка дома, ждет его звонка и уже вся кипит!

Но Ник практически впихнул его в кресло.

– Ну садитесь же, садитесь! – скомандовал маленький грек. – Я расскажу вам совершенно невероятную историю про Мохаммеда Али. Не поверите!

Валентайн проворочался всю ночь – горькие мысли о том, что Мейбл в тюрьме, Роксана зла на него как черт, а отношения с Джерри близки к окончательному разрыву, не способствовали безмятежному сну. В три часа ночи, когда он в очередной раз обследовал взглядом потолок, его осенило: после смерти Лоис его всегдашние способности портить отношения с близкими расцвели еще более пышным цветом. Теперь, когда Лоис не стало, Валентайн стал еще большим пессимистом, чем прежде, и от этого страдал не только сам – он причинял боль и всем окружающим.

В шесть он поднялся окончательно, заказал в номер кофе и тосты из простого белого хлеба, затем взялся за телефон. На Восточном побережье было уже девять, и первым делом он дозвонился до капитана полиции Клируотера – надо сказать, без особого труда. К счастью, капитан помнил, что Валентайн помог им разобраться с шулерами, работавшими на круизном лайнере, и пообещал перевести Мейбл в отдельную камеру – сразу после утренней летучки. Как правило, полицейские не врут друг другу – в отличие от всех прочих представителей рода людского, и Валентайн, повесив трубку, чувствовал себя уже немного лучше.

Принесли завтрак. Валентайн жевал тост и наблюдал восход. День обещал быть таким же убийственно жарким. В квартале от «Акрополя», перед «Цезарем», обнаженные по пояс работяги заканчивали последние приготовления по установке шапито, в котором состоится вечерний бой. Он присутствовал на многих важных поединках, но не в Вегасе, где наверняка каждый из зрителей – за исключением него самого – имеет финансовый интерес: все делали ставки. Валентайн ставок не делал никогда в жизни и отнюдь не считал, что сегодня должен изменить своим принципам. Он все равно получит удовольствие.

Кофе несколько поднял ему настроение, и Валентайн принялся названивать сыну. Вчера он здорово на него наехал, и сейчас Джерри чувствует себя виноватым по всем статьям – хотя на самом деле Мейбл тоже не без греха. Время вложить меч в ножны и начать все сначала. Он был уверен, что Джерри тоже обрадуется такому повороту.

Вот только одна проблема: Валентайн не мог найти сына. В баре никто не отвечал, а сотовый был непрерывно занят. Валентайн немного переждал, затем снова набрал номер сотового телефона. На этот раз в трубке послышался сонный голос пуэрто-риканской подружки.

– Это Тони Валентайн. Мне нужен Джерри.

Он услышал, как трубка полетела на пол, затем до него донеслась брань. Наконец пышущая яростью Иоланда снова схватила трубку:

– Господи Иисусе! Да неужели мне нельзя хоть одну ночь спокойно выспаться? Сначала в дверь ломились какие-то типы, искали этого чертова Джерри, теперь вот папаша трезвонит! К вашему сведению, я работаю допоздна!

Валентайн пробормотал неловкие извинения и спросил:

– А вы работаете в каком-нибудь клубе?

– В клубе? Я что, по-вашему, стриптизерша?

Солнце уже лупило в окно прямой наводкой, и Валентайн прикрыл глаза ладонью.

– Нет, я просто думал, что вы официантка. У Джерри ведь есть бар, вот мне и пришло в голову, что вы с ним там познакомились.

– Значит, вы полагаете, что я живу на чаевые?

Он глубоко вздохнул:

– Я вовсе не хотел вас обидеть. Вас ведь зовут Иоланда, не так ли?

– Вот именно.

– Так чем вы занимаетесь, Иоланда?

– Я интерн в больнице «Бельвью».

На этот раз уже Валентайн чуть не выронил трубку. Придя в себя, он спросил:

– Так вы учитесь на врача?

– Совершенно верно, – ледяным тоном ответила она. – Нетрадиционное занятие для пуэрториканки, не правда ли?

– И этого я в виду не имел.

– Еще как имели, дорогой мой Тони. Только потому, что я из Пуэрто-Рико, вы предположили, что я из обслуги или того хуже. Джерри, когда мы с ним познакомились, тоже очень удивился. Чем здорово меня унизил.

– А я и не собирался вас унижать, – ответил Валентайн. – Просто я искренне удивился, что мой сын встречается с кем-то, кого не выгнали из начальной школы за неуспеваемость.

Иоланда еле сдержала смешок:

– Джерри предпочитает дурочек, да?

Валентайна так и подмывало ответить: «Нет, это они предпочитают его другим мужчинам», – но он благоразумно промолчал. И вообще, она начинала вызывать у него все большее уважение. Поэтому он ответил:

– За ним такое водится. Послушайте, вы сказали, что кто-то ломился к вам в дверь?

– Ну да.

– Вы их знаете?

– Никогда прежде не видела.

– Можете их описать?

– Еще бы. Здоровущие, итальянистого вида, около тридцати пяти лет. Один все время молчал, у второго шрам через всю щеку. Довольно неприятные типы.

– Они сказали, что им нужно?

– Да. Им был нужен Джерри.

Поскольку его сын был подпольным букмекером, он имел дело с самыми мерзкими людишками, и эти двое вполне могли оказаться его клиентами, а то и охотились за его клиентами. Но вполне возможно, их послал Сонни Фонтана.

– Что вы им сказали?

– Сказала, что Джерри на несколько дней уехал во Флориду, по крайней мере, по его словам. Они ушли, не скрывая разочарования.

Валентайн улыбнулся в трубку: – Спасибо, Иоланда.

Настроение у Валентайна стало лучше: мир определенно не так уж плох! Двадцать лет назад, когда проблемы с Джерри только начинались, они с Лоис решили сходить к семейному психологу. Там-то Валентайн и узнал о себе много нового и интересного. Взрослые дети алкоголиков, каким он, Валентайн, и являлся, подразделялись на четыре категории. Одни пытались скрыться, убежать от своих проблем, вторые становились отшельниками и одиночками, третьи отпускали злобные шуточки по поводу своих отцов или матерей. Он же относился к четвертой категории: ее представители изо всех сил старались улучшить окружающую действительность в тщетной надежде, что таким образом смогут залечить душевные раны. И дети таких родителей, как он выяснил, часто считали, что ими пренебрегают.

Поэтому он решил выкроить время для Джерри и узнать его получше. Даже несколько часов в неделю смогли сократить разрыв между ними. Они ходили на бейсбол, в кино, иногда просто подолгу гуляли по пляжу. И хотя отец и сын постоянно ссорились – и, наверное, будут ссориться, – в конце концов они всегда приходили к какому-то соглашению. Это была странная любовь, трудная любовь, но разве что-то в этом мире дается легко?

Поэтому Валентайн, узнав, что Джерри сдержал слово и отправился во Флориду спасать Мейбл, заметно повеселел.

Следующим этапом стало восстановление добрых отношений с Роксаной. В восемь утра Валентайн уже спускался вниз. Народу в казино было полно, до него доносились обрывки разговоров, веселые звонки, означавшие, что кто-то выиграл у очередного электронного автомата. А когда он шел мимо стола для крэпса, стикмен[35] как раз возгласил: «Победил одиннадцатый», – и сидевшие за столом разразились воплями – кто разочарования, кто победы.

Роксана выглядела почти приветливо. Ее длинные рыжие волосы были собраны в узел, отчего открытое ирландское личико казалось еще более привлекательным. Он положил обе ладони на конторку: интересно, сколько раз за день заезжие игроки обещали бросить ради нее работу, дом и семью и увезти ее куда-нибудь в тропический рай?

– Найдете ли вы в себе силы дать старой вонючке еще один шанс?

– Никогда, – холодно ответила она. – Отойдите, пожалуйста.

Через минуту он вернулся – с дюжиной белых роз.

– Как мило, – сказала она, нюхая цветы. – Но это все равно вас не извиняет. Почему вы не позвонили?

– Я только собирался, но тут на меня налетел Ник, и я никак не мог от него избавиться.

– Ах, так вы провели ночь с этим маленьким засранцем? – Она швырнула в него букет, промахнувшись всего на пару сантиметров. – Идите к черту!

Он собирал рассыпанные по полу цветы: как же получилось, что он прожил жизнь, так и не разобравшись в женских настроениях? Валентайн взглянул на Роксану: физиономия ее выглядела такой грозной, что он чуть было не сбежал от страха.

– Простите, – пробормотал он. – Я сделаю все, чтобы загладить свою вину.

Она занялась очередным посетителем, успев, однако, сказать:

– Ловлю вас на слове. А пока, до моего перерыва, сделайте хоть что-нибудь полезное.

– Непременно. Что именно?

Роксана достала из кармана пять долларов монетами и швырнула через прилавок:

– Сыграйте для меня на Одноруком Билли. Утром я так торопилась, что не успела.

– Вы играете на этом дурацком автомате? – не подумав, спросил он.

– Каждый дурацкий день, – ответила она.

Двадцать минут спустя они встретились в «Убежище Ника». Прежде сонный бар превратился в жужжащий улей – на небольшой сцене играл джаз, официантки в купальниках едва успевали разносить напитки. Валентайн приткнулся за первым же освободившимся столиком и заказал два кофе.

Теперь Роксана волосы распустила, и это был удачный прием: на нее таращились все мужчины в баре.

– Здравствуйте, – чопорно поприветствовала она проворно вскочившего Валентайна.

– Дайте мне вашу руку.

Роксана подчинилась, и он вложил ей в ладонь три вишенки, дольку апельсина и дольку лайма.

– Я сыграл на ваши деньги, и вот что мне выпало, – улыбнулся он и добавил: – Простите, я действительно очень хотел и собирался вам позвонить.

Она отхлебнула кофе:

– В конце концов я уснула возле телефона. Боялась, что с вами что-то случилось.

Валентайн потупился. Ему, видно, на роду написано обижать тех, кто ему дорог. Он нервно забарабанил пальцами по столу и, к немалому его удивлению, она накрыла его руку своей.

– Больше так не делайте, хорошо? – тихо попросила она.

– Обещаю.

Они сидели молча, слушая, как джаз играет «Нью-Йорк, Нью-Йорк»[36]. Эта вещь никогда не оставляла Валентайна равнодушным, кто бы и на чем бы ее ни исполнял. Легенда гласила, что Синатра на самом-то деле собирался назвать песню «Нью-Джерси, Нью-Джерси», но публика в Хобокене как-то раз его освистала, и он передумал. Какой элегантный способ мести!

Роксана улыбнулась:

– Никогда бы не подумала, что вы такой музыкальный!

– Еще бы! Моему голосу многие завидуют.

– Но вы прекрасно чувствуете ритм.

– Главное, что я пока еще чувствую собственный пульс.

– Вы играете на каком-нибудь инструменте?

– Нет. Но зато я виртуоз настройки радиоприемника. Она рассмеялась.

– Мне пора возвращаться к работе. Как насчет позднего ужина, чтобы загладить вину?

– Вечером мне придется поработать – вдруг удастся найти Фонтэйна.

– Думаете, он может объявиться?

– Есть такая вероятность, – сказал Валентайн.

– Ну тогда мы поужинаем прямо у вас в номере.

– Когда?

– Моя вторая смена заканчивается в десять.

Валентайн задержал дыхание. Бой назначен на восемь, чтобы его успели посмотреть зрители Восточного побережья: он должен был транслироваться по платным кабельным каналам. Ник наверняка захочет сразу же вернуться в казино, и он освободится. Валентайну стало немного не по себе: у такого ужина может быть вполне традиционное продолжение. А вдруг они совершенно не подходят друг другу? Вдруг он ее разочарует? Но она сидела рядом, и она очень ему нравилась. А такое с ним случалось не часто.

Она снова стиснула его руку:

– Язык проглотили?

– В десять, – сказал он.

– Уверены, что вам еще не пора будет спать? – поддразнила она.

– Как-нибудь продержусь – подремлю днем. Она встала и поцеловала его в щеку:

– Сладких снов.

День, который начинается с улыбки красивой женщины, – замечательный день! Он смело вышел на солнцепек, дошел до отеля «Пустыня» и за двадцать долларов выручил у парковщика одолженный Ником автомобиль. Жизнь в Лас-Вегасе начиналась по вечерам, поэтому машин на Стрипе почти не было.

Закусочная «Братишка» располагалась на унылой боковой улице под названием Одри. Настоящая крысиная нора: с одной стороны ломбард, с другой – солярий. Под ногами хрустело битое стекло.

Бармен явно в прошлом был хоккеистом, судя по могучей фигуре и изуродованному лицу. Звали его Майком, на нем была несвежая рубашка под смокинг, со складочками на груди, и желтый галстук-бабочка.

– Из банки или из бутылки? – осведомился он, когда Валентайн заказал диетическую колу.

– Из банки подойдет, – ответил Валентайн, оглядывая помещение. Помимо него, в баре находился только один посетитель – какой-то тип сидел в углу и посасывал разливное пиво.

Валентайн достал из бумажника стодолларовую купюру:

– Можете разменять?

– Извините, – ответил Майк. – Еще слишком рано.

– Тогда не возражаете, если я задам вам парочку вопросов?

– Смотря каких.

Валентайн подтолкнул к нему купюру.

– Сюда захаживал один человек, он называл себя Фрэнком Фонтэйном.

Майк скрестил на груди руки.

– Вы полицейский?

Валентайн хотел было ответить отрицательно, но спохватился: полицейский всегда остается полицейским, и бармен прекрасно все видит.

– В отставке, – честно признался он.

– Значит, частный детектив?

– Консультант.

– Это уже что-то новенькое!

– Добро пожаловать в девяностые.

В зеркале позади Майка Валентайн увидел, что тот, второй тип прикончил свое пиво. Сложением он напоминал бегемота, который на спор может поднять машину-рефрижератор. Когда бегемот неторопливо покинул бар, Майк положил деньги в карман.

– Знаете того парня? – спросил он.

– Нет. А что, должен знать?

– Он тоже ищет Фонтэйна.

Валентайн пожалел, что не разглядел посетителя получше.

– А он сказал, зачем?

– Заявил, что у Фонтэйна есть должок.

– Не хотел бы я задолжать такому амбалу.

Майк открыл банку диетической колы и вылил в пластиковый стакан. При этом он нарочно сделал так, чтобы поднялась большая шапка пены. Валентайн понял, что это считается своего рода оскорблением – несомненно, Майк, как опытный бармен, умел наливать напитки правильно.

– Слушайте, я скажу вам в точности то, что уже сказал полиции. Фонтэйн заходил сюда несколько раз, чтобы воспользоваться нашим телефоном. Никогда не пил ничего крепкого и всегда оставлял щедрые чаевые.

– И все?

– А еще он любил играть в видео-покер.

– И с каким счетом?

– Не проигрывал никогда.

– На каком автомате играл?

– Ишь, какой вы хитрый! – засмеялся Майк.

В это время зазвонил телефон. Майк взял трубку и пошел разговаривать на кухню.

Прошло пять минут. Валентайн понял, что Майк возвращаться не собирается. Он допивал свою газировку, размышляя об инфляции: как же обесценились в наши дни сто долларов! Интуиция подсказывала ему, что Майк знает больше, чем рассказал, но проблема в том, как заставить его разговориться. Может, повестка в суд сделает свое дело, или Лонго воспользуется одним из своих трюков.

Валентайн швырнул на стойку мелочь – просто чтобы позлить Майка, и направился в туалет.

По дороге туда он и обнаружил два видеоавтомата для игры в покер. Эти автоматы и так не просто обыграть, а уж обыгрывать их постоянно! Такое совершенно немыслимо.

Валентайн ощупал корпуса машин: в обоих были просверлены отверстия диаметром в десятицентовую монету. Наверняка Фонтэйн нашел способ перепрограммировать компьютерный чип так, чтобы ему выпадали специально отобранные карты.

Все понятно, еще одна причина, чтобы у Билла Хиггинса болела голова.

На дверях туалета было аккуратно выведено «Петушки» и «Курочки». Валентайн открыл соответствующую дверь и чуть не потерял сознание от мерзкого запаха.

С годами мочеиспускание превращается в процесс столь же длительный, как когда-то секс, и Валентайн предался ему со всей ответственностью. И тут позади него открылась дверь. Валентайн обернулся и увидел того самого здоровяка. Здоровяк выглядел весьма угрожающе – еще и потому, что у него были совершенно стеклянные глаза, словно он накурился марихуаны.

– В чем дело? – спросил Валентайн.

Амбал молча схватил Валентайна за затылок и прижал лицом прямо к висевшему над писсуаром автомату по продаже презервативов: нос Валентайна упирался аккурат в кнопку под названием «Рифленая Черная Мамба».

– Покажи руки, – скомандовал амбал.

