"Соблазн" - читать интересную книгу автора (Марч Джессика)

3

Когда маленькая группа погрузилась на паром, который должен был перевезти их через узкую полосу вод Атлантики до прибежища Бена на острове Шелтер, Стиви показалось, что все они пилигримы, отправлявшиеся в путешествие по неведомым водам и белым пятнам континентов. Она сама себя назначила их руководительницей и теперь ощущала благодатный груз этой ответственности. И так, как должны делать все путники, странствующие по жизни, она несла с собой веру в нечто такое, что стояло за ней. Для некоторых это была религия; для Стиви же это было мощное убеждение, что там, где появлялось желание идти новым и неизведанным путем, там появлялась и возможность обрести его, этот путь.

Мартовское небо казалось белым от облаков, воздух обжигал холодом, в нем ощущались последние следы зимы. Как Бен и предсказывал, остров Шелтер оказался спокойным и почти пустынным. Обветренный штормами серый дом Бена из деревянных клинообразных досок в колониальном стиле с белыми ставнями и черными деталями фронтона приветливо кивнул маленькой группе.

Еще не успели включить отопление, как Стиви почувствовала теплоту этого места. Мебель тут была крепкой и простой, отполированной поколениями, сидевшими на ней; множество стеганых одеял, медных кастрюль и примитивных керамический изделий отражали страсть покойной Пат Хокинс к блошиным рынкам и ярмаркам.

Коробки и мешки с провизией оставили в просторной деревенской кухне, приготовили и съели легкую закуску. Разожгли огонь в гостиной, в высоком камине от пола до потолка. Поставили кофейник и чайник, и Стиви собрала у огня свою маленькую группу. Сама она села в центре скрестив ноги, ее красивое лицо освещало пламя.

– Я не собираюсь произносить долгих речей, – сказала она. – У нас в жизни появился шанс, остальное все просто. Если кто-то не хочет воспользоваться им, если кто-то сомневается, может или рассказать об этом всем и таким образом избавиться от сомнений, или уехать на следующем пароме назад. – Она выждала момент и оглядела присутствующих но все молчали. – Тогда ладно, – продолжила она, – почему бы нам не начать с того, что каждый расскажет всей группе, почему приехал сюда? – Снова тишина и Стиви поняла, что ей придется и дальше подталкивать всех. – Джонни, – сказала она, выбрав мужчину, который выступал перед десятками тысяч зрителей. – Ты первым ушел с вечеринки Самсона… Скажи мне, почему?

Джонни Лондон потянулся к кофе, как часто тянулся к более сильным стимулянтами, и сделал глоток.

– Господи, – произнес он, – я бы с удовольствием подсластил это чуть-чуть кое-чем… и я имею в виду вовсе не сахар!

Последовал взрыв нервного смеха. Стиви была готова наброситься на Джонни за то, что тот напомнил остальным о том, от чего они отказались, однако инстинкт взял верх и удержал ее. Джонни вел себя честно, поняла она, и это было лучше, чем делать вид, что ты сильный, хотя на самом деле таковым и не являешься.

– Что ж, – сказала она, – Джонни решил говорить только правду. Теперь скажи нам немного побольше, Джонни… Мы тут все друзья, и нам всем известно, что такое хотеть выпить, проглотить пилюлю или сделать понюшку.

Джонни изобразил свою фирменную улыбку, которая глядела со всех обложек музыкальных альбомов.

– Ты хочешь знать, почему я поехал с тобой, Стиви?

– Я рада, что ты так поступил, – ответила она.

– Я пил как лошадь лет с шестнадцати, – начал он. – Когда я начинал работать в маленьких клубах в Джерси-Шор с моими ребятами, мы получали обычно сотню баксов, максимум, – и пей сколько хочешь всю ночь. Черт побери, мы считали, что нам невероятно повезло – шанс прославиться, подцепить самых красивых девочек… а еще все спиртное, какое способны выпить.

Через некоторое время с деньгами стало еще лучше… с девочками тоже… ну, и с пьянством. Мой ансамбль шел нарасхват. Теперь ребята из звукозаписывающих компаний готовы были дать нам все, что бы мы ни пожелали, мы вышли на такой уровень, что могли диктовать свои условия. Ребята, это было нечто… секс, наркотики, рок-н-ролл!

– Если это было нечто, – вмешалась Стиви, – тогда как ты попал сюда?

Ухмылка Джонни увяла.

