"Грехи юности" - читать интересную книгу автора (Стоун Джин)

Глава шестая

За ужином они сидели за столом из красного дерева впятером. Джесс старалась вовлечь остальных в светскую беседу. Поскольку она приехала в Ларчвуд первой, ей казалось, что она обязана выступить в роли хозяйки. Здесь ей нравилось больше, чем в школьном пансионате. Там ей всегда было трудно общаться с одноклассницами — девицы были высокого мнения о себе, понимая, что в будущем они попадут в элиту общества. Здесь же девушки были совсем другие. Во главе стола восседала мисс Тейлор. Джесс и Сьюзен сидели по одну сторону стола, две новенькие, Пи Джей и Джинни, — по другую. Джесс трудно было найти тему для разговора, но она старалась. Пи Джей произвела на нее впечатление довольно общительной особы, а вот Джинни… К Джинни, пожалуй, и не подступишься, решила Джесс. Во время ужина она словом не обмолвилась.

Сидела да ерзала ногами под столом с такой силой, что, казалось, весь пол ходил ходуном. Джесс это раздражало, и она хотела было попросить ее сидеть спокойно, но передумала. В конце концов, может, Джинни просто нервничает.

Как-никак это ее первый день в Ларчвуде. Впрочем, все они чувствуют себя неловко.

— Сегодня суббота, — заметила Джесс. — Можно пойти в кино. Хотите?

Больше всего она ненавидела в Ларчвуде вечера. Что может быть ужаснее одиночества в темноте!

— Я не против, — сказала Пи Джей.

— А я пойду почитаю, — сказала Сьюзен. — И десерт, пожалуй, есть не буду.

И она встала.

— Вечно ты что-то читаешь! — бросила ей вдогонку Джесс.

— Кто много читает, тот много знает, — отрезала та и вышла из комнаты.

— Я тоже с вами пойду, — проговорила Джинни.

— Что?

Джесс глянула на сидевшую с неприступным видом новенькую.

— Я тоже пойду. Дня еще не пробыла здесь, а уже сыта этим богоугодным заведением по горло!

Поп Хайнс подвез их к кинотеатру.

— Кино закончится в девять. Не могли бы вы забрать нас в десять часов? После сеанса мы посидим немного у «Петси».

«Петси» — небольшое кафе рядом с кинотеатром.

— Ну конечно! Желаю хорошо провести время.

Хмыкнув, Поп отправился обратно.

Девушки встали в очередь за билетами за двумя юными парами, которые держались за руки и беспрестанно хохотали. Джесс не сводила с них глаз. Вдруг одна из девиц потянулась к своему парню и, не стесняясь, поцеловала его прямо в губы. Он, в свою очередь, погладил ее ниже спины. Она тихонько застонала. Любовники, решила Джесс, невооруженным глазом видно. И они с Ричардом… При воспоминании о нем у Джесс заныло сердце.

Ричард… Сын мелкого торговца автомобилями и школьной учительницы, парень, который, по мнению отца, в подметки не годился дочери самого Уоррена Бейтса. Джесс взглянула на Пи Джей, потом на Джинни. Они не отрывали глаз от юной четы.

— Мне что-то расхотелось идти в кино, — заявила Джинни. — Этот фильм я видела три раза.

— Можно сразу пойти в кафе, — предложила Джесс. — Ну его, это кино.

— Отлично, — подхватила Пи Джей. — Так и сделаем!

Они вошли в кафе. Напротив входной двери располагалась длинная стойка, перед которой стояли в ряд высокие табуреты на металлических ножках с мягкими сиденьями. Два из них были заняты. На них сидели мужчина и маленький мальчик. Мужчина потягивал кофе, а мальчик ковырял ложкой банановый мусс, который попадал не столько в рот, сколько на рубашку. Кроме них, посетителей не было. За стойкой стояла барменша в розовом кокетливом форменном платьице, подчеркивавшем все ее прелести.

— Добрый вечер, дамы, — проговорила она. — Что будем заказывать?

Джесс взглянула в длинное, во всю стену зеркало за спиной у барменши. Молния на платье расстегнута, из нее выглядывает комбинация. Соломенные волосы торчат из порванной сетки во все стороны.

— Мне, пожалуйста, кофе с сахаром, — попросила Джесс. — И отнесите вон за тот столик.

— Мне тоже, — сказала Пи Джей.

— А мне кока-колу. Только безо льда, — подала голос Джинни.

Джесс подвела их к железному столику, и все трое сели на допотопные стулья. Когда им принесли заказы, Джинни снова принялась сучить ногами под столом. Столик затрясся. Джесс придержала его рукой.

— Ну и как вам эта сука? — начала Джинни светскую беседу.

— Ты имеешь в виду мисс Тейлор? — не поняла Джесс.

Она пристально поглядела на Джинни. Под ярким потолочным светом на ее лице были видны многочисленные прыщики, щедро, но неряшливо замазанные крем-пудрой.

— Да нет, эту каланчу, хиппи долгогривую.

— Ах, Сьюзен…

Джесс и сама еще не определила своего отношения к Сьюзен. С одной стороны, она любила поговорить — если вообще открывала рот — о любви, мире во всем мире и переустройстве общества, а с другой — сама ни к одному из обитателей Ларчвуда подобной любви не испытывала.

Она оставалась вещью в себе — холодная и неприступная, словно злилась на весь белый свет за то, что приходится находиться в подобном заведении.

— Она много учится, собирается поступать в колледж или еще куда-то в этом роде. По-моему, очень неглупая.

— А по-моему, она не хочет с нами знаться, — вмешалась Пи Джей.

— Да ведь она уже старая, — вступилась за Сьюзен Джесс. — Гораздо старше нас. Наверное, думает, что у нас с ней нет ничего общего.

Джесс не стала рассказывать им, как на прошлой неделе Сьюзен сделала ей замечание, когда та ела виноград.

Оказывается, она должна была поддержать какой-то бойкот в пользу фермеров. Джесс так толком и не поняла, что именно. И хотя виноград она любила, есть его перестала.

Сама она сильно сомневалась в том, что, если она прекратит потреблять какие-то фрукты, фермеры заживут на славу, но ей не хотелось настраивать Сьюзен против себя. А может, Сьюзен и права? Кто знает. Во всяком случае, не ей осуждать ее, решила Джесс, отпивая глоток кофе.

— Она нормальная девушка, — подытожила Джесс.

— Поживем — увидим, — хмуро бросила Джинни, вынула из бокала соломинку, бросила ее на стол и закурила.

— Угостишь сигареткой? — спросила Пи Джей. — Оставила свои в комнате.

— А кстати, какого она у тебя цвета? — скоро от своей бело-розовой спаленки с ума сойду.

— У меня комната вроде ничего, — ухмыльнулась Пи Джей, вытаскивая сигарету из смятой пачки. — Вот если бы она была поближе к ванной, была бы еще лучше. По утрам ужасно тошнит.

— В этом меня Бог миловал. А куда поселили эту суку?

Джесс припомнила день, когда приехала Сьюзен. Она тогда случайно услышала, как Сьюзен попросила мисс Тейлор поселить ее подальше от всех. Она, видите ли, любит тишину и покой. Джесс, конечно, этому не поверила, но сейчас говорить об этом не стала. Зачем? Только хуже будет. А им ведь под одной крышей жить еще долго.

— На третий этаж, там всего одна комната.

— Ничего себе! Цаца какая! — взорвалась Джинни. — И чем это она лучше остальных, скажите на милость!

— Да нет, она нормальная девчонка, — повторила Джесс. — Меньше будет на глаза попадаться.

— И то верно, — нехотя согласилась Джинни.

— У нее, наверное, какие-то проблемы, — проговорила Джесс, не понимая, почему она защищает Сьюзен.

Джинни хрипло расхохоталась.

— Похоже, у нас у всех проблемы, причем одни и те же.

Джесс зачерпнула чайной ложкой сахар и медленно стала опускать ее в чашку с кофе. Сахар мало-помалу пропитывался коричневатой жидкостью.

— Смотрите, — задумчиво сказала она. — Будто стадо бизонов мчится по прерии.

Она подождала, пока все белые крупинки превратились в коричневые, и добавила:

— Мама всегда так говорила, когда я была маленькая.

Она часто давала мне чай с молоком… Ну, вы знаете, половина молока, половина чая… и учила меня класть сахар.

Так, чтобы создалось впечатление, будто по прерии мчится стадо бизонов.

Джинни с Пи Джей промолчали.

Джесс поспешно опустила ложечку в кофе и размешала сахар. Зачем только она это сказала? Подумают еще, что она ненормальная. Спохватившись, она откашлялась и быстро проговорила:

— Моя-то проблема разрешима: мы с Ричардом собираемся пожениться после того, как он вызволит меня отсюда.

Джесс тут же пожалела о сказанном. Она не собиралась никого посвящать в свои планы, а вот…

— Но ведь ты еще маленькая, — заметила Пи Джей.

— Летом мне исполнится шестнадцать.

— А как же ребенок? — спросила Джинни.

Джесс сидела, не отрывая глаз от кружки.

— Мы будем жить все вместе, одной семьей. Ричард сейчас думает над тем, как этот план осуществить.

На секунду за столом воцарилась тишина.

— Только, пожалуйста, — взмолилась Джесс, — не говорите никому.

— Значит, ты собралась замуж, — вздохнула Пи Джей и, глубоко затянувшись, с силой выпустила струю дыма. — Вот и я тоже собиралась.

Сквозь сигаретную пелену дыма Джесс увидела, как глаза у нее погрустнели.

— Заладили: замуж, замуж… — передразнила Джинни. — Да кому это нужно!

И она сделала из своего бокала щедрый глоток. Джесс пришла к выводу, что эта особа не станет выставлять свои чувства напоказ.

— Ты уже видела нашего врача? — обратилась Пи Джей к Джесс, пытаясь перевести разговор на другую тему.

Джесс отвернулась от Джинни.

— Мне он понравился, старенький такой дедушка, будет осматривать нас раз в месяц.

— Наверное, дали нам самого завалящего, — буркнула Джинни.

— Да нет, он хороший, правда.

— Слушай, ну почему ты видишь все в розовом свете! — взорвалась Джинни. — Все у тебя хорошие. Не хочется разочаровывать тебя, золотко, но на самом деле все отвратительно. Все мы беременны. Одного этого достаточно, чтобы возненавидеть всех и вся!

— Тише, Джинни, не кричи, — испуганно прошептала Джесс, оглядываясь по сторонам.

Но никто, похоже, не обращал на них ни малейшего внимания.