– Я же писаю, – возразил Валентайн.

– Повторять не буду!

– Ты чего хочешь? – упорствовал Валентайн. – Чтобы я обмочил штаны?

Здоровяк слегка стукнул его головой об автомат.

– Слушай, парень, – сказал Валентайн. – Мне шестьдесят два года, и я ношу кардиостимулятор. Если ты не намереваешься меня убить, то почему бы не вести себя потише?

– Ты спрашивал у бармена о Фонтэйне, – прорычал амбал. – Расскажи мне все, что тебе известно.

– Непременно, – ответил Валентайн. – Как только ты дашь мне возможность вздохнуть.

– Вытяни руки!

Валентайн повиновался, и здоровяк обыскал его – явно со знанием дела. Потом схватил Валентайна за член, встряхнул, засунул в штаны и застегнул молнию. Никогда прежде ни один мужчина не дотрагивался до этого самого места и, подавив инстинктивное содрогание, Валентайн решил, что это, пожалуй, все-таки не самое худшее, что могло бы с ним в жизни случиться. Близко к тому, но все же не самое худшее.

Амбал слегка расслабился. И тогда Валентайн, захватив большой палец нападавшего, дернул его на себя и вверх. Амбал рухнул на колени, корчась от боли. Валентайн склонился над ним.

– Как тебя зовут?

– Эл, – еле выдохнул здоровяк.

– Зачем тебе Фрэнк Фонтэйн, а, Эл?

– Затем…

– Ты собираешься его прикончить?

– Отпусти палец!

Но в ответ Валентайн только сильнее его загнул. Вот интересно: чем они здоровее, тем громче орут. И Эл не был исключением.

– Ты тот самый парень, что прищемил ему башку в Тахо? Эл закивал.

– И на кого же ты, Эл, работаешь?

– Этого я тебе ни за что не скажу.

Валентайн еще сильнее нажал на палец и тут только заметил, до чего же коротенькие у Эла пальчики – какие-то недоразвитые отростки, торчащие из удивительно маленьких ладошек. Все же остальное – по крайней мере, то, что не прикрыто одеждой, – выглядело вполне нормально.

Эл завопил еще громче. Дверь туалета распахнулась, показалась голова Майка. Тот удивленно моргал. Валентайн послал ему убийственный взгляд.

– Где это вы прятались?

– По телефону разговаривал, и все. Господи, я думал, это он вас убивает.

– Спасибо за заботу, – сказал Валентайн.

– Хотите, чтобы я вызвал полицию?

Валентайн посмотрел на Эла:

А ты как считаешь? Хочешь побеседовать с парнями в синей форме?

Эл затряс головой. Он схватился за кисть свободной рукой, стараясь утихомирить боль, однако, судя по страдальческому выражению лица, это ему не очень-то удавалось.

– Расцениваю твой ответ как отрицательный, – сказал Валентайн и, повернувшись к Майку, добавил: – Постараюсь сделать так, чтобы вопли были не очень слышны.

– Уж пожалуйста, – сказал Майк.

Когда он вышел, Валентайн продолжил допрос:

– Так на кого, говоришь, ты работаешь?

– Не могу сказать! Они меня убьют.

– А вот так лучше?

Поскольку Эл молчал, Валентайн снова поднажал на палец. Физиономия у Эла стала багровой, а глаза вылезли из орбит – ну совсем как у героев комиксов.

– Ну тогда ограничься инициалами. Назови первые буквы имени и фамилии, а я уж додумаю остальное.

– Ф.А., – прошептал Эл.

– Что-что?

– Ф.А.! Ф.А.!

– Это ты мне вздумал говорить «фак»? Ах ты, тупой ублюдок…

И тут злость, давно кипевшая в Валентайне, вырвалась наружу словно вулканическая лава. По непонятной причине тот, кто его отматерил, вызвал у него даже большую ярость, чем тот, кто схватил его за яйца. Он с размаху врезал коленом в челюсть Элу, и Ручонки рухнул в полной отключке.

Валентайн обыскал карманы: несколько сотен долларов и пустой ингалятор. Типичная история.

При его появлении стоявший за барной стойкой Майк вытянулся, как рядовой при появлении генерала. Вопли Эла сделали его куда благоразумней и богобоязненней, и сейчас на верхней губе у бармена поблескивали капельки пота. Валентайн уселся на свое прежнее место, с удивлением обнаружив перед собой стакан со свежей порцией колы – на этот раз без пенной шапки. Он поднес стакан к губам и сделал добрый освежающий глоток.

– Где культурист? – осведомился Майк.

– Отдыхает.

Валентайн допил воду и полез за кошельком.

– За счет заведения, – поспешил уведомить его Майк.

– Вот я сразу понял – что-то в вас мне все-таки импонирует, – сказал Валентайн.

– И когда они собираются вас выписывать? – спросил Валентайн, усаживаясь на стул возле кровати Сэмми Манна.

– Явно не скоро, – мрачно ответил больной.

Валентайн пришел намного раньше официального времени посещений, поэтому ему пришлось подниматься на служебном лифте и красться к палате. К счастью для него, медсестры были заняты – они вглядывались в мониторы, и ему удалось попасть к Сэмми незамеченным. Вообще-то он не любил нарушать правила, но ему важно было переговорить с Манном наедине, а в отведенные для посещения часы им мог кто-нибудь помешать.

Валентайн заметил на подносе не съеденный Сэмми завтрак – противного вида остывшую яичницу.

– Они у вас что-то нашли? – спросил он, почувствовав комок в горле.

– Вот именно, нашли.

– Что не так?

– Большую-большую неприятность.

– Рак?

– Простаты.

– В какой стадии?

– Во второй, – ответил Сэмми. – Если верить врачу, мне еще повезло, что мне сломали колено: они вовремя заметили. Еще немного, и начались бы метастазы.

– Когда они приступят к химиотерапии?

– Через две недели, – сказал Сэмми и выключил работавший без звука телевизор. – Сначала они должны вставить мне в коленку стержень, подождать, пока заживет, а потом уж начнут. По правде, мне боязно. Вы сами видите – я не в лучшей форме.

Валентайн не знал, что сказать, поэтому промолчал. Оглядев палату, он не заметил никаких признаков того, что у Сэмми, кроме него, были и другие посетители. Он хорошо понимал состояние Сэмми – в конце концов, они были почти ровесниками. Живешь себе, живешь, и вдруг в один прекрасный день доктор выносит тебе смертный приговор. Ужасно, но еще ужасней – когда приходится переживать это в одиночку.

– Вы позволите мне кое-что вам предложить? – спросил Валентайн. Сэмми кивнул, и он продолжал: – У моей жены был рак груди, запущенный. И в больнице ей попался один замечательный врач. Он убедил жену в том, что исход лечения зависит во многом от ее собственного отношения к болезни. Поэтому Лоис принялась строить планы на будущее – что она станет делать после того, как пройдет курс химиотерапии. Ну, вроде того, чтобы записаться на какие-то курсы или отправиться в путешествие.

– Хотите сказать, что мне надо бы планировать будущую жизнь?

– Почему бы нет?

– И что я буду делать? Жарить бургеры? Я видел пенсионеров, что работают в «Макдоналдсе». Нет уж, увольте.

– Я мог бы найти вам работу на плавучем казино во Флориде, – предложил Валентайн. – Отплывают в полдень, возвращаются вечером, бесплатный буфет и все такое прочее. За две сотни в день будете наблюдать, как пьяные туристы теряют деньги.

– Звучит заманчиво. А почему вы сами на такую работу не пошли?

– У меня морская болезнь.

– Спасибо. Я об этом подумаю.

– У меня к вам пара вопросов. – Валентайн сел поближе к постели и слегка понизил голос: – За Фонтэйном охотится еще один тип. Абсолютно ненормальный. У него патологически маленькие руки – я такого никогда не видел.

– А, это Ручонки Скарпи, – сказал Сэмми. – Ни под каким видом не советую вам с ним сталкиваться. Ходят слухи, что после того, как он убрал Фонтану, владельцы казино устроили вечеринку в его честь.

– И вы полагаете, они могли нанять его заново, как только пошли слухи, что Сонни жив?

– Вполне вероятно.

– А Ник тоже входил в эту группу?

– Нет, – уверенно ответил Сэмми. – Самое ужасное, что может сделать Ник, – это приказать переломать кому-то ноги. Ник относится к человеческой жизни с уважением.

– А теперь мой второй вопрос, – сказал Валентайн. – Уайли – насколько он надежен?

Сэмми сурово глянул на него:

– Уайли? Это вы о чем?

– У Фонтэйна есть свой человек в «Акрополе». И если я намерен поймать этого урода, мне тоже нужен свой человек среди работников.

– И вы боитесь, как бы ваш человек не оказался одновременно и человеком Фонтэйна?

– Точно.

– Что ж… Уайли вы можете доверять. Он, конечно, умом не блещет, но парень честный. Только не рассказывайте ему слишком много, а то он обязательно что-нибудь напутает.

Валентайн встал:

– Спасибо. Мне пора.

– Вы сказали, что там бесплатный буфет. А еда какая?

– В основном всякая морская живность. Омары, креветки, каменные крабы, когда сезон. Вы когда-нибудь пробовали каменных крабов? Это просто потрясающе. Знаете, что они с ними делают? Когда выловят, отрывают одну клешню, а потом снова бросают краба в море. Там и ростбиф подают. Ну, и, конечно, десерты: эклеры, мороженое, шоколадный торт.

– А бар у них имеется?

– Да весь корабль – это бар, – заверил его Валентайн.

– И сигары курить разрешают?

– Все время. Сигары – они особенно на таких кораблях приветствуются. Их все там курят, даже дамы.

– Какой ужас, – опечалился Сэмми. – А вы не забыли сигару для меня?

Валентайн чуть не хлопнул себя по лбу. Ну что такое с ним творится! Столько всего наобещал за эти два дня и обо всем забыл. Он принялся многословно извиняться.

– Тогда в следующий раз принесите, – сказал Сэмми.

В дверях Валентайн остановился:

– Хотите, я позвоню парню, владельцу корабля? Я его хорошо знаю.

– Нет, сначала мне надо справиться с моим раком.

– Строить планы никогда не поздно.

Сэмми улыбнулся, показав пожелтевшие от многолетнего курения и небрежного обращения зубы. В глазах его загорелся огонек.

– Дайте мне еще немного подумать, – попросил он.

В вестибюле Валентайн бросил четвертак в таксофон и набрал основной номер «Акрополя». Механический голос произнес: «Опустите еще десять центов, пожалуйста».

Он принялся рыться по карманам в поисках мелочи. С каких это пор местные звонки стали стоить тридцать пять центов? И вообще, какова себестоимость звонка – даже со всей этой навороченной оптоволоконной связью, спутниками и прочим? Да наверняка не больше пятака – как в далеком детстве. Все остальное мы платим за рекламу. Однако он послушно опустил в щель еще десять центов.

Оператор соединил Валентайна с его номером, и он прослушал голосовую почту. Хотя он теперь официально в отеле не числился, Роксана по его просьбе договорилась с телефонистками, чтобы звонки от Мейбл переводили на его номер: она наверняка снова постарается с ним связаться. Его ожидали три сообщения, и он набрал код, чтобы прослушать.

«Привет, Тони, – раздался голос Мейбл. – Наверное, ты не получил моего первого сообщения, потому что я пока еще здесь, в одной камере с больной СПИДом проституткой и мексиканкой, которая насмерть заколола своего любовника».

Валентайн прислонился лбом к холодной больничной стене. Капитан полиции Клируотера обещал ему, что переведет Мейбл в приличную камеру… Неужто обещание уже ничего не стоит?

«Но есть и хорошая новость: судья, похоже, выздоравливает, – продолжала она. – Не то чтобы я желала ему зла, но он все равно не имел права так со мной разговаривать. Во всяком случае, паралич его все-таки не разбил, а значит, Господь услышал мои молитвы».

Мейбл молилась за здравие судьи! Валентайн поймал себя на том, что улыбается, – несмотря ни на что.

«Что ж, пару деньков я еще здесь вытерплю, а потом сбегу! Ха-ха! А если серьезно, то здесь довольно худо. Еда ужасная, и спать я совершенно не могу. Наверное, потому это и зовется тюрьмой. Надеюсь, что хоть у тебя все в порядке. Пока, Тони».

В трубке раздались гудки. Валентайн глянул на часы: Джерри скоро прилетит во Флориду, и у Мейбл все наладится. Он включил второе сообщение:

«Папа… Это я… Джерри. Слушай, я попал в беду».

Валентайн заткнул второе ухо – из музыкального автомата, стоявшего в вестибюле, полились звуки: «Роллинг Стоунз» пели «Женщины из бара», и голос сына был едва слышен.

«Телефонистка ответила, что ты уже выписался, но потом я перезвонил и поговорил с Роксаной, и она сказала, что ты все еще там. Во всяком случае, я на это надеюсь, потому что меня преследуют два типа из мафии».

– Святый Боже, – сказал Валентайн в трубку.

«Я зашел в бар за наличностью, а они меня там уже ждали. Я спросил, что им надо, и они сказали, что это как-то связано с тобой. Я швырнул в них стол и удрал через заднюю дверь. Эти парни вели себя так, словно собирались меня убить».

Валентайн крепко сжимал трубку, сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

«Из-за этого я опоздал на свой рейс. Извини меня за то, что случилось с Мейбл, но мне надо думать о том, как спасать свою шкуру. Уверен, ты все поймешь. Я направляюсь в Атлантик-Сити, спрячусь там. Оттуда позвоню».

Валентайн снова прослушал сообщение: Джерри был явно напуган. Он закрыл глаза и произнес про себя молитву за спасение сына, а затем включил последнее сообщение:

«Эй, Тони, – Ник старался перекричать вой сирен. – Срочно приезжайте. Кто-то пытался спалить мой дом».

Когда Валентайн прибыл к закопченному дворцу, который Ник называл своим домом, пожарные машины уже уехали. Через лужайку пролегли глубокие колеи, оставленные тяжелой техникой, все посадки были уничтожены. Он припарковался позади «Кадиллака», принадлежавшего Нику, вылез из машины и огляделся. Когда-то это место было не лишено своеобразного, пусть и безвкусного, шарма. Сейчас от прежней роскоши не осталось и следа.

Портик с колоннами был покрыт копотью, и, прежде чем войти в дом, Валентайн тщательно вытер ноги о коврик. В вестибюле он застал Ника. Тот яростно спорил со страховщиком, который объяснял, почему страховая компания не может сразу же выписать чек на возмещение ущерба: сначала все должен осмотреть следователь пожарного департамента. Он составит отчет, и если это не поджог, то страховку выплатят.

– Но это же явный поджог! – кричал Ник. – Она попыталась сжечь дом. Жеребец и Кроха ее видели. Правда, ребята?

Бывшие футбольные звезды сидели подле фаллосоподобного бара в гостиной. У Жеребца была повреждена рука, на щеке Крохи красовались царапины. Оба согласно кивнули, а затем, пристыженные, снова уставились в пол.

– Какие еще доказательства нужны? – воскликнул Ник.

Страховщик беззастенчиво глянул на часы и нетерпеливо ответил:

– Я имел в виду намеренный поджог, мистер Никокрополис. Если следователь придет к выводу, что это мисс Соломон устроила пожар, тогда ваше заявление подпадает под статью о вандализме, а на подобный случай вы застрахованы. Но пока такого заключения нет, я ничего не могу сделать, разве только снять вам номер в отеле.

– Снять номер? Да отель мне принадлежит, болван!

– Мистер Никокрополис, мне нужно немного времени, чтобы все уладить.

– Сколько это – немного?

– Три-четыре дня.

– И это, по-вашему, немного?

– На то, чтобы составить исковое заявление, – да.

– Ой, скройтесь с моих глаз! – И Ник взмахнул рукой, словно отпуская страховщика. Затем, повернувшись к Валентайну, спросил: – А вас где черти носили?

Страховщик, однако, не двинулся с места. Медленно-медленно он снял с носа очки и засунул в нагрудный карман рубашки. Валентайн понял, что страховщик собирается сделать сейчас что-то по-настоящему глупое. Он тронул его за рукав.

– Не надо, – вполголоса произнес Валентайн.

Страховщик искоса глянул на него, не понимая, то ли этот старикан ему угрожает, то ли дает добрый совет.

– Вы на него работаете? – спросил страховщик.

– Назовем это частичной занятостью, – ответил Валентайн.

– Ужасно, – сказал страховщик и вышел из дома.

Ник направился к бару, где возложил руки на плечи Жеребца и Крохи. Они по-прежнему сверлили глазами пол.

– Сколько я вам плачу, мальчики? – осведомился Ник.

– Сорок тысяч, – ответил Жеребец.

– И мне столько же, – сказал Кроха.

– И за что же?

