"АПОЛЛОН-13" - читать интересную книгу автора (Лоувелл Джим, Клюгер Джеффри)

3

Латунные стеклянные двери приемной говорили семнадцатилетнему мальчику, что ему не следовало здесь находиться. Где угодно, только не без мамы в магазине химреактивов в самом сердце деловой части Мичиган-авеню. Скромный лавочник не стал бы так выделять слово «акционерный» в названии своего магазина. Нет, он совсем не был похож на магазин для юного техника, который мальчик рассчитывал здесь найти, но, тем не менее, в телефонной книге было написано «Химреактивы», а сейчас ему были нужны именно реактивы. И было бы глупо развернуться и уйти, приехав ради этого на поезде из тетушкиного дома в Ок-Парке.

Толкнув дверь и ступив на ковер с длинным ворсом, он оказался в большом зале на почтительном расстоянии от пугающего стола из красного дерева. Женщина за столом, выглядевшая так, как будто никогда в жизни не видела банки с реактивами, заметила мальчика, остановившегося в нерешительности в дверях.

– Чем я могу вам помочь, молодой человек? - спросила она.

– Э-э, я хотел бы купить некоторые реактивы, - ответил он.

– Вы можете назвать, откуда вы?

– Из Милуоки, - сказал он, осторожно пересекая зал, - Я приехал из Чикаго навестить свою семью.

– Нет, - слегка улыбнулась она, - Я имею в виду, кого вы представляете?

– Да, конечно, - понял он, - Джима Сидденса и Джо Синклера.

– Они ваши работодатели?

– Мои друзья.

По ее лицу вновь скользнула легкая улыбка:

– Можно узнать ваше имя?

– Джеймс Лоувелл.

– Джеймс Лоувелл, - произнесла она, записывая его имя с кажущейся важностью, - Один момент, Джеймс, э-э, господин Лоувелл. Я поищу свободного продавца, - она начала вставать - Когда я кого-нибудь найду, что мне ему сказать вас интересует?

– Немного. Селитра, сера и древесный уголь. Самое большее килограмм.

Женщина удалилась за отделанную деревом дверь, которая с шумом закрылась. Через минуту она вернулась.

– Почти все наши люди заняты, - сказала она, - Но господин Сойер примет вас.

Она проводила Лоувелла за дверь во внутренний офис, где обещанный господин Сойер сидел за, несомненно, более маленьким столом.

– Я не знаю, как вы нас нашли, но мы не продаем реактивы килограммами, мы их отпускаем фурами.

– О, да, сэр, я боялся этого. Но у вас должно быть немного в виде образцов, так ведь?

– Боюсь, что нет. Все реактивы отпускаются с наших складов. И даже, если бы у нас здесь было немного… А знаете ли вы, что будет, если селитру, серу и уголь смешать в правильной пропорции?

– Ракетное топливо?

– Порох.

Это было бессмысленно. Лоувелл был уверен, что он правильно записал ингредиенты. Когда они с Сидденсом и Синклером подошли к учителю химии, они были очень возбуждены тем, что хотели построить работающую модель ракеты. Сначала они думали сделать ракету на жидком топливе, какую создали Роберт Годдарт, Герман Оберт и Вернер фон Браун. Но когда они занялись поисками железных трубок для камеры сгорания, разобрали модель аэроплана ради электрических свечей и искали 10 маленьких канистр, для использования в качестве топливных баков, они поняли, что все это может быть выше их познаний. Вместо этого, школьный учитель химии посоветовал сделать твердотопливную ракету из картонной трубы, носовую часть и стабилизаторы - из дерева, а в нижнюю часть набить топливный порошок. Он также дал им рецепт топлива, но он никогда не говорил, что это, на самом деле, порох. А господин Сойер заверил Лоувелла, что порох есть порох, и выпроводил подростка из офиса химической компании без желанных реактивов.

Несколькими днями спустя в Милуоки Лоувелл стоял перед своим школьным учителем.

– Конечно, я знаю, что это порох, - сказал учитель, - Этому составу около двух тысяч лет. Я бы хотел уже забыть это слово. Ну, а если ты правильно смешаешь его и набьешь ракету, то он будет гореть, и не будет никакого взрыва.

Под руководством своего учителя Лоувелл, Сидденс и Синклер построили ракету - метровый облегченный вариант - набив ее порохом, как они надеялись в правильной пропорции, и вставив в нее запал. В следующую субботу они принесли ракету на большое пустынное поле, укрепив ее напротив камня и направив в небо. Лоувелл, принесший шлем сварщика, был самоназначенным руководителем запуска, и пока Сидденс и Синклер стояли в безопасном отдалении, он зажег запал - трубочку для сока, наполненную порохом - а затем, как и на протяжении столетий делали все «руководители запусков», рванул прочь.

