"Мой возлюбленный негодяй" - читать интересную книгу автора (Джоансен Айрис)

9.

Дэлвинд Марианна увидела на следующий день сразу же после полудня. Это был большой охотничий дом с крытой тростником крышей. Величественные сосны, как стражи, окружали его. А перед домом сверкало маленькое серебристое озерцо, покрытое льдом.

Как только они оказались на дворе перед конюшней, Джордан спешился и снял Марианну с седла. Тут же отпустив ее, он зашагал к двери.

— Осторожно, ступенька обледенела.

С той минуты, как они утром на рассвете выехали из Камбарона, он вел себя спокойно, почти равнодушно. Марианна медленно прошла за ним в дом и оказалась в просторном квадратном холле, куда выходило сразу несколько дверей. До блеска отполированная дубовая лестница с причудливыми резными перилами вела на второй этаж.

— Думаю, тебе здесь будет удобно. — С этими словами Джордан снял шляпу и перчатки, швырнул их на столик с инкрустацией из цветного дерева, стоявший у самой двери. — Здесь немного прохладно. Я зажгу камин.

Она с раздражением подумала, что он обращается с ней с такой важностью, словно она почетная гостья, а не будущая его наложница.

Пройдя через комнату, он стал на колени перед громадным каменным очагом.

— Пока мы здесь живем, слуг у нас не будет. Тебе придется довольствоваться моими скромными услугами. Думаю, их будет достаточно, чтобы удовлетворить твои потребности. В Дэлвинде я веду очень скромный образ жизни, но это как раз в твоем вкусе. Ты все время жаловалась на то, что Камбарон слишком велик.

Марианна оглядела «простую» гостиную-холл. В центре комнаты стоял длинный, сверкающий полировкой стол, за который можно было бы усадить человек двадцать. На резном буфете у дальней стены поблескивали серебряные бокалы и хрустальные графины. Над камином гобелен, выполненный в зеленых и кремовых тонах, изображал вооруженную копьем Диану, нападающую на кабана.

Джордан заметил, что Марианна разглядывает гобелен.

— Это отвратительное произведение приобрел мой отец. Его всегда привлекали женщины с кровожадными наклонностями. Я никогда не мог этого понять: он был совершенно неспособен противостоять им по духу и, в конце концов, начинал их ненавидеть. — В камине вспыхнул огонь, и отсветы пламени заиграли в глазах Джордана. — Я распорядился, чтобы в конюшне поселились двое мужчин, которые будут присматривать за лошадьми, приносить уголь, дрова для растопки и тому подобное, — Он сделал паузу. — И они получили указания не выпускать тебя отсюда.

— Удивляюсь, что вы не заточили меня в темницу в Камбароне, — с горечью отозвалась Марианна.

— Как я мог поступить столь бесчувственно! Когда мы впервые о ней говорили, мне показалось, что ты испытываешь по этому поводу некоторые опасения. И потом — темницы сейчас вышли из моды. Теперь популярны охотничьи домики. — Он встал и направился к ней. — Скоро станет совсем тепло. Сними плащ.

Марианна не шелохнулась.

— Сними плащ, — мягко повторил он и, не дожидаясь ее согласия, стал расстегивать верхнюю пуговицу. Она вздрогнула, когда его горячие пальцы прикоснулись к пульсирующей жилке на ее шее. — Это не та преграда, которую нельзя преодолеть. — Он снял плащ с ее плеч и бросил его на глубокое кресло, стоявшее у камина. Взгляд его скользнул по свободного покроя амазонке, которая, как и вся остальная одежда, придуманная Дороти, придавала Марианне облик маленькой девочки. — И этот отвратительный наряд — тоже. Он меня только раздражает.

— Я и не собираюсь угождать вам, — вызывающе сказала она и с досадой добавила: — Все это глупости. Не знаю, чего вы надеетесь добиться, привезя меня сюда.

— Я надеюсь убедить тебя поступать разумно.

— То есть делать то, что выгодно вам! За последние три года вы этого добиться не смогли.

— Потому что Грегор пожалел бедную голубку, и его жалость оказалась удивительно заразительной. — Шагнув вперед, он распустил ленту, которая стягивала одну из ее кос. — Но теперь я от жалости избавился. Терпение и млеко человеколюбия явно оказались бесполезными. Стой спокойно! Я всегда ненавидел эти косички. — Он развязал вторую косу. — Так-то лучше. — Густые пряди светлых волос заструились у него между пальцев. — Гораздо лучше. Пока мы будем здесь, не смей их снова заплетать.

Его действия были вызывающе интимными, распущенные волосы тяжело и чувственно легли ей на плечи. Он почти не прикасался к ней, но она ощущала жар его тела и знакомый, присущий только ему запах кожи и чистого льняного белья. У нее возникло странное ощущение, словно с каждым вдохом он входит в нее, заполняя все ее существо. Поспешно отступив на шаг, она спросила:

— Где я буду спать?

Он улыбнулся:

— Где пожелаешь.

Его голос был окрашен винно-красным цветом чувственности. Так уже было однажды, вспомнила Марианна, ночью у костра, когда его голос согревал ее, пьянил, как старое вино. Но тогда ей удалось избежать опасности.

— В таком случае я желаю спать в доме Дороти в Дорчестере.

Он покачал головой:

— Невозможно. — Потом указал на ведущую наверх лестницу: — Там четыре спальни. Выбери себе одну из них, которая тебе больше понравится. Я обычно занимаю ту, что расположена в конце площадки.

Она тревожно смотрела на него.

— Ты боишься, что я возьму тебя силой? Может быть, моя слава блистательного негодяя померкнет в твоих глазах, но я не любитель изнасилований. Просто я хочу создать условия, чтобы мы были близки — очень близки. А остальное я предоставлю совершить судьбе и природе. — Он кивком головы указал на одну из дверей, выходивших в гостиную: — Твоя мастерская. Я позаботился, чтобы тут были инструменты, стекло и краска.

— Чтобы я могла изготовить для вас Окно в Поднебесье? — Марианна презрительно улыбнулась. — Что вы собираетесь делать? Стоять рядом с плеткой в руках?

— Плетки тоже вышли из моды. Я просто хотел, чтобы у тебя было, чем развлечься. Я знаю, что ты привыкла работать, и хотел сделать тебе приятное.

Она прошла через гостиную и распахнула дверь, за которой оказалась комната с низким потолком, по которому шли дубовые балки. Темно-зеленые бархатные занавеси закрывали окно. Это мрачное помещение совершенно не походило на ее мастерскую в башне.

Но в центре комнаты стоял длинный стол, а на столе было стекло, инструменты и краски.