Взяв из бара бутылку безалкогольного пива, Ник сказал:

– Подумайте об этом хорошенько.

Затем в сопровождении Валентайна направился в свои личные апартаменты. Сам дом не очень пострадал – в отличие от комнат Ника. Дверь в спальню превратилась в щепки – пожарные были вынуждены разбить ее топориками. Ник в ярости отшвырнул их ногой.

– Когда Жеребец и Кроха попытались ее выпереть отсюда, Шерри пришла в ярость, – пояснил он. – Заперлась в спальне и принялась кромсать мою одежду. Просто как взбесившийся ребенок. А потом нашла альбом, в котором у меня фотографии всех моих телок. Ну, тут ее совсем накрыло…

Валентайн огляделся – альбом лежал в углу. Именно с него пожар и начался – как шел огонь, проследить было нетрудно. С альбома он перекинулся на шторы, потом по потолку добрался до гардеробной Ника – все его костюмы из акульей кожи и шелковые рубашки сплавились в огромный ком. Стены в гардеробной выгорели совсем, и через них был виден задний двор.

Альбом был все еще теплым. То, что полицейские не забрали его в качестве вещественного доказательства, говорило о многом. Валентайн содрал обложку, и его взгляду предстало подкопченное собрание подружек Ника в соблазнительных позах. Валентайн с удивлением узнал несколько лиц сотрудниц отеля.

– Вы снимали своих женщин обнаженными? – спросил он.

– Естественно. Память-то у меня ни к черту, и я решил, что лучше уж вести что-то вроде фотодневника.

– А они не возражали?

– Им это нравится.

– Шутите!

– Вовсе нет! Они даже просят меня снимать так, чтобы были видны лица. Ну, чтобы я потом мог их узнавать. – И Ник захихикал.

– Быть такого не может.

– А вы что, никогда свою старушку голой не снимали?

Валентайн покачал головой. Посмей он предложить Лоис такое, она бы убила его на месте.

– Не стоило вам связываться с женщинами, которые у вас работают, да еще в таком количестве.

– Ой, Бога ради! Только не надо читать мне нотации, ладно? И не надо учить меня жить! Тоже, праведник нашелся!

Валентайн почувствовал, как внутри у него что-то словно оборвалось. Страховщик прав: ужасно, что ему приходится работать на такого урода. Достав бумажник, Валентайн вынул две тысячи аванса и швырнул Нику.

– Что это вы задумали?

– Я увольняюсь, – сказал Валентайн.

– Что-что?!

– Вы слышали.

– Но вы не можете бросить меня вот так! Вы мне нужны!

– Вы сами искали неприятности себе на голову, – сказал Валентайн. – И теперь получили по заслугам.

Подвижная физиономия Ника превратилась в камень. Он вытащил из нагрудного кармана сигару и принялся яростно ее жевать.

– У вас что, день сегодня не заладился?

– А вот хамить не надо. Да, у меня тоже могут быть свои проблемы.

Ник смутился – что такое проблемы, он понимал слишком хорошо. И в бессердечности его упрекнуть тоже никто не мог. Он подобрал с пола деньги, обтер их о штаны и протянул Валентайну.

– Вы победили.

– О чем это вы? – спросил Валентайн.

– Ну, в смысле, что я прошу прощения. Валентайн снова положил деньги в бумажник.

– Я все равно увольняюсь, – сказал он.

– Но…

– Вы наняли меня разыскать Фонтэйна, я сделал это, теперь мне пора уезжать.

– Но вы не нашли Нолу…

Валентайн пожал плечами. Сын значил для него куда больше, чем Нола Бриггс, да и Мейбл тоже нуждалась в его помощи, и их он не променял бы на все золото мира. По пути к Нику он думал, что хорошо бы отправиться в круиз вместе с ними, и мысль эта привлекала его все больше.

– Вот увидите, сама объявится, – сказал Валентайн.

Грустный Ник плюхнулся на водяной матрас, который, казалось, огонь пощадил. И из-под его тщедушного тельца под самый потолок взметнулись фонтаны.

– Сучка! – заорал он.

Валентайн принес из ванной полотенца и попытался как-то обсушить своего бывшего работодателя. К концу этой процедуры Ник воспрянул духом и даже рассказал об одной из своих бывших, которая пыталась переехать его машиной. Ник обладал уникальной способностью портить отношения с женщинами, и эта его черта была Валентайну – в отличие от всех остальных – даже симпатична.

– Слушайте, – заявил Ник, устраиваясь на безобразной кушетке в форме сердца. – Предлагаю вам сделку.

– Какую еще сделку?

– Вы сами мне сказали, что если Фонтэйн попытается меня еще раз ободрать, он сделает это Сегодня.

– Да, я так думаю.

– Сейчас, без Сэмми, я полностью уязвим. Понаблюдайте сегодня в казино, и я заплачу вам пять тысяч.

– Ник, мне надо ехать.

– Но это всего лишь на одну ночь!

– Извините, не могу, – сказал Валентайн.

Ник в задумчивости пожевал сигару, потом спросил:

– Вы уже заказали билет на самолет?

Вот об этом Валентайн как-то не подумал. Он отрицательно покачал головой. Вытащив сотовый телефон, Ник сказал:

– Спорим на сто долларов, что билетов нет.

Воспользовавшись любезно предложенной ему трубкой, Валентайн обзвонил несколько агентств: билеты нашлись только на завтрашний вечер. Он и забыл, что Лас-Вегас – настоящий проходной двор, сюда прилетает и отсюда улетает народа больше, чем в любом другом аэропорте мира.

– Я для своих нужд нанимаю частный самолет, – сказал Ник. – Он вам нужен – вы его получите.

– И за сколько времени надо их предупреждать?

– За двенадцать часов.

Валентайн глянул на часы: около трех пополудни. Если раньше всего выбраться из города можно только самолетом Ника, значит, Джерри и Мейбл придется с этим смириться. Да и ему самому тоже.

Ник дотронулся до его руки:

– Что скажете? Договорились?

– Хорошо, – пробурчал Валентайн.

Ник двинул его кулаком в плечо, скрепляя соглашение.

Они прошли через дыру, образовавшуюся в стене гардеробной, и, стоя на заднем дворе, обозревали разруху. Расположенная у бассейна копия «Давида» Микеланджело подверглась кастрации каким-то острым предметом. Ник нашел в траве каменный пенис и спрятал его в карман.

– Полагаю, вам сегодня следует принять в казино особые меры безопасности, – сказал Валентайн.

Ник уставился на него:

– Какие такие особые меры?

– Пусть Уайли соберет всех охранников из всех смен, но не пускает их в зал, пока там не будет много народа. Так им будет легче смешаться с толпой.

– Хорошо, – согласился Ник.

– И пусть те, кто наблюдает за мониторами, меняются почаще. Особенно это касается смены, которая заканчивает в полночь. Смените их на час раньше.

– Зачем?

– Большинство мошенничеств совершается в казино во время пересменок. Одни уходят, другие приходят, внимание отвлекается, пусть на какие-то мгновения, но мониторы остаются без присмотра. Фонтэйн это хорошо знает.

– Получается, вы уже все продумали, не так ли?

Валентайн кивнул. Он знал, как рассуждают такие, как Фрэнк Фонтэйн, – правда, до сих пор особой пользы ему это знание не приносило.

– Ну а что с Нолой?

– Ник, я вам уже говорил: она тоже замешана. Ник с несчастным видом покачал головой:

– Вы твердо уверены?

– На все сто положительных процентов.

Ник совсем опечалился. Он вытащил из кармана каменный пенис и принялся его разглядывать. Судя по всему, этот предмет мог служить метафорой всей его жизни: быстрое, решительное начало и медленное, неуклонное угасание вплоть до полного бессилия.

Оставив Жеребца и Кроху сторожить обесчещенный дворец, Ник усадил Валентайна в свою машину и, проехав примерно квартал, остановился у соседских ворот. Нажал на кнопку, въехал на территорию поместья и припарковался в тени элегантного тюдоровского особняка. Позади дома, на вертолетной площадке, стоял сверкающий «Сикорский», возле которого их поджидал элегантный светловолосый пилот в солнцезащитных очках «Рэй-Бэн».

– Мы сейчас по Стрипу в машине никак не проедем, – пояснил Ник. – Слишком много туристов. Можно добраться только воздухом.

Пока они шли к вертолету, Валентайн заметил лежащего на полотенце у бассейна лысого крупного мужчину. Соблазнительная мисс в красных стрингах склонилась над ним и делала массаж. Ник присвистнул, женщина подняла голову и посмотрела на них. Мужчина молча отвернулся.

– А это кто? – спросил Валентайн.

– Один модный хирург, – ответил Ник. – Однажды проиграл в крэпс в моем казино сто тысяч. Выяснилось, что он по уши в долгах и расплатиться никак не может. Конечно, я мог забрать у него за долги вот этот домик, но я рассудил иначе – все-таки сосед. И позволил ему отрабатывать долг. Его садовник следит и за моей лужайкой, я могу, когда понадобится, пользоваться его вертолетом, а также его женой, когда он в командировках.

– Вы шутите, – сказал Валентайн.

– Вовсе нет: каждый трах – и его долг уменьшается на штуку, – и Ник подмигнул.

– Надеюсь, что ей-то вы ключей от своего дома не давали.

– Хватит подкалывать.

Ник обменялся крепким рукопожатием с ухмыляющимся пилотом по имени Кен. Они пристегнулись, надели наушники, и Кен направился к Стрипу – сверху казино казались сверкающими каменьями из пиратского сундука. Валентайн летал вертолетом не впервые и знал, что разглядывать какие-либо объекты на земле дольше нескольких секунд нельзя – вывернет наизнанку. Так что он закрыл глаза и привалился к двери.

– Хочу показать кое-что моему другу, – сказал Ник. – Как ты думаешь, твой босс станет возражать, если мы немного отклонимся в сторону?

Кен в ответ лишь громко заржал.

Через несколько минут Кен приземлился на северной стороне города – когда-то здесь была парковка для домов на колесах. Валентайн вылез из машины и проследовал за Ником по пыльной дороге. На обочинах стояли полуразвалившиеся трейлеры. Откуда-то вышел мексиканец – он был без рубашки, и его сопровождал рычащий пес. Мексиканец уставился на них, но не сказал ни слова.

Они шли вдоль заброшенного трейлерного городка примерно с полмили, потом дорога уперлась в кладбище, явно бедняцкое. Захоронения располагались как попало, памятников не было вовсе; последнее пристанище тех, чья жизнь кончилась еще при жизни. Ник быстро шел по петляющей тропинке, Валентайн семенил следом, боясь наступить на чью-нибудь могилу.

В дальнем углу оказалась совсем особенная, не похожая на другие могила – с ухоженной лужайкой, с надгробным камнем. Ник встал на колени, перекрестился и пробормотал молитву. Валентайн тоже перекрестился и, сощурившись, постарался прочесть надпись на камне:

– Мой наставник, – пояснил Ник и достал из кармана черную стодолларовую фишку. – Я приехал сюда в шестьдесят пятом, и Грек сразу же взял меня под крыло. Он был настоящим игроком, лучшим игроком на свете. Однажды мы с ним выиграли в крэпс сорок тысяч. Пошли, купили себе автомобиль и решили: раз уж везет, надо продолжить игру. Проиграли все до цента, а потом разбили к черту машину. Это был лучший урок, который я в жизни когда-либо получал.

Ник выкопал ямку, засунул туда фишку, тщательно заровнял землю.

– Я тогда сказал Греку, что никакому игроку в конечном счете выиграть не удается – казино все равно получит свое. А он засмеялся и ответил, что единственный способ сделать деньги в казино – это стать его хозяином.

– И вы купили казино.

– Как только смог наскрести достаточно денег.

– Наверное, он вконец разорился, если его похоронили здесь.

– Четыре миллиона долга, не считая того, что он задолжал мне. – Ник встал и отряхнул колени. – Умер он в полной безвестности. Даже я об этом не знал, потом только разыскал могилу.

– Как вы полагаете, сколько он проиграл за всю свою жизнь?

– Тридцать, может, сорок миллионов – наверное, столько прошло через его руки, – усмехнулся Ник.

– Да уж, такой игрок был достоин более пышных похорон.

– Грек жил с размахом, а умер скромно, – с нежностью произнес Ник. – Думаю, пышные похороны ему были не по нраву.

Спустя десять минут вертолет доставил их на стоянку у «Миража», которой пользовались и другие казино на Стрипе. Ник когда-то заявил, что ноги его в казино-конкуренте не будет, поэтому им пришлось обходить вокруг всего огромного строения. Путь был долгим, и когда они подошли наконец к «Акрополю», пот с обоих тек ручьями.

– Вы только поглядите, сколько народу! – обрадовался Ник.

Двери были широко распахнуты, поскольку очередь желавших помериться силами с Одноруким Билли тянулась на улицу. Ник, словно политик во время предвыборной кампании, принялся пожимать руки и похлопывать по плечу туристов, раздавая им талоны на бесплатную еду. Туристы сияли от радости, и Ник с Валентайном вошли в казино под гром аплодисментов.

Внутри творилось черт знает что: шум, огни, радостные вопли, сопровождающие выигрышную комбинацию костей или выигрышную карту. В металлические поддоны с грохотом сыплются серебряные доллары, какой-то тип в бейсбольной шапочке только что выиграл в покер двадцать тысяч – вот она, наглядная демонстрация взлетов и падений, пойманной за хвост удачи и банкротств. Ника просто распирало от гордости.

– Нет, вы только поглядите, что творится! – воскликнул он, когда за ними закрылись двери лифта. – Бой за звание чемпиона – лучший способ заставить людей раскошелиться. Сегодня ночью мы сделаем миллиона два, а то и три! Легко!

На это и Фонтэйн рассчитывает, думал Валентайн, пока лифт мчал их на двенадцатый этаж. Блеск таких больших денег ослепляет – для грабителя лучшей ситуации не сыскать.

Войдя в номер, Ник сразу же вызвал Уайли. Питбосс выглядел измученным и каким-то помятым – словно спал в одежде. Севшим от усталости голосом он зачитал данные о доходах:

С полудня мы сделали на блэкджеке пятьсот тысяч, триста восемьдесят на игровых автоматах, восемьдесят пять на рулетке, шестьдесят на пай гау[37] и пятьдесят на крэпсе.

– А как дела у Однорукого Билли? – осведомился Ник. Он развалился в кресле и посасывал безалкогольное пиво.

– Нам уже дважды приходилось выгребать из него монеты, – ответил Уайли.

– Великолепно! Послушай, Тони хочет ввести дополнительные меры безопасности на сегодня – на случай, если Фонтэйн сунет сюда свой нос.

Валентайн пояснил Уайли, что он задумал. Усталость с пит-босса как рукой сняло: он почуял запах добычи.

– И вы думаете, нам удастся его прихватить? – с надеждой спросил он.

– Только если ты будешь все время настороже, – ответил Ник.

Плечи Уайли поникли вновь: его придавил непомерный груз ответственности. Он извинился и отправился в ванную. Вышел он оттуда с причесанными на пробор волосами и повязанным наново галстуком.

– Пока я на посту, никто не посмеет нас обчистить, – заявил он.

Ник проводил Уайли к двери:

– Мы с Тони отправляемся на бой. Если заметишь что-то странное, сразу же звони мне на сотовый.

– Да, сэр.

– Я на тебя надеюсь.

– Я вас не подведу, – решительно произнес питбосс.

– Иди и заработай мне денежки, – напутствовал его Ник.

Огонек на автоответчике в номере Валентайна мигал без остановки.

Однако сообщение было лишь одно – от Джерри.

«Привет, пап. Просто информирую, как дела. Я все еще в Нью-Йорке. Эти типы подбили мою машину на дороге в аэропорт, так что пришлось свернуть и оставить ее в гараже возле здания ООН. Думал позвать полицию, но с моим прошлым… Ну, ты понимаешь…»

– Еще бы, – сказал Валентайн автоответчику.

«Я связался с Писунчиком, велел ему закрыть бар, так что видишь, твое желание исполнилось: больше никаких подпольных ставок. Ха-ха. В общем, минут через двадцать за мной заедет Иоланда, и мы двинемся в Джерси. Когда устроюсь, позвоню, скажу, как со мной связываться. И, пап, еще раз прости меня за Мейбл. Я все думаю, как она там, в тюрьме… Это меня просто терзает».

Джерри посочувствовал Мейбл! Вот это прогресс: Валентайн не помнил случая, чтобы его сыну было жаль кого-то, кроме себя самого.

«И еще, пап. Раньше я в такой ситуации был бы ужасно на тебя зол, но я не обижаюсь. Что было, то прошло… Я начал понимать, что испытывал ты, когда у тебя из-за меня возникали всякие проблемы. Я тебя теперь лучше понимаю. В общем, позвоню».

