"Барабаны зомби" - читать интересную книгу автора (Батчер Джим)

Глава первая

С самого начала мы были — и остаемся расой убийц.

Если верить Евангелию, хватило четырех или пяти человек, чтобы на планете сделалось тесно, и первой жертвой убийства стал родной брат. Согласно тому же источнику, первый ребенок, рожденный смертными родителями, Каин, в приступе ревности — как это сейчас говорится, находясь в состоянии аффекта — напал на другого человека. То есть, не просто напал, но жестоко, злобно, осознанно лишил его жизни. Каинов брат, Авель, возможно, даже не успел понять, что произошло.

Едва открыв дверь в мою квартиру, я испытал чувство взаимопонимания и симпатии.

К Каину, так его растак.

Квартира моя состоит из одной-единственной большой комнаты в полуподвале старого, столетней давности деревянного доходного дома в Чикаго. Еще в ней имеются встроенная в альков кухня, спальня размером с кузов пикапа, большой, почти постоянно горящий камин, а также ванная, в которой с трудом помещаются раковина, унитаз и душевой поддон. По-настоящему хорошей мебели я себе позволить не могу, только подержанную, зато удобную. Полки уставлены книгами, пол сплошь застелен коврами, а еще повсюду расставлены свечи. Не Бог весть что, зато чисто и уютно.

То есть, было так.

Ковры сдвинулись кто куда, обнажив пятна каменного пола. Одно из кресел опрокинулось на спинку, и никто не позаботился поднять его. На диване недоставало подушек; с одного из выходящих в приямки окон кто-то сорвал занавески, и лучи предзакатного солнца падали на рассыпанные по полу книги: замятые бумажные обложки, распахнутые тома в жестких переплетах... весь порядок, который я более-менее поддерживал в этом едва ли не единственном моем средстве досуга, пошел псу под хвост.

Эпицентр всего этого катаклизма находился, однако, где-то в районе камина. Там валялись различные детали туалета, две пустых бутылки из-под вина и подозрительно чистая — явно стараниями других обитателей квартиры — тарелка.

Немного оглушенно, я сделал несколько неуверенных шагов в направлении камина. Мистер, мой здоровенный серый котяра, спрыгнул со своего насиженного места на одной из книжных полок, но вместо того, чтобы по обыкновению попытаться сшибить меня с ног в знак приветствия, он только недовольно дернул огрызком хвоста и вышел в дверь.

Я вздохнул, прошел к кухонному алькову и проверил его миски. Обе — и для корма, и для воды — стояли пустые. Не удивительно, что он выказывал неодобрение.

Некоторая, отличавшаяся от ковра длиною ворса часть пола поднялась на ноги и сонно побрела ко мне поздороваться. Мыш, мой пес, появился в этом доме маленьким серым пушистым мячиком, запросто умещавшимся в кармане плаща. Теперь, по прошествии года, я иногда жалею, что не сдал тогда плащ в чистку или еще куда. Из пушистого мячика Мыш превратился в пушистую баржу. Породу его по внешности определить трудно, но по крайней мере один из его родителей принадлежал к виду особо косматых мамонтов. В холке Мыш мне по пояс, и ветеринар считает, что он еще не кончил расти. В общем, для моей маленькой квартирки зверья многовато.

Да, и его миски тоже, разумеется, оказались пустыми. Он лизнул меня в руку и потыкался носом, перепачканным чем-то, подозрительно напоминающим соус для спагетти. Потом погонял чуть-чуть миски по линолеуму.

— Черт подери, Мыш, — прорычал я. — Снова-здорово? Если он здесь, убью гада.

Мыш согласно засопел носом — обыкновенно, подаваемые им реплики этим и ограничиваются. Я повернулся и двинулся к закрытой двери в спальню; он последовал за мной, держась в паре шагов за спиной.

