"Тайные грехи" - читать интересную книгу автора (Росс Джоанна)

Глава 2

Тина Маршалл нервничала.

Она провела целый день, курсируя в пределах Золотого треугольника – Бель Эр, Беверли Хиллз, Брентвуд – вдвоем с клиенткой, сущей мегерой, которая, если даже ткнуть ее носом (кстати, идеально прямым) в первоклассный особняк, не сумела бы оценить его по достоинству. В «роллс-ройсе» был превосходный кондиционер, поддерживавший температуру на уровне 74 градусов по Фаренгейту. Но поскольку сидя в машине дом не продашь, Тине пришлось окунуться в удушливый зной, да еще слушать нескончаемую литанию претензий.

Вилла бывшей звезды немого кино на Бель Эр, продававшаяся почти даром – всего за два миллиона, – показалась клиентке «старомодной». И без теннисного корта. Тина подумала: вряд ли эта старая корова донесет свою тушу от одного конца корта до другого, не схлопотав при этом инфаркта. Разумеется, она благоразумно держала эти мысли при себе. Они вернулись в машину. Роскошный двухэтажный особняк в английском стиле, окруженный тремя акрами парковых насаждений, оказался маловат. Испанская гасиенда в Брентвуде – слишком далеко от «Поло Лаундж».

Пять часов подряд (включая обязательный обед в «Ла Скала», во время которого эта баба не переставала жаловаться на отсутствие кинозвезд) Тина была вынуждена вдыхать аромат «Молодой росы», терпеть презрительные реплики в адрес штата Калифорния от наглой уроженки Техаса, чей муж недавно приобрел здесь несколько нефтяных скважин, и ценой невероятных усилий подавлять в себе желание свернуть жирную шею клиентки.

Наконец они решили, что на сегодня хватит, и условились встретиться завтра утром. И теперь у Тины осталось ровно полчаса, чтобы принять душ, сделать что-нибудь с растрепавшимися волосами, накраситься, переодеться и успеть на вечеринку к Джошуа Бэрону, прежде чем гости обменяются главными сплетнями.

Можно успеть? Еще бы!

Тина Маршалл была непревзойденным мастером по преодолению трудностей.

Мэтью с трудом удерживал на плече ящик шампанского «Тэттингер Роуз» и чертыхался про себя. И куда провалилась чертова мексиканка, которая минуту назад неохотно впустила его в дом, показала, где кухня, и исчезла, не сказав ни слова о том, где Джошуа Бэрон наметил установить бар!

Еще немного, и он позвал бы на помощь, хотя и без особой надежды, что его голос прорвется сквозь какофонию рок-музыки – группа наяривала вовсю! Но тут в кухню широким уверенным шагом вошла молодая женщина в деловом, сшитом на заказ, зеленом шелковом костюме без единого украшения; светлые волосы для удобства связаны узлом на затылке; на переносице держались громадные очки в черепаховой оправе. По блокноту в руке Мэтью определил, что она – одна из многочисленных секретарш хозяина дома.

– Наконец-то хоть одна живая душа. Вы случайно не знаете, где собираются установить бар?

Благодаря профессиональному навыку и неожиданно вспыхнувшему интересу, Ли в мгновение ока произвела в уме оценку. У парня было худое смуглое лицо с заостренными чертами. Черные как смоль волосы доходили до края воротничка. Он был очень красив, но она выросла в Голливуде, где красота – в том числе мужская – была скорее правилом, чем исключением. У Ли выработался иммунитет.

Она отвела взгляд.

– Кажется, приглашали двоих барменов?

– Да. Второй в последнюю минуту отказался. Джесс попросил меня передать мистеру Бэрону, что он срочно ищет замену и, как только найдет, пришлет сюда. А пока – я к вашим услугам.

Оставалось только надеяться, что Джесс Мартинес – владелец бюро по найму временной рабочей силы – найдет второго бармена до возвращения отца.

– Пожалуй, устроим бар возле бассейна. – Ли повернулась, чтобы показать дорогу. – А когда прибудет второй бармен, разместим его в музыкальной комнате.