Она почувствовала, что страшное напряжение, которое владело ею с минуты отъезда из Камбарона, немного ослабло. Спасение. Она сможет работать!

— А ты, в свою очередь, будешь развлекать меня. — Джордан указал на огромное, напоминающее трон кресло, установленное в дальнем углу. — Я знаю, что три года назад тебе не хотелось, чтобы я смотрел на твою работу, но обстоятельства изменились.

— Ничего не изменилось. — Она подошла к окну и рывком раздвинула занавески, впустив в комнату солнечный свет. Потом она направилась к столу рассмотреть инструменты. — Сидите здесь, сколько хотите, я не буду обращать на вас никакого внимания, как и тогда.

— Тогда это произошло только потому, что я вел себя как мягкосердечный дурак. Будь уверена, если бы я поступил иначе, не прошло бы и недели, как ты уже делила бы со мной постель. А может, это произошло бы уже в ту первую ночь.

Она стремительно повернулась к нему:

— Нет!

— Да.

— Вы принудили бы меня?

— Никакого принуждения не потребовалось бы.

У нее вспыхнули щеки:

— Я — не леди Карлейль, и не та… я не такая, как они!

— Да, ты не такая, как они. Ты гораздо более живая — и в этом заключается и соблазн, и удовольствие. Ты с самого начала не хуже меня понимала, что происходит между нами. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Ты хочешь меня так же сильно, как я — тебя.

Его тон не допускал никаких сомнений, и уверенность Джордана заставила ее вдруг смутиться.

— Это неправда, — прошептала она чуть слышно.

— Это правда. — Голос у него чуть охрип. — Каждый раз, когда я был с другой женщиной, я хотел быть с тобой. Иногда я воображал, что это — ты. Разве с тобой не происходило что-то похожее? Разве ты никогда не думала, как мы…

— Нет!

— А я думаю, да. Может быть, ты себе в этом не признавалась, но разве не бывало так, что, просыпаясь среди ночи, ты ощущала…

— Я же сказала вам: нет. — Она нервно облизала губы. — Наверное, вы решили, что, если обольстите меня, я стану такой же слабой, как те женщины, и дам вам Джедалар.

— Грегор подтвердит тебе, что я всегда беру то, что хочу. Я думал, что соблазнение будет способом убедить тебя дать мне Джедалар. Но если этого не произойдет — ты все равно будешь моей. Я больше не могу ждать. Это все равно что разжечь огонь, но специально сделать его таким слабым, чтобы он не мог тебя согреть. В последние три года я чертовски замерз.

Он резко повернулся и ушел из комнаты.

Марианна неподвижно застыла у стола.

Он солгал. Она вовсе не хотела его так, как те, другие женщины. Это правда, что он всегда имел для нее какую-то необъяснимую привлекательность, ее неудержимо тянуло к нему, но это не значит, что она готова…

Она не станет даже думать об этом!

Марианна прошла к окну и стала смотреть на двор перед конюшней. Джордан снимал вьюк с третьей лошади. Вот он повернулся и что-то сказал человеку, стоявшему в тени у стены конюшни. Тот бросился вперед, чтобы помочь ему, но Джордан махнул рукой, делая ему знак отойти. Его темные волосы сверкали на холодном зимнем солнце, лицо освещала такая знакомая Марианне слабая улыбка. Она знала выражение его глаз, подтянутую изящную ловкость его тела, обманчиво-ленивые движения, теплоту его рук…

Но она не знала его так, как знала Кэтрин Карлейль.

Ей и не хочется так его узнавать, отчаянно убеждала она себя. Но тогда почему же так часто она просыпалась среди ночи с этими поразительно чувственными видениями? Как ужасно, что он догадался об этой ее греховной слабости. Она поняла с тревогой и болью, что ей некуда от него спрятаться.

Ну что же, она должна собрать все свои силы и решительно отстраниться от него. Если она победит свою слабость, он увидит, что бесполезно было везти ее сюда.

— Ты провела в этой комнате весь день, — окликнул ее Джордан через открытую дверь спальни. — Выходи поужинать.

— Я не проголодалась. Я собираюсь лечь.

— Как любезный хозяин, я не могу допустить, чтобы ты легла спать без ужина, — вкрадчиво проговорил он. — Если ты предпочитаешь остаться здесь, я буду счастлив принести тебе еду и подать в постель.

Марианна со вздохом вышла из комнаты.

Она еще никогда не видела, чтобы Джордан был одет настолько непринужденно: на нем не было ни сюртука, ни галстука — только ботфорты, свободная белая рубашка и черные лосины, плотно облегавшие его стройные ноги,

— Какое разочарование! А я надеялся получить неожиданный подарок, оставшись у тебя в спальне. — Он знаком пригласил ее пройти вперед. — Вместо этого мы, видимо, отужинаем перед камином, за разговором.

— Мы уже говорили. Я не вижу повода для дальнейших обсуждений.

— Нет, это было только самое начало. — Он спустился следом за ней по лестнице. — Обольщать без слов я не умею. Конечно, я сознаю, что и без того весьма привлекателен для женщин, — в его голосе прозвучала легкая насмешка, — но именно мое красноречие всегда обеспечивает мне победу. — Он усадил ее за стол, а сам уселся напротив нее. — Эту вкуснейшую трапезу я приготовил сам. Я знал, что ты захочешь вкусить плоды моих трудов. Ешь.

Марианна взяла ложку, зачерпнула немного рагу из оленины и попробовала. Оно оказалось необыкновенно вкусным.

Он выжидательно смотрел на нее.

— Пересолено.

— Черт возьми! — он прижал обе руки к груди, словно получил смертельную рану. — Стрела вонзилась мне прямо в сердце. — Он насмешливо пожал плечами. — Или только в мое самолюбие.

Она с изумлением почувствовала, что губы ее трогает улыбка, и поспешно постаралась придать себе серьезность. За эти годы ей тысячу раз приходилось видеть его ироническое легкомыслие, так что она бездумно откликнулась на него. Очевидно, эта привычка будет для нее опасным врагом.

— А, вот видишь, — улыбнулся он ей, — твое положение не настолько пугающе. Я по-прежнему все тот же. Ты просто видишь мою другую сторону.

— Я не испугана.

Он не обратил внимания на ее протест.

— Ты была испугана, когда приехала в Камбарон, но сейчас, по-моему, ты его полюбила. Чтобы победить страх, необходимо только одно: узнать зверя поближе.

— Какая точная характеристика, — холодно отозвалась она.

Он искренне засмеялся:

— Точная, правда? Грегор утверждает, что моя душа — наполовину зверь, наполовину ангел, и уже много лет пытается изменить соотношение этих частей. — Улыбка его померкла, и он снова взглянул на нее. — Насчет ангела он ошибается, но могу тебе обещать, что зверь окажется весьма занимательным. Тебе достаточно только его погладить, и он подойдет и положит морду тебе на колени.

