"Черные очки" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Джон Диксон Карр Черные очки

Первый взгляд сквозь очки

Насколько этот человек мог припомнить, все началось в одном из домов Помпеи. Он не мог забыть тот жаркий, безветренный день, тишину Аллеи Гробниц, нарушенную голосами англичан, красные олеандры в саду и девушку в белом, стоявшую в центре группы, в которой все, как один, словно на маскараде, были в черных очках.

Человек, наблюдавший эту сцену, неделю назад приехал в Неаполь по своим делам. Дела эти не имеют никакого отношения к нашему расскажу, но у него они занимали все время, так что только вечер в понедельник, 19 сентября, оказался свободным. Ночью он уезжал в Рим, а оттуда через Париж – в Лондон. Последний день он решил посвятить осмотру местных достопримечательностей – прошлое всегда привлекало его не меньше, чем настоящее. Таким образом он и очутился в этот самый тихий час дня на Аллее Гробниц.

Аллея Гробниц тянется вне стен Помпеи. Начинаясь от Геркуланских ворот, она полого спускается, похожая на узкую, выложенную каменными плитами борозду между двумя тротуарами. Высокие кипарисы, растущие вдоль нее, придают какую-то видимость жизни этой улице мертвых. Древние своды не поддались разрушающему влиянию времени, и кажется, будто это просто покинутое людьми предместье. Резкий, жгучий свет падал на камни, истертые колесами старинных колесниц, на траву, пробивающуюся в расщелины, и на маленьких ящериц, словно тени проносившихся в траве. Вдали возвышался Везувий, темно-синий в горячей дымке и громадный, несмотря на отделявшее его отсюда расстояние.

Человеку было жарко и хотелось спать. Длинные улицы опустошенных домов, мельком осмотренные дворики, утыканные колоннами, начали как-то странно действовать на его воображение. Он провел тут уже больше часа, не встретив живой души, не считая какого-то туриста с гидом, внезапно появившегося и так же внезапно исчезнувшего в конце Аллеи Фортуны.

Аллея Гробниц привела человека к самому концу города. Он задумался над тем, закончить ли на этом прогулку или еще раз вернуться назад, и вдруг увидел среди гробниц дом. Просторный дом – надо полагать, особняк какого-то патриция, поселившегося здесь в поисках спокойствия и тишины во времена расцвета Помпеи. Человек вошел внутрь.

В вестибюле стоял полумрак и пахло сыростью, здание сохранилось хуже, чем те реставрированные дома в центре города, которые он уже видел. Однако чуть подальше раскинулся залитый солнцем сад внутреннего дворика, окруженного колоннами. Вокруг разрушенного фонтана цвели красные олеандры и пинии. Он услышал шорох травы и голоса, говорившие по-английски.

Рядом с фонтаном он увидел одетую в белое девушку, которая смотрела в его сторону. Ее темно-каштановые волосы были зачесаны назад, лицо – овальное с маленькими, пухлыми губами, широко поставленные серые глаза с немного тяжеловатыми веками несмотря на серьезное выражение лица были полны юмора. Спокойными, естественными движениями она расправляла платье. Тем не менее, что-то в изгибе ее бровей говорило о том, что она нервничает.

Перед нею стоял загорелый молодой человек в сером фланелевом костюме, прижав глаз к видоискателю небольшой кинокамеры. Камера зажужжала. Глядя на девушку в объектив, молодой человек заговорил:

– Все хорошо, только делай что-нибудь! Улыбнись, заговори, закури сигарету – все равно что, только что-нибудь делай! Если ты будешь так вот стоять, все будет выглядеть простой фотографией.

– Но, Джордж, что же я должна делать?

– Я же сказал тебе: улыбайся или говори... Девушку, видимо, охватила робость, которую всегда испытывают люди, когда знают, что каждое их движение будет запечатлено. С извиняющейся улыбкой она подняла белую сумочку и начала размахивать ею в воздухе. Потом огляделась вокруг в поисках путей к бегству и кончила тем, что расхохоталась прямо в объектив.

– Мы только пленку портим, – воскликнул молодой человек с видом рассерженного кинорежиссера.

У человека, стоявшего у ворот метрах в четырех от них, внезапно возникло странное ощущение. Он чувствовал сейчас, что девушка взвинчена до предела, ее веселье – одна лишь видимость, а непрерывное жужжание камеры превращается в какой-то кошмар.

– Так что же мне все-таки делать?

– Сделай пару шагов. Вот туда направо, я хочу снять тебя на фоне колонн.

Мужчина, стоявший чуть поодаль, засунув руки в карманы, насмешливо хмыкнул. Это был невысокий, подвижный человечек, темные очки которого отчасти скрывали то, что он намного старше, чем можно судить по его легкому летнему костюму. Однако морщины на подбородке и седые волосы, видневшиеся из-под широких полей шляпы-панамы, выдавали его возраст.

– Марионетки! – проговорил он с едким сарказмом. – Марионетки и ничего больше. Он, видите ли, хочет, чтобы за нею виднелись колонны! Ему не нужна фотография Марджори или снимок дома в Помпее. Ему нужна фотография Марджори и дома в Помпее, чтобы можно было показать, что они были здесь. Это выглядит жалко.

– А что тут плохого? – спросил громовой голос. Он принадлежал высокому плотному мужчине с короткой рыжеватой бородкой, стоявшему с другой стороны от молодых людей.

– Марионетки, – повторил мужчина в панаме.

– Я с тобой совершенно не согласен, – сказал рыжебородый. – И вообще не понимаю тебя, Марк. Каждый раз, когда мы попадаем на место, где есть что-то любопытное, ты, если я правильно тебя понимаю, стараешься держаться от него подальше только потому, что оно действительно любопытно. Разреши спросить, какого дьявола – он произнес эти слова громким голосом, прозвучавшим на весь дворик, – ехать куда-то, если не хочешь увидеть то интересное, что там есть? Ты скажешь, что так поступают тысячи людей. А тебе никогда не приходило в голову, что, если тысячи людей в течение тысяч лет приезжают в какое-то определенное место, то не исключено, что там есть все-таки что-то такое, на что стоит взглянуть?

– Спокойнее, – сказал мужчина в панаме. – И не надо так кричать. Ты не понимаешь и никогда не поймешь. Что ты, например, увидел здесь? Где мы сейчас находимся?

– Это несложно установить, – ответил высокий. – Что вы скажете, молодой человек?

Он повернулся к загорелому юноше, неохотно оторвавшемуся от кинокамеры. Девушка засмеялась. Сунув камеру в футляр, висевший у него на плече, молодой человек вытащил из кармана путеводитель и начал сосредоточенно перелистывать страницы.

Наконец он откашлялся и начал с торжественным видом читать:

– Номер тридцать четыре, две звездочки. Вилла Арриуса Диомедеса, прозванного так потому...

– Чепуха, – перебил его высокий мужчина. – Ее мы видели десять минут назад. Это там, где нашли все эти скелеты.

– Какие скелеты? – запротестовал юноша. – Не видели мы там никаких скелетов, доктор Джо.

За темными очками лицо высокого мужчины побагровело от ярости.

– Я не говорю, что мы видели скелеты, – ответил он, энергично поправляя суконную фуражку. – Я сказал, что это место, где все эти скелеты нашли. На этой самой улице – ты что, не помнишь? Раскаленный пепел засыпал там всех рабов; так их и раскопали потом, разбросанных по полу, как кегли. Это был дом с зелеными колоннами.

Подвижный человечек в панаме скрестил руки, на лице его появилось ехидное выражение.

– Если хочешь знать, Джо, они не были...

– Что не были? – перебил его доктор.

– ...не были зелеными, – продолжал человечек. – Лишнее доказательство того, что большая часть людей совершенно неспособна точно рассказать о том, что они видели или слышали. У них отсутствует наблюдательность. Они просто не умеют наблюдать. Что вы на это скажете, профессор?

В группе было еще двое мужчин, стоявших сейчас в тени, за колоннами перистиля. Человек, наблюдавший за этой сценой, едва различал их. Можно было только догадаться, что один из них средних лет, а другой молод. С помощью лупы они разглядывали кусочек лавы, найденный у балюстрады. На обоих были черные очки.

– А нас не интересует вилла Арриуса Диомедеса, – ответил голос со стороны балюстрады. – Что это за дом?

– Я уже нашел, – вмешался молодой человек с кинокамерой, глядя в путеводитель. – Я просто ошибся страницей. Это номер тридцать девятый, верно? Ну вот "Номер тридцать девять, три звездочки. Дом Аулюса Лепидуса, отравителя".

Наступило молчание.

До этого момента группа выглядела обычно: семья или близкие знакомые, настроение которых немного испорчено жарой и усталостью. Судя по некоторому внешнему сходству и по манере перебивать друг друга, можно было сделать вывод, что доктор Джо и человечек в панаме, которого звали Марком, – братья. Марджори, очевидно, тоже их родственница. Все абсолютно нормально.

Однако перемена после произнесенной фразы была настолько разительной, как будто во дворике внезапно похолодало или потемнело. Один лишь молодой человек с путеводителем, казалось, ничего не заметил. Все остальные замерли, четыре пары солнцезащитных очков повернулись к юноше, оказавшемуся словно бы в центре маскарада. Солнце отражалось в очках, придавая лицам непроницаемый и мрачный характер масок.

Доктор Джо нервно переспросил:

– Как, как?

– Отравителя, – повторил юноша. – "По изображению меча и лишенной коры ивы (lepidus означает лишенный коры, очищенный и тем самым разумный или приятный), выложенному мозаикой на полу вестибюля. Момзен идентифицировал этот дом как принадлежащий...".

– Да, но кого же он отравил?

– ...который, если верить Варрону, убил пятерых своих родственников с помощью соуса из ядовитых грибов, – продолжал читать молодой человек. Потом он с интересом оглянулся, словно ожидая, что трупы отравленных все еще валяются вокруг. – Неплохо, черт возьми! – добавил он. – Похоже, что в те времена людей можно было бы безнаказанно отравлять хоть пачками.

Тут же юноша понял, что совершил какой-то промах, густо покраснел и, захлопнув книгу, негромко спросил:

– Послушайте, я сказал что-то, о чем не следовало говорить?

– Ничего подобного, – с самым естественным видом возоазила Марджори. – Просто хобби дяди Марка – криминалистика. Верно ведь?

– Верно, – кивнул Марк и, обернувшись к юноше, добавил: – Скажите, молодой человек... я все забываю ваше имя...

– Ты отлично знаешь, как его зовут, – воскликнула Марджори.

По преувеличенному уважению, которое юноша проявлял к Марку, было ясно, что-тот не просто дядя Марджори, а, видимо, заменяет ей отца.

– Хардинг, сэр. Джордж Хардинг, – ответил юноша.

– Ах, да! Так вот, мистер Хардинг, скажите мне – слыхали вы о городке Содбери Кросс, недалеко от Бата?

– Нет, сэр. А что?

– Мы приехали оттуда, – сказал Марк. Он подошел энергичным шагом к фонтану и сел на его край с видом человека, готовящегося к длительной речи. Сняв шляпу и очки, он положил их себе на колени. Теперь видно было, что волосы у него седые и жесткие, с вихрами, перед которыми гребешок бессилен и в шестьдесят лет. Блестящие, умные голубые глаза искрились ехидством. Время от времени он поглаживал морщинистую кожу подбородка.

– Хорошо, мистер Хардинг, – заговорил он снова, – давайте посмотрим в лицо действительности. Предположим, что отношения между вами и Марджори не просто флирт, обычный на борту корабля. Предположим, что вы оба принимаете все это всерьез или, по крайней мере, верите, что принимаете...

В группе произошла новая перемена, коснувшаяся на этот раз двоих мужчин, стоявших за балюстрадой перистиля. Один из них, как заметил наш наблюдатель, был человеком средних лет, в сдвинутой на затылок лысой головы фетровой шляпе, с круглым, розовым и веселым лицом.

– Прошу прощения, – сказал он, откашлявшись, – но мы, пожалуй, сходим взглянем...

Его спутник, высокий и очень некрасивый молодой человек, отвернулся и начал рассеянно разглядывать дом.

Марк посмотрел на них и сухо проговорил:

– Глупости. Верно, что оба вы не принадлежите к семье, но вам известно ровно столько же, сколько и нам, так что можете оставаться на месте. И забудьте о своей чертовой деликатности.

– Ты уверен, дядя Марк, – негромко сказала девушка, – что это подходящее место для такого разговора?

– Уверен, дорогая моя.