Не успел я взяться за ручку, как дверь отворилась, и из спальни вышла ангельской наружности блондинка в одной футболке. Не слишком длинной футболке — она ей и пупка не закрывала.

— Ох, — протянула она с сонной улыбкой. — Извините, я и не знала, что здесь есть кто-то еще, — не выказывая ни малейших признаков смущения, она проскользнула мимо меня в гостиную и принялась рыться в раскиданной перед камином одежде. По тому, как она двигалась, она явно рассчитывала на то, что я буду смотреть на нее, и что ее это нимало не стесняет.

В свое время это изрядно действовало мне на психику, побуждая коситься исподтишка и все такое. Однако, прожив с моим сводным братцем-инкубом около года, я попривык к такому, так что теперь не испытывал ничего, кроме раздражения.

— А Томас? — поинтересовался я, закатив глаза.

— Томми? В душе, наверное, — отозвалась девица, облачаясь в спортивный костюм для пробежек: тренировочные штаны и куртка, дорогие кроссовки. — Сделайте мне одолжение, передайте ему, что...

— Что все это было очень мило, — перебил я ее раздраженным тоном, — что вы навсегда запомните эту встречу, но что роман не имеет продолжения, и что вы надеетесь, он найдет себе настоящую подругу, или станет президентом, или еще чего.

Она уставилась на меня, недоуменно хмурясь.

— Вам обязательно вести себя как ублю... — глаза ее вдруг округлились. — Ох... Ох! Извините — о Боже мой... — она покраснела и с заговорщическим видом придвинулась ко мне. — Вот уж не догадалась бы, что он живет с мужчиной. И как вы вдвоем умещаетесь на такой узкой кровати?

Я зажмурился.

— Постойте-ка, — пробормотал я, но она не обратила на мои слова ни малейшего внимания, а повернулась к двери.

— Надо же, какой озорник, — хихикнула она, выходя.

Я свирепо смотрел ей вслед. Потом опустил взгляд на Мыша.

Мыш вывалил язык в широкой собачьей ухмылке и вильнул хвостом.

— Ох, заткнись, — буркнул я ему и закрыл дверь. В душе, действительно, шумела вода. Я насыпал еды Мышу и Мистеру, и пес немедленно расправился со своей порцией. — Уж собаку-то, черт подери, мог бы накормить, — буркнул я и полез в ледник.

Я порылся в нем, потом еще, но того, чего искал, так и не нашел, и это было последней каплей. Раздражение сменилось жгучей злостью, и я захлопнул крышку ледника, готовый на все.

— Эй, — послышался у меня за спиной голос Томаса. — У нас пиво кончилось.

Я повернулся и испепелил моего сводного брата взглядом.

Роста Томас футов шести с гаком, и по прошествии года, поразмыслив, я могу сказать, что он в чем-то похож на меня: острые скулы, вытянутое лицо, волевая челюсть. Вот только тот неземной скульптор, что придал нам обоим схожие черты, в отличие от моего случая не доверил окончательную отделку своему подмастерью или еще кому. Я вовсе не считаю себя некрасивым, то Томас... Томас словно сошел с картины, изображающей забытое античное божество. Волосы у него длинные, такие темные, что свет застревает в них, и они вьются даже сразу после душа. Глаза его цвета грозового неба, а мускулатура безупречна без малейших стараний с его стороны — зарядки там, или еще чего. Одет он был как обычно дома: в джинсы, голый по пояс. Помнится, как-то раз он в таком вот виде открыл дверь девице-проповеднице, и та обрушилась на него со стопкой дешевого издания "Сторожевой Башни". Очень любопытные следы от своих зубов оставила она на его теле.