Марианна инстинктивно взглянула на его густые темные волосы, как всегда, стянутые сзади лентой. Она никогда не прикасалась к этим жестким прядям, никогда не видела их разметавшимися по его плечам. Она быстро опустила глаза в тарелку.

— Это напоминает мне сказку, которую когда-то рассказал мне отец, — о девушке и единороге. Когда этот зверь положил голову на колени девушке, ему отрезали рог.

Он изумленно уставился на нее, а потом откинул назад голову и оглушительно расхохотался.

— Господи, ну что ты за прелесть! Вижу, что мне надо будет тщательно оберегать мой «рог».

Она покраснела:

— Я не имела в виду…

— Не порть дела, не вспоминай всех запретов и поучений Дороти! На мгновение я увидел девушку, которую знавал на борту «Морской бури».

— Запреты Дороти должны были охранять меня от диких зверей, которых так много вокруг.

— Ловко! Я угодил в собственный капкан. — Он снова взялся за ложку. — Полагаю, мне следует подкрепиться, прежде чем вступать в новый поединок.

Марианна была рада, что он замолчал. Его свободные и непринужденные манеры создавали между ними атмосферу волнующей близости. Казалось, не было этих трех лет отчуждения, время повернуло вспять и прошлое сливается с настоящим. Ее всегда возбуждали их словесные поединки, но сегодня в нем было что-то новое, темное и волнующее.

Молчание затянулось, и, не выдержав, она сама прервала его. Положив ложку, Марианна натянуто сказала:

— Я уже поела. Могу я теперь вернуться к себе в комнату?

—Нет. — Он улыбнулся, увидев, как она возмущенно вскинула голову. — Ты можешь работать весь день, но часы после наступления темноты, пока не придет время ложиться, принадлежат мне. Ты можешь говорить или молчать — как пожелаешь, но ты отсюда не уйдешь. — Он жестом указал ей на глубокое кресло с кремово-зеленой обивкой, стоящее у камина. — Думаю, ты найдешь это кресло гораздо более удобным.

Кроме того, она окажется на другом конце комнаты. Быстро вскочив, она стремительно прошла к камину и уселась в кресло, которое он для нее выбрал, гордо выпрямив спину и сжав на коленях руки.

Его ироничная улыбка вызвала у нее раздражение.

— Это глупость. Я не могу просто сидеть и смотреть на вас, — с досадой сказала она.

— А мне доставляет несказанное удовольствие любоваться тобой. Даже в этом уродливом наряде, — поморщившись, добавил он.

И, встав из-за стола, Джордан направился в ее сторону.

Она тревожно напряглась, но он уселся перед камином неподалеку от нее, обхватив руками колени, лосины еще плотнее обтянули его ноги, подчеркнув все мускулы.

Марианна, смутившись, быстро перевела взгляд на языки пламени.

— Я хочу, чтобы вы сказали мне, куда увезли Алекса.

— В безопасное место.

— Вы не имели права…

— Я не желаю говорить об Алексе. — Голос его звучал лениво, подбородок уперся в колени. — Я хочу рассказать тебе, что ждет тебя здесь, в этом доме.

— Что меня может ждать, кроме боли и унижения? — горько усмехнулась Марианна.

— Ты напрасно боишься меня. Я не привык к девственницам, но в первый раз постараюсь быть очень нежным. Это будет трудно. Я слишком давно тебя хочу.

Краска бросилась ей в лицо, и она быстро взглянула на Джордана. Он оставался совершенно бесстрастным, голос звучал почти прозаически, словно он говорил о чем-то давно решенном.

— После того как ты ко мне привыкнешь, я кое-чему тебя научу. — Он улыбнулся. — Я с юношеских лет предавался всевозможным порокам, так что ты можешь воспользоваться моим опытом. Например, известно ли тебе, насколько чувствительной может быть женская грудь? Как холод и тепло могут подарить блаженство или отсрочить его? Как новое положение, необычная поза могут дать настолько сильное удовольствие, что оно заставит тебя закричать?

Она с трудом сглотнула:

— Вам прекрасно известно, что я этого не знаю. И не хочу знать такие вещи.

— Потому что ты никогда их не испытывала, — мягко сказал он. — А если я скажу тебе, что то чувство, которое тебе дает работа, ничто по сравнению с тем, что подарю тебе я? Это наслаждение, равного которому ты никогда не испытывала.

— Я вам не поверю.

— Тогда мне придется тебя в этом убедить, правда? — Он прислонился к каменной стенке камина, полузакрыв глаза, чувственно улыбаясь. — Я был бы рад все это продемонстрировать, сейчас, немедленно, но ты пока не готова принять меня. Вместо этого я расскажу о том, что скоро ожидает тебя. — Голое его вдруг зазвучал резче. — Нет, не вставай. Если мне придется к тебе прикоснуться, я не смогу владеть собой.

Он напрягся, как зверь перед прыжком. Марианна вдруг поняла, что лишь огромным усилием воли ему удается сдерживать себя, что под напускной ленью таится неистовая разрушительная сила.

Медленно она снова опустилась в кресло.

Опасный момент миновал. Он снова откинулся назад, голос его звучал спокойно и ровно.

— Я тысячи раз представлял себе, как мы будем соединяться тысячью разных способов. Я даже видел это во сне. Одна из фантазий, которая чуть не свела меня с ума, включала в себя кресло.

Марианна смотрела на Джордана словно околдованная. Как бы ей ни хотелось отвести взгляд, она была не в силах это сделать.

— Помнишь, я хотел, чтобы в твою мастерскую на башне принесли мягкое кресло? — Он кивнул в сторону комнаты, находившейся на противоположной стороне гостиной. — Оно должно было быть точно таким же, как то, что стоит сейчас там. Большое, с высокой спинкой, прочное, с широкими подлокотниками. Я представлял себе, что сижу в нем и смотрю, как ты работаешь, как двигаются твои руки, как они ласкают стекло. Волосы у тебя распущены, как сейчас, и мне хочется рывком поставить тебя на колени и перебирать мягкие шелковистые пряди. — Голос его звучал все более хрипло. — Мне больно, так я жажду твоего прикосновения. Я хочу, чтобы твои руки обнимали меня, ласкали меня так, как они ласкают стекло. — Он закрыл глаза. — Но я не могу пошевелиться. Я должен сидеть в кресле и ждать, чтобы ты пришла ко мне.

С каждым вздохом у нее высоко вздымалась грудь. Боже милосердный, она видит эту сцену, словно все это происходит у нее на глазах!

