"Грехи юности" - читать интересную книгу автора (Стоун Джин)Глава тринадцатая Воскресенье, 19 сентября ПИ ДЖЕЙ— Посмотри, тетя Пи Джей! Я умею плавать! Светловолосый трехлетний мальчуган с силой заколотил руками и ногами по воде — надувной круг отлично держал его на поверхности. — Молодец, Брент, — похвалила Пи Джей. Боб и Пи Джей сидели за столиком во внутреннем дворике его загородного дома и смотрели, как малыш с наслаждением плещется в просторном бассейне. Брент был сыном старшей дочери Боба, Мэри. Сама она сидела на краю бассейна, не сводя глаз с мальчика, а ее муж, Дэн, катал по парку детскую коляску. Этот дом на Лонг-Айленде был чудесным местом — Боб нашел его сразу после развода, как он любил поговаривать, «успел урвать до того, как цены на недвижимость выросли до небес». Сам по себе дом был старым и несколько неухоженным, но эти незначительные недостатки с лихвой искупались его местоположением — окруженный буйной растительностью, он находился в одном из самых укромных уголков Лонг-Айленда. Пи Джей обожала сидеть во внутреннем дворике, наблюдая за чинно проплывавшими по заливу рыбачьими шхунами. Казалось, город с его безумной гонкой остался далеко позади и здесь, на этом уединенном островке, царят мир и покой — как в природе, так и в душе. Брент неуклюже заработал ручонками, пытаясь схватить пляшущий на воде надувной мяч, и Пи Джей улыбнулась. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. После того как Джесс в пятницу вечером укатила, Пи Джей села и стала подводить итоги дня. Итак, что она имеет? Самые честолюбивые замыслы относительно карьеры вот-вот претворятся в жизнь. Это раз. У нее скоро появится возможность увидеться с сыном. Это два. И у нее, похоже, обнаружился рак. Это три. Ну и ну! Неужели столько событий может приключиться с человеком всего за один день? Припомнилось, как Боб, стоя посреди ее кабинета, с улыбкой произнес: «По-моему, ты получишь это место». Потом она представила себе Джесс. Та сидит рядом с ней на диване и спрашивает: «Неужели тебе не хочется его увидеть?» Образ Джесс тут же сменил образ доктора Сент-Джермена. Пристально глядя на нее сквозь очки, он говорил: «Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые…» Целый час Пи Джей терзали всевозможные сомнения и переживания. То она ощущала необыкновенный прилив сил, то вдруг ее охватывало острое чувство жалости к себе, а то и откровенный страх. И наконец не выдержала, сняла телефонную трубку, позвонила Бобу и согласилась ехать с ним на Лонг-Айленд. Субботний день был сереньким и дождливым, и они провели его, бродя по магазинчикам, где когда-то давным-давно незаконно торговали спиртными напитками. Сейчас это были самые обычные лавчонки, в которых можно было купить всякую всячину. Она собиралась рассказать Бобу о предстоящей биопсии и о сыне вечером. Но когда стемнело, Пи Джей так и не смогла расстаться со своей тайной: при мысли о том, что придется ее открыть, ей становилось не по себе… Со своего места за столиком Пи Джей хорошо было видно другую дочь Боба, Сэнди. Она сидела в качалке вместе со своим мужем Майком. Сэнди ждала ребенка. Ее первенец должен был родиться в ноябре. Вид беременных женщин и детей никогда не приводил Пи Джей в умиление, ни разу не вызывал у нее ни зависти, ни тоски. Она считала, что надежно отгородилась от прошлого. Да так оно и было до сегодняшнего дня. Она не позволяла чувствам взять над собой верх, никогда не задавалась вопросами о жизни и смерти. — Кто хочет лимонаду? — громко крикнула Пи Джей, так, чтобы все ее услышали. День становился жарким. — Я, я! — донеслось из бассейна. — Я бы тоже не отказалась, — подхватила Мэри. — Ну если ты сама приготовишь… — улыбнулся Боб. — Конечно. — Тогда мне джин с тоником. Пи Джей отправилась на кухню. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. Вытащив из шкафа порошок для приготовления лимонада и большой кувшин, Пи Джей повернула ручку крана. Сначала послышался какой-то кашляющий звук, потом кран несколько раз фыркнул, и вода полилась. Пи Джей, помешивая напиток, взглянула в окно. Боб сидел в кресле, откинув голову и закрыв глаза, — ловил последние солнечные лучи уходящего лета. Пи Джей понимала, сегодня нужно будет ему сказать, после того как дети вернутся в город. Дети, усмехнулась Пи Джей, направляясь к холодильнику за лимонами и льдом. Ничего себе дети! Дочери Боба были замужем и имели собственные семьи. Боб уже дедушка: как-никак двое внуков, даже почти трое. Как стремительно бежит время… Внезапно Пи Джей почувствовала на своей талии чьи-то руки. Боб. Пытается развязать узел ее купального халата. — Может, нам лучше уйти с солнца? — прошептал он. Пи Джей похолодела. Под халатом у нее был купальник. Сплошной, с низким вырезом на груди и высоким на бедрах, он почти ничего не оставлял воображению и тем не менее надежно скрывал багрово-серебристые растяжки давно минувших дней. Но сейчас ее беспокоили не растяжки, а груди, полные, округлые. — Не сейчас, — отрезала она, сбрасывая его руку. Боб отошел, словно коснулся раскаленной плиты. — Извини, я просто пошутил. Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку. — Мы же не одни. Давай при детях постараемся вести себя прилично. Боб неловко потер руки. На лице его появилось застенчивое выражение, словно ему отказали в рукопожатии. Откашлявшись, он шагнул к бару за бутылкой джина. — Кстати о детях… — начал он. — Да? — Они хотят знать, когда мы поженимся. Пи Джей деланно рассмеялась. — А ты не сказал им, что наша семейная жизнь может быть адом кромешным? Боб бросил в стакан кубики льда, налил на два пальца джина. — Не скажи! Не такая уж это плохая идея. Мы ведь хорошо знаем друг друга. Так что никаких неприятных сюрпризов быть не должно. «За исключением того, что я, возможно, больна раком и у меня есть двадцатипятилетний сын! — хотелось крикнуть Пи Джей. — Ну, что ты на это скажешь?» Не отрывая глаз от кувшина — так, что даже шея затекла, — она продолжала помешивать лимонад. — Я всегда считала, что нам и так хорошо, — с трудом выговорила она. — Зачем все портить? За спиной послышалось бульканье — Боб наливал в стакан тоник. Потом подошел к ней сзади, но на сей раз и не подумал прикасаться. Протянув руку, взял у нее ложку. — По-моему, ты уже все хорошо перемешала, — тихо заметил он. Пи Джей выглянула в окно. Мэри снимала с сынишки надувной круг. К ним подошел Дэн с ребенком. Он что-то сказал жене. Та весело рассмеялась. Многие темы обсуждались Пи Джей и Бобом за время их знакомства — и транспортные, и житейские, и служебные, но никогда они не говорили о женитьбе. Во дворике Мэри, набрав полную пригоршню воды, плеснула ею в Дэна, тот ответил ей тем же. — Еще мамочка, еще! — завопил Брент. Пи Джей смотрела, как резвятся молодые люди, и задавала себе вопрос: знают ли они, какое это бесценное сокровище, жизнь, умеют ли дорожить каждым ее мгновением? Оторвав взгляд от окна, она повернулась к Бобу. — Ты ведь просто пошутил, правда? Откинув с ее лица волосы, он игриво собрал их в конский хвост. — Всегда нужно изыскивать возможности делать нашу жизнь еще лучше. — Как бы хуже не получилось, — усмехнулась Пи Джей. — Как говорится, от добра добра не ищут. Подойдя к морозильной камере, она достала из нее поднос с кубиками льда, взяла несколько штук, бросила их в кувшин. Капельки лимонада брызнули на стол. Боб аккуратно поставил свой наполненный стакан и скрестил руки на груди. — И все-таки почему? — Почему? — пожала плечами Пи Джей. — А ты вспомни статистику. Боб принялся самым внимательным образом изучать свой ноготь. — Значит, ты этого боишься? Схватив тряпку, Пи Джей принялась энергично стирать капли со стола. — Боюсь? Ничего я не боюсь, Боб. Просто смотрю на вещи здраво. Она достала из ящика острый нож и нарезала лимон ломтиками, ощущая на себе пристальный взгляд Боба. Зачем он поднял эту тему? Ведь уже три года, как они вместе. Она крепко держала нож, стараясь, чтобы рука не дрожала. — И кроме того, — добавила она, — ты же сам говорил мне, что никогда больше не женишься. Взяв свой стакан, Боб разболтал содержимое, отчего кубики льда тихонько звякнули, и сделал большой глоток. — О Господи, Пи Джей! Я ведь сказал это два года назад. И исключительно в целях самозащиты. — От меня? Он расхохотался. — Скорее от себя самого. Как-то не был готов ко второму браку. Пи Джей бросила ломтики лимона в кувшин. «А я никогда и не собиралась замуж», — хотелось ей сказать, но промолчала. Боб поболтал свой напиток. — Значит, мне сказать детям, что я тебе недостаточно нравлюсь, чтобы сделать столь важный шаг? Пи Джей потянулась к шкафу, достала стаканы и поставила их на поднос. Стаканы были из тонкого стекла и расписаны вручную желто-зелеными рыбками, а по краю шел ободок лазурно-голубого цвета. Она случайно увидела их в прошлом году в антикварном магазине в Сохо и сразу поняла, что они прекрасно подойдут для загородного дома. В глубине души Пи Джей всегда считала этот дом своим. Она повернулась и взглянула на Боба. — Давай поговорим об этом позже. — Нет, сейчас. Пи Джей покачала головой. — Сейчас не могу. — Что не можешь? Говорить об этом или выйти за меня замуж? — спросил он, коснувшись ее руки. Она поставила кувшин на середину подноса. — Пойду отнесу детям лимонад. Сгущались сумерки. В воздухе пахло дымом костра. Сверчки верещали громче, чем месяц назад. «Они подбираются все ближе к дому, — объяснил как-то Пи Джей отец. — Это всегда происходит осенью». Пи Джей с Бобом остались наконец одни. Дети уехали, и теперь настало их время. Обычно они оставались в доме до понедельника, но на сей раз уедут сегодня, как только Пи Джей все расскажет Бобу, как только объяснит, почему