"Три гроба" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

ПОСЕТИТЕЛЬ ГАЙ ФОКС[11]

– Конечно, теперь мы знаем, что то был не Петтис. – Менген энергично чиркнул спичкой и дал девушке прикурить сигарету. – До пяти футов и четырех дюймов Петтису надо еще дорасти. Кроме того, теперь я припоминаю, что голос у посетителя тоже не совсем напоминал голос Петтиса. Но он произнес те слова, которые всегда употреблял Петтис.

– А вас не удивило то, что собиратель историй о привидениях одет, словно чучело Гая Фокса пятого ноября? Он склонен к шуткам?

Розетта Гримо удивленно подняла глаза. Она сидела неподвижно, держа сигарету так, словно целилась ею куда-то вдаль. Искра, промелькнувшая в ее удлиненных глазах, и частое дыхание свидетельствовали о том, что она чем-то недовольна или что-то знает.

Менгена это очень беспокоило. Он похож был на того, кто пытается быть славным парнем и жить в согласии со всем миром, если мир ему это позволит. Ремпол чувствовал, что мысли Менгена не имеют никакого отношения к Петтису вообще, а поэтому запнулся, прежде чем до него дошел вопрос доктора Фелла.

– К шуткам? – переспросил Менген и нервно провел рукой по жесткой, словно проволока, черной копне волос. – Петтис? Боже мой, нет! Он для этого слишком серьезный. Но, понимаете, его лица мы не видели. После ужина мы сидели в комнате внизу…

– Подождите! – перебил его Хедли. – Двери комнаты были открыты?

– Нет, – недовольно ответил Менген. – Кто же сидит зимним вечером при открытых дверях в комнате с центральным отоплением? Я знал, что мы услышим звонок, если он позвонит. Кроме того, я, откровенно говоря, не ждал, что случится какое-то несчастье. За ужином у меня сложилось такое впечатление, что или профессор воспринимает эту историю как обман, или все уже устроено, следовательно, он, во всяком случае, не боится.

– У вас тоже сложилось такое впечатление, мисс Гримо? – спросил Хедли, не сводя с Менгена взгляда своих ясных глаз.

– Да, в определенной мере… Да нет, не знаю, – наконец ответила девушка. – Никогда нельзя было сказать определенно, когда отец сердится, когда шутит, а когда лишь делает вид, что шутит или сердится. У моего отца странное чувство юмора. Ему нравятся драматические эффекты. Ко мне он относился, словно к ребенку. Я не помню, чтобы он чего-то боялся, а поэтому… Не знаю. Но… – Она пожала плечами и продолжала: – Последние три дня он вел себя так необычно, что, когда Бойд рассказал мне о человеке в ресторане…

– Что было необыкновенного в его поведении?

– Ну, например, он что-то ворчал себе под нос или вдруг начинал сердиться по мелочам. До сих пор это случалось редко. А кроме того, он очень много смеялся. Но самое большое удивление вызывали письма. Они начали приходить с каждой почтой. Не спрашивайте меня, что в них было, отец их немедленно сжигал. Письма были в простых дешевых конвертах. Я бы не обратила на них внимания, если бы не его привычка… – Она заколебалась. – Понимаете, он был из тех, кто, получив при вас письмо, сразу скажет, что в нем, и даже от кого оно. Бывало, как разгневается, как закричит: «Проклятый мошенник!» – или: «Ну подожди-ка!» – Или весело: «Ну-ну, вот письмо от такого-то!» И таким тоном, словно тот «такой-то» живет где-то на обратной стороне Луны, а не в Ливерпуле или Бирмингеме. Не знаю, поймете ли вы…

– Поймем. Рассказывайте дальше, пожалуйста.