— В окно врывается холодный ветер, но я его не ощущаю. Я усилием воли заставляю тебя посмотреть на меня. Наконец ты повинуешься мне. Ты поворачиваешься, видишь мое лицо — и понимаешь…

Сначала ты боишься, но потом встаешь из-за стола, медленно пересекаешь комнату и останавливаешься передо мной. Ты протягиваешь руку и прикладываешь пальцы к моим губам. — Он открыл глаза, и Марианна поняла, что он видит не ее, а ту грезившуюся ему женщину в башне. — Я не могу дождаться, чтобы ты сняла свое платье. Мои пальцы утонули в твоих волосах. Твои ноги лежат на подлокотниках кресла, я уже в тебе, и я слышу твой возглас. — Он сжал кулаки. — Ты такая узкая, но ты забираешь меня всего, и руки твои лежат у меня на плечах, а ногти…

— Прекратите! — сдавленно вскрикнула она. — Я больше не стану слушать!

Он сделал глубокий прерывистый вдох. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил еле слышно:

— Я буду сидеть в этом кресле завтра и смотреть, как ты работаешь.

Ее обожгла жаркая волна. Она почувствовала, что даже кончики ее пальцев пылают.

— Я не буду обращать на вас внимания. Я даже не замечу, что вы в комнате.

— Тогда все будет точно так, как в моем сне, правда? — Он улыбнулся. — И, может быть, ты поднимешь голову и увидишь меня, и будешь знать, что я тебя жду.

Она встряхнула головой и вскочила.

— Я здесь больше не останусь. Я иду к себе в спальню.

Джордан кивнул:

— Наверное, так будет лучше. Я вижу, что у меня еще меньше терпения, чем я думал. Может быть, завтра мы сможем провести вместе больше времени.

Она поспешно пошла к лестнице.

— Ты помнишь историю о Шехерезаде? — кинул он ей вслед. — Она каждый вечер рассказывала калифу сказку, и так продолжалось тысячу и одну ночь. Может быть, нам стоит проверить, сколько снов я смогу для тебя припомнить?

Она не ответила. Ей казалось, все тело у нее пылает. Скорее уйти от него!

— Наверное, завтра вечером я расскажу тебе о жеребце и кобыле. Мы вышли на южное пастбище посмотреть на них, и ты повернулась ко мне… — Он рассмеялся: — Но это уже другая история.

— Я не хочу ее слышать.

— Ничуточки? Признайся, что тебе интересно.

Да, с ужасом поняла она. В его словах слышалась необузданная страсть, они зачаровывали. Изображенная им картина разволновала ее, загипнотизировала, заставила почувствовать себя так, словно… О небеса, кажется, он прав. Кажется, она так же полна похоти, как и он сам.

Она обернулась, чтобы посмотреть на него с площадки второго этажа. С кошачьей чувственной грацией он поднялся со своего места у камина. Пламя освещало его худощавое лицо с неправильными чертами, показывая силу и красоту там, где красоты не должно было быть.

— Приятных снов, Марианна, — мягко проговорил он.

Кресло!

Она проснулась, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем.

Груди ее налились, соски приобрели странную чувствительность, остро ощущая прикосновение одеяла.

Ее била безудержная дрожь, а между ногами клубком свернулась непонятная сосущая боль.

Джордан сидел и наблюдал за ней, положив руки на широкие подлокотники кресла.

Жажда, Жар. Опустошенность.

Нет, она не подходила к нему. Этого не было. Это был всего лишь сон, эротическое отражение того, что этим вечером рассказал ей Джордан.

Кресло…

— У тебя дрожат руки, — заметил Джордан. Удобно раскинувшись в кресле, он перекинул ногу за подлокотник. — Будь осторожна: не порежься.

— Не порежусь. — Она не смотрела на него, аккуратно вырезая из стекла лепесток. — Если вы замолчите и перестанете отвлекать.

— У тебя под глазами тени. Ты долго не могла заснуть?

— Нет.

— А я не мог. Я вообще не заснул в эту ночь. Я представлял себе, как ты лежишь в своей постели всего в нескольких ярдах по коридору, совсем близко от меня. Это меня тревожило и возбуждало. Чтобы хоть как-то себя развлечь, я начал думать о цветном стекле и о том, какие интересные вещи с ним можно сделать.

— Я уже много лет прекрасно это знаю.

— Но ты не рассмотрела всех возможностей. Если хочешь, я могу рассказать тебе, что я запланировал.

— Я не хочу.

— Да, для тебя это, пожалуй, слишком рискованно. Возможно, попозже. Для этого вечера достаточно интересно будет обсудить жеребца и кобылу. Ты с нетерпением ждешь этого?

— Нет.

— А по-моему, да. В конце концов, удовлетворить любопытство ведь не опасно! Ты даже можешь продемонстрировать чувство оскорбленной невинности: ведь я вынуждаю тебя слушать мои непристойные признания! В глубине души каждой женщине приятно знать, через какой ад она проводит мужчину.

— Мне это ничуть не приятно.

Насмешливость его исчезла:

— Тогда я прошу у тебя прощения. В этом отношении ты не похожа на других женщин. В тебе нет злости. — Он продолжил несколько более легкомысленно: — Но любопытство в тебе есть, и я приложу все мои силы, чтобы его утолить.

Марианна не ответила, и Джордан замолчал.

Ей казалось, сам воздух в комнате сгустился, стал тяжелым и плотным, так что ей нечем было дышать.

Он наблюдал за ней.

Он думал о ней.

Он ждал ее.

Кресло.

— Этой ночью тебе приснился жеребец?

— Нет, — солгала она.

— Он оседлал тебя сзади?

Она не ответила.

— Жеребцом был я? — спросил он тихо. Марианна повернулась к нему спиной и сделала вид, что проверяет витраж на свет, чтобы скрыть залившую ее щеки краску.

— Какая у тебя славная попка. Маленькая, нахальная, тугая. Неудивительно, что меня преследуют такие дурные мысли.

— Я не хочу слушать всякие непристойности, — в отчаянии сказала она. — Вы не стали бы говорить такого Дороги.

— Я не стал бы говорить такого никому, кроме тебя. Дороти — прекрасная женщина, но она связана условностями, которые, как ей кажется, она презирает. Она никогда не решится на последний шаг и не скажет всем этим людям, кого в глубине души считает глупцами и невеждами, что они для нее ничто. — Джордан помолчал. — В отличие от Дороти у тебя есть честность и смелость. Такой честности я не встречал ни у одной женщины.

