"Мистерия убийства" - читать интересную книгу автора (Кейз Джон)

Глава 10

Некоторое время мы сидели в неловком молчании, не зная, что сказать. В конце концов, Джек схватил пульт дистанционного управления и включил телевизор.

Какая программа подходила для нас в нашем положении? Все мелькающее на экране не выдерживало никакой критики. Недовольно скривившись, Джек переключился с бейсбола на криминальное шоу, с криминального шоу на комедию положений, а с неё на документальную программу о моде.

— Папа… — позвала Лиз.

Джек вырубил телевизор. Но когда экран потемнел, а электронный гвалт стих, мы услышали, что происходит в доме. Копы обыскивали гостиную. Мне казалось, что полицейские разносят помещение вдрызг. До нас доносились обрывки разговора, скрип выдвигаемых ящиков и стук дверей. Звуковое сопровождение обыска меня безмерно раздражало. Хотя я сам настаивал на проведении осмотра, он всё же казался мне вторжением в мою личную жизнь.

В этот момент слово «вторжение», неуместное в контексте личной жизни со своим военным отзвуком, выглядело вполне подходящим. Чужие люди рылись в наших пожитках, словно мы подверглись нападению и территориальная целостность моей семьи была нарушена. Я всем сердцем ненавидел топот их ног, приглушённые голоса и спорадические взрывы смеха. Эти звуки так меня достали, что я взял со стола пульт дистанционного управления и нажал на кнопку.

Это оказалось ошибкой. Я попал на самый конец десятичасовых новостей. Все присутствующие издали короткий вздох, когда на экране возникла фотография наших мальчишек, а ведущий сказал:

— Никаких новостей в связи с исчезновением близнецов Каллахан…

— Боже! — всхлипнула Лиз, и я выключил телевизор.

Когда в комнате появилось некое создание с всклокоченными огненными волосами, отвратительной кожей и зелёными ногтями, чтобы снять отпечатки пальцев, мы почувствовали, стыдно сказать, облегчение.

Нам всем пришлось испытать на себе скверный характер этой дамы, приглашавшей нас поочерёдно занять место рядом с ней. Используя кофейный столик в качестве опоры, она прижимала наши пальцы к чернильной подушке, а затем прокатывала на специальной карточке. Когда, прокатав мой левый мизинец, она отняла его от листка, весь этот процесс показался мне отвратительным, хотя карта содержала лишь минимальные сведения, позволявшие установить мою личность, да овальные отпечатки со сложным рисунком линий.

Рыжеволосая дама вручила мне влажную салфетку, чтобы я стёр чернила с кончиков пальцев, и моё место заняла мама. Не знаю, по какой причине, но мама не позволила манипулировать своими пальцами. Возможно, на неё подействовали те полдюжины чашек кофе, которые она выпила после прибытия. Впрочем, не исключено, что кончило действовать успокоительное. Одним словом, она решила провести процедуру самостоятельно. Мама извинялась, а дама, отправляя испорченную в очередной раз карту в корзину для бумаг, демонстративно вздыхала.

— Расслабьтесь, — повторила она в десятый раз, — и позвольте мне заняться вашими пальцами. Когда вы прикладываете палец к карте, вы смазываете оттиск. — В её голосе звучали одновременно осуждение и высокомерная снисходительность. — Прикладывайте ровнее, не двигайте… Позвольте мне.

— Я не двигаю, — возражала мама.

— Нет, двигаете.

— Перестаньте её терзать, — вмешался я, — ведь процедура, насколько я понимаю, добровольная.

Мама подняла на меня полный благодарности взгляд, и я увидел, что она вот-вот начнёт хлюпать носом.

— Давайте попробуем ещё разок, — не унималась полицейская сучка, заполняя очередную карту и издавая очередной театральный вздох.

На этот раз примерно пару минут всё шло, как положено, но затем мама, видимо, дёрнула пальцем или произвела иное недопустимое действие.

— Вы опять за своё?!

Мама не выдержала и заплакала.

— Оставьте её в покое, — произнёс отец, поднимаясь на ноги.

— Извините, — сказала рыжая стерва, вылезая из-за стола и направляясь к двери. — Мне слишком мало платят, чтобы я терпела подобные издевательства.

— Прости, мамочка, — понуро произнёс я.

