"Чертовски знаменита" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джоан)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда Жан-Клод ушел, Катерин рыдала так долго, что глаза опухли и превратились в щелочки. Представить себе невозможно, что он ее бросил. За два месяца они даже ни разу не поссорились. Что же такое произошло в эти две недели, что превратило его в чужого, холодного человека?

– У senora все в порядке? – Послышался осторожный стук в дверь; в голосе Марии звучало искреннее беспокойство. Катерин подавила рыдания.

– Да… спасибо. Со мной все будет нормально, – хрипло прошептала она. – И, Мария, пожалуйста… позвони на студию и скажи… что со мной произошло несчастье… что я, ну, поскользнулась в ванне. Ничего серьезного. Что я приеду, как смогу. И, пожалуйста, принеси мне кофе и компресс со льдом поскорее.

– Слушаюсь, senora.

Катерин осмотрела урон, нанесенный ее лицу за последние два часа, который запечатлеют на пленке для миллионов телезрителей.

– А, блин, – прошипела она, обращаясь к своему расплывшемуся, залитому слезами отражению. – Блин-блин-блин… соберись, идиотка, иначе ты действительно потерпишь кораблекрушение. Он вернется, он должен, он же любит тебя, детка.

После того как Мария приложила компрессы со льдом к распухшим глазам, Катерин умудрилась добраться до студии и дожить до конца дня, но для этого ей потребовалась вся ее сила воли. Ей надо перестать думать о Жан-Клоде. Приехал агент, когда она заканчивала свою последнюю сцену в сериале. Он должен был доставить ее на крайне важное совещание у Гейба. Катерин с ужасом об этом думала.

Они прошли через раскаленную солнцем площадку к офису великого человека и застали Гейба сидящим за столом в одиночестве. Сегодня на нем была черная бейсболка и майка с надписью: «Добро пожаловать в ЛА[24] – Приспосабливайся!». При полной пустоте в голове, на сердце у Катерин было тяжело. Настал решительный момент. Теперь наконец она узнает свою судьбу.

Через час измученная, но довольная актриса и ее агент вернулись в ее гримуборную.

– Ты должна быть в восторге, Китти, – радовался Хал. – Ты взяла их за яйца, душечка. Теперь держись ровно, не делай волну, и мы до конца сезона огребем солидную прибавку.

– Хорошо… это замечательно, Хал. – Катерин сама слышала, как тускло звучит ее голос.

Верно, она победила. Зрители со всех концов Америки забросали канал возмущенными письмами после выхода в эфир эпизода «Кто виноват?». Катерин была женщиной, которую они обожая ненавидели. И ни за что не разрешили бы каналу ее убить. Что бы там ни писали газеты, последнее слово за зрителями, а они души в ней не чаяли.

– Тебя голыми руками не возьмешь, детка, – не унимался Хал. – Просто фантастика, твою мать.

Катерин кивнула, не переставая думать о Жан-Клоде. Да, победила, но все равно внутри пусто, потому что нет у нее никого, кроме Томми и Бренды, с кем она могла бы поделиться своей радостью.

– Если бы не он, – бормотала она, закрывая дверь уборной. – Если бы только мне не был так нужен этот сукин сын.

Неизбежный звонок от матери. Катерин слышала в отдалении голос Опры Уинфри, смешивающей с грязью какую-то неудавшуюся семью.

– Говорила же тебе, будь осторожна, Кит-Кэт. Ты просто не имеешь представления, как обращаться с мужчинами. Полагаю, ты принялась им командовать. Тебе, дорогая, надо научиться позволять своим мужчинам чувствовать себя мужчинами.

Катерин вздохнула. Вера все больше и больше путала ее с Джорджией Скеффингтон.

– Тут в «Тэттлере» написано, что он имел какую-то интрижку с Элеонор. Это правда, Китти, он из-за нее тебя бросил?

– Да нет же. – Катерин почувствовала, что начинает злиться. – Не волнуйся, мама, – попросила она сквозь сжатые зубы. – Я его верну.

В этот момент в комнату вошла Бренда.

– Ты уверена, что хочешь его вернуть? – спросила она, после того как Катерин положила трубку.