Что касается честности, он, может быть, и прав. Может, она и честная, но смелой она себя совсем не чувствует. Она уже начала дрожать от той непонятной слабости, которая охватывала ее всякий раз, как она оказывалась в одной комнате с Джорданом. Накануне вечером она сидела в том же кресле у камина, сложив руки на коленях, завороженно глядя на него, а он рисовал ей картины похоти и наслаждений, рожденные его безудержной фантазией.

А когда он разрешил ей уйти к себе в комнату, к ней пришли сны.

У нее снова начали дрожать руки. Она быстро положила витраж на стол, чтобы не уронить.

— У тебя разгорелись щеки. Странно. Мне кажется, что погода стоит не особенно теплая. Вчера даже шел снег. Ты не простудилась?

— Нет.

— Полной уверенности быть не может. — Он посмотрел за окно, где с крыши свисали длинные толстые сосульки. — Этим вечером я расскажу тебе об одном интересном лечении, к которому мы сможем прибегнуть, если у тебя снова будет жар.

— Ты оказалась необыкновенно упорной. — Джордан сидел, вытянув перед собой ноги. — Прошла уже целая неделя, и мы оба почти не спим. — Он лениво водил пальцем по резному цветку на подлокотнике кресла. — Еще несколько дней, и тебе грозит опасность серьезно заболеть. Да и мои силы на исходе. Положи этому конец, Марианна.

У него были прекрасные руки: загорелые, изящные, с длинными ловкими пальцами. В последнее время она все чаще не могла оторвать взгляда от его рук, когда он жестикулировал или просто клал их на подлокотники кресла.

Кресло.

Марианна хотела бы избавиться от этого наваждения, но всякий раз в ее памяти всплывали картины, навеянные обольстительными фантазиями Джордана. Даже если бы ей удалось забыть об этом проклятом кресле, горько подумала она, теперь у нее огромный запас эротических картин. Джордан позаботился о том, чтобы отныне она жила в мире, где вид даже самого простого предмета невольно будил ее чувственность.

— Почему ты колеблешься? — мягко спросил он. — Когда-то ты говорила мне, что, как и твой отец, считаешь, что дух должен быть свободным. Почему ты позволяешь себе оставаться в оковах? Ты же знаешь, чего хочешь.

Груди у нее горели огнем, все тело ныло. Достаточно ему только войти в комнату, и она невольно на это реагирует. Да поможет ей Бог — она как та кобыла, о которой он рассказывал: безмозглая, похотливая, ожидающая, чтобы ее оседлали.

Но она же не животное!

— Иначе почему же ты приехала со мной?

Марианна резко повернулась к нему:

— Вы знаете почему! Из-за Алекса. Вы вынудили меня сюда приехать.

— Я дал тебе повод сюда приехать!

— Нет!

— Ты знала, что Алексу ничто не угрожает. — Он покачал головой. — Будь честна сама с собой. Ты хотела того же, что и я. Для тебя тоже огонь горел слишком долго и слишком слабо. — Его голос упал до шепота. — Это никогда не кончится, пока ты не возьмешь того, что хочешь, Марианна.

— Это вы привыкли брать то, чего желаете.

— Разве я что-то взял? Я даже к тебе не прикоснулся. Я просто открыл двери и позволил тебе взглянуть на то, что тебя ждет за ними.

Двери комнаты, наполненной ароматом темных причудливых цветов страсти.

— Войди, — мягко уговаривал он ее. — Тебе понравится то, что ты там найдешь.

Она покачала головой.

Джордан вздохнул:

— Наверное, мне не следовало надеяться, что даже ты будешь настолько честной. Дать тебе предлог? Приди ко мне сегодня — и через два дня я позволю тебе увидеть Алекса.

Марианна повернулась и посмотрела на него:

— Вы вернете его мне?

— Нет, но я дам тебе убедиться, что с ним все в порядке. — Он встал, направляясь к двери. — Видишь? Ты принесешь себя в жертву ради своего бедняжки-братца, которого держит в плену злой герцог Камбаронский. Даже Дороги поняла бы столь достойное самопожертвование.

Марианна поняла, что Джордан собирается уйти. Он впервые оставляет ее одну в мастерской со времени их приезда в охотничий домик.

— Куда вы идете?

Он оглянулся через плечо.

— Я хочу прокатиться верхом. Мне надо немного развеяться. Чувственность, не находящая выхода, плохо отражается на моем настроении. Я вернусь к сумеркам. — Он приостановился. — Если ты не попросишь, чтобы я остался.

Она ничего не ответила.

В следующую секунду входная дверь резко захлопнулась за ним.

Марианна почувствовала облегчение от того, что осталась одна, или, по крайней мере, попыталась убедить себя в этом. Теперь она сможет сосредоточиться на том, что важно для нее. Она протянула руку, чтобы взять резак, — и застыла.

В доме было слишком тихо.

И в то же время казалось, что он по-прежнему находится с ней в этой комнате.

Медленно повернувшись, она взглянула на кресло.

«Наверное, мне не следовало надеяться, что даже ты будешь настолько честной».

«Это никогда не кончится, пока ты не возьмешь того, что хочешь».

«Я только дал тебе повод сюда приехать».

Неужели это правда?

Она с ужасом осознала, что слишком легко уступила, когда он сказал ей, что она должна сюда ехать.

Лихорадка, которую он в ней разжег, возникла слишком быстро. Достаточно было малейшей искры, чтобы чувства, таившиеся в ее душе, неожиданно для нее самой вспыхнули ярким пламенем.

Его магнетизм держал ее в плену три долгих года. Даже когда она искренне досадовала и раздражалась на него, она не могла выбросить его из головы. Он завладел ее душой, ее помыслами и сердцем с самой первой минуты, когда она увидела его в церкви в Таленке.

Марианна неохотно подошла к креслу. Протянула руку и прикоснулась к гладкому дереву спинки, хранившему еще тепло его тела.

Внезапно ее начала бить дрожь.

Довольно лгать самой себе.

Она любит его, она хочет его!

Джордан не вернулся к сумеркам. Была уже почти полночь, когда Марианна услышала топот копыт на дворе. Она лихорадочно продолжала работать. С того момента прозрения, когда перед ней с полной ясностью раскрылись ее собственные чувства, она с головой кинулась в работу, стараясь забыть о нем, пытаясь вообще ни о чем не думать.

— Ложись спать, Марианна.

Она почувствовала, что Джордан стоит в дверях, но не стала оборачиваться. Ей надо отгородиться от него.

— Уходи. Я не хочу тебя видеть.

— Уже поздно. Иди ложись.

Чтобы еще одну ночь лежать без сна?

— Уходи.

— Ты устала, у тебя дрожат руки. Я не позволю тебе работать всю ночь — иначе завтра у тебя на руках появятся новые шрамы, — твердо сказал он.

— Это не твое дело.

