Джон Шеви

Дело Ван Меегерена

Хенрисиус Ван Меегерен, автор ряда школьных учебников, преподавал английский язык и историю в педагогическом училище Девентера. Приверженец жесткой дисциплины, он не терпел ни малейших отклонений от традиции ни в мыслях, ни в поведении как в своей семье, так и среди учеников. В силу своего строгого нрава он полностью игнорировал и отвергал все, что хоть в малейшей степени было причастно к искусству. И даже известный девентерийский художник Терборх, высоко почитаемый в родном городе, не заслуживал в его глазах снисхождения. И конечно же, этот человек, одержимый любовью к порядку, не мог и думать о том, что кто-либо из его детей сможет когда-то откровенно похвастать сколько-нибудь самобытным воображением.

Хан Ван Меегерен – сын этого школьного учителя. Он родился 3 мая 1889 года и был третьим из пяти детей в семье. Его мать, Аугуста, после замужества была вынуждена отказаться от наблюдавшейся в ней ранее некоторой склонности к музыке и рисованию. Эта заглушенная в ней артистичность натуры нашла свое воплощение лишь в молодом Хане – самом застенчивом и самом хрупком из всех детей. Очень скоро рисование станет для него средством, помогающим компенсировать чувство физической неполноценности. Позднее это позволит ему заявить: «Я воображал мир, в котором я был королем, а моими подданными – львы».

Неизменно подозрительного отца удручало это увлечение мальчика. Он рвал все рисунки сына и запрещал жене выказывать хотя бы малейшее одобрение такой жажде творчества. Но на деле он своими систематическими запретами лишь усиливал в Хане дух противоречия и стремление к самовыражению.

Вполне понятно, что Хан Ван Меегерен уже к девяти годам был горазд на всевозможные и не столь уже невинные проделки. Однажды он запер дверь полицейского участка, когда кто-то оставил снаружи ключ в замочной скважине. Полицейские, утратив всякое чувство достоинства, пытались выбраться из помещения через окна, спускаясь по водосточной трубе. В другой раз в церкви его дядя исчез накануне службы весь запас вина для причастия. Хан любил воевать с символами, будь то символ власти или символ веры.

Решающая для судьбы Хана Ван Меегерена встреча произошла, когда он учился в средней школе. Преподаватель рисования Бартус Кортелинг был в то же время выдающимся мастером живописи, хотя и не пользовался известностью. Очень скоро Ван Меегерен проявил себя в качестве его лучшего ученика. Они становятся подлинными друзьями и эту дружбу сохраняют на всю жизнь.

Несмотря на недовольство своего отца, Ван Меегерен проводит отныне все свободное время в мастерской своего учителя Кортелинга. Учитель прививает ему вкус к старинной манере письма и одновременно обучает его владению этой манерой. Для Кортелинга, а это кредо и его ученика, подлинная живопись кончается XVII веком. Их учителями являются Г. Терборх, Ф. Халс, П. де Хох, Я. Вермер.

Так, благодаря Кортелингу Ван Меегерен находит свой путь, но одновременно определяются и его границы. Под влиянием человека, который считает современную живопись «бессмысленной тратой времени», ученик художника отказывается от современных методов, считая их с технической точки зрения легкими и посредственными, и вменяет себе в обязанность самому готовить краски, как это было принято во времена великих мастеров. Кортелинг тщательно руководит им в этих алхимических изысканиях, которые окажутся особенно полезными для дальнейшей его карьеры.

Киноварь – минерал, содержащий ртуть, дает красно-коричневый пигмент; жженая сиена + (смесь прокаленной глины, гидрата оксида железа и двуокиси марганца) = ярко-красный; желтый цвет художник будет получать, измельчая и промывая самородную охру; белый – из свинцовых белил; черный – из угля и т.д. Естественно, в те времена уже давно пользовались синтетическими красками, и поведение Ван Меегерена, следовавшего своему учителю, достаточно ярко говорит о его выборе: он станет не авангардистом, а продолжателем традиций.

Тем временем непрекращающийся конфликт с отцом находит временное решение. Отец и сын приходят к компромиссу. Школьный учитель вынужден признать, что Хан, дарование которого он не ценит, единственный из его детей, который, как и он в свое время, не довольствуется средним образованием. В 18 лет Хан Ван Меегерен записывается в Делфтский технологический институт, чтобы слушать там, хотя и без особого энтузиазма, курс архитектуры. Отец терпимо относится к такому выбору, который он считает еще как-то совместимым со своими принципами.

Но все же самое большое внимание Ван Меегерен уделяет занятиям в Школе изящных искусств, которую он также посещает. Живопись занимает его гораздо больше, чем архитектура, и он проводит теперь свои каникулы у Бартуса Кортелинга. В это время завершается его формирование как художника.

Тем не менее он из года в год успешно сдает экзамены в институте.

Летом 1911 года, закончив четвертый курс, он встречает Анну де Воохт, евразийку, разлученную со своими родителями. Весной следующего года они вступают в брак, несмотря на возражения отца Ван Меегерена: Анна в это время уже ждет ребенка. Супруги отправляются жить к бабке Анны в Райсвайк. Перспективы их материального положения очень тревожны.

В этих условиях Ван Меегерен, которому 23 года, начинает продавать свои первые картины. Полдюжины его произведений находит покупателей, правда, за очень незначительные цены. Поддерживаемый своей женой, он все серьезнее задумывается над тем, чтобы стать профессиональным художником. Ему приходится, таким образом, сосредоточиться на таких делах, которые, естественно, требуют времени в ущерб его занятиям архитектурой.

В Делфте раз в пять лет организуется конкурс живописи для студентов. Золотая медаль, вручаемая за лучшее произведение, обеспечивает лауреату определенный престиж и сразу же приносит известность, выгодную, помимо всего прочего, и в плане финансовых перспектив.

Ван Меегерен решает попытать счастья. Он приступает к работе над акварелью, сюжет которой выбран с тонким умыслом. Это интерьер церкви Сен-Лоран в Роттердаме. Большая сложность модели позволяет ему использовать свои познания в архитектуре и одновременно продемонстрировать прекрасное владение традиционной манерой письма. Работа над акварелью занимает практически все его время. Он проваливается на экзаменах в институте. Отец дает ему денег в долг под проценты с тем, чтобы он мог повторить этот год занятий.

Он заканчивает своей «Интерьер церкви Сен-Лоран». Жюри конкурса, покоренное традиционным голландским стилем и виртуозностью исполнения, единодушно присуждает Ван Меегерену первую премию. Он становится местной знаменитостью, и его акварель продается за высокую цену (2500 нынешних франков). Теперь наконец получают признание и другие его картины, и он может продавать их с большей выгодой. Тогда он решает покончить со своими занятиями архитектурой и отказывается сдавать следующую сессию. Теперь он – художник.

Однако он стремится обеспечить себе твердое социальное положение и поступает в Академию изящных искусств в Гааге. Ему присваивают звание мастера искусств 4 августа 1914 г. Ему 25 лет. Начинается первая мировая война.

Через некоторое время Ван Меегерену предлагают место преподавателя в Академии. Он отказывается от него с тем, чтобы иметь возможность посвящать все свое время творчеству. Однако он временно соглашается стать ассистентом профессора Гипса. Такое положение обеспечивает ему больше свободного времени. Но его заработок явно недостаточен, тем более он только что обосновался в Делфте, а его жена ждет второго ребенка. Сумм, выручаемых от продажи картин, не хватает, чтобы решить все финансовые проблемы. Вот тогда-то Ван Меегерен предпринимает шаг, сыгравший в его жизни важнейшую роль: он начинает писать подделку под… Ван Меегерена!

Акварель «Интерьер церкви Сен-Лоран», которая принесла ему золотую медаль, до сих пор остается его самым знаменитым произведением. Он втайне делает с нее копию с намерением продать ее одному богатому коллекционеру. Поскольку этот иностранный покупатель должен вскоре покинуть Делфт, Ван Меегерен намеревается выдать эту копию за оригинал, намекнув, что именно картина, удостоенная премии, является копией. Но задуманный сценарий рушится, поскольку жена художника заклинает его не совершать такого поступка. Итак, копия будет продана только как копия; он получит за нее 100 франков, то есть в 25 раз меньше, чем за оригинал.

Это порождает в Ван Меегерене некоторую озлобленность против рыночной системы, которая правит миром живописи. Ведь для него оба произведения абсолютно идентичны, оба написаны его собственной рукой и имеют одну и ту же ценность.

Между тем Ван Меегерен продолжает утверждаться как художник. Его мастерство возрастает и, хотя сюжеты картин остаются традиционными, он приобретает прочное признание среди небольшого круга любителей, которы видят в нем «мастера, достойного подражания». Вскоре один торговец картинами – Ван дер Вилк заключает с ним контракт, и в 1916 году открывается его первая выставка. Надо признать, что виртуозная техника скрывает отсутствие единства жанра в его произведениях. Среди первых картин зритель с равным успехом найдет интерьеры церквей и портреты спящего сына, купальщиков на пляже, сельские пейзажи как рисованные карандашом, пером или углем, так и написанные акварелью или маслом.