– Ты прав, – поддержал его доктор Джо с суровым и торжественным видом. – Хоть раз в своей жизни, Марк... но ты прав.

В свою очередь и на лице Джорджа Хардинга появилось суровое, торжественное, героическое выражение.

– Единственное, в чем я могу вас уверить, сэр... – начал он.

– Да, да, я знаю, – перебил его Марк. – И, сделайте милость, перестаньте так смущаться. Ничего из ряда вон выходящего тут нет: большинство людей женится и знает при этом, на что идет, как, полагаю, знаете это и вы оба. Так вот, вопрос о вашей женитьбе полностью зависит от моего согласия...

– И от моего, – сурово проговорил доктор Джо.

– Прошу прощения, – устало сказал Марк, – и, естественно, от согласия моего брата. Мы знакомы с вами примерно около месяца. Как только вы начали встречаться с моей племянницей, я отправил телеграмму своему адвокату с просьбой навести о вас справки. Что ж, отзывы о вас превосходные. У вас хорошее, незапятнанное прошлое. Единственное, чего вам недостает, это семьи и денег...

Джордж Хардинг попытался было начать что-то объяснять, но Марк перебил его.

– Да, да. Мне известно все насчет того открытия в химии, которое может принести вам состояние и все такое прочее. Я лично на это гроша не дам, хотя бы от этого зависела судьба вас обоих. Меня ничуть не интересуют "новые химические процессы"; я ненавижу, новые открытия, а химические – в особенности, они восхищают глупцов, а на меня наводят скуку. Впрочем, может быть, вам удастся добиться чего-нибудь. Если же нет и если вы не начнете выкидывать какие-нибудь экстравагантные штучки, вы получите достаточно, чтобы сносно существовать, может быть, ради Марджори и несколько больше. Это вам ясно? Вы согласны?

Джордж вновь собрался было заговорить, но на этот раз его перебила Марджори. Она немного покраснела, однако взгляд ее был спокойным и искренним.

– Ответь только "да", – посоветовала она. – Больше тебе все равно ничего не дадут сказать.

Лысый мужчина в фетровой шляпе, опершись локтями о балюстраду, нахмурясь смотрел на них. Внезапно он поднял руку, слоено стремящийся обратить на себя внимание ученик.

– Одну минутку, Марк, – вмешался он в беседу. – Вы попросили Вилбура и меня присутствовать при этом разговоре, хотя мы и не члены вашей семьи. В таком случае разрешите и мне сказать пару слов. Есть ли необходимость подвергать парня такому допросу, словно он...

Марк поднял на него глаза.

– Мне бы хотелось, – сказал он, – чтобы некоторые выбили из головы странное представление о том, что задавать человеку вопросы в любой форме называется допросом. Почему-то все писатели убеждены в этом. Вы сами, профессор, склоняетесь, кажется, к тому же мнению. Меня подобный взгляд просто раздражает. Я экзаменую мистера Хардинга. Это ясно?

– Да, – сказал Джордж.

– О, ну тогда желаю удачи, – дружелюбно проговорил профессор.

Марк откинулся назад настолько, насколько это было возможно, чтобы не свалиться в пустой бассейн. Выражение его лица смягчилось.

– Теперь, когда эта часть вопроса выяснена, – продолжал он чуть изменившимся голосом, – вам следует кое-что узнать и о нас. Марджори что-нибудь рассказывала вам? Полагаю, что нет. Если вы воображаете, что мы принадлежим к богатым бездельникам, привыкшим все лето развлекаться за границей, забудьте об этом. Я действительно богат, но я не бездельник и путешествую исключительно редко. То же относится и к остальным. Я сам забочусь о том, чтобы это было именно так. Я работаю и, хотя считаю себя больше учёным, чем бизнесменом, не становлюсь от этого менее компетентным дельцом. Мой брат Джозеф – практикующий врач в Содбери Кросс, он работает несмотря на его врожденную лень – об этом тоже я забочусь. Врач он неважный, но публике нравится.

Лицо доктора Джо за темными очками густо покраснело.

Будто не заметив этого, Марк спокойно продолжал:

– Ну, далее: Вилбур – Вилбур Эммет, который стоит вон там – управляющий моим предприятием. – Он кивнул головой в сторону высокого и исключительно безобразного молодого человека, стоявшего у балюстрады. Лицо Эммета напоминало вырезанную из дерева неподвижную маску. Он относился к Марку с неменьшим почтением, чем Джордж Хардинг, и казалось, что он в любой момент готов начать записывать новые указания.

– Могу вас уверить, – продолжал Марк, – что с того дня, как я нанял его, он работает на совесть. Профессор Инграм, стоящий рядом с ним, друг нашей семьи. Он не работает, но, если бы это хоть как-то от меня зависело, работал бы и он. Так вот, мистер Хардинг, я хочу, чтобы вы поняли меня, поняли с самого начала. Глава этой семьи я, не стоит обманываться в этом отношении. Я не тиран. Я не скуп и способен внимать голосу рассудка, это все вам скажут. – Он обвел взглядом присутствовавших. – Однако, я – назойливый и упрямый старик, которому хочется добраться до сути вещей. Мне нравится, чтобы все делалось по-моему, и обычно я этого добиваюсь. Это ясно?

– Да, – сказал Джордж.

– Хорошо, – с улыбкой проговорил Марк. – Тогда пойдем дальше. Если все это так, должно быть спрашиваете вы себя, откуда же эти три месяца летних каникул? Я вам отвечу. Только потому, что в Содбери Кросс существует преступник – безумец, который развлекается, отравляя людей.

Снова наступило молчание. Марк снова надел очки и круг темных стекол опять замкнулся.

– Вы что – язык проглотили? – спросил Марк. – Я же не рассказываю вам о том, что в городке есть источник питьевой воды или крест на том месте, где в старину был расположен рынок. Я говорю, что у нас есть преступник – безумец, который развлекается, отравляя людей. Исключительно ради удовольствия: стрихнином были отравлены трое детей и восемнадцатилетняя девушка. Один ребенок умер. Мальчуган, которого. Марджори очень любила...

Джордж Хардинг приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл его. Взглянув на путеводитель, который все еще был у него в руке, он поспешно сунул его в карман.

– Мне очень жаль... – начал он.

– Не надо; слушайте меня дальше. Марджори заболела, несколько недель у нее было сильное нервное расстройство. Из-за этого и... чтобы переменить обстановку, – Марк поправил очки, – мы решились нa эту поездку.

– У нее всегда было слабое здоровье, – пробормотал доктор.Джо, глядя в землю.

Марк жестом заставил его замолчать.

– В среду, мистер Хардинг, мы возвращаемся на родину на борту "Хакозаки Мару". Поэтому лучше, чтобы вы знали, что произошло в Содбери Кросс 17 июня этого года. У нас на главной улице есть лавочка миссис Терри, в которой продаются сигареты и сладости. Дети были отравлены стрихнином, оказавшимся в конфетах с кремовой начинкой, проданных миссис Терри. Можете себе представить, что, как правило, она не продает отравленных конфет. Полиция считает, что безобидные сладости были каким-то образом подменены отравленными – Марк замялся. – Суть дела в том, что лицо, которое могло иметь свободный доступ к конфетам, лицо, которое могло в определенноце время проделать все это, хорошо известно всем в Содбери Кросс. Я выражаюсь достаточно ясно?

Сейчас все темные очки были устремлены на собеседника Марка.

– Полагаю, что да, сэр.

– Что касается лично меня, – продолжал Марк, – я хочу вернуться к себе домой...

– Ясное дело! – с облегчением воскликнул доктор Джо. – Хорошие сигареты, настоящий чай, хорошие...

Уродливый молодой человек, стоявший в полумраке перистиля, заговорил в первый раз. Его суровый голос и несколько таинственные слова звучали как у оракула. Говорил он, не вынимая рук из карманов пиджака.

– Нам не следовало, – сказал Вилбур Эммет, – уезжать на июль и август, сэр. Что касается Эрли Силвер, я не доверяю Маккракену.

– Пожалуйста, поймите меня правильно, мистер Хардинг, – живо проговорил Марк. – Мы не какие-то парии. Мы делаем то, что нам нравится. Уезжаем, когда нам это придет в голову, и возвращаемся домой, когда захотим этого – во всяком случае, я поступаю именно так. Сейчас я стремлюсь поскорее вернуться, потому что верю в то, что смогу решить проблему, мучающую всех нас. Часть ответа я уже знаю. Есть, однако, некоторые, – он вновь замялся, поднял руку, сделал ею неопределенный жест и опять опустил ее на колени. – Попав в Содбери Кросс, вы услышите различные инсинуации, до вас будут доходить всяческие слухи, атмосфера вокруг будет не самой приятной. Вы готовы к этому?

– Да, – ответил Джордж.

В памяти человека, наблюдавшего из дверей вестибюля, навсегда запечатлелась эта группа, окаймленная старинными колоннами и представлявшая какой-то странный символ того, что должно было в дальнейшем произойти. Однако в тот момент мысли его были далеки от этого. Вместо того, чтобы войти в дом Аулюса Лепидуса, отравителя, он повернулся и вышел на Аллею Гробниц, а потом прошел немного дальше в сторону Геркуланских ворот. Облачко белого дыма вилось вокруг вершины Везувия. Инспектор британской уголовной полиции Эндрю Эллиот присел на остатки древней стены, закурил и принялся задумчиво разглядывать ящериц, мелькавших, словно темные молнии, между камнями.

* * *

В ночь, когда произошло убийство на вилле Марка Чесни "Бельгард", инспектор Эллиот выехал из Лондона в своем автомобиле, которым он чрезвычайно гордился, и прибыл в Содбери Кросс около половины двенадцатого. Ночь была чудесная и довольно теплая для 3 октября, хотя казалась очень темной после солнечного дня.

"Во всем этом замешан какой-то рок", – мрачновато думал инспектор. Когда старший инспектор Хедли поручил ему дело, Эллиот не стал делиться с ним своими мыслями, но в его памяти всплыли воспоминания о сцене в Помпее и о странной истории, свидетелем которой он был однажды в аптеке.

– Как обычно, – с горечью проговорил Хедли, – к нам обратились, когда следы расплылись уже, словно мед в горячей воде. Почти через четыре месяца. В прошлом деле вы проявили себя очень неплохо, так что, может быть, вам удастся чего-то добиться, но особого оптимизма на этот счет я не испытываю. Вы знакомы с этой историей?

– Я... читал кое-что в газетах в то время, когда все это случилось.

– Так вот, все это надо будет разворошить снова. Похоже, что городок страшно возбужден, особенно после того, как семья Чесни вернулась из-за границы. Анонимные письма, надписи на стенах и все такое прочее. Грязное это дело, сынок, когда отравляют детей.

Эллиот мгновенье молчал в нерешительности, потом его охватил глухой гнев.

– Полагаете, что это кто-то из семьи Чесни, сэр?

– Не знаю. У майора Кроу, начальника местной полиции, есть какие-то соображения на этот счет. Кроу более эмоционален, чем можно было бы сказать по его виду. Если уж он вцепится в какую-то идею, то потом его от нее клещами не оторвешь. Во всяком случае, всю необходимую информацию он вам даст. Вообще, человек он хороший и вы с ним наверняка сработаетесь. Да, если понадобится помощь, там совсем неподалеку будет Фелл. Он лечится в Бате. В случае чего можете позвонить ему и попросить немного поработать для разнообразия.

Эндрю Эллиот, человек молодой, серьезный и истинный шотландец по характеру, почувствовал глубокое облегчение, узнав, что сможет рассчитывать на помощь доктора Фелла. У него мелькнула мысль, что Феллу он, пожалуй, может рассказать все, что у него на уме, потому что доктор принадлежал к людям, которым можно довериться во всем.

В результате в половине двенадцатого ночи инспектор Эллиот прибыл в Содбери Косе и остановил машину перед полицейским участком. Содбери Кросс – нечто среднее между деревней и городом, но там бывает ежегодная ярмарка и расположен он рядом с лондонской автострадой, так что приезжих там всегда хватает. В этот час ночи городок был погружен в сон. Свет фар скользил по рядам темных окон.

Майор Кроу и инспектор Боствик ожидали его в полицейском участке.

– Прошу извинить за то, что прибыл так поздно, – сказал Эллиот. – Дело в том, что мне пришлось менять колесо...

– Ничего страшного! – ответил майор. – Мы и сами полуночники. Где вы собираетесь устроиться?

– Мне рекомендовали "Синего Льва".