– Но ведь так и было, – настаивал он, – по крайней мере пару лет. Провалы стали у меня появляться Во время нашего последнего турне по Европе, так что я стал меньше пить, и все вроде бы шло опять тип-топ. Ну, а в прошлом месяце мы заканчивали десятинедельный тур по Штатам в Лос-Анджелесе. Чтобы убить время, я взял напрокат машину и поехал в Баху, в Мексику. Как-то вечером я пошел в маленький ресторанчик и пропустил несколько рюмок текилы. Я не опьянел… и вообще чувствовал себя хорошо. Никто в этом месте меня не узнал, и я начал травить там разные ля-ля с барменом. И тут он спросил мое имя… и знаете что? Я сидел у стойки бара как дурак и – поверите ли? – не мог вспомнить свое имя… не только этого идиотского Джонни Лондона, но даже имя, которое дала мне мать. И это меня страшно напугало, Стиви… И когда в тот вечер ты пришла к Самсону, это показалось мне… дьявол, пусть я покажусь вам смешным, но это было для меня будто знак свыше.

– Может, так оно и было, – вмешалась Мэри Карстерс. – И я очень хорошо понимаю, что испытывал Джонни. У меня тоже все шло великолепно, я фотографировала самых классных модельных звезд всего мира… даже Милую Стиви Найт, помнишь? Все это было до того, как я начала все терять… куски из моей жизни, друзей, даже работу. Я снимала целые кассеты пленки, когда накачивалась до остекленения наркотиком, и думала, что они великолепно получатся… лучше, чем у Аведона, лучше всех. Но когда проявляла, то все оказывалось дрянью. И чем хуже шла у меня работа, тем больше я нуждалась в накачке.

Когда рухнули стены замкнутости, оказалось, что все хотят говорить, и Стиви с трудом поддерживала хоть какой-то порядок. Часы пролетали, пепельницы наполнились окурками, кофе сменилось подогретым молоком – и Стиви вспомнила, что нужно все-таки соблюдать какой-то режим.

– Давайте послушаем Бобби, – сказала она, указывая на молодого светловолосого актера, – а затем мы все отправимся спать. Подъем в семь ноль-ноль… и никаких поблажек!

Раздался добродушный вой протеста, громче всех шумел Джонни, который часто отправлялся в постель на рассвете.

– Я слушал вас всех, – начал Бобби Риз, – и понял, что все вы в той или иной степени стыдитесь или боитесь того, как все повернулось у вас в жизни. Я же стыжусь всю свою жизнь… по крайней мере, с тех пор, когда я понял, что я гей… – Он замолчал и стал вглядываться в лица вокруг него, ища признаки неодобрения – и хуже.

– Продолжай, – подбодрила его Стиви.

– Когда я приехал в Нью-Йорк, – продолжая он, – мне не казалось таким уж страшным, что я гейм не то что дома, в Юте. Я получил большую, длинную роль в одной «мыльной опере» и достаточно денег, чтобы гулять каждый вечер. Когда я шлялся по барам, всегда находился кто-нибудь, кто был готов пойти со мной. А тут со мной все произошло вот как с Джонни… Проснулся в гостиничном номере с мальчиком и не мог вспомнить ни его имени, ни где его подцепил. И внезапно мне показалось самым важным на свете знать, с кем я спал. Я слез с постели, взял его штаны и достал бумажник, рассчитывая, что найду там какие-то документы. И следующее, что я мог вспомнить, – я лежал на полу, а из носа у меня шла кровь. Парень подумал, что я хотел обчистить его, будто какая-то дешевка. И знаете что? Я не в обиде на него. Он разбил мне лицо, а я все-таки не в обиде. Я загулял на шесть дней… и потерял работу. Понимаете, – сказал он, и голос его дрогнул, – я думал, что уже перестал стыдиться, но стыд сидел во мне, и ждал своего часа…

Стиви порывисто вскочила на ноги и обняла Бобби.

– Все хорошо, – сказала она тихо. – Все будет хорошо… тебе нечего стыдиться тут, когда ты с нами.

В последующие дни Стиви старалась хоть на один шаг опережать группу, придумывая правила их совместной жизни и затем наблюдая их в действии.

Все тут были равны. Она это особенно подчеркивала; ввиду их общих проблем ни один не был лучше остальных, никто не был и хуже. И все-таки кому-то нужно было всех вести и направлять, иначе группа неминуемо пошла бы ко дну.