не может выйти за него замуж. Она сидела в шезлонге во внутреннем дворике, чувствуя, что за ужином переусердствовала — живот был набит мясом, салатом и кукурузой. Придется завтра утром устроить основательную пробежку. Внезапно она рассмеялась: это ж надо, провести столько часов, чтобы держать себя в форме! И зачем, спрашивается? — Над чем смеешься? — спросил Боб с соседнего шезлонга и, потянувшись к ней, взял за руку. Сверчки продолжали свою симфонию. Пи Джей уставилась невидящим взглядом в угасающие сумерки. Она понимала, пришло время сказать ему, но не знала, с чего начать. — Ты сам не захочешь жениться на мне, — внезапно услышала она собственный голос. Боб, повернув голову, взглянул на нее. В мерцающем свете свечи черты лица его казались мягкими, ничего удивительного, все дела и заботы остались в городе. Он ждал продолжения разговора. «Какое счастье, что он у меня есть, — подумала Пи Джей, — и какое горе, что я его потеряю». — Ты сказал, если мы поженимся, никаких неприятных сюрпризов нас не поджидает. Ну так вот… — Она отвернулась, не было сил смотреть ему в глаза. — Ты ошибаешься. Слава Богу, сказала. — Пи Джей… Она лишь отмахнулась. — Нет, поверь мне, лучше будет, если все останется по-прежнему. «Времени у нас, быть может, осталось не так много», — подумала она, но ничего не сказала. Отпустив ее руку, он повернулся спиной. — Извини, но я так не считаю. — А может, ты не все про меня знаешь? — Чего же я о тебе не знаю? — Повернувшись к Пи Джей, он перебросил ноги через подлокотник шезлонга. — Мы уже пять лет работаем вместе, три — спим вместе. Какие у тебя могут быть от меня тайны? Ведь не проститутка же ты на самом деле! — Он взмахнул руками и взял тоном выше. — И вряд ли прячешь где-то в тайнике мужа. Пи Джей не смогла сдержать улыбки. — Это верно. — Тогда в чем заключается твой большой секрет? Я даже видел твою мать. Она… — После легкой заминки он договорил: — Она производит впечатление несколько суровой женщины, однако я сомневаюсь, что ее дочь какая-нибудь закоренелая убийца. — Боб, я не шучу. — Я тоже. Я хочу жениться на тебе. Пи Джей закрыла глаза, ночной ветерок приятно холодил лицо. — Если бы я вышла замуж, поверь мне, то только за тебя, — тихонько проговорила она, понимая, что это правда, хотя и понятия не имея почему. Действительно, чем Боб лучше других мужчин? Тем, что старше? Может быть. Однако Пи Джей чувствовала, что дело не в этом. Самое главное — это то, что рядом с ним она ощущает себя спокойно и уверенно. Она всегда любила работать. Еще в самом начале карьеры решила стать в своей области по-настоящему высококлассным специалистом. Она всегда знала, что Бобу в общем-то все равно, достигнет она каких-либо высот, нет ли, он будет любить ее в любом случае, будь она даже не высококвалифицированным дизайнером, а простой домохозяйкой. Так она считала вплоть до сегодняшнего дня, однако сейчас не была в этом уверена. Она никогда не рассказывала ему, что у нее есть сын. Впрочем, этой своей тайной она не делилась ни с одним мужчиной. И только теперь Пи Джей поняла, что, держа свою тайну при себе, она, наоборот, так и не смогла отделаться от гнетущих воспоминаний. Открыв глаза, она взглянула на Боба. Расскажи она ему о сыне, он бы все понял, однако Пи Джей беспокоило еще и другое: если у нее отнимут грудь, она никогда больше не сможет позволить ему дотрагиваться до себя, ни за что не поверит, что он по-прежнему ее хочет, никогда не допустит, чтобы он женился на ней, зная о приближающейся смерти. — Я тебя не понимаю, — после долгого молчания произнес Боб. Откинувшись на спинку шезлонга, она сказала: — У меня есть сын. — Что?! Пи Джей выпрямилась и, закинув ногу на ногу, взглянула на Боба. — У меня есть сын, — повторила она. — Ему скоро будет двадцать пять лет. Боб не шелохнувшись смотрел на нее во все глаза: — О Господи! Ты это серьезно? — Вполне. Он перевел взгляд на бетонные плитки пола. Ему показалось, что сверчки застрекотали еще громче. — Может, расскажешь мне все? — спросил он. Пи Джей пересела, подложив под себя ноги. — Да нет… — пробормотала она, понимая, что отступать уже поздно. — О… черт! Не знаю… Перевела взгляд на свои аккуратно накрашенные ногти, однако в тусклом свете свечи разглядывать их было бесполезно. — Это случилось много лет назад, — начала она, — совсем в другой жизни. История банальна до тошноты. Парень знакомится с девушкой. Девушка влюбляется, через некоторое время выясняется, что у нее будет ребенок. Парень ее бросает. — О Господи! Пи Джей подняла голову. — Может, перестанешь говорить это свое «О Господи»? Она заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть в них, о чем он думает, но не смогла — в спустившихся сумерках было невозможно разглядеть. — Сколько тебе было лет? — Двадцать. Боб встал, обошел вокруг шезлонга и, сунув руки в