Голос Джерри умолк. Валентайн подумал было проиграть запись еще раз, чтобы услышать, как Джерри занимается самобичеванием, но отказался от этой идеи. Ему и одного раза было вполне достаточно. И он стер запись.

Валентайн сел на кровать и задумался о Нике, о том, как тот зарывал фишку в могилу старого грека, задолжавшего ему кучу денег. На что каждый из нас способен ради родных и любимых? Да на все что угодно.

– Через двадцать минут начало! – заявил материализовавшийся на пороге Ник. – Сначала будет бой между боксерами второго полусреднего, я на них тоже ставку сделал.

Ник принарядился: в белых брюках, красной шелковой рубашке, расстегнутой так низко, что были видны седые волосы на груди – странный контраст с иссиня-черной шевелюрой. Шею его обвивали несколько золотых цепей.

– Через минуту буду готов, – сказал Валентайн.

Когда Валентайн ровно через шестьдесят секунд появился из спальни, Ник разразился упреками:

– Нельзя на бой так одеваться! За версту видать, что полицейский. Да на нас все пальцами показывать будут!

Увы, ничего другого чистого у Валентайна просто уже не оставалось.

– Открыт для предложений, – сказал он.

– Снимайте все, кроме штанов, я вам дам свое.

Вкусы Ника явно сформировались в семидесятых, потому что он торжественно выдал Валентайну приталенную рубашку цвета запекшейся крови и кремовый льняной пиджак с широкими лацканами и перламутровыми пуговицами. Валентайн разглядывал себя в огромном зеркале: еще бы волосы набриолинить – и ни дать ни взять боевик команды Мо Грина из «Крестного отца».

Ник постучал по часам:

– Пора двигаться. Я поставил два куска на то, что мой мальчик победит за три раунда.

На пороге Ник остановил Валентайна и показал на книжную полку. Там красовался портрет Элвиса Пресли с подписью: «Нику – ты лучший из лучших! Элвис».

– Я ему как-то раз помог, – по дороге к лифту пояснил Ник.

– Это как же?

– Я тогда только открылся – в семидесятых. Элвис у меня выступал, зал каждый вечер был битком набит. Деньги так рекой и текли! Ну, как-то раз он вечером у себя в номере смотрел телевизор, что-то там ему не понравилось, и он выстрелил прямо в экран. Пуля прошла через стену и чуть не убила парочку в соседнем номере.

– И что же вы сделали?

– Как – что? Пригласил телевизионного мастера.

– Что?!

– А что это вас так удивило?

– То есть вы просто починили ему телевизор?

– Конечно. А что еще я должен был сделать? Невероятная логика! Непонятно – то ли полицию вызывать, то ли санитаров из дурдома…

– И что же его так разозлило?

Лифт остановился, и из него вышла пожилая пара – он в дешевом синтетическом костюме, она в похожем по тону платье, тоже из синтетики. Пронзительные голоса жителей Среднего Запада резали слух, при этом дама вопила громче:

– И прекрати делать вид, будто это я все проиграла!

– Ну а что прикажешь делать, если проиграла действительно ты, – защищался мужчина.

– Я проиграла в кено четыре сотни, – орала она, – а ты продул в крэпс четыре тысячи!

– Да, но зато я хоть знаю правила игры.

Пара, продолжая переругиваться, скрылась в номере. Ник и Валентайн зашли в кабину, Ник нажал на кнопку с надписью «Вестибюль». Двери за ними закрылись.

– Он смотрел передачу с Робертом Гуле[38], – пояснил Ник.

Внизу Ник первым делом заглянул в ярко освещенную нишу Однорукого Билли. Сейчас он стоял свободным, и Ник отвесил полновесный поцелуй своему самому лучшему работнику. Джо Смит, который так и не поднялся со своей табуретки, хихикнул.

– Билли – моя лучшая придумка, – признался Ник. – Он приносит мне деньги каждый день и в любую погоду.

Снаружи их поджидал личный гольф-кар Ника – с его монограммой на борту и холодным безалкогольным пивом в держалке для бутылок. Валентайн сел на пассажирское место и вознес молитву: теперь-то он уже знал, какой из Ника водитель.

Стрип был запружен толпами, как Таймс-сквер в канун Нового года. Ник мчался поперек движения, заезжал за осевую и проскакивал на красный свет – и все это ради того, чтобы преодолеть несколько не таких уж длинных кварталов. Возле «Цезаря» он резко затормозил, и Валентайн чуть не вылетел вперед. Дорогу перегораживали сверкающие лимузины. Крутанув руль, Ник выскочил на тротуар и нажал на клаксон, сыгравший тему из старой кинокомедии.

– Везу тяжелобольного, везу тяжелого больного, дорогу, ребята! – кричал он, и празднично одетая толпа расступилась.

– Но он выглядит вполне здоровым, – заметил какой-то человек в смокинге.

– Он только что женился на собственной сестре, – заорал Ник в ответ. – И кто он, по-твоему? Здоровый?

По тротуару Ник домчался до стоянки, выскочил, сунул мальчишке-парковщику пятьдесят долларов.

– Не беспокойтесь, мистер Никокрополис, я присмотрю, – пообещал мальчишка.

Вслед за Ником Валентайн вошел в кичащееся роскошью казино. Здесь царил настоящий бедлам: все столы заняты, кругом толпы игроков. Ник сновал среди них чуть ли не вприпрыжку: здешняя атмосфера вызывала у него адреналиновый шок. Джей Сарно, импресарио, который создал «Цезарь» практически в одиночку, стилизовал отель и казино под древнеримские термы, в которых устраивались пышные оргии. Это заведение никогда не задумывалось как место для благопристойного и убогого семейного отдыха, никогда оно таким и не станет.

Миновав ряды игровых автоматов, они вступили в торговую галерею с искусственными фонтанами и статуями, до чертиков похожими на живых людей, так как они периодически меняли позы. На потолок проецировались трехмерные изображения, воздух наполняли звуки тропического леса.

– Вот это все я терпеть не могу! – и Ник выругался. – В казино продают мечты, а не иллюзии! Вы меня понимаете?

Валентайн кивнул, вспомнив, что рассказывал ему Сэмми Манн.

– Трюки не по вашей части?

– Я всегда играл честно! – торжественно заявил Ник.

Они пошли по указателям, которые привели их сначала к ряду дверей, потом – на парковку. За ней и был выстроен ринг в окружении высоких открытых трибун. Ник протянул билеты контролеру, а одетая в древнеримскую тогу официантка провела их на места – в середине пятого ряда – и осведомилась, что принести выпить.

Когда напитки прибыли, Ник заявил:

– Джей Сарно – настоящий гений. В 1978 году, когда начали открывать казино в Атлантик-Сити, все здесь ударились в панику. За исключением Джея. А он начал устраивать бои за звание чемпиона. Каждый новый бой был лучше предыдущего, а потом Джей взял да и поставил пятнадцать миллионов на бой между Леонардом и Хернсом. Ой, что тогда творилось!

Валентайн помнил тот бой. Шугар Рэй Леонард и Томми Хернс, два непобедимых великих боксера, сражались на парковке «Цезаря» за звание абсолютного чемпиона во втором полусреднем весе. Тот бой привлек игроков со всего света, и потому Антлантик-Сити потерпел поражение, от которого так и не оправился.

Ник чокнулся своим бокалом с безалкогольным пивом с бокалом Валентайна, в котором плескалась вода.

– За то, чтобы мы поймали Фрэнка Фонтэйна.

– Да уж, за это стоит выпить, – ответил Валентайн.

На ринг, сверкающий словно огромный бриллиант, вышли два латиноамериканца-легковеса. Рефери зачитал им правила, прозвучал гонг. Боксеры сошлись в центре и начали буквально порхать друг вокруг друга.

Бой шел на равных, и победителя пришлось определять жеребьевкой. Зал встретил такое решение возмущенными криками. Что до Валентайна, то он, напротив, аплодировал: во многих странах бои на равных считались зрелищем благородным, достойным самых высоких похвал. Так с какой стати поливать бойцов грязью? Они бились изо всех сил и заслужили аплодисменты.

– Мой парень выступает следующим, – сказал Ник.

– Он что, до такой степени хорош? Глаза Ника сверкнули:

– Да, только никто об этом не знает.

Ветер переменил направление, и теперь до них доносился гул машин с ближайшего шоссе. Из-за этого гула ощущение того, что находишься на поле битвы, становилось только острее. В небе метались разноцветные лучи прожекторов – они отбрасывали на установленный над рингом шатер сполохи, словно где-то вдалеке рвались артиллерийские снаряды. Трибуны быстро заполнялись, в передних рядах можно было заметить нескольких кинозвезд в сопровождении шикарных подружек. Эти ряды считались «выставочными» – как пояснил Ник, киностудии платили непристойно большие деньги, чтобы находящиеся у них на контракте актеры могли занимать такие места. Боксер, на которого ставил Ник, повел себя правильно: молотил противника что было сил и победил во втором раунде. Ник сказал:

– Пойду получу свой выигрыш. Что-нибудь принести?

– Нет, спасибо.

– Вернусь через пару минут.

Следующими рефери вывел на ринг двух злобно скалящихся и рычащих девиц. Прозвучал гонг, и они принялись махать руками и царапаться, словно бездомные кошки. Зрелище было омерзительным, и публика принялась громко высказывать свое к нему отношение. К счастью, этот «бой» закончился быстро – врач поспешил к тяжело отдувавшейся в своем углу худенькой темнокожей девушке.

– Смотрите! – сказал вернувшийся со своими деньгами Ник и пихнул Валентайна локтем под ребра.

Валентайн глянул на противоположную сторону ринга и увидел, как известный киноактер позирует фотографу из числа поклонников.

– Ненавижу этого козла, – скривился Ник.

Валентайн не сразу понял, что эти слова относились не к киноактеру, а к адвокату Нолы Бриггс. Тот как раз в этот момент поднялся со своего места. Андерман и так был ростом невелик, а в компании знаменитого актера вообще сжался в размерах. Сложив руки рупором, Ник крикнул:

– Эй, Феликс, как там твоя нога?

И тут до Валентайна дошло: да ведь Феликс Андерман и был тем таинственным Ф.А., который нанял Эла-Ручонки. Довольно нелепый ход, а Андерман вовсе не дурак, но, будучи загнанными в угол, даже мудрецы творят глупости.

Валентайн смотрел, как Андерман уходит с трибуны, потом и сам встал.

– Скоро вернусь, – сказал он Нику.

Андерман шел не спеша, слегка прихрамывая на подбитую Ником ногу, и Валентайну нетрудно было за ним угнаться. Адвокат направился куда-то через зал казино, где царил настоящий ажиотаж: игроки делали последние ставки на бой Холифилда, его противник шел два к одному. Вскоре Валентайн понял, что Андерман держит путь в туалет.

Туалеты в «Цезаре» – это нечто особенное. Стены, облицованные травертинским мрамором, медные ручки и краны, отполированные до такого блеска, что перед ними вполне можно было бриться, словно перед зеркалом. Валентайн остановился возле раковин и подождал, пока Андерман войдет в кабинку, затем опустил в корзинку смотрителя две бумажки по пятьдесят долларов.

– Отлучитесь на пару минут.

– Меня могут уволить, – возразил смотритель. Валентайн положил в корзину еще сто долларов.

– Вы полицейский? – спросил смотритель.

– А вы как думаете?

Смотритель, не сказав больше ни слова, исчез. Валентайн взял несколько бумажных полотенец и намочил их в воде. Затем подошел к кабинке Андермана и подождал. Открылась дверь, показался адвокат, на ходу застегивавший ширинку. Валентайн одним движением забил мокрым комом ему рот, втолкнул назад в кабинку и закрыл за собой дверь, ухитрившись еще и повернуть засов.

– Садитесь, – сказал он.

Дрожа от ужаса, Андерман послушно опустился на сиденье.

– Посмотрите на меня, – приказал Валентайн. Андерман уставился ему в глаза.

– Видите шишку у меня на носу? Андерман энергично закивал.

– Знаете, кто ее мне посадил?

Андерман издал какой-то звук, приблизительно похожий на слово «нет».

– Точно не знаете?

И снова нечто подобное на «нет».

– А ведь это сделал ваш наемник. Тип по имени Ручонки Скарпи. Сказал, что это вы послали его найти Фонтэйна. Ну как, вспоминаете?

Андерман попробовал было изобразить героическое непонимание.

И тогда Валентайн дал ему подзатыльник – из тех, какие когда-то отвешивал ему отец. Смачный такой. С чувством. Из Андермана вырвалось что-то похожее на «перестаньте», и он отвесил ему второй подзатыльник. Андерман тяжело задышал, и Валентайн вытащил у него изо рта бумагу.

– Я совершил ошибку, – просипел, жадно хватая ртом воздух, Андерман. – Я просто с ума сходил от беспокойства.

– И все равно это не повод нарушать закон, – возразил Валентайн.

– Думаете, я этого не знаю? – заявил Андерман уже более бодрым тоном, на который по-прежнему не имел никакого права. Оторвал клочок туалетной бумаги, вытер скопившуюся в уголках рта слюну. – Слушайте, вы производите впечатление разумного человека. Надеюсь, за пятьдесят тысяч долларов вы сможете об этой истории забыть.

Валентайн снова приложил адвокатскую голову к дорогому импортному мрамору.

– Я взяток не беру, болван.

– Семьдесят пять, – простонал Андерман.

Валентайн придвинулся поближе к адвокату:

– Ты в заднице, Андерман. Я уж позабочусь о том, чтобы свои золотые преклонные годы ты провел, составляя апелляции для осужденных на пожизненное сокамерников.

– Да послушайте меня…

Адвокатов за то и ненавидят, что они всегда норовят оставить за собой последнее слово. Валентайн нанес ему короткий резкий апперкот, и обмякший Андерман соскользнул с сиденья на пол.

Валентайн так его там и оставил – в сортире. Отличное место, чтобы поразмыслить о будущем.

Следующий бой заставил Валентайна на время забыть о заботах. За чемпионский пояс какой-то очередной боксерской ассоциации сражались полутяжи – паренек из Комптона по имени Бенни «Молния» Гонсалес и действующий чемпион Барри «Скала» Росс. У Гонсалеса был талант и убийственная правая, но опыта ему не хватало. Росс, напротив, обладал изрядным послужным списком: он начинал как кик-боксер где-то в Европе, потом перешел в бокс и выиграл тридцать боев подряд чистым нокаутом. Это был классический бой: опыт против задора и силы, боксер против уличного бойца.

– Вот это поединок для таких, как мы, – прокомментировал Ник.

На ринге разыгрывался настоящий спектакль из двенадцати раундов. Сначала перевес был на стороне Гонсалеса, потом инициативу перехватил Росс; затем Гонсалес снова пошел в атаку, и Россу пришлось защищаться. Когда прозвучал финальный гонг, оба боксера все еще держались на ногах, а публика неистовствовала.

Валентайн охрип где-то в восьмом раунде, когда Гонсалес перешел в яростное наступление, – так он орал и свистел. Судьи подсчитали очки, и рефери поднял руку Росса. Ник крикнул в его сторону:

– И кто сказал, что белые не могут драться?

На ринг вскарабкался ведущий в смокинге и торжественно зачитал в микрофон имена выдающихся боксеров последних десятилетий. Из динамиков зазвучали спиричуэле в исполнении великой Махалии Джексон.

– Холифилд специально оговорил это в контракте, – пояснил Ник. – Чтобы перед каждым боем звучали госпелы. Говорит, это его вдохновляет. Мне лично вся эта религиозная белиберда не по нраву.

– Полагаете, он прикидывается?

– Нет, – ответил Ник. – Он действительно очень религиозный. Но, по-моему, это все равно нелепо. После каждого боя благодарит Господа за победу. Неужто он действительно думает, будто Господь испытывает радость оттого, что он только что превратил физиономию какого-то бедолаги в пиццу?

– Это вряд ли.

– Что-то я проголодался. Хотите закусить?

– Нет, спасибо. Могу я воспользоваться вашим сотовым?

– Конечно, – Ник протянул ему свой телефон и вышел. Валентайн достал из бумажника клочок бумажки с номером Хиггинса. Билл явно смотрел бои в баре: слышалось звяканье стаканов и голос ведущего, комментирующего бой между Гонсалесом и Россом. Сам Билл, судя по голосу, был не вполне трезв.

– Я с тобой не разговариваю, – заявил он.

– Почему?

– Потому что ты утаиваешь информацию. Я с тобой поделился всем, а ты вдруг взял и закрылся, словно раковина.

Валентайн понял, что Билл сердится всерьез. Ему хотелось объясниться, сказать, что для молчания есть свои причины, но в таком случае он расстроил бы друга еще сильнее. И Валентайн попробовал зайти с другой стороны:

– У меня есть для тебя горячая информация.

