"Любовь, страсть, ненависть" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джоан)

Глава 8

Рим

Весной 1954 года одна из американских кинокомпаний снимала в Риме незатейливый развлекательный фильм с участием двух известных звезд. Римона Арман и Грегори Мендельсон играли супружескую пару средних лет, которая на фоне старинных зданий Рима, романтической красоты ого улиц переживает много приключений и находит последнюю любовь.

Технический персонал кинокомпании уже установил свет и камеры па маленькой базарной площади. Было необычайно жарко, и душная комната, расположенная над кафе, которую специально сняли для отдыха Рамоны, невероятно нагрелась.

Она решила немного побродить по узким римским улочкам, где каждый новый магазинчик был, казалось, еще изысканнее предыдущего. Рамона обожала всякие безделушки, и чем причудливее они были, тем лучше смотрелись в ее роскошном доме в Акапулько. Она выглядели очень элегантно в дорогом кремовом костюме с поясом и в маленькой соломенной шляпке бежевого цвета с шелковыми лилиями на полях, из-под которой выглядывали блестящие завитки черных волос. Солнцезащитные очки скрывали ее знаменитые желтые глаза, но она все-таки щурилась на ярком солнце, лучи которого заливали площадь.

– Куда тебя несет, принцесса, – бубнил Тинто, помощник режиссера. Он торопливо шел за ней с тревожным выражением на своем вечно озабоченном лице.

– Не волнуйся, дорогой Тинто. – Рамона улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой, за которую ее любила вся съемочная группа. – Я просто немного прогуляюсь по тенистым закоулкам Виа Бабуино. Я похожу там полчасика, а вы к тому времени закончите устанавливать свет, да?

– Да, Принцесса, – улыбнулся Тинто, восхищенно провожая глазами ее изящную, стройную фигурку. Да, Рамона все еще была красивой женщиной, хотя ей уже минуло пятьдесят. Она выглядит намного моложе своих лет.

Рамона тихо брела по жаркой пыльной улице, наслаждаясь легким ветерком, который мягко шевелил ее волосы. Каждый магазинчик был просто сокровищницей, и она задерживалась в некоторых из них, восхищаясь сделанным в восемнадцатом веке кружевным веером, ручка которого была богато разукрашена позолоченным серебром, клипсами начала века с изумрудами и бриллиантами, бронзовой скульптурой мускулистого юноши-дискобола. Когда она подошла к последнему на этой улочке магазину, у нее просто перехватило дыхание. На витрине она увидела лежащий на черной бархатной подушечке браслет, сделанный из слоновой кости и украшенный рубинами. Он поразил ее своей красотой. Опытным глазом она сразу оценила, что это музейная вещь: рубины-кабошоны были обрамлены ограненными бриллиантами, все это было вделано в широкий браслет из слоновой кости нежно-кремового цвета. Совершенно очарованная, Рамона открыла дверь и шагнула в прохладный сумрак магазина. Какой-то ужасно уродливый толстый мужчина, напомнивший ей жабу, сидел за стеклянной перегородкой и внимательно изучал через лупу бриллиантовый браслет. Как только ее силуэт появился в дверном проеме, освещенный яркими лучами дневного солнца, он поднял глаза, но не узнал ее.

– Чем могу служить? – спросил он. Его голос звучал как-то резко и грубо. Рамона подумала, что у него какой-то южный акцент – неаполитанский или сицилийский и в то же время изысканность и вежливость воспитанного римлянина.

– Меня интересует браслет из слоновой кости у вас на витрине. Я бы хотела на него взглянуть, если можно.

– Присядьте, пожалуйста, синьора. – Мужчина указал на покрытую резьбой кушетку восемнадцатого века, которая была в превосходном состоянии, как, впрочем, и все остальное в этом магазинчике.

Рамона восхищенно рассматривала все эти полочки и шкафчики, забитые до отказа ювелирными изделиями, маленькими эмалевыми и золотыми коробочками, вырезанными из кости фигурками и другими предметами искусства. У этого человека был прекрасный вкус, несмотря на его нелепую, приводящую в замешательство внешность и странный скрипучий голос.