Лоувелл нервничал, но выполнил свою задачу безупречно. Прижавшись к земле вместе со своими приятелями, он, разинув рот, наблюдал, как ракета многообещающе зашипела и, к изумлению трех ребят, подскочила. Оставляя шлейф дыма, она зигзагами устремилась в небо, поднявшись метров на двадцать пять, прежде чем угрожающе покачнулась, сделала странный резкий разворот и эффектно взорвалась с громких хлопком.

Клубы дыма от ракеты беспорядочно опускались на землю, осыпав ошметками несколько метров вокруг. Ребята побежали на стартовую площадку, чтобы успеть поймать разбросанные ветром остатки ракеты, так как их осмотр помог бы выяснить причину, что пошло не так. Сразу они ничего не поняли, но казалось очевидным, что, несмотря на учительское руководство, набивка пороха была неверной, в результате чего порох повел себя, как и должен себя вести оружейный порох. Если и было какое-то утешение неудавшимся ракетостроителям, то это уверенность в том, что будь пропорции слегка другими или если бы они набили порох слегка по-другому, то взрыв произошел бы не через двадцать пять метров полета, а в нескольких сантиметрах от места запуска - не счастье, так несчастье помогло, и в будущем руководители запуска учитывали это.

Для Сидденса и Синклера, учеников старших классов, собиравшихся сделать карьеру в переживающих послевоенный бум производственно-конструкторских областях, полет и гибель ракеты значили немного больше, чем просто забаву. А для Лоувелла это было еще более важно. На несколько лет он погрузился с головой в ракетное дело, с тех пор, как случайно наткнулся на пару базовых книг по ракетостроению, которые описывали развитие этой науки по всему миру, особенно выделяя Соединенные Штаты (где Годдард создал одно направление в Маунт Рашморе), Советский Союз (где Константин Циолковский создал другое) и Германию (где группу конструкторов возглавляли Оберт и фон Браун).

Еще до своего совершеннолетия Лоувелл принял решение сделать ракетостроение своей жизнью. Но когда Лоувелл перешел в старшие классы, он понял, что это окажется не так легко. Учебные заведения Милуоки мало что могли дать в подготовке к работе в такой абсурдной отрасли, как ракетная, а единственное место, где этому реально могли научить - колледж - был для него недоступен. Отец Лоувелла погиб пять лет назад в автомобильной катастрофе, и его мать работала, не покладая рук, чтобы обеспечить семью. На любое послешкольное образование у них не было денег.

С началом своего последнего школьного года, он начал подумывать о карьере военного. Его дядя закончил «Аннаполис» в 1913 году, в числе первых военно-морских летчиков был в одной из первых противолодочных дивизий в Первой мировой войне и всегда увлекал своего племянника рассказами о бипланах, воздушных боях и полетах в небо на деревянно-брезентовых крыльях. Хотя карьера военного летчика и не была похожа на карьеру ракетостроителя, но его увлекали полеты. Более того, все ракетостроители в Соединенных Штатах были военными. Ранее Лоувелл уже подал заявление в Военно-морскую академию в Аннаполисе и спустя несколько месяцев получил ответ, информирующий, что он выбран третьим претендентом. Это было лестно, но Лоувелл мог получить приглашение в «Аннаполис» только в невероятном случае, если неудача постигнет одновременно всех ребят, кто заканчивал первым, вторым и третьим.

Находясь лицом к лицу с такой мрачной перспективой, он был спасен военно-морским флотом - той самой организацией, которая отказала ему. За несколько недель до выпускных экзаменов по школам Милуоки ездил рекрутер, рассказывавший о программе под названием «План Холлоуэй». Изголодавшиеся по свежим летчикам после Второй мировой войны военное ведомство запустило программу, в соответствии с которой выпускникам школ давались два года на инженерное образование, за которыми следовали тренировочные полеты и шесть месяцев морской службы в скромном звании курсанта. После этого их призывали в регулярную армию в звании лейтенантов, но перед началом службы им разрешалось закончить два оставшихся года высшего образования в колледже и получить степень. Сразу после этого они начинали военную карьеру, как военно-морские летчики.

Такой план понравился Лоувеллу, и он подписал бумаги. Несколькими месяцами спустя он стал первокурсником Университета в Висконсине, а его счет за обучение теперь оплачивал Департамент военно-морских сил.

