"Мистерия убийства" - читать интересную книгу автора (Кейз Джон)

Глава 5

Я так и не заметил, когда розово-персиковый закат угас за горизонтом и наступила ночь. Поразительно яркий серп луны словно котёнок пристроился в уголке чернильно-чёрного, усыпанного звёздами неба. Я достал сотовый телефон и, наверное, в десятый раз соединился с домашним автоответчиком.

Со времени последнего звонка ничего не изменилось. Никаких сообщений.

Шоффлер не позволил мне присоединиться к поисковой команде. Все давали мне один и тот же совет: «Надо ждать, так будет лучше». У меня пропали дети, а мне предлагали сидеть и молча переносить собственное несчастье.

Однако роль зрителя в тот момент, когда механизм борьбы с катастрофой вступает в действие, показалась мне на удивление знакомой. Дело в том, что в кратких промежутках между новостями и сериалами о преступном мире на Земле происходят настоящие катастрофы, и мы постоянно смотрим такого рода кошмары в реальном времени. Характер кошмара не имеет значения — важно лишь то, что он подаётся во всех своих отвратительных деталях, в сопровождении терзающей душу музыки. Уж мне ли этого не знать.

Со своего места на скамье я слышал, как Шоффлер отдаёт распоряжения:

— Начинайте с пересечения триста первой дороги и Шейд-Вэлли-роуд. Затем запустите птичку в квадрат девятнадцать, чтобы прочесать территорию ярмарки…

Вначале эти слова не имели для меня никакого смысла. Но затем запустить, птичка и прочесать попали в моём мозгу в нужную лексическую зону, и я сообразил, что речь идёт о вертолёте.

— Если парни в лесу, — услышал я голос Кристиансена, — то с вертушки их не увидать.

Когда прибыл ещё один полицейский автомобиль с багажником, полным мощных фонарей, и четырьмя полицейскими графства Кэррол на борту (ещё несколько машин были в пути), Шоффлер приступил к формированию поисковых команд.

Откуда-то появилась еда. Пицца «Папа Джон», банки пепси-колы, большие алюминиевые термосы с кофе и высоченные башни пластиковых стаканчиков. Кто-то приколол к стене топографическую карту и нанёс на неё разметку в виде квадратов. Первая поисковая команда отправилась в путь под хриплый гомон работающих раций. За ней почти сразу пошла и вторая. Когда третья группа, состоящая из четырёх мужчин и двух женщин, собралась у карты, чтобы получить у Шоффлера квадрат поиска, я встал рядом с ними:

— Я тоже иду.

Шоффлер не знал, как поступить.

— Если мы их найдём, — сказал он, — то нельзя исключать…

Конец фразы повис в воздухе, но я прочитал его мысль: Если мы их найдём, то нельзя исключать, что они мертвы. Я молча кивнул.

Шоффлер открыл было рот, чтобы предложить мне остаться, но затем, видимо, передумав, махнул рукой и бросил:

— Давайте, чёрт побери…

Мы двигались через густой лес неровной линией, держась друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук, или примерно шести футов. Предписанная дистанция то увеличивалась, то сжималась в зависимости от местности. Мощные фонари бросали в ночь длинные, чётко очерченные снопы света. Лучи их по мере удаления становились всё менее заметными и в конце концов растворялись в непроницаемой мгле. Фонари шарили в тёмных зарослях подлеска, выхватывая из мрака кусты шиповника, большие, покрытые мхом валуны, морщинистую кору деревьев, листья и ветви, блестящие полоски ручьёв и огоньки испуганных глаз каких-то зверушек. Лучи взлетали в небо, когда поисковики перебирались через камни и упавшие деревья. Время от времени в лесу раздавалась неуместно радостная мелодия мобильного телефона, и кто-то явно смущённо говорил на ходу с супругой или друзьями.

Поисковая группа, словно многоголовый монстр, продиралась через лес, производя чудовищный шум. Все непрерывно кричали: «Кевин! Шон!» Но главную лепту в какофонию звуков вносил проносящийся над нашими головами вертолёт. Машина методично описывала круги над территорией ярмарки, и шум её винтов временами был настолько мощным, что наши крики в нём просто тонули. На фоне этого рёва голоса, зовущие Кевина и Шона, звучали как глас вопиющего в пустыне.