– Ну конечно! – съязвил Хиггинс.

Прикрыв микрофон рукой, Валентайн сообщил:

– Феликс Андерман нанял Эла Скарпи убить Фрэнка Фонтэйна.

Тон Хиггинса мгновенно изменился:

– И ты можешь это доказать?

– Определенно могу.

– Где Андерман сейчас?

– Возможно, пытается удрать из города.

– А ты где?

– В «Цезаре» вместе с Ником. Хиггинс выругался и добавил:

– Увижу – убью.

– Знаю, что ты меня любишь, – ответил Валентайн. Вернулся Ник с пакетом арахиса, которым он поделился с Валентайном. Поделился Ник и информацией о последних ставках:

– Я поставил на Холифилда тысячу. Поторопитесь, а то они прекращают принимать ставки.

– Я не делаю ставок, – ответил Валентайн.

Ник взглянул на него с таким изумлением и даже испугом, словно Валентайн был инопланетянином.

– Мне нравится спорт в чистом виде, предпочитаю болеть, ни о чем больше не думая, – пояснил Валентайн.

– Это как?

– Есть разница между тем, чтобы желать кому-то победить, и тем, когда желаешь победы, потому что поставил деньги.

– Но ставки на Холифилда – это совсем другое, – сказал Ник.

– То есть?

– Холифилд велик еще и тем, что никогда не нарушал закона. А о многих ли сегодняшних боксерах вы можете такое сказать? И, делая на него ставки, вы тем самым его поддерживаете. Поверьте, прежде, чем ступить на ринг, Холифилд непременно узнает, как он котируется. Все боксеры так делают.

Странно, но эти рассуждения Ника пришлись Валентайну по душе. Холифилд ему всегда нравился, а когда он низвергнул Майка Тайсона, приязнь перешла в открытое обожание. Его победа для разных людей означала разное, но главный смысл заключался в том, что порядочный человек сражался с не слишком уж порядочным, И порядочность победила. Это был час триумфа для всех, кто верил в игру по правилам.

– Ладно, – сказал он своему работодателю. – Я это сделаю.

Следуя полученным от Ника инструкциям, Валентайн прошел в ту часть «Цезаря», где располагался спортивный тотализатор, – огромное помещение без окон с зарешеченными кабинками, в которых принимали деньги, и огромным дисплеем, на котором высвечивались ставки.

К кабинкам выстроилась очередь. Ожидая, Валентайн изучал дисплей. Это походило на игру в бинго: угадал правильную комбинацию – получи приз. Ему всегда нравилось число пять – он считал его своим счастливым числом и потому поставил на то, что Холифилд победит за пять раундов. Получалось тридцать к одному. Он вытащил из бумажника новенькую стодолларовую купюру.

Очередь двигалась. Словно по волшебству, на дисплее появилась телевизионная картинка: Холифилд и Зверь уже на ринге. Ведущий их представляет. После этого некто, отдаленно смахивающий на растолстевшего Уэйна Ньютона[39], запел национальный гимн. Уже подойдя к кабинке, Валентайн разглядел, что это Уэйн Ньютон и есть.

Протягивая деньги, Валентайн сказал: – Холифилд в пяти раундах.

– Знаете ли, вы в меньшинстве, – объявил букмекер.

– Ну и пусть, – ответил Валентайн.

Валентайн только успел засунуть билетик в карман, как почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Обернувшись, он увидел Ника. Лицо его пылало.

– Звонил Уайли. Он только что говорил с Нолой, – сообщил Ник.

– Где она?

– Прячется где-то в западной части города. Говорит, что сбежала от Фонтэйна.

– Уайли вызвал полицию?

– Нет. Я хочу поговорить с ней первым.

– Ник, – как можно проникновеннее произнес Валентайн. – Обратитесь в полицию.

– Но я должен с ней поговорить, – упрямился Ник. – Пойдемте.

Они чуть ли не бегом проскочили к парадному входу «Цезаря». В казино игры прекратились – все взоры были прикованы к гигантским телеэкранам. Бой длился всего минуту, а Холифилд уже пропустил удар и распластался на ринге. В нейтральном углу стоял Зверь и скалился. Чемпион встал на ноги только на счет «восемь».

– Вот так улетают мои потом и кровью заработанные денежки, – пожаловался Ник. – Ну, вставай, лентяй! Хватит валяться!

Валентайн думал о том же самом и, как ни странно, больше печалился о своей сотне, чем о здоровье Холифилда. Он вынул из кармана свой билетик и разорвал на мелкие клочки.

Когда они уже неслись в гольф-каре Ника по Стрипу, Валентайн снова попытался воззвать к здравому смыслу:

– И все-таки вам следует сообщить в полицию.

– Я сказал: нет, – не сдавался Ник.

– Нола укрывается от правосудия. Узнав о ее местонахождении и скрыв его, вы становитесь соучастником. Это уголовно наказуемое преступление.

Ник искоса глянул на него:

– Вы, между прочим, тоже можете стать соучастником.

– Так вы хотите, чтобы я сам сообщил?

– Нет, – рявкнул Ник и среди гарема своих бывших жен зарысил к парадному входу в «Акрополь». – Послушайте, сначала я, как джентльмен, хочу перед ней извиниться. Неужели вы думаете, что Лонго мне это позволит?

Валентайн хотел было сказать «да», но удержался – это было бы совсем уж откровенным враньем. Священники и врачи на сострадание способны, полицейские – никогда.

И он ответил:

– Нет.

– Мне нужно всего лишь пять минут с ней наедине, – попросил Ник. – И все.

– Только пять минут?

– Да.

– Обещаете? – с сомнением в голосе спросил Валентайн.

– Клянусь могилой матери, – торжественно произнес Ник.

Нола спряталась в «Везунчике» – мотеле на западной окраине. По мере отдаления от Стрипа Лас-Вегас становился все ужаснее, и «Везунчику» вскорости предстояло превратиться либо в автостоянку, либо в кладбище автомобилей. Уже сейчас из-за того, что часть неоновых букв в названии мотеля не горели, а часть горели не полностью, само название выглядело самым жалким образом.

Ник припарковался на пустынной площадке, выключил фары. Некоторое время они сидели молча. Первым заговорил Валентайн:

– Я по-прежнему считаю, что вам лучше бы вызвать полицию. К черту полицию.

– А что если здесь нас ждут какие-то неприятности?

Ник перегнулся через Валентайна и достал из бардачка револьвер тридцать восьмого калибра с перламутровой рукояткой, такой блестящий, словно только что из магазина.

– Уберите эту штуковину, пока себе что-нибудь не прострелили, – сказал Валентайн.

– Мне тоже нужна защита, – ответил Ник, засовывая оружие за пояс. – Есть другие предложения?

– Да, – ответил Валентайн. – Давайте позвоним Уайли.

Ник вытер рукавом вспотевшее лицо. Двадцать секунд с выключенным кондиционером – и в машине стало жарко, как в духовке.

– А зачем? – спросил он.

– Скажем, чтобы все повысили бдительность.

– С какой это стати?

Валентайн посмотрел на Ника: неужели он ничего не понимает? Или, как это бывает, все настолько на виду, что никто ничего не замечает?

– Потому что начинается последний акт пьесы, задуманной Фрэнком Фонтэйном и Нолой Бриггс.

– Вы полагаете, что меня все-таки попробуют ограбить?

– Уверен.

Пот уже капал у Ника с носа.

– И откуда такая уверенность? – строптиво спросил он.

– Шкурой чувствую.

– Вы что, ясновидящий?

– В таких делах – да.

Ник позвонил по сотовому. Валентайн покрутил ручку радиоприемника и нашел станцию, которая передавала новости. Как раз начался спортивный раздел: похоже, шансов у Холифилда не оставалось. Зверь метал громы и молнии, в конце четвертого раунда Холифилд снова пропустил прямой правой и упал на колено.

Они выбрались из «Кадиллака». В лицо им ударил горячий ветер, несший с собою мелкие песчинки. Валентайн сразу же ослеп и принялся яростно тереть глаза. По сравнению с песком пустыни мерзкие флоридские комары – просто мелкая неприятность. Ник громко постучал в покрытую когда-то красной краской дверь номера 66-А.

– Кто там? – раздался испуганный женский голос.

– Угадай, – ответил Ник.

Дверь приоткрылась, оттуда упал конус желтого света.

– Привет, Ник, – прошептала Нола.

Они проскользнули внутрь. Номер был из тех, что сдаются на час: с водяным матрасом и привинченным к полу телевизором, в который бросаешь монетки – и на тебе порнуха. Валентайн проверил ванную, подошел к окну, приподнял штору, выглянул на улицу и довольно громко сказал:

– Потрудитесь объяснить, как вы сюда попали.

Нола мрачно глянула на него. Они с Ником, держась за руки, сидели на кровати. Если бы Валентайн увидел эту парочку в первый раз, он бы подумал, что они собираются пожениться.

– Вы же сюда не пешком пришли, не так ли?

– Оставьте ее в покое, – сказал Ник.

– С какой это стати?

– Да разве не видите – ее избили!

Валентайн опустился на колено и внимательно, снизу вверх, разглядел Нолино лицо. Да, обработали ее профессионально. Синяки под обоими глазами, в носу – запекшаяся кровь, разбитая нижняя губа. Выглядит ужасно, однако на самом деле повреждения не такие уж серьезные: зубы не выбиты, хорошенький маленький носик не сломан.

– Надеюсь, вы не купились на эту дешевку? – сказал он Нику.

– О чем это вы? – удивленно заморгал Ник.

– Такие увечья – старый трюк. Ее поколотили апельсинами, засунутыми в чулок: на первый взгляд все переломано, а на самом деле это только поверхностные синяки и царапины. Не так ли? – закончил он, обращаясь к Ноле.

В ответ Нола лишь горестно всхлипнула. Ник обнял ее за плечи, словно пытался защитить от обвинений.

– Тони, вы настоящая сволочь, – сказал он.

Краска бросилась Валентайну в лицо. Он встал с колен и, вперив в Ника указующий перст, произнес:

– Пять минут. Мы договорились о пяти минутах.

– Да, только пять минут.

– И через пять минут я вызываю полицию.

– Пять минут, – повторил Ник. – А теперь убирайтесь.

– Хорошо.

Валентайн направился к выходу. Он сделал свою работу, и теперь пришло время возвращаться из безумного мира Ника в собственный, не менее безумный мир. Он был нужен сыну, он был нужен Мейбл. И они тоже нужны ему. Очень. Он открыл дверь и вышел.

До него доносился голос из радиоприемника: комментатор говорил о том, что сегодня Холифилд получил больше ударов, чем иные боксеры за всю свою жизнь. Но ни один из этих ударов не мог сравниться по неожиданности с тем, который обрушился на голову Валентайна. Перед глазами у него все завертелось, и он рухнул назад, во все еще открытую дверь номера 66-А.

Валентайн пришел в себя от воплей Нолы, сопровождавшихся кваканьем игрушечного револьверчика Ника. Потом послышался глухой удар, Нолины вопли сменились ее же хрипом, словно женщину душили. Валентайн попытался приподняться, хватаясь за дверной косяк, но пальцы у него свело. Наконец с огромным трудом ему удалось встать.

Над кроватью склонился Ручонки. Он держал Нолу за горло и твердил:

– Где Фонтэйн? Где Фонтэйн?

– Я… не… знаю… – хрипела она.

А Ник, обхватив массивную ляжку Скарпи, впился в нее зубами. Ручонки отшвырнул его словно муху.

– Помогите! – закричал Ник.

Но как? Дзюдо – штука хорошая, но когда приходится обороняться, для нападения эти приемы не годятся. Да и Ручонки вряд ли позволит Валентайну напасть на него – все-таки он профессионал. Лучше всего выскочить из номера и орать в надежде, что кто-нибудь все-таки услышит.

Вместо этого Валентайн стукнул Ручонки ногой в зад. Это было все равно что пинать скалу. Ручонки оглянулся и, не отпуская Нолу, сообщил:

– Ты следующий. Валентайн снова пнул его.

– Ну старик, я тебя на куски порву!

Все инстинкты приказывали Валентайну бежать – но бежать было невозможно: Нолино лицо уже приобретало синюшный оттенок, счет шел на секунды. Он снова попытался отвлечь Ручонки.

– Феликс Андерман сказал, что твоя мамаша напилась и ее трахнул карлик, – сказал Валентайн. – Это правда?

Ручонки отшвырнул Нолу. Его безумный взгляд говорил, что Валентайн нажал разом на все болевые точки. Он с яростным ревом двинулся на Валентайна, и в этот момент Ник вырвал коврик из-под ног Эла Скарпи. Тот на животе въехал под телевизор.

От удара телевизор включился, и на экране замелькали кадры порнофильма. На кровати лежала женщина с чернокожим парнем, у которого на голове, по каким-то неясным причинам, было сомбреро. Они вопили от страсти, и эти вопли почему-то привели Ручонки в еще большую ярость. Он снова ринулся на Валентайна.

Большинство наемных убийц в достаточной степени искушены в восточных единоборствах, но все, чему Ручонки научился, оказалось им мгновенно забыто. Поэтому Валентайну без большого труда удалось схватить громилу за воротник, отшвырнуть к стене, а затем врезать ему локтем в лицо. Послышался хруст сломанной переносицы, и Ручонки распластался на полу.

Валентайн схватил револьвер Ника и направил на Эла. Гигант перевернулся – все лицо его было залито кровью – и, тыча крошечным пальчиком в телевизор – там парень в сомбреро как раз добирался до оргазма, – заорал:

– Выключите телевизор! Выключите телевизор!

Валентайн впервые видел человека, спятившего от порнухи.

Когда Скарпи отвезут в тюрьму, психиатрам надо будет провертеть у него в башке дырочку и посмотреть, что там не так.

– Как ты нас нашел? – спросил Валентайн.

– Выключите, выключите!

Нола, до того неподвижно лежавшая на кровати, с трудом поднялась и побрела к телевизору. Не найдя никакой кнопки, она сказала:

– Его невозможно выключить.

– Стукните по нему, – посоветовал Валентайн.

Нола так и сделала. Экран начал медленно гаснуть – сомбреро закатывалось, словно солнце за горизонт. Валентайн повернулся к Скарпи:

– Мы твою просьбу выполнили.

– Мне позвонил мистер Андерман, – простонал тот: из-за фасада громилы выглянул маленький несчастный человечек. – Я поехал в «Цезарь», увидел вас там. Решил, что вы выведете меня на Фонтэйна, и поехал следом.

– Ты один или с тобой еще кто-нибудь?

– Я всегда работаю один.

Телевизор включился снова. Теперь в паре с той же женщиной был новый парень – маленький, почти карлик, но с во-о-т таким детородным органом! Ручонки прикрыл лицо руками и принялся визжать, словно его кололи ножом.

– Господи Иисусе! – воскликнул Ник. – Что же нам с ним делать?

Валентайн вышел из комнаты: пока по телевизору шла порнуха, Эла Скарпи можно было не бояться.

– Позвоните девять-одиннадцать, – сказал он с порога. – Пусть полицейские с ним разбираются.

Чем дольше Валентайн пребывал в отставке, тем лучше он понимал, почему обыватели так не любят полицию. К сожалению, все стереотипы оказались истинами, в особенности разговоры о том, что когда полиция действительно нужна, ее ни за что не дозовешься. Ник, сидевший вместе с Нолой в своей машине, в очередной раз пытался набрать девять-одиннадцать.

– Диспетчер говорит, что все дежурные полицейские сейчас направлены в «Цезарь», – сказал он, прикрыв рукой микрофон. – Там какие-то беспорядки.

– И сколько нам тут ждать?

Ник спросил у диспетчера, потом повторил:

– Она говорит, что полчаса, может, и дольше.

– А что случилось?

– Она и сама не знает.

Валентайн включил радио. Комментатор был у микрофона – в этот момент он пытался связаться с собственным корреспондентом в «Цезаре»: «Можете рассказать нам, что привело к массовой драке между болельщиками?»

Корреспондент ответил:

«В пятом раунде Холифилд собрался и вспомнил о своем коронном прямом. Он разбил Зверю правую бровь. Зверь взъярился и ударил Холифилда уже после гонга. Холифилд ответил коротким апперкотом. Я был неподалеку и слышал звук удара. Зверя уже не раз предупреждали против нечестной игры, и на этот раз он окончательно достал Холифилда».

Комментатор спросил:

«Тогда драка и началась?»

«Нет, – ответил репортер. – Это случилось, когда рефери объявил победителем Холифилда, поскольку Зверь не мог продолжить бой. Тогда-то секунданты Холифилда и Зверя кинулись друг на друга».

Комментатор:

«И драка перешла на трибуны?»

Репортер:

«Ну да, разгорелась, как лесной пожар».

– Холифилд победил! – радостно воскликнул Ник. – Мы победили!

