"Чертовски знаменита" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джоан)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Томми наблюдал, как торговец кокаином возится со своими причиндалами. Нэг готовил крэк, а он был мастером своего дела.

– Ты такого еще не пробовал, чувак, черт тебя дери! Это дерьмо настолько чистое, что ты от него улетишь до небес, а я никогда не вру, можешь мне поверить! – Нэг отвернул крышку маленькой пластиковой бутылочки от воды «Эвиан», вылил три четверти содержимого на пол, прожег своей сигаретой в ней дырочку, как раз над уровнем воды, затем наполовину вставил в бутылку пустую трубочку от шариковой ручки.

Томми посмотрел на Тодда, и сердце его забилось в предвкушении. Это будет всего второй его улет, но ему уже довелось испытать незабываемое мгновенное чувство, какое дает только крэк-кокаин. Он не боялся привыкнуть. Ничего подобного тому, первому улету он еще не испытывал.

Нэг обернул пробку кусочком фольги, затем ржавой булавкой проделал в ней несколько дырочек, потом загерметизировал отверстие, куда была вставлена трубочка, с помощью изоленты. Затем он аккуратно стряхнул на фольгу кучку пепла с сигареты.

– Должен быть свеженький пепел, – прокомментировал он свои действия, – тогда хорошая будет подстилка для крэка.

Нэг положил белый кристаллик на золу с осторожностью ювелира, помещающего бриллиант в платиновое обрамление. Затем щелкнул над кристалликом зажигалкой, протянул бутылочку Томми и настойчиво шепнул:

– Вдыхай, чувак, вдыхай!

Томми быстро вдохнул и немедленно почувствовал, как наркотик ворвался в его мозг.

– Черт, похоже, на самом деле здорово, мать твою. – Это был третий поход Тодда в заведение, и он просто весь дрожал от нетерпения. – До чего же не терпится.

Торговец, у которого, хотя ему не было и тридцати, во рту остались всего два или три сиротливых зуба, жизнерадостно усмехнулся.

– Ладно, ребятки, – сказал он, передавая бутылочку Тодду. – Вот и тебе! Твоя очередь.

Как только наркотик подействовал, мальчики немедленно почувствовали эйфорическое гудение в голове и начали в шутку тузить друг друга кулаками и прыгать по комнате с радостными воплями.

– О'кей, о'кей, ребятки, теперь шагайте отсюда, поняли. – Торговец не собирался тратить время на обдолбанных подростков, уже заплативших деньги.

Довольные парни покачиваясь выбрались на полутемную улицу. Оказалось, что, кроме них, белых там не было видно. Несмотря на то что до Фэйрфакса и Вайна было всего несколько кварталов, небоскребы деловой части города еле просматривались сквозь желтый ядовитый смог. Из трещин на асфальте росла трава, а вдоль улицы стояли остовы полуразобранных машин. Лавка торговца наркотиками находилась рядом с продовольственным магазином с настолько разрисованными стенами и окнами, что среди них было едва заметно объявление на испанском о сегодняшних ценах. Около магазина было мало покупателей, но рядом к стене прислонились двое подростков-мексиканцев. Они с презрением уставились на двух белых парней.

– Эй, сопляки, – крикнул тот, что повыше, и швырнул в Томми сигаретой, – какого черта вам здесь нужно?

Зажженная сигарета упала на незашнурованную кроссовку Томми. Он сбросил ее и испепелил парня взглядом.

– Сказал же, кончай тут болтаться, мужик, это наша территория. Сам знаешь.

– Ну и что? – Томми попробовал продолжить путь, но один из парней загородил ему дорогу. Как из-под земли появились еще трое мексиканцев.

Мимо пробежала девушка не старше четырнадцати лет с верещащим младенцем под одной рукой и пакетом с продуктами под другой. Тодд, выкуривший меньше Томми, сохранил еще остатки разума. Он настойчиво подтолкнул Томми:

– Пошли отсюда быстро. Это не наш район. – Но осмелевший от кокаина Томми уходить не собирался.

– Ах ты дерьмо, – прорычал он, – мексиканское дерьмо.

– Ты это мне, чувак? Мне? – Высокий парень выступил вперед, размахивая бейсбольной битой, которую подсунул ему один из приятелей. – Шел бы ты с моего участка, чувак. Убирайся отсюда к такой-то матери, чувак, иначе тебе не сдобровать, слышишь?