Мы продирались через заросли, карабкались на возвышения и проваливались в рвы и канавы. Нас душили лозы дикого винограда и царапали шипы ежевики, достигавшей в этих местах изрядной высоты. Как предупреждал Шоффлер, путь был очень трудным. То и дело раздавался крик боли, слышались проклятия. Через четверть часа поисков мои ноги и руки были сплошь исцарапаны терновником, а по лицу текли струйки крови.

Портативное радио руководителя нашей группы время от времени хрипло передавало сообщения Шоффлера. Мы останавливались и слушали до тех пор, пока не становилось ясно, что к пропавшим мальчикам информация отношения не имеет. Когда это случалось, моё сердце выскакивало из груди, а в кровь поступал мощный выброс адреналина. Я разрывался между надеждой и ужасом.

Поисковая группа останавливалась каждые пять минут, когда над ней парил вертолёт. Зависая над нами, он бросал вниз сноп ярчайшего света, превращавшего ночь в день. Затем кто-то произносил: «Пошли», и мы вновь начинали продираться сквозь густую листву и кричать осипшими голосами.

Я впал в какой-то транс, сосредоточив все внимание на луче своего фонаря. Методично, словно автомат, я водил фонарём из стороны в сторону, освещая каждый дюйм своей зоны. Луч выхватывал из тьмы обломившуюся крупную ветку или кучу листьев, и мне каждый раз казалось, что я вижу ногу, руку, кроссовку или даже голову.

Ведь они такие крошечные. Когда я смотрел на близнецов, спящих в своих кроватках, они казались мне такими беспомощными и маленькими, что я бывал потрясён. И если мёртвых детей закидали листвой — пусть даже не очень старательно, — их легко не заметить.

Чтобы лучше видеть, я постоянно моргал. И гнал из головы подлую мыслишку: закидали листьями. Но эта ужасная картина постоянно возникала перед моим мысленным взором. Я невольно думал о кроссовке, валяющейся в грязи рядом с металлическими воротами. О кроссовке Кевина, отделённой от остального мира полицейским барьером и одиноко ожидающей появления спецов по сбору и обработке доказательств.

Группа «К-9», квадрат поиска, специалист по сбору вещдоков — эти слова мне хотелось забыть навсегда.

Когда Шоффлер дал приказ вернуться «на базу», члены поисковой группы единодушно потребовали продлить время.

— Мы не сдадимся, — гаркнул в микрофон руководитель нашей группы по имени Расти, — и идём дальше, Шофф!

Но ему пришлось капитулировать. Шоффлер, пробиваясь через сильные помехи, сообщил, что нашего возвращения ждёт другая смена поисковиков, а утомление грозит ошибками и для успеха поисков требуется свежий взгляд.

— Кроме того, — сказал детектив, — мне хотелось бы кое-что обсудить с мистером Каллаханом.

В комнате царил хаос. Помещение превратилось в настоящую закусочную. Пол был усыпан пластмассовыми стаканчиками, повсюду валялись пустые бутылки и коробки из-под пиццы. Беспорядочная груда одежды и обуви почти полностью скрывала под собой стол находок. На полу громоздились горы разнообразных средств связи, оранжевых пирамидок дорожной полиции, жилетов с нашитой на них отражательной лентой и пачек зелёно-оливковых одеял в прозрачных целлофановых пакетах.

Я ждал обещанной беседы, но ощущал себя настолько опустошённым, что не было ни сил, ни желания вникать в её содержание или цель. О том, что мальчиков обнаружили, речи быть не могло (вторая поисковая команда готовилась двинуться в путь), а любая иная тема меня абсолютно не интересовала.

Шоффлер обнял меня за плечи своей огромной ручищей и велел отправляться домой. Я отверг эту идею, но детектив напомнил мне о двух обстоятельствах.

— Мы не можем считать факт похищения доказанным, — начал он. — Конечно, у нас имеется кроссовка, но, — пожал он плечами, — вы не можете её опознать однозначно.