Мэтью последовал за ней сквозь анфилады комнат со всеми элементами настоящего баронского особняка. На драпированных шелком стенах красовались картины в золоченых рамах. Ноги утопали в пушистых коврах. Всюду была расставлена французская мебель времен увлечения атласной обивкой.

– Детка, надеюсь, тебе здесь прилично платят? Ты явно – высший класс.

– Буду иметь в виду, когда обращусь за прибавкой к жалованью.

Мэтью удовлетворенно кивнул.

– Правильно. Человек должен знать себе цену. Что-то в его осторожном тоне привлекло ее внимание.

– А вы ее знаете?

Он устремил на нее магнетический взгляд янтарных глаз.

– Да.

У себя в спальне Марисса Бэрон напевала в такт звучащей из стереодинамиков рок-песне и одновременно внимательно изучала свое отражение в зеркале. По всему периметру зеркала шли белые лампочки; глядя на них, Марисса воображала себя кинозвездой. Во всяком случае, сегодня ей непременно нужно было так выглядеть. Поэтому весь последний час она прилежно возилась с разноцветными баночками, пуховками и золотыми тюбиками.

– Неплохо, – восхищенно промурлыкала она, затирая мизинцем слишком жирную линию от угольного карандаша. Покрытые вызывающе алым лаком ногти были обкусаны до мяса. Взяв с уотерфордской подставки дымящуюся сигарету, девушка глубоко затянулась, отошла на пару шагов назад и полюбовалась результатом своей работы. Поверх грунта цвета слоновой кости ее веки были покрыты золотыми блестками. Она налепила две пары искусственных ресниц: сверху и снизу. Слившиеся с круглыми щеками скулы (как она завидовала точеным скулам Ли!) были искусно подчеркнуты тенями разных тонов и отливали янтарем. Губы Марисса покрыла ярко-розовым блеском. Ее лицо под шапкой искусно растрепанных медных волос было очаровательно. Но ведь это – Лос-Анджелес, столица мирового кинематографа, где смазливые мордашки шли по дюжине за двадцатицентовик. Ну разве что кого-то заинтриговало бы, что это лицо, и особенно фигура, принадлежали несовершеннолетней.

Закончив возиться с макияжем, Марисса достала из шкафа платье. И только успела разгладить на бедрах переливчатую парчу, как в дверь спальни постучали.

– Марисса! Ты у себя?

– Секундочку! – Она погасила сигарету, спрятала вместе с подставкой в ящик письменного стола и побрызгала кругом дезодорантом, чтобы перебить сладковатый запах наркотика. Когда она открыла дверь, по комнате прошла душная волна опиума.

– Кока с лимоном, – объявила Ли, держа в руках два бокала-близнеца с темной жидкостью, в которой плавали кусочки льда. – Как в добрые старые времена.

Она не преминула отметить вызывающий макияж младшей сестры и обтягивающее, словно вторая кожа, платье. И почему только Марисса не может понять, что она очаровательна от природы? Золотая парча облепила полные выпяченные груди и соблазнительные ягодицы, натянулась на бедрах. Ли с трудом удержалась, чтобы не предложить Мариссе снять хотя бы накладные ресницы.

Кока с лимоном! Марисса не верила своим ушам.

– А шампанское?

– Ты же знаешь, папа выгонит меня из дома, если я начну тебя спаивать. Особенно после аварии.

– Ах, ах, ах, я помяла решетку радиатора его бесценного «порше»! – Марисса возмущенно тряхнула спутанной рыжей гривой. – Подумаешь – одна несчастная вмятина! Нечего поднимать шум, как будто я разбила машину вдребезги!

Она подошла к стереосистеме и врубила на полную мощность «Золотое сердце» в исполнении Нила Янга. В этом певце ей мерещилась «родственная душа»: о Янге писали, будто и ему ведома горечь разочарований от того, что не всегда удавалось получить то, что хочется.

Всю свою жизнь Марисса просуществовала в тени светила – Ли, тщетно ожидая от отца хоть одного теплого слова, улыбки, ласки. Даже после того как ей исполнилось семнадцать, она все еще ждала, в то время как старшая сестра не только вознеслась до положения хозяйки дома, почти королевы, но и завоевала на студии «Бэрон» титул «чудо-девушки». Зависть, разъедавшая сердце Мариссы, из привычки давно превратилась в движущую силу и помогала ей держаться на плаву в критические моменты.