Но критики не отметят этой «разношерстности» произведений; они очень тепло принимают выставку. Все картины проданы, и Ван Меегерен приобретает уважение местного высшего общества, которое отныне будет заказывать ему портреты и приглашать в качестве частного учителя рисования. На следующий год он уже может поселиться в Гааге. Он имеет там мастерскую, где дает уроки группе богатых светских молодых людей, увлекающихся живописью. Постепенно он приобретает легкость в работе и привыкает к ней.

Уже тогда он начинает брать заказы коммерческого характера (афиши, поздравительные открытки), и в этом плане особенно показателен эпизод с ланью. Узнав, что ручную лань, принадлежащую принцессе Юлиане, могут ежедневно приводить в студию с тем, чтобы она служила моделью, Ван Меегерен делает с нее несколько картин. Ему приходит в голову мысль предложить одну из них издателю календарей. Издатель вначале колеблется, но, узнав, что лань принадлежит королевской семье, сразу же приходит в восхищение от красоты картины. Этот рисунок ожидает небывало удачная судьба, поскольку в дальнейшем его репродукции будут печататься в Голландии чаще, чем репродукции любой другой картины подобного жанра.

Ван Меегерен чувствует двусмысленный и несерьезный характер этого успеха. Он по-прежнему любит писать, но уже с полным презрением относится к суждениям других.

А коммерческая деятельность продолжается. Ван Меегерен зарабатывает теперь много денег. Его обогащают картины, которые он пишет именно по заказу. Вместе с тем индивидуальность его творчества постепенно обедняется. Критики начинают ставить под сомнение подлинность его творческого таланта. То там, то здесь проскальзывает мысль, что как художник он кончился и что его ожидает лишь карьера модного портретиста. Он пишет в манере Рембрандта и Халса технически безукоризненные картины, которые как нельзя лучше подходят к вычурной меблировке дома какого-либо главы предприятия или высокопоставленного чиновника (цена за каждую картину, довольно значительная для того времени, колеблется от 6300 до 12 000 нынешних франков).

Однако он отказывается от исключительно выгодного контракта в Соединенных Штатах. Он все еще стремится сохранить свою творческую индивидуальность. Ему кажется, что рано или поздно его гений будет признан, несмотря на растущее безразличие к нему критики. Чем меньше он пишет картин, навеянных собственными видениями, тем больше эти видения одолевают его.

И тогда он переходит в контрнаступление. Поскольку критика молчит, он с двумя своими лучшими друзьями – художником Тео Ван Вайнгаарденом и журналистом Яном Убинком – начинает издавать журнал, цель которого – раздавить чванливую спесь его судей и их притязания на непогрешимость. Этот журнал «De Kemphaan» («Борец») не оставляет камня на камне от современных художественных ценностей и восхваляет с ретроградных позиций великие традиции прошлого. Идет 1926 год. После выхода двенадцати номеров, обошедшихся очень дорого, журнал прекращет свое существование, не вызвав ни малейшего отклика.

Дар перекупщика, которым обладает его друг Ван Вайнгаарден, наталкивает Ван Меегерена на мысль взяться за реставрацию малоценных полотен XVII и XVIII веков, приобретаемых по низкой цене у антикваров. Прекрасное владение техникой позволяет ему придать этим картинам-неудачникам достоинство подлинных произведений искусства. Такая деятельность также очень доходна и пока еще остается вполне в пределах порядочности.

Но незаметно его вмешательство как реставратора приобретает все больший размах и начинает уже граничить с подделкой. Однако последний шаг еще не сделан. И тут произошел случай, который окончательно лишил друзей веры в достоинство честности.

В 1928 году Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен обнаруживают картину, в которой они сразу же признают творение Франса Халса. Этот портрет кавалера, который, если бы была установлена его подлинность, стоил бы целое состояние. Поэтому они с особой тщательностью и осторожностью берутся за реставрацию картины, а затем показывают ее известному художественному критику и искусствоведу д-ру Хофстеде де Грооту. Он без малейших колебаний признает в ней произведение великого мастера и даже предлагает найти покупателя.

Как только картина продана, критик Бредиус, бесспорная известность которого создала ему репутацию непререкаемого судьи, заявляет, что это – подделка. А его мнение в таких вопросах значит больше, чем мнение кого бы то ни было другого. Ван Вайнгаарден вынужден вернуть деньги покупателю. Что же касается Ван Меегерена, он жестоко возненавидит эту признанную непогрешимость суждения Бредиуса. Тогда-то Ван Вайнгаарден и решает доказать полную некомпетентность специалистов.

Он решает разыграть Бредиуса. Он показывает ему картину якобы Рембрандта, но на деле совсем недавно написанную самим Ван Вайнгаарденом. Знаменитость с первого же взгляда признает подлинность картины: итак, это Рембрандт, продажа которого принесла бы груду золота. В связи с этим Бредиус замечает Ван Вайнгаардену, что его удостоверение подлинности картины может служить своего рода компенсацией за утраченного Франса Халса.

Но непримиримый Ван Вайнгаарден предпочитает мщение выгоде. Театральным жестом он под застывшим от ужаса взглядом Бредиуса вытаскивает из кармана складной нож и начинает хладнокровно полосовать им своего «Рембрандта». Осмеянный Бредиус тем не менее ничуть не пострадал от этого: биржа живописи сильнее одной, пусть даже блестяще разыгранной мистификации.

А Ван Вайнгаарден и Ван Меегерен убеждаются более чем когда-либо в некомпетентности искусствоведов и силе условностей, опутывающих мир искусства. Несомненно, эпизод с фальшивым Рембрандтом послужил для Ван Меегерена своего рода испытанием. Он видит в нем опыт, достойный совершенствования.

Ван Меегерену идет сороковой год. После развода с Анной де Воохт шесть лет тому назад он ведет бурный образ жизни. Женщина, с которой он встречается чаще всего, Йо де Бер – жена одного из тех немногих критиков, которые еще относятся к нему благожелательно. В конце концов Ван Меегерен женится на ней в 1929 году, хотя и после свадьбы у него возникают время от времени мимолетные романы с натурщицами. Отношения с отцом полностью разорваны: отец отрекся от него. Ван Меегерен видит в этом лишнее подтверждение, что все от него отвернулись. Он чувствует себя изгоем.

Теперь в его редких творческих произведениях, отмеченных печатью тревожной вялости, отсутствуют яркая самобытность и вдохновение. В них уже не чувствуется того накала, который питал в свое время его злость, резкие выпады и презрение к своим судьям. Скрытая в нем сила, жажда могущества не находят выхода и не обретают своего выражения в живописи. Лишь жена Йо и небольшой круг друзей по-прежнему поддерживают в нем веру в то, что он – непризнанный гений. А все критики теперь уже откровенно издеваются над устаревшим стилем его картин, «населенных изящными косулями, вдыхающими аромат цветущего миндаля, или пианистами, типа Падеревского, вдохновляемыми призраком великого Листа».

В 1932 году, не выдержав создавшейся атмосферы, которую он расценивает как всеобщий заговор против него, Ван Меегерен покидает вместе с женой Голландию. После недолгого пребывания в Италии супруги поселяются в Рокбрюне, в Провансе, где они совершенно случайно натолкнулись на сдававшуюся виллу «Примавера», прилепившуюся на склоне горы. Здесь они проживут шесть лет.

И объективные, и субъективные обстоятельства складываются так, что Ван Меегерен принимает решение найти выход своим честолюбивым замыслам в создании подделок. Он сумеет пустить в ход механизм ремрандтовского таланта с точностью часовщика, снедаемого жаждой мщения. Он хочет доказать, что может стать равным самым великим, каковыми являются в его глазах Франс Халс, Терборх и Вермер. Он желает раз и навсегда ошеломить знатоков. Он хочет, чтобы его восхваляли через имена знаменитостей и также восхищались им самим; раскрыть эту мистификацию он намерен лишь после того, как она достигнет необъятного размаха.

Эта программа потребует от него четырех лет упорной работы, поисков, экспериментов. Он будет продолжать писать картины по заказу (портреты богатых туристов, приезжающих на Лазурный берег) для того, чтобы финансировать свое безумное предприятие. В отличие от обычных подделывателей картин Вам Меегерен ни минуты не сомневается в своей способности произвести на свет нового Вермера или нового де Хоха. Его не смущают эстетические трудности – он уверен в своей виртуозности. Его беспокоят лишь технические вопросы. Как создать такую картину, которую никаким путем, даже с помощью самых тщательных научных исследований, нельзя было бы отличить от полотен трехвековой давности? Сложность проблемы бесспорна. Решение каждого конкретного вопроса порождает новые трудности. Но Ван Меегерен неутомим и поочередно преодолевает их.

Как сделать так, чтобы сам холст и подрамник были подлинными? Очень просто. Довольно легко найти в продаже не представляющую ценности картину XVII века в достаточно хорошем состоянии. Остается счистить несколько слоев живописи, не повредив, однако, подмалевок. Это очень тонкая, но однообразная и длительная операция.

Как написать картину, используя лишь те же пигменты, что и Вермер? В самом деле, нельзя пользоваться никакими веществами, которые, а это можно установить с помощью химического анализа, вошли в обиход позднее эпохи великого мастера. Но мы знаем, что Ван Меегерен уже давно научился сам приготовлять краски. Он умеет вручную растирать минеральные красящие вещества, из которых получал свои цвета Вермер. Но многие из этих веществ, и в частности ляпис-лазурь, стали редкими и очень дорогостоящими. Ван Меегерену придется доставать их у Виндзора и Ньютона – крупнейших торговцев москательным товаром в Лондоне.