– Лучше вы тут и впрямь ничего не найдете. Хотите сразу отправиться туда и немного отдохнуть или сначала послушаете, что нам известно об этом деле?

– Предпочел бы познакомиться с делом, сэр, если только вы не находите, что сейчас слишком поздно.

На мгновенье в кабинете наступило молчание, нарушавшееся только громким тиканьем часов; свет газового рожка нервно вздрагивал. Майор Кроу открыл ящик стола и угостил всех сигаретами. Это был высокий мужчина с седыми усами, безупречными манерами и мягким голосом – один из тех отставных военных, успехам, которых удивляются, рее, кому приходилось сталкиваться с ними на работе. Майор закурил и на минуту задумался, опустив глаза.

– Это мне следовало бы извиниться перед вами, инспектор, – сказал он наконец. – Мы должны были либо давно обратиться за помощью в Скотленд Ярд, либо не просить об этой помощи вообще. Только, понимаете, в последние дни, после того, как вернулся Чесни с семьей, у нас весь город бурлит. Люди уверены, что дело сильно продвинется, – в улыбке майора не было ничего обидного, – уже только потому, что за него возьмется Скотленд Ярд. Короче говоря, многие требуют, чтобы мы арестовали одну девушку по фамилии Вилс, Марджори Вилс. А у нас нет достаточных оснований.

Несмотря на сильное искушение, Эллиот воздержался от каких-либо комментариев.

– Вы поймете, в чем трудность, – продолжал майор, – если представите себе лавочку миссис Терри. Вы таких видели сотни. Маленькое, узкое, но довольно глубокое помещение. С левой стороны стойка с сигаретами и табаком, с правой – другая, с конфетами. Между ними узенький проход, ведущий вглубь лавки, где стоят полки с книжками, которые выдаются напрокат. Представляете себе все это?

Эллиот кивнул.

– В Содбери Кросс всего три заведения такого типа, и то, которое принадлежит миссис Терри, самое посещаемое или, точнее говоря, было таким. Все ходили туда. Женщина она жизнерадостная и очень толковая. Муж у нее умер, оставив ее с пятью детьми, так что ей пришлось самой зарабатывать на жизнь.

Эллиот снова кивнул.

– Вы, конечно, хорошо знаете и то, как торгуют конфетами в подобных лавчонках. Часть их лежит под витриной, но больше половины прямо на стойке: в вазах или раскрытых коробках. Так вот, таких коробок, слегка наклоненных, чтобы можно было видеть содержимое, на витрине было пять. В трех были конфеты с кремовой начинкой, в одной – шоколадки и еще в одной – карамель. Предположим, что кому-то вздумалось добавить в одну из коробок отравленных конфет. Нет ничего проще! Вам достаточно купить аналогичные конфеты в другой лавочке – их можно найти где угодно. Затем вы берете шприц, наполняете его спиртовым раствором стрихнина и впрыскиваете по несколько миллиграммов, скажем, в полдюжины конфет. Крохотный след от укола никто не заметит. После этого вы идете в лавочку миссис Терри – или в какую-нибудь другую, если хотите, – спрятав конфеты в руке. Вы просите дать сигареты, и миссис Терри идет за ними к другой стойке. Предположим, вы просите пару блоков "Плейерсов", тогда ей придется не только отвернуться, но еще и вскарабкаться на лесенку, чтобы достать ящик с верхней полки. В это время вы просто протягиваете руку и бросаете приготовленные конфеты в открытый ящик. За день в лавочке побывает сотня людей – как вы узнаете, кто из них преступник и как сможете что-либо доказать?

Майор встал, лицо его было багровым от волнения.

– Так это и было в действительности? – спросил Эллиот.

– Погодите! Вы видите теперь, с какой дьявольской легкостью человек, стремящийся убить безразлично кого, просто ради удовольствия убивать, может остаться безнаказанным. Вы понимаете теперь наши затруднения. А сейчас лучше всего будет, если я предварительно сообщу вам кое-какие сведения о самом Марке Чесни, его семье и друзьях. Чесни живет в большом доме примерно в четверти мили отсюда; возможно, вы обратили на него внимание, проезжая мимо. Дом красивый, в стиле "модерн", и вообще все там самого лучшего сорта. Название "Бельгард" он получил, пожалуй, из-за персиков.

– Из-за чего?

– Из-за персиков, – повторил майор. – Слыхали когда-нибудь о знаменитых оранжереях Чесни? Нет? Они занимают примерно с полгектара. И отец его и дед выращивали там замечательные персики, которые считаются лучшими в мире. Марк продолжает дело. Это те самые громадные персики, которые по фантастическим ценам подают в отелях Вест Энда. Он выращивает их в любое время года, утверждая, что солнце и климат тут ни при чем, а все дело в разработанном им методе, который он держит в тайне и который, по его словам, стоит десятков тысяч. Сорта, которые он выращивает, – "Бельгард", "Эрли Силвер" и выведенный им самим "Ройал Райянер". Дело явно оправдывает себя: меня уверяли, что годовой доход исчисляется шестизначной цифрой.

В этом месте майор на мгновенье запнулся и бросил быстрый взгляд на своего гостя.

– Откровенно говоря, – продолжал майор, – Чесни в наших местах не очень популярен. Он хитер, а в делах неуступчив, как камень. Многие ненавидят его от всей души, другие относятся к нему с недоброжелательным уважением. Знаете, у нас часто можно услышать в баре: "Старика Чесни на мякине не проведешь, это уж точно!", смешок и стук кружки о стойку. Кроме того, все считают, что в его семье есть что-то странное, хотя никто не может толком сказать, что именно. Марджори Вилс – племянница Чесни, дочь его покойной сестры. Насколько я могу судить, хорошая девушка, но с очень трудным характером. Мне говорили, что, несмотря на свой ангельский вид, вспылив, она начинает выражаться так, что впору покраснеть армейскому старшине. Затем Джо Чесни, врач. Он в этой семье исключение – его все любят. По внешности он напоминает разъяренного быка, и я лично не слишком верю в его профессиональные познания, тем не менее очень многие верят в него и ходят к нему лечиться. Живет он отдельно от Марка – немного подальше на той же самой улице. Стоит упомянуть еще о профессоре Инграме, очень приятном и спокойном человеке и большом друге Марка. Профессор живет в небольшом домике на той же улице, и в наших местах его очень уважают. И, наконец, управляет делами у Марка молодой человек по фамилии Эммет, о котором здесь мало что известно – да никто им особенно и не интересуется... Так вот, 17 июня был четверг, ярмарочный день, и в городке было полно народу. Думаю, что факт отсутствия отравленных конфет в лавочке миссис Терри до этого дня мы можем считать твердо установленным. Причина, как я уже говорил, – у миссис Терри пятеро детей, и у одного из них накануне был день рождения. Вечером миссис Терри устроила небольшой праздник и взяла для угощения по пригоршне конфет каждого сорта из коробок, стоявших у нее на витрине. Плохо никому не было. С другой стороны, мы составили список всех, кто побывал в лавочке в тот четверг. Это оказалось не так трудно, как могло бы оказаться, потому что почти все брали и книги, а миссис Терри всегда аккуратно записывает имена пользующихся ее библиотекой. Чужих в тот день не было: это мы можем считать установленным. Мимоходом замечу, что Марк Чесни заходил в лавочку, равно как и доктор Джо Чесни. Ни профессор Инграм ни Эммет в тот день там не были.

Эллиот вытащил свой блокнот и сейчас задумчиво разглядывал произведения искусства, которыми он, слушая майора, машинально разрисовал страницу.

– А мисс Вилс? – спросил он, возвращаясь к реальности теплой ночи, шипящего газового рожка и озабоченных глаз майора.

– К этому я и перехожу. Мисс Вилс в лавочке, строго говоря, не была. Дело обстояло вот как: около четырех часов дня – как раз, когда в школе кончаются занятия, – она подъехала на машине своего дяди к мясной лавке Паккерса, чтобы что-то там заказать у него. Выйдя из лавки, она встретила Френки Дейла, восьмилетнего мальчугана, к которому она, как все говорят, всегда очень хорошо и ласково относилась. Как утверждают свидетели, она сказала ему: "Слушай, Френки, сбегай к миссис Терри и купи мне на три пенса конфет с начинкой, ладно?" – и дала мальчику монету в шесть пенсов. Лавочка миссис Терри находится примерно в пятидесяти метрах от мясной лавки. Френки сделал то, о чем его попросили. Как я уже говорил, на витрине было три коробки с конфетами. Френки не стал долго раздумывать, а просто решительно показал на среднюю и сказал: "Мне на три пенса вот этих".

– Одну минуточку, сэр, – перебил майора Эллиот. – До этого времени кто-нибудь в тот день уже покупал конфеты с начинкой?

– Нет. Жевательная резинка, шоколадки и карамель шли неплохо, но с начинкой не было продано ни одной.

– Ясно, спасибо.

– Миссис Терри отвесила конфеты и дала их мальчику. Стоят они шесть пенсов четверть фунта, так что на три пенса пришлось шесть конфет. Взяв пакетик с конфетами, Френки побежал к ожидавшей его мисс Вилс. В тот день моросил дождь и на мисс Вилс был плащ с глубокими карманами. Она сунула конфеты в карман, а потом, словно передумав, снова вынула их. Во всяком случае, вынула пакетик. Ясно?

– Да.

– Раскрыв пакетик, она заглянула внутрь и сказала: "Френки, ты же принес мне маленькие с белой начинкой, а я хотела те, что побольше, с розовой. Сбегай еще раз и попроси, пожалуйста, миссис Терри поменять их. Миссис Терри, разумеется, ничего не имела против. Высыпав конфеты из пакетика в среднюю коробку, она положила в него другие. Френки отнес их мисс Вилс, и та сказала ему, что сдачу с шести пенсов он может оставить себе. Дальнейшие события, – майор Кроу, глубоко вздохнул, – развернулись немного позже. Френки не стал сразу же тратить свои три пенса – его позвали домой обедать. Однако после обеда он вновь вернулся в лавочку миссис Терри. Может, ему все время не давала покоя мысль о конфетах с кремом – не знаю. Как бы то ни было, он купил на два пенса тех самых, с белой начинкой, и на пенни жевательной резинки. В четверть седьмого служанка по имени Лойс Кертен, которая работает у супругов Андерсон, зашла в лавочку с двумя хозяйскими детьми и купила полфунта смеси конфет из всех трех коробок. Все, кому довелось попробовать конфеты из средней коробки, жаловались на их отвратительно горький вкус. Френки, беднягу, это не смутило – он ведь потратил на них свои два пенса. Он съел все купленные конфеты. Боли начались примерно через час, и к одиннадцати вечера он умер. Маленьким Андерсонам и Лойс Кертен повезло больше. Дороти Андерсон попробовала одну из конфет и пожаловалась, что они слишком горькие (гадкие – сказала она) для того, чтобы их есть. Лойс Кертен из любопытства тоже откусила кусочек. Томми Андерсон расхныкался так, что пришлось дать попробовать и ему. Лойс решила попробовать еще одну конфету и обнаружила, что она такая же горькая. Она решила, что конфеты испорчены и положила их в свою сумку, чтобы потом пойти и пожаловаться миссис Терри. Никто из троих не умер, но Лойс в ту ночь была на волоске от смерти. Отравление стрихнином, разумеется.

Майор умолк. Говорил он спокойным голосом, но выражение его глаз совсем не нравилось Эллиоту. Погасив сигарету, майор снова сел.

– Я работаю в этих местах уже двенадцать лет, но никогда и представить себе не мог такого возмущения, какое поднялось после этой истории. Как и следовало ожидать, первая молва утверждала, что это миссис Терри продает отравленные конфеты. Судя по всему, многие убеждены, что шоколад может портиться так же, как, скажем, колбаса. Миссис Терри чуть с ума не сошла: сидела, закрыв лицо фартуком и непрерывно плакала. В ее лавочке побили стекла. Однако через пару дней люди немного успокоились и начали размышлять над случившимся. Джо Чесни прямо заявил в баре "Синего Льва", что речь идет об умышленном отравлении. Именно он пытался спасти Френки. Френки съел три конфеты, содержавшие триста шестьдесят миллиграммов стрихнина. Как вы знаете, смертельная доза – пятьдесят четыре миллиграмма. На остальных трех пострадавших пришлось в сумме не менее ста двадцати миллиграммов. Все конфеты из средней коробки были отправлены на анализ. Две из них содержали больше, чем по сто миллиграммов стрихнина в спиртовом растворе – точно так же, как и две конфеты, лежавшие в сумочке Лойс Кертен, не считая тех двух, которые она и дети успели съесть. В общей сложности отравлено было десять конфет, и в каждой из них доза яда была гораздо больше смертельной. Кто-то решил убивать – и убивать, причиняя своим жертвам максимальные страдания. Очевидно, тут возможны три решения. Первое: миссис Терри умышленно отравила конфеты. В это сейчас уже никто не верит. Второе: кто-то зашел в лавочку и бросил в коробку пригоршню отравленных конфет, когда миссис Терри на минутку отвернулась. Третье: это сделала Марджори Вилс. Предположим, что в кармане ее плаща был спрятан пакетик с заранее приготовленными отравленными конфетами. Когда Френки принес ей пакет с безобидными конфетами, она сунула его в карман, вытащила отравленные и попросила Френки сбегать и обменять их. Таким образом отравленные конфеты оказались в средней коробке. Улавливаете? Эллиот нахмурился.