– Браслет выглядит просто восхитительно, не правда ли? – Он нежно переложил браслет на другую бархатную подушечку, внимательно глядя, как Рамона берет его с почти благоговейным трепетом.

– Прекрасно, просто невероятно, – прошептала она и, сдвинув перчатку, с восхищением посмотрела, как красиво он выглядит на ее тонком запястье. – Такое мастерство! Сколько он стоит?

– Э-э… для вас, синьора, особая цена, – расплылся в улыбке антиквар, наконец-то узнав Рамону, когда на ее лицо упал луч света. – Для вас всего десять миллионов лир.

– Это слишком дорого, – выдохнула Рамона. – Вещь прекрасная, но… десять миллионов, вы говорите?

Он утвердительно кивнул головой. Его глазки превратились в щелочки, он сложил руки на своем внушительном животе. Рамона заметила, что прекрасно сшитый костюм скрывал его полноту, а часы и запонки у него были от Картье.

– У меня есть идея, – сказала она, наклонившись вперед и сняв очки, чтобы он увидел ее желтые, как у рыси, глаза, которые вот уже добрых три десятка лет пленяли своей красотой многочисленных почитателей. Их очарование все еще действовало: она увидела, как он сглотнул и слабый розовый румянец покрыл его желтое болезненное лицо. – Этот браслет прекрасно смотрится с этим платьем, как вы думаете?

Он кивнул головой, плененный необычайным, волшебным обаянием этой женщины.

– Мы сейчас как раз снимаем фильм на площади Барбарини. – Рамона, как взволнованный ребенок, сжала свои изящные тонкие руки с нежно-розовыми ноготками. – Позвольте мне надеть его в следующей сцене. Потом директор фильма придет сюда, чтобы определить стоимость и все, что положено. – Она уверенно посмотрела на него и продолжила: – Когда мы закончим сегодня съемки, журнал «Оджи» сделает несколько фотоснимков во время моей прогулки по Риму. Вы знаете, что это значит: бросить монетку в фонтан ди Треви, побродить вокруг Форума и по площади Испании. Если на мне будет этот браслет, я смогу настоять, чтобы журнал уделил вашему магазину в своей статье особое внимание… тогда и цена, наверно, могла бы быть намного меньше? – Она обольстительно улыбнулась, довольная своим планом, и он не мог не улыбнуться ей в ответ. Она, вне всякого сомнения, была очаровательной женщиной, женщиной в самом лучшем смысле этого слова, по-детски очаровательная, неотразимая.

Он издал притворно тяжелый вздох и покачал блестящей лысой головой.

– Синьора предлагает сложную сделку. – Он улыбнулся. – Но, так как вы, мадам Арман, такая большая звезда, – он поклонился ей, а Рамона, признавая это, по-царски склонила голову, – я не вижу никаких причин для отказа… при одном условии, конечно.

– Каком? – спросила Рамона, не в состоянии оторвать глаз от прекрасного браслета, от бриллиантов, которые сверкали, переливаясь всеми цветами радуги в полумраке магазина.

– Чтобы мне позволили сопровождать синьору во время ее поездки по Риму сегодня после обеда и, если можно, показать ей некоторые достопримечательности, которые она еще не видела. А потом, если она позволит, иметь честь пригласить ее на обед в таверну «Ливия».

Рамона внимательно посмотрела на него. Он, конечно, довольно неприятный попутчик – низкий, толстый и безобразный. Но она не могла не признать, что в нем был определенный шарм, магазин его был заполнен самыми изысканными вещами и он, видимо, обладал обширными знаниями в области искусства и наметанным взглядом на красивые вещи.

Ей наскучили заискивающие итальянские сутенеры, которые умудрялись пробираться к ее люксу в «Гранд-отеле». Надоели ей и грубоватые шуточки и ласки ее партнера по фильму Грегори Мендельсона, когда они порой случайно занимались любовью. Несколько лет назад они пережили знойный, неукротимый роман. Тогда он был еще довольно привлекательным мужчиной, идолом многомиллионной аудитории своих поклонников. К сожалению, время было неумолимо, оно нанесло урон не только его волосам и талии, но и его сексуальным возможностям. Хотя он делал героические попытки удовлетворить Рамону в постели так, как делал это в былые времена, их страсть остывала и становилась все менее нужной им обоим.