С марта 1946 года по март 1948 года Лоувелл обучался на инженера в Висконсине. В течение этого периода он добивался поступления в Военно-морскую академию по настоянию своей неотступной матери. Глава дома Лоувеллов была довольна, что ее сын пошел в колледж, но перспектива прерывания обучения для начала военных тренировок не устраивала ее. А что если до конца его обучения появится какая-нибудь военная угроза? Не получится ли так, что подобно многим другим солдатам и морякам в мировых войнах, его завербуют на корабль или в окопы на все время военного конфликта, он будет старше и старше и будет откладывать обучение все дальше и дальше, пока будет продолжаться война? Все это было слишком рискованно.

Лоувелл спокойно направил второе заявление в «Аннаполис», но без особой надежды: поступление в Академию, как он полагал, было не менее авантюрным делом, чем два года назад. В ожидании несомненного отказа, он зарегистрировался на военно-воздушной базе в Пенсаколе, штат Флорида, для начала летных тренировок. Прежде, чем он приступил к предполетной подготовке, свершилось то самое авантюрное дело. Как-то на пути в учебный класс его остановил писарь, вручивший ему депешу. Ему приказывалось незамедлительно направиться в Военно-морскую академию для принятия присяги курсанта. Строго говоря, «приказ» не был приказом: Лоувелл мог отказаться и продолжить летную подготовку. Но он должен принять решение немедленно. Инструкторы флоридской школы, молодые моряки, вернувшиеся с войны, не сомневались, какой выбор он должен сделать.

– Подумай, Лоувелл, - говорил ему один летчик, - зачем ты это делаешь? Ты уже курсант, ты уже наполовину закончил обучение, и что более важно, ты почти начал летать. И ты собираешься бросить все это, снова начать обучение с первого курса и не садиться в кабину самолета, по крайней мере, четыре года?

– Но, положим, случится война или что-то в этом роде, - ответил Лоувелл, - Положим, мы застрянем здесь и не сможем вернуться в школу в течение многих лет.

– Ты не хочешь здесь оставаться. Ты хочешь уйти в «Аннаполис» и закончить два года обучения, пока остальные ребята будут здесь.

Этот аргумент сразил Лоувелла, и к своему большому удивлению, он принял решение отказаться от приглашения в Военно-морскую академию. Однако прежде чем отправлять отказ, он решил поговорить с капитаном Джетером, командиром летной школы. Джетер был старый морской волк, который тренировал пилотов, казалось, еще с семнадцатого века и знал все, что творится в его школе.

– Так значит, вас вызывают в Военно-морскую академию, курсант Лоувелл, - сказал Джеттер, когда Лоувелл представился.

– Да, сэр.

– И они хотят, чтобы вы приняли решение немедленно?

– Да, сэр.

– Ну, и что вы об этом думаете?

– Да, сэр, - начал Лоувелл, радуясь, что он скажет командиру о том, что не собирается бросать летную школу и что его не заманит блеск «Аннаполиса», - Я думаю, я уже курсант в летной школе и я уже закончил два года колледжа. Я не вижу, что даст мне Военно-морская академия, чего я сейчас не имею.

Джеттер, казалось, соглашался, но потом он надолго задумался и сказал:

– Лоувелл, вы довольны военно-морскими силами?

– Да, сэр.

– И вы действительно собираетесь сделать карьеру военного моряка?

– Да, сэр.

– Тогда иди в Военно-морскую академию, сынок, - строго сказал командир, - и получи самое лучшее образование, какое тебе когда-либо могут предложить.

В течение нескольких дней Лоувелл упаковал вещи и собрался, честно уволившись из курсантов «Плана Холлоуэй» и заново приняв присягу в качестве курсанта «Аннаполиса», быть добровольно разжалованным из новичка-летчика в рядовые. И в этом же году в Корее разразилась гражданская война, разделившая страну на Северную Демократическую Республику Корея и Южную Республику Корея. Эскалация конфликта потребовала от Соединенных Штатов увеличить личный состав действующей армии, призвав начинающих летчиков, подписавшихся в недавно созданный «План Холлоуэй». Многие из них были посланы прямо туда, за океан, и большинство храбро сражалось на войне. Хотя флот щедро наградил летчиков, многие из них не смогли закончить образование, по меньшей мере, еще семь лет.

Лоувелл успешно учился в «Аннаполисе», с головой уйдя в науку и технику и продолжая интересоваться разработками в области ракетостроения. В это время Вернер фон Браун, конструктор ракеты «Фау-2», безопасно переправленный из немецкого «Пенемюнде» в американский Нью-Мексико, успешно осуществил запуск двухступенчатой ракеты, под кодовым названием «Операция бампер», которая достигла рекордной высоты в 250 миль и вернула фотоснимки, ясно демонстрирующие выпуклость Земли. Этот успех опьянил энтузиастов ракетостроения по всей стране. Двести пятьдесят миль были не просто границами космоса, они были дорогой в космос. С некоторой точки зрения (а кто бы сказал что-то другое?) мы не столько хотели взлететь, сколько вырваться с Земли в другие миры. Эти мечты вскружили голову ракетостроителям.