И как приступить к решению заведомо самой важной проблемы – проблемы кракелюр? Именно на этом удавалось разоблачить, как правило, большинство подделок. Дело в том, что масляная живопись сохнет, казалось бы, очень быстро. Но в действительности затвердевает лишь поверхностный слой краски, и известно, что для полного высыхания требуется по меньшей мере полвека. Позднее начинают появляться знаменитые кракелюры (трещины на картине), которые с веками множатся.

Следовательно, если пытаться написать Вермера, нужно искусственно создать густопереплетенную сеть кракелюр, которая появилась бы за триста лет. К тому же для того, чтобы нельзя было обнаружить их искусственное происхождение с помощью рентгеноскопии, необходимо, чтобы эта сетка трещин повторялась в каждом из слоев краски, вплоть до подмалевки с исключительным единообразием и идентичностью. Любая картина, на которой сетка кракелюр в нижних слоях будет иной, чем в верхних, немедленно вызовет подозрения. Гениальная мысль Ван Меегерена заключалась в том, чтобы, очистив прежнее изображение на картине, писать новое, тщательно сохраняя каждую трещинку первоначальной подмалевки. Таким образом, автор подделки как бы заставлял время подняться из глубины картины на поверхность.

Как добиться такого затвердения красок, которое было бы идентично нескольким векам их усыхания (а именно это затвердение ведет к образованию знаменитых кракелюр)? Ван Меегерен проводит многочисленные опыты. Чтобы добиться искусственного затвердения красок, необходима печь. Хорошо, он сделает специальную печь и много другое. Теперь художник пускает в дело свою особую смесь. Он делает лишь наброски. Затем он помещает их в печь. Результат вполне убедительный: кракелюры проступили на поверхности.

И все же стремление к совершенству ведет дальше. Он становится виртуозом в восстановлении кракелюр. Просто сушку в печи он дополняет чисто механическими методами воздействия. Он натягивает полотно на цилиндр, поворачивает его в печи во всех направлениях, слегка проминает пальцами полотно с обратной стороны. Кроме того, нанесенный сверху слой лака, которому он дает высохнуть обычным путем, на воздухе, делает еще совершеннее проявление кракелюр после сушки в печи. Полученная сетка трещин такова, что ей не страшны никакие подозрения.

Но применение лака выявляет другой дефект. На протяжении веков на поверхности картины накапливается пыль, которая въедается в малейшие трещинки в живописи. Такую деталь никак нельзя упускать из виду. И Ван Меегерен находит простое и гениальное решение. После того как высохнет слой лака на картине, он покрывает все полотно тонким слоем китайской туши. Тушь просочится в трещины, заполненные лаком. Напомним, что его краски не поддаются обычным растворителям. Поэтому Ван Меегерену остается затем лишь смыть китайскую тушь и лак с помощью скипидара, а тушь, проникшая в трещины, остается и создает видимость въевшейся пыли. И наконец, чтобы придать картине окончательный облик, Ван Меегерен еще раз покрывает ее сверху слоем лака.

Все компоненты подделки выдержали испытание; теперь фальсификатор может приступить к исполнению своего замысла.

В 1935 году Ван Меегерен приступает к делу. Он пишет одного Франса Халса, одного Терборха, двух Вермеров. Первая из его картин – «Пьющая женщина» (78?66 см) – самая удачная проба. «Мужской портрет» (30?24,75 см), написанный в манере Терборха, остается в стадии эскиза. «Дама, читающая ноты» (57?48 см) и «Дама, играющая на лютне» (63,5?49 см), «предназначенные» Вермеру, могут вполне ввести в заблуждение.

В самом деле, «Дама, играющая на лютне», которую Ван Меегерен так и не закончил, непосредственно перекликается с типичными для Вермера темами. Она даже напоминает «Супружескую чету у клавесина», хранящуюся в Букингемском дворце. Освещение (незавешенное окно в левой стороне картины), тени, зеркало, отражение в зеркале, чисто вермеровские предметы на картине – все это вместе воссоздает атмосферу, присущую творческой манере великого мастера. На первый взгляд не вызывает сомнений, что это Вермер. Точно так же «Дама, читающая ноты» напоминает вермеровскую «Даму в голубом», хранящуюся в Королевском музее. Лицо молодой женщины очень похоже на лицо той, которая, как предполагают, была женой Вермера и позировала ему.

Эта вторая картина обладает и по характеру мазка, и по самому своему духу всеми достоинствами, присущими Вермеру, и, несомненно, нашла бы покупателя. Естественно, она могла быть продана за очень значительную сумму.

Однако Ван Меегерен не стремится продать свое произведение.

Тем, что он не продал «Даму, читающую ноты», Ван Меегерен превзошел предшествовавших фальсификаторов. Эта выдержка уже несет в себе зародыш того, что станет подлинным проявлением его гения.

Скопировать Вермера в его самой известной манере письма мог бы и всякий другой. Ван Меегерен сделал лишь первую пробу. Его замыслы куда более честолюбивы: он нанесет свой удар гораздо тоньше и гораздо сильнее. Он не столько хочет написать картину великого мастера XVII века; он хочет, чтобы за этой картиной было признано решающее место в творчестве мастера настолько, чтобы она полностью изменила направление истолкований его творчества, всех поисков, исследований, посвященных ему. Выбор именно Вермера из всех голландских художников связан с ограниченным числом сохранившихся достоверных картин великого художника, в силу чего его творчество дает основание для гипотез. В то время лишь 28 картин признавались подлинными творениями Вермера. Кроме того, открытие его творчества как художественной ценности произошло лишь в XIX веке, и искусствоведы предполагают, что должно существовать еще немало необнаруженных картин.

К тому же все известные произведения Вермера носят светский характер (интерьеры, портреты, хранящиеся в Национальной галерее в Эдинбурге картина «Христос у Марфы и Марии»). Подлинность этого полотна была установлена тем самым Бредиусом, который, как мы уже знаем, слыл высшим авторитетом в данной области. Бредиус считал открытие картины самым большим делом своей жизни. Вслед за ним все специалисты по истории искусства стали считать вполне вероятным существование еще целого ряда картин той же тематики. Вот здесь и выступает на сцену Ван Меегерен.

Отказавшись от идеи создания какой-то картины, которая наподобие его двух первых Вермеров непосредственно напоминала бы имитируемую модель, фальсификатор нарушает традиционные правила игры; его мистификация не будет иметь себе равных по размаху. Ван Меегерен будет писать «недостающие» картины Вермера: картины религиозного содержания. Его уверенность в себе зиждется не только на способности технически создать полную иллюзию подлинника, но и на знании рефлексов, управляющих психологией искусствоведов, историков искусства и экспертов. Разве подлинный смысл деятельности искусствоведов не заключается в открытии неожиданного и таком его истолковании, которое подтверждало бы его, хотя именно это является наиболее раздражающим фактором для них самих? Ван Меегерен предоставит им возможность такого открытия и одновременно вскроет субъективную несостоятельность их суждений.

Хорошо помня о театральной сцене, разыгранной его другом Ван Вайнгаарденом, который искромсал на глазах у Бредиуса своего фальшивого Рембрандта, он решает пойти в своей игре гораздо дальше: он подождет, пока картина будет признана подлинной, а затем продаст ее, и очень дорого. Пусть она будет выставлена, пусть вызовет восторженные отклики и комментарии, пусть с нее напечатают репродукции. А после этого он раскроет свою мистификацию. Таким образом, всему миру будет публично и с максимальным блеском дано, так думает он, доказательство его таланта живописца. Он решает также вернуть затем ту баснословную сумму, которую он получит за картину, во всяком случае, он верит в это. Он станет своего рода героем… Как когда-то, в своих детских мечтах, он будет королем, укротившим тигров.

И, наконец, написание шедевра, выходящего за рамки главного русла творчества великого мэтра, сохраняет за Ван Меегереном его долю творчества. Он ставит себя на место Вермера, но и в нем отводит себе свое собственное. Как только мистификация будет раскрыта, Вермер должен исчезнуть, и появится Ван Меегерен. Конечно, в таких замыслах присутствует значительная доля фантасмагории, но без нее ничто не было бы возможно.

Караваджо написал три картины «Христос в Эммаусе». Ван Меегерен видел в Италии одну из них. Он знает, что эта тема мало использовалась живописцами, и приходит к мнению, что появление картины Вермера на этот сюжет произведет сенсацию. Комментарии, пересмотр своих теорий специалистами, пытающимися установить возможные связи, различия и влияния, восхищенное удивление перед великой удачей такого открытия – все это даст обильную пищу искусствоведам. Итак, выбор сделан, и будет небезынтересно уделить здесь некоторое внимание той скрытой иронии, которая определила такой выбор.

В самом деле, никто не отметил очевидного сходства между тем, что произошло с Иисусом Христом в Эммаусе, и тем, что предстояло пережить самому Ван Меегерену.

Напомним библейскую историю: через некоторое время после своего воскресения Христос появляется в Эммаусе, где он предстает перед двумя своими учениками. Вначале апостолы не узнают его. И лишь в тот момент, когда он, разламывая хлеб, благословляет его, именно этот жест выдает Христа – апостолы узнают его. Таким образом, Иисусу пришлось как бы дать доказательство того, что это действительно он.