– Map, он расстроился не из-за машины, – не совсем искренне сказала Ли. В то время Джошуа действительно больше жалел о содранной черной краске, чем о Мариссе, которая, ударившись о рулевое колесо, разбила правую бровь. Теперь там красовались два аккуратных шва. Из упрямства Марисса не потрудилась пристегнуть ремень.

Ли знала: психоаналитик Мариссы – третий за год – предупредил отца, что несчастный случай с его младшей дочерью мог быть попыткой самоубийства. Или – что гораздо менее вероятно – мольбой о помощи.

– Возможно, так оно и есть, – осторожно прокомментировала Ли, когда отец поделился с ней выводом психолога.

– Бред собачий! – отрезал Джошуа. – С Мариссой все в порядке, если не считать того, что она чудовищно избалована. Ее нужно держать в ежовых рукавицах. – Отец протянул бокал, и Ли снова наполнила его солодовым «скотчем». – Девчонка неуправляема. Так и хочется вышвырнуть ее на улицу и умыть руки.

– Это было бы жестоко. Ты прекрасно знаешь, она не способна позаботиться о себе.

Джошуа нахмурился.

– Если хочет и дальше жить в этом доме, пусть подчиняется правилам. Иначе вылетит как пробка. Все зависит от нее самой.

Этот разговор состоялся две недели назад, и, насколько Ли могла судить, младшая сестра вела себя благоразумно… какое-то время. Беда в том, что Марисса – словно зажженный бикфордов шнур. Вопрос не в том, взорвется ли динамит, а в том, когда он взорвется. Ли мечтала о собственном доме, но чувствовала себя обязанной до поры до времени оставаться в отцовском доме и продолжать удерживать Джошуа и Мариссу, в любой момент готовых вцепиться друг другу в глотки.

– Map, он тревожился за тебя, – сказала Ли.

– Конечно! Расскажи другую сказку.

Она повернулась к трюмо и стала возиться с уже ненужными кисточками для пудры.

Ли была абсолютно права, угадывая за бравадой Мариссы боль. Отразившаяся в серебристой поверхности зеркала скульптурная группа «Две сестры» поражала контрастами. Ли – высокая, гибкая, ярко выраженный нордический тип. Унаследованные от матери светло-серые глаза, фарфоровая кожа и блестящие, почти белые волосы напоминали зубчатые горные вершины, сверкающие на солнце снегом и льдом. Чистая и холодная, как зимний день.

Но если Ли – лед, то Марисса – огонь. Густая шапка спутанных медно-рыжих волос напоминала пламя костра; кожа отливала темным золотом, а блестящие зеленые глаза полыхали огнем неконтролируемых эмоций. У нее было роскошное, обольстительное тело, вызывавшее даже у самых стойких мужчин эротические фантазии.

– Детка, но ведь это и впрямь было безумием – садиться за руль в нетрезвом состоянии.

– Подумаешь, распили со служителем бассейна дюжину пива на двоих. Большое дело!

– Ты могла покалечиться – даже разбиться насмерть.

– И доставить старому хрычу удовольствие вычеркнуть меня из своей жизни?

Неожиданно выражение вызова на лице Мариссы сменилось задумчивостью. Она погрызла ноготь и с новым интересом поглядела на старшую сестру.

– Кстати, о нежно любимом папочке. Ты говорила с ним насчет моей пробы?

Мечта Мариссы стать кинозвездой была известна всем и каждому. После того как ее несколько раз отказались подключить к семейному бизнесу, она решила тайно от отца попытать счастья на разных студиях. Однако там знали, что глава студии «Бэрон» категорически против того, чтобы его дочь снималась в кино, так что перед Мариссой захлопнулись все двери. Поэтому два месяца назад, после окончания средней школы в Беверли Хиллз, она решила попробовать обходной путь. Пусть Ли замолвит за нее словечко. Та, как обычно, согласилась.

– На этой неделе не вышло, – оправдывалась Ли. – Он только что из Лас-Вегаса. Я решила не звонить, а дождаться его возвращения и поговорить лично.

– Этот ублюдок опять скажет «нет». Как всегда.