– Пошли вы все к черту! – взорвалась Катерин. – Как бы мне хотелось, чтобы вы все не лезли в мою жизнь и позволили мне разобраться самой.

Следующие дни тянулись бессмысленной чередой примерок, съемок по четырнадцать часов в день, рекламных ленчей и ужинов. Внезапно Катерин снова стала общей любимицей, все стремились общаться с ней. Все, кроме одного человека. Катерин велела себе не думать о Жан-Клоде. Мужчине, который занимал ее мысли практически постоянно, чьим мнением она интересовалась даже по пустякам, теперь не разрешалось занимать доминирующее положение в ее голове, хотя он по-прежнему владел ее сердцем.

Тем временем Бренда попыталась выяснить, куда делся Квентин. Старик, похоже, исчез с лица земли. Когда Катерин ему звонила, иногда раз пять в день, всегда его голосом отвечал автоответчик. Более того, оказалось, что он практически единственный друг Жан-Клода в Лос-Анджелесе, то есть единственный, кто может что-то знать о том, куда тот скрылся.

Каждое утро Катерин просыпалась до рассвета и широко открытыми глазами смотрела перед собой в темноту спальни, приказывая своему подсознанию перестать думать о Жан-Клоде. Она приходила то в отчаяние, то в ярость. Иногда она не могла сдержаться и заливалась слезами; иногда она испытывала дикую злость, заставлявшую ее кричать так, что потом болело горло, или колотить кулаком по зеркальным стенам, обдирая костяшки пальцев. Но на четвертый день после исчезновения Жан-Клода она проснулась с ясной головой, полная решимости.

– Пропади он пропадом, этот Жан-Клод, а с ним и все мужики в мире. Сначала они высасывают тебя насухо, а потом бросают, – бормотала про себя Катерин, ведя машину в направлении студии через убогие улочки Санта-Моники. Она отпустила Сэма на утро. Из динамиков доносился успокаивающий голос Синатры, певшего «Мой путь», светило солнышко, и мир начинал приобретать розовые оттенки. – Самое ему место в свинарнике вместе с другими свиньями. Если вы думаете, что можете со мной так поступать, месье Жан-Клод Вальмер, то глубоко ошибаетесь. Поганец! – Она резко затормозила, чуть не сбив кого-то, когда въезжала в ворота. Она попыталась собраться и улыбнулась охраннику, жестом пропускавшему ее.

– Привет, Китти, вы выглядите потрясающе сегодня. Тяжелый день предстоит?

– Да уж, Сэнди. Спасибо за сочувствие. – Седой бывший полицейский дотронулся рукой до фуражки. Катерин Беннет – настоящая леди, всегда со всеми приветлива. Не то что эта зазнайка, вся фальшивая английская стерва Элеонор Норман.

Катерин припарковала машину у облезлого розового оштукатуренного здания, где размещались костюмерные, гримерные и парикмахерские. Как всегда, там все кипело. На съемочной площадке снимались сразу пять телевизионных передач. В каждой были заняты семь или восемь местных актеров, плюс заезжие знаменитости, и создавалось впечатление, что все они собрались там сегодня. В воздухе плавал сигаретный дым, чувствовался запах кофе и булочек, слышались голоса сплетничающих актеров.

Катерин первым делом заглянула к парикмахерам.

– Привет, Мона. Можешь мной заняться?

– Дай мне еще двадцать минут, пожалуйста. – Мона торопливо пыталась пристроить на лысой голове Альберта Эмори большую нашлепку из русых волос, пользуясь специальной клейкой лентой для париков. – Пойди попей кофейку, я тебя позову.

Катерин кивнула Элеонор в коридоре – ее соперница как раз вплывала в гримерную Альберта.

– Доброе утро, Альберт, лапочка. – Элеонор клюнула его в оранжевую щеку, одновременно посматривая на себя в зеркало.

– Доброе утро, моя дорогая. – Он оценивающе посмотрел на ее попку в тугих белых шортах.

Ходили разговоры, что Эмму Гамильтон она сыграла потрясающе, а если так, то очень скоро Катерин Беннет, эта второсортная бродвейская актриса, уйдет на телевидении в прошлое.