Томми сделал еще шаг вперед.

– Как же, как же! Ну и что ты можешь, ублюдок поганый? Что вообще может такой урод-мексиканец вроде тебя, а?

Тодд в ужасе смотрел на Томми. Оскорблять банду мексиканцев на их собственной территории было равносильно самоубийству.

– Я сматываюсь, мужик, – прошипел он. – В один момент. Тебе бы лучше тоже это сделать, потому что здесь нам никто не поможет.

– Катись колбаской, трус гребаный. – Томми не отводил взгляда от мексиканца. – Я и один справлюсь.

Тодд не был трусом, но он не был и идиотом. Схватив приятеля за руку, он сделал еще одну попытку увести его. Но Томми вырвался.

– Отвали, Тодд, – заорал он. – Пошел прочь. Тодд повернулся и побежал. Когда заводил машину, он услышал треск ломающейся под бейсбольной битой кости и крик. Он содрогнулся; мальчишки из гетто напали на свою жертву. За те секунды, что понадобились Тодду, чтобы свернуть за угол и выехать на главную улицу, он успел услышать хриплый смех и затихающий топот кроссовок по асфальту. Он мельком увидел лежащего на земле Томми.

– Милостивый Боже, – прошептал Тодд, нажав на тормоза.

Как раз была в разгаре любовная сцена, когда Бренда вытащила Катерин со съемочной площадки.

– Томми избили. – Бренда старалась говорить спокойно. – Он в больнице, – добавила она, разразившись слезами.

Катерин почувствовала, как задрожали колени.

– Мы должны поехать к нему. – Катерин вся застыла от ужаса. – Найди машину, мне плевать, что скажет Гейб или кто другой, я еду к сыну.

Пока они на огромной скорости двигались к больнице, Бренда рассказала Катерин то, что узнала от полицейских.

– Он сильно пострадал? Говори правду, Бренда.

– Я сама мало знаю. Они лишь сказали, что его здорово избили и что он в реанимации.

– Реанимации, – прохрипела Катерин. – Милостивый Боже.

Их встретил мрачный доктор Линдсли.

– Держитесь, Катерин. Боюсь, у меня плохие новости.

– Как Томми? Он будет жить?

– Он сильно пострадал. Множественные ушибы мозга, сломанная ключица, разбиты обе коленные чашечки и…

Доктор Линдсли обменялся взглядами с Брендой.

– И? И что?

– И он находится в коме.

Катерин побелела еще больше, а Бренда так сжала ее руку, что ее ногти впились в ладонь Катерин.

– Коме? Что это значит, доктор?

– Это значит, что его мозг получил такую травму, что отключился.

– И сколько это продлится? – Единственный опыт Катерин с комой был ее собственный, в сериале. Она лежала в больнице с забинтованной головой, в полном макияже, с ярко-красными ногтями. Кома длилась примерно неделю.

– Трудно сказать, – объяснил он. – В каждом случае по-разному, но все зависит от ближайших суток. Если Томми придет в сознание за этот период, тогда у него есть шансы.

– На что шансы? – Страх раздирал ее.

– Шансы выжить.

– А как вы их оцениваете сейчас, доктор? – тихо спросила Бренда, у которой слезы ручьями текли по щекам.

– Фифти-фифти. Все зависит от ближайших суток. Но вы должны пойти и взглянуть на него, Китти. Самое лучшее, что вы можете для него сделать, это сидеть и говорить с ним.

Абсолютно белую, находящуюся в шоке Китти провели в реанимационную палату, и она не смогла сдержаться, чтобы не вскрикнуть. Со всех сторон к Томми тянулись трубочки, кругом стояли капельницы. Голову ему выбрили, а закрытые глаза опухли и почернели. Ноги в бинтах приподняты.

– Оба колена разбиты, к сожалению, – пояснил доктор Линдсли. – Они били его по ногам бейсбольной битой.

– Ублюдки! – По щекам Бренды продолжали катиться слезы.

Но Катерин не могла плакать, она не отводила сухих глаз от переломанного тела своего сына.

– О Господи! О Господи, Томми, что же они с тобой сделали?