Ван Меегерен не может не сравнить иронически эту ситуацию с той инсценировкой, которую он намерен разыграть. В случае с ним он будет вначале принят за другого, и только потом в нем признают его самого. Становится ясно, что роль апостолов в данном случае отводится слепцам-специалистам. Им еще нужно будет все показывать и доказывать. А пока Ван Меегерен показывает им «Христа в Эммаусе» кисти Вермера…

Приобретя подлинную картину XVII века «Воскресение Лазаря», Ван Меегерен проделывает с ней ряд предварительных операций. Прежде чем очистить прежнюю живопись, он снимает холст с подрамника и укорачивает его, отрезав с левой стороны полосу в 50 сантиметров. Соответственно он уменьшает и подрамник.

Эти две операции предназначены для того, чтобы сохранить доказательство, что Вермер, которого он собирается написать, – подделка.

Впервые в мире автор подделки заботится о том, чтобы обеспечить вещественные доказательства своей мистификации. Он идет тем самым на огромный риск, но не будем забывать, что в то время Ван Меегерен еще не отказался от надежды стать Ван Меегереном, пусть даже с помощью Вермера и Христа.

Во время очистки полотна (наклеенного на фанеру) возникают две трудности. В одном месте не удается полностью удалить свинцовые белила, а продолжать очистку – значит, пойти на риск попортить сетку кракелюр. Художник обходит эту трудность, так распределив цвета на своей картине, чтобы включить это белое пятно в собственную цветовую композицию. С другой стороны, ему не удается (по тем же причинам) заставить полностью исчезнуть голову одного из персонажей. Но поскольку некоторым художникам XVII века, и в том числе самому Вермеру, случалось использовать старые холсты с набросками какой-то ранее задуманной, но невыполненной картины, это не могло послужить веским доказательством даже в случае рентгенографии.

Ван Меегерен делает новый подмалевок коричневатого тона (на основе охры и свинцовых белил) поверх сохранившегося первоначального. Этот темно-коричневый подмалевочный слой, сглаживающий поверхность полотна и придающий ему единство тона, позволяет художнику, после того как он высушивает полотно в печи, убедиться, что кракелюры с абсолютной точностью проступили на поверхности и он может приступать к созданию своей композиции.

Следует подчеркнуть, что в силу честолюбия и нервного напряжения, владеющих Ван Меегереном, когда он принимается за своего «Христа в Эммаусе», ему буквально удается превзойти самого себя. Эта картина потребует от него полгода вдохновенной работы. Достоинства призведения, в том числе с художественной точки зрения, бесспорны и вполне оправдывают ту колоссальную ошибку, объектом которой станет картина.

Поскольку работа над картиной требует полнейшей тайны, Ван Меегерену приходится обходиться без натурщиков. Но он сумеет превратить эту трудность в дополнительное преимущество и построить на этом тонкую гамму ассоциаций с творчеством Вермера. У него нет натурщиков? Что ж, он использует в качестве моделей персонажей самого Вермера. Иначе говоря, он воспроизведет персонажи с известных картин Вермера на сей раз в религиозной обстановке. Так, лицо апостола Клеофаса в картине «Христос в Эммаусе» представляет собой синтез черт лица одного из «Астрономов» и Христа в картине «Христос у Марфы и Марии». Кроме того, положение кисти и предплечья руки этого апостола также заимствовано у одного из персонажей картины «Астрономы».

Что касается образа самого Христа, его созданию помог случай. Позднее Ван Меегерен расскажет такую историю:

Введение в картину этого неожиданного образа с натуры, как кажется, развлекло Ван Меегерена, который использовал в изображении лица Христа одну деталь, присущую его собственному творчеству: очень широкие и приспущенные веки на лице Христа характерны именно для манеры самого Ван Меегерена, а не для Вермера. Посетитель Ван Меегерена произвел настолько сильное впечатление на этого общеизвестного агностика, что он согласился выполнить его довольно любопытную просьбу.

Вот та странная молитва, которую, как утвержает сам Ван Меегерен, он произнес тогда:

Вермер (или Ван-дер-Меер)… Ван Меегерен. Или лучше, В. Меер – В. Меегерен. Сразу бросается в глаза сходство имен Хана Ван Меегерена с Яном Вермером Делфтским вплоть до почти полного совпадения набора букв, из которых состоят их имена. Эта объективная случайность сильно облегчила фальсификатору одну очень деликатную операцию – подписание картины. Это происходит весной 1937 года. Ван Меегерен закончил своего «Христа в Эммаусе». Перед тем, как в последний раз поместить картину в печь, он колеблется: подписать ли свое произведение именем Вермера? Подпись сама по себе, конечно, еще не служит доказательством подлинности произведения. А неудачно подделанная подпись, наоборот, послужит доказательством фальсификации. И наконец, юридически судебное преследование предусматривается лишь в случае подделки подписи. И все же Ван Меегерен решает подписать картину. Его картина слишком особая для того, чтобы подвергать ее риску более затруднительной процедуры установления ее подлинности из-за отсутствия какого бы то ни было «грифа» мастера.

Проблема лишь в том, что не так-то легко подделать подпись Вермера. Здесь также Ван Меегерен должен проявить всю свою виртуозность: как только подпись начата, уже невозможен никакой возврат назад, поскольку она должна быть сделана одним росчерком. Ван Меегерен заимствует одну из известных монограмм, где заглавная «I» находится над заглавным «M» по центральной оси между ее зубцами, а «V» повторяет начертание линий, образующих внутренние стенки зубцов «M» – монограммы, которой чаще всего пользовался Вермер. Результат получился очень убедительным, и теперь готовую картину можно подвергнуть последней операции «старения».

Размеры картины «Христос в Эммаусе» (115?127 см), намного превосходящие размеры четырех предыдущих подделок, вынудили Ван Меегерена купить новую, гораздо большую и более совершенную печь. В еще незажженную печь он помещает картину на специальной опоре на расстоянии 50 сантиметров от нижней плиты обратной стороной книзу. Затем он герметически закрывает печь. Термостат установлен на 105°. Начинаются два решающих часа. За эти 120 минут решается судьба трех веков живописи, сжатые в четыре года алхимических изысканий и реализованных за шесть месяцев творчества.

Ожидание, чувство тревоги… и наконец, полный успех. В свете весеннего дня 1937 года Ван Меегерен разглядывает свое произведение – самую крупную живописную подделку всех времен. Краски предельно сохранились. Живопись затвердела так, как будто она действительно существовала 300 лет, и на поверхности великолепно проступает сетка кракелюр. Теперь лак, затем слой китайской туши, затем удаление туши скипидаром и окончательная лакировка. Вот, кажется, и все, что остается сделать. Но Ван Меегерен по опыту знает, что полное совершенство подозрительно… И он решает несколько подпортить свою картину.

Столь «старая» картина должна неизбежно иметь какие-то повреждения, а следовательно, какие-то следы реставрации. В 1937 году уже не может быть новых «Вермеров». Поэтому, взяв шпатель, Ван Меегерен царапает картину в нескольких местах, и его «профессиональная совесть» толкает его даже на то, чтобы несколько надорвать полотно – точно у кончика полуподнятого мизинца Христа. Затем он приступает к реставрации этих поврежденных мест, стремясь сделать так, чтобы это было относительно заметно.

Теперь шедевр можно натянуть на подлинный подрамник. Ван Меегерен заканчивает последние детали. Таинство завершается, теперь ему предстоит выйти на белый свет.

Как же преподнести «Христа в Эммаусе»? Ван Меегерен уже проанализировал и изучил механизмы, управляющие рынком живописи. Он прекрасно знает психологию тех людей, которых собирается мистифицировать. Он решает действовать в одиночку, как всегда делал до сих пор. У него будут обманутые посредники, но ни одного соучастника.

Первая цель – добиться удостоверения в подлинности «Христа в Эммаусе», подписанного каким-нибудь бесспорным авторитетом. Естественно, напрашивается мысль о Бредиусе, который подходит для осуществления задуманного со всех точек зрения. Именно он открыл картину «Христос у Марфы и Марии» (единственную известную картину Вермера на религиозный сюжет); именно он считается высшим знатоком в этой области; именно его на протяжении многих лет так хотелось развенчать Ван Меегерену. Бредиус – самый крупный представитель тех всемогущих экспертов, которых нужно разгромить раз и навсегда.

Естественно, не может быть и речи о том, чтобы сам Ван Меегерен непосредственно обратился к нему. Следовательно, нужно найти посредника, который был бы достаточно представителен для того, чтобы Бредиус принял его всерьез.

Ван Меегерен познакомился в свое время в Голландии с неким доктором Г.А. Бооном – юридическим советником, членом парламента, который пользовался репутацией абсолютно честного человека. Этот человек увлекается искусством. Со всех точек зрения он представляет собой великолепное подставное лицо. Ван Меегерен тщательно упаковывает своего «Христа в Эммаусе» в ящик и отправляется из Рокбрюна в Париж. Там он встречается с д-ром Бооном и рассказывает ему две истории.