– А, получая эти письма, он не говорил ничего. На его лице не дрогнул ни один мускул. И знаете, до вчерашнего дня он ни одного письма открыто не уничтожал. А вчера за завтраком, снова получив письмо, он смял его, вышел из-за стола, задумчиво шагнул к камину и бросил в огонь. Как раз в этот момент тетя… – Розетта бросила на Хедли быстрый взгляд и, запнувшись на слове, смущенно замолчала. – Миссис… мадам… я хочу сказать, тетя Эрнестина… Как раз в это мгновение она спросила, не положить ли ему еще копченой свиной грудинки. Отец внезапно повернулся от огня и закричал: «Идите к черту!» Не успели мы опомниться, как он, ворча, что человеку не дают покоя, тяжело вышел из комнаты. Вид у него был ужасный. В этот же день он привез ту картину, был снова приветлив, усмехался, помог водителю и еще одному человеку внести ее наверх… Я… я… не желаю, чтоб… – Розетта задумалась, а это было плохо. – Я не желаю, чтоб у вас сложилось впечатление, будто я не люблю отца, – добавила она неуверенно.

– А до тех пор отец вспоминал про того человека из ресторана?

– Мимоходом, когда я спрашивала. Он сказал, что это – шарлатан, который угрожает ему за насмешку над… колдовством.

– Почему, мисс Гримо?

– Я это чувствовала. – Девушка, не моргая, смотрела на Хедли. – У меня часто возникала мысль, не было ли в прошлом моего отца чего-то такого, что могло накликать на него беду.

В наступившей тишине слышно было поскрипывание и глухие равномерные звуки шагов на крыше. На лице у девушки появлялись словно отблески пламени то страх, то ненависть, то боль, то сомнение. Положив ногу на ногу, она забавно выпрямилась в кресле, вяло улыбнулась и обвела присутствующих взглядом слегка прищуренных глаз. Голова ее лежала на спинке кресла так, что свет падал па шею, отражался в глазах, оттенял скулы, и лицо казалось грубым и скорее широким, чем вытянутым.

– Могло накликать беду? – переспросил Хедли. – Я не совсем понимаю. У вас есть основания так думать?

– Никаких оснований у меня нет, и я так не думаю, – быстро ответила Розетта. – Просто эти его чудачества… Возможно, сказались отцовские пристрастия… Кроме того, считалось, что моя мать – она умерла, когда я была еще ребенком, – тоже была ясновидящая. – Девушка поднесла ко рту сигарету. – Извините, вы меня о чем-то спросили?..

– Прежде всего о сегодняшнем вечере. Если вы считаете, что сведения о прошлом вашего отца чем-то помогут, то Скотленд-Ярд воспользуется вашим советом.

Девушка вынула изо рта сигарету.

– Но, – продолжал Хедли бесцветным голосом, – вернемся к тому, что рассказывал мистер Менген. Итак, после ужина мы вдвоем пошли в гостиную. Дверь в прихожую была закрыта. В котором часу профессор Гримо, по его словам, ждал посетителя?

– Э-э… Значит, так… – Менген наморщил бледный лоб и достал носовой платок. – Он пришел раньше. Профессор сказал, что посетитель придет в десять, а он пришел за пятнадцать минут до десяти.

– В десять? Вы уверены, что он сказал в десять?

– Ну… Да! По крайней мере я думаю, что так. Часов в десять, не правда ли, Розетта?

– Не знаю. Мне он ничего не говорил.

– Понимаю. Дальше, Менген.

– Мы играли у камина в карты. По радио передавали музыку, но звонок я услышал. Часы на камине показывали без пятнадцати десять! Я слышал, как входная дверь открылась и миссис Дюмон сказала что-то вроде: «Подождите. Я спрошу», – и закрыла дверь. Я крикнул: «Кто там?» Но музыка была такая громкая, что я, конечно, должен был подойти к двери, прежде чем мы услышали голос Петтиса. Мы были уверены, что это Петтис. Он воскликнул: «Привет, молодая парочка! Это я, Петтис. Что за формальность? Мне надо увидеть хозяина. Я пойду наверх».

– Он сказал именно эти слова?