Все ночь Катерин сидела рядом с сыном, держала его за руку и говорила с ним, умоляя услышать ее молитвы. Она не ела, не спала, не сменила даже костюма, в котором снималась. Пресса прослышала новости, и репортеры собрались у больницы, требуя разрешить им сфотографировать ее у постели Томми. Кингсли и Раквел, пресс-агенты ее и студии, приехали, чтобы разобраться с прессой, но они не смогли дозвониться до Джонни. Никто также не смог связаться с Жан-Клодом, уехавшим в Неваду, чтобы осмотреть площадку под новую гостиницу. Он рассчитывал пробыть там всего два дня, так что не оставил номера телефона, а новости он никогда не слушал, поэтому никак не мог узнать о случившемся.

На следующее утро Катерин сказала Бренде, что ей показалось, будто ресницы Томми вздрогнули.

– Ты права, Китти, точно, смотри, его веки подрагивают, вот еще раз. Взгляни.

Женщины не отрывали от Томми глаз, надеясь увидеть, как веки снова вздрогнут, но остаток дня он пролежал в каменной неподвижности.

Ближе к вечеру его пришел осмотреть доктор Линдсли и покачал головой.

– Уже двадцать часов, как его привезли, и пока никаких изменений, так что придется еще раз сделать сканирование мозга. У подростков при черепно-мозговой травме в течение первых суток обычно наблюдаются явные улучшения. Если нет, то это может означать… – Он замолчал.

– Что? – резко спросила Катерин. – О чем вы говорите? Что травма слишком серьезна? Что он навсегда останется в коме?

– Боюсь, что что-то вроде этого. – Доктор явно чувствовал себя неловко.

– Вы хотите сказать, что мозг его поражен, и он останется неполноценным?

Доктор Линдсли внимательно посмотрел на Катерин.

– Мы живем в ужасном мире, Китти. Знаете, сколько таких травм мне приходится видеть ежегодно?

Катерин молча покачала головой.

– Сотни, – с горечью продолжал он. – Возможно, тысячи. Молодые люди, в основном парни, избитые, изуродованные в лучшие их годы, превратившиеся в растения. И знаете, кто это делает?

Она снова покачала головой.

– Другие молодые люди. Они убивают друг друга. Что за мир, – сказал он. – В каком же ужасном мире мы живем.

В этот момент они услышали слабый звук и, повернувшись к кровати, увидели, что на этот раз нет сомнений. Веки Томми задрожали, и, пока они наблюдали, начали двигаться губы.

– Томми, Томми, это я, твоя мама, – твердила Катерин. – Ты меня слышишь? Если ты меня слышишь, сожми мне руку, милый, сожми ее, пожалуйста.

В палате стояла полная тишина, нарушаемая лишь тиканьем приборов, поддерживающих жизни пациентов. Потом Китти почувствовала, как Томми слегка сжал ее пальцы.

Еще одну ночь Катерин просидела с сыном, крепко держа его за руку и разговаривая с ним тихо и ласково. Врачи, ординаторы и сестры задерживались у постели, чтобы поглазеть на знаменитую звезду, теперь растрепанную и без макияжа. Пациенты, прослышавшие о ее присутствии в больнице, торчали у застекленных дверей реанимационной палаты, чтобы взглянуть на свою обожаемую актрису. В конце коридора в боевой готовности толпились репортеры. Один из самых пронырливых ухитрился достать халат и сделать несколько снимков через дверное стекло.

Катерин говорила с Томми обо всем. Вспоминала события детства. Напомнила ему и о поездках на остров Файр и в Монток, когда ему было всего два или три года, о приключениях в Диснейленде, рыбалках с отцом, когда Джонни еще был заботливым и любящим. Когда воспоминания кончились, Катерин принялась читать стихи, с детства застрявшие в уголках ее памяти.

Иногда глаза Томми приоткрывались, а один или два раза Катерин показалось, что он пытается заговорить. Но лишь когда первые лучи солнца проникли в стерильную комнату, он действительно открыл глаза и смог сфокусировать их на ней.

– Привет, мам, – прошептал он. – Что ты здесь делаешь?

– Это чудо, – улыбнулся доктор Линдсли. – Обычно я не верю в чудеса, но вы сделали нечто потрясающее, Китти.

Они сидели рядом с Томми, покрытым синяками, но вполне в здравом уме. Похоже, ему удалось выбраться из комы без дурных последствий. Доктор Линдсли был поражен.

– Завтра мы сможем перевести его из реанимации, но ему некоторое время придется пользоваться инвалидной коляской. В особо скверном состоянии его левая нога.

– Но он сможет нормально ходить? – спросила Китти. – Играть в баскетбол? Он обожает баскетбол.