Валентайн застонал: он собственными руками разорвал три тысячи долларов! Вот ему очередной урок!

Зазвонил телефон Ника. Это был Уайли. Ник внимательно выслушал, потом нажал кнопку отбоя.

– Уайли от ужаса в штаны наделал, – сообщил коротышка-грек. – Он выловил троих, пытающихся ободрать нас по-крупному, и один из них, как он считает, – Фонтэйн. Мне надо возвращаться в казино.

– Мы не можем оставить Скарпи, – сказал Валентайн.

– Тогда делайте что должны, – ответил Ник.

Валентайн вернулся в номер 66-А. Ручонки лежал на постели, прикрыв лицо своими крошечными ладошками. Порнуха по-прежнему крутилась, и каждый новый сладострастный стон на шажок приближал его к полному безумию. Валентайн тихонечко прикрыл дверь: у него появилась идея.

Он обежал взглядом практически пустую стоянку и увидел кроваво-красный «Мустанг» с форсированным двигателем и бамперами, заклеенными рекламой «Спортзала Голда». Он камнем разбил стекло со стороны водителя, влез внутрь. Пепельница была полным-полна ингаляторами – значит, та самая машина.

Намереваясь вывести двигатель из строя, Валентайн потянул за рычаг, открывающий капот. И только тут заметил лежавший на пассажирском сиденье чемоданчик. Он открыл замки, заглянул внутрь и присвистнул: там было полным-полно того, из чего сотканы мечты.

Вернувшись к «Кадиллаку», Валентайн протянул Нику его пятьдесят тысяч:

– Счастливого Рождества, – сказал он.

На обратном пути к «Акрополю» Нола молчала. Положив голову Нику на колени, она тихонечко плакала – классический образ расстроенной Дамочки. Она была более миленькой, чем Никовы жены, – с более четкими и чистыми чертами. Валентайна так и подмывало спросить у нее, кто же из трех крупных шулеров, орудовавших в данный момент в казино, – Фонтэйн, но он решил подождать, пока они доберутся до места: когда он станет задавать вопросы, ему потребуется яркий свет, чтобы хорошо видеть ее глаза.

Валентайн вошел в «Акрополь». Ник приказал выскочившему швейцару принести инвалидное кресло, и они все вместе торжественно вкатили Нолу внутрь.

В казино творилось сущее столпотворение. Парни в майках и кроссовках ставили, как настоящие крупные игроки. Бросок костей – и десятки тысяч долларов переходят от казино к игрокам и обратно. Сумасшедший дом, в котором даже санитары – безумцы… В воздухе витала простая мысль: «Холифилд победил вопреки всему. Так почему я тоже не могу стать победителем?»

Служебным лифтом они поднялись в комнату видеонаблюдения, где тоже царило безумие, но уже другого рода. За консолью с экранами сидело пятеро мужчин, все они беспрестанно что-то говорили в свои рации, пытаясь держать под контролем происходящее в зале.

Уайли, без галстука, нервно прихлебывал из кружки кофе.

– Привет, босс, – буркнул он.

– Ну и кто там меня обдирает? – спросил Ник.

Уайли ткнул в экран слева от себя:

– Подозреваемый номер один – австралиец по имени Мартини. Когда-то останавливался в «Мираже». Как-то раз вызвал к себе в номер три десятка проституток. Заставил их всех по очереди раздеваться и танцевать перед ним. Ту, что ему больше всех понравилась, оставил на ночь, остальных отправил, заплатив каждой по три сотни. Администрация «Миража» попросила его вон.

– А ты впустил, – съязвил Ник.

– Его доллары такие же зеленые, как и у всех прочих.

Валентайн пристально вглядывался в экран. У Мартини была бритая голова и по золотой серьге в каждом ухе. А еще у него был здоровенный нос. Он играл в блэкджек по-крупному и выигрывал.

– И сколько мы ему уже проиграли? – спросил Ник.

– Шестьдесят тысяч.

Уайли показал на экран справа:

– Подозреваемый номер два, Джои Джозеф. Именует себя королем пиццы Лос-Анджелеса. Потребовал, чтобы мы сняли ограничения по этому столу, и после этого принялся нас колоть.

Скривившись, Ник осведомился:

– Сколько?

– Уже сто тысяч, – ответил Уайли. – Он совершенно ненормальный. Я пытался с ним поговорить, так он послал меня куда подальше.

Валентайн присмотрелся к Джои Джозефу. На короле пиццы были темные очки и дешевый парик. На подбородке у него виднелась ямочка – совсем как у Фонтэйна, и в том, как он стучал кулаком по столу, что-то показалось Валентайну знакомым.

– Имени подозреваемого номер три мы не знаем. Утверждает, что он нефтяник из Техаса, – продолжал Уайли, показывая на человека в ковбойском прикиде и галстуке-шнурке. – Появился около часа назад.

– А этот сколько? – рявкнул Ник.

– Восемьдесят штук.

– Ты меня убиваешь! – взвыл хозяин казино.

– А что вы мне прикажете делать? Ни один на Фонтэйна не похож.

Валентайн наблюдал за техасцем. Того же возраста, что и двое предыдущих, тоже играет в блэкджек. И тоже много ставит и много выигрывает. А потом он заметил кое-что еще. Дилеры за всеми тремя столами были женщины, молодые, хорошенькие. И все они мило болтали с клиентами, которые обыгрывали их вчистую!

Великолепно, просто великолепно! Афера на грани гениальности! Он наклонился к сидевшей в инвалидном кресле Ноле:

– Слушайте меня, и очень внимательно. Даю вам шанс выйти из этой истории. Я знаю, что происходит, и, думаю, вы тоже знаете. Помогите нам, и у вас появится шанс избежать тюрьмы.

Ник и Уайли вытаращили на него глаза. Нола посмотрела сначала на них, потом на Валентайна. Суровый свет флуоресцентных ламп лишил ее лицо всякой привлекательности.

– Хорошо, – пробормотала она.

– Мартини, Джозеф и техасец – одна команда, не так ли?

– Угу.

– И все они научились читать язык тела трех разных дилеров, совсем так, как Фонтэйн научился понимать вас. А эти девушки – ваши хорошие знакомые, и вы подсказали Фонтэйну, что их может привлечь: ковбойский прикид, иностранный акцент и все такое прочее.

– Все так, – тихо признала она.

– Фонтэйн избил вас – с вашего, естественно, согласия, и отвез в мотель в надежде, что таким образом удержит нас подальше от казино. Он ведь как рассчитал? Сэмми – в больнице, мы – на другом конце города, так что помешать ему никто не сможет.

– Прямо в точку, – сказала Нола.

– И кто же из них Фонтэйн?

– Австралиец.

Валентайн был поражен: он бы поставил на короля пиццы. Почувствовав его недоверие, Нола пояснила:

– Он сунул в каждую ноздрю по пластиковой трубочке, отчего нос стал казаться толще.

Валентайн обратился к Нику:

– Ну что, этого вам достаточно?

Ник склонился к Ноле, лицо его было искажено гримасой такого горя, которое может принести лишь разбитая любовь:

– Значит, ты меня больше не любишь? Нола заплакала:

– Я любила. Действительно любила.

– А теперь вот нет?

– Ах, Ник, неужели ты не можешь понять? – простонала она. – Я всегда готова тебя любить, как бы ни ненавидела.

В искренности такого признания сомневаться было трудно. И Ник заключил ее в объятия, он целовал ее в макушку, а Нола рыдала ему прямо в живот. И в этот момент зазвонил сотовый Ника. Он ответил, потом протянул трубку Валентайну:

– Кто-то вас разыскивает. Валентайн прижал трубку к уху:

– Алло!

– Ох, Тони, – раздался голос Роксаны. Она, судя по всему, плакала: – Я зашла в ваш номер – хотела устроить вам сюрприз. Зазвонил телефон. Он звонил так настойчиво, что я сняла трубку. Это была какая-то женщина из Нью-Йорка, Иоланда или что-то вроде…

Валентайн почувствовал, как сердце у него перевернулось. Теперь Роксана рыдала в голос.

– Тони, с Джерри случилось что-то ужасное!

– Что?

Но Роксана рыдала так, что не могла вымолвить ни слова.

– Господи, – выдохнул он в трубку. – Я сейчас приду. Он сунул телефон Нику:

– Я должен идти.

Мысли его смешались. Он шел к выходу, а в спину ему кричал Ник:

– Куда это, к черту, вы собрались?

Валентайн даже не обернулся. Ну почему он не связался с нью-йоркской полицией сразу же после первого звонка Джерри? Почему он не попытался хоть что-то сделать? Почему?

– Тони, – кричал Ник, – не поступайте так со мной!

Валентайн остановился на пороге. Помедлил секунду, потом решительно повернул ручку.

– Тони, вернитесь!

Валентайн толкнул тяжелую стальную дверь. Обернулся, взглянул на Ника. Глаза владельца казино пылали неприкрытой ненавистью.

– Ах ты кусок дерьма из сраного Джерси! – крикнул ему в спину Ник.

Валентайн поднимался к себе в номер в лифте, битком набитом пьяными. В одном углу муж яростно спорил с женой по поводу их нынешнего финансового положения.

– Отдай мне деньги, которые я просил мне не отдавать! – требовал он.

– Нет, – решительно отвечала жена.

– Отдай!

– Нет!

После шестого этажа Валентайн остался в одиночестве. Только теперь он почувствовал, как у него болит нижняя челюсть – после удара Эла Скарпи, и прикрыл глаза.

Дверь в номер была не заперта. Из магнитофона лились сладкие звуки старых песен из репертуара Синатры, свет был приглушен. Обеденный стол накрыт на две персоны, и в центре его горят две свечи.

Он нашел Роксану на кушетке. Она рыдала взахлеб, как ребенок. На ней была красная шелковая блузка, черная кожаная мини-юбка, и выглядела она, как супермодель. Она уложила волосы в замысловатую прическу, и один из локонов изобразил на лбу что-то вроде вопросительного знака. «Ну как, осмелишься?» – словно говорил он.

– Я хотела вас удивить, – шмыгая носом, сказала она, когда Валентайн присел рядом.

– Что случилось с моим сыном? – тихо спросил он. Роксана положила руку ему на колено и крепко сжала:

– Вам надо позвонить Иоланде.

– Скажите.

– Позвоните ей сами, Тони. Она в истерике.

– Он жив?

– Иоланда сказала…

– Он жив?! – Валентайн взял Роксану за подбородок и взглянул ей в глаза: – Жив?

– Пожалуйста… Позвоните ей.

Валентайн закрыл лицо ладонями. Меланхоличный голос Синатры выводил: «Только одинокие», – и он заплакал. Сотовый телефон Роксаны завибрировал. Она ответила, потом прижала трубку микрофоном к груди и сказала:

– Это Ник. Говорит, что дает вам еще один шанс.

– Пусть катится ко всем чертям.

Роксана точно передала его слова, и до Валентайна донеслись вопли Ника. Тони встал, подошел к огромному окну и взглянул на залитый огнями Стрип. Он попытался вспомнить сына – таким, каким видел его в последний раз. Это было в баре, именно тогда Валентайн ударил его ремнем пониже спины. Неужто именно таким суждено ему запомнить Джерри?

– Ты тупой ублюдок, – сказал он самому себе.

И снова заплакал.

– До свидания, – коротко сказала Роксана и отключила телефон.

– Что он сказал? – спросил Валентайн.

– Что он собирается вас пристрелить.

Что ж, замечательное решение всех его проблем! Спасибо, Ник, пуля – лучшее обезболивающее. Валентайн глубоко вздохнул, задержал дыхание, потом сказал:

– Дайте мне ваш сотовый.

Роксана подошла к нему, протянула трубку, они обнялись. Валентайн чувствовал, что сердце его вот-вот разорвется. Потом он прошел в спальню и закрыл за собой дверь.

Он сел на кровать – старик стариком. Ни жены, ни сына, никого у него не осталось. Его взгляд упал на желтую розу на длинном стебле, лежавшую на подушке. Он поднял цветок, понюхал – Роксана продумала все до мелочей.

Он набрал номер сотового Джерри и слушал, как проходит соединение.

– Алло, – раздался сиплый женский голос.

– Иоланда, это Тони Валентайн.

– О Господи, мистер Валентайн! – Иоланда зарыдала, и он вместе с ней.

– Эти громилы схватили вас? – смог наконец произнести Валентайн.

– Да.

– Где?

– В туннеле Холланд[40]. Движение было такое плотное, что мы не могли выбраться.

– Они били его?

– Да.

– А вам удалось сбежать? Снова послышались рыдания.

– Все в порядке, – сказал он.

– Да, – сказала она. – Я бежала, как безумная.

– Все в порядке, – повторил он.

– Нет, не в порядке.

– Вы звонили в полицию?

– Да. Они поискали. Никаких следов Джерри.

Что означало: они и не пробовали искать. Глубоко вздохнув, он сказал:

– Мы с вами вместе попробуем его найти.

– Хорошо, – прошептала Иоланда.

– Позвоню вам сразу же, как прилечу, – сказал он.

– Хорошо.

Он уже собирался отключаться, как она его окликнула:

– Мистер Валентайн!

– Да, Иоланда?

– Я вправду его любила.

– И я тоже, – сказал Валентайн.

Он отключился и бросил трубку на кровать. Потом прошел в ванную, поглядел на свое опухшее от слез лицо. Неужели ему до конца дней своих суждено проклинать себя за то, что он не вывез Джерри из Нью-Йорка? Похоже, что да, суждено.

Боли в челюсти он уже не чувствовал, но нижняя губа у него все время дрожала. Валентайн услышал, что в спальню вошла Роксана, и покинул ванную.

– У вас есть при себе аспирин? – спросил он.

Но Роксану он не увидел. Дверь шкафа была распахнута, и на него смотрели холодные глаза того самого ковбоя, который пару дней назад наставлял на него «Магнум». Только теперь он держал в руках трехфутовый отрезок стальной трубы, дабы приступить к завершающему акту в драме Нолы Бриггс и Фрэнка Фонтэйна.

– Разве я не велел тебе уехать из города? – спросил ковбой.

Валентайн сделал шаг назад и чуть не упал – его тело перестало слушаться, он больше не мог защищаться. Ковбой криво усмехнулся.

Движения его были быстрыми и точными. Валентайн беспомощно протянул вперед руки, и на его голову обрушился сокрушительный удар.

– Этот жалкий ублюдок из Джерси! – кричал Ник. Он снова почувствовал себя маленьким мальчиком в день смерти отца – тогда ему тоже казалось, что его предали. В тот день закончилось детство Ника. – Да как он посмел так со мной поступить!

Ник носился взад-вперед по залу видеонаблюдения и разорялся все громче и громче. Уайли стоял у консоли и одним глазом наблюдал за боссом, а вторым посматривал на экраны.

– Босс! Они сняли у нас уже четыреста тысяч!

Ник схватил трубку внутреннего телефона и приказал кассирам не выдавать выигрыш людям Фонтэйна, если те попробуют обналичить фишки. Затем сунул голову в крошечный кабинетик Сэмми. Нола лежала на продавленном диване, повернувшись лицом к стене. Ее он тоже в данную секунду ненавидел, поэтому спросил:

– Ты в порядке?

– Да, – ответила она.

– Извини за то, что случилось десять лет назад. Прости, что я тебя так обидел.

– Еще как обидел!

– Принести тебе выпить?

Нола уныло помотала головой. Нику показалось, что он понял: она ничего не хотела получать из его рук. Уайли похлопал его по плечу, и Ник проследовал за питбоссом в зал наблюдения. Там выстроились Жеребец, Кроха и остальные охранники казино. Они все занимались бодибилдингом под руководством одного и того же тренера и потому были похожи друг на друга, словно бегемоты из одного стада. Ник прошел вдоль строя, окидывая каждого из них оценивающим взглядом.

– Уайли сказал, что вы готовы. Это правда? Охранники в унисон закивали.

– Не слышу ответа!

– Да, сэр! – хором рявкнули они.

– Излагаю план, – сказал Ник. – Жеребец и Кроха берут австралийца за столом номер шесть, Джон и Бретт – техасца за столом номер одиннадцать, Карл и Лерой – короля пиццы за пятнадцатым столом. Если вы кому ненароком что сломаете, я вас в беде не оставлю. Понятно?

– Да, сэр!

Уайли велел им сверить часы. Было 10:05. Затем приказал:

– Идите вниз к названным столам, но постарайтесь сделать это незаметно, смешайтесь с толпой. Ровно в 10:08 хватайте своих мерзавцев. Есть вопросы?

Эти ребята не отличались болтливостью. Только Жеребец, их признанный лидер, заметил:

– Задание не из самых трудных, босс.

Охранники повалили вниз по лестнице, которая загрохотала под их башмаками. Ник и Уайли уставились в экраны.