— Может, принести тебе воды, Гленна? — обеспокоенно спросил отец. — Алекс, как ты думаешь, мы можем раздобыть воды?

— Не вопрос. — Я поднялся с софы и поговорил с дежурившим в коридоре копом. Я вдруг понял (и сразу почувствовал себя виноватым), что родители меня уже достали и мне хочется, чтобы они уехали домой. Так же, впрочем, как и Джек.

Я знал, что они приехали, потому что должны были приехать, чтобы поддержать нас и оказать посильную помощь. Думаю, что, если бы они не появились, я был бы сильно обижен. Однако получилось, что Лиз и я вынуждены были постоянно за ними ухаживать.

После того как полицейский принёс маме воду, в гостиной появился Шоффлер. Он остановился на пороге и, опершись руками о дверной косяк, спросил:

— Не мог бы я перекинуться с вами парой слов, Алекс? И с вашей женой?

В его лице я увидел нечто такое, что у меня оборвалось сердце. Перчатки из латекса, которые были у него на руках (а также на руках всех других копов), придавали ему зловещий вид патологоанатома. Я вскочил на ноги так резко, словно ко мне был привязан канат и кто-то его сильно рванул.

— В чём дело?

— Вы можете смело говорить при всех, — вставил отец. — Мы — одна семья.

Шоффлер поднял руку, обратив ладонь в сторону папы жестом регулировщика уличного движения.

— Только родители, — произнёс детектив с кривой, похожей на оскал улыбкой.

Лицо Лиз стало серым. Мы прошли вслед за Шоффлером в мой кабинет, где на углу письменного стола восседал полицейский в форме и, естественно, в перчатках из латекса. Полицейский держал в руках блокнот.

— Этого офицера зовут Дэвид Эбеннджер, — представил своего коллегу Шоффлер. — Он занимается вещественными доказательствами.

Мы не совсем поняли, и ему пришлось пояснить, что по существующим правилам все манипуляции с вещдоками проводит один человек. Он вешает на них бирки, кладёт в пластиковые мешки, помещает на склад, достаёт оттуда и даже представляет в суде.

— Нам надо соблюдать законы на тот случай, если дело дойдёт до суда.

Мы кивнули. Мы все поняли.

Затем Шоффлер закрыл дверь и сказал:

— Мы кое-что нашли.

Я утратил дар речи.

На моём письменном столе стоял картонный ящик, размером примерно с коробку для обуви. К нему был прикреплён белый ярлычок с какой-то надписью. Шоффлер кивнул Эбеннджеру и при помощи карандаша извлёк из коробки мятый и очень грязный предмет одежды, оказавшийся жёлтой футболкой. Пятна на ней имели красновато-бурый цвет, и я догадался, что это — кровь.

Лиз застонала, я обнял её за плечи, и она уткнулась лицом мне в грудь. У неё не было сил смотреть на майку, а я, напротив, не мог оторвать от неё глаз. Шоффлер стал легонько потряхивать висящую на карандаше футболку. Коп хотел, чтобы ткань расправилась, но поскольку кровь высыхала на мятой одежде, он не очень преуспел в своём начинании. Почему-то я считал, что должен следить за всеми действиями детектива. Я с ужасом ждал, когда окровавленная футболка соскользнёт с карандаша и упадёт на мой стол. Допустить этого я не мог. В конце концов слипшаяся ткань расклеилась и развернулась. Словно разжавшийся кулак. Я увидел всего лишь несколько квадратных дюймов ткани, но мне вполне хватило и этого. Вглядываться не было никакой нужды.

Я заметил карикатурное изображение рыбьего хвоста. Я знал, что этот хвост принадлежит киту, по телу которого идёт надпись: «НАНТУКЕТ».

— Это одежда Кевина, — с усилием вымолвил я. — Шон носил зелёную.

Я не мог оторвать глаз от рубашки, пытаясь сосредоточить все своё внимание на ткани и отгоняя от себя образ Кевина, облачённого в эту жёлтую майку. Во рту я ощущал отвратительный металлический привкус. Лиз дрожала в моих объятиях.

— Где вы её нашли? — повисли в тишине мои слова.

— Вы можете подтвердить это, миссис Каллахан? Я имею в виду принадлежность футболки.

Лиз напряглась, подняла голову, повернулась, посмотрела и издала ужасный тонкий звук. Прикрыв рот ладонью, она несколько раз коротко кивнула.