— Да плевать мне на то, что меня могут услышать! — закричала Джинни. — В этом паршивом городишке и так узнают о нас рано или поздно. Как же, в этом доме живут плохие девочки! — Слово «дом» она произнесла с отвращением, будто говорила о чем-то мерзопакостном. — По мне, скорей бы все это кончилось, мне здесь некогда рассиживаться, меня ждут великие дела, я собираюсь стать кинозвездой. — Она затушила окурок и вскочила. — Пойду поищу туалет.

Джинни устремилась в самый дальний угол кафе. Сидевший за стойкой мужчина не отрывал взгляд от ее мини-юбки.

Джесс взглянула на Пи Джей.

— Ну и разозлилась же она!

— Нечего было ее заводить, — заметила та. — Не вздумай спрашивать, от кого у нее ребенок, она тебе глаза выцарапает. Такое впечатление, будто ей есть что скрывать. — Пи Джей достала из пачки Джинни очередную сигарету. — Ты не куришь?

— Нет.

— Везет тебе, я начала еще в школе, а теперь не могу остановиться. Наверняка заработаю рак легких, а то и ребенка награжу этой болезнью.

— Как ты думаешь, тебе трудно будет?

— Что?

— Отказаться от ребенка. Насколько я поняла, ты любила его отца.

Пи Джей повертела в руках сигарету.

— Да, любила и сейчас люблю. Никак не могу поверить, что он меня бросил. Надо же, заявил, что не уверен, будто ребенок его. Вот подонок!

Ее зеленые глаза стали совсем прозрачными. Джесс не могла понять, как можно было бросить такую красавицу.

— А как же ребенок?

— По правде говоря, Джесс, я меньше всего думаю о ребенке, — призналась Пи Джей, однако Джесс показалось, что голос ее слегка дрожит. — По-моему, ты еще слишком мала, чтобы это понять. — Она откинула со лба прядь каштановых волос. — На самом деле не успеем оглянуться, как все будет далеко позади.

Джесс показалось, что Пи Джей говорит это не столько для нее, сколько для себя.

Появилась Джинни. За ней тянулся густой шлейф духов.

— Этот идиотский туалет не смывает. Когда за нами заявится старикан?

— В десять, — сказала Джесс.

— Вот черт! Я не собираюсь торчать в этой дыре весь вечер. — Джинни встала и перебросила через плечо свою внушительных размеров сумку. — В двух кварталах отсюда я видела какой-то бар. Составите мне компанию?

И она двинулась к двери.

Джесс с Пи Джей переглянулись. Пи Джей смахнула с глаз слезинку и, глубоко вздохнув, спросила:

— Ну что, пойдем?

Джесс хотела отказаться. Она ни разу не была в баре и не собиралась туда идти, во всяком случае, здесь, в этом городишке. Кроме того, по закону штата Коннектикут, ни одна из них еще не достигла совершеннолетнего возраста.

Но Джесс видела, что Пи Джей хочется пойти, а ей нравилась эта девушка, и она с удовольствием подружилась бы с ней. Поэтому, сделав последний глоток, она поставила пустую чашку на стол и кивнула:

— А почему бы и нет? Пошли.

У бара было поэтическое название «Капля росы», совершенно не соответствующее внутреннему содержанию.

Это оказалось маленькое, темное и шумное заведеньице, где витал запах несвежего пива и дешевого виски. Джесс сразу затошнило. Да и дым поглотил все и всех. Девушки с трудом протискивались сквозь толпу к стойке бара. Шествие возглавляла Джинни, за ней следовала Пи Джей.

Джесс обратила внимание, что почти каждый мужчина пожирал взглядом мини-юбку Джинни, затем переводил взгляд на Пи Джей и уже не отводил его. «Отлично, — подумала она. — Меня они даже не заметят». Не сводя глаз с каштановой гривы Пи Джей, она продолжала упорно шагать вперед.

— Тут есть свободные места! — крикнула Джинни.

У стойки и впрямь стояло два пустых табурета. Пи Джей тут же села на один из них. «Господи, — взмолилась Джесс, — только бы мне дали сесть!» Джинни, словно услышав, выступила в роли спасительницы.

— Садись, Джесс! — прокричала она сквозь стоявший в помещении шум, усугублявшийся электрическим пианино. — Я постою.

Джесс поспешно забралась на табурет.

К ним подошел тучный бармен с прилизанными волосами.

— Чего изволите?

— Бренди, — бросила Джинни.

— Покажите, пожалуйста, ваше удостоверение личности, — попросил официант.

Джинни достала из своей огромной сумки маленький квадратный кусочек бумаги. «О Господи! — ахнула Джесс. — У нее наверняка фальшивые документы! Что, если нас арестуют?» Сердце ее заколотилось от страха. Она взглянула на Джинни — по лицу той скользнула спокойная улыбка.

Похоже, этой девице вообще неведомо чувство страха. Кивнув быстрый взгляд на карточку, бармен вернул ее и повернулся к Пи Джей»

— Что вы будете заказывать?

— Виски с содовой, — со знанием дела проговорила она.

Удостоверение у нее бармен спрашивать не стал и обратился к Джесс:

— А вы? Уж вам-то, пожалуй, еще далековато до совершеннолетия.

Он довольно хохотнул, и у Джесс все внутри оборвалось.

— Мне, пожалуйста, имбирное пиво.

В ожидании заказа Джинни и Пи Джей рассматривали танцующих. Джесс хотела последовать их примеру, но, повернувшись, поняла, что в таком положении неудобно сидеть Пришлось довольствоваться созерцанием стойки, покрытой черным пластиком, испещренным маленькими лужицами в тех местах, где напитки проносились мимо рта.

За стойкой виднелись полки с бесчисленными бутылками с серебристыми крышечками, в которых отражались разноцветные неоновые огни вывески. На одной из полок Джесс заметила часы, было только пять минут девятого. «О Господи, — вздохнула она. — Еще целых два часа тут торчать, пока приедет Поп».

Бармен принес заказы, и Пи Джей раскрыла кошелек.

— Плачу за всех, — сказала она, но бармен лишь отмахнулся.

— Уже заплачено! — крикнул он сквозь завывание музыки. — Вон тот парень, у которого рубашка в голубую клетку, уже заплатил.

Пи Джей кивнула и глянула в ту сторону, куда указывал бармен. Джесс проследила за ее взглядом. Огромный темноволосый детина в джинсах поднял свой стакан с пивом и ухмыльнулся, глядя на Пи Джей.

— Ну и дылда, — протянула та.

— Да пошли они все куда подальше, — бросила Джинни. — Там вроде кегельбан виднеется, пойду разомнусь.

Схватив свой стакан, она умчалась туда, откуда доносился стук катящихся по доске кеглей.

«Джесс заметила, что Пи Джей кому-то улыбается. К ним направлялся тот самый дылда. Джесс поспешно отвернулась, продолжая разглядывать стойку.

— Привет, — раздался за спиной мужской голос.

— Привет, — отозвалась Пи Джей. — Спасибо за угощение.

Джесс не сводила глаз с бармена. Тот, опрокинув одновременно две бутылки вверх дном, плеснул из каждой на глазок в шейкер и нажал кнопку. Раздался оглушительный вой, перекрывающий царящий вокруг шум.

Джесс почувствовала, как кто-то взял ее за руку. Слава Богу, это оказалась Пи Джей.

— Пойду потанцую! — прокричала она, наклонившись к самому ее уху. — Посидишь одна?

Джесс кивнула и еще крепче сжала в руке свой стакан с пивом.

— Ну конечно, иди развлекайся.

Она проследила взглядом за Пи Джей — они с детиной пробивались к танцплощадке. Начала болеть голова. Джесс опять взглянула на часы: пятнадцать минут девятого. Нужно было чем-то занять себя — она решила прочитать этикетки на всех бутылках. Все лучше, чем разглядывать присутствующих. Не дай Бог встретиться с кем-нибудь взглядом! Стакан свой она так и не выпускала из рук, словно это был талисман, который мог защитить ее от незнакомых людей.

Вдруг она обратила внимание на стакан Пи Джей. Он был почти не тронут. Сама она уже добралась до танцплощадки и теперь танцевала со своим новым ухажером какой-то медленный танец. Бармен, стоя спиной к Джесе, был занят своим делом. Она украдкой огляделась по сторонам. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания.

Джесс пробовала спиртное лишь однажды — на похоронах мамы, не считая бокала «Божоле» на званом обеде, который устраивали ее родители. В тот самый день, когда, махнув рукой на условности, доказала Ричарду, как сильно она его любит.

Еще раз взглянув на стакан Пи Джей, Джесс схватила его и сделала большой глоток. Вкус виски ей не понравился, но внутри разлилось блаженное тепло и жить стало веселее.

Позже, лежа в постели, Джесс пыталась убедить себя, что она не одинока. Перед сном она приняла душ, стараясь смыть въевшиеся в кожу мерзкие запахи алкоголя и сигарет. Хотя она выпила из стакана Пи Джей только половину, кружилась голова, слегка подташнивало, болели плечи.

Еще бы! Два часа просидеть на неудобном табурете — это и здоровому человеку тяжеловато, не говоря уж о беременной женщине.

Джесс взглянула на разложенный на кровати календарь.

Сегодня 22 июня. Медленно перевернула страницы: июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, 14 декабря. Она легла на бок и глянула вниз, на свой живот, — он стал уже заметен. Такое впечатление, будто она проглотила огромный праздничный обед. Внезапно Джесс почувствовала, как внутри у нее что-то булькнуло, еще раз… еще… Потом все прекратилось.

Что это было? Может, ребенок начал шевелиться? Джесс терялась в догадках.

Внезапно в животе что-то взорвалось. Джесс поспешно подтянула ноги к животу, скрючилась. Неприятное ощущение прошло.

Должно быть, все-таки ребенок, решила она. Доктор предупреждал, что он начнет скоро шевелиться. Да, наверное, так оно и есть.

Опять в животе что-то забулькало, потом возникла резкая боль. Как Джесс ни крутилась на кровати, боль не проходила.

«Интересно, у мамы тоже так было? — подумала Джесс. — Тогда ничего удивительного, что она родила только меня».

Джесс закрыла глаза и, пытаясь переключиться с неприятных ощущений внутри на что-нибудь другое, стала думать о своей матери. Какая же она была изящная, хрупкая, нежная и очень веселая. Когда Джесс была еще ребенком, мама постоянно придумывала какие-то маленькие игры, отчего самые обыденные вещи, как, например, размешивание сахара в чае с молоком, превращались в волшебную сказку. Для мамы не существовало никаких нудных и неприятных дел.

Она вдыхала жизнь и привносила искорку веселья во все, что ни делала, во все, что ее окружало.

Джесс вспомнилось, как они с мамой впервые пришли в огромный магазин игрушек, что на Пятой авеню. При входе в дверях стоял игрушечный солдатик и приветствовал каждого покупателя. Высокий, с негнущейся спиной.