Женщина по имени Мавруке оказалась одной из трех наследников старой голландской семьи. Вот уже двадцать лет, как она живет в Италии, куда и перевезла коллекцию картин из родового замка в западной Голландии. В этой коллекции, передававшейся из поколения в поколение, насчитывается ни много ни мало 162 картины. Это работы кисти Гольбейна, Эль Греко, Рембрандта и Халса. Мавруке, желая покинуть Комо и фашистскую Италию, обратилась за советом и помощью к Ван Меегерену. Она хочет тайно продать во Франции некоторые из этих картин, а фашистское правительство Италии запрещает вывозить за границу произведения искусства. Поэтому Ван Меегерен берет на себя задачу тайно вывезти первую картину, в которой, как ему кажется, он узнает подлинного Вермера. Не согласится ли д-р Боон облегчить возврат в Голландию одного из выдающихся шедевров великого делфтского мастера?

Конечно же, этот рассказ, в котором ловко используется тогдашняя политическая обстановка, – полнейший вымысел самого подделывателя картин. Но, несмотря на свой романтический характер, данная история безупречна, и, если подлинность картины будет признана, никто не станет предпринимать тщательное расследование вопроса о том, откуда она появилась.

Д-р Боон, на которого картина произвела огромное впечатление, понимает, что, взяв на себя роль посредника, он может совершить тем самым патриотический акт и одновременно выгодную финансовую операцию. Он соглашается встретиться с Бредиусом и считает нужным не упоминать имени Ван Меегерена и, следовательно, представить этому специалисту иную версию обнаружения шедевра. Вторую историю, подсказанную ему Ван Меегереном, д-р Боон и расскажет Бредиусу.

В этой истории Боон будет выступать в роли юридического советника одной женщины, которая получила недавно наследство от своего отца – французского дельца, обосновавшегося на юге. Жена дельца, также умершая, была голландкой по происхождению и принесла в приданое великолепную коллекцию картин. Дочь-наследница испытывает некоторые финансовые трудности и хочет продать тайно, для того чтобы не быть обвиненной в использовании лишь в собственных интересах семейного наследия, некоторые из этих картин. Боон будто бы отправляется в ее замок на юге с тем, чтобы осмотреть коллекцию. Вначале она его якобы разочаровывает, и лишь счастливый случай позволяет ему обнаружить картину «Христос в Эммаусе», валявшуюся в одном из шкафов. Картина не нравилась покойному, и никто не видел ее за последние 40 лет. Боон, вначале обративший внимание на подпись, а затем потрясенный красотой произведения, решает проконсультироваться со специалистом по Вермеру – Бредиусом.

30 августа 1937 года д-р Боон пишет Бредиусу. Они уславливаются о встрече, которая состоится через несколько дней на вилле искусствоведа в Монако. После того как ему была рассказана приведенная выше история и особенно после того как он увидел картину, Бредиус реагирует так, как и предполагал Ван Меегерен. Старый знаменитый специалист приходит в неописуемое волнение: судьба даровала ему случай, на который он уже и не смел надеяться и который, теперь уже навсегда, подтверждает все его теории о творчестве Вермера. В течение двух дней он изучает картину, которая вызывает у него безграничное восхищение. Сюжет, манера исполнения, техника письма – все в этой картине приводит специалиста в восторг; вермеровский выпуклый точечный мазок, религиозная насыщенность, близость к сюжетам Караваджо, персонажи, лица которых напоминают лица других произведений мастера, бесспорно его подпись, безупречность колористической гаммы и кракелюр окончательно убеждают его.

Энтузиазм Бредиуса стольк велик, что он приглашает фотографа, чтобы тут же сфотографировать картину, и без всякого другого исследования пишет прямо на обратной стороне фотографии следующее удостоверение ее подлинности:

Итак, отныне творчество Вермера обогатилось уникальным шедевром. Можно поразиться уверенности тона удостоверения, выданного специалистом. И тем не менее это так. Рынок живописи зиждется именно на подобной уверенности. Субъективное мнение здесь превалирует над всем. К тому же к нему быстро примешивается финансовый интерес. Разве не верно, что, как говорится в знаменитой шутке, «из 25 000 полотен, написанных Коро, 80 000 находятся в Соединенных Штатах»?

Торговля произведениями искусства служит столь выгодным источником доходов, что, если только не возникает сомнения, которое сразу же разделяют многие специалисты, никто не заинтересован в разоблачении подделки. Ни одна картина, подлинность которой не оспаривается, не подвергается специальному научному анализу (химическому, радиографическому и т.д.). Но в любом случае произведение Ван Меегерена выдержало бы подобное испытание.

Имея удостоверение Бредиуса, Боон возвращается в Париж и помещает картину в надежное место – в банк «Креди лионнэ». Он начинает искать покупателя. Запрошенная цена – 90 000 фунтов (то есть приблизительно 3 600 000 франков). И вот здесь появляется единственная оговорка в отношении подлинности «Христа в Эммаусе». Представитель в Париже нью-йоркского торговца картинами Дювеена, ознакомившись с картиной, телеграфирует 4 октября 1937 г. своему патрону:

Эта телеграмма, расходящаяся с общим мнением, не найдет отклика. Однако, хотя ей не удалось дискредитировать произведение, из-за нее продажа картины значительно задерживается. Приходится подождать опубликования восторженной статьи Бредиуса в «Берлингтон мэгэзин» для того, чтобы начать поиски новых покупателей. Наконец статья опубликована:

Американская телеграмма окончательно забыта. Боон может вернуться в Голландию и вновь искать покупателей. Тем не менее сумма, запрашиваемая за картину, снижена до 58 000 фунтов (2 400 000 франков). С декабря 1937 года самый крупный торговец картинами в стране Д.А. Хоогендайк и директор музея Бойманса, специализирующегося на выставках произведений Вермера, д-р Д. Ханнема, активно содействуют тому, чтобы вернуть в Голландию «шедевр, представляющий национальное достояние». Хоогендайк убеждает одного богатейшего промышленника Ван дер Ворма внести большую часть запрошенной суммы. Остальное будет оплачено Обществом Рембрандта с согласия всех его членов, а также за счет дарений ряда частных лиц, среди которых фигурирует, по иронии судьбы, сам Бредиус. Картина «Христос в Эммаусе» доставлена в музей Бойманса, который готовится организовать по этому случаю большую выставку.

Ван Меегерен наблюдает со стороны за безупречной работой запущенной им в ход адской машины. Ему удалось обмануть экспертов, ему удалось загипнотизировать искусствоведов, он получает такую сумму, которую не часто платят за произведение искусства. Ему остается лишь насладиться восхищением широкой публики.

В музее Бойманса продумывают все детали. Прежде чем картина будет выставлена, нужно подготовить ее к этому, причем с той торжественностью, какой заслуживает это событие. Поэтому приглашают лучшего реставратора картин в Голландии Люитвайлера. Реставратор намеревается проклеить полотно с тем, чтобы закрепить живопись. Эта операция несет в себе некоторую опасность лишить Ван Меегерена тех доказательств своей мистификации, которые он намерен сохранить. К счастью для него, Люитвайлер вопреки обычной процедуре, не подвергает проклеиванию все полотно. Он оставляет нетронутыми незарисованные края полотна. А первоначальный подрамник, который он велит заменить новым, не уничтожают, а отправляют на хранение в подвалы музея. Затем реставратор подправляет те места, которые были сознательно грубо реставрированы Ван Меегереном, и после этого еще раз покрывают картину лаком. Картина готова, и ее вставляют в специально заказанную для нее великолепную раму. Теперь «Христос в Эммаусе» может занять в музее Бойманса почетное место.

Прошел ровно год после «создания» картины, когда публику приглашают полюбоваться этим шедевром. Весенняя выставка 1938 года – самая запоминающаяся из всех. Она собирает огромные толпы народа. Число посетителей достигает рекордной цифры. Правда, надо признать, что искусствоведы и художественные критики подготовили для этого почву. Уже не только публикуются отзывы знатоков для избранных, но и развертывается систематическая рекламная кампания, напоминающая состязание. Каждый стремится найти более яркую и сенсационную метафору, чем собратья по перу. Дифирамбы нарастают от «великого произведения искусства, вырванного из забвения» до обнаружения «самого крупного открытия века». Буквально весь мир призывается в свидетели и подключается к безграничному восхищению картиной.

При такой всеобщей эйфории невольно напрашивается мысль о массовом психозе. Несомненно, такая реальность переводит самого Ван Меегерена уже на следующую, более высокую ступень невроза. Освободившись теперь, когда осуществилось его желание, от снедавшего его внутреннего напряжения, фальсификатор может «со спокойной совестью» позволить себе роскошь ставить публично под сомнение подлинность «Христа в Эммаусе»… Так, во многих светских салонах он перечисляет аргументы в пользу того, что это подделка. Разве Вермер писал картины на библейские темы? А подвергали ли полотно всем требуемым научным анализам? Не слишком ли банальна, в сущности, композиция? А характер мазка зауряден и т.д. Но его репутация прирожденного хулителя заведомо лишает все его утверждения какого-либо доверия и лишь позволяет его собеседникам укрепиться в собственных утверждениях, высокомерно отвергая мнение подлинного автора этого чуда.

Но это еще не все.

Выставка сама по себе представляет собой редкостный, тщательно подготовленный спектакль. Пышность и торжественность обстановки таковы, что способны убедить толпу посетителей сразу же, как только они переступают порог музея, в том, что они присутствуют при исторической церемонии и их чувства не могут не соответствовать величию события. Красные ковры, присутствие официальных лиц, стражи в парадной форме – посетитель уже ошеломлен всем этим церемониалом, прежде чем он получит возможность полюбоваться в течение нескольких мгновений самим шедевром. Саму картину охраняет военный караул, и к ней никого близко не подпускают. Если кто-либо из зрителей делает шаг вперед, чтобы более подробно рассмотреть знаменитый вермеровский ярко-синий цвет или выражение лица Христа, его тотчас же решительно отстраняют на должную дистанцию. А картина – виновница этого всемирного спектакля – прочно хранит свою тайну.