– Может, все-таки следовало вызвать полицию? – спросил Уайли.

– К черту полицию! – ответил Ник.

Дверь в конторку Сэмми Манна распахнулась, и оттуда пулей вылетела Нола. Волосы у нее торчали, словно у невесты Франкенштейна. Уставив в Ника указующий перст, она заорала:

– Какого черта она здесь делает? Ник недоуменно переспросил:

– Кто?

– Она, идиот!

Ник глянул через плечо. Неизвестно как, но в зал видеонаблюдения проникла Шерри Соломон. На ней была все та же перепачканная сажей одежда, в которой она пыталась спалить дом Ника.

– Черт побери! – удивленно выдохнул он. Теперь завопила Шерри:

– Ты говорил, что у тебя с Нолой все кончено! Ник пожал плечами:

– Ну, детка, понимаешь, всяко бывает.

Шерри схватила корзину для мусора и швырнула в него. За ней последовала лампа – но этот снаряд летел уже из угла Нолы.

– Только не говори, что ты с ней трахался! – орала Нола.

– Исключительно в библейском смысле, – оправдывался Ник.

– Это что значит? Что ты несешь?

– Я в том смысле, это было так, на ходу, а не серьезные отношения, – пояснил он. – Я не собирался на ней жениться и все такое.

– Ах ты двуличный, никчемный урод!

– Отстань от него! – заорала Шерри.

– А пошла ты, сука!

Они сошлись в центре зала, растолкав всех столпившихся возле видеоконсоли. Шерри была в лучшей спортивной форме и наносила удары как настоящий боксер. Нола же пользовалась чисто женскими – и кошачьими – приемами: кусалась и царапалась. Вскоре они валялись на полу, старательно лягая и колотя друг дружку. Ник схватил огнетушитель и залил их волнами белой пены.

– Да не стой ты столбом! – крикнул он Уайли. – Сделай же хоть что-нибудь.

Уайли и сделал. Он схватил Ника за плечи и развернул к мониторам. Всего их было сто восемьдесят четыре, и на каждом просматривался свой участок творившегося внизу, в казино, безумия. Техасец и король пиццы мужественно сражались с охранниками – понятно было, что они владеют искусством восточных единоборств не хуже, чем шулерскими приемами.

– Ты это записываешь? – взревел Ник.

– Кажется, да.

– Что значит: кажется?

И Ник рванул в соседнюю комнату, где помещались видеомагнитофоны, подсоединенные к мониторам. На каждом магнитофоне горел красный огонек, указывавший на то, что идет запись. На этот раз Фонтэйн с его бандой уж точно сядут – и надолго. Ник захлопнул дверь и запер ее.

– Пошли, – скомандовал Ник.

– А что делать с девицами? – спросил Уайли.

Шерри захватила Нолу в полунельсон и методично выдирала у нее волосы – прядь за прядью. В ответ Нола яростно кусала свою противницу за грудь. Тот факт, что Шерри оказалась нечувствительной к этим укусам, говорил о многом. Ник поглядел на эту картину, пожал плечами и выскочил из зала.

Такого Ник еще никогда не видел. Мужчины сражались с мужчинами, женщины – с женщинами, его служащие только успевали разнять одну потасовку, как тут же вспыхивала другая, в воздухе летали стаканы, фишки и стулья – казалось, толпа задалась целью разнести его казино в клочья. Ник никогда не испытывал подобных эмоций, но в других такое наблюдал – страсть к разрушению.

Он быстро собрал свои войска: посудомоек, гостиничных служащих, дилеров, которые попрятались от греха подальше. Каждому было выдано оружие: клюшки для гольфа из магазинчика – дамам, метлы и шесты из бассейна – джентльменам. Ник напутствовал их простыми словами: «Если попробуют драться, добивать нещадно».

Армия хлынула в казино. Там двое дилеров забаррикадировались перевернутыми столами для крэпса и, не щадя живота своего, охраняли от жадных рук толпы фишки. При поддержке посудомоек, издававших леденящие кровь боевые кличи, Уайли ринулся в самую гущу событий.

Собственное подразделение Ника состояло исключительно из женщин. В него входили шестидесятилетняя Бетти, которая сидела в кассе, и Луиза – главная экономка: она похвалялась, что сменила Нику больше грязных простыней, чем его родная мать – пеленок. Все эти годы он не раз с ними ссорился, и не раз они доводили друг друга до истерик, и все же они оставались вместе. Они были его людьми, и сейчас, когда он вел их к столам для блэкджека, его люди принялись скандировать: «Ник! Ник! Ник!»

У стола номер пятнадцать король пиццы ногами выбивал дух из Карла и Лероя. Сжав покрепче свою «Большую Берту», Ник ринулся вперед, размахивая клюшкой над головой, словно булавой. Он терпеть не мог тех, кто дрался ногами. Хочешь сучить копытами – иди танцуй степ. Он с размаху прошелся клюшкой по спине короля пиццы. Тот рухнул на пол.

«Ник! Ник! Ник!» – скандировали служащие.

– Это я только разогревался, – сообщил Ник толпе и двинулся в другой конец пита. Там среди перевернутых столов в манере Чака Норриса подтанцовывал техасец, одновременно превращая в фарш охранников. Ник благоразумно приостановился. В сторонке он заметил Уайли – тот выколачивал из кого-то дух. Ник отправился на разведку.

Дух выбивали из Фонтэйна. Уайли припечатал его к столу и методично колотил в морду правым кулаком.

– Отзови техасца, – приговаривал Уайли. – Прикажи ему остановиться, пока он никого не убил.

– А пошел ты, – ответил Фонтэйн.

– Оставь его, – приказал Ник.

Уайли отошел, а Ник схватил Фонтэйна за ухо и выкручивал до тех пор, пока ухо не посинело. Шулер, взвыв от боли, рухнул на колени.

– Хочешь, чтобы я совсем оторвал? – вежливо осведомился Ник. – Это я запросто. Останови его.

– Я не могу его остановить, – стонал, извиваясь, Фонтэйн. – Он уже сидел и поклялся, что скорее умрет, чем сядет снова. Вам придется его убить.

– Это можно устроить, – сказал Ник. Он отпустил ухо Фонтэйна и для большей убедительности дал ему по яйцам. Затем приказал Уайли:

– Сядь на него верхом. Питбосс подчинился, но спросил:

– А вы что собираетесь делать?

– Пойду позову Джо.

Служащим уже удалось усмирить толпу, так что Ник беспрепятственно промчался через казино к нише с Одноруким Билли. Джо Смит исправно делал то, за что ему платили: сидел на своем табурете и помирал от скуки.

– Как насчет того, чтобы немного поразмяться? – спросил Ник.

Джо просиял. Он был молод, в хорошей форме, и его два с лишним метра роста и сто двадцать килограммов веса оставались при нем. Так что он вскочил со своей табуретки, как спринтер по сигналу стартового пистолета.

– Вы правда этого хотите, мистер Никокрополис? – завопил он. – Вы правда хотите, чтобы я нарушил правила?

– Конечно, хочу. Иди за мной.

Но Джо так привык находиться при Билли, что Нику пришлось буквально выталкивать его. Очутившись в зале, Джо огляделся и увидел техасца, который, словно цапля, скакал на одной ноге.

– Кто этот урод? – осведомился Джо.

– Враг. Думаю, ты можешь с ним совладать.

– Да пичужка какая-то! Надо пощипать ему перышки. Ник удовлетворенно улыбнулся. Вот уж наверняка будет роскошное зрелище. Жаль, что Валентайн, этот тупица из Джерси, его пропустит.

Майк Турковски, бывший хоккеист и нынешний бармен из закусочной «Братишка», уже двадцать минут стоял среди знаменитых фонтанов «Акрополя», наблюдая в инфракрасный бинокль размером не больше сигаретной пачки за тем, что творилось в казино. За все эти годы он принимал участие в попытках обчистить дюжину казино – все они были, кстати, успешными, – и опыт позволил ему сделать один важный вывод: что бы в казино ни происходило, полицию владельцы старались не вызывать. Никто полицейским не доверял – особенно там, где большие деньги лежали практически без присмотра. И это обстоятельство здорово упрощало его задачу.

Майк поднес к глазам часы – 10:14. Фонтэйн велел ждать до 10:20 и, если уловка не сработает, давать деру. Его машина была припаркована на другой стороне улицы, в бардачке лежал билет в один конец до Сиэтла, в багажнике – чемодан. Конечно, неприятно уезжать, не попрощавшись с друзьями, но таковы издержки бизнеса.

В 10:16 он увидел, как Ник прошел в нишу к Однорукому Билли. Лишь один человек на свете мог сдвинуть Джо Смита с его поста, и этим человеком был Ник Никокрополис. Фонтэйн все верно рассчитал.

Майк бросил бинокль в фонтан и направился ко входу. Он увидел, как Ник и Джо Смит помчались через казино – как и предсказывал Фонтэйн. Открыв дверь, Майк проскользнул в нишу Билли.

Вытащив из кармана пять долларовых монет, Майк быстро опустил их в щель. Затем потянул за гигантскую ручищу.

Замелькали картинки. Остановились они на двух дынях и четырех лимонах. Майк достал из кармана теннисный мячик, вставил его в руку Билли – так, чтобы она не могла снова подняться. Из рукава он вынул пару проволочных вешалок, раскрутил, затем снова скрутил в форме буквы «L», затем на одном конце сделал крючок. Встав на колени, он запустил крючок в поддон, куда должны были ссыпаться выигранные монеты, и осторожно ввел проволоку внутрь машины. Глаза его при этом не отрывались от объявления о том, что джек-пот Билли составляет двадцать шесть миллионов долларов. Билли был застрахован лондонской компанией «Ллойд», а они, как сказал Фонтэйн, со страховками никогда не накалывали. Как опять же однажды сказал Майку Фонтэйн, залог успеха – тщательно проделанная подготовительная работа. И свое домашнее задание Фонтэйн выполнил.

Внутри у Билли располагались шесть барабанов, и манипулировать им было труднее, чем другими игральными автоматами. Однако Майк оставался, наверное, последним из мошенников Лас-Вегаса, которые знали, как управляться со старыми машинами, – он тренировался на двух чугунных развалюхах в кладовой «Братишки». Майк собирался использовать эти свои знания и умения на круизных судах, где все еще полно было старых автоматов. Конечно, доходы не столь велики, но для умственно отсталых – а до недавнего времени Майк себя к ним причислял – это была непыльная работенка.

Он слышал вопли техасца. Бедный ублюдок. Фонтэйн не посвящал подельников во все детали плана. Для техасца и короля пиццы планом предусматривались серьезные увечья и тюрьма, для остальных участников – жизнь, полная удовольствий. Майку было жаль двух уголовников, но не спать из-за них по ночам он уж точно не станет.

Через двадцать секунд все было готово. Скрутив проволоку снова в вешалки, он засунул их в рукав. И расхохотался: джек-пот вместо шести вишенок представлял собой изображения шести бывших жен Ника с карикатурно громадными сиськами.

– Великолепно! – воскликнул он, целуя окошечко, за которым они скрывались.

И на всех парах выскочил из казино.

В битве за честь казино участвовали далеко не все служащие – в конце концов, в такой драке недолго и пострадать, и кое-кто из наиболее трусливых работников Ника предпочел отсидеться в сторонке. Среди дезертиров оказались официантки и бармен из «Убежища Ника», группа мексиканских посудомоек и горничных и несколько бухгалтеров. Они собрались в комнате отдыха персонала и ожидали исхода сражения.

Среди них находилась и Роксана. Пять минут назад она вышла из лифта, и ее чуть не убило пролетавшим мимо стулом. Она ринулась в комнату отдыха, выпросила у туповатой горничной по имени Долорес сигарету и сидела сейчас в сторонке, кусая ногти.

– А я думала, у тебя свидание, – сказала Долорес, которая все обо всех знала. – Что случилось?

– Ничего не вышло, – холодно ответила Роксана.

Долорес хмыкнула. Накануне она застукала Роксану, когда та прихорашивалась в туалете – ишь, надушилась, лошадь с ног сбить можно.

– «Ничего не вышло», – повторила Долорес, как попугай. – Дорогая, да тебя же всего-то минут сорок пять не было.

– Ну а мне это время показалось вечностью, – сказала Роксана, стараясь перевести все в шутку.

– А что произошло?

– Ты же слышала: ничего не вышло, – и Роксана сердито добавила: – Такое бывает, понятно?

– Что, он так уж плох?

Роксана в досаде топнула ногой. Кухонные рабочие в ужасе уставились на нее: ни у кого не было разрешения на работу, и они боялись любого шума или скандала.

– Прекрати, – сказала она Долорес. Та снова захихикала:

– Ой-ой, какие мы сегодня чувствительные!

– Хочешь узнать все в деталях?

– Да, – выдохнула Долорес. Роксана понизила голос:

– Ну что, я поднялась к нему в номер, заказала напитки, накрыла на стол, поставила музыку. А потом зазвонил телефон, я сняла трубку. Звонили по поводу его сына – он пропал, возможно, его убили. Я обзвонила все казино, нашла его, он поднялся к себе. Все было так грустно, но я подумала, что, может, я смогу его как-то утешить.

Долорес, чья социальная жизнь была небогата событиями, чуть не описалась от восторга.

– И? – едва дыша спросила она. – Что было потом?

– А ничего, – печально ответила Роксана. Долорес вытаращила глаза:

– Как это так – ничего?

– Вот так, ничего.

– Но…

– Он просто уснул, – сказала Роксана, подавив рыдание и утерев глаза рукавом своей шелковой блузки. – Он пошел в спальню позвонить. Я подождала-подождала и пошла следом. А он лежит на кровати и спит. Господи, мне так не везет!

– Ой, детка! – И Долорес сочувственно обняла ее за плечи. – Мне так тебя жаль.

– Мне тоже себя жаль. – И Роксана разревелась.

В 10:20 Роксана высунулась из комнаты отдыха. Ник со своим войском стоял в центре казино, и все рукоплескали Джо Смиту, который высился у стола блэкджека и, сняв рубашку, демонстрировал мускулатуру. Техасец валялся на полу и громко хрипел.

Загасив сигарету, Роксана попрощалась и вышла. А потом, как делала уже тысячи раз, прошла через казино к главному выходу – она могла выйти через боковой, и тогда путь к стоянке для служащих, где Роксана всегда оставляла машину, оказался бы короче. Но она всегда входила и выходила через главный вход, и все кругом знали, почему.

Потому что у Роксаны была мечта – такая же, как у многих. Мечта о лучшей жизни, в которой не надо подниматься по звонку будильника, доставать из почтового ящика кучи счетов и подсчитывать гроши, чтобы вовремя их оплачивать. Это была мечта о богатстве, она заставила ее бросить мужа и уехать в Лас-Вегас. На ходу она вынула из сумочки пять долларовых монет и по привычке поцеловала профиль Эйзенхауэра на каждой. Потом тряхнула ими в кулаке, словно игральными костями – каждый день из тысячи дней совершала она этот ритуал. Путь в обход, монетки, поцелуи, потряхивание-позвякивание и, наконец, момент истины – она опускала монетки в щель Однорукого Билли и посылала воздушный поцелуй Джо Смиту, который всегда желал ей удачи.

Каждый день одно и то же, каждый день. Эта картина стала настолько привычной, что на Роксану уже мало кто обращал внимание. Одни служащие находили это смешным, другие печально качали головами. Смотрите, вот идет Роксана со своими долларами. Целует их наудачу – да, если кто и заслуживает джек-пота, так только она.

Она проскользнула в нишу и удивленно уставилась на пустой табурет Джо Смита. Как это неосторожно со стороны Ника – снять его с поста! Когда в казино меняли камеры наблюдения, Ник решил сэкономить и установил в нише две камеры-фальшивки – чтобы не ковырять здесь потолок и не платить лишние деньги. Ник, как всегда, решил поступить по-своему, и сейчас он за это должен будет поплатиться.

Роксана подошла к Билли и, придерживая его ручищу, достала теннисный мячик и положила себе в сумочку. На секунду она поймала свое отражение в отполированной меди автомата. Это выражение восторга, это волнение и экзальтацию словами описать было бы невозможно.

Она помедлила, смакуя момент. Сейчас она отпустит руку – и раздастся звон, который заставит Ника и всех остальных ринуться сюда. Они увидят, как она подпрыгивает от восторга, и когда первичный шок пройдет, они за нее порадуются. Победителей любят все, и все будут ее любить.

Роксана была в этом уверена.

Но когда она попыталась отпустить ручищу Билли, кто-то схватил ее собственную руку. Какой-то мужчина припечатал ее пальцы и удерживал ручищу Билли на месте.

– Отпустите, – взмолилась она.

– Нет, – ответил мужской голос.

– Пожалуйста!