– Да, сэр. Однако...

– Вот именно! – перебил его майор, не отрывая от гостя гипнотизирующего взгляда. – Именно это я и хочу сказать. Тут есть одна трудность. Мисс Вилс купила шесть конфет. В коробке, однако, отравленных конфет оказалось десять. Если она заготовила двойник пакета с шестью конфетами, как объяснить четыре лишних? А если пакет содержал десять конфет вместо шести, каким образом этого не заметила миссис Терри?

До этого момента инспектор Боствик из местной полиции не произнес ни единого слова. Это был высокий, широкоплечий мужчина, сидевший со скрещенными руками и неподвижно устремленным на стенку взглядом. Сейчас он откашлялся и проговорил:

– Многие считают, что она в спешке могла просто не обратить на это внимания, – снова откашлявшись, он добавил: – Со Скотленд Ярдом или без него, но мы этого проклятого убийцу поймаем, чего бы это нам ни стоило.

Слова эти были произнесены с такой страстью, что майор Кроу счел нужным заметить:

– Как правило, Боствик никогда не теряет ясности суждений. И если так думает он, как, полагаете, думают все остальные?

– Ясно, – ответил Эллиот, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок. – Значит, большинство уверено, что мисс Вилс?..

– Выяснить, как было на самом деле, и будет вашей задачей. А вообще-то люди не склонны вдаваться в подробности так, как это приходится делать нам. В этом-то и беда. Прежде всего всех поразила абсурдность, извращенность всего этого дела. А потом... мисс Вилс не слишком пошел на пользу тот факт (счастье еще, что большинство завсегдатаев "Синего Льва" не знает о нем), что обстоятельства дела почти точно совпадают с обстоятельствами знаменитого случая, происшедшего в Брайтоне больше шестидесяти лет назад, в 1871 году. Вы слыхали о деле Кристины Эдмундс? Ей удалось проделать трюк с отравленными конфетами, послав ребенка обменять их точно так, как я только что рассказывал. Второй пакетик был, если не ошибаюсь, спрятан у нее в муфточке, и она сумела ловко, словно фокусник, подсунуть его вместо настоящего.

Эллиот задумался.

– Да, я читал об этом, – сказал он наконец. – Кристина Эдмундс была сумасшедшей и умерла в Бродмуре.

– Совершенно верно, – энергично кивнул майор, – и у нас многие уверены, что мисс Вилс кончит там же. – После небольшой паузы он рассудительным тоном продолжил: – Обратите, однако, внимание на дело, сфабрикованное против нее! Оно же по сути просто не существует – концы не сходятся с концами. Во-первых, не удается проследить, каким образом мог попасть к ней яд, нет никаких доказательств того, что она купила, взяла у кого-то, нашла или украла хотя бы долю миллиграмма стрихнина. Эту трудность здесь объясняют просто. Доктор Чесни очень любит племянницу, а Джо Чесни – один из тех беззаботных людей, говорят они, которые держат стрихнин где попало, словно табак. В его аптечке стрихнин действительно есть, но он дал нам отчет о каждой его крупинке. Во-вторых, миссис Терри клянется, что в пакетике, который ей вернул Френки Дейл, было ровно шесть конфет. В-третьих, если преступление совершила Марджори Вилс, то сделала она это просто невероятно глупо. Она была даже более неосторожна, чем сумасшедшая Кристина Эдмундс.

В конце концов, Брайтон – большой город, и женщина, попросившая незнакомого ребенка обменять ее покупку; может рассчитывать на шанс остаться неопознанной. А эта девушка?.. Проделывает все это в таком городке, как наш, причем разговаривая со знакомым мальчиком и при свидетелях! Какого черта! Специально, что ли, она хотела привлечь к себе внимание? Уж если она хотела отравить конфеты, это можно было, как я уже объяснял, сделать так, что никто ее не заподозрил. Нет, инспектор. Обвинение против нее хороший адвокат разнес бы в пух и прах за какие-нибудь двадцать минут, и мы не можем арестовать ее только ради того, чтобы доставить удовольствие дядюшке Тому Кобли и всем прочим. К тому же, это хорошая девушка. Никто о ней никогда дурного слова не сказал, за исключением того, что она, как и все Чесни, со странностями в характере.

– Люди настроились против нее после того, как Чесни вернулись из-за границы?

– Я бы сказал, что подспудно это тлело и раньше, но вовсю разразилось после их возвращения. Сейчас ситуация совсем обострилась; инспектор Боствик побаивается, что могут найтись горячие головы, готовые начать громить оранжереи Марка. Я, впрочем, в это не верю. Здешние молодые люди любят пошуметь, но не более. Они надеются, что полиция сделает свое дело и найдет преступника. Господи, я и сам не хочу ничего другого! – добавил майор голосом, в котором внезапно прозвучала жалобная нотка. – У меня тоже есть дети, и вся эта история нравится мне не больше, чем любому другому. Надо сказать, что Марк Чесни мало чем помогает нам своим поведением. Он только и делает, что взывает к правосудию да утверждает, будто сам разрешит проблему после того, как мы сломаем на ней зубы. Мне говорили, что позавчера он был здесь, не знаю, под каким уж предлогом, и расспрашивал...

На лице Эллиота появилось выражение живого интереса.

– О, вот как? О чем же, сэр?

Майор вопросительно посмотрел на Боствика. Тот заговорил как всегда медленно и солидно.

– Этот джентльмен хотел узнать, – в голосе инспектора зазвучал сарказм, – точные размеры коробок, стоявших на стойке миссис Терри. Я спросил, зачем ему это нужно. Он разъярился и ответил, что это меня не касается. Я сказал, что в таком случае ему лучше обратиться непосредственно к миссис Терри. Он сказал, – инспектор угрюмо усмехнулся, – он сказал мне, что собирался задать еще один вопрос, но, раз я так глуп, не задаст его – и пусть последствия падут на мою голову. Ему давно уже известно, – добавил он, – что я не умею наблюдать, но теперь он видит, что и мозгов у меня не хватает.

– У него навязчивая идея, – объяснил майор, – что люди в большинстве своем неспособны правильно описать то, что они видели или слышали.

– Я это знаю, – сказал Эллиот.

– Знаете? Откуда?

Эллиот не успел ответить, потому что в этот самый момент зазвонил телефон. Майор поднял недовольный взгляд на часы, продолжавшие гулко тикать и показывавшие сейчас двадцать минут первого. Боствик тяжелым шагом подошел к аппарату и поднял трубку, а Эллиот и майор погрузились в гнетущие, невеселые раздумья. Привел их в себя голос Боствика... быть может, та пронзительная интонация, с которой он повторил: "Сэр!" Резким движением майор поднялся, и его стул глухо стукнулся о письменный стол.

– Это доктор Джо, – сказал Боствик. – Лучше будет, если вы сами поговорите с ним, сэр.

На лбу инспектора блестели капельки пота, хотя выражение лица оставалось непроницаемым. Он протянул майору трубку. С минуту майор Кроу молча слушал. Эллиот слышал голос в трубке, но не мог разобрать слов. Наконец майор осторожно положил трубку на место.

– Это был Джо Чесни, – сказал он, а потом добавил: – Марк умер. Доктор считает, что он был отравлен цианистым калием.

Тикание часов снова заполнило всю комнату, и майор Кроу откашлялся, прежде чем заговорить снова.

– Похоже также, что своими последними минутами Марк подтвердил свою излюбленную теорию. Насколько я понял то, что сказал мне доктор, все они, без исключения, видели собственными глазами, как был отравлен Марк и, тем не менее, никто из них не может толком объяснить, что же произошло.

* * *

Вилла "Бельгард" была очень большая, но не походила на старинный особняк. Широкое и низкое здание с крутой крышей, построенное из оранжевого голландского кирпича с голубой облицовкой по фронтону, выглядело солидно.

Однако сейчас инспектору Эллиоту было не до таких деталей. Небо по-прежнему затягивали густые тучи. Фасад дома был совершенно темным, только из одного окна виден был яркий свет. Эллиот остановил машину, и майор с Боствиком вышли из нее и подошли к дому.

– Одну минутку, сэр, – почтительно проговорил Эллиот. – Прежде чем входить туда, я хотел бы выяснить один вопрос: какова моя позиция во всей этой истории? Меня прислали сюда ради дела с отравленными конфетами, но...

Даже в темноте он почувствовал, что майор глядит на него с легкой усмешкой.

– Хотите, чтобы все было по правилам, не так ли? Ладно, ладно, тем лучше, – добавил он быстро. – Не возражаю, чтобы вы занялись и этим делом – под присмотром Боствика, естественно. А я, как только выясню, что же там произошло, отправлюсь домой – и спать.

Вместо того, чтобы постучать в парадную дверь, Эллиот решительно направился в сторону и заглянул за угол здания. Эта сторона дома состояла из трех комнат, в каждой из которых было по две стеклянных двери, выходивших на узкую полоску газона; параллельно стене тянулась цепочка каштанов. В первой комнате было темно. Свет бил из двух других комнат, освещая каждый желтый листочек каштанов, отбрасывая от них резкие тени.

Эллиот заглянул в первую из освещенных комнат. Там никого не было. Обе двери с тяжелыми бархатными шторами были распахнуты. Видимо, это музыкальный салон, судя по пианино и радиоле. Сдвинутые с мест стулья стояли в беспорядке. Двустворчатая раздвижная дверь вела из салона в последнюю из трех комнат; сейчас она была закрыта. Стояла тишина. Эта тишина, словно насыщенная угрозой, навевала самые мрачные предположения.

– Эй! – крикнул Эллиот.

Ответа не последовало. Эллиот шагнул вперед, чтобы заглянуть в следующую освещенную комнату, и внезапно замер на месте.

На узкой полоске зеленого газона, тянувшегося между домом и каштанами, у порога последней комнаты, лежал самый странный набор предметов, какой только приходилось встречать Эллиоту. Первое, что привлекло его внимание, был блестящий высокий цилиндр, порядком поношенный и давно вышедший из моды. Рядом с ним брошен дождевик с глубокими карманами и тоже очень поношенный. Тут же лежал светло-коричневый шерстяной шарф... и темные солнцезащитные очки. И, наконец, среди всего этого вороха вещей виднелся черный кожаный чемоданчик – меньший обычного дорожного, но побольше, чем те, которые обычно носят врачи. На черной коже чемодана была надпись: Р. Г. НЕМО, Д. М.

– Похоже, – спокойно заметил майор Кроу, – что кто-то здесь переодевался.

Эллиот не ответил. Он успел уже заглянуть в последнюю комнату, и зрелище, которое он увидел, оказалось не из приятных.

Обе двери комнаты были распахнуты настежь. Видимо, это был рабочий кабинет. Посредине стоял широкий стол с письменным прибором, за ним, слева от Эллиота, большое кресло, напротив которого находилась раздвижная дверь в соседнюю комнату. Электрическая лампочка в бронзовом светильнике, стоявшем на столе, ослепительно сияла. Это была лампа типа "Фото-флад" – из тех, что употребляют при фотографировании. Абажур был наклонен так, чтобы весь свет падал на лицо того, кто будет сидеть в кресле. И в данный момент в нем действительно кто-то сидел.

Это был Марк Чесни. Он сидел, повернувшись немного боком и ссутулившись, опирался сжатыми руками об одну из ручек кресла так, словно собирался вскочить на ноги. Однако это была только иллюзия жизни. Ноги беспомощно торчали наружу, и тело откинуто на спинку кресла. На лице видны были симптомы цианоза: вздутые, темно-синие вены на лбу выступали наружу в пугающем контрасте с белизной седых волос. Налитые кровью веки были закрыты, а на губах еще виднелись следы пены.