На нем были камзол с медными пуговицами и аксельбантами белоснежные панталоны и высокая черная меховая шапка. Щеки, намазанные красной краской, так и сияли.

«Ой, мамочка, смотри!» — воскликнула Джесс, выдергивая ручонку из изящной руки матери, затянутой в белую перчатку. «Да, дорогая! — восторженно отозвалась мама. — Это солдатик из „Щелкунчика“.

Неделю назад они смотрели этот балет, и теперь на виду у всей Пятой авеню мама принялась кружиться вокруг солдатика, мурлыча себе под нос чарующую музыку Чайковского, потом, подхватив солдатика под мышки, закружила его в танце. Джесс залилась восторженным смехом и весело захлопала в ладоши, а немногочисленные покупатели, проходя мимо, с улыбкой смотрели на маму.

Это был чудесный день, который Джесс никогда не забудет. Она всегда вспоминала его, когда пыталась разобраться в том, что же все-таки произошло. Как могло случиться, что мама потеряла интерес к жизни? Это она-то, с ее неуемной энергией, постоянной жаждой деятельности и безудержным весельем! Может, отец завел себе любовницу? Или произошло что-то еще более ужасное? Джесс не знала. Она знала только, что любила мать, а та страстно любила ее. И Ричард ей очень нравился. Уж она бы позволила им пожениться. Придумала бы, как уговорить мужа…

Боль утихла, Джесс заснула.

Посреди ночи низ живота снова пронзила острая боль.

Сон как рукой сняло. Джесс поняла — что-то с ней происходит. Скрючившись от боли, она сползла с кровати и побрела в ванную комнату. С трудом добравшись до нее, хотела взяться за ручку двери, но не успела — голова закружилась, и, потеряв сознание, она упала на пол.

Первой почувствовала неладное Пи Джей. Услышав странный стук, она выскочила в коридор и, увидев лежащую на полу Джесс, громко закричала, разбудив своим криком всех обитателей пансионата.

— Джесс, девочка моя, не волнуйся, все будет хорошо.

Не открывая глаза, Джесс ощутила стойкий запах лаванды. С трудом подняв тяжелые веки, увидела у кровати мисс Тейлор. И комната, и кровать были ей незнакомы.

— Доктор сказал, что ты потеряла сознание от испуга.

Он хочет подержать тебя пару деньков здесь, в больнице, а потом недельку полежишь в постели, отдохнешь.

— А как ребенок?

— С ребенком тоже все в порядке, не волнуйся. Но тебе нужно немного отдохнуть — только и всего.

Джесс снова закрыла глаза, прислушиваясь к незнакомым больничным звукам. По щекам ее покатились слезинки.

— Мамочка, — едва слышно прошептала она. — Мамочка…

И снова забылась тяжелым сном, вызванным каким-то успокоительным лекарством.

«Нужно найти какой-нибудь способ избавиться от этого треклятого ребенка», — размышляла Джинни, сидя утром за завтраком и потягивая кока-колу без льда. Вчера она явно перебрала — во рту неимоверная сухость, голова просто раскалывается. Но живот и ребенок чувствовали себя превосходно.

— Зачем ты пьешь столько кока-колы, Джинни? — спросила Сьюзен. — Ведь углекислый газ может навредить ребенку.

— Да ну… — удивилась Джинни. — Тогда нужно выпить еще стаканчик.

Она хотела продолжить эту тему, но в этот момент в библиотеке зазвонил телефон. Секунду спустя в дверях столовой появилась миссис Хайнс: руки на талии, глаза — щелочки.

— Мисс Стивенс, — громко объявила она. — Вас к телефону.

Джинни поставила стакан на стол.

— Должно быть, из Голливуда, — небрежно бросила она и пошла к телефону.

Войдя в библиотеку, она плотно прикрыла за собой двери. Еще не взяв трубку, догадалась — звонит мать. Только она одна знала о ее местонахождении.

— Привет, мам, — проговорила она в трубку.

— У нас неприятности, Джинни, — донесся до нее хриплый шепот. — Он знает.

У Джинни подкосились ноги. Она опустилась в кожаное кресло мисс Тейлор.

— Что?! Это невозможно! Откуда он узнал? — Внезапно ее осенила догадка:

— Это ты ему сказала? Мама, ради Бога, отвечай. Это ты ему сказала?

На другом конце послышалось тихое всхлипывание.

— Мама, я не могу поверить, что ты ему проговорилась.

— Он… он заставил меня, — пробормотала мать.

— Вот черт! Что он тебе сделал? Избил?

Ответа не последовало.

Джинни похолодела. Взяв со стола коробку со скрепками, принялась машинально поигрывать ею. Внезапно страшно захотелось курить. Выдвинув ящик стола, распечатала пачку сигарет «Пэл-Мэл». Одну сунула в рот, другую положила в карман.

— Это из-за денег? Он узнал, что ты взяла деньги?

Мать вздохнула.

— Когда ты прошлым вечером не пришла ночевать, он рассвирепел. Сказал, что ты занимаешься беспутством, и по возвращении грозил тебя серьезно наказать.

Джинни почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она принялась усердно рыться в ящике стола. Попадалось все, что угодно, но только не спички: какие-то ручки, блокноты, счета. Наконец нашла. Надпись на коробке сообщала, как чудесно можно пообедать в местном ресторанчике всего за один доллар двадцать пять центов.

— Что еще?

— Он и не догадывался о деньгах до сегодняшнего утра.

Подробности были Джинни ни к чему. Достаточно было того, что этот тип узнал об исчезновении денег. Но то, что он выместил злость на матери, вообще не укладывалось в голове.

— Значит, ты призналась, что взяла деньги?

— Не сразу.

Мать начала плакать.

Джинни чиркнула спичкой.

— Мама, послушай, он знает, что я беременна?

Послышались всхлипывания.

— Да.

Вот черт! Джинни в сердцах выпустила изо рта клубок дыма.

— Но, Джинни, это не страшно. Он ведь тебе отчим.

Если ты мне поможешь, я уйду от него не задумываясь. И плевать мне на его деньги! — Послышался звук, будто кубики льда бьются о стенки стакана. — Вспомни, как нам было хорошо с тобой, когда мы жили в однокомнатной квартирке…

— Мама, ты пьешь?

— Совсем чуть-чуть… Очень больно…

— Мама… — Джинни понимала, что обязана задать следующий вопрос, но боялась. — Он знает, где я?

— Нет! Клянусь тебе, этого ему из меня не выбить! Я сказала ему, что ты сбежала из дома, а мне пришлось дать тебе денег на аборт.

Джинни с трудом сглотнула и еще раз затянулась.

— А что он сказал?

— Он сказал… — начала мать и запнулась.

— Так что он сказал?

— Чтобы ты никогда больше сюда и носа не показывала!

Джинни закрыла лицо руками.

— Мама, уезжай оттуда! И чем скорее, тем лучше. Иначе он изобьет тебя до полусмерти.

— Из-за денег? Да нет, он не очень-то из-за них разозлился, у него их полно.

— Мама, говорю тебе, он опять изобьет тебя!

Мать не ответила. Снова послышалось позвякивание кубиков.

Джинни представила себе маму — сидит, наверное, в глубоком кресле, обтянутом золотой парчой, в своей просторной спальне, с ног до головы закутанная — чтобы горничная, не дай Бог, не увидела синяков — в белый шелковый халат. Черные как воронье крыло волосы растрепаны, лицо бледное и усталое. Отчим Джинни никогда не бил маму по лицу боялся выставлять следы своего гнева на всеобщее обозрение.

Она взглянула на свой живот. Мало матери своих проблем, так Джинни еще добавила: заставила мать украсть у мужа для нее деньги, чтобы поехать в этот чертов пансионат и родить здесь ребенка, потому что на аборт идти у нее не было сил. Если бы она могла, то давно бы его сделала!

Но Джинни панически боялась боли, крови и тому подобного. Да еще эти доктора! Начнут ее щупать, потом заставят лечь на кушетку, привяжут ноги… Нет, только не это!

Конечно, когда она будет рожать, тоже придется несладко, но это когда еще будет… Несмотря на все страхи, Джинни знала, что обладает одним бесценным качеством — умением выживать в любой ситуации.

Она очень сокрушалась по поводу того, что у нее не хватает мужества сделать аборт. Тогда она уже сейчас отправилась бы в Бостон выручать маму. Увезла бы ее от этого проходимца в Лос-Анджелес, где бы он их никогда не нашел. Там ее заприметил бы какой-нибудь режиссер, начал бы снимать… Вот черт! Размечталась… Джинни спустилась с небес на землю.

— Мама, пойди приляг, отдохни. Не нужно мне сюда звонить, я сама позвоню завтра утром, только попозже, когда он уйдет на работу. Ладно?

Кубики льда снова звякнули.

— Как скажешь, любовь моя. Пока.

И мать повесила трубку.

А Джинни так и осталась сидеть с трубкой в одной руке и с сигаретой — в другой. Она должна придумать, как избавиться от ребенка, раз и навсегда, но с минимальной болью. Нельзя оставлять мать с этим подонком ни на минуту, не говоря уже о шести месяцах. На аборт ей не хватает мужества, значит, нужно организовать выкидыш — быстро, надежно, без докторов, шприцев и прочего.

В комнату вошла мисс Тейлор, прервав размышления Джинни на самом интересном месте.

— Все в порядке, Джинни? — спросила она.

Джинни затушила сигарету и быстро встала.

— Просто чудесно, мисс Тейлор. Пойду погуляю.

— Только не забудь, дорогая, в десять часов придет врач.

— Ну конечно! Вот уж кого жду не дождусь.

С этими словами она вышла из комнаты.

За домом был высокий холм, к подножию которого примыкала лужайка, покрытая бархатистой травой, а за ней — дремучий сосновый бор. Сосны были огромные, высокие, с прямыми стволами, раскидистыми ветвями, усеянными толстыми иголками. Каждая ветка заканчивалась бледно-зеленым отростком из мягких и нежных иголочек. Сквозь пышную крону пробивались лучи солнца, и казалось, будто вся изумрудная травка испещрена блестящими золотыми полосками.

Джинни приглядела нагретое солнцем местечко, опустилась на землю, закатала рукава своего свитера и вытащила из кармана мини-юбки смятую сигарету. Прикурив, сломала обгоревшую спичку и выбросила ее, а потом, совершенно не задумываясь над тем, что она делает, аккуратно оторвала донышко от картонной коробки из-под сигарет и, ловко действуя пальцами с обгрызанными ногтями, принялась рвать его на узенькие полоски.

— Вот черт! — выругалась она, размышляя о том же: как избавиться от ребенка.