– Хорошо. – Она снова кивнула головой. – Я думаю, мне будет приятно прогуляться в вашей компании… и я с радостью принимаю ваше приглашение на обед. – Она посмотрела на часы. – О, простите, мне надо бежать, как раз сейчас должны начаться съемки, я, наверно, уже опоздала. Вы не проводите меня, синьор?

Достав из кармана связку ключей, он спокойно закрыл за собой и Рамоной двери магазинчика и вывел ее на улицу, под лучи надоевшего всем римского солнца.

Он заехал за ней в «Гранд-отель» в девять вечера. В автомобиле антиквара, открытой черной «Ланчии», его полнота совсем не была заметна, особенно в иссиня-черном свободном костюме от Карацени. На нем была белая шелковая рубашка фирмы «Бурлингтон Эркейд» и яркий малиновый галстук. Если бы не его безобразное лицо, тучная фигура и приторный запах одеколона, в котором он, кажется, искупался, перед тем как приехать за ней, он был бы вполне представительным мужчиной. Он сделал комплимент Рамоне, которая была необыкновенно элегантна. На ней было легкое платье цвета шампанского, плотно облегавшее тонкую талию и делавшее актрису такой хрупкой и стройной, что ей могла бы позавидовать сама Мерилин Монро. На шее у нее сверкало бриллиантовое колье от Фулко, а на запястье тот самый восхитительный браслет из слоновой кости с бриллиантами. Они были такой неординарной парой, что привлекли всеобщее внимание, проходя через холл отеля, и несколько человек даже открыли от восхищения рты, пораженные изяществом и красотой Рамоны.

Он был явно доволен собой. Еще никогда он не выходил в свет с такой восхитительной и знаменитой женщиной, как Рамона: ни одна красивая или хотя бы симпатичная девушка не задерживалась на нем взглядом, хотя иногда благодаря деньгам он и добивался своего. Но Рамона, казалось, не обращала никакого внимания на его низкий рост и некрасивую внешность. Создавалось впечатление, что ее больше интересуют его познания в области ювелирного дела и живописи. Пока они ехали в автомобиле по шумным улицам в направлении римских окраин, она внимательно слушала его ответы на свои многочисленные вопросы.

Рамона была прекрасной слушательницей, и это позволяло ей легко узнавать все подробности прошлого ее собеседников. Благодаря одному-двум искусно заданным вопросам ей удалось составить полную картину жизни антиквара. Когда они сидели за столиком открытого летнего ресторанчика, наслаждаясь благоухающим ночным воздухом и потягивая шампанское из дорогих венецианских бокалов, Умберто Скрофо, а это был он, рассказал Рамоне Арман почти все, что она, по его мнению, должна была знать о его прошлом.

Умберто необычайно везло в жизни. Когда головорезы мафии обрекли его на гибель в маленькой шлюпке вблизи побережья Калабрии, стояла ясная лунная ночь, а море был пустынным и тихим. Без компаса, надеясь больше на удачу, чем на свои навыки, он умудрился обогнуть мыс Калабрия, самую южную точку итальянского континента, и пройти через пролив Мессина. Здесь его и обнаружил один из местных рыбаков, который спас его, вытащив полумертвым из лодки, и привезя в свой дом в маленькой сицилийской деревушке. Когда Умберто обнаружил, что он имеет дело с одним из своих старых армейских друзей, а не с членом «коза костры», он успокоился и за несколько золотых монет благополучно добрался до Рима.

Умберто всегда был готов к неожиданностям и поэтому взял за правило ложиться спать с мешочком денег, который он привязывал к поясу и в котором хранил несколько древних золотых монет и целое состояние в виде бриллиантов, изумрудов и рубинов. Мафиози, к счастью, не обыскали его толстое тело, когда ворвались к нему в комнату. Таким образом, прибыв в Рим, чтобы еще раз начать новую жизнь, он оказался очень богатым человеком.