Доктор пожал плечами.

– Счастье, что он жив, Китти. Забудьте обо всех играх на некоторое время, для физических ран требуется время, чтобы они зажили. Через несколько месяцев мы будем знать больше, когда кости срастутся. Но самое главное, что у вашего сына с мозгами все в норме. Теперь разрешите мне задать вам один вопрос. Что Томми делал в том районе, где он подрался с шайкой мексиканцев?

Китти посмотрела сыну в лицо.

– Я не знаю, доктор, но, будь я проклята, если не выясню.

В тот вечер Томми перевели в отдельную палату. Он объявил, что страшно хочет есть, и потребовал чизбургер, жареную картошку и шоколадный коктейль. Катерин решила, что теперь самое подходящее время узнать, что же произошло.

– Ладно, дорогой, выкладывай. Что случилось?

– Я не хочу об этом говорить, мама.

– Придется. Почему ты в тот день был в улете?

Он упрямо уставился в гладкую, кремового цвета стену.

– Не знаю.

– Хватит, Томми, ты едва не умер. Ты должен мне объяснить.

– Должен? – Он уставился на нее сверкающими зелеными глазами. – Ты что, шутишь? Я ничего тебе не должен, мама, абсолютно ничего.

– Я не требую от тебя благодарности, Томми. Видит Бог, я не получила никакой благодарности от твоего отца, но то, что ты творишь с собой, употребляя наркотики, граничит с самоубийством.

– Не смей впутывать сюда отца, – огрызнулся Томми. – Он болен куда серьезнее, чем ты думаешь, мама.

– Извини. – Она ласково погладила Томми по голове. – Извини, дорогой. Томми, пожалуйста, расскажи мне. Что случилось? Мы должны все выяснить. Мне нужно знать, что тебя мучит, тогда я смогу помочь… во всяком случае, попытаюсь.

– Это Все он. – Томми с горечью уставился в потолок. – Этот лягушатник, за которого ты вышла замуж, мам, этот гребаный французский ублюдок. Если ты его любишь, то, наверное, для тебя все о'кей, но…

– Вовсе не о'кей, Томми, совсем нет. Мне очень хочется, чтобы мы стали семьей, все трое. У нас с тобой раньше было много общего, я хочу, чтобы так было снова.

– Ха, – фыркнул Томми. – Если ты думаешь, что я хочу чего-то общего с ним, ты сильно ошибаешься. Он лгун и обманщик, и вообще дрянь порядочная.

– Это неправда, Томми.

– Это правда. Слушай, не будь такой тупой. Я знаю, все считают, что он прямо-таки что-то необыкновенное и что он здорово помогает твоей карьере, но со мной он обращается дерьмово с самого начала. Мне кажется, он еще себя покажет, мам. Я о нем только с отцом говорил. Тот со мной согласен.

– Как может Джонни с тобой соглашаться? Смех да и только. Он ведь его в глаза не видел.

– Но он знает тебя. Он знает, что тебя заводит, как нужно нажимать на те самые кнопки. Я думаю… – Он пожал плечами. – Я думаю, он видит, что этот лягушатник без мыла влез тебе в душу. И вообще, все это неважно. Но именно поэтому я предпочитал болтаться с Тоддом, и мы стали покупать наркотики. Многие ребята так делают.

– Многие ребята так делают, – передразнила она. – Всем вам, ребятам, надо это немедленно прекратить, Томми, пока вы еще целы. Ты же чуть не погиб. Ты хоть представляешь себе, насколько ты был к этому близок?

Внезапно вся задиристость Томми испарилась.

– Да, мам, я знаю. – Веки его потяжелели. – Ты права. Ты всегда права, мама. Слушай, я, пожалуй, посплю. Погано себя чувствую.

Его глаза закрылись, и он пробормотал:

– Спокойной ночи, мам, и прости меня, ладно? Я больше не буду баловаться с крэком, можешь быть уверена.

Жан-Клод предупредил, чтобы его не ждали, но Катерин настолько измоталась, что не могла уснуть. В полночь она все еще смотрела широко открытыми глазами на светящийся циферблат часов. Через четыре часа ей вставать. Какого черта его еще нет? Наконец, когда она так и не успела задремать, вернулся Жан-Клод.

– Cherie, мне так жаль.

Она обвила его шею руками и вдохнула знакомый запах.

– Если бы я только знал, я бы был здесь, с тобой. Ужасно, что тебе пришлось через все это пройти в одиночку.