Тем временем Катерин откинулась в красном кожаном кресле у гримера и позволила Блэки сделать все, что он сможет, с ее лицом. Она не обращала внимания на озабоченное поцокивание языком, которым он сопровождал свои действия: смазывал успокаивающим гелем кожу под опухшими глазами, увлажняющим кремом – сухие щеки и тоном – пятна на лице. Она не могла не замечать перешептываний и поднятых бровей двух других гримеров, но не обращала внимания, поглощенная своей вдруг обретенной злостью на Жан-Клода. Она должна перестать о нем думать, изгнать его из своего подсознания. Он мужик, и все. Их кругом навалом, выбирай любого, разве не так?

«Нет, – прошептал ее внутренний голос, – Жан-Клод не похож ни на кого, поэтому ты его так и любила». Она внезапно вспомнила его глаза, глядящие на нее, когда они любили друг друга, и едва не разрыдалась.

– Доброе утро, дорогие. – Раздумья Катерин были прерваны стуком высоких каблуков и волной мало подходящих к утру ароматов – вошла Элеонор, послала всем воздушный поцелуй и плюхнулась в кресло гримера с театральным вздохом.

– О Господи, сегодня я выгляжу как последнее дерьмо.

Кто бы спорил, подумала Катерин, искоса бросив взгляд на Элеонор.

– Твори свои чудеса, Нина, – скомандовала Элеонор, – сделай меня сногсшибательной, душечка.

Гримерша слегка приподняла брови, потом обернула белую простыню вокруг розовой майки Элеонор и приступила к работе.

– Вот это ночка! – воскликнула Элеонор, ни к кому конкретно не обращаясь. – Эта вечеринка у Джонсонов – что-то фантастическое. Почему ты не пришла, Китти, дорогая? Со своим сказочным новым поклонником?

– Я устала, – правдиво ответила Катерин. – Да и эти вечеринки, все как две капли воды похожи друг на друга.

– Да, верно, это так, но, дорогая, ты бы посмотрела на наряды! Прямо-таки dernier-cri[25] из костюмного фильма ужасов.

Она засмеялась своим смехом-колокольчиком, вынесенным из театральной школы, и, несмотря на огромную надпись «Не курить», закурила сигарету.

– Ну и что же происходит, дорогая? – спросила она.

– Где что происходит? – холодно поинтересовалась Катерин.

– Где же господин Красавец, мечта всех девственниц? Тут слушок прошел, дорогая, что лягушатник тебя кинул.

Элеонор сняла с век примочки и с любопытством уставилась покрасневшими глазами на Катерин, которая сидела, плотно сжав веки. Гримеры понимающе переглянулись. Поговаривали, что плохое настроение Катерин вызвано неурядицами по мужской части. Теперь они могут узнать поточнее.

«Значит, эта сука что-то подозревает?» – подумала Катерин. Это означает, что спасательная команда распустила языки. Что им еще делать после утренней работы, как не сплетничать? Дураками их не назовешь. Жан-Клод обычно звонил на съемочную площадку по меньшей мере дважды в день. Если команда знает, что он перестал звонить, да и у Элеонор есть свои подозрения, сколько времени пройдет, пока об этом узнают газеты?

Но Катерин не собиралась доставлять Элеонор радость. Она открыла глаза и с отвращением посмотрела на черные корни, которые просвечивали сквозь белокурые волосы Элеонор.

– Я всегда полагала, дорогая моя Элеонор, что англичане самые цивилизованные люди на земле. Но это было до того, как я познакомилась с тобой.

– О! – усмехнулась Элеонор. – Я сделала правильные выводы, так, дорогая? Жан-Клод тебя бросил, верно?

Китти вспомнила вечеринку у Джейка Моффатта. Две головы, склоненные друг к другу, смех: Жан-Клод и Элеонор. Было между ними что-нибудь?

– Ну, душечка? – ликующая Элеонор настаивала на ответе. Не получив желаемого, она продолжила: – Я всегда считала его геем. Блондин, сорок лет, холост. Мне кажется, похоже на гомика.