— Да, это не мое дело. — Он встал у нее за спиной. — Но это моя неотступная тревога. — Он протянул руку и вынул у нее из пальцев резак. — Ложись спать.

Жар его тела обволок ее, она ощутила запах кожи, конской сбруи и холодного ветра. Она застыла на месте — напряженная, неуступающая.

Она хочет его!

Что-то в ней вдруг оборвалось, словно лопнула слишком туго натянутая струна.

Она закрыла глаза, медленно выдохнула и прислонилась к нему спиной.

Он застыл, и она ощутила, как напрягся в нем каждый мускул.

— Марианна?

Все кончено. Она больше не в силах сопротивляться.

— Мне это не нравится, — прошептала она. — Мне… больно.

Он обнял ее, со странной нежностью прижимая к себе, словно желая укрыть в своих объятиях.

— Больно только от желания, — хрипловато прошептал он ей на ухо. — Вот почему ему надо положить конец. Остальное ни с чем не сравнимо.

— Ты обещаешь?

Он глуховато рассмеялся:

— О да, я обещаю! — Он еще минуту не отпускал ее, а потом отступил на шаг и начал расстегивать на ней платье. — Я пообещаю тебе весь мир, если ты захочешь.

— Мне не нужен мир, — ответила она.

Бедный Джордан, подумала она печально, он всегда думает, что в конце концов ему надо будет заплатить за то, чего он хочет. Как ужасно жить, когда цинизм так глубоко въелся в душу!

Марианне было странно стоять, как усталой девочке, пока Джордан раздевал ее. Но она действительно устала: ее тело так привыкло к боли неутоленного желания, что она смирилась с нею. Платье упало на пол, и она перешагнула через него.

— Мне ничего от тебя не надо.

— Повернись.

Марианне не хотелось поворачиваться. На ней осталась только тоненькая рубашка, и она вдруг почувствовала робость и неуверенность.

— Повернись. Я хочу тебя видеть.

Она медленно повернулась лицом к нему.

Увидела его глаза.

Усталости больше не было — только напряженное лихорадочное ожидание.

— Нет, кое-что тебе от меня надо. — Его руки потянулись к ее волосам, замерли, а потом еле ощутимым движением откинули пряди с ее лба. — Иди сюда.

Он опустил рубашку с ее плеч, обнажив все тело до самой талии, а потом притянул ее к себе.

Марианна задрожала. Груди ее набухли, соски окаменели от прикосновения его крахмальной сорочки.

Его руки прикоснулись к ее обнаженной спине: пальцы чертили чувственные круги на гладкой коже.

— Господи, ты такая нежная!

Его ладони скользнули вниз и легли на ее бедра. И вдруг он резко притянул ее к себе, так что сквозь тонкую ткань лосин она ощутила его напрягшуюся плоть.

Возбуждение. Неприкрытое. Жесткое.

Ее дрожь превратилась в судорогу желания.

— Ш-ш! Не бойся. Это то, чего ты хочешь.

Он решил, что она боится. Если бы жаркий туман страсти позволил ей говорить, она сказала бы ему, что недосягаема для страха. Сжав пальцами его плечи, она прижалась к нему. Изо всей силы.

Он застыл.

— Нежнее. Мы должны вести себя нежно.

После целой недели неутоленного желания она не могла думать о нежности.

— Сделай это, — глухо произнесла она, уткнувшись в его рубашку. — Сейчас!

— Наконец-то ты сказала это!

Его рука проскользнула между их телами и ладонью обхватила ее грудь. Ноготь большого пальца легонько тронул напрягшийся сосок.

Марианна выгнулась навстречу его прикосновению, негромко вскрикнув.

Джордан сдернул рубашку с ее бедер.

— Раздвинь ноги, Марианна.

Она бездумно повиновалась ему. Так долго она ждала этого мгновения, по его рассказам зная, как все произойдет. Сейчас он протянет руку… Его пальцы нежно погладили волосы, окружавшие ее лоно, потом скользнули глубже, отыскивая маленькую вершинку, пульсирующую какой-то странной и приятной болью.

Большой палец сначала чуть дотронулся — а потом сильно надавил на нее.

Глаза девушки пораженно распахнулись. Огонь и наслаждение. Жажда.

Дыхание ее стало прерывистым. Его большой палец нажимал, сдавливал, тер, все сильнее и ритмичнее. От каждого движения мышцы ее живота напрягались. Она подалась вперед, предлагая ему всю себя.

— Тебе нравится? — Он нажал еще сильнее, второй рукой удерживая ее за талию. — Это только начало. Давай пойдем наверх, в постель.

— Здесь.

Она посмотрела в сторону кресла.

Он понял ее мгновенно.

— Нет, — твердо ответил он и потянул ее по направлению к двери из мастерской.

Она не сдвинулась с места.

— Здесь.

— Ты не готова — я сделаю тебе больно.

— Здесь.

— Черт побери! — Он резко повернулся к ней. — Зачем ты упрямишься? Думаешь, я привык иметь дело с девственницами? Я просто умираю! Я пытаюсь… — Посмотрев на ее лицо, он замолк. — Упрямица. Ты не знаешь, когда тебе хотят добра.

— Здесь.

— А, какого дьявола! — Он уложил ее на пол. — Я обещал, что буду с тобой нежен. Не люблю, когда меня делают лжецом.

— Кресло… — прошептала она.

— Потом. — Он раздвинул ей ноги и опустился между ними. Глаза ее застилал туман, и она не заметила, как он разделся. — Тебе будет немного больно. Я хотел, чтобы у тебя была мягкая постель и чистые простыни: все, что должна иметь женщина, когда она… — Он прижался к ней на секунду, замерев неподвижно, потом взглянул ей в лицо, с трудом переводя дыхание. — Я не хотел, чтобы это было так.

— Мне все равно. Это не имеет значения. — Она прикусила губу. Почему он не двигается, не прекратит эту пустоту? Инстинктивно она выгнулась навстречу ему.

— Нет! — Он осторожно начал входить в нее. — Не двигайся.

Она снова подалась навстречу ему. Еще. Она получила еще — но этого по-прежнему было мало.

Лицо Джордана исказилось, словно от сильной боли.

— Нет! — сквозь зубы проговорил он.

Она вдруг пришла в ярость:

— Ты целую неделю говорил «да»! Сейчас не время говорить мне «нет». Это нечестно.

В его остановившемся взгляде вдруг появился какой-то звериный блеск.

— Да избавит меня небо от такого греха. — Его бедра приподнялись, и на одну полную секунду ей показалось, что он собирается уйти.

Он вонзился в нее до упора.

Боль!

Марианна вскрикнула, откинув голову на ковер.