– Да. Только Петтис всегда называет профессора Гримо хозяином. Больше никто на это не отваживается, разве что Бернаби. Но тот называет профессора «отцом». Так вот, он пошел наверх, а мы вернулись к игре. Ближе к десяти я начал немного волноваться и прислушиваться внимательнее.

– Следовательно, тот, кто назвал себя Петтисом, – вслух размышлял Хедли, черкая что-то в блокноте, – разговаривал с вами через дверь и вас не видел. Как вы думаете, откуда он знал, что вас двое?

– Наверное, видел нас в окно, – задумчиво проговорил Менген. – Когда поднимаешься на крыльцо, можно в ближайшее окно видеть все, что происходит в прихожей. Я и сам обращал на это внимание. И если в прихожей кто-то есть, то я обычно не звоню, а стучу в окно.

Старший инспектор сосредоточенно продолжал чертить. Казалось, он хотел спросить еще о чем-то, но сдержался. Розетта не отводила от него внимательного взгляда.

– Дальше, – наконец сказал Хедли. – Близился десятый час.

– И все было спокойно, – подхватил Менген. – Но, удивительное дело, после десяти, я, вместо того чтоб успокоиться, с каждой минутой волновался все больше и больше. Я говорил уже, что перестал ждать посетителя и больше не предвидел каких-то неприятностей. Но перед глазами у меня стояла темная прихожая с этим странным лицом под маской, и чем дальше, тем меньше мне это нравилось.

– Я вас хорошо понимаю, – вмешалась Розетта, туманно посмотрев па Менгена. – Я чувствовала то же самое, но молчала, чтобы не показаться глупой.

– О, у меня такой же недостаток, – горько посетовал Менген. – Поэтому меня так часто увольняют. Наверное, уволят и на этот раз, потому что я не сообщил в редакцию о сегодняшнем случае. Будь он проклят, этот редактор газеты. Я не Иуда. – Он смутился. – Во всяком случае, было почти десять минут одиннадцатого, когда я почувствовал, что дальше не выдержу, бросил карты и предложил Розетте: «Слушай, давай выпьем и включим в вестибюле все лампочки или сделаем еще что-нибудь!» Я уже собрался позвонить Энни, когда вспомнил, что сегодня суббота и у нее свободный вечер…

– Энни? Горничная? Я и забыл про нее. Ну, а что же было дальше?

– Я хотел выйти из комнаты, но дверь оказалась запертой извне. Это было так, словно… Допустим, в вашей спальне есть какая-то вещь, на которую вы не обращаете внимания, – картина, статуэтка или еще что-то. Однажды у вас появится ощущение, будто с комнатой не все в порядке. Вы нервничаете, потому что никак не можете понять причину. Потом вдруг оказывается, что какая-то пещь исчезла. Понимаете? Вот такое ощущение было у меня.

Я знал: что-то неладно. Ощущал это с тех пор, как посетитель пошел наверх, но ошеломила меня запертая дверь. И как раз тогда, когда я, словно сумасшедший, начал дергать за дверную ручку, прогремел выстрел. Даже на первом этаже нам было хорошо слышно… Розетта вскрикнула… – Я не кричала!

– …и сказала то, о чем я и сам подумал: «Это был совсем не Петтис! Он…»

– Вы можете назвать время, когда это произошло? – Конечно. Было как раз десять часов десять минут.

Я пытался высадить дверь. – В глазах Менгена промелькнул веселый огонек. – Вы замечали, как легко высаживают двери в романах? Эти романы – просто золотое дно для столяров. Целыми десятками двери высаживают по малейшему поводу, даже если кто-то внутри не желает ответить па случайный вопрос. Но попробуйте высадить первые попавшиеся двери в этом доме. Это невозможно! Какое-то время я бил и них плечами, а потом подумал, что лучше вылезти в окно, и зайти в дом через парадную или заднюю дверь. Как раз тогда и подъехали вы, следовательно, то, что было дальше, хорошо знаете.