– Как ты можешь знать заранее? – Ли постаралась, чтобы это прозвучало как можно более убедительно, но интуиция подсказывала: отец снова откажет. А между тем у нее были свои причины желать, чтобы кинопробы состоялись.

– Узнаю старшую сестричку – воплощение оптимизма! И неудивительно – ведь он у тебя под каблуком! – Марисса отхлебнула ледяной кока-колы и скорчила гримасу. – Эта гадость вязнет во рту. Пойду поищу шампанское.

– Раньше ты любила коку с лимоном.

– Раньше я была соплячкой.

Несмотря на то что разговор принял нежелательный оборот, Ли не могла не улыбнуться.

– А в семнадцать лет ты, конечно, взрослая? Марисса скривила губы в недоброй усмешке.

– Да. Достаточно взрослая.

Слова сестры, небрежно брошенные через плечо, пробудили в Ли воспоминания…

– Она достаточно взрослая, чтобы здесь присутствовать!

Джошуа Бэрон обвел собравшихся взглядом, в котором читалось предостережение всякому, кто вслед за идиотом-начальником одного из отделов повторит, что его дочери всего девять лет. Хотя Ли с трех лет, словно к материнской груди, присосалась к студии и постоянно бывала там с отцом, в то утро Джошуа впервые взял ее на деловое совещание. Она сильно волновалась: вокруг было столько суровых, неулыбчивых лиц! Отец предупредительно пододвинул для нее громоздкое кожаное кресло, и она утонула в нем; ноги дрожали.

Напротив нее, за полированным столом из слоновой кости, сидел человек, который, собственно, и возразил против ее присутствия, – глава отдела маркетинга Ричард Стайнер. Откинувшись на спинку кресла, он хмуро попыхивал сигарой.

Ли безумно волновалась. Чтобы унять желание броситься в туалет, она положила ногу на ногу, а пальцами стала разглаживать несуществующие складки на ситцевом платье в цветочки – ее любимом, от Кейт Гринвей. Связанные синей ленточкой светлые волосы струились по спине. Ни дать ни взять – Алиса в Стране Чудес. Ноги в белых носочках и черных лакированных туфельках не доставали до пола, и ей стоило немалого труда не болтать ими…

Как это ей удалось оживить в памяти подробности события шестнадцатилетней давности?.. Ли подошла к балконной двери и посмотрела в сад. Но она не видела идущих полным ходом приготовлений к банкету – ее мысленный взор был устремлен внутрь себя; внимание полностью сосредоточилось на давнишнем эпизоде.

То совещание даже по суровым меркам студии «Бэрон» проходило на редкость напряженно и изобиловало стычками. Главы отделов разделились на два лагеря – после того как узнали, что автор сценария их нового мюзикла «Принц-плейбой» – писатель, занесенный в черный список за то, что, будучи вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, не назвал своих «розовых» друзей.

– Как, черт возьми, вышло, что никто не догадался? – прорычал Джошуа. – Неужели ни один из вас не сообразил, что под псевдонимом «Рональд Рэнсом» скрывается Ричард Райнхарт?

– Рэнсом всегда был неуловим, – оправдывался шеф производственного отдела Айра Катценбаум. – Сценарий нам предоставил Корбет Маршалл из агентства Уильяма Морриса – твой давнишний приятель. Кто мог предположить, что он подсунет нам «красного»?

– Раз уж речь зашла о Маршалле, – вмешался Стайнер, – этот тип никогда не отличался патриотизмом. Если он не поостережется, то кончит как в Библии. – Он вытащил на свет брошюру с загнутыми краями – копию «Ред Ченнелс», черного списка кинематографистов. Ли знала: этот перечень фамилий, составленный бывшими агентами ФБР и бизнесменами-консерваторами, объединившимися в группу «Бдительность», еженедельно – если не ежедневно – пополняется новыми жертвами. Только на прошлой неделе ей пришлось протискиваться сквозь толпу у газетного киоска, жаждущую ознакомиться с новым вариантом.

– По-моему, – продолжил Стайнер, – нужно положить фильм на полку, а в феврале-марте, когда ажиотаж стихнет, прокатать в каких-нибудь захолустных кинотеатрах.