Ну, бедную девочку нельзя так уж винить в этом. Томас унаследовал кровь отца — вампира Белой Коллегии. Говоря проще, Томас — хищник, питающийся психической энергией людей, которую проще всего высасывать из них с помощью секса. Эта составляющая его личности окружает его этакой аурой, заставляющей окружающих оглядываться в его сторону. Стоит Томасу щелкнуть невидимым выключателем своей сверхъестественной привлекательности, как женщины буквально не в силах ему отказать. А уж ко времени, когда он начинет кормиться, у них и желания такого — отказать — не возникает уже. Он их, конечно, убивает, кормясь — самую малость, но убивает; впрочем, он делает это по необходимости, чтобы не сбрендить, и следит за тем, чтобы не кормиться на одной женщине больше одного раза.

Такая осторожность ему нужна позарез: те, кого Белые вампиры выбирают в качестве пищи, получают от этого процесса несказанное наслаждение и довольно быстро превращаются в безвольных рабов. Однако Томас никогда не доводит своих до этого. Он совершил уже раз такую ошибку, и женщина, которую он любил, передвигается теперь в инвалидной коляске, пребывая по его вине в бездумной эйфории.

Я стиснул зубы и напомнил себе, что и Томасу приходится нелегко. Потом напомнил себе, что слишком уж повторяюсь, и посоветовал себе заткнуться.

— Сам знаю, что нету пива, — буркнул я. — И молока. И колы.

— Гм, — отозвался он.

— И я вижу, у тебя не нашлось времени покормить Мистера и Мыша. Ты хоть выводил пса погулять?

— Еще бы, — обиделся он. — То есть, гм... Я выводил его утром, когда ты уходил на работу, помнишь? Вот тогда я и встретил Энджи.

— Еще одну любительницу побегать трусцой, — хмыкнул я, снова превращаясь в Каина. — Ты же обещал не таскать сюда незнакомых девиц, а, Томас? И еще на моей гребаной кровати! Блин-тарарам, чувак, ты только посмотри, что за свинюшник!

Он честно посмотрел и изменился в лице — похоже, он и правда только сейчас заметил это.

— Блин. Извини, Гарри. Ну... это... Энджи — она, право же... скажем так, страстная как не знаю кто, и она... гм... спортсменка, и я не заметил, что... — он замолчал и, подобрав с пола "Наблюдателей" Дина Кунца, попробовал стереть с обложки жирное пятно. — Да уж, — криво усмехнулся он. — Погромили так погромили.

— Угу, — хмуро кивнул я. — Ты же здесь с утра. Ты обещал сводить Мыша к ветеринару. И прибраться немного. И купить продуктов.

— Ох, да ладно же, — вздохнул он. — К чему ты клонишь?

— У меня нет пива, — сообщил я. — И Мёрфи звонила сегодня на работу. Сказала, что забежит на минуту.

Томас выразительно повел бровью.

— Да? Правда? Ты не обижайся, Гарри, но что-то я сомневаюсь, чтобы она зашла по делу.

Я испепелил его взглядом.

— Слушай, хватит, а? Надоел уже с этим.

— Говорю тебе, давно уже пора объясниться с ней, а не ходить вокруг да около. Она тебе не откажет.

Я хлопнул крышкой ледника.

— Сколько тебе говорить, нет ничего такого!

— Ну... да, — вежливо согласился Томас.

— Правда, нет. Мы работаем вместе. Мы друзья. Ничего больше.

— Конечно, — подтвердил он.

— И вовсе я не собираюсь ухаживать за Мёрфи, — сообщил я. — И я ее в этом плане совсем не интересую.

— Ну да, да, слышу, — он закатил глаза и принялся подбирать разбросанные книги. — Затем тебе и нужен порядок в квартире. Чтобы твоя деловая партнерша не возражала против того, чтобы задержаться здесь ненадолго.

Я стиснул зубы.

— Блин-тарарам, Томас. Я ведь не требую от тебя гребаной луны с неба. И платы за жилье не требую. Но от тебя не убудет, если ты хоть немного поможешь по хозяйству перед работой.

— Угу, — произнес Томас, запустив пятерню себе в волосы. — Гм... Кстати, об этом.