Он остановился, прижав ее к полу всем своим весом, наполнив ее до отказа.

Его глаза были закрыты.

— Мне перестать? — глухо спросил он.

Боль уже слабела, она начала привыкать к горячему жесткому присутствию его в своем теле. Она знала, что должно произойти теперь. Джордан описывал ей это каждый вечер со времени их приезда сюда — и сейчас она хотела пережить это наяву, приливы какого-то необъяснимого чувства наполняли ее.

— Нет! Продолжай!

— Хорошо! — В его смехе прозвучала нота отчаяния. Он открыл глаза. — Все равно — не думаю, что я смог бы перестать.

Он вышел из нее и снова погрузился глубоко. Снова. И снова. И снова.

Ритм. Жажда. Быстрее. Медленнее.

Он поддерживал ее снизу, приподнимая навстречу каждому толчку. Где-то глубоко в горле у него рождался странный звук: первобытный, животный. Отчего-то он делал ее возбуждение еще более сильным. Голова Марианны металась по ковру: желание становилось все более сильным, напряжение — почти невыносимым.

Что-то все росло, все приближалось.

— Джордан, — ахнула она. — Джордан!..

— Выше, — хрипло приказал он. — Плотнее прижимайся ко мне.

Она рыдала, бедра ее поднимались вверх в такт его движениям, она беспомощно повиновалась всем его приказам.

— Еще!

Спина у нее выгнулась дугой. Она вскрикнула, когда он добрался до самого ее центра.

Он удержал ее там, парящую, пульсирующую. Ощущение было неописуемым. Губы ее раздвинулись для крика.

Он поднял ее ноги себе на плечи.

— Давай, — сказал он сквозь зубы. — Сейчас.

Она застонала, не в силах шевельнуться. Волны яркого чувства поднимались все выше.

— Дай себе волю.

Она не будет кричать. Только животные кричат при совокуплении.

Это было невозможно вынести. Напряжение вдруг взорвалось разноцветными искрами ощущений, и она содрогнулась.

Впиваясь ногтями ему в плечи, она закричала!

Ни с чем не сравнимо.

Джордан говорил, что это ни с чем не сравнимо, — он сказал правду.

Марианна только смутно ощутила, что он изменил позу, положил ее удобнее, все еще сильно двигаясь внутри ее. «Неужели будет что-то еще?» — туманно изумилась она.

Он вдруг застыл неподвижно, а секунду спустя тихо вскрикнул и упал вперед, обхватив ее руками, изо всех сил прижимая ее к себе. Обнимая его за плечи, она подумала, что он кажется слабым, зависимым. Джордан никогда не бывает слабым, никогда ни от кого не зависит — но в этот момент она была ему нужна.

Ее руки неистово сжали его плечи.

Ни с чем не сравнимо.

— Теперь нам можно подняться наверх? — спросил Джордан, когда его дыхание выровнялось. Он поднял голову. — Ты, наверное, вся в синяках. Пол тут чертовски жесткий.

Марианна ошеломленно посмотрела на него. Он все еще оставался в ней: ей казалось, что он был там всегда, был ее частью.

— Я… не думаю. — Может, у нее и есть синяки, но это неважно. Это пустяковая плата за то, что произошло. — Это было… — Она замолчала. Никакими словами не описать того, что она чувствовала.

— Я рад, что твой первый раз не стал для тебя разочарованием. — Он нежно прикоснулся губами к ее лбу, а потом приподнялся и поправил свою одежду. — Но теперь пора ложиться в постель. — Он встал и подал ей руку. — Готова?

Страшная слабость вдруг охватила ее — она покачнулась. Джордан поймал ее и подхватил на руки.

Марианна взглянула на кресло — и, как ни странно, в ней снова слабо шевельнулось желание.

— О нет! — Поймав ее взгляд, Джордан покачал головой. — Я начинаю жалеть, что рассказал тебе об этом видении. Нам следует идти вперед медленно. — Выйдя из мастерской, он начал подниматься по лестнице, перешагивая через ступеньку. — Все в свое время.

Марианна вдруг ощутила, что полностью обнажена, а он — одет. От этого в ней возникло чувство беспокойства и неуверенности, немного рассеявшее сладостное блаженство.

— Куда ты меня несешь?

Ногой распахнув какую-то дверь, он внес ее в комнату.

— Ваша спальня, миледи. Я решил, что тебе будет приятнее у себя. — Положив ее на кровать, он отвернулся. Огонь в камине давно погас, оставив только слабо тлеющие угли, и Джордан двигался по комнате в темноте. — Новые ощущения легче принимать в привычной обстановке.

«О чем он?» — полусонно подумала Марианна.

— По-моему, ты немного опоздал. Я уже познакомилась с новыми ощущениями.

— Не совсем.

Внезапно он скользнул к ней в постель и притянул ее к себе.

Крепкая теплая плоть. Обнаженная плоть.

Марианна сразу же отпрянула от него.

— Тише. — Он начал нежно гладить ее волосы. — Ты привыкнешь разделять со мной постель. Это всего лишь следующий шаг.

— У тебя есть твоя собственная спальня, — чопорно сказала она. — Тебе ни к чему быть здесь со мной. Дороти говорит, что даже в браке джентльмены обычно только навещают своих жен, чтобы удовлетворить похоть или зачать детей.

— Откровенно говоря, такое желание возникло у меня впервые. Так что для меня это тоже новое ощущение.

— Оставь меня одну, — попросила она. — Мне хочется спать, а я ни за что не усну рядом с тобой.

— Скажи, а твой отец тоже только навещал постель твоей матери?

— Нет. Но ведь дом у нас был очень маленький.

— А он бы занял отдельную комнату, если бы у него было жилище вроде Камбарона?

— Нет. — Марианна немного помолчала. — Но это совсем другое дело. Между ними была не похоть, а настоящее чувство.

Он поцеловал ее в висок.

— А между нами нет чувства?

— Любви — нет, — прошептала она. — Ты меня не любишь, и я тебя не люблю. Что-то есть… Но не то, что было у них.

— Может, это что-то гораздо более интересное. Я заметил, что то, что люди называют любовью, обычно вырождается в слюнявую чувствительность. — Он властно обнял ее. — По крайней мере, я намерен остаться здесь, с тобой. Привыкни к этой мысли.

В комнате было тихо, темнота успокаивала. Марианна снова начала засыпать, когда Джордан чуть слышно спросил:

— Я не был с тобой зверем?

— Что?!

— Я… хотел быть нежным, — неуверенно проговорил он. — Я боялся, что напомню тебе то, что случилось с твоей матерью.