— Я уверен, что это обувь Кевина.

— Вы считаете, что это его кроссовка, поскольку он носил похожие.

— Но он находился у турнирной арены.

— Вам известно, сколько ребятишек появляется здесь каждый уик-энд? — покачал головой Шоффлер. — Кто знает, сколько времени пробыла там кроссовка? Ведь это распространённый тип обуви, — добавил он, переминаясь с ноги на ногу. — Кроме того, даже если это и похищение, преступники не станут общаться с вашим автоответчиком, они захотят поговорить с вами лично. Что скажете?

Я согласно кивнул.

— Мы станем прослушивать ваш телефон сразу, как только вы окажетесь дома. В противном случае вам придётся заполнить несколько документов и передать их техникам вместе с ключами. Одним словом, целая морока. Если же вы будете на месте, то прослушивание начнётся уже через пару часов.

— О'кей.

Он склонил голову набок, немного пожевал губами и добавил:

— И второе, поиск невозможно хранить в тайне, когда в нём задействовано столько народу, а над местом происшествия кружит вертолёт. Сообщение об этом очень скоро появится в ночных новостях — в какой форме, сказать не берусь, — а затем и в утренней сводке. — Он покачал головой и добавил: — Что последует за этим, вы и сами знаете…

— Конечно, — согласился я.

Шоффлер был, конечно, прав. Мне и самому следовало подумать об этом. После недавней серии получивших громкую огласку похищений родители буквально стояли на ушах. В Калифорнии шёл суд по обвинению в похищении и убийстве пятилетней девочки. В этой атмосфере очередное исчезновение ребёнка приобретало общенациональное звучание и становилось сенсацией.

С точки зрения журналистской братии исчезновение Кевина и Шона было поистине золотой жилой. Пара фотогеничных близнецов исчезает в разгар рыцарского турнира… Дамы в нарядах елизаветинских времён, мужчины в коротких камзолах. Это станет не просто новостью… суперсенсацией.

— Но это только к лучшему, — продолжал Шоффлер. — Пора призвать на помощь как можно больше людей. И средства массовой информации сделают это за нас, сообщив о пропаже детей всей стране.

Он замолчал, ожидая реакции на свои слова. Я видел ход его мыслей, но не понимал, куда он клонит.

— Ведь вы, наверное, не хотите, чтобы ваши близкие узнали об этом событии из телевизионных новостей или звонка назойливого репортёра?

Великий Боже! Лиз! Я должен сказать Лиз.

— Думаю, вам следует поехать домой.

Я, не отрываясь, смотрел в пол. Лиз.

— Крис поедет с вами, — кивнул Шоффлер в сторону Кристиансена.

— Со мной всё будет в порядке, — ответил я.

Шоффлер считал, что мне не следует оставаться в одиночестве, но в обществе Кристиансена было ещё хуже.

Детектив, проигнорировав мои слова, кивнул напарнику и повёл нас к воротам.

— Неужели ты ухитрился напустить слюней в аппарат? — спросил Шоффлер, увидев, что Кристиансен вытащил из футляра сотовый телефон и открыл крышку.

— Готовлюсь, — ответил полицейский.

За воротами ярмарки царили тишина и покой. Откуда-то издали доносился шорох уличного движения. Стрекотали цикады. Вертолёт к тому времени улетел на дозаправку. На миг мне показалось, что я слышу крики поисковой команды, но шорох листвы под лёгким ветром поглотил этот звук.

Когда мы миновали небольшое скопление машин с внешней стороны ворот, Шоффлер сказал, подавив зевоту:

— Мы сделаем всё, что в наших силах.

Он протянул мне на прощание руку. Затем, легонько похлопав коллегу по плечу, детектив вернулся на территорию ярмарки.

Перед нами лежало тёмное и теперь совершенно пустое поле для парковки. Лишь в его дальнем конце угадывалось ещё более тёмное пятно моего джипа. Кристиансен шёл рядом и говорил:

— …пару лет назад я работал по делу о похищении детей. Детишек нашли во Флориде, на заднем дворе дома дружка безутешной мамочки.