карманы, глубоко вздохнул. — А почему ты не сделала аборт? — Боб, это же был 1968 год. — Ах да! Пи Джей тоже поднялась и подошла к нему. — А сейчас мне предоставляется возможность встретиться с ним. — Ты никогда его не видела? — Ни разу, даже когда он родился. — Неужели тебе не хотелось? — Нет. — Пи Джей понимала, как ужасно это звучит, словно она и не женщина вовсе, а какая-то свистушка, и попыталась оправдаться: — Мне нужно было жить своей собственной жизнью. Кроме того, они сказали, что так будет лучше. — О Господи! — в очередной раз воскликнул Боб, поворачиваясь к ней спиной. — Кто это «они»? И зачем тебе понадобилось встречаться с ним сейчас? Пи Джей закрыла глаза — не было сил смотреть на него, а потом рассказала ему о Ларчвуде и визите Джесс. — Значит, ты собираешься с ним встретиться? — Может, да, а может, нет. Все это придумала Джесс. Ни одна из нас не будет знать, приедут ли наши дети, пока мы сами не окажемся в Ларчвуд-Холле. — О Господи! — Боб опять подошел к шезлонгу, сел. — Пи Джей! — Что? — Как я понял, ты не хочешь выйти за меня замуж только потому, что у тебя есть сын? Ты поэтому всегда оставалась одна? — Нет. А впрочем, не знаю. Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет. Боб потер руки и глубоко вздохнул. — Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, — заметил он. Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение. — Ты шутишь! — Хотел бы. — О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе? — На работе — нет, — покачал головой Боб. — Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства. В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие. — Ты говоришь о них или о себе? — спросила она. Боб, почесав подбородок, тихонько заметил: — Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей. Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора. — Ты не хочешь моей встречи с сыном, — сказала Пи Джей. — Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое? — К чему этот сарказм! — Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи. — Я беспокоюсь лишь о твоей карьере. — А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я — живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал? Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед. — Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. — Он остановился, взглянул на нее. — Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла. — И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают? Он сунул руки в карманы. — Приложу все усилия. Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? «Сиюминутная прихоть… Заботы… Ответственность…» Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав? — Я хочу вернуться в город, — прошептала она. — Пожалуйста, отвези меня домой. Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать. Мало того, что он продемонстрировал свое недовольство ее поведением, не хватало ей еще его жалости. Последние два часа Пи Джей провела перед аппаратом для снятия маммограммы. Грудь была вставлена в отверстие, плотно сжимавшее ее, и большерукий весельчак-рентгенолог вплотную занялся ею: мял, щупал, а потом принялся тыкать в нее какой-то проволокой, видимо, пытаясь определить точное местоположение опухоли. — Игольчатая локализация, — пояснил он, — без нее ваш хирург не будет знать, где находится опухоль. И, расхохотавшись, добавил: — Не придется искать иголку в стоге сена. Он забавно пошевелил губами, напомнив Пи Джей одного типа из рекламного ролика — тот делал точно так же. Однако попытки рентгенолога рассмешить ее ни к чему не привели — ей было не до смеха. Пи Джей взглянула на висевший на стене экран. — Вовсе не похоже на опухоль, — заметила она. — Скорее на звездную россыпь. — Да нет, опухоль сидит в вас, уж поверьте мне, — сказал он и в очередной раз помял ей грудь. — А то, что вы приняли за звездочки, скорее всего кальциевые уплотнения. Пи Джей поморщилась, но не от укола, а от боли в сдавленной груди. Было трудно дышать, невозможно сконцентрироваться на чем-либо или попытаться представить себе что-нибудь приятное, как ее учили, чтобы расслабиться. На занятиях она проделывала это сотни раз, но здесь, в сверкающем чистотой кабинете, ничего не получалось. Лишь одна мысль сверлила, не давая покоя: «Вечером у меня уже, возможно, не будет груди…» — Вот она! — наконец-то воскликнул рентгенолог, будто поймал надоедливую муху. — А теперь быстренько в операционную, и чтоб я вас больше никогда здесь не видел! Когда в кино показывали операционную и суетящихся над больным хирургов и медсестер, Пи Джей всегда отворачивалась. Теперь она сама лежала на жесткой каталке и, охваченная жутким страхом, смотрела в потолок. Только раз в жизни была она в подобной ситуации — в 1968 году, в предродовой палате. Тогда она была одна, как и сейчас. Как же ей хотелось, чтобы