Он говорил о той жуткой ночи, о тех подонках, которые насиловали и пытали ее маму. Странно, но она даже мысленно не связала эти две вещи. Желание ее было настолько сильным, что даже если здесь и присутствовала жестокость, то это она ее спровоцировала.

— Ты был совсем не такой, как они.

— Ты все видела?

— Нет. Когда показались солдаты, мама велела мне взять Алекса и через заднюю дверь убежать в лес. Она сказала, что мой долг — позаботиться о нем, что мне нельзя возвращаться, пока солдаты не уйдут. — Марианна проглотила ставший в горле ком. Почему она ему это рассказывает? Она не хочет вспоминать о той ночи. Но слова все звучали, рвались в темноту, резкие, обжигающие. — Я их не видела, но я все слышала. Я оставалась неподалеку, потому что хотела найти способ — любой способ — помочь ей. Я не могла оставить Алекса. Она заставила меня пообещать. Мне пришлось слушать… Я не могла оставить Алекса. Он все время был со мной. С той ночи он боится проклятий и крика.

— Боже!

Джордан крепче прижал ее к себе, и слезы градом покатились на его теплое плечо.

— Я сдержала обещание и не возвращалась, пока они не ушли. Они сделали с ней… ужасное. Они решили, что она умерла, но она была еще жива. Она умерла только на следующее утро. — Марианна закрыла глаза. — Я не могла остаться. Я обещала ей… Я пошла к дому священника и оставила на ступеньках записку о том, что они сделали с мамой. Я даже не знаю, где ее похоронили. Я попросила, чтобы ее похоронили рядом с папой. Как ты думаешь, они это сделали?

— Уверен, что сделали.

— Мама умерла у меня на глазах. Я сидела рядом и держала ее за руку, но ее уже не было. Она куда-то ушла.

— Твоя мама была очень мужественная.

— Да. — Она помолчала. — Я никогда не говорила о той ночи. Это причиняло мне невыносимую боль. Даже думать о ней было мучительно. Я все время гнала от себя эти мысли. Не понимаю, почему теперь…

— Может, потому, что пришло время примириться.

— Примириться? С чем?

— Чувство вины. Тебе пришлось сделать выбор между твоей матерью и обещанием спасти Алекса, которое ты ей дала. Ты любила ее и хотела помочь ей — но осталась в стороне и позволила ей умереть. — Он резко сказал: — Черт подери, такой выбор не должен вставать ни перед одним человеком! Никто не должен жить с таким бременем на душе.

Странно, но Марианне никогда не приходило в голову, что это терзающее ее душу воспоминание усиливалось чувством собственной вины.

— Я должна была что-то придумать!

— Что бы ты могла сделать против отряда солдат? Ты бы умерла, и Алекс бы умер — и твоя мать все равно умерла бы. Ты сделала единственное, что можно было сделать.

— Она не должна была умереть. Нужно было что-нибудь придумать!

— Ш-ш! — Он прижал ее лицо к своему. — Все уже в прошлом, и на тебе нет никакой вины. Поверь мне.

Она прерывисто вздохнула.

— Почему я должна тебе верить? Ты что — священник, дающий мне отпущение грехов?

— Священник? Боже правый, за эту неделю ты должна была бы убедиться, как мало я похож на священника! — Он хохотнул. — Но после того, как Грегор столько лет пытался выбить из меня мои пороки, я стал неплохо разбираться в чувстве раскаяния и вины. — Он прикоснулся губами к ее щеке. — Тебе — не в чем себя упрекнуть.

Если бы она могла поверить ему! Но все-таки на душе у нее стало немного легче. Может быть, в словах Джордана есть доля истины? Он умен и необыкновенно проницателен — и, как никто другой, знаком с бесчисленными проявлениями греховности.

— А теперь изволь засыпать — и я тоже засну. — Он поцеловал ее в висок. — Ты меня совершенно выжала: и физически, и эмоционально. Я никогда не думал, что сегодня от меня потребуется что-то сверх услуги жеребца. Ты никогда не перестанешь изумлять меня, Марианна.

А он никогда не перестанет изумлять ее, подумала она, закрывая глаза. Обольститель, негодяй, мужчина, сломивший ее волю и подчинивший себе ее тело. Но вот и сегодня он преподнес ей удивительный дар: он подарил ей веру в себя…

Марианна спала крепко, как измученное дитя.

За каким чертом его понесло к ней в постель? — удивлялся Джордан. Желание ласкать ее возникло внезапно, неожиданно, и он подчинился ему, как привык подчиняться своим желаниям. И все же это было странно. Обычно после момента близости Джордан предпочитал держаться на расстоянии. Почему же сейчас ему было настолько важно остаться рядом с Марианной, что он даже спорил с ней?

Джордан отодвинулся от нее, глядя в темноту.

После трех лет битва закончилась — и победа досталась ему. Конечно, ее результат был заранее предрешен и сомнений не вызывал. Он продуманно обольщал ее и был слишком опытен, чтобы невинное существо могло устоять. Она вынуждена была бороться не только с ним, но и с собой, так что ее неизбежное поражение было всего лишь вопросом времени.

Победа досталась ему. Так почему же он не испытывает удовлетворения?

Желание? Он захотел ее снова почти сразу же, как их тела расстались, но дело было не только в страсти.

Он глубоко вздохнул и заставил себя подняться с кровати. Это просто сказывается усталость, то нервное напряжение, которое не отпускало его всю неделю. Сейчас он вернется к себе в комнату, и с завтрашнего дня жизнь войдет в обычную колею. Он поймет, что его беспокойство — всего лишь временное помрачение рассудка. Теперь, когда его тело получило удовлетворение, ум, несомненно, прояснится и он сможет сосредоточиться на том, как убедить ее дать ему Джедалар.

Уже оказавшись у двери, он заметил, что в камине гаснут последние угли. Не будет вреда, если он положит в камин дров, чтобы она проснулась в тепле. Опустившись на колени, он разжег огонь, задумчиво глядя на язычки пламени, разгоравшегося все сильнее.

Прежде, стоило ему добиться женщины, он испытывал чувство торжества, которое почти сразу же сменялось первыми признаками скуки и недовольства. Сейчас он не испытывал ничего подобного и подсознательно боялся определить, что же именно ощущает.

Он оглянулся через плечо на женщину, спавшую в кровати.

Нет, не просто на женщину. На Марианну.

Он медленно поднялся на ноги и подошел поближе. Ее золотые волосы шелковым облаком разметались по подушке, губы были мягкими и ранимыми. Боже, ему это совсем не нужно! Ему только хотелось освободиться от страсти. Он хотел относиться к ней как к любимой женщине, которую можно получить — и отбросить. Он не подозревал, что попадется в ловушку, которой боялся больше всего.

Привязанность. Обладание. Зависимость.