– О Господи, дорогой мой. Я так по тебе скучала. Это был настоящий ад.

– Я знаю, cherie. Можешь поверить, что я только что обо всем узнал? Увидел вчерашнюю газету в самолете. Пытался дозвониться до тебя сразу же, как мы приземлились, но ни один из автоматов в этом проклятом аэропорту не работает. О Китти, Китти, я так по тебе соскучился.

Он уткнулся ей в плечо, а руки пустились в столь знакомое путешествие по ее телу.

Катерин искоса взглянула на часы. Три часа. Где-то в подсознании копошились вопросы. Какие это рейсы из Невады прибывают в Лос-Анджелес после полунота? Почему он не воспользовался мобильным телефоном? Почему Жан-Клод не расспрашивает ее о Томми? Где он был? Но она заставила внутренний голос замолчать. Через пару часов ей вставать. Потом четырнадцать изнуряющих часов на съемочной площадке. И в конечном итоге ее сын поправляется, так что главное сейчас для нее – любовь ее мужа.

Потом, когда они лежали обнявшись, он погладил ее волосы и небрежно сказал.

– Cherie, я тут думал о твоей героине во «Все, что блестит».

– Ну и что? – сонно пробормотала Катерин.

– Ну, Полетта де Валднер – живая, чувственная, безумно привлекательная женщина. – Жан-Клод сделал многозначительную паузу.

– А ты полагаешь, я не такая? – пошутила она.

– Да нет, конечно, cherie. Ты такая и даже лучше, но… – Он снова помолчал.

– Что но, дорогой? – Она поплотнее прижалась к нему.

– В этих костюмах восемнадцатого века ты будешь выглядеть потрясающе, cherie, особенно если немного похудеешь. Я уже видел эскизы.

Катерин, для которой вес всегда был больным местом, открыла глаза.

– Мы собираемся начать съемки через два с половиной месяца. К тому времени я постараюсь похудеть на шесть-семь фунтов. Сейчас в этом нет смысла.

– А я полагаю, что есть, – мягко возразил Жан-Клод. – Cherie, не пойми меня неправильно, но мы ведь всегда были честными друг с другом, так что я считаю, что должен тебе все сказать.

Теперь Катерин проснулась окончательно. Уже без четверти четыре, вряд ли вообще стоило стараться заснуть. Лучше попытаться продержаться день на кофеине, чем спать всего час.

– К чему ты ведешь?

– В Лас-Вегасе я знаю одного прекрасного врача, делающего операции по увеличению груди.

Катерин села, широко открыв глаза. Включила свет.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что мне нужна пластическая операция груди? Ты что, рехнулся, Жан-Клод?

– Успокойся, успокойся, Китти. – Он похлопал ее так, будто она маленькая злая собачонка.

– Cherie, нужно смотреть на вещи реально. Тебе сорок три. Там в фильме рядом с тобой будет сниматься много молодых и очаровательных девиц. Не хочешь же ты выглядеть… – Он замолчал, подыскивая слово.

– Выглядеть как? – Она со злостью схватила сигарету и прикурила, не обратив внимания на его раздраженный вздох. Жан-Клод ненавидел курение в постели. Ну и пусть ему будет хуже. Она же пришла в ярость от того, что он решил, будто ей нужно подправить грудь.

– Тебе не надо ни о чем беспокоиться, cherie, это совершенно безопасно. Он – пластический хирург с мировой известностью и как раз специализируется на бюстах. Он потрясающ. Он делал такие операции практически всем – Шер, Долли, Джейн. Да любую можно назвать.

– Откуда ты знаешь? Ты что, видел эти сиськи крупным планом? – Она яростно затягивалась, не обращая внимания, что пепел сыплется на белое льняное вышитое покрывало.

Он засмеялся и попытался схватить ее, но она отодвинулась.

– Поверить не могу, что это ты предложил подобное, – огрызнулась она.

– Cherie, я разве притворялся святым, когда мы познакомились?

Катерин промолчала. Она уже не чувствовала усталости, только раздражение и озноб. Она почти хотела, чтобы зазвонил будильник, и она смогла бы встать и отправиться на студию.

– Послушай, Китти, дорогая, надо же смотреть фактам в лицо. Никто не выглядит в сорок так же хорошо, как в двадцать.