кто-то взял ее за руку, сказал Добрые, ободряющие слова! И впервые Пи Джей пожалела о том, что ничего не сказала Бобу. Если бы он был здесь, как было бы славно. Интересно, почему тут так холодно? Размышления ее прервала медсестра. — Пора спускаться вниз, — сказала она. Пи Джей чуть не расплакалась, но быстро взяла себя в руки. Этого только не хватало! Ведь это просто биопсия. Припомнились слова доктора Рейнольдса: «Восемьдесят процентов опухолей груди доброкачественные». Глубоко вздохнув, Пи Джей задержала дыхание и медленно сосчитала до трех. Внезапно ей представилось суровое лицо доктора Сент-Джермена: «Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые». Она похолодела. — Вы почувствуете лишь легкий укол, — послышался голос сестры. — И я засну? — Нет. — Сестра улыбнулась. — Я введу вам небольшую дозу димедрола, а внизу вам дадут валерианы. Валериана… Пи Джей в восьмидесятые годы выпила ее целое море. Поводов было предостаточно: то какая-нибудь важная презентация, то мать приезжала как-то на Рождество, то первое собеседование при поступлении на работу к Хансену и Хобарту… Она почувствовала укол, но показалось, что ее не укололи, а ударили ножом. — Когда будете готовы, дайте знать, — неожиданно послышался мужской голос, и Пи Джей вздрогнула. — Готова, — отозвалась медсестра. — Ну, держитесь, — сказал мужчина Пи Джей и улыбнулся. Каталка тронулась с места и поехала к операционной. Пи Джей судорожно глотнула и закрыла глаза. Хотела попросить, чтобы ее накрыли еще одним одеялом, но промолчала, лишь покорно отдалась плавному покачиванию. Скоро все будет позади, уговаривала она себя. Подумаешь, какая-то опухоль. Просто очередное изобретение умников-медиков, чтобы без нужды терроризировать несчастных больных. Каталка остановилась. О Господи! Неужели приехали? Послышался шорох, распахнулись двери, каталку немного тряхануло, словно наскочила она на какую-то выпуклость, потом двери снова закрылись, и Пи Джей почувствовала, как пол поплыл вниз. Понятно, они в лифте. Мужчина, который вез каталку, принялся тихонько насвистывать. Пи Джей посмотрела на потолок — лампа дневного света, затянутая проволочной сеткой. В нос пахнуло застарелым запахом мочи. Лифт, подпрыгнув, остановился. Свист прекратился, двери распахнулись. Каталку опять тряхнуло — теперь Пи Джей догадалась, что они переехали через порожек лифта. Санитар повез ее сначала прямо, потом свернул налево и поехал вдоль какой-то выкрашенной бледно-желтой краской стены. Добравшись до дверей, остановился. — Желаю удачи, — проговорил он и исчез в глубине выложенного белой плиткой холла. Послышались чьи-то голоса, звяканье инструментов, музыка. Но оттуда, где она лежала, Пи Джей никого не было видно. Она попыталась вспомнить, что будет дальше. Что же было в 1968 году? Было ужасно больно, это точно, но тогда она испытывала совсем другие чувства: она знала, что скоро придет конец ее мучениям, начнется новая радостная, счастливая жизнь. Сейчас ей не было больно, однако жизнь могла вскоре кончиться. Она подумала о сыне, ребенке, которого никогда не видела. Интересно, вспоминает ли он когда-нибудь о ней, собирается ли приехать в Ларчвуд 16 октября? Пи Джей закрыла глаза. Как пройдет их встреча? А может, будет лучше, если они никогда не увидятся? Зачем им знакомиться друг с другом, если ей все равно придется умереть? — Мисс Дэвис? — послышался чей-то приглушенный голос. Пи Джей открыла глаза. Рядом стояла сестра. Она держала что-то вроде резиновой трубки. Пи Джей снова закрыла глаза. Внезапно она ощутила невероятную усталость. — Сейчас вам введут внутривенное, — проговорила медсестра. — Вы почувствуете легкий укол в руку. Постарайтесь не шевелиться… Сказанное ею позже Пи Джей пропустила мимо ушей. Она словно разделилась надвое. Одна половина прекрасно осознавала: сейчас ее схватят, всадят в нее иглу, прикрепленную к трубке, соединенной еще Бог знает с чем. Эта ее часть стремилась вырваться и бежать от кошмара куда глаза глядят. А другая… Другой было все безразлично. Будь что будет! Только все как-то странно, зыбко, неясно. Ну ничего, все пройдет. Именно эта ее половинка победила первую, когда каталку снова куда-то повезли. Новое место оказалось еще холоднее, чем холл. Гул голосов приблизился, стал совсем рядом. Кто-то подсунул ей под спину руки. — Поднимай! Мозг только переварил услышанное, как Пи Джей почувствовала, что ее подняли и перенесли с каталки на что-то еще более твердое и узкое. Она открыла глаза — над ней склонились какие-то люди в зеленых масках, зеленых колпаках. — Доброе утро, — послышался из-под маски приглушенный голос. — Я — доктор Сент-Джермен. — Губы еще раз шевельнулись. — Помните меня? Пи Джей показалось, что глаза его улыбаются. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь. Потом она почувствовала на своем лице чье-то дыхание. — Прошу вас сосчитать от ста назад. И вдруг она вспомнила. Тогда, в предродовой палате, ее попросили о том же. И она, как и много лет назад, принялась считать: — Сто. А память уносила ее в прошлое, в те далекие дни. — Девяносто девять. Мой мальчик… — Девяносто восемь. Мой сын… Над ней склонилось чье-то расплывчатое лицо. — Привет, — произнес чей-то голос. Боб… Лицо начало постепенно приобретать более отчетливые очертания, он улыбнулся. — Закончили операцию? — спросила Пи Джей. Боб не ответил — должно быть, она спросила недостаточно громко. — Закончили операцию? — повторила она. Ей хотелось спросить его, что он здесь делает, откуда узнал… Он кивнул. — Тебя уже привезли из операционной. — Что… Ей необходимо было спросить, чем закончилась операция, но что-то отвлекло ее внимание. Рядом с лицом Боба возникло другое, знакомое лицо: плотно сжатые губы, вздернутый подбородок… Мать. Пи Джей закрыла глаза и снова заснула. Когда она окончательно проснулась, в комнате уже сгущались сумерки. Сначала Пи Джей никак не могла понять, где находится, потом вспомнила. Протянула руку вниз, к груди, и почувствовала толстый слой марли. — Пи Джей? Она повернула голову. — Боб? — Ты проснулась. — Ммм… Очень хочется пить. Взяв в руки пластиковую чашку с соломинкой, он подал ей соломинку. Пи Джей с трудом сделала глоток. — Откуда ты узнал? — спросила она. Боб улыбнулся. — Это было проще простого. Когда ты не пришла на работу, я пошел к тебе домой. Уолтер сказал, что ты попросила таксиста отвезти тебя в больницу Сент-Мэри. Остальное, — он подмигнул, — вообще не составило никакого труда. — Биопсию уже сделали? — Не могу поверить, что ты мне ничего не сказала, — не отвечая на вопрос, укорил он ее. — Я рассердилась на тебя, потому что… Боб приложил палец к губам. — Шш… Давай сейчас не будем об этом говорить. Есть более важные темы для разговора. «Более важные темы…» Да, похоже, Боб прав. — Грудь отняли? — спросила Пи Джей. В этот момент к кровати приблизилась чья-то фигура. — Памела… — Привет, мама. Переведя взгляд на соломинку, Пи Джей сделала еще один глоток. — Я подумал, твоей маме следует знать, — пояснил Боб, и на лице его появилось виноватое выражение. — Почему ты не позвонила мне, Памела? — подхватила мама. Пи Джей опустила голову на подушку. — В этом не было необходимости. Я и сама ничего толком не знала. — И тем не менее, — проговорила Флора Дэвис, недовольно поджав губы, — я приехала, хотя весь день пришлось тащиться на поезде. «Весь день… — усмехнулась Пи Джей. — Всего каких-то четыре часа от Беркширза». Она опять повернулась к Бобу. — Так что, доктор… Он погладил ее по голове, поспешно проговорил: — Пойду скажу сестре, что ты проснулась. И, поставив чашку на тумбочку возле кровати, он вышел из палаты. Мать подошла чуть ближе. — Тебе больно? — Нет. — Хорошо, — кивнула она, усевшись на самый краешек, — это хорошо. — Они отняли ее, да? Отрезали грудь? Флора сложила руки на коленях. Она сильно постарела, казалась совсем старухой. И хотя Пи Джей не видела ее почти два года, она все поняла по ее лицу. — Давай не будем сейчас говорить об этом, — сказала мать. — Подождем, пока придет врач. Пи Джей посмотрела на нее невидящим взглядом. О Господи, все-таки отняли грудь… Дверь в палату открылась. В дверном проеме появилась высокая, сухощавая фигура Боба, ярко освещенная падающим из коридора светом. Рядом с ним стоял еще один мужчина, еще выше и еще тоньше, — доктор Сент-Джермен. — Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он, заходя в палату. — Отлично. Только немного кружится голова и тошнит. Доктор кивнул и направился к ее кровати. Флора поспешно вскочила и пересела на стул. Он подошел и, откинув простыню, проверил повязку. Потом удовлетворенно кивнул. — Ну что, доктор? Каков приговор? Пи Джей старалась говорить легко и непринужденно, но внутри все сжалось от страха. Доктор сел рядом с ней, там, где только что сидела мать. Боб стоял рядом. — Как мы и подозревали, опухоль в груди была около пяти сантиметров в диаметре. — И? — И к сожалению, она оказалась злокачественной. Свет померк перед глазами, и Пи Джей поспешно закрыла их. — Значит, вы отняли грудь. — К сожалению, да. В палате воцарилась такая тишина, что Пи Джей слышала биение собственного сердца. Боб поспешил нарушить гнетущее молчание: — Когда ее можно будет забрать домой? Пи Джей заставила себя открыть глаза. Врач сидел, сложив руки на коленях. — Когда я узнаю, в каком состоянии находятся вспомогательные лимфатические узлы. Пи Джей вдруг вспомнила о своем белом купальнике. Никогда уже ей больше не надеть его. — Как только мы получим полный патологический отчет, назначим химиотерапию. «Волосы… О Боже, волосы начнут выпадать!» — Эта разновидность рака лечится не облучением, а химиотерапией, — продолжал объяснять врач. — После интенсивного