– А входные двери часто оставались незапертыми, мистер Менген? – постукивая карандашом по блокноту, спросил Хедли.

– О Господи! Откуда я знаю!.. Но единственное, чего я желал в ту минуту, чтоб это было так. Во всяком случае, они оказались незапертыми.

– Это правда, они были не заперты. Вы можете что-то добавить, мисс Гримо?

– Бойд рассказал вам обо всем так, как было, – опустила веки девушка. – Но вас же всегда интересует даже то, что на первый взгляд не имеет никакого отношения к делу, или не так? Наверное, то, что я скажу, и в самом деле не имеет значения… Незадолго до того, как позвонили в дверь, я подошла к столу между окнами взять сигарету. Бойд уже говорил, что было включено радио. Но я услышала, как будто на улице или на тротуаре перед домом что-то тяжелое упало с большой высоты. Знаете, это не был обычный уличный звук. Казалось, упал человек.

Ремполу стало не по себе.

– Гм… Что-то упало, говорите? – переспросил Хедли. – А вы в окно не посмотрели?

– Посмотрела, но ничего не увидела. Я отодвинула штору и могу присягнуть, что улица была без… – Она замолчала на полуслове с открытым ртом и застывшим взглядом. – Боже мой!

– Это правда, мисс Гримо, – утвердительно кивнул головой Хедли. – Как вы и говорите, шторы на всех окнах были опущены. Я обратил на это внимание из-за того, что мистер Менген запутался в шторе, когда выскакивал в окно. Поэтому меня и удивило, что посетитель мог увидеть вас в окно. А, может, они были опущены не все время?

Тишину нарушали лишь звуки на крыше. Ремпол посмотрел на доктора Фелла. В надвинутой на глаза широкополой шляпе тот стоял, сжав подбородок рукой и опершись о дверь, которую нечего было и думать высадить. Ремпол перевел взгляд на невозмутимого Хедли, потом снова на девушку.

– Он считает, что мы говорим неправду, Бойд, – пожала плечами Розетта Гримо. – Не знаю, что мы можем сказать еще.

– Я совсем так не считаю, мисс Гримо, – широко улыбнулся Хедли. – И скажу вам почему. Потому что вы единственная, кто может нам помочь. Я даже скажу вам, как все произошло… Фелл!

– Что? – встрепенулся доктор Фелл.

– Я хочу, чтоб вы послушали, – ровным голосом повел дальше рассказ старший инспектор. – Недавно вы с большим удовлетворением слушали явно неправдоподобные истории Миллза и мадам Дюмон. И уверяли, что верите им, хотя и не объяснили почему. В свою очередь, я хочу сказать, что не меньше, чем им, я верю тому, что рассказали эти двое молодых людей. Объяснив, почему я им верю, я объясню и невозможную на первый взгляд ситуацию.

Доктор Фелл, отгоняя какие-то мысли, встряхнул головой, надул щеки и внимательно посмотрел на Хедли, словно готовился вступить с ним в бой.

– Возможно, я объясню и не все, но вполне достаточно, чтоб сузить круг подозреваемых до нескольких человек и понять, почему на снегу не было следов.

– А, вот вы о чем! – небрежно бросил доктор Фелл. – На миг мне показалось, что вы имеете в виду что-то важное. То, что вы сказали, – очевидная вещь.

Сдержав силой воли гнев, Хедли продолжал:

– Тот, кто нам необходим, не оставил следов ни на тротуаре, ни на лестнице, потому что его, после того, как перестал идти снег, ни на тротуаре, ни на лестнице не было. Он какое-то время, а может быть, и все время был в доме. Итак, преступник или находился в этом доме, или – и это еще вероятнее – просто спрятался в доме с вечера, воспользовавшись входной дверью. Это объясняет все противоречия в рассказе каждого из вас. В определенное время он надевает свой маскарадный убор, выходит из входной двери на подметенное крыльцо и нажимает кнопку звонка. Это объясняет и то, откуда он знал, что мисс Гримо и мистер Менген сидят в комнате с опущенными на окнах шторами. Он видел, как они туда входили. Это объясняет так же, как он мог войти в прихожую, хотя перед ним закрыли дверь и велели подождать. У него был ключ.