Неопытный курсант Лоувелл, конечно, мог лишь поверхностно знакомиться с этими разработками. Впереди у него были четыре почти невыносимых года, во время которых он не сможет найти время на мечты о космических путешествиях, туманящих его разум. Конечно, в любой момент можно было забросить учебу в академии, но это был первый год, и нагрузка была максимальной. И если вы будете в здравом уме, то у вас много шансов пройти все это.

К счастью для Лоувелла, ему было нетрудно учиться в первые двенадцать месяцев, да и в оставшиеся тридцать шесть тоже. Как и у многих курсантов, у него осталась дома девушка. По правилам студентам «Аннаполиса» запрещалось жениться: видимо, подразумевалось, что жизнь будущих моряков посвящена военному делу и у них нет времени на такое легкомыслие, как семья. Но и провести четыре года без романтических увлечений было тоже нежелательно. Подвергни девятнадцатилетнего юношу учебной нагрузке среднего студента Военно-морской академии, не разрешай ему общаться с его подругой, чью фотографию он может подержать, когда нагрузка становится невыносимой, и вы получите девятнадцатилетнего парня, больше готового к нервному срыву, чем для военной комиссии. Пусть любимая будет дома, а не рядом с местом обучения - вот политика отцов академии.

Девушек курсантов всегда называли «обуза» - этот термин, скорее, ассоциировался с элегантным обмундированием, чем с нежелательной ношей. «Обузы» посещали «Аннаполис» только во время специально запланированных академией событий, таких как балы и танцы под надзором, и останавливались все вместе очаровательной щебечущей толпой в местах, типа пансиона Ма-Честнат, вне студгородка. Курсанты всегда прихорашивались, с нетерпением ожидая этой даты, но могли побыть с ними наедине вне стен академии только в конце вечера, когда провожали девушек до пансиона. На прогулку отводилось сорок пять минут - не спеша пройтись, быстро попрощаться и больше ничего. Курсанты использовали каждую минуту из выделенных трех четвертей часа, подтягиваясь к Ма-Честнат или другому пансиону медленным шагом, насколько им позволяло благоразумие и угроза «неуда» по поведению, а затем запыхавшись проскакивать в ворота академии, когда заканчивается сорок четвертая минута - способность, выработанная в их летучем отряде.

«Обузой» Лоувелла в студенческие годы была Мэрилин Герлах, студентка государственного колледжа учителей в Милуоки, которую он встретил три года назад, когда еще учился в старших классах, а она была малолеткой. До этого парочка знала друг друга по робким взглядам в очереди школьной столовой, где Лоувелл работал за прилавком ради свежего обеда, а Мэрилин появлялась каждый день в полдень, болтая и смеясь с другими школьницами. Для Лоувелла смешливая тринадцатилетняя девчонка была лишь мимолетным увлечением - в конце концов, она была малолеткой - пока Лоувелл не осознал, что ему не с кем идти на бал. Склонившись над кукурузой с бобами и кусками мяса, он прокричал сквозь оглушающий шум очереди, не согласится ли девочка пойти на танцы со старшим парнем.

– Я даже не умею танцевать, - прокричала она в ответ, говоря правду, но, надеясь, что это прозвучало заигрывающее и утвердительно.

– Хорошо, - сказал он, - Я научу тебя, - совершенно не представляя, как он с этим справится.

Вечер прошел замечательно, отношения развивались, и оба продолжали оставаться вместе, когда Лоувелл уехал в близкий университет Висконсина, а затем и в далекий «Аннаполис». После года пребывания в Военно-морской академии Лоувелл написал Мэрилин письмо, где рассказал, что многие курсанты помолвились со своими возлюбленными, чтобы жениться после окончания академии. Правда, посмеялся он, парни помолвились с девушками с восточного побережья. В общих чертах, он намекал на то, что географическая близость делает отношения лучше. Конечно, он рассказал это без особенного основания - он, просто, думал, что ей будет интересно знать.

Так получилось, Мэрилин Герлах очень заинтересовалась этим и через пару месяцев собрала чемоданы и переехала в Вашингтон, округ Колумбия, перевела оплату за колледж в Университет Джорджа Вашингтона, а сама устроилась на временную работу в филиале магазина Гарфинкеля. Три года спустя она сидела в Далгрин-Холле студгородка «Аннаполис», в то время как курсант Лоувелл с однокурсниками 1952 года выпуска кричали, обнимались и подкидывали фуражки в воздух, празднуя окончание Военно-морской академии США. Через три с половиной часа новоиспеченный офицер и его девушка стояли в Соборе Святого епископа Анны в историческом центре Аннаполиса и стали называться лейтенант и госпожа Джеймс Лоувелл.