Джинни была далека от того, чтобы заниматься самобичеванием, она не испытывала угрызений совести по поводу случившегося в отличие от Джесс и Пи Джей. При воспоминании о последней она улыбнулась. Похоже, эта особа привыкла брать от жизни все. Вчера она пошла танцевать с парнем, который купил им выпивку, и не вылезала с танцевальной площадки весь вечер. Все почему-то считали, что Джинни не обращает на такие мелочи внимания. И ошибались. Джинни никогда не пропускала ничего интересного, вернее, почти никогда. Всем давала оценку, всех насквозь видела. Что собой представляют Пи Джей и Джесс, она уже поняла. А вот кто такая Сьюзен, вообразившая, что все они не стоят ее? А, черт с ней! И со всеми остальными тоже. Она должна сейчас думать только о себе. Придумать наконец, как избавиться от ребенка, вернуться в Бостон и увезти маму от этого подонка.

И как только угораздило ее выйти за него замуж? Наверняка из-за денег. Отца своего Джинни не знала и вообще маленькой себя не помнила. Единственное, что запомнилось из детства, это… та самая ночь. Джинни почувствовала, как при одном воспоминании о ней в горле пересохло, сердце отчаянно заколотилось, руки-ноги стали ватными, все поплыло перед глазами — деревья, небо, земля. Появилось странное, но такое знакомое неприятное ощущение, будто душа расстается с телом. Сразу прошиб холодный пот. Все эти мерзкие чувства были тут как тут, стоило ей вспомнить о той ночи. Ну почему она не может выбросить ее из головы?! Джинни глубоко затянулась и едва не задохнулась. Она закрыла глаза и попыталась отключиться, но ничего не вышло: воспоминания лавиной нахлынули на нее.

…Они с мамой жили тогда в крохотной однокомнатной квартире на четвертом этаже ветхого дома. Летом они задыхались в ней от жары, а зимой замерзали от холода. Время от времени мама приводила домой приятеля на ночь, в ту злополучную ночь — тоже. Джинни было тогда годика четыре.

Мама вернулась домой с очередным мужчиной. Должно быть, они веселились на маскараде — в памяти Джинни осталось мамино нарядное белое платье с пышной юбкой в мелкую складку, поразившее ее детское воображение. Верхняя его часть, плотно облегая грудь, завязывалась вокруг шеи, — такое платье было на Мэрилин Монро в одном фильме, там оно поднималось вверх, открывая взору восхищенных зрителей премиленькие штанишки. Мама выглядела просто потрясающе.

Когда они, смеясь и перешептываясь, вошли в квартиру, Джинни притворилась спящей.

— Шш… — хрипло прошептала мама.

Джинни услышала, как процокали по полу ее каблуки, потом раздался глухой стук — видимо, мама скинула туфли и швырнула их через всю комнату.

— Пойду посмотрю, спит ли дочка. А ты пока налей нам что-нибудь выпить. Ладно?

Мама склонилась над Джинни, поцеловала ее в лоб, и она почувствовала резкий неприятный запах. В ту же секунду раздался грубый мужской голос:

— Не за выпивкой я сюда пришел! Ты знаешь, за чем.

Джинни крепко зажмурила глаза. Послышался звонкий шлепок, и мама упала на кровать.

— Тише ты, идиот! Ребенка разбудишь! — воскликнула она.

Послышался звук разрываемой материи — шикарной материи шикарного маминого платья, потом расстегиваемой молнии. Мама сдавленно вскрикнула.

— Вот и отлично! Тогда я ее тоже использую! — яростно взревел мужчина.

Кровать заходила ходуном. Видимо, мама пыталась от него избавиться, оттолкнуть его. Джинни начала плакать, мама прижала ее к себе.

Открыв глаза, Джинни увидела, что она с ненавистью смотрит на мужчину.

— Ах ты, паразит! Я тебе сейчас покажу! — закричала она, стукнув его изо всех сил.

При этом одна грудь у нее выскочила из разреза платья — показалась белая кожа, покрытая ярко-красными царапинами.

— Мама! — крикнула Джинни не своим голосом.

И вдруг увидела, как мужчина приблизился к ее матери», ухватил ее рукой за грудь и прижался губами к соску.

— Нет! — заорала мама и ударила его по голове.

Выпустив сосок, мужчина решительно задрал ей платье.

— В чем дело, крошка! — прорычал он. — Ты ведь сама этого хочешь.

— Убирайся! — выкрикнула мама.

Джинни прижалась к стене.

— Мама! — снова крикнула она.

Мужчина перевел взгляд с мамы на нее и улыбнулся.

Швырнув маму на пол, он шагнул к Джинни. Джинни не в силах была отвести взгляд от предмета его мужской гордости. Закрыв глаза, она закричала. Последнее, что запомнилось, — острая боль между ногами…

Сосны тихонько поскрипывали, заглушая жуткие воспоминания. Джинни хватала воздух ртом и никак не могла надышаться. Тело было липким от пота. Изнасиловал ли ее тот мужчина, нет ли, она не знала. Из этой ужасной ночи больше ничего не запомнилось. Постепенно успокоилось сердце. Джинни откашлялась, поморгала, пытаясь прийти в себя, успокоиться. Она знала, что приступ скоро пройдет. С ней такое бывало и раньше. Но когда он только начинался, ей казалось, что он никогда не кончится, что когда-нибудь сердце не выдержит и разорвется в груди, и кусочки его рассыплются по всему животу.

Повеяло прохладой, и Джинни вздрогнула. Мир вновь обрел яркие краски — пелена спала с глаз. Джинни почувствовала, что может расплакаться, но сдержалась — не время сейчас лить слезы, она должна быть сильной.

Поднявшись, Джинни смахнула с юбки иголки.

— Вот черт! — бросила она и взглянула на часы.

До визита к врачу оставалось десять минут. А может, наплевать на него и сбежать? Но куда? Этот дурацкий ребенок так и будет сидеть в животе, куда бы она ни направлялась. Ну ничего, рано или поздно она от него избавится, уверяла себя Джинни, направляясь к дому.

Музыкальную комнату превратили в смотровую. Теперь рядом с роялем соседствовало гинекологическое кресло с металлическими подпорками для ног и лампой на шарнирах, которая могла поворачиваться в разные стороны. Когда вчера Джинни украдкой заглянула в комнату, она глазам своим не поверила: камера пыток, да и только!

Теперь, войдя в холл, она заметила, что двери в музыкальную комнату закрыты. Наверное, уже кого-то осматривают, скорее всего Пи Джей.

Внезапно Джинни охватил страх. Что он там делает, этот докторишка? Обследует каждую из них холодным стальным инструментом? Щупает грудь? Сердце ее отчаянно заколотилось. Нет! Она не позволит ему так бесцеремонно с ней обращаться!

Она огляделась и вдруг поняла, что она должна делать. Джинни устремилась к лестнице, уговаривая себя не трусить.

Добравшись до самого верха, она обернулась. Перед глазами, как в фильме ужасов, замелькали всевозможные образы — доктора, шприцы, пробирки и прочее. Откуда-то потянуло больничным запахом.

«Я могу это сделать, я должна», — приказала она себе и с закрытыми глазами, сделав глубокий вдох, рухнула вниз.

Она с грохотом катилась по ступенькам, и этот грохочущий звук был хуже боли. Одно-единственное желание — ухватиться за перила — не давало покоя, но она подавила его.

Внезапно чьи-то мягкие руки подхватили ее. До конца лестницы было еще далеко.

— О Господи! С вами все в порядке? — раздался чей-то голос.

Джинни подняла голову — над ней склонилось незнакомое лицо. Кто это? И вдруг она увидела белый халат.

Ведь это же врач! Только его не хватало!

Она с трудом встала на ноги и замерла, ожидая, что сейчас в животе появится острая, пронизывающая боль, означающая, что ребенку пришел конец. Тщетно! Боль, правда, возникла, однако далеко не острая и не в том месте, где хотелось бы, а в правой ягодице.

— Угораздило же свалиться с этой идиотской лестницы! — бросила она и, откинув с лица прядь волос, добавила:

— Черт бы побрал этот старый дом — Нужно быть поосторожнее, — ласково улыбнулся ей старенький доктор и покачал убеленной сединой головой. — Вы же не хотите причинить вред своему ребенку?

Джинни едва сдержалась, чтобы не закричать во весь голос.

Вначале нужно было взять у нее анализ крови. Джинни вытянула руку и сжала ее в кулак. Сердце колотилось в груди, ноги стали ватными. О Господи, только бы не было очередного приступа! Когда угодно, только не сейчас. Доктор перетянул руку выше локтя резиновым жгутом, плотно затянул его, а Джинни показалось, что трубка обвилась вокруг шеи и вот-вот задушит ее. Голова закружилась, все поплыло перед глазами, дышать нечем, только бы не упасть в обморок! Взяв шприц, доктор вонзил иглу в руку. Джинни попыталась сконцентрировать внимание на каком-нибудь предмете, например, на стуле. Хоть что-то устойчивое, реальное… Нет, она не поддастся панике! Выстоит! Только бы он ничего не заподозрил! Джинни почувствовала, как из вены потекла кровь, густая, алая, ее кровь… Течет, течет… Все! Сил больше нет! Она в ловушке! Джинни покачнулась на стуле и упала.

«Ну и вонища! Будто кто-то сблевнул», — пронеслось в голове, и Джинни с трудом раскрыла глаза. В нос ударил запах нашатырного спирта.

— Не предполагал, что вы способны упасть в обморок, — усмехнулся доктор, убирая от нее тампон с нашатырем.

— Я забыла сегодня позавтракать! — выпалила Джинни. — И если вы кому-то расскажете о том, что произошло, вы очень пожалеете!

Врач выпрямился и взглянул на Джинни.

— Не советую вам, моя милая, разговаривать со мной в таком тоне. Мне столько же хочется ублажать богатеньких, дурно воспитанных девиц, сколько вам находиться в подобном заведении. Я хороший врач и заслуживаю уважения. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Джинни промолчала. А если бы раскрыла рот, из неги вылетели бы очередные ругательства.

— Я ничего не скажу мисс Тейлор, — продолжал доктор. — Но не потому, что боюсь ваших угроз, а в силу врачебной этики.

У него были такие густые седые брови, которых Джинни никогда не видела. Когда он говорил, брови двигались вверх-вниз, поэтому выражения его старых серых глаз видно не было, но Джинни понимала, что говорит он серьезно. Более того, он не поднял ее на смех. И она почувствовала вдруг угрызения совести.

— Спасибо, — тихо проговорила она.

Он присел перед ней на корточки.

— Что, боишься шприцев, Джинни?

Она отвернулась и взглянула в окно.

— И врачей тоже?

Джинни, переплетя пальцы рук, мечтала лишь об одном — о сигаретке.

— Наверное, имеется печальный опыт?

Что она могла ему сказать, если и сама не знала?