– Это точно, – ледяным тоном заметила она, – и нет ничего более жалкого, особенно в этом городе, чем сорокапятилетняя или пятидесятилетняя женщина, подделывающаяся под двадцатипятилетнюю. Я никогда не входила в их число и не собираюсь делать этого сейчас.

– Но это же для блага твоей карьеры, cherie. А она так много для тебя значит.

– Не вижу, каким образом операция на сиськах может повлиять на мою карьеру. – Катерин затушила сигарету и тут же прикурила следующую.

– Делай как знаешь. – Жан-Клод пожал плечами, и в голосе его появился тот лед, которого она так страшилась. – Но не вини меня, если при просмотре материала ты заметишь, что в этих низко вырезанных платьях твоя грудь будет выглядеть обвисшей и сморщенной.

– Обвисшей? Сморщенной? Ну что же, ты определенно знаешь, как нанести удар в спину. Я не нахожу, что с моей грудью что-то не так. – Она провела рукой по груди, как будто хотела убедиться, что та никуда не делась. – Если она годится для Джорджии, она определенно подойдет и для Полетты.

– Ладно, я не хочу больше об этом говорить, Китти. Это твоя проблема. Твоя жизнь, так что поступай как знаешь. Ты и так всегда делаешь только то, что хочешь. Но как режиссер этой картины я советую тебе поступить так, как будет лучше не только для тебя, но и для Полетты, и для фильма в целом.

– Спасибо. Я буду иметь это в виду.

Но Жан-Клод еще не закончил. Он продолжил все так же холодно:

– Твой сын такой же непутевый, как и его отец. Скорее всего, он и кончит, как отец, станет безнадежным наркоманом.

Катерин загасила сигарету с такой силой, что искры обожгли ей ногти, потом выключила свет и осталась лежать с открытыми глазами, глядя в темноту. Она всегда презирала этих голливудских женщин с растянутыми силиконовыми грудями и твердо знала, что она не пополнит их число. И все же, когда сонными глазами она рассматривала свое отражение в резком свете гримерной, Катерин начала сомневаться.

Она видела усталую женщину средних лет.

«А как же иначе, дорогая? – спросил ее внутренний голос. – Ты спала меньше часа. Даже Молли Рингвальд такого не выдержала бы». В обед, когда к ней присоединились Бренда и Стивен, чтобы вместе перекусить в ее уборной, она позвонила доктору Линдсли.

– Ваш парень – просто чудо, – сказал он. – Он стремительно поправляется, а тут мы еще получили рентгеновские снимки и выяснили, что оба колена заживают замечательно. Я полон оптимизма.

– Слава Богу, – обрадовалась Катерин.

– Ключица тоже ерунда; просто нужно время и покой. Так что я считаю, что примерно через неделю его можно забрать домой.

Китти повесила трубку и повернулась к Бренде и Стивену.

– С Томми все будет в порядке, – сообщила она, широко улыбаясь.

– Слушай, Китти, – сказал Стив, – а ты везучая мамаша, ты это знаешь?

– Еще бы, – подтвердила она с энтузиазмом.

В конце дня Катерин помчалась в больницу и застала Томми сидящим в кровати в окружении музыкальных видеофильмов, спортивных журналов, шоколадок и плюшек. Рядом на стуле сидел улыбающийся Жан-Клод.

Катерин понимала, что ей не следует выказывать своего удивления.

– Привет, мальчики, – беспечно поздоровалась она. – Хорошо выглядите.

– Привет, мам, – улыбнулся Томми. – Мы собираемся сыграть в трик-трак.

Жан-Клод поднялся, нежно сжал руку Катерин и поцеловал ее.

– Как прошел день? – поинтересовался Томми.

– Да все нормально, дорогой. А ты как?

– Тоже хорошо. Док говорит, я в пятницу могу вернуться домой, а в воскресенье Жан-Клод обещал взять меня на матч. – Он ухмыльнулся. – Мне придется пользоваться инвалидной коляской, но всего несколько недель. Даже интересно, как ты думаешь?

– Конечно, дорогой. Просто настоящее приключение.

Катерин плюхнулась в кресло и устало вздохнула. Если и были какие проблемы между ее сыном и мужем, то их вроде унесло ветром. Ей уже стало казаться, что все происшедшее в предыдущий вечер было плодом ее воображения. Она так устала, что не могла думать, закрыла глаза и заснула под кликанье трик-трака.

Через несколько недель Томми уже выбрался из инвалидной коляски и ходил по дому на костылях. Их часто навещал Стивен, и Томми с удовольствием играл с ним в карты.