Из всех 783 студентов выпуска 1952 года только 50 были отобраны непосредственно в военно-морскую авиацию. Ради этого момента истины, Лоувелл, который пронес через все четыре года свою любовь ко всему, что летает, даже написал дипломную работу на неслыханную тему по жидкостно-реактивным ракетам - работу, которую Мэрилин покорно печатала, волнуясь, что ее будущему мужу ради хорошей оценки следовало бы выбрать более привычную тему, такую как военная история. Тем не менее, дипломная работа Лоувелла получила высшую оценку, а он заслужил высшей квалификации, и когда счастливые 50 выпускников были отобраны в летную школу, он тоже был среди них.

Летные тренировки занимали четырнадцать месяцев, после которых военно-морские силы предлагали выпускникам принять решение, где бы они хотели служить. Желая остаться на восточном побережье, Лоувелл добровольно написал заявление на военно-воздушную базу в Куонсет-Пойнте, рядом с Ньюпортом, Род-Айленд. Все еще не знакомый с функционированием военной машины, он полагал, что его выбор повлияет на то, куда его пошлют. Однако ведомство ВМС работало по-другому, и после рассмотрения заявления тут же направило его в Мофетт-Филд, под Сан-Франциско.

Когда молодой лейтенант прибыл на западное побережье со своей женой и новыми надеждами, его направили в третью объединенную бригаду, группу авианосцев, специализирующуюся на высококлассных, но напряженных ночных полетах. Взлет с качающейся палубы авианосца, посадка на мизерную площадку, когда корабль в нескольких сотнях метров под тобой - это самая трудная работа в морской авиации. Пытаясь выполнить маневры ночью, при плохой погоде, без сигнальных огней, как в военное время, вы напрашивались на крупные неприятности. В 50-х годах ночные полеты с авианосцев только зарождались. Не проходило и дня, когда менее удачливый пилот, посланный на ночное дежурство, не катапультировался в темноту, пока его друзья собирались на нижней палубе смотреть кино.

Джим Лоувелл совершенствовал свое летное мастерство у дружественных берегов Калифорнии. Но не прошло и шести месяцев, как холодным февральским вечером он произвел свой первый перелет через вражеское море, во вражеское небо к берегам оккупированной Японии. Погода была далека от идеальной, и пилоту пришлось несладко. Из-за густых облаков не было видно ни звезд, ни Луны, ни горизонта.

К счастью маневры авианосца планировались таким образом, чтобы упростить задачу пилотам. Полетный план предписывал четырем самолетам «Эф-2-Эйч Банши» осуществить боевое патрулирование над авианосцем «ЮСС Шангри-Ла». Боевые тренировки, как обычно, включали в себя рандеву после взлета на высоте 500 метров, а затем 90-минутный полет к цели на расстояние 10 километров. После чего предстояло снизиться и вернуться на палубу. Хотя на авианосце и не зажигали сигнальные огни, радиомаяк на судне вел «Банши» на частоте 518 килогерц. Сигнал улавливался АДФ (прибор автонаведения), стрелка которого помогала летчикам держать направление на невидимый в темноте авианосец. Летное упражнение было достаточно простым, и при любом раскладе летчики успевали вернуться на борт еще до начала второй части вечернего кино. Однако после взлета что-либо всегда шло не так.

Лоувелл, сопровождаемый Биллом Кнутсеном и Дареном Ниллэри, был первым в четверке самолетов. Как и обычно в таких упражнениях лидер группы, Дан Клингер, шел четвертым и последним взлетал с палубы. Не успел Клингер запустить двигатели на полную мощность, как появилось облако, которое угрожающе увеличивалось и опускалось на корабль, заволакивая все вокруг. Клингер сбросил газ и не стал взлетать, а Лоувелл, Кнутсен и Хиллэри кружились в точке рандеву, и их рации надрывались голосом диспетчера.

– Ноябрьские папы, - говорил корабль, используя общепринятое кодовое слово, - Погода паршивая. Упражнение отменяется. После рандеву 30 минут летайте вокруг корабля на высоте 500 метров. Мы примем вас на борт, когда вы сожжете свое топливо.

Сидя в кабине, Лоувелл презрительно улыбнулся самому себе. Оставалось выполнить этот маневр и удачно завершить полет. Учитывая ужасную погоду, ему было от чего вздохнуть облегченно. Лоувелл знал, что вскоре ему опять прикажут взлететь и заново начать летное упражнение, но сейчас не стоило об этом думать, надо было возвращаться на корабль.