— Что ж, придется тебе немного потерпеть. Я постараюсь при обследовании не причинять тебе боли, но мне потребуется твоя помощь. Ты ведь поможешь мне, Джинни?

Не отрывая глаз от окна, она наконец ответила:

— Да.

Пока доктор ее осматривал, Джинни с ног до головы покрылась потом. Он, видимо, неплохой мужик, хотя брови у него те еще; во всяком случае, не сделал ей так больно, как когда-то тот тип, но… Единственное, что она хотела, это избавиться от ребенка; не может она оставаться здесь еще на целых полгода! Должен же быть какой-то выход!

— Возможно, сегодня из-за падения внизу живота почувствуешь боль. Если она будет сильной, попроси мисс Тейлор позвонить мне.

— Хорошо.

Значит, все-таки ее усилия не пропали даром! Может быть, этот ребенок не сидит в ней так крепко. Она немного успокоилась, перестала потеть.

— На сегодня все, Джинни. Увидимся в следующем месяце, — сказал врач. — Скажи мисс Левин, что она может заходить.

Джинни слезла с кресла и одернула юбку.

— Спасибо, доктор, — искренне поблагодарила она и вышла из комнаты.

В холле ожидала Сьюзен. Длинные волосы висят сосульками, поверх потрепанных джинсов мятая футболка, ноги немного опухли из-за беременности, обуты в немыслимые кожаные сандалии. Хиппи паршивая! Хиппи… И вдруг Джинни как громом поразило. Ведь хиппи принимают наркотики. А наркотики запросто могут погубить ребенка. Ну конечно! Как же она раньше не догадалась! Пора быть поласковее со Сьюзен. У нее наверняка есть наркотики, которые помогут избавиться от ребенка. Да, пора изменить отношения с ней.

Джинни ласково улыбнулась Сьюзен.

— Доктор говорит, что ты можешь войти, — сладким голосом проворковала она и добавила:

— Ничего мужик, правда?

Сьюзен вопросительно глянула на нее.

— Не знаю… Ну если ты так говоришь… — пробормотала она и, обойдя Джинни, зашла в музыкальную комнату.

Она решила не отдавать ребенка на воспитание чужим людям. Сидя на кровати, Сьюзен методично соскабливала восковые подтеки с бутылки кьянти многолетней выдержки. Они с Дэвидом постоянно пили это вино — только таким способом можно было заполучить зеленые бутылки в плетеных корзиночках, чтобы потом использовать их в качестве подсвечников. Вкус вина ей не нравился, но она любила Дэвида и способна была пойти ради него и не на такие жертвы.

Сьюзен уже предприняла попытки отыскать его. Если бы он только сказал, где именно собрался служить — в армии ли, во флоте, — было бы куда проще его отыскать.

Так нет же, бросил только: «Я завербовался. Уезжаю во Вьетнам». Где теперь его найти? Даже Аллан, с которым Дэвид жил в одной комнате, куда-то исчез. Возможно, потребуются долгие месяцы, а то и годы на розыски Дэвида, но ребенок ждать не собирался. Ну почему она оказалась такой идиоткой! Нужно было рассказать ему все. А теперь мучайся… Задумавшись, Сьюзен принялась растирать пальцами комочек воска.

Если она не откажется от ребенка, родители придут в ужас, не станут с ней даже разговаривать. Ну и ладно, без их разговоров обойдется как-нибудь. А что, если нет? — вдруг вкралась мыслишка. Ничего, не пропадет, отмахнулась от нее Сьюзен. Бросит институт, устроится на работу, будет обеспечивать и себя, и ребенка. Проживет как-нибудь и без папочкиных денег. Снимет какую-то сумму со счета, который открыл для нее дедушка, поселится в каком-нибудь не очень престижном районе — деньги нужно экономить! — и наймет няньку, чтобы сидела с ребенком, пока сама она будет на работе.

Но дешевую квартирку отыскать сложно. Их позанимали наркоманы. Живут по несколько семей в каждой квартире, спят на полу на матрацах в сине-серую полоску, заклеили стены плакатами и афишами, наплодили детей и живут себе поживают, колются да «травку» покуривают.

Против последней она не очень возражала — они с Дэвидом и сами любили ею побаловаться, однако всегда знали меру. И все-таки в подобном месте, вонючем, прокуренном, нечего и думать о воспитании ребенка. Придется найти что-нибудь другое. Только что?

Сьюзен поглядела на свои длинные пальцы. Ну почему она не сказала Дэвиду о ребенке, почему не смогла переступить через свое воспитание? увы, не смогла… Хотя в глубине души ненавидела все те жизненные принципы. которые исповедовали ее родители.

«Война способствует процветанию экономики», — втолковывал ей отец.

«Нас она не коснется, — вторила ему мать и добавляла:

— Какое счастье, что ты девочка. Впрочем, родись ты мальчиком, папины друзья устроили бы тебе отсрочку от призыва, как это сделали Дэвиду Зигелю и сыну Натана Кейджа. Людям нашего круга никакая война нипочем».

Вот их ценности Вот их мораль! Мальчики из бедных семей должны отправляться на войну и там умирать, а для папенькиных сынков, у родителей которых полно денег и везде свои люди, находятся всевозможные пути избежать службы в армии.

Девочки, чьи родители едва сводят концы с концами, могут рожать детей без отцов сколько угодно, им не возбраняется, а для Сьюзен Левин, дочери таких высокопоставленных родителей — табу.

Потеряв над собой контроль, Сьюзен швырнула пустую бутылку в стену. Раздался громкий стук, но бутылка осталась целой и невредимой, даже не треснула; какое толстое стекло, даже при желании не разбить.

В дверь постучали.

— Сьюзен, с тобой все в порядке?

О Господи! Опять эта Джинни! В последнюю неделю эта особа ей проходу не дает, так и вьется вокруг нее: то ли в подруги набивается, то ли ей что-то срочно понадобилось.

— Джинни, у меня ужасно болит голова, увидимся за обедом.

— Я как раз поднималась к тебе, как вдруг услышала грохот. Ничего не случилось?

— Ладно, входи, — со вздохом сдалась Сьюзен.

Дверь отворилась, и на пороге появилась Джинни. Поверх мини-юбки была какая-то длинная кофта, отчего та казалась еще короче. «Ничего себе будущая мать, — подумала Сьюзен. — Сказать кому — обхохочешься!»

— Какая у тебя миленькая комнатка! — восторженно протянула Джинни.

Комната, в которой поселилась Сьюзен, располагалась в мансарде. Потолок шел под уклон, и Сьюзен сразу же решила оклеить ее антивоенными плакатами и афишами с изображением Боба Дилана и других рок-музыкантов. Маленький столик был завален книгами и газетами. Те, что не уместились на столе, валялись на полу. На туалетном столике стоял какой-то конусообразный сосуд, распространявший едкий запах ладана.

— Ты действительно занимаешься всей этой антивоенной чепухой? — удивилась Джинни, разглядывая плакаты.

Сьюзен спустила ноги с кровати и, взглянув на Джинни, холодно заметила:

— Ты сюда пришла ведь не просто так, есть причина.

Так что же тебе понадобилось?

Переложив книги со стула на пол, Джинни уселась.

— Понимаешь, этот ребенок в животе мне уже осточертел.

— Мне это знакомо.

— У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока он созреет, мне нужно срочно попасть в Лос-Анджелес, если я хочу стать актрисой. Нельзя терять столько времени: когда он родится, мне будет почти восемнадцать. Совсем старуха!

— Так что ты хочешь от меня? Поверь, Джинни, если бы я знала способ, как заставить его расти быстрее, я бы сама воспользовалась им.

— Наркотики. У тебя есть какие-нибудь наркотики?

— Что?!

— Да брось ты притворяться, Сьюзен! Ты же хиппи, значит, потребляешь наркотики. Они все этим занимаются.

Сьюзен расхохоталась.

— Извини, подружка, но здесь ты ошиблась. Я и в самом деле время от времени покуривала «травку»…

Сьюзен запнулась и нахмурилась. В ту ночь, когда она забеременела, они с Дэвидом как раз накурились гашиша.

Но не станешь же распространяться об этом с Джинни!

— Я делала это исключительно ради повышения своего уровня сознания, а не с целью разрушения собственного тела, — закончила она.

— Я вовсе не собираюсь разрушать свое тело, хочу только уничтожить этого треклятого ребенка.

— Это отвратительно!

— Послушай, Сьюзен, кое-кому из нас приходится не так-то легко, как остальным.

В глазах Джинни, подведенных черным карандашом, не было ни капли страха, один леденящий холод. Сьюзен даже поежилась.

— Почему ты думаешь, что кому-то из нас приходится легко?

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Джинни, откинув назад спутанную гриву волос. — Королева бросает мне вызов! Та самая королева, чей папаша оплачивает все счета и которая не задумывается над тем, где взять кусок хлеба, да и будет ли он, этот кусок!

— Послушай, Джинни. Но ведь ты тоже находишься в этом дорогостоящем пансионате. Значит, и твои счета кто-то оплачивает. Так что говорить об этом не стоит!

— Знаешь, я пришла к тебе не ради себя. Просто думала, что ты поможешь мне избавиться от ребенка. — Она встала и отправилась к двери. — Похоже, я ошиблась. Оказывается, ты такая же, как все остальные.

— Джинни! — окликнула ее Сьюзен.

— Да пошла ты! — бросила та и захлопнула за собой дверь.

Вечером за ужином Джинни так ни разу и не взглянула в сторону Сьюзен. Сьюзен, отказавшись от пирога с клубникой, который испекла миссис Хайнс (врач предупредил, что у нее широкая кость и она очень легко может набрать лишний вес), и, извинившись, встала из-за стола и отправилась в гостиную смотреть новости.

Показывали снятую с воздуха десятитысячную толпу, готовую выступить в Вашингтоне против нищеты и дискриминации. Репортаж назывался «Воскресший город». В нем сообщалось о том, что большинство населения столицы проживает в трущобах и больше не желает мириться с таким положением.

Сьюзен, вытянувшись на неудобном диване, внимательно глядела на экран. Положив голову на валик дивана, покрытый самодельным покрывалом, она почувствовала, что в висок ей уперлось что-то твердое, но не обратила на это внимания. Она разглядывала толпу, мечтая быть среди собравшихся и сокрушаясь по поводу того, что это невозможно. Потом бурлящую людскую массу сменило застывшее изображение американского флага, по которому пробежали сообщения о потерях, понесенных американскими войсками во Вьетнаме за неделю, — двадцать три убитых, восемьдесят семь раненых. Дэвид… Господи! Нет ли среди них Дэвида?

Дверь в гостиную приоткрылась, и показалась голова Пи Джей.

— Я собираюсь прогуляться по городу. Может, составишь мне компанию?

.Сьюзен, откинув волосы с лица, проговорила:

— А почему бы и нет? Я уже увидела все, что мне хотелось.

