"Сезон мошкары" - читать интересную книгу автора (Блант Джайлс)

21

Джон Кардинал, когда хотел, был неплохим поваром. В отличие от многих мужчин, он в отсутствие жены не стал бы налегать на полуфабрикаты или заказывать себе пиццы. Частые госпитализации Кэтрин давным-давно приучили его не теряться на кухне. Излюбленным его воспоминанием был образ маленькой Келли, «помогающей» ему с готовкой, — как она старательно режет яблоки на дольки, годные разве что для помойного ведра, а волосы ее перемазаны тестом.

Сейчас он приготовил себе курицу под соусом карри и поужинал перед телевизором, следя за новостями. Потом он немного попереключал каналы. Не найдя ничего интересного, он спустился в полуподвал и принялся столярничать. Он мастерил стеллаж с широкими полками для проявочной Кэтрин. Работа несложная, единственная трудность — аккуратное выпиливание желобков. Проявочную для Кэтрин он в свое время оборудовал в первую очередь. Давно это было, а теперь новых проектов он не затевал.

Столярные работы были единственным хобби Кардинала. Ему нравился запах опилок, нравилось ощущение деревянной поверхности под его руками, радовало то чувство удовлетворения, которое он испытывал, когда вещь, даже такая простая, как стеллаж, бывала закончена. В его профессиональной деятельности мало что могло доставить ему подобное удовольствие.

Нередко они с Кэтрин работали в полуподвале одновременно: Кэтрин — в своей проявочной, Кардинал — за верстаком. У них там был старенький пыльный проигрыватель, и они по очереди ставили диски. А иногда Кардинал мастерил что-нибудь внизу, слыша ее шаги у себя над головой. В одиночестве, но вместе. Так ему казалось тогда. Оба мы сейчас одни, но в то же время мы вместе. Порой это оборачивалось близостью более тесной, чем даже секс.

Сейчас шагов над головой не было слышно, и музыку Кардинал не включал. Да и столярничанье не доставляло ему обычной радости. В отсутствие Кэтрин все было не то.

Зазвонил телефон. Кардинал отключил токарный станок, погасил свет над верстаком и поднялся в кухню.

— Что это ты так долго? — сказала Кэтрин, когда он поднял трубку — Девицу с черного хода выпроваживал?

— Привет, дорогая. Я думал, что ты мне еще вчера позвонишь.

— Прости, что не позвонила, — сказала Кэтрин. — Мы снимали допоздна старые силосные башни на берегу. В лунном свете они выглядят просто сказочно. И пивоваренный завод — также. Мы работали так увлеченно, и думаю, студентам это было крайне полезно. А у тебя как двигается работа?

— Одно убийство и одна попытка убийства.

— Господи, так ты тоже, наверно, засиделся допоздна.

— Довольно-таки допоздна. Вчера вечером звонила Келли. Сказала, что просто так, поболтать, но, по-моему, ей нужны деньги. От меня она их, естественно, принять не желает. Очень торопилась поскорее закончить разговор.

— Ой, Джон, не обращай внимания. У нее это пройдет. Ты же знаешь, что пройдет. Только сейчас я не могу об этом, у меня голова другим занята.

На Кэтрин это было непохоже. Обычно, когда разговор заходил о Келли, она была само внимание и сама участливость.

— Как бы я хотел, чтобы ты вернулась, — сказал Кардинал, — или чтобы я был там, рядом с тобой. А то здесь так тихо в доме. — По крайней мере, это он может ей сказать, не рискуя подорвать ее веру в собственные силы.

— Но сейчас я не могу приехать, Джон. Работа еще в самом разгаре, и работа важная.

— Я знаю, милая. И я рад, что работа твоя идет хорошо.

— Самое интересное в этих наших съемках на берегу — это небо, все усыпанное звездами. Звезды и лунный свет. Они заставили меня на многое взглянуть совершенно по-другому. Я что хочу сказать — ведь если ты не какой-нибудь там астроном, ты воспринимаешь звезды ну просто как данность, что ли… А я сейчас все думаю и думаю о них, и, по-моему, во мне забрезжило какое-то их понимание… Впервые… забрезжило.