– Гм… гм… – скрестил руки и покачал головой доктор Фелл. – А зачем даже не совсем нормальному человеку прибегать к такому сложному фокусу-покусу? Если преступник живет в доме, то это аргумент неплохой. Он хотел, чтобы его считали чужим. А если он в самом деле чужой, то зачем рисковать и прятаться в доме, прежде чем начинать действовать? Почему просто не прийти в определенное время?

– Во-первых, – возразил педантичный Хедли, загибая пальцы, – он должен был знать, где был в то время каждый из жильцов дома, чтобы никто не стал ему помехой. Во-вторых, – и это еще важнее – он хотел довести до конца фокус с исчезновением и не оставить следов ног, тем более на снегу. Скажем, так, для сумасшедшего… для брата Анри фокус с исчезновением означал бы все. Поэтому он вошел, когда падал густой снег, и ждал, пока снег перестанет.

– Кто такой брат Анри? – резко спросила Розетта.

– Это просто имя, дорогая, – учтиво ответил доктор Фелл. – Я же вам уже говорил, вы его не знаете… А теперь, Хедли, я хочу кое-что опровергнуть. Мы говорим о снеге, который начинает или перестает идти так, словно для этого достаточно отвернуть или завернуть кран. Но я хотел бы знать: как, черт возьми, можно наперед угадать, когда снег начнет идти, а когда – перестанет? Вряд ли кто-то мог бы сказать: «Ага, в субботу вечером я совершу преступление. Думаю, снег пойдет ровно в пять часов вечера и перестанет в половине десятого. У меня будет достаточно времени зайти в дом и, пока снегопад закончится, подготовить свой фокус». Хе-хе! Ваши сомнительные объяснения ничего не объясняют. Скорее можно поверить тому, что преступник ходил по снегу, не оставляя следов, чем тому, что он знал твердо, когда будет идти снег.

– Я пытался прийти к главному, – недовольно произнес старший инспектор, – но, если надо защищаться… Вы не обратили внимания на то, что раскрывается и последняя загадка?

– Какая именно?

– Наш приятель Менген заверял, что посетитель угрожал прийти с визитом в десять часов. А миссис Дюмон и Миллз говорят – в половине десятого. Подождите, подождите, Менген! Кто говорил неправду – А или Б? Во-первых, какая уважительная причина может быть для того, чтобы неправильно называть более позднее время? Во-вторых, если А называет десять часов, а Б – половину десятого, одно из двух, вольно или невольно, нужно знать точное время заранее. А кто из них назвал время правильно?

– Никто! – вырвалось у Менгена. – Он пришел без четверти десять.

– Так. Это означает то, что оба говорят правду. Следовательно, Гримо знал время, когда придет посетитель, не точно, а приблизительно – между половиной десятого и десятью, а поэтому, стараясь не показать, что испугался угрозы, назвал и одно, и второе время. Моя жена тоже так делает, когда приглашает друзей на партию бриджа… Но почему брат Анри не мог быть пунктуальным? Потому что он, как говорит Фелл, не мог завернуть кран и остановить снег. Он мог рисковать, надеясь на то, что снег будет идти, как шел несколько предыдущих вечеров, и готов был ждать, возможно, даже до полуночи. Так долго ему ждать не пришлось. Снег перестал идти в половине десятого, и тогда преступник сделал то, что сделал. Подождал пятнадцати минут, как сделал бы сумасшедший, чтобы после не было доказательств, и позвонил.

Доктор Фелл хотел было что-то сказать, но, посмотрев на напряженные лица Розетты и Менгена, передумал.