Они вышли из дома, закурили и направились по подъездной аллее. Сьюзен приятно было идти рядом с кем-то, кто почти одинакового с ней роста. С остальными она чувствовала себя обычно такой высоченной!

— Мы с тобой еще не успели познакомиться поближе, — заметила Пи Джей.

— Просто я все время была чем-то занята.

— По-моему, ты нас не очень-то жалуешь, верно?

Сьюзен, секунду поразмыслив, ответила:

— Дело тут не в вас, а в этом идиотском пансионате.

Никак не могу понять, что я здесь забыла. И потом, у меня такое чувство, что по возрасту вы мне все в дочки годитесь.

И она рассмеялась.

— А правда, почему ты сюда попала? Ты ведь уже окончила институт. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Если ты хочешь узнать, почему я не вышла замуж, то это долгая история, в которой главную роль сыграли мои родители.

— Мне можно об этом не рассказывать! — фыркнула Пи Джей. — Я сама — позор семьи.

— По-моему, это единственное, что роднит тут всех нас.

— Мать мне все уши прожужжала, что такое с хорошими девочками из порядочных семей происходить не должно. А твоя?

— А моя хотела послать меня на аборт, — ответила Сьюзен.

— О Господи! Второй раз я слышу здесь это слово. — Пи Джей покачала головой. — Похоже, я живу в такой глуши, где слово «аборт» произносить просто неприлично. Как, например, слово «рак» или… — Она улыбнулась и закончила:

— Или «понос».

Сьюзен расхохоталась.

— Нужно отдать должное — чувства юмора у тебя хватает.

— Да уж!

И Пи Джей тоже рассмеялась, но, как показалось Сьюзен, смех ее казался несколько натянутым.

— Насколько я понимаю, ты училась в Бостоне. Неужели там не нашлось человека, который мог бы подсказать тебе, где сделать аборт?

— Хоть я и училась в Бостоне, Сьюзен, но росла-то в маленьком городишке. И те моральные устои, которые вбивались в меня годами, невозможно было уничтожить за один день.

Они шли по узенькой дорожке мимо низких каменных стен, потом мимо тенистых перелесков и залитых солнцем полей. Хотя было уже семь часов вечера, теплое июньское солнце еще светило вовсю. Сьюзен с интересом разглядывала разбросанные то тут, то там поместья и элегантные дома представителей местной элиты. Как не похоже на Вестчестер, размышляла она. А уж на Вьетнам тем более.

Потом она посмотрела на идущую рядом с ней девушку. Хотя Сьюзен подозревала, что та несколько наивна — впрочем, «несколько» мягко сказано, — по возрасту она была ближе всех. Она единственная из всех училась в колледже. Поэтому должна ее понять. Может, стоит ей довериться, поведать о своих сомнениях и переживаниях? И Сьюзен решилась.

Швырнув окурок на дорогу, она заявила:

— Я подумываю о том, чтобы оставить ребенка у себя.

Пи Джей удивленно посмотрела на нее:

— А отец ребенка в курсе?

— Нет, — ответила Сьюзен и почувствовала, что голову будто сдавило стальным обручем. — Он сейчас где-то во Вьетнаме.

На лице Пи Джей появилось не укрывшееся от Сьюзен удивление.

— Во Вьетнаме? А я думала, что вы против войны.

— Да, против. Вернее, были… О черт! Все так перепуталось! Может, в этом паршивом мире вообще не стоит заводить детей? — Она тряхнула головой, отбросив назад свою длинную черную гриву. — Мне кажется, я вообще болтаюсь где-то между моральными и нравственными ценностями.

— А разве это не одно и то же?

— Там, откуда я родом, нет. Мораль — это такая штука, которой ты сама руководствуешься в жизни. Например, ты сама решаешь, будешь принимать участие в войне или нет.

А нравственность — это то, что навязывается тебе извне.

Например, заставляют тебя стать членом какого-то клуба, поскольку это, видите ли, принято в твоем кругу! И этому идиотскому правилу ты обязана подчиняться, хочешь ты этого или нет, не задаваясь никакими вопросами.

Пи Джей нахмурилась.

— Я не понимаю.

Сьюзен пожала плечами.

— Ладно, забудь, это не имеет значения.

Дальше какое-то время они шли молча. Может, Пи Джей и не понимала, что Сьюзен ей говорила, но внимательно слушала.

Когда они свернули на главную улицу, Пи Джей заговорила первой:

— Сьюзен, ты не возражаешь, если мы зайдем в магазин металлических изделий?

— Нисколько. А что тебе там понадобилось?

— Не что, а кто. Парень, с которым я недавно познакомилась, Питер, он здесь работает.

Теперь пришла очередь Сьюзен удивляться:

— Парень?

— Только, пожалуйста, не говори никому, — попросила Пи Джей.

— Не беспокойся.

Сьюзен поняла, что в свое время Пи Джей расскажет ей все.

Когда они подошли к стеклянным дверям магазинчика, Пи Джей вдруг коснулась ее руки.

— Знаешь, у меня один знакомый парень погиб во Вьетнаме, с которым мы вместе учились в институте, — вдруг доверительно сообщила она.

— Давно?

— Да нет, не очень.

Сьюзен покачала головой.

— Будь она проклята, эта война.

— Девчонки из нашего института переписываются с ребятами, которые служат во флоте, чтобы их как-то поддержать. Я тоже хотела, да Фрэнк не разрешил.

— А кто это Фрэнк?

— Дружок мой, отец ребенка.

— Он прав, Пи Джей. Не к чему солдатам думать, будто мы одобряем эту войну.

— По-моему, Фрэнк поступил в университет только потому, чтобы избежать призыва.

— Это не означает, что он плохой человек.

— Я с тобой не согласна. Наши ребята не виноваты, что их послали воевать.

Сьюзен, вынув руку из кармана джинсов, взялась за ручку двери.

— Они-то, может, и нет, а вот Дэвид — да.

И она толкнула дверь магазинчика. Раздался звонок, и они вошли.

Питер был занят — показывал покупателю электропилу.

Пи Джей встала в проходе, ожидая, когда он освободится.

— Пойду посмотрю, какие тут у них гайки и болты, — сказала Сьюзен. — Он настолько хорош, что, по-моему, тебе не терпится остаться с ним наедине.

Пи Джей улыбнулась и проводила взглядом Сьюзен; та, свернув в соседний проход, скрылась за стеллажами с наждачной бумагой. Потом повернулась к Питеру, недоумевая, что ее сюда занесло. Когда они познакомились в кафе «Капля росы», она рассказала ему, что ухаживает за престарелой больной тетушкой. Вообще-то Пи Джей никогда не обманывала парней, придумывая небылицы только затем, чтобы привлечь к себе внимание, но здесь был другой случай: она не собиралась говорить ему, что беременна.

Она взглянула на свое старушечье платье из небеленого муслина на кокетке, которая проходила как раз под грудью, отлично скрывая выпирающий живот.

— Глазам своим не верю! — раздался звонкий мужской голос с чуть заметным местным акцентом.

Пи Джей подняла голову и заглянула в потрясающие глаза Питера — бирюзовые, окаймленные темными, густыми ресницами, каких она никогда не видела.

— Привет, — улыбнулась она.

В свете неоновых ламп он был так же хорош, как и в полумраке бара.

Положив руку на электропилу, Питер поиграл мощными бицепсами, выпирающими из-под голубой футболки.

Тогда он сказал Пи Джей, что ему восемнадцать — на два года меньше, чем ей. Однако у него была фигура зрелого мужчины.

— Хочешь что-нибудь купить или пришла на меня посмотреть? — улыбнулся он.

Пи Джей растаяла от его улыбки, но лишь кокетливо пожала плечами.

— Похоже, электропила мне пока не понадобится, — заметила она.

— Ты хочешь сказать, что твоя тетушка не собирается пока заставлять тебя отрабатывать свое содержание?

При упоминании о несуществующей тетушке Пи Джей почувствовала укор совести, но заставила себя рассмеяться.

Питер провел рукой по мощным бицепсам, снова поиграл ими, отчего они стали казаться еще больше.

— Значит, ты пришла договориться со мной о встрече?

Пи Джей коснулась кончиком пальца его бицепсов, взглянула в глаза. Она понимала, что шутит с огнем, но ничего не могла с собой поделать. Он был так хорош и смотрел на нее таким любящим взглядом, словно она — единственная женщина во всем мире, даже дух захватывало. Если она немножко и пококетничает, то кому от этого хуже? Все равно это ненадолго — через пару месяцев никуда носа не высунешь. А пока почему бы не провести время себе в удовольствие.

— Да, — ответила она наконец. — Именно за этим. Ты мне дашь свой номер телефона, а я тебе позвоню. Если ты будешь названивать, мне не поздоровится от тети.

Она еще раз провела рукой по его бицепсам, отметив, что он даже зажмурился от удовольствия.

Достав из кармана футболки огрызок карандаша, он поспешно что-то черкнул на обратной стороне товарного чека.

— Я дам тебе оба телефона — рабочий и домашний.

Пи Джей взяла бумажку. Питер улыбнулся.

— Только позвони поскорее, ладно? — проговорил он тихим голосом.

— Ну конечно, — ответила Пи Джей. — А сейчас мне пора. Кузина уже совсем заждалась.

Еще одна ложь! Ну и ладно! И, повернувшись, Пи Джей отправилась искать Сьюзен.

Прошло несколько дней, потом несколько недель. Каждый день Пи Джей собиралась позвонить Питеру, и каждый раз у нее находились отговорки. И самыми главными из них были ее беременность и его молодость. Но каждую ночь, лежа в постели, Пи Джей представляла себе его улыбку, его сильное, стройное тело. Мысли о Питере позволяли ей на какое-то время выбросить из головы Фрэнка, заглушить боль, которую он ей причинил.

Не раз Пи Джей приходило в голову, что она может заставить Питера жениться на ней. Часами лежала она без сна, воображая себе, какая замечательная жизнь ожидает их в этом маленьком городишке. Она родит ребенка, и они с Питером станут вместе его воспитывать. Потом у них родятся еще дети, много детей: одни — с ее каштановыми волосами и его бирюзовыми глазами, другие — с его черными волосами и ее зелеными глазами. Это будут изумительные дети! У них будет потрясающая жизнь! Ни тебе родителей, которым нужно докладывать буквально обо всех своих поступках, ни тебе честолюбивых помыслов! Никого и ничего, кроме Питера! Сильного, красивого мужчины, полного сексуальной привлекательности. Она научится консервировать овощи и фрукты. Полки у них будут ломиться от всевозможных припасов, которые так приятно, будет есть холодной, снежной зимой. Осенью она будет печь вкусные пироги с яблоками. О карьере своей она и думать забудет. Зачем ей какая-то карьера, если у нее теперь есть Питер, любящий, заботливый муж… Однако ночь сменялась рассветом, и Пи Джей начинала трезво смотреть на вещи — такая жизнь, монотонная, однообразная, уже через неделю ей надоест. Кроме того, Питер заслуживал более честного к себе отношения. Поэтому время шло, а Пи Джей не звонила ему, хотя бумажку с телефонами выбрасывать не собиралась. Сунула в ящик стола, просто так, на всякий случай.