Спустя несколько месяцев он открыл на Виа Бабуино антикварный магазин, в котором продавал драгоценности и антикварные вещи, украденные и тайно вывезенные им из Франции и Греции во время войны. Многие из этих предметов были из малоизвестных музеев и частных коллекций Франции, поэтому вскоре его магазин стал самым красивым и богатым антикварным магазином в Риме.

Каждый год он осторожно отбирал несколько вещей и продавал их на рынке, проявляя при этом всегда необычайную осмотрительность, чтобы ни в коем случае не привлечь внимание Интерпола, который все еще продолжал поиск тысяч произведений искусства, разворованных во время войны.

Золотые кольца и браслеты всех тех несчастных, которые были замучены и брошены умирать в концлагеря, обеспечили ему колоссальный доход. У него было много икон в золотых и серебряных окладах, покрытых эмалью ваз, алебастровых фигурок и подсвечников, вывезенных из Греции и Франции, а также то, что он с улыбкой называл «мои картины». Среди них были шедевры Мане, Ван Гога, Ренуара и Сезанна, три больших, очень ценных холста Пикассо, написанных в кубическом стиле. Все они бережно хранились в подвале его нового дома возле площади Испании, спрятанные на черный день, когда ему, возможно, придется их продать.

Умберто был богатым, но скучным человеком. Плотские удовольствия, если они не сопровождались чем-нибудь извращенным, уже не доставляли ему такого удовольствия, как прежде, а просиживание штанов в магазинчике становилось для него все более и более утомительным занятием. Естественно, в деньгах он больше не нуждался. Ему нужно было что-нибудь такое, что сделало бы его жизнь более интересной, но кроме секса он ничего не мог придумать.

В тот день, когда он, проходя по площади Барберини, увидел огромные, ослепительно светившие софиты, когда он увидел толкотню и суету, царившие на съемочной площадке, где каждый, казалось, горел энтузиазмом и энергией, он, наконец, понял, что нашел ответ на тот вопрос, который так давно мучал его.

Умберто и Рамона стали настоящими друзьями во время съемок. «Одного воскресенья в Риме». Умберто, которого всегда манил Голливуд, стал проявлять еще больший интерес к восхитительному процессу создания фильмов и не вылезал со съемочной площадки. Здесь он встретился с Генри Хорнблауэром, седой легендой Голливуда, которому уже давно было пора на покой, но он еще бодро рассказывал смешные анекдоты и всякие истории о тех днях, когда еще не было звукового кино. Здесь он встретил директора картины, молодого наглого ловкача, умело карабкающегося по служебной лестнице, ужасно честолюбивого и совершенно уверенного в себе и своем таланте. Он увидел тут множество махинаторов, которые умудрялись извлекать из фильмов деньги, как подлинные чародеи. Он тщательно запоминал все их идеи и трюки, уверенный в том, что тоже смог бы раздобыть денег, чтобы финансировать съемки фильма в Италии. Почему бы и нет? В городе теперь свободно можно было снимать любые фильмы, он стал необычайно популярен в киноиндустрии Европы.

В начале 1950-х годов все дороги действительно вели в Рим. Виа Венето стала центром деловой активности. Здесь всегда было так же много народу, как на бульваре Карлтон во время кинофестиваля в Каннах. За каждым столиком в кафе «Дони», в других кафе было полно посетителей. Здесь сидели продюсеры, финансисты, писатели и антрепренеры, а также всемирно известные итальянские и американские звезды. Виа Венето была местом встреч, знакомств и заключения сделок.

Трудно было отличить молодых талантливых исполнительниц от снимающих клиентов проституток. И те и другие были одинаково привлекательны в коротеньких платьицах, плотно облегающих фигурки, с растрепавшимися волосами и обильным слоем косметики на лицах.

Создавалось впечатление, что у каждого свой фильм, который он хочет снять или уже снимает, и он готов заключить с вами сделку или подписать контракт. Рим стал маленьким Голливудом, и представители кинобизнеса толпами стекались в Вечный город со всего света.