Специальная лампа с беспощадной ясностью позволяла различать все эти детали. За спиной Марка Чесни находился камин, а на его полке – часы с белым циферблатом, маленький маятник которых деловито покачивался с громким тиканьем. Стрелки показывали двадцать пять минут первого.

– Да, он мертв, – проговорил майор, стараясь придать своему тону хоть немногго бодрости, – но... вы посмотрите...

В голосе его прозвучало что-то похожее на протест.

Тиканье часов, казалось, становилось все громче и громче. Запах горького миндаля чувствовался даже здесь, в саду.

– Да, сэр? – спросил Эллиот, фиксируя в памяти все детали увиденного.

– Похоже, что переход в мир иной был для него нелегким. Я имею в виду боль.

– Да, конечно.

– Джо Чесни сказал, что это был цианистый калий. Ну, а потом этот запах – не то, чтобы я встречался с ним раньше, но все мы слыхали о нем. Но разве цианистый калий не убивает мгновенно и без боли?

– Нет, сэр. Таких ядов вообще не существует. Он действует очень быстро, но только в том смысле, что все продолжается пару минут вместо...

Впрочем, сейчас тратить время на рассуждения было нельзя – надо было действовать. Пока Эллиот стоял в дверях, его воображение объединило отдельные элементы, которые он видел, в четкую схему. Мертвец сидел за столом, лицом к широкой раздвижной двери, залитой потоком сведа. Все это напоминало сцену. Да, если бы двери были открыты, а за ними, глядя сюда, сидели люди, комната превратилась бы в сцену. Раздвижные двери заменили бы занавес, а Марк Чесни – актера. А за порогом лежал этот странный, напоминающий театральный реквизит набор предметов: цилиндр, дождевик, светло-коричневый шарф, темные очки и черный чемоданчик с загадочным именем на нем.

Ладно, это может подождать.

Эллиот взглянул на свои часы. Они шли секунда в секунду с часами на каминной полке и, записав время в блокнот, он вошел в комнату.

Вблизи от Марка запах горького миндаля чувствовался еще сильнее. Одет Марк был в смокинг, смявшаяся рубашка выглядывала из-под жилета, в нагрудном кармане из-за платка виднелся край сложенного вдвое листка бумаги.

В чем был подан яд, Эллиот пока что обнаружить не мог. Помимо письменного прибора и пепельницы на столе находились еще два предмета: темно-синий карандаш, лежавший на листке промокательной бумаги, и двухфунтовая коробка конфет. Коробка была закрыта; на блестящем картоне крышки изображены цветы, довольно похожие на рисунок голубых обоев комнаты.

На ленте, которая перевязывала коробку, вилась золотыми буквами надпись "Мятные конфеты Генри".

– Эй, кто тут? – раздался громкий голос из соседней комнаты.

Толстые крвры заглушали шаги, к тому же вне круга ослепительного света трудно было что-то различить, так что они даже не заметили, как бесшумно раздвинулись двери. Доктор Джозеф Чесни быстро вошел в комнату и резко остановился.

– А, это вы майор, – проговорил он, тяжело дыша. – И вы, Боствик. Слава богу!

Майор сухо поздоровался с ним.

– Мы уже начали интересоваться, куда вы все делись. Это инспектор Эллиот из Скотленд Ярда, приехал, чтобы немного помочь нам. Может быть расскажете, что здесь, собственно, произошло?

Доктор Джо с любопытством поглядел на Эллиота. С появлением доктора атмосфера изменилась, словно под влиянием порыва ветра, даже запах горького миндаля смешался теперь с запахом коньяка. Его усы и рыжеватая бородка ходили вверх-вниз вместе с тяжелым дыханием. Здесь, у себя дома, а не в Италии, он казался менее агрессивным и, пожалуй, даже менее плотным, несмотря на толстый твидовый костюм. Глаза под рыжими, жесткими, словно щетка, бровями смотрели добродушно, а морщины под ними двигались так, будто нижняя часть его лица была подвешена на петлях. В данный момент, однако, его круглое лицо отнюдь не выглядело доброжелательно.

– Я лично не знаю, что здесь произошло, – сказал он с оттенком легкого вызова. – Меня здесь не было. Сразу в нескольких местах я одновременно находиться не могу. Буквально до этой минуты я был наверху – присматривал за другим пациентом.

– Другим? Кем еще?

– Вилбуром Эмметом.

– Вилбуром Эмметом! – повторил майор. – Он не?..

– О, нет! Он жив, хотя удар по затылку получил очень основательный. Сотрясение мозга, – объяснил доктор Джо, потирая руки жестом человека, моющего их под краном. – Послушайте, может быть, мы перейдем в другую комнату? Нет, не из-за этого, – он показал на брата. – Но такие вот специальные лампы я всю жизнь не выносил. Если она будет продолжать непрерывно гореть, то наверняка скоро перегорит и тогда придется вам в темноте, как это у вас называется? – он снова начал потирать руки, – проводить следствие, собирать улики и все такое прочее.

Майор кивнул и Эллиот, обернув руку носовым платком, выключил лампу. Затем они направились вслед за быстро шагавшим Джозефом Чесни в другую комнату. В музыкальном салоне Чесни резко обернулся к ним. Его агрессивность, насколько мрг судить Эллиот, была вызвана взвинченными до предела нервами.

Майор Кроу сдвинул до половины створки двери.

– Ну, а теперь, – бодро проговорил он, – если вы разрешите нам воспользоваться телефоном, я попрошу инспектора вызвать врача, чтобы...

– Зачем вам врач? Я сам врач и могу подтвердить вам, что Марк мертв.

– Это для формы, Чесни. Вы же сами знаете.

– Если вы что-то имеете против меня... с профессиональной точки зрения...

– Не говорите глупостей. Действуйте, инспектор. Доктор Джо повернулся теперь к Эллиоту.

– Стало быть, вы из Скотленд Ярда? – внезапно ему что-то пришло в голову. – Одну минутку! Как это вы смогли появиться так быстро? Это же просто невозможно.

– Я приехал из-за другого дела, доктор. Того, когда были отравлены дети.

– Ах, вот как! Нелегкая вам предстоит задача.

– Согласен, – кивнул Эллиот. – А теперь, доктор, не могли бы вы хотя бы в общих чертах объяснить мне, что тут сегодня происходило?

– Цирк, вот что! – не долго раздумывая, ответил доктор. – Цирк. Марк хотел устроить нам спектакль – и вот чем все это кончилось?

– Спектакль?

– Точно описать, что они тут делали, я не могу – меня здесь не было, – объяснил доктор, – но могу рассказать, что они собирались делать, потому что за обедом только об этом и говорили. По сути, та же идея, которую Марк защищал всегда, только не облекая в такую конкретную форму. Он говорил, что из ста человек девяносто девять абсолютно ничего не стоят в качестве свидетелей. Он утверждал, что они не способны описать даже то, что происходит у них перед носом, и что в случае пожара, уличного происшествия, драки или еще чего-нибудь в этом духе полиция получает настолько абсурдно противоречивые показания, что от них нет никакой пользы, – доктор со внезапным любопытством посмотрел на Эллиота. – Кстати, это действительно так?

– Зачастую да. И что же дальше?

– Ну, никто из присутствовавших не был согласен с Марком; каждый по разным соображениям, но все были убеждены, что уж они-то наблюдать умеют. Я сам утверждал то же самое, – тон доктора снова стал агрессивным. – Полагаю, что в моем случае так оно и есть. В конечном счете Марк сказал, что хотел бы поставить небольшой эксперимент. Психологический эксперимент, который ставился уже будто бы в каком-то университете. Он сказал, что приготовит нам маленький спектакль, по окончании которого мы должны будем ответить на несколько вопросов относительно увиденного. Он утверждал, что как минимум шестьдесят процентов ответов окажутся ошибочными.

Доктор Джо обернулся к майору.

– Вы знали Марка. Он всегда казался мне похожим на... как же это его?.. Знаете, на того писателя, о котором мы учили в колледже... Того, который проехал двадцать тысяч миль только для того, чтобы правильно описать в своей книжке какой-то цветок, не игравший там, по сути дела, никакой роли. Марк, если что-то приходило ему в голову, немедленно, не колеблясь, принимался за осуществление своей идеи. Так что в его эксперименте участие приняли все. Когда спектакль был в разгаре... Ну, короче говоря, кто-то пришел и убил Марка. Если я только правильно понял, все они видели убийцу и следили буквально за каждым его движением. И, тем не менее, каждый из них по-разному описывает то, что произошло.

Доктор Джо умолк, дышал он тяжело, с хрипом; на лице было выражение с трудом сдерживаемой ярости, но, увидев его глаза, Эллиот на мгновенье испугался, что этот человек сейчас потеряет самообладание и расплачется. Если бы не это выражение абсолютной искренности, сцена выглядела бы гротескно.

Майор Кроу вмешался в разговор.

– Стало быть, они не могут описать убийцу?

– Нет. Этот тип был здесь закутан, словно "человек-невидимка".

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вы же знаете: широкий плащ, поднятый воротник, закутанная в шарф нижняя половина лица, темные очки, шляпа с опущенными полями. Довольно жуткий вид, судя по их рассказу, но все считали, что это просто часть разыгрываемого спектакля. Страшное дело! Только подумать, что этот... этот фантом проник сюда и...

– Однако...

– Прошу прощения, сэр, – перебил майора Эллиот. Он уже начал понимать, что дело окажется нелегким, и хотел поэтому получить как можно более точную информацию. Он обратился к доктору: – Вы говорите, что "они" видели его. Кто именно?

– Профессор Инграм, Марджори и этот молодой Джордж – не помню, как его фамилия.

– Кто-нибудь еще?

– Насколько я знаю – нет. Марк хотел, чтобы и я присутствовал при этом спектакле, но, как я уже говорил вам, у меня на руках несколько больных. Марк сказал, что в любом случае представление начнется поздно и он надеется, что я сумею вернуться до полуночи. Я, естественно, не мог ничего обещать. Сказал только, что постараюсь успеть, но, если не вернусь до без четверти двенадцать, пусть начинают без меня.

Пару раз тяжело вздохнув, доктор немного овладел собой и сел, опустив на колени свои ручищи, похожие на медвежьи лапы.

– И когда же все-таки началось представление? – спросив Эллиот.

– Мне сказали, что как только часы начали бить двенадцать. Это единственный существенный пункт, в котором все сходятся.

– Что касается самого убийства, доктор, вы можете сообщить что-нибудь, о чем знаете не из слов других?

– Нет! Ровно в двенадцать я был у больной на другом конце городка. Трудные роды. Я надеялся успеть сюда, но не получилось. Приехал я в десять минут первого и застал брата уже в таком состоянии, что никто не смог бы ему помочь. – В его сознании промелькнула, казалось, какая-то новая мысль. Он поднял воспаленные глаза. – Я скажу вам еще кое-что, – продолжал он решительно, – из этого дела следует по крайней мере один важный вывод, Я непрерывно твержу его себе. Думаете, нет? Вы сказали, инспектор, что приехали сюда из-за истории с отравленными конфетами в лавочке миссис Терри, так что, скорее всего, вы догадываетесь, что я хочу сказать – но я все равно скажу это. Уже больше трех-месяцев, почти четыре, все повторяют, что моя племянница – преступница. Твердят будто она отравляет людей, чтобы видеть, как они мучатся. Мне такого не говорят – разумеется, нет! Однако, разговоры такие идут. Теперь им конец, потому что одно ясно: кто бы ни убил моего брата, это не была Марджори. И кто бы ни был отравителем, это была не Марджори. Если Марку пришлось умереть, чтобы доказать это, дело стоило того. Вы понимаете меня? Стоило!

Он вздрогнул и с виноватым видом опустил поднятый в воздух кулак. Дверь, расположенная в другой стороне комнаты и выходившая, по-видимому, в коридор, отворилась и вошла Марджори Вилс.

Все лампы в хрустальной люстре музыкального салона были включены, и Марджори, отворив дверь, заморгала, но сразу же быстро подошла, неслышно ступая по ковру своими маленькими черными туфельками, и тронула доктора за плечо.

– Пожалуйста, подымись наверх, – попросила она. – Мне не нравится, как дышит Вилбур.

Затем она удивленно огляделась вокруг и увидела всех остальных. В первый момент взгляд ее серых глаз не выразил ничего, но тут же, увидев Эллиота, она словно бы вспомнила, что-то и зажмурилась. На ее лице появилось выражение напряженной сосредоточенности. Потом она проговорила:

– Вы... я хочу сказать: мы с вами никогда не встречались?