Но Шоффлер не унимался:

— Итак, вы говорите, что этот предмет одежды принадлежит вашему сыну Кевину?

— Да.

— Где вы её нашли? — снова спросил я, но Шоффлер опять не ответил. Он осторожно вернул футболку в коробку и закрыл крышку при помощи того же карандаша.

Эбеннджер аккуратно запечатал коробку клейкой лентой.

— Имеется ещё кое-что, — сказал Шоффлер. — Не могли бы вы пройти со мной?

Шоффлер шёл первым, а Эбеннджер тащился за нами. Я изо всех сил старался не думать о том, какой очередной кошмар намерен продемонстрировать нам детектив. Все своё внимание я сосредоточил на затылке Лиз, на небольшом тёмном «конском хвостике», слегка подрагивающем в такт её шагов. Когда мы вошли в комнату мальчиков, я едва дышал.

— Мы пока решили оставить это in situ[1]. — Шоффлер с помощью своего карандаша открыл дверцу стенного шкафа и спросил, показывая все тем же карандашом на верхнюю полку: — Вы можете это объяснить?

Детектив шагнул в сторону, чтобы мы могли заглянуть в шкаф. Там, рядом с коробкой игрушек, стоял стеклянный миксер, наполненный какой-то прозрачной жидкостью. Сосуд находился на самом краю полки, и казалось, он вот-вот упадёт.

— Что это? — спросила Лиз. — Вода?

— Пока мы этого не знаем, но вы нам очень поможете, если поясните, что сие означает.

Лиз вопросительно смотрела на меня, но я лишь пожал плечами. Я понятия не имел, как оказался и что делает заполненный жидкостью сосуд на верхней полке стенного шкафа в комнате мальчиков.

— Может, у них были животные? — спросил Шоффлер. — Лягушка, жук… или рыбки? В таком случае это обретает смысл.

— Не думаю, — ответил я.

— Хм… — буркнул Шоффлер, — значит, не думаете… А что думает миссис Каллахан? — повернулся он к Лиз.

Лиз отрицательно покачала головой, помрачнела и как-то странно на меня посмотрела.

— Мы сдадим жидкость на анализ и снимем отпечатки с сосуда. Да, кстати, он принадлежит вам? — спросил детектив, переводя взгляд с меня на Лиз и обратно.

— Не знаю, — ответил я. — Вполне возможно.

— Я эту вещь не помню, — сказала Лиз.

— Хм… — в который раз протянул Шоффлер. — Ну что же, Дейв займётся это штуковиной, — кивнул он в сторону шкафа, — а моя команда перебазируется в общую комнату. Остальные помещения переходят в ваше распоряжение, — закончил полицейский, стягивая с рук перчатки.

— Детектив… — заговорил я.

— Это не займёт много времени, — отмахнулся Шоффлер. — И мы оставим вас в покое. Думаю, что все вы очень устали, особенно старики.

— Эта рубашка… — вмешалась Лиз. — Означает ли это…

— Прошу прощения, — оборвал её Шоффлер, возвращаясь к официальному тону. — Данный предмет одежды является вещественным доказательством, и все связанные с ним вопросы следует отложить. Для любого рода предположений и допущений время ещё не наступило. Мы направим этот предмет в лабораторию и, лишь получив ответ, сможем обсудить предметно.

— Но…

Он пошёл к двери, и нам с Лиз осталось только последовать за ним в коридор. По пути в общую комнату нам пришлось пропустить к выходу полицейских с двумя большими коробками «вещественных доказательств», тщательно опечатанных специальными лентами.

— Что это? Что вы выносите? — спросил я у Шоффлера.

— Думаю, что это ваш компьютер, — ответил тот.

— Мой компьютер?!

— Не волнуйтесь, Алекс. Это стандартная процедура. Вы утверждаете, что в доме побывал похититель, не так ли? Поэтому мы обязаны изъять некоторые вещи и тщательно их проверить. Как только закончим, офицер Эбеннджер передаст вам копию ордера на обыск и список предметов, изъятых в качестве вещественных доказательств. Вы сможете внимательно изучить список. Теперь о компьютере. Мы вправе допустить, что мальчики вступали в контакт с неизвестным нам лицом или лицами через Интернет. Мы обязаны проверить эту версию.