Гримеры и гримерши затаили дыхание и с усиленным старанием принялись накладывать тон на раскрасневшиеся лица своих подопечных. Скрытая вражда, так хорошо улавливаемая камерой, сейчас рвалась наружу, и они не хотели пропустить ни минуты интересного зрелища.

– Ты, милочка, компенсируешь недостаток таланта избытком злости, – ледяным тоном заметила Катерин.

– Ха! – ехидно воскликнула Элеонор. – А ты воображаешь, что уж больно талантлива, душечка? И ведь я попала в точку! Почему бы тебе не спросить режиссера, у кого больше текста в новом сценарии? И еще, позвони в отдел писем и узнай, на чье имя приходит больше писем от поклонников в последнее время.

– Полагаю, на твое. – Катерин устала от ссоры, но в гримерном кресла она находилась как в ловушке.

– Можешь поспорить на свои шелковые трусики, именно на мое, – радостно возвестила Элеонор. – Может, поначалу зрителям ты нравилась больше, лапочка, потому что ты так замечательно изображала крутую суку, но сейчас все изменилось, дорогая. Посмотри-ка сюда.

Она торжественно извлекла что-то из своей огромной сумки от Гуччи. Это был экземпляр «ТВ Квотиент», сверхсекретного документа для ведущих режиссеров и руководящих работников студии. Маленькое, сугубо конфиденциальное издание, выпускаемое компанией, подсчитывающей рейтинги. Считалось, что такового не существует в природе, во всяком случае, ни один актер его никогда не видел. Оно касалось оценки популярности. Как Элеонор смогла достать экземпляр, даже догадаться было невозможно.

– Семнадцатая страница, – злорадствовала Элеонор. – Читай и рыдай, дорогая Катерин. Твои дни вина, роз, шампанского и журнальных обложек сочтены, так я думаю.

Блэки передал тонкий помятый журнал Катерин. Список актеров состоял из трехсот или четырехсот имен. Первым (так было последние три года) шел Билл Косби, потом Джонни Карсон, Анжела Лэнсбери и Ларри Хэгман. Номером пятым, на котором, по слухам, три года держалась Катерин, теперь стояла Элеонор Норман.

Катерин быстро пробежала список, разыскивая свое имя. Вот оно, номер двадцать три, между молодой ведущей игровых передач и стареющей ковбойской звездой. Двадцать три – Катерин Беннет! Она и не подозревала, что это может произвести на нее такое впечатление, но ведь даже во время турне по стране, постоянно окруженная визжащими фанатами, Катерин иногда подозревала, что принимают ее не с таким энтузиазмом, как было два года назад. Это оказалось той ценой, которую ей приходится платить не только за то, что она играет роль стервы, но и за всю ту грязь, что появлялась в газетах всего мира.

– Высоко взлетаешь, низко падаешь, лапочка. – Элеонор упивалась своей победой.

– И наоборот, – спокойно ответила Катерин. Блэки закончил свои труды и передал ей зеркало, но она отмахнулась. Прошествовала к двери, обернулась и с достоинством произнесла:

– Для твоего сведения, Элеонор, дорогая, этот журнал – вчерашние новости. Гейб сказал мне, что со следующей недели сценарий будет больше уделять внимания Джорджии, чем остальным. Так что засунь этот список в свою сигарету и выкури, зайчик. – Она вышла, потом снова просунула голову в дверь и с ехидной усмешкой добавила: – Увидимся на съемочной площадке, дорогая, и ради разнообразия постарайся не перевирать текст.

Несмотря на то, что Катерин слегка взбодрилась после ссоры, сердце ее томилось при воспоминании о Жан-Клоде. Она продолжала звонить Квентину ежедневно и изливала свои чувства Стивену и Бренде. Они были единственными друзьями, кому, она знала, может довериться. Она не могла разговаривать об этом с Томми; он пребывал в явном восторге в связи с исчезновением Жан-Клода.

Однажды во время ленча Катерин, парящаяся в толстом костюме из ирландского твида, в котором ей было жарче, чем в сауне, услышала новую запись на автоответчике Квентина. В ней сообщалось, что старик остановился в гостинице «Цезарь палас» в Лас-Вегасе.