Именно сейчас Эллиот сделал второй ложный шаг. Он ответил таким резким тоном, что майор удивленно поднял на него глаза.

– Полагаю, что нет, мисс Вилс. Садитесь, пожалуйста.

Она глядела на него с тем же удивленным выражением, которое так хорошо сохранила его память. Он никогда не встречал еще человека, чье присутствие ощущалось бы с такой интенсивностью – словно физический контакт. Казалось, что он заранее знает, что она сделает – как повернет голову или как подымет руку, чтобы погладить лоб.

– Успокойся, Марджори, – сказал доктор, похлопав ее по руке, – Этот молодой человек – инспектор из Скотленд Ярда. Он приехал...

– Из Скотленд Ярда! – повторила девушка. – Значит, вот как серьезно к нам относятся?

Она расхохоталась, но смех тут же оборвался. Эллиот не забыл еще ни малейшей черточки ее лица: темно-каштановые волосы, зачесанные назад, с маленькими завитками на шее, высокий лоб, изогнутые брови, серые задумчивые глаза... Сейчас он видел, что она не слишком красива, но не обратил на это внимания.

– Извините, – сказала она, выходя из той удивленной задумчивости, с которой смотрела на него. – Боюсь, что я не расслышала вас. Что вы сказали?

– Садитесь, Пожалуйста, мисс Вилс. Если вы не слишком устали, мы хотели бы услышать, что вы знаете о смерти вашего дяди.

Девушка бросила быстрый взгляд на дверь в соседнюю комнату. Потом, на мгновенье опустив глаза и пару раз сжав руки в кулаки, спокойно откинула голову назад. Однако запас иронии и выдержки, которым она, по мнению Эллиота, обладала, вряд ли мог оказаться достаточным, чтобы выдержать четыре месяца шепота за спиной...

– Лампа там не перегорит? – спросила она и сильно потерла лоб тыльной стороной ладони. – Вы приехали арестовать меня?

– Нет.

– Ну, хорошо... О чем вы хотите меня спросить?

– Расскажите мне обо всем, что тут произошло, мисс Вилс. Просто, своими словами. Вы, кажется, собирались пойти к больному, доктор Чесни?

Спокойная и разумная шотландская вежливость Эллиота начала производить эффект. Марджори успокоилась. Она взяла предложенный ей стул и села, положив ногу на ногу. На ней было черное вечернее платье. Украшений никаких – даже простого колечка.

– Нам непременно надо оставаться здесь, инспектор? Я имею в виду – в этой комнате?

– Да.

– У моего дяди была одна теория, – сказала она наконец. – А когда у него возникала теория, он непременно должен был ее проверить. Вот вам результат проверки.

Она вкратце изложила теорию Марка.

– Насколько я знаю, мисс Вилс, все началось с застольного разговора.

– Это так.

– Кто его начал? Я хочу сказать: кто первый затронул эту тему?

– Дядя Марк, – удивленно ответила девушка.

– А вы тоже возражали ему?

– Да.

– Но почему, мисс Вилс? На чем вы основывались?

– О! Разве это имеет какое-то значение? – воскликнула Марджори, широко раскрыв глаза. Однако, видя упрямо выставленный вперед подбородок Эллиота, она растерянно и нервно продолжала: – Почему? Наверное, просто из желания хоть чем-то занять время. После нашего возвращения жизнь здесь была сплошным кошмаром – несмотря на присутствие Джорджа. Даже, пожалуй из-за этого еще больше. Джордж – мой жених, мы... мы познакомились за границей. А потом – дядя Марк был так уверен в себе. Кроме того, я и впрямь всегда верила в то, что тогда сказала.

– А что вы сказали?

– Я убеждена, что все мужчины мало наблюдательны, – медленно проговорила Марджори. – Именно поэтому они бывают такими плохими свидетелями. Они слишком погружены в свои проблемы, их мысли сосредоточены на делах и заботах и поэтому они ни на что не обращают внимания. Хотите, чтобы я это доказала? Всегда мотивом для шуток служит тот факт, что, каждая женщина знает, во что были одеты другие женщины – вплоть до малейших деталей таких, как поясок или браслет. Может быть, вы думаете, что женщина не обращает такого же внимания на одежду мужчины? И не могла бы описать ее? Разве это было бы возможно, будь женщины лишены наблюдательности? А в свою очередь обращаете вы иногда внимание на то, что носят другие? На то, во что был одет, например, какой-то другой мужичина? Нет. Если только его костюм или галстук не слишком уж режут глаза, вы не обращаете на них ни малейшего внимания. Вы когда-нибудь запоминали детали? Ботинки или перчатки?

Она на мгновение умолкла, бросив украдкой еще один взгляд на дверь.

– Я говорю об этом, потому что заявила тогда дяде Марку, что ни одна сколько-нибудь умная женщина не ошибется, описывая то, что она видела. Я сказала, что, если мы проделаем опыт, ему не удастся ввести меня в заблуждение. И ему это не удалось.

Марджори говорила тоном, полным, убеждения и искренности.

– Как вы знаете, – продолжала она, – кто-то вошел...

– Одну секундочку, мисс Вилс. Кто еще не был согласен с вашим дядей?

– Дядя Джо, – единственно из принципа. Энергично возражал профессор Инграм. Он сам психолог и сказал, что, вообще говоря, теория дяди Марка верна, но его лично сбить с толку не удастся ни при каких условиях. Утверждал, что он – опытный наблюдатель и хорошо знаком со всеми ловушками. Предложил даже дяде Марку пари на пятьдесят фунтов.

Она бросила взгляд на стул, где только что сидел доктор Джо, но доктор уже вышел – настоящий подвиг, особенно если учесть, что он сделал это без повторного приглашения. Инспектор Боствик снова вернулся ко входной двери, а майор Кроу стоял, опершись о пианино и скрестив руки на груди.

– А каково было мнение вашего... жениха?

– Джорджа? О, с теорией дяди он тоже не был согласен. Он даже настоял на том, чтобы ему разрешили заснять все своей кинокамерой – во избежание всяких споров.

Эллиот резко выпрямился.

– Вы хотите сказать, что все происходившее было заснято на пленку?

– Да, естественно. Для этого и поставили специальную лампу.

– Понятно, – произнес Эллиот с глубоким вздохом облегчения. – Хорошо, а кто должен был присутствовать при этом эксперименте?

– Только профессор Инграм, Джордж и я. Дяде Джо надо было еще навестить своих пациентов.

– Постойте, а тот, который получил удар по голове или что-то в этом роде? Мистер Эммет – так, кажется? Его здесь не было?

– Нет, нет. Он должен был исполнять роль помощника дяди Марка. Понимаете, быть еще одним актером на сцене. Узнали мы об этом, правда, лишь позже, – объяснила она. – После обеда дядя Марк и Вилбур собрались вместе, чтобы решить, в какой форме будет происходить представление. Сценой должен был стать кабинет дяди Марка, а мы должны были сидеть здесь и смотреть. Затем должен был появиться Вилбур, одетый в какой-нибудь странный наряд – чем более диковинный, тем лучше, потому что потом мы должны были его описать. Вилбур и дядя Марк собирались после этого разыграть какую-то сценку, которую мы тоже должны были безошибочно описать. Дядя Марк даже заранее приготовил для нас список вопросов. Около полуночи он позвал всех нас сюда и дал инструкции...

– Одну минутку, – перебил ее Эллиот. – Вы сказали "около полуночи". Не слишком ли позднее время для того, чтобы начинать представление?

На лице девушки появилось выражение, которое можно было бы описать как смесь легкой растерянности и усталости.

– Конечно. Профессор Инграм пробовал даже возражать – ему хотелось вернуться к себе домой. Из-за стола встали в четверть десятого, и потом мы с Джорджем успели, сидя в библиотеке, сыграть несметное множество партий в карты и сто раз обсудить, что же все-таки нам готовят. Дядя Марк, однако, настоял на своем.

– Хоть какое-то объяснение он вам дал?

– Сказал, что хочет дождаться дядю Джо, чтобы и он смог принять участие в опыте. Однако, когда было уже без четверти двенадцать, а дяди Джо все не было, он решил начинать.

– Еще одно, мисс Вилс. В то время вы еще не знали, что мистер Эммет собирается принять участие в этом... я хочу сказать, что он будет помогать вашему дяде как актер этого спектакля?

– О, нет! После конца обеда мы ни разу не видели Вилбура. Все, что нам было известно, это то, что дядя Марк заперся здесь, в этих двух комнатах, и занят последними приготовлениями.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Без четверти двенадцать дядя Марк позвал нас и рассказал, что мы должнь делать. Шторы на дверях, выходящих в сад, – она сделала жест в их сторону, – были задернуты, а вот эти раздвижные двери закрыты, чтобы мы не могли заглянуть в кабинет. Стоя здесь, дядя произнес перед нами небольшую речь.

– Могли бы вы как можно точнее повторить то, что он сказал?

Марджори кквнула.

– Думаю, что да. Он сказал: "Во-первых, во время эксперимента вам придется сидеть здесь в абсолютной темноте". Джордж запротестовал и спросил, как же он в таком случае сможет вести съемку. Дядя Марк объяснил, что установил на письменном столе специальную лампу, которую я утром купила по его поручению, таким образом, чтобы свет падал прямо на сцену. Нам будут даны все возможности, чтобы мы могли сконцентрировать свое внимание.

В этот момент Эллиот почувствовал исходящую от нее волну неуверенности.

– Тем не менее, я думаю, что во всем этом скрывался какой-то подвох, – добавила она.

– Почему?

– Я сужу пo поведению дяди Марка, – ответила Марджори. – Нельзя прожить с человеком столько времени без того, чтобы... И еще из-за того, что он сказал после этого. А сказал он вот что: "Во-вторых, что бы вы ни увидели, вы не должны ни говорить, ни вмешиваться, ясно?" И наконец, уже выходя в кабинет, он добавил: "Будьте осторожны. Для вас заготовлены ловушки". После этого он затворил за собою дверь. Я погасила свет и через несколько секунд спектакль начался. Прежде всего дядя Марк настежь растворил двери в кабинет. Сама не знаю почему, я сильно волновалась. Дядя был один. Мне хорошо виден был почти весь кабинет. Растворив двери, дядя Марк вернулся назад в комнату и сел за стол лицом к нам. Лампа была вставлена в торшер с металлическим абажуром, расположенный чуть справа так, чтобы освещать все, не мешая следить за дядей. На стену падала его огромная тень, отбрасываемая ослепительно ярким, белым лучом. За спиной дяди, на каминной полке, стояли.часы с белым циферблатом и медленно раскачивавшимся блестящим маятником. Была как раз полночь. Дядя Марк продолжал сидеть, глядя на нас. На столе лежали коробка конфет, карандаш и ручка. Сначала он взял карандаш и притворился, что что-то пишет, потом проделал то же самое с ручкой. После этого он бросил взгляд в сторону. Одна из застекленных дверей кабинета растворилась, и вошло то жуткое существо в цилиндре и темных очках. Марджори сделала паузу и откашлялась. Затем она заговорила вновь: – Если отбросить высокую шляпу-цилиндр, то рост у него примерно метр восемьдесят. На нем был широкий грязный плащ-дождевик с поднятым воротником. Лицо прикрыто чем-то коричневым, на руках, державших нечто вроде небольшого черного чемоданчика, перчатки. Естественно, мы не знали, что это, но даже тогда, сразу же, мне не понравился его вид. Он скорее напоминал какое-то насекомое, чем человека. Знаете, длинное и худое, с большими пустыми глазами. Джордж, снимавший все это на пленку, воскликнул: "У-у! Человек-невидимка!.." Тот обернулся и посмотрел на нас. Потом поставил на стол свой чемоданчик, повернулся к нам спиною и обошел вокруг стола. Дядя Марк что-то сказал ему. Тот, однако, не ответил ни слова – говорил только дядя Марк. Мы сидели молча, только тикали часы на камине да жужжала камера Джорджа. По-моему, дядя сказал что-то вроде: "Все в порядке, что ты еще собираешься делать?" В этот момент тот человек был у правого края стола. Молниеносным движением он вынул из кармана плаща небольшую картонную коробочку и вытащил из нее зеленоватую капсулу, вроде тех, в которых детям дают принимать касторку. Потом он наклонился, и мы даже моргнуть не успели, как она запрокинул дяде Марку голову, сунул капсулу ему в рот и заставил проглотить ее.

Марджори умолкла.