Как предписывалось полетной процедурой, Лоувелл пролетел впереди корабля пару минут, потом развернулся на 180 градусов, чтобы остальные самолеты группы могли присоединиться к нему. Но когда он достиг того места, где должен был располагаться корабль и самолеты, он их там не обнаружил. Взглянул на высотомер: 500 метров. Потом перевел взгляд на АДФ: авианосец впереди. Но снаружи была только непроглядная темнота.

– Ноябрьский папа Один, это Второй, - вдруг услышал Лоувелл в наушниках голос Кнутсена, - Мы вас не видим. Вы можете сказать, где вы находитесь?

– Я еще не долетел до базы, - ответил Лоувелл.

– Третий уже присоединился ко мне, - сказал Кнутсен, - Мы кружим вокруг базы на пятистах метрах и ждем вас.

Лоувелл был озадачен. Он посмотрел на высотомер и АДФ - все выглядело в норме. Глянул на переключатель частоты в АДФ: он, действительно, был установлен на 518 килогерц. Постучал по стеклу: стрелка АДФ продолжала показывать вперед. А вот то, что Лоувелл не знал - не мог знать - станция наведения на японском берегу также транслировала сигнал 518 килогерц. Его друзьям повезло: радиомаяк авианосца захватил их прежде, чем это успел сделать береговой маяк. Из-за невероятного стечения обстоятельств искатель направления поймал береговой сигнал, который теперь уводил его прочь от корабля в ночной мрак, который становился все более недружелюбным.

– База, - вызывал Лоувелл авианосец, надеясь, что судовой радар ведет его на экране, - Вы меня видите?

– Нет, - ответил «Шангри-Ла».

На Лоувелле был специальный прорезиненный костюм, который бы защитил его при катапультировании в холодные воды Японского моря. Тем не менее, он не ощущал себя в безопасности. В горячем костюме без пор пот начал течь у него по груди, бокам и ногам.

– База, - вызвал он, - Я почему-то потерял свою группу. Попробую развернуться и попробовать их найти.

– Вас понял, Ноябрьский папа Один. Даю вам время на поиски.

Лоувелл развернул самолет на 180 градусов. Стрелка АДФ стала указывать на хвост самолета, пытаясь как бы сказать, что невидимый авианосец и два невидимых пилота находятся позади него. Лоувелл выругался: АДФ раньше никогда не врал. Но, может быть, подумал он, только может быть, частоту радиомаяка изменили, но ему не сказали. К его левой ноге был пристегнут наколенник со списком всех радиочастот, который выдавался всем пилотам перед вылетом. Все пилоты надевали наколенники, но наколенник Лоувелла отличался от других. Являясь новичком, Лоувелл испытывал большие неудобства, пытаясь рассмотреть маленькие цифры в полетном плане при слабом свете приборной панели. В свободные минуты плавания на Дальний Восток он собирал запасные части в мастерской, а потом изготовил оригинальный маленький фонарик, который он прикрепил к наколеннику. Фонарик можно было подключить к разъему на приборной панели.

Лоувелл очень гордился своим изобретением, а сейчас, как раз, был шанс его опробовать. Он воткнул провод в разъем и повернул выключатель. Произошла яркая вспышка - безошибочный признак короткого замыкания - и все лампочки на приборной панели и в кабине тут же погасли.

Сердце Лоувелла бешено скакало. Во рту пересохло. Он оглянулся, но ничего не увидел: казалось, наружная темнота проникла в кабину. Сорвав кислородную маску, он пару раз глотнул воздух и засунул фонарик-карандаш в рот, чтобы осветить приборы. Тонкий луч фонарика создавал световое пятнышко размером с монету, которая, прыгая по приборной панели, неясно освещала или только шкалу или только стрелку прибора. Лоувелл быстро, насколько это было возможно, считал показания и откинулся в кресло, обдумать, как ему быть дальше.

В подобной ситуации у пилота было два выхода, но ни один из них не привлекал Лоувелла. Он мог сообщить об аварии и попросить включить корабельные огни. Капитан, возможно, согласится, но последствия такого шага непредсказуемы. А если бы это произошло во время боевых действий? Извините, мистер вражеский корабль, не могли бы вы отвернуться, пока мы включим свои огни? Похоже, один из наших самолетов ошибся авианосцем. Нет, так делать нельзя. С другой стороны. Можно, сообщив об аварии, развернуть самолет и попытаться отыскать японский аэродром. По крайней мере, приземлишься, а не упадешь в черное, холодное море. Но без АДФ и остальных приборов в кабине он, возможно, не найдет взлетно-посадочную полосу, будет вынужден бросить самолет и катапультироваться.