Когда Умберто поделился с Рамоной своими планами, был вечер, они сидели в кафе «Дони» и пили из высоких розовых бокалов вкусный ликер. Выслушав его, она удивленно воскликнула:

– Но зачем, Умберто? Я никогда бы не подумала, что вас заинтересует этот сумасшедший бизнес. Когда же это случилось?

– Наверное, уже давно, так мне, во всяком случае, кажется, – засмеялся он, провожая взглядом медленно проходящую по улице блондинку с красивыми глазами, которая явно искала, чем бы ей заняться. – Во время войны мы частенько смотрели американские фильмы, в некоторых из них, кстати, играли и вы, моя дорогая. – Он галантно поцеловал ей руку, незаметно провожая взглядом покачивающиеся из стороны в сторону бедра молодой блондинки, которая медленно шла вверх по улице. – Эти фильмы всегда были моими самыми любимыми.

– Как вы любезны, мой дорогой Умберто, это очень мило с вашей стороны.

– Ну что вы, моя дорогая. Но в жизни вы намного привлекательнее.

Она кокетливо рассмеялась.

– Прошу вас, Умберто, не заходите слишком далеко, ведь мне, в конце концов, уже около сорока, – не моргнув глазом солгала она и улыбнулась.

Подыгрывая, он улыбнулся ей в ответ.

– Сорок вам или не сорок, вы все равно красивее любой из этих девушек, которые гуляют сейчас по улице.

Еще одна стройная высокая блондинка в узком, плотно облегающем ее фигурку платье, едва прикрывавшем попку, откинула назад волосы и подмигнула Скрофо, проплывая мимо их столика. Он притворился безразличным, хотя хорошо помнил их встречу на прошлой неделе. Это была очень стройная женщина. У него еще валялся где-то номер ее телефона. Вечером он позвонит ей, но это позже. Несмотря на то, что Рамона ему нравилась, он даже восхищался ею, в сексуальном плане она его совсем не привлекала. Умберто хорошо понимал, что это чувство взаимно. Ну что же, так даже лучше. Бизнес и похоть никогда не создадут прочного союза.

Рамона сразу же догадалась о том, какое отношение имеет блондинка в красном платье к Умберто, но сделала вид, что ничего не заметила. Достав из своего изящного платинового портсигара тонкую черную «Собрани», она зажала ее накрашенными ярко-красной помадой губами, ожидая, пока он даст ей прикурить красивой золотой зажигалкой.

– Умберто, у меня есть к вам предложение, – сказала она, наклонившись вперед так, чтобы он мог бросить взгляд в глубокий вырез ее шифонового платья.

– Какое, дорогая? – Он улыбнулся, зная, что за соседними столиками говорят только о ней. Ему было очень приятно, когда двое фотографов сделали несколько снимков во время их разговора. Он незаметно позировал, стараясь не смотреть в объектив. Их уже несколько раз снимали вместе для итальянских журналов, а Рамону – для журнала «Оджи» в его маленьком антикварном магазинчике. Очаровательный браслет на ее запястье сделал ему такую рекламу, что пришлось нанять помощника, чтобы справляться с работой.

– Так какое у вас предложение, дорогая? – спросил он еще раз после того, как фотографы собрались и ушли в поисках новой «добычи».

– У меня есть прекрасный сценарий, написанный специально для меня в прошлом году. Это фильм об искусстве, но в нем много возможностей для зрелищных сцен, – взволнованно объяснила она. Лицо Умберто осталось невозмутимым, он продолжал потягивать липкий светлый ликер. – У моего брата Дидье в Лондоне есть несколько друзей, которые могут дать половину необходимой для съемок суммы, нам остается достать вторую и найти режиссера, который будет снимать этот фильм. – Она говорила так громко, что сидящие за соседними столиками американские журналисты с любопытством посматривали на нее. – Ну как, вам это интересно?

– Мне… да, очень интересно, дорогая. – Умберто потушил в пепельнице сигару, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди от внезапно охватившего его волнения. Однако ему не хотелось, чтобы Рамона увидела его реакцию и поняла, что он не хотел бы выпустить из рук тот ключик, который она ему сейчас предложила. – Расскажите мне что-нибудь о фильме, что он из себя представляет, о чем он?