– Это же смерти подобно, – возразил Катценбаум. – Прокатать подобным образом высокохудожественную ленту – значит ее угробить.

– Картина тянет на «Оскара», – вмешался Норман Леви. – Если она его получит и до Гедды Хоппер дойдет, кто автор сценария, можно закрывать студию. Райнхарт будет не первым, чью карьеру торпедировала эта баба. Но при чем тут студия?

– А пошли они, мать их так! – с неожиданной горячностью воскликнул Катценбаум. – И Хоппер, и Маккарти, и лошадь, которая их везет! – Он остановил взгляд на Ли и смутился. – Прости, детка.

Ли кивнула. Она понимала: одной из причин, почему ее не хотели допускать на совещание, была необходимость воздерживаться от крепких выражений. Как будто она не слышала от отца и похлеще!

Спор продолжался. Час проходил за часом, но Ли уже не ерзала – наоборот, сидела выпрямившись, сложив руки на коленях и завороженно впитывая в себя каждое слово.

Черный список… Она часто видела в роликах новостей, как людей, входящих в десятку лучших кинематографистов страны, сажают в тюрьму за отказ доносить на себя и своих знакомых! Ли знала большинство из них: все они бывали в доме ее отца, приносили ей подарки на день рождения, а Ричард Райнхарт всякий раз показывал новый фокус. В прошлом месяце он вытащил у нее из-за уха серебряный доллар и преподнес ей. Если таких сажают, никто не может быть в безопасности.

В Голливуде страх правил бал. Вот и Ли смертельно боялась, что сенатор Маккарти посадит ее отца в тюрьму – в самую холодную и жуткую камеру из всех виденных в кино.

Когда всем уже казалось, что они безнадежно зашли в тупик, хмурый Стайнер повернулся к Ли и спросил, не вынимая изо рта сигару:

– А ты как думаешь?

От изумления она заморгала, как сова.

– Я?

– Если ты достаточно взрослая, чтобы присутствовать на совещании, у тебя должно быть свое мнение.

Он обвел взглядом остальных, и в его глазах появилась первая в этот день и в этом зале улыбка.

– Ли присутствует в качестве наблюдателя, – вмешался Джошуа.

– Брось, Джош, – не унимался Стайнер. – Если девочке суждено когда-нибудь возглавить студию, дай ей замочить ноги.

Джошуа задумчиво уставился на дочь.

– Ладно, принцесса. Почему бы тебе и вправду не поделиться с джентльменами теми идеями, которые ты высказала мне по дороге сюда?

Одно дело – обмениваться мыслями с отцом в машине и совсем другое – обнародовать свое мнение перед этими, очень взрослыми и важными людьми, взиравшими на нее со смесью добродушия и сарказма. Ли вытерла руки о накрахмаленную юбку и удивилась: как холодные ладошки могут быть потными?

– «Принц-плейбой» – замечательный фильм, – запинаясь, начала она и посмотрела на отца, словно ища поддержки. Он поощрительно кивнул. – В нем есть все, что нравится зрителям: красивые актеры, романтическая обстановка, приключения, любовь…

– Давай, детка, объясни им! – зычным, напомнившим о его бруклинских корнях голосом произнес Катценбаум и подмигнул.

Ли залилась краской смущения.

– Мне кажется, было бы неправильно скрывать его от людей.

– Ты что-нибудь имеешь против своего отца? – спросил Стайнер. – Хочешь, чтобы он кончил свои дни за решеткой?

Этот противный старик говорил прямо как персонаж из фильма Джеймса Кэгни. Ли очень невзлюбила Стайнера.

– Нет, конечно, – возразила она ледяным тоном, о котором потом будут говорить, что за ним кроется еле сдерживаемый гнев.

– А я уже было подумал… – Стайнер с плохо скрытым отвращением покачал лысым черепом. – Почему бы не подождать до февраля, а там закинуть удочку в маленьких городах – посмотреть, что получится?

– Постойте, – вмешался шеф отдела по международным связям Джош Стайнер, до тех пор безмолвно внимавший остальным. – Пусть крошка обоснует свое мнение. – И он посмотрел на Ли умными, добрыми глазами.