— Что об этом? — поинтересовался я. Подразумевалось, что после обеда Томас уйдет на работу, а в его отсутствие квартирой займутся мои уборщики. Фэйре ни за что не покажутся, если кто-нибудь сможет увидеть их, а уж если я расскажу кому-нибудь о них, об их помощи я смогу забыть раз и навсегда. И не спрашивайте меня, почему они этого так не любят. Может, у них на этот счет жесткие профсоюзные нормы, или еще что.

Томас пожал плечами и присел на подлокотник кресла. На меня он не смотрел.

— Тут это... — сказал он. — У меня нет наличных сходить за продуктами. И к ветеринару. Меня снова уволили.

Секунду-другую я молча смотрел на него, пытаясь разозлиться для достойного ответа, но злость выходила так себе. В голосе его я услышал досаду и стыд. Настоящие, не наигранные.

— Черт, — буркнул я, злясь уже не на Томаса, но вообще. — Что случилось?

— Как всегда, — признался он. — Менеджер по продажам. Она зашла за мной в холодильную камеру и сразу начала раздеваться. А босс как раз обходил хозяйство с инспекцией и уволил меня прямо на месте. Судя по тому, как он смотрел на нее, мне кажется, ей светит повышение. Терпеть не могу дискриминации по половому признаку.

— Ну, по крайней мере, на этот раз это была женщина, — утешил я его. — Надо еще поработать над твоим самоконтролем.

— Половина моей души — демон, — буркнул он с горечью. — Его не проконтролируешь. Нереально.

— Не убедил, — возразил я.

— То, что ты чародей, вовсе не означает, что ты в этом хоть немного разбираешься, — сказал он. — Не могу я жить жизнью нормального смертного — не приспособлен я к ней.

— Но получается у тебя неплохо.

— Неплохо? — возмутился он, повышая голос. — Я с пятидесяти шагов запросто пыли не оставлю от девичьей стеснительности, но не могу и двух недель на работе продержаться — даже в дурацком парике и уродующей меня шляпе. Это ты называешь "неплохо"?

Он рывком распахнул крышку сундука, в котором хранил свою одежду, достал пару щегольских полуботинок, кожаный пиджак и, не оглядываясь, вылетел на улицу.

И ведь так за собой бардак и не убрал, подумал я, покачал головой и покосился на Мыша — тот лежал, положив голову на вытянутые лапы и глядя на меня скорбными глазами.

Томас — единственный из известных мне родственников. Однако это не отменяет истины: Томас плохо приспособлен к обычной жизни. Вот вампир из него отменный. Это у него получается легко и непринужденно. Однако как бы ни старался он жить хотя бы немного более нормальной жизнью, он то и дело вляпывается то в одну, то в другую проблему. Сам он на эту тему говорить никогда не любил, но я-то чувствовал, как нарастают в нем от недели к неделе боль и отчаяние.

Мыш негромко вздохнул, почти заскулил.

— Знаю, — сказал я ему. — Я тоже за него беспокоюсь.

Я вывел Мыша погулять как следует, и когда мы вернулись, над Чикаго уже сгущались осенние сумерки. Я забрал почту из ящика и начал уже спускаться по лестнице ко входу в мою квартиру, когда по гравию захрустели шины, и в нескольких шагах от меня скрипнули тормоза. Невысокая блондинка в джинсах, голубой блузке и белоснежной кожаной ветровке вышла из машины, не заглушив мотора.

Меньше всего на свете Кэррин Мёрфи похожа на начальницу отдела правоохранительных органов, разбирающегося со всей ночной нечистью, что время от времени заявляет о себе в Чикаго и его окрестностях. Когда тролли начинают похищать случайных прохожих, когда люди на улицах становятся жертвами вампиров, или когда кто-то съезжает с катушек, не совладавши с собственной магией, расследовать эти дела поручают отделу специальных расследований Чикагской полиции. Ну, разумеется, никто не верит всерьез ни в троллей, ни в вампиров, ни в злобных чернокнижников, но стоит произойти чему-либо жуткому, потустороннему, именно О.С.Р. по роду службы обязан объяснять всем и каждому, что это был всего лишь псих в резиновой маске, и что беспокоиться нечего.