– Следовательно, – распрямил плечи Хедли, – я доказал вам, что верю всем вашим словам и рассчитываю на вашу помощь… Тот, кто нам нужен, не случайный посетитель этого дома. Он знает расположение комнат, заведенный порядок, привычки жильцов. Знает ваши обороты речи и прозвища, знает, как мистер Петтис обращается не только к профессору Гримо, но и к вам. Он не случайный посетитель, скажем, какой-нибудь коллега профессора, которого вы никогда ранее не видели. Поэтому мне желательно знать все о всех, кто довольно часто бывал в этом доме, и я хочу, чтобы вы описали всех близких знакомых профессора.

– Вы считаете, – испуганно начала девушка, – что это кто-то из них? Да нет, это невозможно! Я в этом уверена. Нет, нет, нет! – В ее голосе слышались нотки, напоминавшие голос мадам Дюмон.

– Почему вы так уверены? – резко спросил Хедли. – Вы знаете, кто стрелял в вашего отца?

– Нет, конечно, нет! – От такого неожиданного вопроса она даже подскочила.

– Вы кого-то подозреваете?

– Нет, – саркастически усмехнулась Розетта. – Я только не понимаю, почему вы не ищете преступника за пределами дома. Вы прочитали нам очень интересную лекцию о дедукции. Искренне вас благодарю. Но, если преступник был внутри дома и действовал так, как вы сказали, тогда все в самом деле логично. Правильно я понимаю? Это может касаться и иных людей.

– Кого? – вырвалось у Хедли.

– Давайте подумаем! А впрочем… дело ваше. – Розетта удовлетворенно заметила его волнение. – Вы не разговаривали с остальными жильцами дома. Вы не разговаривали с Энни, да и с мистером Дрейменом тоже. Примите это во внимание. Но вторая ваша версия абсолютно бессмысленна. Во-первых, у моего отца очень мало друзей. Кроме тех, кто живет в этом доме, лишь двое мужчин, но ни один из них физически не может быть тем, кто вам нужен. Первый – это сам Энтони Петтис. Он ростом не выше меня, а я далеко не амазонка. Второй – Джером Бернаби, художник, который нарисовал эту странную картину. У него имеется небольшой, но заметный физический недостаток, который невозможно скрыть. Следовательно, тетя Эрнестина или Стюарт Миллз узнали бы его сразу.

– И все-таки: что вы о них знаете?

– Оба среднего возраста, состоятельные. У обоих одинаковое пристрастие – тратить попусту время. И почему только они не возьмутся за что-нибудь серьезное?! – всплеснула она руками. – Петтис – лысый и привередливый. Я не хочу сказать, что у него характер старой девы. Мужчины называют его славным парнем. К тому же он умный. Потом… – Посмотрев на Менгена и широко усмехнувшись, она медленно, словно вспомнила о чем-то приятном, продолжила дальше: – Бернаби… Джером, конечно, кое-что сделал. Он довольно известный художник, а кроме того, довольно известен как криминолог. Высокого роста, простоватый, любит поговорить о преступлениях и похвастаться бывшими своими спортивными достижениями. Джером по-своему привлекателен, очень меня любит, а Бойд страшно ревнует.

– Мне он не нравится, – спокойно добавил Менген. – Если откровенно, то я ненавижу его, и мы оба об этом знаем. Но в конце концов в одном Розетта права. Ничего такого он никогда не сделает.

– Так какой у него физический недостаток? – спросил Хедли, оторвав глаза от блокнота.

– Он хромой. И скрыть это невозможно.

– Благодарю, – сказал Хедли, закрывая блокнот. – Пока что все… Я посоветовал бы вам пойти в больницу. У вас нет… э-э… вопросов, Фелл?

– Гм… Лишь один. – Доктор Фелл сделал шаг вперед, склонил набок голову, отмахнул, словно муху, шнурок от очков, и, пристально глядя на девушку, спросил: – Мисс Гримо, почему вы так уверены, что виновен именно мистер Дреймен?