Но он не отпускал. У нее не хватило смелости повернуться и взглянуть – кто это? Она предпочла снова посмотреть на отражение – и увидела в отполированной медной пластинке Валентайна. Лицо его казалось кровавым месивом. За его спиной стоял Уайли и снимал каждое ее движение на ручную видеокамеру.

– А я ведь до последнего надеялся, что это все-таки не вы, – печально произнес Валентайн.

– Да уж, смелый ты у нас парень, – говорил Билли Хиггинс спустя несколько часов. Он сидел на краю огромного мраморного стола Ника и дул на обжигающий кофе.

Валентайн расположился на кушетке с прижатым ко лбу пакетом со льдом. Когда он занимался дзюдо, то по нескольку минут в день стоял на голове – это упражнение укрепляло мышцы шеи. Наверное, поэтому ковбою и не удалось укокошить его ударом трубы. Но при этом Билл все-таки не слишком ему сочувствовал: Валентайн нанес ему жестокую обиду, и их старая дружба дала трещину.

Ты ворвался в мой город подобно Уайатту Эрпу[41], – продолжал Хиггинс, – провел свое собственное расследование, а потом прищучил ублюдков, минуя Комиссию по игорному бизнесу и полицию. И я еще должен тебя за это благодарить?

– Но я ведь тебе первому позвонил, разве не так?

– И что?

– А то, что это твой арест, – пробормотал Валентайн.

– Мой арест? – издевательски засмеялся Хиггинс. – Да как я могу представить все это в суде? Это ничей не арест, пока ты мне все подробности не расскажешь.

На дрожащих ногах Валентайн добрел до окна за столом Ника и глянул вниз. Возле парадного входа в «Акрополь» выстроились восемь полицейских машин, отблески их мигалок пробегали по собравшейся у ограждений толпе. А в трех тысячах миль отсюда, думал он, другая толпа собралась у тела, накрытого простыней. Тела его сына.

Валентайн почувствовал, как в груди у него нарастает боль. Ему необходимо хоть недолго побыть в одиночестве, посмотреть в сгущающийся перед его глазами мрак. Но если он не объяснит всего Хиггинсу, Фонтэйн и его банда снова уйдут от возмездия. И как бы плохо ему сейчас ни было, он должен завершить это дело. Он не может позволить им уйти.

– Начинать с самого начала? – спросил Валентайн.

– То есть с того момента, как ты приехал?

– Нет, с того момента, как все это действительно началось.

– Я весь внимание, – сказал Хиггинс.

Десять лет назад Ник влюбился в Нолу, – начал Валентайн. – Однажды ночью они расположились потрахаться на мостках над залом. Внизу началась драка. Охранник, который присматривал за Одноруким Билли, помчался разнимать, а Ник, увидев это, пришел в бешенство. Нола не дура. Она смекнула, что охранник рядом с Билли – вовсе не для декорации.

– Это и есть то упущение в системе охраны, о котором говорила Шерри Соломон?

– Верно.

– Но почему тогда Сэмми Манн уверял, что никаких дырок в системе наблюдения не существует?

Валентайн пожал плечами:

– Возможно, Ник как-то заставил Сэмми хранить тайну – он ведь рисковал лишиться лицензии.

– Продолжай.

– Теперь перепрыгнем во времени вперед – за полгода до сего дня. Нола отправляется в Мехико, снова влюбляется в Сонни. Рассказывает Сонни об этой дырке, и они задумывают грабануть Ника.

Когда Нола уезжает, Сонни еще раз все обдумывает и решает изменить план – он понимает, что Нола знает слишком много и никогда не пройдет испытание на полиграфе. Он делает пластическую операцию, затем находит кого-то похожего на себя и посылает на озеро Тахо.

– И этого кого-то убивает Ручонки.

Валентайн кивнул.

– Сонни, он же Фрэнк Фонтэйн, отправляется в Вегас. Частенько заходит в «Акрополь», слышит разговоры о странном ритуале Роксаны, о том, что она каждый день скармливает Билли свои пять долларов. Он также знает, что Роксана ненавидит Ника. Похоже, у них был роман…

– А об этом-то кто тебе рассказал?!

– Никто. Я видел альбом, где Ник хранит фотографии всех дам, с которыми он спал. Среди них было и фото Роксаны.

Хиггинс злобно на него взглянул:

– Почему ты мне об этом не рассказал? Валентайн пожал плечами:

– Потому что ты был в нее влюблен.

– Ах ты старый проныра!

«Или старый слепец», – подумал Валентайн.

– Роксана присоединилась к команде, – продолжал он. – Они много репетировали, потом, на прошлой неделе, приступили к осуществлению своего плана. Фонтэйн засветился – по-глупому. Он рассчитывал на то, что при его следующем появлении начнется настоящая заваруха, и тогда призовут Джо Смита. Он покинет свой пост, а Роксане удастся ограбить Билли. На третью ночь заваруха действительно началась – Сэмми Манн выставил его прочь. Но Джо Смит своего поста не покинул, и план сорвался.

– Пока что мне все понятно, – заявил Хиггинс.

От этих разговоров голова у Валентайна буквально раскалывалась. Из кабинета Ника было видно парковку за «Цезарем»: сотни полуголых мужчин разбирали шатер, в котором Холифилд побил своего недостойного противника. Через неделю бой покажут по телевидению, но он поклялся себе не смотреть: теперь это было ему совсем неинтересно.

– Продолжай, – приказал Хиггинс.

– Нолу арестовали. Фонтэйн выкрадывает ее, отвозит туда, где собирается его шайка. И придумывает новый план. Он отвозит Нолу в мотель. Она звонит Нику, тот ее спасает, привозит назад в «Акрополь». Нола указывает ему на членов шайки, Ник посылает своих парней в казино, не подозревая, что это – часть заговора с целью сорвать Джо Смита с его места.

– Но получается, Фонтэйн сам сделал так, чтобы его арестовали, – возразил Хиггинс.

– Вот именно.

– И мы действительно его арестовали. Какой же в этом смысл?

– Да его выпустят на свободу через несколько часов, – ответил Валентайн.

– С чего это ты так уверен?

– Потому что он не нарушал никаких законов, – пояснил Валентайн. Господи, хоть бы Билл схватывал все скорее, чтобы он скорее мог отправиться на поиски тела Джерри! – Разве это преступление – угадывать то, что пытается скрыть дилер? А вы не можете доказать, что Фонтэйн нарочно похитил Нолу.

– Но ведь Нола указала на него!

– Нику. Уверен, что в полиции ее рассказ будет выглядеть иначе.

– Но Фонтэйн начал скандал в казино.

– Скандал начали люди Ника. Просмотри видеозапись. Люди Фонтэйна просто оказывали сопротивление охранникам Ника. А сам Фонтэйн и того не делал. Единственное совершенное им преступление: он ступил на территорию штата Невада, а это грозит ему всего лишь штрафом.

Хиггинс поразмыслил над словами Валентайна и выругался.

– Ну как, я прав? – спросил Валентайн.

– Конечно, прав. И перестань об этом твердить.

– Извини.

Хиггинс нахмурился:

– Когда я принес тебе вещдоки и ты увидел те вешалки, именно тогда ты понял, что Нола уже давно все это замыслила?

Валентайн кивнул.

– А почему ты мне не сказал?

– Боялся, что ты расскажешь Роксане.

– Ты ее уже тогда заподозрил? Валентайн снова кивнул.

– Почему?

– Потому что мне шестьдесят два, а ей тридцать восемь, – выпалил он, по-прежнему глядя в расцвеченное неоновыми огнями небо Лас-Вегаса. – Мне хотелось думать, что я ей нравлюсь, но в глубине души я понимал, что это невозможно.

Что-то в голосе Валентайна заставило Хиггинса смягчиться. Он положил руку ему на плечо и слегка сжал.

– Ну, такое все-таки бывает, – сказал он.

– Исключительно в кино, – ответил Валентайн.

Хиггинс опустил руку.

– И как мне теперь добиться судебного преследования всей этой компании? – спросил он.

– Надави на Роксану, – посоветовал Валентайн. – Пригрози ей, а потом предложи сделку. И ты полагаешь, она запоет?

– Как курица, голову которой положили на колоду, – Валентайн отвернулся от окна. – Слушай, Билл, мне надо ехать.

– Лонго захочет с тобой поговорить.

– Полагаю, ты и сам сможешь ему все объяснить.

– Но почему? Куда ты летишь?

– В Нью-Йорк.

– Что-то случилось?

– Семейные проблемы. Неотложные.

Хиггинс внимательно посмотрел на друга и увидел у него в лице что-то такое, что заставило его отступить.

– У тебя скоро самолет. Поспеши, – сказал он.

По правде говоря, никакого билета ни на какой ближайший рейс у Валентайна не было, но он надеялся как-то уговорить служащих аэропорта. Хиггинс провожал его к лифту. Валентайну уже нечего было сказать, и он шел молча, уставившись в безобразное ковровое покрытие. Нажав на кнопку вызова, глава Комиссии по игорному бизнесу спросил:

– Не хочешь рассказать, что случилось?

Валентайн поднял глаза. Хиггинс смотрел на него с настоящим сочувствием. За последние три дня их дружба подвергалась серьезнейшим испытаниям, и теперь было непонятно, осталось ли от нее хоть что-нибудь. И Валентайн сказал:

– Сегодня днем похитили и, возможно, убили моего сына.

Хиггинс даже задохнулся:

– Но, Тони…

– Это Фонтэйн, – сказал Тони. – Несколько дней назад он мне угрожал.

Лицо Хиггинса потемнело.

– Почему ты мне об этом не сказал? Валентайн пожал плечами:

– Может, я решил, что я – Уайатт Эрп, Двери лифта открылись.

– Хочешь, я сделаю ему очень больно? – спросил Хиггинс. – Могу договориться с Лонго. Если я попрошу, он переломает Фонтэйну ноги.

Валентайн понимал, что такое возможно. Но это не вернет Джерри, и легче ему от этого не станет. Он покачал головой и вошел в кабину.

– Позвони, если передумаешь, – донесся до него голос Хиггинса. – Ты понял?

Вернувшись в номер, Валентайн сел на кушетку и уставился в пространство. Все тело болело, но сильнее всего болела голова. А завтра ему станет еще хуже.

В воздухе по-прежнему витал сильный аромат духов Роксаны. В пепельнице лежали окурки ее сигарет, на кофейном столике стоял ее стакан со следами губной помады. Она была повсюду, и эти воспоминания отравляли его. Он начал жечь спички из коробка с эмблемой гостиницы, чтобы изгнать ее запах.

Это занятие прервал стук в дверь. Валентайн не был уверен в том, что им удалось арестовать всех членов банды Фонтэйна, поэтому он подошел к двери с опаской. Через глазок он увидел посыльного в униформе и приоткрыл дверь.

– В чем дело?

– Мистер Валентайн? – осведомился посыльный.

– Это я.

Посыльный протянул ему конверт кремового цвета.

– Мистер Никокрополис извиняется, что не может доставить это лично, но он занят с полицейскими.

Валентайн потянулся за бумажником, но посыльный покачал головой:

– Не надо, мистер Валентайн. Спокойной ночи. Валентайн вскрыл конверт. Внутри лежали пятьдесят стодолларовых купюр и записка:

Валентайн достал бумажник и добавил банкноты ко все увеличивающейся их коллекции. Записку Ника он спрятал за разорванную фотографию его и Лоис. Когда она умерла, он нашел в ее шкафу альбом с газетными вырезками и благодарностями, которые он получал, будучи полицейским. Ей были дороги эти бумажонки, и он добавит к ним записку от Ника – она бы прочла ее с удовольствием.

Валентайн побросал в чемодан грязную одежду. Зазвонил телефон. Он не снял трубку – ему ни с кем не хотелось разговаривать. Но телефон все продолжал и продолжал звонить. Очевидно, звонивший не хотел прибегать к голосовой почте. Он поднял трубку:

– Да!

– Тони, это ты?

– Мейбл?!

– Я свободна, – ее голос звенел от восторга. – Я знаю, у вас поздно, но я должна была тебе сообщить.

– Тебя выпустили из тюрьмы?

– Выпустили! Выпустили!

Валентайн услышал, как где-то там захлопнулась дверь и знакомый голос произнес:

– Мейбл, а где, вы сказали, мороженое?

– Джерри! – закричал он.

– В морозильнике, в гараже, – ответила Мейбл. – Я тут с твоим отцом разговариваю.

– Привет, пап, – послышался в отдалении голос Джерри.

– Джерри? – Слезы катились по лицу Валентайна. – Джерри!

– Привет, – сказал его сын уже в трубку.

– Ты жив!

– Конечно! Знаешь, приемчики дзюдо, которым ты научил меня в детстве, очень даже пригодились.

– Что случилось?

– Один парень попытался задушить меня в туннеле Холланд, но я перехватил его руку, он упал, подмял своего подельника, бум-бум, трах-бах, и оба вырубились. А я вскочил в такси, домчался до аэропорта и вылетел первым же самолетом.

Валентайн уже и припомнить не мог, когда в последний раз был так рад слышать голос сына.

– Но ты позвонил Иоланде?

– Она прилетает завтра, – ответил сын. – Мы собираемся отдохнуть несколько дней.

– Молодец.

– Мейбл тут рвет трубку.

Валентайн снова услышал, как открылась и закрылась раздвижная дверь. Мороженое. Его сын отправился за мороженым. Да откуда ж ему понять, что чувствовал его отец, когда считал сына покойником?

Неоткуда, подумал Валентайн. Не поймет он этого, и хорошо.

В голосе Мейбл слышалась девчоночья радость:

– Ох, Тони, ты должен им по-настоящему гордиться.

– Ну-ка расскажи.

– Твой сын прилетел час назад и сразу же отправился в суд. Упросил судью выслушать мое дело, и они меня отпустили. Твой сын в точности рассказал судье, как все случилось, и что он должен был приехать и все объяснить, и что отец у него полицейский, и что его учили отличать дурное от хорошего, и что на этот раз это он – и в том нет никаких сомнений – виноват. А потом упросил судью меня отпустить…

– Мейбл, – взмолился Валентайн, – помедленнее. А то ты сейчас задохнешься.

Его соседка задержала дыхание, а потом снова начала:

– Тони, это было так трогательно, я даже расплакалась. Джерри рассказал судье, что несколько часов назад двое громил пытались его убить и это приключение изменило все его взгляды на жизнь. Он назвал это странным словом…

– Прозрением?

– Вот-вот! Да, сказал он, это было настоящее прозрение. Он сказал судье, что для него пришло время взять на себя ответственность и что это – хорошее начало, ничем не хуже других.

– Джерри такое сказал?

– Я знаю, – засмеялась она, – это звучит странно, но временами мне казалось, что это не он говорит, а ты.

– И что сказал судья?

– Ну, судья была женщина, и абсолютно полоумная. Она похвалила Джерри за честность, но закон есть закон, поэтому она оштрафовала Джерри на пять с половиной тысяч долларов.

– Пять с половиной тысяч! – взревел Валентайн в трубку. – Да это же просто грабеж! Ее надо изгнать из города!

– Но твой сын вовсе так не считает.

– Не считает? Что он сделал?

– Заплатил.

– Что?!

– Он сказал – цитирую: «Я нарушил закон и заплачу любой штраф, который вы назначите».

Валентайн снова услышал, как хлопнула дверь.

– Дай ему трубку, – попросил он.

– Привет, это снова я, – сказал Джерри.

– Мейбл рассказала мне о том, как ты поступил. Я горжусь тобой, мальчик.

– Теперь, когда ты об этом упомянул, я хотел попросить тебя об одолжении, – сказал сын.

– Все, что скажешь.

– Я расплатился в суде чеком, а мои доходы в последнее •время, ну, понимаешь…

Валентайн даже привстал – он не верил своим ушам.

– И ты хочешь, чтобы я покрыл твои расходы?

– В общем, да, – ответил сын.

Валентайн врезал ногой по ночному столику и чуть не взвыл от боли – чем больше мир менялся, тем больше оставался неизменным.

– Но я тебе отдам! – пробормотал сын. Возникла неловкая пауза. Джерри прокашлялся:

– Папа!

– Что?

– Я знаю, в это трудно поверить, но я стараюсь.

– Ты стараешься, – эхом откликнулся Валентайн.

– Да, стараюсь.

На другой стороне улицы, возле «Миража», вулкан выпустил в небо очередное похожее на бублик облако. От «Акрополя» отъезжали полицейские машины, и их сирены перекрывали все остальные звуки. В одной из этих машин сидела Роксана: для нее тоже начиналась совершенно новая жизнь. Ей предстояло провести в тюрьме штата как минимум пять лет, и когда она выйдет, все вокруг нее будет совсем другим. И она будет другим человеком.

Валентайн заговорил, только когда отъехала последняя машина.

– Что ж, – сказал он, – самое время.