Однажды вечером после ужина Стивен, Катерин и Бренда отдыхали перед камином. Томми уже лег спать, а Жан-Клод занимался со своим компьютером.

– Томми вроде бы в хорошем виде, – сказала Катерин.

Бренда и Стивен обменялись многозначительными взглядами.

– Что значат эти многоговорящие взгляды, позвольте вас спросить?

Последовало неловкое молчание.

– Валяйте, ребятки, выкладывайте, – нетерпеливо настаивала Катерин.

– Наверное, тебе следует знать, – вздохнул Стивен. – Скажи ей, Бренда.

– Я нашла марихуану у Томми в ящике комода. Я ему ее показала, и он признался.

– Он сказал, почему этим занимается?

– Он сказал, что покончил с крэком, а травка – все равно что обычная сигарета, говорит, ничего нет в этом особенного, и все ребята…

– …делают то же самое, – вздохнула Катерин. – Любимая его отговорка.

– Но догадайся, где он ее взял, – продолжала Бренда. – Ему дал отец.

– Джонни? Поверить невозможно, он все время жалуется, что у него не хватает денег на продукты, а сам покупает марихуану?

– Да, – подтвердила Бренда.

– Так я поговорю с ним немедленно. – Катерин со злостью начала набирать номер и, как только Джонни ответил, набросилась на него. – Как ты смеешь давать Томми наркотики – что такое с тобой происходит, черт побери? Ты совсем рехнулся?

– А, дерьмо, подумаешь, пара косячков, какого черта, – заныл бывший муж. – Перестань быть такой старомодной, Китти.

– Старомодной? Старомодной? Ты считаешь, что можно давать шестнадцатилетнему парнишке наркотики? Ты круглый дурак, Джонни, и, если ты посмеешь сделать это еще раз, я перестану давать тебе деньги.

– Ты не можешь так поступить, мне нужны бабки.

– Очень даже могу и именно так и поступлю. – Она с силой швырнула трубку и дрожащими руками закурила сигарету.

– Почему шум?

Все трое повернулись и увидели в дверном проеме Жан-Клода.

– Да ничего, дорогой, – ответила Катерин. Жан-Клод холодно воззрился на Бренду и Стивена.

– Почему ты делишься с другими людьми, cherie? Я же твой муж, ты со мной должна обсуждать свои проблемы.

– Да, но…

– Больше ни слова, cherie. – Он остановил ее поцелуем в лоб.

Стивен пришел в бешенство. Допив свою рюмку, он поднялся.

– Я пошел. Оставляю вас в вашем любовном гнездышке, – Он не сумел скрыть сарказма в голосе.

– Да уж, пожалуйста. – Жан-Клод не отводил взора от лица Китти. – Иди домой и разберись со своими собственными проблемами.

– Ты извини меня, Стивен, – попросила Катерин.

– Больше ни слова, cherie. – Жан-Клод бросил на жену предупреждающий взгляд. – Пора спать, ты выглядишь усталой.

Бренда открыла было рот, но Жан-Клод перевел на нее свой холодный взгляд.

– Слушай, толстуха, если у моей жены есть проблемы, она будет обсуждать их со мной, тебе ясно? Не с тобой и не с ним. – Он уничтожающе взглянул на Стивена. – Я ее муж.

– Я лучше уйду. Жан-Клод крикнул ему вслед:

– Я еще не закончил.

– Зато я закончил, благодарю покорно, – с сарказмом ответил Стивен и с грохотом хлопнул входной дверью.

– Жан-Клод, что ты делаешь? Они мои друзья, они помогают мне в проблемах с Томми.

– Если у тебя неприятности с Томми, ты будешь обсуждать их со мной, понятно?

Бренда вздохнула, подняла глаза к потолку и пробормотала:

– Спокойной ночи.

– Китти, Китти, почему ты пытаешься что-то сделать за моей спиной? – Жан-Клод начал массажировать ей плечи с трагическим выражением лица. – Мы же с тобой семья. Ты мне должна доверять, не им.

Катерин мельком взглянула на часы. Полночь. Через пять часов ей вставать. Одно она знала совершенно точно: ей вовсе не хочется всю ночь ругаться.

– Извини, дорогой, в следующий раз я поговорю с тобой, обещаю. – В ней проснулась актриса. – Больше такого не случится, уверяю тебя.