курса лечения Пи Джей сможет снова жить полноценной жизнью. Они говорили так, словно не она лежит тут, рядом с ними, на кровати, или будто она глухая, но ей было все безразлично. — Когда вы сможете начать? — продолжал Боб свои расспросы. Пи Джей отвернулась к стенке. Похоже, Боб взял все переговоры на себя, но и на это ей было наплевать. — Через пару недель. К счастью, рентген груди не выявил больше никаких узлов. — Сколько она пробудет в больнице? — Несколько дней. Мы разработали курс амбулаторного лечения, который ей нужно будет проходить. — А как она будет себя чувствовать в течение этого курса? Ей потребуется кто-нибудь, кто неотлучно находился бы у ее постели? Пи Джей взглянула на Боба. Он, в свою очередь, не сводил глаз с матери. Каково было выражение ее лица, Пи Джей не видела. — В первые день-два может появиться легкая тошнота и расстройство желудка. Затем по мере заживания раны она будет чувствовать себя абсолютно нормально. «Абсолютно нормально… О Господи, почему же никто не спросит главного — умру я или нет?» — Она сможет вернуться к работе? — Как она пожелает. Курс лечения рассчитан на полгода. Когда Пи Джей почувствует себя достаточно окрепшей, не вижу причин, почему бы ей снова не приступить к своим обязанностям. — Это хорошо. Ее выдвинули в состав директоров крупного рекламного агентства. Пи Джей почему-то показалось, что в словах Боба нет никакого смысла. Значит, ее утвердили, но какое это имеет значение сейчас? — Доктор, — позвала она, и в палате воцарилась тишина, все с нетерпением ждали, что она скажет. — Я умру? Врач украдкой глянул на Боба, потом перевел взгляд на свою пациентку. — На пациентов, имеющих опухоли еще большего размера, чем у вас, лечение химиотерапией оказывало самое благотворное влияние. Так что нет никаких поводов для беспочвенных переживаний. «Я умру, — подумала Пи Джей. — Грудь отрезали, и теперь я умру. Что ж, может, это и к лучшему?» Она снова закрыла глаза. Почему они все сидят и не уходят? — Ей нужно отдохнуть, — заметил доктор. В палате стало тихо. Пи Джей услышала, как скрипнула кровать, и, не открывая глаз, поняла — врач поднялся. — Спасибо, доктор, — послышался голос Боба. — Я пойду вместе с вами и поговорю с медсестрой по поводу режима. Пи Джей, — он положил руку на край кровати, — я скоро вернусь. Ей удалось кивнуть. Мужчины вышли за дверь, и в палате снова воцарилась тишина. — Мама, — позвала Пи Джей. — Ты здесь? Флора подошла к кровати. Пи Джей пристально вгляделась в ее лицо: черты его смягчились, уголки глаз были слегка опущены, в глазах стояли слезы. Мать взяла ее за руку. Впервые за долгие годы с тех пор как Пи Джей уехала в Ларчвуд-Холл, с тех пор как умер отец, она дотронулась до своей дочери. В последние годы они встречались очень редко, и, как правило, их встречи носили вынужденный характер. — Мама, — прошептала Пи Джей, — мне страшно. Флора села на кровать, наклонившись, обхватила дочь за плечи, и стена, возникшая между ними много лет назад, начала рушиться. Ласково притянув Пи Джей к себе, она прошептала: — Я знаю, Памела, знаю… Когда совсем стемнело, Боб вернулся домой, а мать осталась. Присев на стул у изголовья кровати, она тихонько сидела, положив руки на колени, пристально вглядываясь в металлическую стойку. — Он очень приятный мужчина, — заметила она. — Рада, что вы вместе. Пи Джей припомнился день, когда они с Бобом ездили в Беркширз. Визит носил чисто деловой характер, хотя обе стороны делали вид, что это не так. С тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, мать его не видела. — Да, — ответила Пи Джей. — Мне очень повезло. «Повезло? — горько усмехнулась она про себя. — Я лежу на больничной койке с раком груди. Ничего себе везение!» — Я останусь с тобой в твоей квартире, пока ты не поправишься. — Это вовсе не обязательно, мама. — Чепуха, — отмахнулась Мать. Они помолчали. — А она красивая? — спросила Флора. — Что? — Твоя квартира. Я ведь никогда ее не видела. — Да. Я приобрела ее несколько лет назад. Флора кивнула. Наклонившись, она вгляделась в лицо дочери. — Я всегда буду рядом с тобой, не беспокойся. Что это она говорит? Да она, Пи Джей, вообще не припомнит, когда в последний раз вспоминала о матери. Хотелось крикнуть: «Ты вовсе не обязана мне помогать только потому, что ты — моя мать!» Какой смысл играть роль образцовой матери! Ведь на самом деле ни о каких материнских чувствах не может быть и речи — слишком уж они разные, мать и дочь. Да и времени прошло слишком много… А впрочем, что она-то, Пи Джей, смыслит в материнских чувствах! Она вспомнила о своем ребенке, о сыне, и почувствовала, что вот-вот расплачется. — Сколько же я наделала ошибок! — прошептала она. Флора, взяв ее за руку, поправила на переносице очки. — Мы должны были быть ближе друг к другу, — продолжала Пи Джей. — А жаль… — Ты не