Ли собралась с духом. В животе было противное чувство, будто там махали крыльями гигантские бабочки, а ноги дрожали так, что уже не верилось, что она когда-нибудь сможет стоять. Она сжала руки под столом и напомнила себе, что утром папа одобрил то, что она говорила.

– Студия «Бэрон» заработала уйму денег, показывая, как хорошие парни сражаются против плохих, – повторила она сказанное когда-то отцом; ее чистый, звонкий голосок слегка дрожал. – Во всех наших фильмах добро побеждает зло, и все радуются. – Ли понемногу смелела. – Ну а если сенатор Маккарти хуже самого гнусного злодея из фильма, может, если мы выступим против него, скажут, что на студии «Бэрон» работают хорошие парни? – Она робко скользнула взглядом вдоль стола. Все закивали – это придало ей уверенности.

Последовала долгая пауза.

– А знаете, – проговорил Норман Леви, – в этом что-то есть.

– Ты на чьей стороне? – рассвирепел Стайнер.

– На стороне студии. То, что сказала малютка, имеет смысл. Ну и что, если узнают, кто скрывается под псевдонимом «Рэнсом»? Может, Маккарти так же поперек горла жителям Топеки и Пеории, как нам? Может, они увидят в студии «Бэрон» маяк правды в пучине наветов и угроз?

– В которой мы и утонем, – продолжал стращать Стайнер. – Нас всех вызовут на комиссию!

– Дедушка с папой всегда говорили, что «Бэрон» не бросается сломя голову туда же, куда и все, – припечатала напоследок Ли и еще гуще покраснела, чувствуя: к ее словам отнеслись серьезно. Так она впервые испытала упоение властью. Ей понравилось.

Часом позже пять глав отделов четырьмя голосами против одного приняли предложение «малютки».

Как и предсказывали, «Принц-плейбой» завоевал «Оскара». Со временем Гедда Хоппер – неутомимая искательница коммунистов, притаившихся за серебристыми экранами «Фабрики грез», – дозналась, кто настоящий автор сценария, и это на каких-то несколько дней стало газетной сенсацией, но быстро уступило место истории о том, как чернокожая женщина из Монтгомери, штат Алабама, отказалась уступить место в автобусе белому мужчине.

Если американцы путались и не могли однозначно определить свое отношение к расовой проблеме Юга, то они быстро достигли единого мнения в вопросе о студии «Бэрон», не спасовавшей перед позорящими Америку «черными списками». И выразили свое отношение в кассах кинотеатров. «Принц-плейбой» принес «Бэрону» неслыханную прибыль.

И в городе, где гении встречаются так же часто, как старлетки, имя Ли Бэрон – «чудо-ребенка из Голливуда» – стало легендой.

Но Ли не знала, что еще принесет с собой этот день. Знала лишь одно: папа гордится ею. В награду за безупречное поведение он повез ее на пристань в Санта-Монике; они покатались на карусели. Сидя верхом на белой лошади, закованной в средневековую сказочную броню, тесно прижавшись к отцу, Ли наслаждалась хриплой, доносившейся из динамиков музыкой, соленым морским воздухом и крепкими объятиями отца.

– Моя принцесса хочет мороженого? – спросил Джошуа после того, как они трижды прокатились.

– Няня не разрешает мне есть мороженое после пяти часов: а то я перебью аппетит перед ужином.

– К черту няню! – Джошуа посадил счастливую девочку себе на плечи и зашагал к мороженщику, устроившемуся под красивым зонтиком в красную и белую полоску.

Странная штука – память, думала Ли, наблюдая за тем, как Дэвид Томпсон колдует во дворе. В последнее время воспоминания детства стали являться к ней без приглашения, возникая из небытия, в котором пребывали многие годы. Одни были яснее, другие – туманнее. До этого лета их как будто не существовало.

«Папа взял себе ванильное мороженое. А мне – земляничное. Мы давали друг другу полизать. Дурачились. Папа обнимал меня и говорил, что он мной гордится. А потом мы поехали… куда?»

Воспоминание погасло. И, сколько Ли ни старалась, ей не удалось воскресить его.

И еще одна странность: по какой-то непостижимой причине в этот день, самый жаркий в году, Ли Бэрон зябко поежилась, как от холода.