— Алекс, — сказала Лиз, — я надеюсь, ты это контролировал. Скажи, да или нет?

— Они не пользовались компьютером.

— Алекс!

— Дети к нему не приближались! Думаю, что парни даже не знают, как его включить.

Последнее утверждение, видимо, соответствовало истине. Инженеры фирмы «Эппл» так надёжно спрятали кнопку включения «Макинтоша», что я, купив его, был вынужден звонить в магазин, чтобы узнать, где эта чёртова кнопка скрыта.

— Ты мне обещал.

— Лиз…

— Алекс, — остановил назревающий конфликт Шоффлер, — вы согласитесь пройти проверку на детекторе лжи?

— Что? — спросил я, хотя прекрасно расслышал его слова и понимал, что они означают.

Убийство — включая убийство детей — часто оказывается семейным делом. Когда пропадают дети, родители первыми попадают под подозрение. Я помнил слова, произнесённые Кристиансеном, когда мы шагали к джипу по безлюдному полю за воротами ярмарки. «В девяти случаях из десяти это бывают родители», — сказал он тогда.

Разве можно забыть дело Сюзан Смит? Улыбающиеся мордашки её детей в течение многих дней появлялись в новостях, оттесняя на второй план все остальные события. Обезумевшая от горя мать умоляла вернуть ей мальчиков, которых сама убила, позволив автомобилю с пристёгнутыми ремнями безопасности детьми скатиться в ледяные воды озера. Как могла мать совершить подобное? — спрашивал я себя. Неужели эта женщина спокойно взирала на то, как машина скрывается под водой и вместе с ней в небытие уходят её дети? Я помнил и парочку из Флориды, слёзно просившую вернуть им обожаемую дочь, расчленённое тело которой позже обнаружили на заднем дворе их дома.

«Алекс, вы согласитесь пройти проверку на детекторе лжи?» — спросил Шоффлер, и это означало, что я оказался в одной компании с Сюзан Смит и безутешной четой детоубийц из Флориды.

Я всё понял. Предложение пройти проверку означало, что окровавленная футболка… а может быть, и что-то иное, обнаруженное в доме… заставило их подумать, будто я замешан в исчезновении мальчишек. Но я-то знал, что полиция ошибается.

Не дождавшись ответа, Шоффлер вновь поднял руку жестом регулировщика уличного движения:

— Вы не обязаны проходить проверку. Дело это сугубо добровольное. Вы меня понимаете?

— Что? — спросила Лиз — Что?!

Я стоял, чувствуя, как во мне закипает гнев.

— Я согласен на проверку. Но это лишняя потеря времени. Я ничего не понимаю. Сотни людей на ярмарке должны были видеть моих парней. Кроме того, мне звонил Кевин. Звонил из этого дома. Ваш человек… как его… Кристиансен в этот момент был со мной в машине.

Шоффлер недовольно скривился и уставился в потолок, словно ожидал увидеть там информацию свыше. Затем, видимо, приняв решение, кивнул:

— Начнём со звонка. Вы утверждаете, что звонил ваш сын, но никто не может этого подтвердить. Звонить мог кто угодно. Даже если звонили действительно отсюда.

Мне показалось, что детектив хотел что-то добавить, но, передумав, всего лишь покачал головой.

Впрочем, я знал, что думает полицейский, и не произнесённое им слово взорвалось в моей голове, словно петарда, — соучастник.

— То же самое можно сказать и о кроссовке, которую вы заметили у изгороди, — продолжил он. — Я, поймите меня правильно, ни на что не намекаю, но весь вопрос в том, кто её обнаружил?

— Какая кроссовка? — заволновалась Лиз. — Есть ещё и кроссовка?

— На территории ярмарки мы нашли детскую кроссовку, — ответил Шоффлер. — Согласно заявлению вашего супруга, она принадлежит одному из мальчиков.

— Кевину, — уточнил я. — Фирма «Найк».

— Я хочу, чтобы вы поняли, почему нужна проверка на детекторе лжи, — успокаивающе произнёс Шоффлер. — Она нужна потому… дело в том, что все, чем мы располагаем… — Он замолчал, пожав плечами.