В общем, работа у О.С.Р. отстойная, но работают в нем вовсе не дураки. Им-то очень хорошо известно, что во мраке хоронится много всякого, необъяснимого с позиций наивного материализма. Ну, и Мёрфи со своей стороны старается вооружить своих копов по максимуму, когда им приходится иметь дело со сверхъестественной угрозой, и едва ли не самое эффективное ее оружие — это я. Она нанимает меня в качестве консультанта каждый раз, когда О.С.Р. сталкивается с чем-нибудь особо опасным или загадочным, и платежи, получаемые мной от Отдела, покрывают львиную долю моих расходов.

При виде Мёрфи Мыш издал в знак приветствия хрюкающий звук и, оживленно виляя хвостом, устремился к ней. Откинься я назад с выпрямленными ногами, и я мог бы проехаться по засыпанной гравием стоянке на манер воднолыжника, но поскольку рывок застал меня врасплох, мне просто пришлось поспешить за псом.

Мёрфи опустилась на колени и зарылась руками в густой мех за развесистыми собачьими ушами.

— Привет, парень, — сказала она с улыбкой. — Как дела?

Мыш с готовностью облизал ей щеки.

— Ой, фу! — выпалила Мёрфи, но тут же рассмеялась, мягко оттолкнула восторженный собачий нос и встала. — Вечер добрый, Гарри. Хорошо, что я тебя застала.

— Мы как раз с вечернего забега, — сказал я. — Зайдешь?

У Мёрфи хорошенькое лицо и небесно-голубые глаза. Золотые волосы она перетянула на затылке резинкой, и благодаря этому хвостику казалась моложе обычного. Какое-то напряженное было у нее лицо, словно она ощущала себя неловко.

— Извини, не могу, — ответила она. — На самолет боюсь опоздать. Нет, правда, некогда совсем.

— А, — кивнул я. — Что это вдруг?

— Меня не будет в городе несколько дней, — сказала она. — Вернусь где-нибудь к вечеру понедельника. Я надеялась, ты не откажешься полить два-три раза цветы у меня дома, а?

— А-а, — повторил я. Значит, она хочет, чтобы я поливал ее цветы. Очень мило. Чертовски сексуально. — Ну да, легко. Почему же не полить?

— Спасибо, — кивнула она и сунула мне в руку ключ на стальном кольце. — Это от задней двери.

Я взял ключ.

— И куда собралась?

Выражение неловкости на ее лице усилилось.

— Ну... хочу выбраться, отдохнуть. Маленький отпуск.

Я зажмурился.

— У меня сто лет как не было отпуска, — словно оправдываясь, сказала она. — Должна же я отдохнуть хоть капельку?

— Ну... да, — кивнул я. — Да. Отпуск, значит. Одна летишь?

Она дернула плечом.

— Ну... Как раз это еще одно, о чем я хотела с тобой поговорить. То есть, я не ожидаю никаких неприятностей, но все-таки хочу, чтобы ты знал, где я и с кем. На всякий случай.

— Тоже верно, — согласился я. — Осторожность никогда не мешает.

Она кивнула.

— Я собираюсь на Гавайи. С Кинкейдом.

Я снова зажмурился, на этот раз крепче.

— Э... — выдавил я из себя, наконец. — То есть, ты хочешь сказать, по работе, да?

Она переступила с ноги на ногу.

— Нет. Мы встречались с ним уже несколько раз. Ничего серьезного.

— Мёрф, — возмутился я. — Ты с ума сошла? Этот парень ведь далеко не ангел.

Она испепелила меня взглядом.

— Мы это уже обсуждали. Я не маленькая девочка, Дрезден.