Ван Меегерен смешивается с толпой. Он, в свою очередь, подходит к картине. Он наклоняется вперед, он хочет рассмотреть следы последней, сделанной уже после него реставрации. Но тотчас же один из стражей отстраняет его. Ван Меегерен внутренне усмехается. Мир у его ног, и если никто другой об этом даже не подозревает, то сам фальсификатор намерен разоблачить дело собственных рук.

После этого публичного триумфа «Христа в Эммаусе» перед Ван Меегереном остается единственный вопрос: должен ли он выполнить свое намерение и публично раскрыть свой гигантский обман?

Конечно, он получил очень крупную сумму (две трети полной стоимости картины, то есть 1 600 000 франков), которую ему придется вернуть. Но надо признать, что финансовая проблема стоит не столь остро: речь не идет о выборе «все или ничего». Конечно, Ван Меегерен никогда не обладал таким богатством, но совершенно очевидно, что разразившийся скандал, известность, которую получит в результате его имя, принесут ему определенную выгоду как в материальном плане, так и в плане престижа. Признание его художником величайшего таланта – если не самим Вермером… – обеспечило бы его собственным произведениям популярность, диктуемую всегда падкой на сенсации капризной модой; его «курс» поднялся бы пропорционально громкости разразившегося скандала.

Кроме того, разоблачение им этой фальсификации сделало бы его центральной фигурой гигантской полемики в печати: статьи, интервью, права на печатание репродукций с картины, возможное опубликование автобиографии, что также обеспечивает выгодное положение в дополнение к тем преимуществам, которые принесет ему признание его художественного таланта. И наконец, ему будет возвращена картина, которая не утратит своей коммерческой ценности. Став предметом споров и своего рода вещественным доказательством, «Христос в Эммаусе», несомненно, будет цениться очень высоко.

Что касается морального или, если хотите, невротического удовлетворения, то, раскрыв истину, Ван Меегерен избавил бы себя от непоправимого и смог бы поставить искусствоведов и торговцев картины на их истинное место, доказав, что они невежды.

Вы уже, по-видимому, догадались, что ничего этого не произойдет. Ван Меегерен будет молчать и начнет швырять деньги направо и налево самым бездумным образом. Весь обратный путь в Рокбрюн будет заполнен дорогими покупками, кутежами в ночных кабачках, случайными встречами. Уже в Париже он растратит достаточно крупную часть суммы для того, чтобы не думать больше о ее возврате. В Рокбрюне вопрос окончательно решен. Он бесповоротно становится фальсификатором.

Деньги, которые утекают у него как вода сквозь пальцы, околдовывают и отупляют его. Воображение скудеет, и он опускается до уровня банального обмана. Разве не смешно, что человек, сумевший создать немыслимое, объясняет теперь свое неожиданное богатство столь примитивным образом, утверждая, что выиграл крупную сумму в Национальную лотерею, а жители Рокбрюна, соседи за столом рулетки в казино в Монте-Карло и даже местная полиция верят в эту маленькую басню. Ван Меегерен, сменяя один бар на другой, стол рулетки на зал для игры в баккара, «прожигает жизнь».

Эта неожиданная смена его образа жизни не вызывает, однако, никаких подозрений. Разве не естественно, чтобы художник имел много денег и чтобы его образ жизни напоминал, как писал Бальзак, мелькание зубьев пилы, причем повседневно?

А события развиваются своим неизбежным путем. Через несколько месяцев после продажи «Христа в Эммаусе» Ван Меегерен вновь принимается за работу. Да, он продолжает растрачивать свои миллионы, но все же по-прежнему любит писать! (Это, без сомнения, то качество, которое может привести лишь к созданию новых подделок). Ван Меегерен как художник по-прежнему не существует. Утверждается Ван Меегерен – выдающийся фальсификатор.

«Автором» новой подделки будет Питер де Хох. В противовес выбору сюжета вермеровской картины теперь фальсификатор будет писать вполне «правдоподобного де Хоха». В самом деле, его «Любители выпить» вполне соответствуют и по духу, и по стилю творчеству этого художника и даже напоминают его картину «Игроки в карты», хранящуюся в Букингемском дворце. Летом 1938 года сделан решающий шаг: вторая подделка выходит из-под кисти, то бишь из-под шпателя и из печи Ван Меегерена.

«Любители выпить» (80?69 см) подписана «P.D.H. 1658». Новая идея фальсификатора заключается в том, чтобы сделать вполне правдоподобным существование двух столь явно близких друг другу произведений в творчестве одного и того же великого мастера. Возможность такого случая не исключена, когда речь идет о художниках XVII века, часто писавших серии картин на близкие темы. Делая свой выбор, фальсификатор действует в духе обычного подделывателя картин. Он идет тем самым на риск уже совсем иного плана, чем тот, который он тщательно взвесил и продумал при написании «Христа в Эммаусе». Но его виртуозная техника помогает ему не допустить ни малейшего промаха. Ван Меегерен превосходит в этой картине самого себя. Было нанесено шесть красочных слоев (вместо трех в «Христе в Эммаусе»), многократные сушки в печи обеспечили картине великолепные кракелюры трехвековой давности. «Любители выпить» ничуть не хуже, чем любое другое произведение де Хоха.

После года различных коммерческих операций эта картина займет место в частной коллекции мецената Ван Бенинга. Принадлежность к этой коллекции – самой известной и самой богатой из частных коллекций в Голландии – уже сама по себе служит подтверждением подлинности любого входящего в нее полотна.

И на этот раз в качестве посредника выступает д-р Боон. История обнаружения картины примерно соответствует истории «Христа в Эммаусе» (мифическая Мавруке вновь «продает» одну из картин, тайно вывезенную из фашистской Италии, своей не менее мифической итальянской коллекции). Боон встречается с П. де Буром, одним из самых крупных в Голландии продавцов картин, который и убедит Ван Бенинга купить эту картину. Сумма сделки составляет 220 000 гульденов (то есть примерно 900 000 франков, из которых Ван Меегерен получит 600 000). Следует отметить, что данная сумма составляет немногим более одной трети той, которую он получил за «Христа в Эммаусе».

Но за тот год, пока осуществлялась эта сделка, в жизни Ван Меегерена произошел целый ряд других событий. Но его тайна по-прежнему остается тайной.

Ван Меегерен переезжает. Летом 1938 года он со своей женой Йо покидает виллу «Примавера» в Рокбрюне и переселяется в Ниццу, в квартал Симмьесских озер. Они покупают там виллу «Эстате», одну из самых роскошных в этом квартале. Она расположена на уступах горных отрогов, откуда открывается вид на весь город и на море. Построенное из мрамора здание, окруженное оливковыми деревьями, вьющимся виноградом, розариями и бассейнами, насчитывает пять больших салонов в первом этаже и двенадцать спальных комнат во втором, а в другой части здания находятся большой музыкальный зал, галерея и библиотека, которая будет превращена после специального переоборудования в мастерскую-лабораторию Ван Меегерена.

Все комнаты будут меблированы с большой роскошью, и на вилле будут непрерывно устраиваться празднества, вечеринки, оргии. Судя по всему, именно в тот период будет растрачено более половины денег, полученных от продажи «Христа в Эммаусе». Совершенно очевидно, однако, что Ван Меегерену еще долго не будет грозить опасность испытывать нехватку денег. Как только они с женой поселились на новом месте, Ван Меегерен сразу же принимается за работу: он теперь сам увлекся этой игрой. Отныне страсть к подделкам, причем как в живописи, так и в жизни, одерживает верх над желанием доказать свой талант. Фальсификация становится подлинной движущей силой его творчества.

«Игроки в карты» (75?62 см) – вторая картина де Хоха, написанная Ван Меегереном, и первое произведение де Хоха в Ницце. Эта картина, законченная в первые месяцы 1939 года, восходит к «Голландскому интерьеру», хранящемуся в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Сходство двух картин столь поразительно, что и на этот раз не вызывает сомнений, что «Игроки в карты» и «Голландский интерьер» принадлежат к одной серии, написанной де Хохом.

Отметим, что новая подделка будет пущена в продажу гораздо позже и найдет покупателя лишь в 1941 году. Ее приобретает за 219 000 гульденов (750 000 франков) богатейший промышленник Ван дер Ворм. Сделка будет заключена с помощью нового посредника – Страйбиса, агента по продаже недвижимости в Гааге. Продавец картин Хоогендайк, который уже принимал участие в продаже картины «Христос в Эммаусе», убедит Ван дер Ворма сделать эту покупку.

А теперь вернемся к тому, что произошло в жизни Ван Меегерена с 1939 года.

Так начинается письмо, написанное Ван Меегереном Боону в июле 1939 года. В письме, имеющем очень большое значение, сообщается о новых «открытиях».

Эта «Тайная вечеря», написанная Ван Меегереном в 1939 году, так и не станет известна широкой публике при жизни автора. Целый ряд причин, вызванных историческими событиями, отодвинет осуществление этого замысла. С первых же дней объявления войны д-р Боон исчез в буквальном смысле этого слова, не оставив никакого адреса (он опасался прихода немецких войск и покинул Европу; с тех пор никто никогда не видел его).