День начинался в семь часов резвой прогулкой по пустынному берегу, затем следовал завтрак, который готовили, как и все остальное, по двое и поочередно. Затем до ланча шли занятия в группе, а после этого все, у кого были медицинские проблемы, обращались к Бену: После полудня занимались упражнениями, что-то в духе калистеники, какой занимаются в военном флоте, вплоть до эстафетного бега, после этого шли полчаса спокойной медитации и затем работы по дому – уборка, мытье, стирка, походы в магазины. Старые правила при необходимости перестраивались, вводились новые. Когда, к примеру, казалось, что люди проводят часы, болтая с друзьями по телефону, Стиви установила лимит – пять минут в день. Когда выяснилось, что слишком много времени уходит на телевизор, Стиви добавила еще одно групповое занятие перед ужином и разные занятия по дому, которые нужно было делать перед сном. Каждому предлагали пользоваться библиотекой, которая хоть и была поскромнее, чем у Бена в городе, все же была полна книг и журналов по общей медицине, психологии и истории врачевания.

Когда маленькая группа пилигримов стала лучше узнавать друг друга, то каждый стал глубже вникать в проблемы другого, и тогда Бен предложил, чтобы они проводили по крайней мере часть своих групповых дискуссий обмениваясь информацией и рассказывая друг другу про наркотики и алкоголь. И именно Бен вызвался руководить этим.

– Если у вас возникнет искушение еще раз выпить или словить кайф от пилюли, – говорил он, – вспомните о том, что вы родились с десятью миллиардами мозговых клеток… кажется очень много, но это все, чем вы располагаете. Некоторые из них изнашиваются, стареют и умирают, по мере вашего старения, и это естественно. Но когда вы в больших количествах употребляете алкоголь или наркотики, то они начинают отмирать во много раз быстрее, может, в два-три раза.

И плохо то, что если даже вы и исправитесь потом, то все равно не сможете вернуть назад эти отмершие клетки мозга. А хорошо то, что после трех – шести месяцев трезвости мозговые функции восстанавливаются. Короче говоря, это означает, что неповрежденные участки мозга берут на себя функции тех, что были разрушены, как служащий начинает выполнять работу уволившегося коллеги, помимо своей собственной. А у алкоголиков и наркоманов этого не происходит, и вскоре вся эта чертова фабрика отправляется обедать.

С минуту все молчали, словно прикидывали, а как сказалось все это на нем самом.

– Так если вы все это знали, док, – сказал Джонни Лондон, – почему же тогда продолжали пить?

Бен засмеялся:

– Хороший вопрос, Джонни… и единственный ответ, который я способен дать, это то, что трудно четко соображать, когда твой мозг превратился черт знает во что из-за алкоголя.

Нэнси пришла к нему на помощь.

– Не переживайте, – сказала она. – Мои предки так хотели отучить меня от спиртного, что платили по пятьдесят баксов в час какому-то специалисту по психам. Он сказал мне, что мое пьянство – лишь симптом более глубоких проблем. Я сказала: «Ладно, возьмемся за них». Через три года проблемы разрешились – а пить я так и продолжала как лошадь.

Все засмеялись, но смех был особым, в нем звучало глубокое понимание чужой боли и сознание того, что на какой-то момент все они поднялись над своими проблемами.

– По моему мнению, если это чего-нибудь и стоит… – начал Бен.

– Перестань! – вмешалась Стиви. – Твое мнение значит очень много, и никакой судебный процесс не может этого изменить.

– Хорошо, – улыбнулся Бен, – по-моему, лучше прекратить употреблять это до того, как начнешь стараться вычислить все почему и зачем. В конце концов, ведь мы не ищем причину пожара, если горит дом, и не стараемся поднять паруса на тонущем корабле.

Когда группа пробыла в доме Бена пару недель, в нее стали просачиваться новенькие – друзья и родственники, число присутствующих превысило дюжину, и возникла необходимость сделать две отдельных дискуссионных группы.

Стиви приветствовала каждого новичка распростертыми объятьями. Но когда как-то утром отправилась всех будить, то обнаружила в одной из комнат остатки кутежа с наркотиками и спиртным и вспомнила жестокую правду, что алкоголикам и наркоманам нельзя доверять. И тогда ввела новое правило. Любой приезжающий в дом Хокинса обязан предъявлять свои сумки и карманы.

– На этот раз мы не станем поднимать шума, – сказала она, – потому что тут виновата я сама – должна была это предвидеть. Но с этого времени каждый, кто хоть раз нарушит это правило, сразу же уезжает. Мы можем помогать друг другу, но только если не будем хитрить.

– А что будет с нами, когда мы отсюда уедем? – спросила Мэри. – Когда мы снова окажемся среди соблазнов?

– А что ты хочешь, чтобы случилось? – возразила Стиви. – Закрой глаза… не спеши их открывать и постарайся увидеть картинку. Представь себя именно такой, какой хочешь быть. Ну, и что ты делаешь на этой картинке?