Однажды — это случилось в конце июля — Пи Джей ворвалась в комнату Сьюзен и с разбегу бросилась на кровать.

— Нет, ты ни за что не поверишь! — простонала она.

Сьюзен, сидя на корточках возле шкафа, разбрасывала во все стороны свои вещи.

— Подожди, не трогай меня, у меня горе: джинсы на животе не сходятся.

Пи Джей залилась веселым смехом.

— Рано или поздно это должно было случиться, ты ведь на пятом месяце, забыла?

— Равно как и ты! — бросила в ответ Сьюзен и, опустившись на пол, бросила в воздух очередную партию вещей.

— Я знаю, что мне нужно! — закричала она. — Сарафан!

В комнате стояла такая жара, что дышать было нечем, и неудивительно, ведь она находилась под самой крышей.

— Может, Поп подбросит нас вечерком до города? — заметила Пи Джей. — Сама я туда ни за что не дойду, устала ужасно, а в субботу мне нужно будет одеться поприличнее.

— Что, ответственное свидание с тем накачанным парнем? — усмехнулась Сьюзен.

— Нет. — Упоминание о Питере Пи Джей несколько удивило, поскольку Сьюзен не заговаривала о нем с того вечера, когда они заходили в магазин металлических изделий. — Родители собираются приехать в субботу, мама только что звонила.

— Везет тебе как утопленнику. А еще Национальную гвардию отозвали обратно в Кливленд. Ну и неделька выдалась!

Сначала расовые волнения, а теперь — твои родители.

— Если выбирать между родителями и Кливлендом, то я предпочла бы быть в Кливленде.

В тот момент Сьюзен обнаружила в своем гардеробе какую-то выцветшую хламиду.

— Как ты думаешь, что, если отсюда отрезать рукава? В обморок не упадут от такого наряда?

— О чем ты? Джинни и не такое носит, и то ничего.

Надевай смело. Хорошо бы еще мои родители тебя в этом увидели. Может, тогда поняли бы, в какое гнусное место они меня запихнули.

— Ну и что дальше? Забрали бы тебя домой?

— Откуда я знаю, Сьюзен.

Пи Джей перекатилась на живот и откинула с лица каштановую прядь. За время пребывания в Ларчвуд-Холле волосы сильно отросли. Обычно она носила их короче, однако услуги парикмахера в пансионате не предусматривались.

— А я ведь так и не позвонила Питеру. Постоянно преследует чувство, будто он мне нужен лишь для того, чтобы не думать о Фрэнке, — с грустью произнесла она.

— О Фрэнке ты не перестаешь думать только потому, что тебе больше нечего делать.

— Вовсе нет, просто я его еще люблю.

— Он самый настоящий подонок, Пи Джей, ведь он тебя бросил. Мой тебе совет — выбрось его из головы.

Но Пи Джей не могла. Когда она не мечтала о своей будущей жизни с Питером, думала о Фрэнке. Представляла, что было бы, если бы он понял свою ошибку. Наверное, отыскал бы ее, примчался бы в Ларчвуд-Холл, попросил бы прощения за то, что так жестоко с ней обошелся, и предложил бы выйти за него замуж.

— Мне все время кажется, что произошла ужасная ошибка, что он вовсе не думал меня бросать.

— Правильно, ошибка и в самом деле произошла, но только совершил ее он сам.

«Иногда мне кажется, что он вернется ко мне», — хотелось сказать Пи Джей, но как-то не хотелось делиться своими переживаниями с кем бы то ни было, даже со Сьюзен, это сугубо личное. Она все чаще чувствовала себя не взрослой женщиной, а совсем маленькой девчонкой, как Джесс.

— Может, тебе стоит перестать думать о счастливых днях, проведенных вместе, и вспомнить, каким непорядочным он оказался, когда узнал о ребенке? — предложила Сьюзен. — Неужели ты забыла, как вышла из машины и побрела под дождем домой, а ему даже в голову не пришло остановить тебя. Ведь он тогда просто наплевал на тебя!

— Ты права…

— Так что не стоит мечтать о нем.

— А я и не мечтаю, навязываться не собираюсь.

— Правильно. Ты слишком горда, чтобы навязываться кому бы то ни было.

Но Пи Джей понимала, что дело тут не в гордости. Она не звонила Фрэнку по одной простой причине — боялась, что он опять ее оттолкнет, в чем она не сомневалась. Вот Питер никогда бы так не поступил. Впрочем, почему она так уверена? Станет ли он смотреть на нее таким же пожирающим взглядом, если узнает, что она ждет ребенка? Однако ни говорить, ни думать о своих сомнениях не хотелось.

Пи Джей посмотрела на выпирающий живот Сьюзен.

— Ты решила оставить ребенка? Что ты собираешься для этого предпринять?

— Пока не знаю, — ответила Сьюзен. — У меня еще несколько месяцев на обдумывание.

— А они тебе позволят?

— Кто это «они»?

— Не знаю… — Пи Джей на секунду задумалась. — Мисс Тейлор, наверное… Интересно, есть ли здесь какие-то правила?

— В Ларчвуде? Милая моя, это место вроде тюрьмы.

Пока наши родители щедро платят за наше содержание, здесь плевать хотели на то, что мы будем делать с нашими детьми.

— А мисс Тейлор разве не получит еще какую-то сумму от тех, кто возьмет ребенка на воспитание?

— Вот уж о чем никогда не задумывалась!

— Но вообще усыновление считается частным делом?

— Кто тебе это сказал?

— Один знакомый.

— Вроде да. Впрочем, не знаю. Вот приедут в субботу твои родители, их и спросишь.

Пи Джей лишь горестно застонала.

— Тебе настолько неприятно, что они приезжают? — удивилась Сьюзен.

Пи Джей кивнула.

— Самое трудное для меня — это встречаться с отцом, с матерью тоже не сахар, однако гораздо проще. Она всегда считала, что я должна быть образцово-показательной девочкой, а я всегда доказывала ей обратное. Время от времени она шпыняла меня, и я к этому привыкла. А вот отец…

Всякий раз, когда я о нем думаю, я чувствую себя такой дрянью. Он прекрасный человек, добрый, чуткий. А я так с ним поступила… — Голос ее прервался, на глаза навернулись слезы. — Он этого не заслуживает.

— Он сильно рассердился на тебя?

— Да нет. Я вообще ни разу в жизни не видела его сердитым, просто ему очень больно и стыдно за меня.

— Понятно, непомерное чувство жалости к самому себе, — заметила Сьюзен.

— Что?

— Понимаешь, родителям почему-то очень хочется взвалить всю вину за случившееся на себя. Они с радостью это делают, а потом начинают заниматься самобичеванием.

Интересно, их родители тоже с ними так же поступали?

Если я решусь оставить ребенка, буду стараться во что бы то ни стало поступать по-другому. Ну почему никто не задумывается о твоих правах? Ведь это твое тело, твой ребенок, твоя ошибка, в конце концов. Наши родители заняты тем, что упиваются жалостью к себе. Им и дела нет до нас.

— А твой отец тоже дает тебе почувствовать, что ты виновата? — спросила Ни Джей.

— Отец — нет. Мать.

— Что ж, им и вправду приходится нелегко. Они старались, растили меня, а я, выходит, ответила им черной неблагодарностью. Моя мать мечтала, чтобы я стала учительницей, а мне хотелось быть дизайнером, и отец меня поддержал. Мать хотела, чтобы я жила дома, поступила в колледж и так далее, а я при поддержке отца решила поступать в Бостонский университет. «Дети, которые, повзрослев, остаются жить с родителями, никогда ничего не добиваются в жизни, — заявил он маме. — У них просто нет таких возможностей, как у покинувших отчий дом» И мать наконец поддалась на его уговоры, предварительно закатив отцу пару скандальчиков. А теперь, я уверена, во всем случившемся винит лишь его одного.

— Ты прямо папина дочка, замученная комплексом виновности.

«Чувство вины… — печально подумала Пи Джей. — А ведь она права, я и впрямь всегда его испытывала».

— Но я им и в самом деле всем обязана, Сьюзен! И когда все это кончится, постараюсь сделать все, чтобы оправдать их ожидания.

— Чьи ожидания? Отца или матери?

— Обоих.

— А о себе ты подумала?

— О чем ты?

Сьюзен встала и порывисто вскинула вверх руки.

— О Господи! Да забудь ты хоть на минуту о своих родителях! Подумай о себе. Девять месяцев кромешного ада, а впереди вся жизнь, в течение которой ты постоянно будешь думать об этом ребенке. Готова ли ты к этому, Пи Джей? Ведь это произойдет, хочешь ты этого или нет.

Умом-то Пи Джей понимала, о чем говорит Сьюзен, однако в душе была с ней не согласна.

— С тобой, может, и произойдет, а вот со мной — нег.

Ну, так или иначе, сейчас мне нужно думать о своих родителях.

Они приехали в субботу перед самым обедом. Пи Джей стояла и смотрела на них из окна своей комнаты. Мама, выйдя из машины, тут же выпрямилась, секунду помешкала и глубоко вздохнула. Пи Джей был хорошо знаком этот вздох — мать настраивалась на неприятный разговор с дочерью. Они направились к лестнице, и Пи Джей обратила внимание, что мама хромает. Гипс уже сняли, но она все еще ходила с палочкой. Хлопнула входная дверь, 1, и только тут Пи Джей поняла, что даже не взглянула в сторону отца. А может, она вообще никогда не осмелится посмотреть ему в глаза?

— Пи Джей! Твои родители приехали! — донесся до нее голос Джесс, и она поморщилась.

— Иду! — крикнула она, взглянув на себя в зеркало.

Как бы ей хотелось, чтобы на улице не было так жарко.

Тогда она смогла бы надеть побольше одежды, чтобы спрятать свой выпирающий живот. Но, увы… Хлопковое платье без рукавов, которое она приобрела в городе, когда ездила туда со Сьюзен, казалось, лишь подчеркивало его! Сегодня впервые ее родителям предстоит видеть ее беременность.

Как же ей не хотелось спускаться вниз и встречаться с ними!

Раздался стук в дверь.

— Пи Джей, мы приехали, — донесся до нее мамин голос.

О Господи! Как только она умудрилась забраться с палочкой по лестнице? Впрочем, что тут удивительного, мать всегда была готова на подвиг.