Вечером Катерин позвонила ему.

– Квентин, где Жан-Клод? Ты о нем что-нибудь знаешь?

Последовала длинная пауза.

– Разумеется, знаю. – Катерин могла слышать в отдалении стук костей за игорными столами.

– Где он? Скажи мне, пожалуйста.

– Слушай, девочка, ты ведь знаешь, что не могу. Он не хочет, чтобы кто-то знал, где он.

– Даже я?

Снова пауза.

– Особенно ты, девочка.

Катерин почувствовала, как по рукам побежали мурашки, и вздрогнула.

– Квентин, послушай, ты мне должен сказать, очень тебя прошу. Мне надо во всем разобраться. Жан-Клод не мог всерьез со всем покончить. Квентин, это какое-то, ну, не знаю, наваждение. Я его никогда таким не видела. Он был просто сам не свой.

– Ну, ты же знаешь, какие они, мужики, Китти.

– Я думала, что этого мужика я знаю. Квентин, ты же видел нас вместе, ты знаешь, что мы значим друг для друга, как он меня любит.

– Китти, это ваше дело. Что я могу тебе сказать? Жан-Клод он… и есть Жан-Клод. И, Китти, он не велел мне говорить никому, где он и чем занимается.

Ей стало совсем холодно.

– Не понимаю. Но я намерена все выяснить, значит, мне надо его найти. Он всегда был сам по себе, и, возможно, я не совсем верно вела себя с ним в последнее время. Он считает, что я поглощена своей карьерой и не интересуюсь его работой, но, честно говоря, он никогда и не высказывал желания рассказать о себе. Я его много раз спрашивала, но он всегда менял тему.

– Он ведь наполовину француз, Китти.

– Знаю. И наполовину ирландец. Какое это имеет к моей просьбе отношение?

– Это очень сильное сочетание, взрывное, упрямое и самолюбивое.

– Да знаю я. Но он тебе рассказал, что у нас произошло? По крайней мере, хоть это мне скажи.

– Ну, разумеется. Но не спрашивай больше ни о чем. Я не хочу его предавать. Он мне как сын.

– У него другая? – настаивала она. – Другая женщина? Или, Бог мой, другой мужчина? Ответь хоть на этот вопрос.

– Как ты можешь такое спрашивать, Китти?

– Так есть?

– Жан-Клод убьет меня, если узнает, что я с тобой говорил. – В голосе звучала озабоченность.

– Пожалуйста, скажи мне. Если он встречался с кем-то, пока я ездила по стране, я смирюсь. Слушай, я могу смириться с другой женщиной, но я с ума схожу, не понимая, что случилось.

«Сейчас он мне скажет, что Жан-Клод трахал какую-нибудь бабенку, пока я была в турне», – подумала Катерин.

– Уж эти мне дамы! – сухо сказал Квентин. – Никогда не доверяй дамам. Дамы и игральные кости могут лишить мужика яиц куда быстрее, чем что-либо еще.

– Слушай… – Катерин быстро взяла на вооружение все свое обаяние. – Мне надо увидеть Жан-Клода еще хоть раз и выяснить, действительно ли между нами все кончено. Пожалуйста, Квентин, миленький, если ты знаешь, где он, скажи мне.

После долгой паузы он медленно произнес:

– Я скажу тебе, Китти, потому что ты действительно очень милая дамочка. Но если ты когда-нибудь проболтаешься об этом Жан-Клоду, тогда, девочка, конец нашей дружбе.

– Конечно, я обещаю, я не скажу ни слова. – Катерин почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она схватила карандаш и лист бумаги с прикроватного столика.

– Он здесь, в Вегасе, остановился в «Цезаре». И если найдешь его, не признавайся, что узнала это от меня.

– Спасибо тебе, Квентин, спасибо, – благодарила она, но он уже повесил трубку.

Катерин откинулась на подушки с довольной улыбкой на лице. «Цезарь палас», Вегас. Она хорошо знала это место. Она найдет своего потерянного любимого и вернет его.