Мэри закрыла глаза и села в позу лотоса, ритмически делая вдохи и выдохи. Вскоре ее лицо преобразилось, на нем появилось выражение покоя.

– Я хочу, чтобы у меня снова стало все хорошо с работой… лучше, чем хорошо. Хочу выйти замуж. Хочу детей. И чтобы кто-нибудь любил меня всю жизнь. – Она открыла глаза.

– Полюби эту картинку, – настойчиво сказала Стиви. – Сохрани ее в своей памяти и вспоминай, когда окажешься в обычном мире. А если соблазны там станут слишком велики, сними трубку и позвони кому-нибудь из нас… Мы напомним тебе о твоих планах.

Стиви повторяла упражнение, обходя комнату. Когда дошла до Бена, то была уверена, что знает ответ, который он даст, и все же, закрыв глаза, он вовсе не нашел ответа.

– Я не знаю, – сказал он наконец. – Просто не знаю. Все, что могу сказать тебе, так это то, что к практике я больше не вернусь.

– Но почему? – спросила Стиви. – С судебным процессом скоро все будет улажено… Со временем и люди все забудут. Ты уже несколько недель не пил… И у тебя все пойдет лучше, чем прежде.

Он покачал головой.

– Та часть моей жизни уже позади, – сказал он. – Пьяная или трезвая, я это сознаю. Теперь, – добавил он, – думаю, что мне нужно найти себе какое-нибудь новое занятие, которое меня увлечет.

– Ну, а ты, Стиви? – поинтересовался Джонни. – Где ты хотела бы оказаться через год?

Вопрос поразил Стиви. Она так старалась заставить всех сосредоточиться, что даже и не думала о себе. Она закрыла глаза, сначала расслабилась, а потом сконцентрировалась на крошечной точке света в центре своего мысленного экрана. Крошечная точка расширилась до прекрасной картинки, это было какое-то замечательное место, теплое, с ясным, синим небом. Она была окружена людьми, вот как сейчас, и чувствовала себя счастливой.

– Я хочу делать то же самое, что и сейчас, – заявила она четко и убежденно, как никогда в жизни. – Я хочу делать именно то, что делаю сейчас.

Именно после этого ее видения у Стиви созрело решение о сроках пребывания – месяц со дня прибытия, – когда первая группа пилигримов отправится домой. Такое уединение должно иметь начало и конец, иначе оно может легко превратиться в замену жизни.

Сопротивляясь всем попыткам пилигримов выяснить, что это такое, Стиви замыслила сделать несколько таинственных поездок в город и возвратилась с кучей разных сумок и коробок.

В самый последний день Стиви отозвала Бена и попросила его помощи. Заперев дверь гостиной, они пробыли там часа два, надувая воздушные шары и натягивая гирлянды из гофрированной бумаги ярких расцветок. А когда закончили, Стиви попросила Бена «созвать войска» и пригласить их в комнату. Она включила веселую музыку, испытывая прилив нежности и гордости, когда ее «выпускники» наполняли комнату с гордо поднятыми головами. Потом все встали в круг. В центре, на столе, накрытом ярко-красной скатертью, стоял громадный белый торт. Красными буквами на нем было написано: «Со счастливым окончанием», а дальше шли имена всех членов группы. Возле каждого имени стояла свеча. Стиви зажгла свечи.

– Вытяните руки… А теперь загадайте желание и задувайте свечи!

Скоро все смеялись и хлопали в ладоши.

– Я горжусь вами, – сказала Стиви. – Горжусь вами всеми. Все вы упорно работали… и все заслужили медали. Мэри, пожалуйста, подойди ко мне и прими свою…

Торжественно прикрепила она на грудь молодой женщины бронзовую медаль, где было выгравировано ее имя, дата и «Остров Шелтер», США.

– Будь счастлива, Мэри, – сказала она, и ее глаза наполнились слезами, – и ради Бога, иди прямо.

К тому времени, когда Стиви раздала все медали, она открыто плакала. Теперь, когда настало время всем прощаться, она поняла, как будет скучать без этой своей группы и как дороги стали ей все ее члены. Когда торт был съеден, когда все обнялись, поцеловались и договорились о том, что будут держать между собой связь, Стиви вывела своих выпускников на улицу. На кустах, что росли перед домом Бена, уже набухали почки, а форсайтия уже горела желтыми цветами – казалось, что природа напоминает этим людям, что у них еще вся жизнь впереди, что будет для них и весна, и время для роста и расцвета.