Вышеприведенное письмо Ван Меегерена так и останется без ответа, тем более что через шесть недель после того, как оно было написано, Ван Меегерен со своей женой покидают Ниццу и возвращаются в Голландию. Война окончательно отрезает его от виллы на Средиземном побережье, где остались многие его картины и «вещественные доказательства», в частности «Тайная вечеря», которая будет обнаружена лишь в 1948 году.

Когда он возвращается в Голландию, отнюдь не оказывается без средств. Капитал, оставшийся от продажи «Христа в Эммаусе» и «Любителей выпить», позволяет ему расходовать ежемесячно 600 000 франков. (Не следует при этом забывать, что уровень стоимости жизни в те времена был в 50 раз ниже, чем сегодня). Итак, Йо и Хан продолжают вести разгульный и расточительный образ жизни; Ван Меегерен переходит все границы в своем неумеренном пристрастии к алкоголю и даже начинает пробовать морфий.

В Голландии супруги остановились вначале в гостинице. Начинается 1940 год, и они уже не могут вернуться во Францию. Военные действия затягиваются, и Ван Меегерен решается купить дом в Голландии. Он находит недалеко от Амстердама в живописных окрестностях деревни Лорен большое поместье, где оборудует свою новую мастерскую-лабораторию. В нее художник также вкладывает много денег, но у него еще есть в запасе картина «Игроки в карты», которую он сумел вывезти с собой (и которая, как мы уже знаем, найдет покупателя год спустя). Но он не счел нужным вывезти из Ниццы полотно, которое так расхваливал в письме Боону, возможно, именно потому, что понимал, что эта «Тайная вечеря» не совсем соответствует тем восторженным отзывам, которые он дал о ней в письме. И он задумывает написать другую «Тайную вечерю».

Как только его лаборатория в Лорене была оборудована, он начинает писать «Искупителя» – небольшое полотно (48?30 см), которое представляет собой поясной портрет и задумано, судя по всему, как предварительный этюд к более крупной вермеровской композиции. Это полотно позволяет ему опробовать новую печь. И хотя с точки зрения имитации ее возраста картина получается не менее совершенной, она все же отличается от прежних его работ. В самом деле, она представляет собой «пробу кисти» перед созданием новой «Тайной вечери». На этой подделке, к которой Ван Меегерен приступит сразу же после завершения своего этюда, лицо Христа будет почти идентично лицу «Искупителя» (главное различие между упомянутыми двумя «портретами» заключается в том, что на второй картине ярче освещение). Для продажи «Искупителя» фальсификатор использует, как и в случае с «Игроками в карты», все того же Страйбиса.

Страйбис, уроженец Апелдорна, маленького городка недалеко от Девентера (где родился и провел свою юность Хан Ван Меегерен), был агентом по продаже недвижимости. Он ничего не смыслит в искусстве и даже относится с полным безразличием к великим мастерам XVII века. Но он с детства знает Ван Меегерена и любит деньги. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он без малейших подозрений принимает на веру истории, которые рассказывает ему фальсификатор о происхождении «шедевров». Ван Меегерен де купил у одной старой гаагской семьи, испытывающей финансовые трудности, небольшую коллекцию картин. Некоторые из них при внимательном изучении показались ему произведениями, представляющими большую ценность. В частности, речь идет об одной работе де Хоха – «Игроки в карты» и нескольких работах Вермера, среди которых «Искупитель».

Страйбис должен действовать, нигде не упоминая имени Ван Меегерена, принимая во внимание его прискорбные отношения с миром художников Голландии. Фальсификатор предлагает посреднику за его услуги одну шестую от вырученной суммы. Агент по продаже недвижимости, потрясенный цифрами, которыми оперирует художник, очень быстро начнет проявлять исключительную ловкость в своей новой работе. Именно он убедит торговца картинами Хоогендайка купить и засвидетельствовать подлинность «Игроков в карты» и «Искупителя» (позднее мы увидим, что Страйбис окажет художнику ценную помощь, поскольку пристроит еще две подделки Хоогендайку). Когда Хоогендайк поинтересуется, откуда взялись эти полотна, у Страйбиса хватит благоразумия убедить своего покупателя, что владелец этих шедевров хочет во что бы то ни стало сохранить инкогнито: аристократические семьи, испытывающие финансовые трудности, не любят, чтобы об этом знали другие.

Хоогендайк встречается с меценатом Ван Бенингом (который уже является владельцем картины «Любители выпить») и заключает с ним сделку о покупке «Искупителя» за 475 000 гульденов (то есть 1 620 000 франков). Это маленькое полотног (48?30 см) оценено в столь колоссальную сумму, поскольку совершенно очевидно, что оно принадлежит той же кисти, что и «Христос в Эммаусе». Появление картины «Христос в Эммаусе» так сильно повлияло на умы, что отныне все, что связано с Вермером, воспринимается в свете этого его творения. Ван Меегерен очень тонко играет на новом коллективном психозе. Сходство картин Вермера (то бишь Ван Меегерена) столь поразительно, что признание подлинности второй из них происходит автоматически, без всякого специального научного исследования.

Сумма, полученная за «Искупителя» (475 000 гульденов), распределяется следующим образом:

75 000 – продавцу картин Хоогендайку

70 000 – посреднику Страйбису

330 000 – любителю искусства, обнаружившему картину, и одновременно художнику-фальсификатору Ван Меегерену.

Во время этой сделки Ван Меегерен вновь обращается к Вермеру. Полотно XVII века, принадлежащее кисти Хондиуса и представляющее сцену охоты, которое было приобретено им год тому назад, послужит основой для создания нового «Вермера» (братья Даувес, бывшие владельцы картины «Охота», сохранили в своих архивах ее фотографию). Отныне фальсификатор настолько уверен в своем деле, что менее тщательно, чем раньше, производит очистку полотна и оставляет под своей «вермеровской» живописью два красочных слоя Хондиуса. Кроме того, решив с поразительной дерзостью писать «Тайную вечерю» поверх сцены на охоте, которую он не полностью счистил, он рискует оказаться разоблаченным при первой же возможности рентгенографии картины. Никогда еще у великих мастеров XVII века, когда они использовали для картины свои прежние незавершенные полотна, не обнаруживалось столь резкого расхождения в выборе сюжета. Но Ван Меегерен знает, что никому не придет в голову провести такую экспертизу.

По своим размерам (174?244 см) этот второй вариант «Тайной вечери» отмечается куда большей смелостью – это самая дерзкая из его подделок. Сам Вермер не писал столь больших картин. Кроме того, чтобы искусственно «состарить» такую картину, требуется гигантская печь и самые тщательные предосторожности при сушке полотна. И наконец, размещение в пространстве картины тринадцати персонажей в натуральную величину представляет собой сложнейшую эстетическую проблему. Но виртуозному псевдо-Вермеру удается справиться со всеми возникшими проблемами. Он продолжает использовать эффект, произведенный в свое время картиной «Христос в Эммаусе», и образы Христа на картине «Искупитель» и на «Тайной вечере» явно восходят к этой модели. Кроме того, лицо святого Иоанна в «Тайной вечере» списано, хотя это сделано очень тонко и незаметно, с лица «Девушки с жемчужиной» Вермера.

Затем на сцену выступают уже известные нам персонажи: Страйбис, Хоогендайк, Ван Бенинг. Последний – в роли покупателя. Эта сделка, однако, носит особый характер. В самом деле, за картину запрошена почти фантастическая сумма, но не будет забывать, что мы имеем дело с рынком произведений искусства, поскольку эту картину расценивают как составляющую пару с полотном «Христос в Эммаусе». За нее запрошено 1 600 000 гульденов, то есть 5 400 000 франков.

Ван Бенинг расплачивается за «Тайную вечерю» следующим образом: он отдает Хоогендайку пять ценных полотен из своей коллекции и возвращает ему «Искупителя» (приобретенного им несколько месяцев тому назад). Возврат этой картины служит доказательством абсолютного доверия со стороны Хоогендайка: торговец картинами не сомневается в этих «Вермерах». Действительно, он сохранит для своей личной коллекции «Искупителя» и предложит взамен деньги, чтобы заплатить Страйбису (и Ван Меегерену). Кстати, увидев «Тайную вечерю», Хоогендайк восклицает: «Это самое необыкновенное произведение!»

Чем объяснить подобное ослепление? Каким образом Ван Меегерену удалось осуществить столь рискованный трюк? Как оправдать ожидания специалиста, который вначале клюнул на приманку (картину «Искупитель»), а затем приобретает шедевр («Тайную вечерю»)? И наконец, где в разгар войны найти сумму в 5 400 000 франков?

Сама эпоха обязывает к маскировке. В обычное время фальсификатор никогда бы не рискнул сбывать всю свою продукцию в одной стране; он, по-видимому, попытался бы разбросать по свету образцы своего творчетва, продавая их в Нью-Йорке, в Лондоне или в Париже. Война удерживает его в Голландии, но это препятствие станет вскоре главным козырем. При заключении сделки присутствуют всего лишь несколько человек: посредник, торговец картинами, покупатель. Публика и профессиональные эксперты уже не участвуют в деле. Теперь продавец сам устанавливает подлинность картины, а покупатель отнюдь не заинтересован в том, чтобы предавать огласке свою покупку. Человек, который среди всеобщей разрухи может позволить себе тратить такие суммы, вряд ли приобретает этим уважение своих сограждан.