Лоувелл вынул фонарик-карандаш изо рта, выключил его и вгляделся в темноту. Прямо под ним, примерно на два часа, как ему показалось, он заметил неясный зеленоватый свет, похожий на мерцающий след в черной воде. Сверхъестественное сияние едва различалось, и Лоувелл ни за что бы его не заметил, если бы темнота кабины не обострила его ночное зрение. Но это зрелище заставляло сердце бешено колотиться. Конечно, ему был известен источник странного сияния: это светились кучи фосфоресцирующих морских водорослей, взболтанные винтами проходящего авианосца. Пилоты знали, что гребной винт заставлял светиться морские микроорганизмы, и это могло помочь найти потерянный корабль. Это был наименее надежный и наиболее отчаянный способ довести заблудившийся самолет до авианосца, но когда ничего другого не оставалось, то стоило попытаться. Лоувелл сказал себе, что, действительно, ничего другого не осталось, обреченно пожал плечами и бросился в погоню по бледно зеленому следу.

Через некоторое время впереди по курсу на высоте около 500 метров появилось маленькое пятнышко. Приблизившись, он обнаружил, к своему восторгу, что это ожидающие его два товарища. Он был безумно рад видеть кружащие самолеты, но понимал, что не надо давать волю чувствам.

– Мы думали, что потеряли тебя, - сказал Хиллэри Лоувеллу по рации, - Рады, что ты решил к нам присоединиться.

– У меня была парочка проблем с приборами, - ответил ему невидимый пилот в неосвещенной кабине, - Ничего серьезного.

Хотя рандеву состоялось, Лоувеллу еще предстояло посадить лишенный освещения самолет на палубу авианосца. Для безопасной посадки требовался постоянный контроль показаний высотомера и спидометра, но слабый фонарик-карандаш не позволял освещать оба прибора одновременно.

Самолет Лоувелла прибыл на базу последним, поэтому и приземляться должен был третьим по счету. Тройка самолетов зашла с правого борта авианосца, и Лоувелл увидел, как сначала один, а потом и другой самолет пошел вниз. Он слышал, как помогавший офицеру-регулировщику «снэппер-контроль» вызывал два других самолета, когда они были на траверзе кормы корабля, чтобы они начинали снижаться (ПРИМ.ПЕРЕВ.- «снэппер-контроль» - это пилот, который по рации помогает самолетам садиться на ночную палубу; его позывные - «снэппер»). Опустившись на 50 метров, они покачивались позади корабля, медленно снижаясь, пока не достигли палубы и не приземлились без инцидентов. Теперь настала пора Лоувелла в одиночку начать снижение в темноту, завидуя их удачному приземлению и освещенным кабинам. Крепко зажав в зубах фонарик-карандаш, он слышал, как «снэппер-контроль» вызывал его снижаться. Не простое искусство одним глазом следить за приближающейся кормой корабля, а другим считывать показания приборов, но Лоувелл чувствовал, что справится с этим. Быстро приближаясь к кораблю на высоте 80 метров, судя по последнему взгляду на высотомер, он вдруг заметил красный свет, проносящийся под его левым крылом.

Что бы это могло быть? Конечно, это не мог быть ни самолет между ним и поверхностью океана, ни маленькая лодка и не буй в кильватере авианосца. Мгновенно Лоувелл осознал, что это. Этот свет был отражением в бурлящей воде его собственных габаритных огней. Значит, под ним сейчас не безопасные восемьдесят, а едва ли шесть метров. Высотомер подтвердил шокирующее открытие. Лоувелл шел, практически над волнами, и его колеса почти касались воды. Еще чуть-чуть и он либо рухнет в океан, либо врежется в плоскую корму громадного авианосца.

– Взлетай, Ноябрьский папа Один, взлетай! - заорал в его наушниках «снэппер-контроль», - Ты идешь слишком низко!

Лоувелл рванул штурвал на себя, выжал дроссель, и «Банши» взревел, взмыв в небо на 150 метров. Он пролетел над авианосцем, сделал один круг и пошел на вторую попытку. На этот раз он был на высоте 150 метров.

– Вы слишком высоко, Ноябрьский папа Один, слишком высоко, -кричал ему офицер-регулировщик, - Вы не можете садиться с такой высоты!

Однако Лоувелл знал, что эта высота - лучшее, что у него сейчас есть. Глядя на прыгающий по приборной панели лучик фонарика и вспоминая корму гигантского авианосца, появившуюся перед ним черной стеной, он решил, что лучше рискнуть упасть на палубу с большой высоты, чем врезаться в корму при слишком малой. Палуба становилась все ближе и ближе, и Лоувелл камнем снизился с 150 метров до пятидесяти. Он продолжил, фактически, свободное падение, пока не раздался глухой удар о палубу авианосца, отозвавшийся в позвоночнике. Оба колеса лопнули, и самолет понесло вперед. Наконец, хвостовой крюк зацепил последний трос, натянутый поперек палубы, и самолет резко остановился.