– Называется он «Ла Сита Педьюта», то есть «Потерянный город», – с возбуждением рассказывала она, – это прекрасный, просто великолепный сценарий. Скорее всего, в следующем году на фестивалях он соберет все первые премии. Это может быть потрясающий фильм, в нем будет на что посмотреть, к тому же современная тематика.

– И я уверен, что главная роль в нем может принадлежать только вам, – улыбнулся он, быстро прокручивая в голове все варианты.

– Естественно. – Она лукаво улыбнулась и затянулась сигаретой. – Я буду играть бабушку, правда, молодую, дорогой, – она хихикнула, – такую бедную, голодную, вечно во всем нуждающуюся, у которой есть дочь. У нее маленький ребенок без отца. Все они живут в Риме. Это история об их отважной борьбе за свою новую жизнь в Риме после войны.

– Звучит многообещающе, – сказал он, жуя кончик сигары.

– О, еще как многообещающе! Я же не полная идиотка, Умберто, я понимаю, что вокруг полно более молодых привлекательных и подходящих для этой роли актрис. Именно они сейчас играют все роли, девочки типа Грейс Келли, Авы Гарднер, Мерилин Монро. Я больше не принадлежу к числу звезд, приносящих максимальный кассовый успех. Лучше самой первой признаться в этом, но я очень люблю свою работу.

Он тихонько похлопал ее по руке с великолепным маникюром. На пальце у нее было потрясающее кольцо с бриллиантом в сорок карат, он знал, что это подарок ее мужа, таинственного князя Казинова.

– Для меня вы всегда звезда номер один, и если этот фильм хоть наполовину окажется таким, как вы его описали, то я должен сказать, что мне очень, очень хотелось бы принять в нем участие.

Рамона улыбнулась ему очаровательной открытой улыбкой.

– Прекрасно, Умберто, прекрасно. В отеле у меня есть копия сценария. Я дам вам экземпляр, чтобы вы могли прочесть его сегодня вечером.

– Минутку, – перебил он, – сколько вам надо собрать на вторую часть фильма?

– О, мелочь, дорогой, пустяки, – разливалась Рамона. – Я-то буду работать фактически бесплатно, рассчитывая, естественно, только на процент от прибыли. Мы возьмем неизвестных девочек на роли дочери и других героинь. Этот новый молодой режиссер, снимающий «Одно воскресенье в Риме», очень талантлив. Уверена, что его мы купим за бесценок. Творческая смета, таким образом, минимальная. Я думаю, что это будет где-то около четырехсот тысяч долларов…

– Простите мое невежество, Принцесса, но что значит «творческая смета»?

Рамона весело рассмеялась и сказала:

– Это жалованье для звезд и режиссера, Умберто. Я предполагаю, что в общем объем финансовых затрат не превысит одного миллиона долларов. – Она смотрела на него, моргая длинными черными ресницами. – Миллион долларов не такая уж большая сумма, которую надо заплатить за то, чтобы начать заниматься кинобизнесом, ты согласен, дорогой Умберто?

– Да, особенно если это означает работать вместе с вами, ваше Очаровательное Величество, – ответил Умберто, почувствовав выброс адреналина в кровь, сердце бешено колотилось в груди. Кино! Наконец-то. Умберто Скрофо, продюсер фильма, уже не безвестный владелец антикварного магазина, а личность, с которой снова будут считаться! Настоящий делец. Сила. Значительная фигура.

– А как насчет рекламы и распространения фильма, подготовительного периода, ну и всего прочего? – спросил он. – Я ведь совсем ничего не знаю об этом, вы же понимаете.

– О, Дидье позаботится обо всем, я уверена. В семье за это отвечает он. Он сделает все, чтобы помочь мне, и я уверена, поможет и вам. – Она улыбнулась ему ослепительной улыбкой и подняла свой бокал. Ее лицо казалось сейчас необычайно молодым и радостным, освещенное фонарями Виа Венето. – За «Ла Сита Педьюта», – сказала она. – И за долгое, удачное и выгодное сотрудничество с вами, Умберто!

Умберто Скрофо чокнулся с ней с видом победителя.