По дороге к машине мысль о том, что Шоффлер отправил со мной копа из сочувствия к убитому горем папаше, сменилась иным, гораздо более мрачным соображением.

— Знаете, — продолжал бубнить Кристиансен, пока я рылся в кармане в поисках ключей, — говорят, что в девяти случаях из десяти в похищении детей замешаны те, кто их хорошо знает. В девяти случаях из десяти это бывают их родители.

Итак, коп приставлен ко мне в качестве стража, а я являюсь главным подозреваемым.

Когда я нажал кнопку дистанционного управления, дверные замки щёлкнули, а ближний свет фар рассеял тьму.

Я замер, держась за ручку двери, не в силах заставить себя влезть в машину. Отправиться домой без мальчишек… В этом было нечто противоестественное. Словно сигнал поражения и капитуляции, и мне казалось, что я предал своих детей.

— Может, хотите, чтобы за баранку сел я? — спросил полицейский.

В этот миг я ощутил новый прилив надежды и поспешно влез в автомобиль. Мне казалось, что мы зря теряем время.

— Стало быть, не хотите видеть меня своим шофёром, — резюмировал Кристиансен, занимая пассажирское место. — Что ж, не хотите, как хотите.

К тому времени, когда я, врубив дальний свет, съехал с заросшей травой парковки на гравийную дорогу, у меня в голове уже созрел сценарий этой истории со счастливым концом. Мальчики могли потерять ориентировку и, пытаясь отыскать свою охапку сена, повернули не в ту сторону. Когда турнир закончился, публика двинулась к выходу, начался общий хаос, и толпа унесла их с собой.

Не найдя меня, продолжал я фантазировать, свернув на асфальт скоростной дороги, мальчики, возможно, кого-то встретили — соседей, старых знакомых, которых не видели с тех пор, как Лиз увезла их в Мэн. И эти люди отвезли ребят домой.

А может, это Лиз?.. Лиз следила за детьми от самого Мэна. Ей обязательно хотелось доказать, что я плохой отец, и она выжидала момент, когда папа и сыновья на время разлучатся… Ну, если и не сама Лиз, то какой-то нанятый ею человек…

Я проигрывал в уме разные варианты, разрываясь между надеждой и страхом. В глубине подсознания я понимал, что все мои умозрительные построения не выдерживают никакой критики. Все оптимистические предположения рухнут в один миг, решись я реально оценить ситуацию.

Оказавшись на шоссе, я вдруг ощутил совершенно иррациональное желание вернуться домой как можно скорее. Мне казалось, что, едва я окажусь дома, всё образуется само собой. Это называется «тяга к домашнему очагу». Там вся наша семья должна быть в безопасности. Дети, естественно, тоже. В голове крутилась безумная мысль, что парни уже дома и с нетерпением ждут моего возвращения.

— Может, стоит слегка притормозить? — спросил коп.

Я бросил взгляд на спидометр. Мы гнали со скоростью восемьдесят миль в час.

— Давайте потише. Это дорога… — Голос полисмена звучал как комариный писк.

Я сбросил скорость до семидесяти пяти, и в этот момент зазвонил мой сотовый телефон. Я ударил по тормозам, выруливая на засыпанную гравием обочину.

— Боже мой! — вскрикнул коп, когда я полез за телефоном.

Наконец мне удалось прижать проклятый прибор к уху:

— Алло! Алло!

— Кто это? — спросил Кристиансен, но я его практически не слышал.

— Алло! Алло! — вопил я в трубку.

Связь здесь была ни при чём. Никаких помех. Просто на другом конце молчали. Тишина.

— Сэр! Скажите кто?.. — сунулся коп, но я знаком велел ему заткнуться.

Я не разъединялся, поскольку в трубке слышались какие-то звуки. Я слышал дыхание. Кто-то дышал в телефон.

— Кто это? — спросил я, стараясь контролировать голос. — Кто говорит?

Молчание.

А затем в моей груди запылал огонь надежды. Я услышал голос Кевина — дрожащий и неуверенный:

— Папа?!