Ее голос дрожал, она взялась рукой за горло и еще раз откашлялась. Видимо, ей так трудно было не смотреть на раздвижную дверь, за которой теперь царила темнота, что она не выдержала и повернула стул так, чтобы сидеть к ней лицом. Эллиот последовал ее примеру.

– Что было дальше? – спросил он.

– Я ничего не могла с собой поделать. Я вскочила и вскрикнула, хотя и не должна была этого делать, потому что дядя Марк предупредил нас, что мы-не должны удивляться ничему увиденному. Кроме того, ничего плохого как будто бы не произошло: дядя Марк просто проглотил капсулу, хотя, по-моему, ему это не слишком понравилось... Во всяком случае, на Закутанное лицо он бросил довольно злой взгляд. Закончив операцию, Существо в цилиндре взяло свой чемоданчик и, резко, наклонившись, вышло через дверь в сад. Дядя Марк еще несколько секунд продолжал сидеть за столом, горло его пару раз дернулось, как у человека, который старается что-то проглотить. Потом он немного передвинул коробку конфет и вдруг совершенно неожиданно упал ничком.

При виде удивленных жестов Эллиота и его коллег Марджори поспешила объяснить:

– Нет, нет! Это было притворством, оно составляло часть спектакля, означая его окончание. Дело в том, что сразу же после этого дядя, улыбаясь, встал и затворил перед нами дверь. Это означало закрытие занавеса. Мы включили свет в этой комнате. Профессор Инграм постучал в дверь и попросил дядю Марка выйти, чтобы мы могли поаплодировать ему. Дядя отворил дверь. Он казался... сияющим, очень довольным самим собой и в то же время его словно мучило что-то. Поглаживая рукою сложенный вдвое листок бумаги, торчавший из кармана, он сказал: "А теперь, друзья, возьмите карандаши и бумагу и приготовьтесь ответить на несколько вопросов". Профессор Инграм спросил: "Между прочим, кем был ваш коллега столь жуткого вида?" Дядя ответил: "О, просто Вилбур, он помог мне все устроить". Потом дядя крикнул: "Уже все, Вилбур. Можете войти". Ответа, однако, не последовало. Дядя крикнул еще раз – и вновь никакого ответа. Дядя повернулся и с недовольным видом подошел к двери в сад. Одна из дверей этой комнаты – вон та, видите? – была открыта, потому что там было очень жарко. Свет горел в обеих комнатах и нам хорошо видна была полоска газона между домом и деревьями. Вся одежда того странного существа валялась на земле: цилиндр, темные очки, чемоданчик – но Вилбура мы в первый момент не заметили. Нашли мы его в тени по другую сторону дерева. Он лежал ничком, без сознания. Кровь текла у него изо рта и носа на траву, а затылок был страшно разбит. Железный прут, которым кто-то нанес ему этот удар, валялся неподалеку. Сознание он потерял уже довольно давно. С непроизвольной гримасой боли девушка объяснила: – Вы понимаете? Тот человек в цилиндре и темных очках никак не мог быть Вилбуром.

– Никак не мог быть Вилбуром? – повторил Эллиот. Он отлично понял то, что хотела сказать девушка.

Странная фигура в потрепанном цилиндре начала оживать в воображении Эллиота.

– Я еще не закончила, – просто, но с нажимом сказала Марджори. – Я еще не рассказала, что случилось потом с дядей Марком. Как раз после того, как мы нашли Вилбура. Не знаю, когда именно начали появляться первые симптомы. Но, когда мы подняли Вилбура, я обернулась и увидела, что с дядей Марком что-то творится. Скажу вам честно, пусть это будет только иллюзия, но мне кажется, что я сразу поняла, в чем дело. Дядя Марк стоял, прислонившись к дереву, согнувшись почти вдвое и тяжело дыша. За его спиной свет из окон дома пробивался сквозь листву. Мне трудно было хорошо рассмотреть его против света, но я видела, что щеки у него стали какого-то серо-свинцового цвета. Я спросила: "Дядя Марк, что с тобою? Тебе плохо?" Кажется, я прокричала эти слова. Он только замотал головой и сделал жест, словно прося меня не подходить. Потом он начал топать ногой о землю, дыхание его стало напоминать жалобный стон. Я побежала к нему, и одновременно к нему бросился профессор Инграм. Однако, дядя резко оттолкнул руки профессора и...

Она не могла больше говорить. Прижав руки к лицу, она закрыла глаза.

Майор Кроу шагнул к ней от своего места возле пианино.

– Успокойтесь, – твердо проговорил он. Инспектор Боствик не произнес ни слова. Скрестив руки, он стоял и с любопытством смотрел на девушку.

– Он начал бегать, – почти выкрикнула Марджори. – Я этого никогда не забуду: он начал бегать. Вперед и назад, то в одну, тo в другую сторону, но всякий раз всего несколько шагов, потому что не мог совладать с болью. Джордж и профессор попытались задержать его, но он вырвался и вбежал снова в кабинет. Упал он возле самого стола. Мы усадили его в кресло, но он не произнес ни слова. Я побежала позвонить дяде Джо. Где его найти, я знала: миссис Эмсворт как раз в тот день должна была родить. Я уже подняла трубку, когда неожиданно вошел дядя Джо, но было слишком поздно: по всей комнате чувствовался этот запах горького миндаля. Я думала, что еще есть какая-то надежда, но Джордж сказал: "Ты лучше выйди, старику пришел конец, я-то уж вижу". Так оно и было.

– Невезенье, – буркнул майор и, хотя его слова не были, быть может самыми подходящими, прозвучали они искренне.

Боствик ничего не сказал.

– Мисс Вилс, – проговорил Эллиот, – мне не хотелось бы излишне беспокоить вас в такие минуты...

– Я чувствую себя нормально, уверяю вас.

– Вы убеждены, что яд был дан вашему дяде в той зеленоватой капсуле?

– Разумеется. Дядя Джо сказал, что этот яд действует на дыхательные центры и поэтому дядя Марк не мог уже ничего сказать после того, как начался приступ.

– Больше он ничего не мог проглотить?

– Нет.

– Вы можете описать эту капсулу?

– Да. Как я уже говорила, она была похожа на те, в которых нам давали касторку, когда мы были детьми. Размером с небольшое яйцо и сделаны из толстого желатина. Кажется, что они ни за что на свете не пройдут сквозь горло, но они легко проходят. Здесь очень многие ими пользуются.

Запнувшись, она бросила на Эллиота короткий взгляд и чуть покраснела. Эллиот не обратил на это внимания.

– Итак, дело обстоит следующим образом: вы полагаете, что перед началом представления кто-то оглушил мистера Эммета.

– Да.

– Этот человек надел на себя приготовленный к спектаклю маскарадный костюм, чтобы даже мистер Марк Чесни не мог его узнать. Затем этот человек сыграл роль мистера Эммета, но безобидную капсулу, которую мистер Чесни должен был проглотить по ходу действия, он подменил на отравленную, не так ли?

– О, я не знаю! Хотя думаю, пожалуй, что так.

– Спасибо, мисс Вилс. Не буду больше вас мучить. – Эллиот встал. – Вы не знаете, где сейчас профессор Инграм и мистер Хардинг?

– Наверху с Вилбуром... были там.

– Будьте добры: попросите их спуститься сюда. Да, еще одно!

Марджори, которая уже встала, чтобы выполнить – правда, без большой охоты – поручение Эллиота, вопросительно посмотрела на него.

– Я вскоре попрошу вас всех как можно подробнее описать все, что вы видели во время спектакля. Но одну вещь мы можем выяснить прямо сейчас. Вы описали часть одежды того человека: плащ и все такое прочее. Как, однако, выглядели его брюки и ботинки?

На лице девушки появилось сосредоточенное выражение.

– Его...?

– Да. Вы недавно сказали, – напомнил Эллиот, чувствуя, как шумит кровь у него в ушах, – что всегда обращаете внимание на обувь. Как выглядели ботинки и брюки этого человека?

– Свет, – ответила Марджори после короткой паузы, – был сосредоточен так, чтобы освещать стол, так что все, находящееся возле пола, было почти в темноте. Тем не менее, думая, что смогу вам ответить. Да, уверена, что смогу. – Взгляд ее глаз стал еще более сосредоточенным. – На нем были обычные черные брюки от вечернего костюма и лаковые туфли.

– Все мужчины, присутствовавшие здесь, были в смокингах?

– Да. То есть, все, кроме дяди Джо. Он должен был посетить больных, а он всегда говорит, что врач, посещающий пациента в вечернем костюме, производит плохой психологический эффект. Больной считает, что голова доктора занята чем-то другим. Но не думаете же вы?..

Эллиот улыбнулся, хотя чувствовал, что его улыбка не что иное, как маска лицемерия.

– Многие ли в здешних местах надевают к обеду вечерние костюмы?

– Насколько я знаю, никто, – ответила Марджори. Видно было, что с каждой минутой она волнуется все больше. – Мы тоже обычно этого не делаем, но на этот раз дядя Марк почему-то попросил всех явиться в смокингах.

– Это случилось впервые?

– Да, с тех пор, как у нас последний раз были гости. Профессор Инграм ведь у нас, по сути дела, не гость и Джордж тоже.

– Спасибо, мисс Вилс. Может быть, майор Кроу или инспектор Боствик захотят спросить вас еще о чем-нибудь.

Оба отрицательно покачали головами, хотя взгляд Боствика был достаточно враждебным. Мгновенье Марджори стояла, задумчиво глядя на Эллиота, а потом вышла, осторожно притворив за собою дверь. Эллиоту показалось, что девушка дрожит. В залитой светом комнате наступило молчание.

– Гм! – хмыкнул майор. – Знаете что? – добавил он, не отрывая взгляда от Эллиота. – Не нравится мне рассказ этой девушки.

– Мне тоже, – сказал Боствик, опуская руки, которые до сих пор он держал скрещенными на груди.

– С виду дело кажется ясным, – процедил сквозь зубы майор. – Кто-то подсмотрел как Чесни и Эммет готовились к представлению, и знал, как будет происходить действие. Он оглушил Эммета, сыграл его роль и подменил безвредную капсулу отравленной. Желатину нужно несколько минут, чтобы раствориться, так что, глотая капсулу, Чесни ничего не заметил. Я имею в виду, что он не начал сразу же кричать, что его отравили и не попытался задержать убийцу. Тот скрылся, бросив снаружи свой маскарадный костюм. Когда желатин растворился, яд в течение пары минут сделал свое дело. Все совершенно ясно. Да, с виду. Однако...

– Вот именно! – подхватил Боствик, услышав с каким нажимом майор произнес последнее слово. – Для чего понадобилось нападать на мистера Эммета? Не так ли, сэр?

Эллиот внезапно почувствовал, что этот мужчина намного проницательнее, чем можно было бы судить по его виду. До сих пор ему это в голову не приходило, хотя, разумеется, Боствик был старше его и по возрасту и по чину. Сейчас Боствик глядел на Эллиота открытым, вопросительным взглядом.

– Совершенно верно, инспектор, – кивнул майор. – Как вы сказали, для чего понадобилось нападать на мистера Эммета? Почему бы не предоставить самому Эммету дать Чесни отравленную капсулу в нормальном ходе спектакля? Если убийца знал, как будет разворачиваться действие, ему достаточно было подменить капсулу. К чему весь этот риск: нападение на Эммета, переодевание, необходимость появиться перед глазами всех собравшихся, которые могли бы ведь и разоблачить его?.. К чему этот страшный риск, когда вполне достаточно было подменить капсулу и предоставить другому сделать грязную работу?

– Думаю, – задумчиво сказал Эллиот, – что тут-то и зарыта собака.

– Зарыта собака?

– Да, сэр. В спектакле, как он был запланирован, мистер Чесни вовсе не собирался глотать никакую капсулу.

– Гм-м! – пробормотал после небольшой паузы майор.

– Он собирался только притвориться, что глотает ее. Понимаете? Все представление должно было быть цепью ловушек, поставленных наблюдателям. Вы, вероятно, видели такие опыты в колледже на занятиях по психологии.

– Не приходилось, – сказал майор.

– Мне тоже, – буркнул Боствик.

Все шотландское упрямство Эллиота всплыло внезапно наружу – отчасти из-за не совсем доброжелательной атмосферы, которую он чувствовал сейчас в комнате. На мгновение он подумал о том, что они, вероятно, будут считать его зазнайкой. Потом, почувствовав, как краснеют у него уши, решил, что ему на это наплевать.