— Знаю, — кивнул я. — Но этот тип наемник. Убийца. И даже не совсем человек. Ему нельзя доверять.

— Но ты доверился, — возразила она. — В прошлом году, когда бились с Маврой и ее стаей.

Я нахмурился.

— Это совсем другое дело.

— Ой ли? — усомнилась она.

— Конечно. Я платил ему за убийство этих тварей. Я не ходил к нему на б... гм... с ним на пляж.

Мёрфи возмущенно заломила бровь.

— Тебе с ним вообще находиться небезопасно, — заявил я.

— Плевать мне на безопасность, — парировала она. Щеки ее слегка порозовели. — Не в ней смысл.

— Тебе не стоит лететь, — не сдавался я.

Некоторое время она, хмурясь, молча смотрела на меня.

— Почему? — спросила она, наконец.

— Потому, что я не хочу, чтобы тебе было больно. И потому, что ты заслуживаешь мужчины лучше, чем он.

Еще несколько секунд она внимательно вглядывалась мне в лицо, потом выдохнула через нос.

— Я же не сбегаю в Вегас, чтобы оформить там брак, Дрезден. Я работаю без продыха, а жизнь проходит мимо. Вот я и хочу пожить хоть немножко, пока не поздно еще, — она достала из кармана сложенную вдвое картонную визитку. — Это отель, в котором я буду жить. На случай, если тебе понадобится связаться, или чего.

Продолжая хмуриться, я взял у нее визитку. Меня не оставляло ощущение того, что я упустил что-то важное. Пальцы ее коснулись моих, но шрамы от ожога и перчатка не позволили мне ощутить ее прикосновения.

— Уверена, что с тобой все будет в порядке?

Она кивнула.

— Я же большая девочка, Гарри. Это я выбрала, куда лететь. Он даже не знает еще, куда. Я думаю, он не состряпает ничего загодя, если задумает какую-нибудь пакость, — она чуть дернула плечом, под которым угадывалась выпуклость кобуры. — И я буду осторожна. Обещаю тебе.

— Угу, — кивнул я, даже не пытаясь улыбнуться ей. — Только запомни, Мёрф, ты делаешь глупость. Надеюсь, что тебя не укокошат.

Голубые глаза ее вспыхнули, и она насупилась.

— Я, типа, надеялась, что ты мне пожелаешь хорошо отдохнуть.

— Угу, — сказал я. — Разумеется. Развлекайся. Ты только пришли весточку по прилете туда, ладно?

— Конечно, — кивнула она. — Спасибо за цветы.

— Без проблем, — хмыкнул я.

Она кивнула и помедлила, будто хотела сказать что-то еще. Потом почесала Мыша за ухом, села в машину и уехала.

Я смотрел ей вслед и чувствовал себя хреновее некуда.

И терзался ревностью.

Еще как терзался.

Блин-тарарам.

Может, Томас все-таки говорил правду?

Мыш издал негромкий ноющий звук и ткнул меня носом в ногу. Я вздохнул, сунул адрес гостиницы в карман и повел пса домой.

Стоило мне отворить дверь, и в ноздри мне ударил запах свежей сосновой хвои — не ароматизированного чистящего средства, обратите внимание, а настоящей хвои. Смолистый, терпкий запах, и это при том, что ни одной хвоинки в поле зрения не наблюдалось. Фэйре явились и исчезли — и книги снова стояли на полках, пол сиял чистотой, штора висела на карнизе, мытая посуда вернулась в шкаф... ну и так далее. Фэйре, конечно, народ странный и порой жутковатый, но уж по части наведения чистоты равных им нет.