Лоувелл выключил двигатели и опустил голову на руки. Под днище самолета подбежал механик. Бледный пилот отстегнулся, вылез из кабины и опустился на палубу с дрожащими ногами.

– Рад, что ты решил к нам вернуться, - сказал механик.

– Да, - отозвался он охрипшим голосом, - Я тоже рад.

Спускаясь на нижнюю палубу, Лоувелл приготовился к послеполетному опросу, но его перехватил медик, принесший небольшую бутылочку бренди.

– Вы плохо выглядите, - сказал доктор, - Прими-ка немного лекарства. От меня.

Лоувелл взял предложенную бутылку и разом опорожнил ее содержимое.

Когда младший лейтенант Лоувелл встретился с лейтенантом-коммандером Клингером, он в точности описал проблемы с АДФ, рассказал о недооценке высоты при посадке и, с неохотой, о его маленьком изобретении, которое вырубило свет в кабине. Капитан слушал, казалось, с сочувствием, кивая с пониманием, а когда Лоувелл закончил, передал ему полетное назначение на следующую ночь. С улыбкой на лице он размашисто написал на листке «Лоувелл».

– Сейчас ты выбит из седла, - сказал капитан, - Но ты должен вернуться.

В соответствии с приказом следующим вечером Лоувелл вылетел в темноту. На этот раз АДФ безошибочно обнаружил корабль, Лоувелл осуществил снижение безупречно и приземлился без инцидентов.

Со временем Лоувелл стал высококлассным пилотом на авианосцах, совершил 107 вылетов, работал инструктором целого ряда новых самолетов, таких как «Эф-Джей Ярость», «Эф-8Ю Крестоносец» и «Эф-3-Эйч Демон». Однако в 1957 году воздушные войны перестали казаться вероятными, тренировочные полеты и патрулирование Тихого океана потеряли свою привлекательность. В конце года появилась удачная возможность для переезда, и пилот, которому было около 30 лет и который стал отцом трехлетней девочки и двухлетнего мальчика, получил более опасное назначение: испытательный центр США в Патуксент-Ривер, Мэриленд.

Лоувелл был воодушевлен новым назначением. Он уже накопил серьезный опыт управления испытанными реактивными самолетами, но было заманчиво стать одним из тех, кто их испытывает. Пилотирование экспериментальных самолетов в небе Мэриленда, как себе представлял Лоувелл, было ближе всего к аэронавтике. Поэтому, получив это назначение, он быстро собрался и вместе со всей семьей приготовился к переезду на восток. Правда, еще до отъезда из Калифорнии произошло нечто, в результате чего немного померкла привлекательность его новой работы.

4 октября 1957 года Вашингтон и весь остальной западный мир потрясла новость, что Советский Союз успешно осуществил вывод на 560-мильную орбиту Земли 58-сантиметрового автоматического зонда под названием «Спутник». Сфера весила всего 83.5 кг - сколько могла поднять устаревшая ракета-носитель «Эр-7». Всего месяц спустя советские инженеры создали более мощную ракету-носитель и спутник весом 508 кг.

Униженным Штатам надо было срочно что-то предпринимать. Через месяц американские инженеры доставили на стартовую площадку маленькую, напоминающую корейские палочки для еды, ракету «Авангард», на вершине которой был установлен спутник, размером с 15-сантиметровую вишню. После включения зажигания оставалось надеяться на лучшее. Двигатель «Авангарда» многообещающе разгорался в течение нескольких секунд, ракета поднялась на считанные сантиметры, а затем взорвалась на мелкие кусочки. «Вишня» свалилась на землю и откатилась к краю бетонной площадки, где продолжала посылать пикающий радиосигнал униженным руководителям запуска в блокгаузе. Мир упал со смеху от такой неудачи Запада. А возглавляли этот хохот американские газеты, которые целыми днями потешались над изобретательностью янки и их новым «Стэйпутником» - «задержавшимся путником».

Лоувелл следил за космическими разработками и не считал эти шутки удачными. Разве Соединенные Штаты не вывезли эту технологию из великой Германии? Разве Штаты не осуществили удачный запуск «Операции бампер» в прошлом десятилетии? Так почему же мы теперь столь ехидны? Полеты в космос были проблемой номер один, но ни одного военного летчика она так не волновала, как Лоувелла. Он собирался заниматься испытаниями самолетов - тем, что у Америки хотя бы неплохо получалось. И он не забивал свою голову такой ерундой, как ракеты. Кроме того, ему казалось, что те будут всегда взрываться.