Самого главного коп не сказал, но я всё понял. Я мог подкинуть кроссовку к турнирной арене и затем указать на неё Шоффлеру. Сообщник мог позвонить из дома на мой сотовый телефон. До сих пор не поступило ни требования выкупа, ни иных телефонных звонков. Шоффлер сказал: «Зачем захватывать двоих детей? Ведь это же не распродажа». Моя версия не имеет объективных доказательств. В ней всё начинается с меня и мной заканчивается.

— Но кто-то же должен был нас видеть! — воскликнул я. — Это полное безумие! Нас видели тысячи людей.

— Если вы говорите о посетителях, — спокойно произнёс Шоффлер, — то вы правы. Нам звонило множество людей, которые заявляют, что помнят вас. — Он снова громко щёлкнул языком, и в этом звуке я на сей раз уловил сожаление. — Но дело в том, что о происшествии уже раструбили по ящику и большинство звонивших не были на ярмарке в то время, когда там присутствовали вы. Я убеждён, что мы в итоге найдём множество надёжных свидетелей, видевших вас и ваших сыновей на ярмарке в интересующий нас отрезок времени. Однако пока мы в этом не преуспели. — Он развёл руками, как бы говоря: «Ну что мы можем поделать?» — Я бы посоветовал вам согласиться на детектор лжи.

— Я согласен на проверку.

— Вот и хорошо, — одобрил детектив. — Я включу вас в расписание.

За его спиной материализовались мои родители и Джек.

— Они отправили нас в кухню, — сообщила мама.

— Что это ещё за проверка? — поинтересовался Джек.

— Они хотят, чтобы Алекс прошёл через детектор лжи, — выпалила Лиз.

— Детектор лжи? — грозно произнёс мой отец, адресуя вопрос Шоффлеру. — Что это, чёрт побери, должно означать?!

Шоффлер, снова прибегнув к жесту регулировщика, пояснил:

— Обычная процедура. Для исключения из числа подозреваемых…

— Так же как и отпечатки пальцев? — озарилась мама. Шоффлер утвердительно кивнул.

— Послушайте, детектив! — расправил плечи отец. — Скажите правду. Может, нам уже стоит пригласить сюда адвоката?

— Проверка проводится исключительно на добровольной основе. Если ваш сын не пожелает…

— Нет, — оборвал я детектива. — Боже мой, папа! Никаких адвокатов. Мне не нужен адвокат.

— Это не… Я всего лишь… — Отец потряс головой, и я увидел — он так крепко сжал руку мамы, что побелели костяшки их скрестившихся пальцев. — Мне очень не нравится, куда идёт дело, Алекс. И совсем не нравится, как оно ведётся.

— Я поставлю вас в очередь на утро, — сказал мне Шоффлер.

На какой-то миг это ложное подозрение меня испугало, что было понятно, если учесть, в чём меня обвиняют. Ведь я, как и любой репортёр за дверью моего дома, мог передать в эфир: «Новое развитие событий в деле исчезновения близнецов Каллахан. В доме найдена окровавленная футболка. Полиция предлагает отцу пройти проверку на детекторе лжи».

Меня охватил гнев, на смену которому пришла печаль. Но эти чувства бушевали всего несколько секунд и вновь утонули в отчаянии, овладевшем мной после того, как Шоффлер продемонстрировал нам пропитанную кровью футболку Кевина. Единственный проблеск надежды давала отвратительная, ненавистная самому мне мысль: в коробке была одна футболка, а не две. Кроссовка тоже принадлежала Кевину. Может быть, хотя бы Шон…

Мне вдруг показалось, что я тону.

Возможно, бессознательно я слишком уверовал в то, что полиция найдёт похитителей моих сыновей и приведёт домой Кевина и Шона. И невольно сделал на эту мысль ставку больше, чем она того заслуживала и чем хотел я сам. Я переоценил профессионализм, компетентность и энергию властей, их людские и технические ресурсы. Вертолёты, квадраты поиска, проводники с собаками, эксперты по сбору вещдоков, базы данных и всё такое, видимо, произвели на меня гипнотическое воздействие.

Но если предложение пройти проверку на детекторе лжи означает (другое просто невозможно), что меня считают виновным в исчезновении моих детей, то не остаётся никаких надежд. Полиция настолько сбилась с курса, что следует надеяться не столько на неё, сколько на жёлтые ленточки, которые соседи уже начали привязывать к деревьям, растущим вдоль Ордуэй-стрит.