Я взял с журнального столика коробок спичек и зажег свечи. Я чародей, а это значит, я не в ладу со всякими там новомодными штуками вроде электричества или компьютеров, поэтому мне начхать на состояние электрической проводки и вообще, есть ли у меня электричество или нет. Мой ледник наполняется настоящим льдом. Горячего водоснабжения у меня тоже нет, а готовлю я на маленькой дровяной печке. Я затопил ее и подогрел себе супа — больше в доме, похоже, ничего не осталось. Потом сел за стол и за едой просмотрел почту.

Все как обычно. Олухи из "Бест Бай" продолжили свои идиотские попытки продать мне новейший ноутбук, мобильник или плазменный телевизор — несмотря на мои неоднократные устные и письменные заверения в том, что у меня нет электричества, так что они могут не тратить сил понапрасну. Еще пришло два чека — один от чикагского полицейского управления за помощь Мёрфи в одной истории с контрабандой — один час в прошлом месяце. Второй, на куда более увесистую сумму — от нумизмата, который ухитрился уронить альбом с наличностью давно не существующих стран за борт своей яхты в озеро Мичиган и воспользовался услугами единственного в "Желтых Страницах" чародея для того, чтобы отыскать его.

Последним в сегодняшней почте оказался большой желтый конверт, и на мгновение на меня накатила волна дурноты, стоило мне увидеть надпись на нем. Собственно, в самой надписи не было ничего особенного: бездушные, аккуртные как на плакате в детском саду буквы.

Мое имя.

Мой адрес.

И ничего больше.

Ничего особенного — и все же надпись эта наводила на меня совершенно иррациональный ужас. Не знаю, что именно заставило сработать мои инстинкты — может, как раз отсутствие в ней чего-либо мало-мальски особенного. На мгновение мне показалось, что я ударился в панику без всякой на то причины, что текст просто набран на компьютере, но тут же заметил легкое утолщение на последней букве моей фамилии, отличавшее ее от остальных "н". Собственно, и утолщение-то это тоже отличалось безупречностью — значит, его выполнили преднамеренно. Для того, чтобы я понял: это написано рукой, но не человеческой. И уж во всяком случае не каким-нибудь лазерным принтером из "Уолл-Марта".

Я положил конверт на столик и некоторое время просто смотрел на него. Не пухлый — максимум несколько листков бумаги. Значит, вряд ли это бомба. В смысле, вряд ли это ультрасовременная бомба — из тех, которые против чародеев практически бесполезны. Более примитивная по устройству бомба могла бы и сработать, но она и размерами больше.

Но, конечно, никто не отменял возможности покушения с помощью магии. Я придвинул к конверту левую руку и попробовал прощупать его своими чародейскими чувствами, но сосредоточиться в нужной степени не смог. Поморщившись, я стащил с левой руки перчатку, открыв взгляду изуродованные ожогом пальцы. Обжег я руку примерно год назад — так сильно, что врачи, к которым я обращался, настоятельно советовали мне ампутировать ее. Я не отдал свою руку на растерзание — в основном, по той же причине, по которой я до сих пор разъезжаю на древнем "Фольксвагене": какая-никакая, эта машинка моя, и пошли все к черту.

И все же на пальцы мои трудно смотреть без содрогания — да и вообще на всю мою левую руку. Шевелить пальцами у меня получается с трудом, но я как смог растопырил их и попробовал пощупать ауру магических энергий вокруг конверта еще раз.

С таким же успехом я мог и не снимать перчатки. В конверте не обнаружилось ничего неожиданного. Никаких пакостных ловушек.

Что ж. Повода оттягивать я не находил. Зажав конверт своей почти беспомощной левой клешней, я правой разорвал его и вытряхнул содержимое на стол.

Из конверта вывалились три предмета.