виновата. — Мать невесело усмехнулась. — Только благодаря отцу мы держались вместе. Значит, Флора это тоже понимала. Пи Джей почувствовала укор совести. — Да, — согласилась она. — Может, еще не слишком поздно, — сказала мать. За дверью больничной палаты слышались приглушенные звуки. Они сидели рядом в полумраке, рассеиваемом лишь настольной лампой, мать и дочь. — Извини, что доставила тебе столько боли, — прошептала Пи Джей. Флора лишь кивнула. — Мы можем поговорить с тобой, мама? — спросила Пи Джей. Мать вопросительно глянула на нее. — О моем ребенке? Флора тут же перевела взгляд на спинку кровати. — В этом нет необходимости. Что сделано, то сделано. — Но ведь этот вопрос до сих пор причиняет тебе боль, как и мне. Ей, как никогда, хотелось поговорить с матерью о сыне, но та лишь отмахнулась: — Я давным-давно забыла об этом. — Нет, мама. — Набравшись смелости, Пи Джей упрямо продолжала: — То, что произошло много лет назад, изменило наши жизни: и твою, и мою. — И, понизив голос, сквозь слезы договорила: — И папину. Флора молчала. — Я знаю, ты винишь меня в смерти отца. Мать встала и отошла к другому концу кровати. — Какая чепуха! — Я и сама себя винила. Моя беременность подкосила его, вне всякого сомнения. Флора провела пальцем по температурному листу, висевшему на спинке кровати. — Думаю, ты давно все это пережила. — Голос ее прозвучал излишне взволнованно. — Ты добилась успеха в работе, наконец-то повстречала хорошего человека. Пи Джей, расправив рукой складки на простыне, невозмутимо заметила: — Это не меняет того, что я сделала. В этот момент дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра, катя перед собой прибор для измерения кровяного давления. — Смерим-ка давление! — закудахтала она, подталкивая скрипучее сооружение к краю кровати. Флора отошла к окну, а Пи Джей послушно протянула руку. Сестра обмотала ее манжеткой и принялась качать резиновую грушу. Пи Джей наблюдала за ее манипуляциями, которые в очередной раз напоминали, почему она находится здесь. «Нет, на сей раз я не дам матери увильнуть от разговора! — решила она. — Пусть не признается, что сама отказалась от ребенка, но о моем сыне мы наконец-то поговорим… Пока я еще жива». Сестра, сделав свое дело, сняла с ее руки манжетку. Подойдя к температурному листу, быстренько что-то там отметила и, волоча за собой аппарат, вышла из комнаты. Пи Джей взглянула на мать — та вглядывалась сквозь шторы во тьму. — У меня родился сын, — сказала она. Флора, подняв руку, коснулась края шторы. — Здоровенький мальчик. Почти четыре килограмма весом. — Зачем ты говоришь мне об этом сейчас? Голос матери звучал приглушенно, словно она говорила сквозь вату. — Потому что настало время, — сказала Пи Джей. — И вообще по многим причинам. Мать снова повернулась лицом к кровати. — А я-то полагала, сейчас ты должна думать о более важных вещах, например, о своем здоровье. — Мама, я могу и не поправиться, — через силу проговорила Пи Джей. — И кроме того, у меня появилась возможность увидеться с ним. Флора опять отвернулась к окну. Пи Джей видела, что мать держит спину слишком прямо, то есть напряжена до предела, но останавливаться не собиралась: на сей раз она выскажет все до конца. — Он — живой человек, мама, которого я произвела на свет. — Она замолчала, впервые осознав это сама. — И кроме того, он — твой внук. Флора порывисто обернулась. — Никакой он мне не внук! Это из-за него умер твой отец! Никогда ему не прощу! Пи Джей вздрогнула как от удара. Она отказывалась поверить услышанному, сердце на мгновение перестало биться, но она постаралась взять себя в руки и, пытаясь сдержать готовые хлынуть слезы, спокойно проговорила: — Это нечестно, он здесь ни при чем, все произошло из-за меня, а он — невинная жертва. Флора подошла к стулу. — Думаю, сейчас не самое удачное время говорить об этом, — заметила она, вновь выпрямившись как струна. — Ты слишком возбуждена. Полагаю, мне лучше уйти и дать тебе немного отдохнуть. Утром я вернусь. И, взяв сумочку и старенькую курточку, мать направилась к двери. — Мама, подожди. Пи Джей села, почувствовав боль на месте отнятой груди. Флора остановилась, но поворачиваться лицом к дочери не стала. — Я ничуть не возбуждена, просто я пытаюсь решить, встречаться мне с ним или нет. Я надеялась, ты мне в этом, поможешь. — Я не желаю об этом слышать, — не оборачиваясь, проговорила Флора и открыла дверь. — Спокойной ночи. Пи Джей опустила голову на подушку. Не стоило говорить матери. Ну да ладно, впредь она этого делать не станет, сама примет решение, не спрашивая мнения Боба и не выслушивая замечаний матери. Потянувшись к настольной лампе, она выключила свет и сунула руку под одеяло. Но трогать место, где совсем недавно была ее грудь, не стала — знала, будет больно. А еще раз причинить себе боль Пи Джей не хотелось. |
||
|