– Преподаватель, – продолжал он, – держит наполненную жидкостью бутылочку, пробует жидкость кончиком языка и с гримасой отвращения говорит им о ее горьком вкусе. Потом он передает бутылку кому-либо из слушателей. В бутылке всего-навсего подкрашенная вода, но добрая половина людей готова поклясться, что у нее горький вкус только потому, что им это внушили. Или жидкость действительно горькая, но преподаватель лишь делает вид, что пробует ее... потом просит кого-то сделать то же самое – и недостаточно наблюдательный слушатель делает глоток противного пойла. Весьма вероятно, что здесь должно было произойти то же самое. Не зря ведь мистер Чесни предупредил зрителей, чтобы они были внимательными. Вы помните, что по словам мисс Вилс он выглядел удивленным и недовольным, когда его заставили проглотить капсулу. Вероятно, Эммет должен был лишь притвориться, что заставляет его глотать, но убийца действительно заставил проглотить капсулу – вот и все. Чтобы не прерывать спектакля, мистер Чесни не стал протестовать. – Эллиот покачал головой. – Меня очень удивит, если в приготовленном им списке вопросов мы не найдем чего-нибудь вроде: "Сколько времени пришлось заставлять меня проглотить капсулу?" или еще что-нибудь в том же духе.

Слова Эллиота произвели впечатление на майора.

– Черт возьми! Звучит довольно разумно, – согласился он с рттенком облегчения в голосе. Однако тут же неуверенность и беспокойство снова взяли верх. – Однако, послушайте, инспектор... Как бы там ни было... Чтобы решиться на такое... Господи! Неужели мы имеем дело с безумцем?

– Похоже на то, сэр.

– Будем смотреть на вещи прямо, – сказал майор, – можно называть его безумцем или еще как-нибудь, но безумец из этого дома.

– Вот-вот! – пробормотал Боствик. – Продолжайте же!

Тон майора стал мягче.

– Для начала – как мог бы знать кто-то чужой, что они этим вечером собираются ставить такой эксперимент? Они сами до обеда не знали об этом; мало вероятно к тому же, чтобы кто-то чужой разгуливал под окнами так удачно, чтобы подслушать, чем договаривались Чесни и Эммет. Еще менее вероятно, чтобы этот чужой разгуливал одетый в смокинг и лаковые туфли именно в тот единственный вечер, когда они надели к обеду вечерние костюмы. Согласен, что это не решающее возражение, но, все-же, оно достаточно веско. Однако... вы отдаете себе отчет, в чем состоит трудность?

– Да, – мрачно ответил Эллиот.

– Если это сделал кто-то из домашних, то кто бы это мог быть? Джо Чесни был у больной и, если он ушел оттуда только в полночь, то, разумеется, отпадает. Вилбур Эммет сам чуть не погиб от руки того же убийцы. Не остается никого, кроме пары служанок и кухарки, которых вряд ли имеет смысл принимать в расчет. Единственная возможная альтернатива – да, я понимаю, что она кажется фантастической, но она единственная... в том, что убийца – один из трех зрителей, находившихся в этой комнате. Это значит, что кто-то выскользнул в темноте, ударил беднягу Эммета, надел его наряд, подал Чесни отравленную капсулу и незаметно вернулся, прежде чем зажгли свет.

– Выглядит довольно невероятно, сэр, – сухо заметил Эллиот.

– Но какое может быть другое решение?

Эллиот не ответил. Он знал, что еще не время строить теории. До вскрытия они ведь даже не могут точно сказать, от чего умер Марк Чесни, – ясно только, что он был отравлен одним из цианистых соединений. Однако возможность, высказанная майором, приходила уже в голову и ему самому.

Он обвел взглядом музыкальный салон. Квадратная комната площадью примерно двадцать квадратных метров; стены отделаны серыми панелями с золочеными кромкаму. На дверях, выходящих в сад, тяжелые темно-серые шторы. Что касается мебели, в комнате были только пианино, радиола, старинный французский комод, стоявший у двери в вестибюль, четыре легких стула, обитых парчой, и два табурета. В результате центр комнаты оставался почти пуст, так что человек, достаточно осмотрительный, чтобы не налететь на стоящее у дверей в сад пианино, мог пересечь комнату в темноте, ни на что не наткнувшись. Ковер, как он заметил еще раньше, был настолько толст, что полностью заглушал звук шагов.

– Хорошо, – сказал майор. – Проверим. Выключатель находился возле комода, Эллиот повернул его, и комната погрузилась в темноту. Несколько мгновений перед его глазами все еще плясал, медленно затухая, призрачный след ослепительных огней люстры. Несмотря на то, что шторы не были задернуты, трудно было что-то различить на фоне затянутого тучами неба. Послышалось легкое позвякивание – кто-то затянул шторы.

– Я размахиваю рукой, – раздался из темноты голос майора. – Вы меня видите?

– Нет, – ответил Эллиот. – Оставайтесь на месте, я пойду и открою раздвижную дверь.

Пройдя наощупь через комнату, едва не перевернув один из стульев, он нашел дверь. Раскрылась она легко и почти беззвучно.

Осторожно пройдя два или три метра, отделявшие его от стола, Эллиот нащупал выключатель лампы, и ослепительно белый свет ударил в противоположную стену. Затем Эллиот вернулся, чтобы взглянуть, как все выглядит из музыкального салона.

– Гм! – хмыкнул майор.

Ему бросились в глаза часы, стоявшие на полке из полированного темного дерева за головой мертвеца. Это были довольно большие латунные часы с циферблатом диаметром в шесть дюймов и небольшим бронзовым маятником, раскачивавшимся взад и вперед. Часы показывали без пяти час.

Лампа стояла немного правее письменного стола. Видна была коробка конфет с синими цветами на крышке. Приподнявшись на цыпочки, Эллиот увидел лежавший на столе карандаш, но ручки, о которой упоминала Марджори Вилс, видно не было.

Слева виднелась одна из дверей, выходящих в сад. Справа у стены стоял секретер, а на нем настольная лампа с зеленым абажуром. Там же находился и большой сейф, выкрашенный под дерево. Это было все, если не считать кресла и массы брошенных на пол журналов и каталогов. Все это видно было сквозь проем двери, словно на сцене. Судя по расположению стульев в музыкальном салоне, зрители сидели примерно метрах в пяти от Марка Чесни.

– Тут особенно глядеть не на что, – с оттенком нерешительности в голосе заметил майор. – Вы согласны со мной?

Глаза Эллиота вновь привлек выступающий из-за платка в нагрудном кармане костюма покойного краешек сложенного вдвое листка бумаги.

– Вот это, сэр, – показал он. – По словам мисс Вилс это должен быть список вопросов, подготовленный мистером Чесни.

– Да, но зачем он нам нужен? – чуть не крикнул майор. – Если даже он приготовил список вопросов, какая, по-вашему, разница?..

– Дело вот в чем, сэр, – ответил Эллиот, тоже чувствуя желание кричать. – Разве вы не видите, что весь этот спектакль был построен на серии трюков, предназначенных для зрителей? Во всем, что они видели, был, вероятно, какой-то обман, и убийца воспользовался этим. Все это помогло ему, защитило и, весьма возможно, продолжает защищать даже сейчас. Если мы сумеем точно выяснить, что они видели или, во всяком случае, полагали, что видят, мы, быть может, нападем на след убийцы. Даже безумец не пошел бы на такое явное, открытое и дерзкое преступление, если бы план мистера Чесни не содержал чего-то, что обеспечивало бы ему защиту, чего-то, что могло бы увести полицию на совершенно ошибочный путь. Бог знает, что это, но разве это не ясно.

Майор Кроу взглянул на него и вежливо проговорил:

– Прошу извинить меня, инспектор, но мне ваше поведение все это время кажется несколько странным. Кроме того, любопытно было бы знать, откуда вам оказалось известной фамилия жениха мисс Вилс. Лично я ее при вас не упоминал.

– Черт! Прошу прощения, сэр.

– Ничего, ничего, – все с той же вежливостью ответил майор. – Это не имеет ни малейшего значения. Помимо того, относительно списка вопросов я склонен присоединиться к вашему мнению. – Может быть с их помощью нам удастся вывести что-то на чистую воду. Вы правы. Если там были какие-то ловушки, в вопросах должно содержаться упоминание о них.

Он вытащил листок из кармана покойного, развернул его и положил на стол. Вот что было там написано четким, каллиграфическим почерком:

ДАЙТЕ ПРАВИЛЬНЫЕ ОТВЕТЫ НА СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ:

1. Была ли на столе коробка? Если да, опишите ее.

2. Какие предметы я брал со стола? В каком порядке?

3. Который был тогда час?

4. Какого роста был человек, вошедший в кабинет из сада?

5. Опишите, как был одет этот человек.

6. Что он держал в правой руке? Опишите этот предмет.

7. Опишите, что он делал. Взял ли что-нибудь со стола?

8. Что он дал мне проглотить? Сколько времени это у меня заняло?

9. Сколько времени он пробыл в комнате?

10. Кто говорил и что было сказано?

Верными будут считаться лишь буквально правильные ответы на каждый из поставленных вопросов.

– Как будто ничего особенного, – пробормотал майор, – но ловушки здесь есть. Посмотрите только на примечание. И судя по восьмому вопросу, насчет того, что капсулу он должен был проглотить только притворно, вы были правы, инспектор. Тем не менее...

Майор снова сложил листок и передал его Эллиоту, бережно уложившему его в свой бумажник. Затем майор, не отрывая глаз от часов на каминной полке, отступал к двери кабинета.

– Тем не менее, как я уже говорил...

Луч света из открывшейся двери в вестибюль рассек пополам музыкальный салон. В проеме двери показался силуэт человека. Ясно виднелись лишь блики света, отраженного от его лысой головы.

– Эй! – резко крикнул вошедший. – Кто здесь? Что вы тут делаете?

– Полиция, – ответил майор. – Не беспокойтесь, Инграм. И включите, пожалуйста, свет.

Сделав пару попыток нащупать выключатель, стоя в дверях, вошедший наощупь добрался до комода и включил свет. Эллиот понял, что ему следует внести некоторые коррективы в свое первое мимолетное впечатление, создавшееся у него от профессора Джилберта Инграма еще в Помпее.

Круглое, доброжелательное лицо Инграма, склонность к полноте и несколько преувеличенная жестикуляция создавали впечатление, что он низенький толстячок. Это впечатление еще усиливалось голубыми, блестящими, с виду наивными глазами, широким, похожим на пуговицу носом и двумя хохолками темных волос, небрежно зачесанных на уши. У него была манера поглядывать, опустив голову, снизу вверх с насмешливым выражением, отражавшим, вообще говоря, его отношение к жизни. Сейчас, однако, все это пугающе изменилось. Лицо стало синеватым, смятая рубашка пузырем торчала из-под жилета. Профессор непрерывно потирал один о другой пальцы правой руку, словно они были испачканы в мел. В действительности, понял сейчас Эллиот, он был среднего роста и не так уж толст.

– Восстанавливаем происшедшее, не так ли? – заметил профессор. – Здравствуйте, майор. Здравствуйте, Боствик.

Его слова были произнесены с рассеянной вежливостью, вызвавшей на лицах всех мимолетный проблеск улыбки. Главным впечатлением, сложившимся у Эллиота, было то, что за этим, невинным лицом скрывается проницательный ум.

– Полагаю, что вы, – добавил после короткой паузы профессор, – представитель Скотленд Ярда, о котором мне говорил Джо Чесни. Здравствуйте, инспектор.

– Так, – сказал майор и чуть грубовато добавил: – Сейчас, знаете, ли... мы хотим довериться вашему мнению.

– Довериться моему мнению?

– Я хочу сказать, что вы – профессор психологии... Вас-то никакая ловушка не обманет. Вы сами это говорили. Вы можете – правда ведь? – рассказать нам, что, собственно, происходило во время этого проклятого спектакля.

Профессор Инграм бросил быстрый взгляд на раздвижную дверь. Лицо его изменилось еще больше.

– Полагаю, что да, – ответил он довольно резко.

– Так я и думал! – с растущей уверенностью воскликнул майор. – Мисс Вилс сказала, что тут разыгрывался какой-то странный спектакль.

– О, вы уже беседовали с нею?

– Да. Насколько мы смогли понять, весь этот спектакль был основан на серии трюков...

– Там было нечто большее, – глядя ему прямо в глаза сказал профессор. – Я знаю, что целью его было показать, каким образом конфеты в лавочке мисс Терри могли быть отравлены так, что никто не видел, как убийца это сделал.