Во-первых, цветная фотография восемь на десять сантиметров, с которой на меня смотрела Кэррин Мёрфи, руководитель отдела специальных расследований чикагской полиции. Правда, одета она была не в полицейскую форму и даже не в обычный свой небрежно-деловой наряд. Она щеголяла в куртке с эмблемой Красного Креста и бейсбольной кепке, а в руках держала абсолютно противозаконный обрез. Из ствола вырывалось пламя. Еще на фотографии имел место мужчина, стоявший в нескольких футах от нее, почти сплошь залитый кровью. Из груди его торчал длинный стальной стержень, другой конец которого уходил за край кадра. Всю верхнюю часть тела мужчины включая голову словно исчеркали черными штрихами и красными крапинками. Ствол обреза целился в самую гущу этого месива.

Во-вторых, еще одна фотография. На этой Мёрфи уже без кепки стояла над трупом мужчины. В кадр попал и я, лицом в профиль. Этот мужчина был ренфилдом, запрограммированной на убийство тварью, и человеком он оставался чисто физиологически — однако же фотография как улика от этого не делалась менее убийственной.

Мы с Мёрфи и наемником по имени Кинкейд разгромили гнездо вампиров Черной Коллегии во главе с Маврой. Ее миньоны оказали нам весьма ожесточенное сопротивление. Когда в бой вступила сама Мавра, я сжег к чертовой матери левую кисть, и мне еще повезло, что я отделался так дешево. В конце концов, мы освободили заложников, расчленили некоторое количество вампиров и убили Мавру. Ну, по крайней мере, убили кого-то, кого приняли тогда за Мавру. Если подумать об этом хорошенько, странно даже, что вампир, знаменитый своим искусством выживания в самых тяжелых обстоятельствах, вынырнул из дыма и бросился на нас, чтобы остаться без головы. Впрочем день у меня тогда выдался тяжелый, так что я был склонен верить тому, что увидел своими глазами...

Проворачивая это дело, мы старались вести себя как можно осторожнее. В результате нам удалось спасти несколько жизней, чего мы не сделали бы, ввалившись туда очертя голову, но тот ренфилд едва не прикончил меня. Мёрфи убила его за доли секунды до того, как он на меня навалился. И в это мгновение ее и сфотографировали.

Я тупо пялился на фотографии.

Снимки были сделаны с различных точек. Из этого следовало, что в помещении находился кто-то еще, кто нас и снимал.

Кто-то, кого мы вообще не видели.

Третий предмет, выпавший из конверта на стол, представлял собой листок писчей бумаги, на две трети исписанный тем же почерком, что и адрес на конверте. Текст гласил:

Дрезден,

Я жажду встречи с тобой и предлагаю перемирие на ее время — перемирие, скрепленное словом моим и честью. Жду тебя сегодня в семь вечера у твоей могилы на кладбище Грейсленд; явившись, ты поможешь мне избежать действий, неприятных для тебя и твоей союзницы из полиции.

Мавра.

Последняя треть листка была занята не буквами. Вместо этого к ней крепился полоской скотча локон золотых волос. Я сравнил их с фотографиями.

Волосы принадлежали Мёрфи.

Черт. Мавра держала ее на мушке. Имея на руках фотографии, запечатлевшие ее как убийцу (да и меня, кстати, в качестве по меньшей мере сообщника), Мавра могла в считанные часы вышибить ее из полиции и упрятать за решетку. Однако еще хуже были волосы. Мавра очень неплохо колдовала... черт, по этой части она могла сравниться даже с чародеем не последнего пошиба. Располагая волосами Мёрфи, она могла делать с той буквально все, что пожелается, и ни одна душа на свете не смогла бы помешать этому. Мавра могла убить ее. Мавра могла хуже, чем убить ее.

Мне не потребовалось много времени, чтобы принять решение. В сверхъестественных кругах перемирие, подкрепленное словом чести, имеет силу закона — в особенности, если слово это дают пережитки старого мира вроде Мавры. Если она предлагает перемирие для переговоров, значит, так оно и есть. Она хотела сделку.

Я еще раз посмотрел на фотографии.

Она хотела сделку, и переговоры собиралась вести с позиции силы. Значит, шантаж.

Но если я не пойду на это, Мёрфи все равно что мертва.