В ее тоне он уловил бредовые нотки, мысль, грозящую вот-вот соскользнуть с рельсов рассудка. Он пробормотал нечто успокаивающее, вроде:

— Хорошо, хорошо, милая, — мысленно молясь: «Пожалуйста, пожалуйста, дай ей продержаться еще немного. Пожалуйста, пусть это будет дома».

— …и когда снимаешь звезды в их пространственном соотношении со зданиями на берегу, создается ощущение движения. И не только… Начинаешь усматривать замысел. Помнишь, как было, когда мы увидели северное сияние?

— На Ньюфаундленде. Конечно, помню.

В Алгонкин-Бей они не раз видели северное сияние, но тогда, в Бонависта-Бей, все было по-другому: полнеба полыхало цветными вспышками, становясь то изумрудным, то зеленовато-желтым, то багряным. Кардинал тогда, кажется, впервые понял, что означает слово «благоговеть».

— Так вот, сейчас это то же самое! Полночное небо — это не просто небо. Это внеземное послание. Смысл его ты пока еще не в состоянии уловить, но знаешь, что уловить его можно, он внятен тебе!

Давным-давно они с Кэтрин выработали шифр. Это было в один из стабильнейших ее периодов — года два она оставалась в совершенно здравом уме, а это значило очень многое: и остроумие, и жизнерадостность, и щедрость, и главное, — непоколебимое добродушие и легкость характера. С ней бывало легко, как ни с кем другим.

Кардинал воспользовался тогда удобным моментом, чтобы заключить с ней договор.

— Кэт, — сказал он, — надеюсь, тебя не огорчит одна моя просьба, просьба очень важная.

— Тогда не огорчит, — отвечала она. Она разглядывала в лупу листы фотобумаги и, подняв на него глаза, близоруко щурилась, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Я хочу придумать фразу. Шифрованную. Какую-нибудь фразу, произнося которую давал бы тебе понять, что мне ясно — ты на грани. Не просто возбуждена или в шатком равновесии, а совершенно точно готова вновь потерять контроль, хотя сама и не осознаешь этого.

Взгляд Кэтрин затуманился, лицо слегка вытянулось. Кардинал умел читать по ее лицу любую степень боли, которую она испытывала, как и любую степень радости. Ничто так не мучило его, как боль, которую он ей причинял. Он-то боялся, что она рассердится. А вот, пожалуйста — испортил хороший вечер!

— Думаю, это разумное предложение, — сказала Кэтрин, опять склонившись к своей фотобумаге.

— Ты не сердишься?

— Нет. Неприятно немножко. Не страшно. — Ее волосы свешивались, закрывая лицо. Голос звучал чуть глухо. — А какую фразу ты имел в виду?

— Не знаю. Что-нибудь совершенно нейтральное, но так, чтобы мы оба понимали смысл.

И они придумали этот шифр, которым он сейчас и воспользовался, нервно сжимая трубку:

— Милая, по-моему, погода что-то портится.

«Погода портится». Это и был условленный шифр. Пару раз это срабатывало. Примерно столько же — не срабатывало.

— Нет, Джон, погода не портится. На небе ни облачка, и все прекрасно.

— Я говорю тебе, что я вижу, а не что ты чувствуешь.

— Погода не портится. Господи. Как ты можешь говорить мне такое! И это каждый раз, когда я уезжаю или проявляю хоть малейшую независимость!

— Успокойся, лапочка. Ляг, отдохни и постарайся трезво…

Она швырнула трубку.

Кардинал принял душ и лег. Документальный детектив на его тумбочке так и остался нераскрытым. Он не знал, как быть с Кэтрин. Если он сейчас явится в Торонто, это совершенно убьет ее, подорвав ее авторитет в глазах студентов. Если же он не предпримет никаких шагов, ей может стать хуже. Пусть она не теряет рассудка. Пожалуйста, пожалуйста… Пусть вернется домой в хорошем состоянии.

Он щелкнул выключателем. Потом заставил себя сосредоточиться на мыслях о Терри Тейт.