Пи Джей глубоко вздохнула, собрав в кулак все свое мужество. В чем-то она иногда походила на мать. Шагнув к двери, она секунду помедлила, потом решительно взялась за ручку.

— Привет, дорогая. — Мать торопливо поцеловала ее в щеку. — Ты отлично выглядишь. — При этом она смотрела на что угодно — на стены, на дверь, на пол, — только не на дочь.

— Привет, мам.

«Откуда ты знаешь, как я выгляжу! — хотелось крикнуть ей. — Ты ведь даже на меня не взглянула! Посмотри на меня, мама! Взгляни на мой живот! Ради Бога, взгляни на меня!»

Мать повернулась к Пи Джей спиной и начала спускаться по лестнице.

— Папа не стал подниматься. Мы решили вместе с тобой куда-нибудь прокатиться.

— Но, мама, вы же ехали сюда целых два часа!

Мать лишь отмахнулась своей изящной палочкой.

— Ты же знаешь, Пи Джей, отец обожает водить машину, это его успокаивает.

Он стоял у подножия лестницы, не глядя на входную дверь. Заслышав голос жены, повернулся, и Пи Джей ужаснулась — как он постарел за этот месяц! Раньше он, конечно, тоже молодым не выглядел, но сейчас казался просто стариком. Господи, неужели это она довела его до такого состояния?

— Привет, папа, — прошептала она.

— Привет, малышка.

Он чмокнул ее в щеку, равно как и мама, делая вид, что не замечает ее живота.

В это время к ним подошла Джесс, крепко сжимая в руках бледно-голубой конверт.

— Вы, кажется, собираетесь прокатиться? Я не ошиблась?

Пи Джей вопросительно взглянула на отца. Тот кивнул.

— Да.

— Не могли бы вы опустить это письмо в почтовый ящик на почте?

— Разумеется, — поспешно сказал отец и взял у Джесс письмо. — Пи Джей, полагаю, знает, где она находится.

Он вопросительно глянул на дочь.

— Конечно, папа. Пока, Джесс, увидимся позже.

Пи Джей, отец и прихрамывающая мама направились к машине. Когда они сели в салон, мать повернулась к Пи Джей.

— Какая молоденькая… — заметила она, намекая на Джесс, но Пи Джей понимала — ей хотелось сказать совершенно о другом.

— Да, — подтвердила она и показала дорогу к почте.

Бросив письмо в почтовый ящик, они несколько минут ехали в никуда. В машине была полнейшая тишина. Мать первой нарушила ее:

— Какие здесь чудесные места!

Пи Джей глянула в заднее стекло, скользнув взглядом по багажнику «кадиллака», купленного отцом шесть лет назад.

— Я больше не могу так ехать, — проговорила она.

Мать обернулась к ней:

— Как это — так?

— Когда вы оба сидите ко мне спиной. Может, остановимся где-нибудь и повернемся лицом друг к другу?

— Конечно. Куда бы нам поехать, Гарольд?

«Секунду отец молчал.

— Когда мы ехали сюда, я заметил парк. Скоро мы до него доберемся и там остановимся.

В парке постоянно попадались покореженные столики, усеянные птичьим пометом. В тени высоких, раскидистых деревьев было прохладно. Они облюбовали местечко подальше от семей, выехавших в этот чудесный денек на пикник и уже готовивших какую-то снедь на открытых мангалах. Пи Джей села напротив родителей.

— Какая жара, — заметил отец, стирая со лба пот тщательно отутюженным носовым платком.

— Да, — подтвердила Пи Джей.

— А тебе не слишком жарко в… — Он замялся, не зная, как потактичнее назвать пансионат. — В доме?

— Нет, папа, — солгала она. — Там прохладно.

— Ну хватит! Мы приехали говорить не о погоде, — вмешалась мама Пи Джей взглянула на отца, он промолчал.

— Я решила рассказать обо всем родителям мальчика, — заявила мать.

Пи Джей словно окаменела.

— Флора… — предостерегающе протянул отец.

— Нет, Гарольд, Пи Джей должна знать.

— Мама, о чем ты говоришь?

Начало разговора ей не понравилось, она никак не могла понять намеков матери.

— О твоем дружке, отце ребенка. Я собираюсь рассказать обо всем его родителям, по крайней мере его матери.

— Нет!

— Да! Почему я одна должна пройти через это унижение? Он во всем виноват, так пусть его родители не остаются в неведении.

Пи Джей сидела, не сводя глаз с грязных столов, усеянных птичьим пометом, потом перевела взгляд на валявшуюся в траве ржавую банку из-под машинного масла, на смятый пакетик из-под чипсов, на забытую кем-то детскую игрушку.

— Мама, не надо!

Но мать продолжала:

— Может быть, если узнают его родители, этот мальчишка женится на тебе.

— Не женится.

— Ты уверена?

— Мама, ведь он меня бросил. Если захочет вернуться, то сделает это по собственной воле.

«Господи, как было бы хорошо, если бы он вернулся!» — пронеслось в голове.

— Я столько думала об этом. — Голос матери прервал ее размышления.

«Не сомневаюсь», — усмехнулась про себя Пи Джей.

— Как было бы хорошо, — продолжала мама. — Ты бы поехала в Бостон, там вышла замуж, а мы всем сказали бы, что вы поженились еще в прошлом году, но держали это в секрете, потому что не хотели бросать учебу. Вышло бы очень правдоподобно, и никто бы никогда не узнал…

— Что не узнал? Правду?

Внезапно припомнились слова Сьюзен о том, что родителям и дела нет до ее переживаний.

— Почему тебе так хочется, чтобы мы поженились?» Из-за меня? Или из-за тебя?

— Ради нас, моя милая! Ради нас всех.

— Папа! — воскликнула Пи Джей, поворачиваясь к отцу, и в голосе ее прозвучала мольба о помощи.

— Нет! — Мать сорвалась на крик. — На этот раз отец тебя не спасет! Я — твоя мать! Как сказала, так и будет!

Вскочив со скамейки, Пи Джей помчалась к лесу.

— Пи Джей, вернись! — крикнула ей вдогонку мать.

Отец тоже что-то сказал, но у нее было одно желание — убежать от них подальше. Она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев и не обращая внимания на то, что ветки деревьев больно хлещут ее по рукам и ногам.

Слезы текли по лицу, но она их не замечала. Пробежав несколько метров, Пи Джей увидела маленький ручеек.

Опустившись на камень, она сбросила шлепанцы и опустила ноги в прохладную воду.

— Будьте вы прокляты! — задыхаясь от слез, пробормотала она.

Сьюзен была права — на нее им наплевать. Но ведь и у нее есть свои права. Почему они не считаются с ними?

— Малышка!

Подняв голову, она увидела перед собой отца.

— Малыш, с тобой все в порядке?

— Ой, папочка! — зарыдала она. — Прости меня, папочка! Прости за то, что я натворила.

Опустившись рядом на корточки, отец обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Ну что ты, моя дорогая, не плачь, все будет хорошо.

— Папочка, пожалуйста, уговори ее не делать этого!

— Хорошо, малышка, не беспокойся, она не сделает этого.

Прильнув к его сильной груди, Пи Джей плакала и никак не могла остановиться. Как она могла? Ведь он ее так любит!

Они долго сидели у ручья, обнявшись, не проронив ни слова. Отец и дочь…

Вечером, когда родители уехали, Пи Джей вспомнила холодную и неприступную мать, которая восседала на переднем сиденье рядом с отцом. Затем она пошла к себе в комнату, достала из ящика стола смятый клочок бумаги, спустилась вниз, в библиотеку, и позвонила Питеру.

Пи Джей стояла перед магазинчиком металлических изделий и ждала, пока тот закроется. Она предупредила Сьюзен, что собирается пойти в город, и попросила прикрыть ее на случай, если кто-то обнаружит ее отсутствие.

Она понятия не имела, что та станет говорить, но знала — что-нибудь придумает. Сьюзен не задала ни единого вопроса, лишь заметила:

— Если ты этого хочешь, давай действуй.

Пи Джей взглянула на часы: девять, скоро выйдет Питер. Она не знала, что будет ему говорить, да это и не имело значения. Знала только одно — сейчас ей нужны положительные эмоции, а в общении с Питером она их получит.

Раздался звон дверного колокольчика. Пи Джей обернулась — он направлялся прямо к ней.

— Ну и денек! — вздохнул он, подходя.

— Суматошный?

— Ага, по субботам всегда так: народ просто валом валит.

Он взглянул на нее, и глаза их встретились — по телу Пи Джей пошло тепло.

— Я рад, что ты позвонила, — наконец сказал он. — Может, пойдем куда-нибудь выпьем?

— Я не любитель выпивать, Питер, — улыбнулась Пи Джей. — Да и молоды мы с тобой еще для этого.

— А вот в «Капле росы» так не считают. Мне там с шестнадцати лет подавали спиртное. Но если ты не хочешь, не пойдем. Займемся чем-нибудь другим. Как скажешь, так и будет.

У Пи Джей потеплело на душе от его слов.

— Мне бы хотелось выпить кофе и поговорить.

Питер на секунду задумался, а потом предложил:

— Давай я зайду в пончиковую, попрошу налить нам в термос кофе, а потом поедем на озеро и будем болтать сколько душе угодно.

Он лукаво подмигнул ей, отчего Пи Джей почувствовала, как по телу пробежала сладкая дрожь.

«Смотри, будь осторожнее», — воззвал к ней голос разума, но она, отмахнувшись от него, поспешно проговорила:

— Вот и отлично.

На озере царил мир и покой: над водой блестела полная серебристая луна, слышались пронзительные крики чаек, Питер налил горячий кофе в бумажные стаканчики и включил автомагнитолу. Тишину нарушили чарующие звуки музыки.

— Я рад, что ты наконец-то позвонила, — сказал Питер. — Я уже и не надеялся.

Пи Джей улыбнулась и отхлебнула кофе.

— Как поживает твоя тетушка? — последовал неожиданный вопрос.

О Господи! Что же ей делать? Может, сказать ему правду? Пи Джей погладила свой живот. Платье надежно скрывало его, но он был тут, никуда не делся.

— Питер, — прошептала она. — Питер, поцелуй меня.

— О Боже! — простонал он и поставил свой и ее стаканчики с кофе на приборную доску. Обхватив Пи Джей за шею своей сильной, мускулистой рукой, притянул к себе. — О Боже, как долго я мечтал об этом!

Он осторожно запрокинул ей голову и нежно коснулся ее губ.

Последовал долгий, сладкий поцелуй, суливший надежду на еще более восхитительное продолжение. Все мысли о ребенке, родителях, о Фрэнке вылетели у Пи Джей из головы. Какое ей до всего этого дело, если у нее есть Питер…

Луна, чайки и Питер…