Поэтому «обнаружение» подлинников Вермера то там, то здесь не кажется странным тем, кто хочет избежать опасностей безудержной инфляции. Вложение миллионных капиталов в ценную картинну знаменитого мастера спасает деньги от девальвации.

Сам Ван Меегерен действует так же, с той лишь разницей, что он, благодаря своим знаниям и вкусу подбирает коллекцию подлинных полотен выдающихся мастеров. Картины Халса, Дюрера, Терборха делают непомерной и без того баснословную роскошь его дома в Лорене.

У 52-летнего Ван Меегерена скапливается капитал в 4 миллиона франков, вырученных от продажи его трех последних картин. С каждой новой подделкой риск разоблачения возрастает. Но какое это имеет значение? Фальсификатор одержим страстью, которая водит его рукой. Он утратил субъективную способность оценивать со стороны свои деяния. Он сам скажет позднее о своих последних картинах:

– Мне доставляло такое удовольствие писать их! Я уже не управлял собой. У меня не было больше ни воли, ни энергии. Я не мог не продолжать.

И он продолжает. Появляется новая картина: «Исаак, благословляющий Иакова» (120?115 см).

Эта шестая подделка, пущенная в продажу, находит покупателя в апреле 1942 года. Та же цепочка людей (Страйбис – Хоогендайк) ведет к Ван дер Ворму, который уже является владельцем «Игроков в карты». Тот соглашается заплатить за вновь открытого Вермера 1 127 000 гульденов (4 300 000 франков).

Будучи по своей композиции проще, чем предыдущие подделки, «Исаак, благословляющий Иакова» явно свидетельствует о некоторой поспешности Ван Меегерена. Похоже, что фальсификатор, подгоняемый своей страстью, вынужден ускорить процесс создания картины. Он уже менее тщательно выполняет промежуточные этапы своей работы, стремясь быстрее прийти к конечному результату: получить еще один «шедевр». Позднее Ван Меегерен скажет:

– Что касается последних подделок, то, во-первых, я задумывал и исполнял их менее тщательно. (Зачем? Они все равно прекрасно продавались!) А во-вторых, я знал, что как только стала бы известна история «Христа в Эммаусе», то и все другие картины, которыми, кстати говоря, я не могу так гордиться, были бы вскоре признаны принадлежащими моей кисти.

Это заявление Ван Меегерена свидетельствует о том, что он прекрасно понимал тот уже не поддающийся его контролю процесс, который происходил в нем и побуждал его действовать с момента появления «Христа в Эммаусе». Но, оказывается, еще более неконтролируемо дело государственной важности, а в случае с этой картиной речь пойдет именно о таком деле.

Уже во время работы над «Исааком, благословляющим Иакова» Ван Меегерен приступает к созданию еще одного «Вермера», меньших размеров (97?84 см). Эту картину он пишет на подлинном полотне XVII века, на котором первоначально была изображена батальная сцена с лошадьми и солдатами; счистку прежней живописи он производит уже не столь тщательно. Кроме того, он проявляет самоуверенность и идет на дополнительный риск, используя в своей картине синюю кобальтовую краску вместо ляпис-лазури (синий кобальт не существовал во времена Вермера). Центральный персонаж картины по-прежнему напоминает бродягу-итальянца из Рокбрюна. Женский образ на картине явно навеян картиной «Дама в голубом», хранящейся в Королевском музее. Вермер писал «Даму в голубом» со своей жены, но делфтский мастер, не колеблясь, придал те же черты и образу проститутки в картине «У сводни». Таким образом, выбор Ван Меегереном для своей картины именно этого лица не случаен: нет ничего удивительного в том, что развратница на его картине выглядит вполне вермеровской. Картина называется «Христос и неверная жена».

Для продажи своих последних четырех подделок Ван Меегерен использовал ту же цепочку людей: агента по продаже недвижимости Страйбиса и торговца картинами Хоогендайка. Теперь вновь обратиться к ним значило бы подвергнуться определенной опасности. Однако найти новых посредников в 1942 году не такая уж легкая задача. Сфера сделок в области искусства становится все более замкнутой, и фальсификатору приходится обратиться к услугам человека, которого он может контролировать в гораздо меньшей степени. Этим новым посредником становится Ван Страйвесанде. Ван Меегерен передает ему своего «Христа и неверную жену», а затем случайно узнает, что Ван Страйвесанде тесно связан с нацистскими оккупационными кругами. У него сразу же возникает предчувствие опасности: он отнюдь не намерен компрометировать себя связями с оккупантами, допустив, чтобы один из его поддельных «Вермеров» был отправлен в третий рейх. Он вновь обращается к Ван Страйвесанде и ставит ему условие найти голландского покупателя.

Но поздно. Один баварский банкир Алоис Мидль уже прослышал об открытии неизвестной картины Вермера и информировал об этом д-ра Вальтера Хофера, агента гитлеровского режима, которому поручены розыск и экспроприация художественных ценностей в оккупированных странах. Отныне Ван Меегерен уже не может вмешаться и предпринять что-либо. Ван Страйвесанде прибегает ко всяческим махинациям, и в конце концов в сделку вмешается само голландское государство.

В самом деле, за картину назначена цена в 1 650 000 гульденов (около 6 миллионов франков). Немцы требуют покупки этого шедевра голландского национального достояния, и продажа картины превращается в государственное дело. После довольно странных тайных переговоров сделка осуществляется следующим образом: третий рейх расплачивается за эту картину «натурой» – он возвращает Голландии 200 подлинных полотен, которые были просто украдены нацистами во время вторжения и общая ценность которых намного превышает запрошенную цену. После получения этих 200 картин голландское государство выплачивает наличными деньгами запрошенную сумму Мидлю и Ван Страйвесанде, а этот последний отдает около 4 миллионов франков Ван Меегерену. Сделка удалась, но Ван Меегерен не испытывает удовлетворения. Он знает, на кого работают Мидль и Вальтер Хофер – на рейхсмаршала третьего рейха и коллекционера произведений искусства Германа Геринга. Геринг осуществляет эту операцию и как политический деятель, и как расхититель государственных средств: он, конечно, предназначает эту картину для своей личной коллекции…

Ван Меегерен продолжает свою работу по обогащению вермеровского наследия, перейдя от неверной жены к раскаявшейся грешнице. На новой картине (115?95 см), в центре которой фигурирует неизбежный кувшин для вина, изображен Христос с усталым лицом, отвергающий еду, предлагаемую ему служанкой. Его рука, отодвигающая блюдо, написана так, что в продолжение своего движения она направлена к голове раскаявшейся грешницы. Та, стоя на коленях в состоянии полуэкстаза, омывает правую ногу Иисуса; два фарисея на заднем плане напоминают персонажей «Тайной вечери». Явная монотонность, отсутствие порыва, тяжеловатый стиль этой картины свидетельствуют о том, что художник, сам не отдавая себе отчета, работает со все большей поспешностью.

Картина начата в конце 1942 года, когда уже завершаются переговоры о продаже «Христа и неверной жены». «Омовение ног» оставляет желать лучшего и с точки зрения своего технического исполнения. Первоначальная картина неизвестного автора XVII века, называвшаяся «Лошади и всадники», едва счищена. Кроме того, последняя сушка в печи также была не очень удачной: в результате того, что печь была плохо отрегулирована, живопись высохла слишком быстро и в нескольких местах отслоилась, что частично повредило сеть кракелюр. Ван Меегерен довольствуется довольно грубой реставрацией этих мест. Он считает, что такие дефекты будут расценены лишь как воздействие огня.

И действительно, все сходит и на этот раз. Дефекты расцениваются лишь как следствие воздействия огня даже после государственной экспертизы.

Ван Меегерен, не желая, чтобы новый «шедевр» опять попал в Германию, выбирает другого посредника из числа своих бывших товарищей по школе Яна Кока. Ян Кок, как и все предыдущие посредники, не принадлежит к людям искусства; он даже никогда не слышал о Вермере… Он – бывший правительственный чиновник в нидерландской Восточной Индии. Согласно своему обычному сценарию, фальсификатор убеждает посредника вступить в сделку. Кок встречается с де Буром (торговцем картин в Амстердаме, который в 1939 году занимался первым «де Хохом» Ван Меегерена). Тот сразу же приходит к мнению, что «Омовение ног» следует прежде всего предложить приобрести нидерландскому государству. Это единственное средство помешать немцам узнать о новом открытии.

Де Бур начинает переговоры с Королевским музеем.

После ряда тайных контактов между торговцем и различными специалистами национальных музеев голландское правительство решает представить картину на суд совета экспертов. Таким образом, впервые после появлений «Христа в Эммаусе» планируется провести экспертизу. Но на сей раз речь идет о куда менее совершенной подделке Ван Меегерена.

Д-р А.М. де Вилд – химик, Люитвайлер – реставратор картин, д-р Ханнема – директор музея Бойманса, д-р С.Д. Рул – генеральный директор Королевского музея, д-р Я.К. Ван Рехетерен Алтена – профессор Амстердамского университета, д-р Ван Схендел – хранитель Королевского музея, д-р Я.Г. Ван Хелдер – преподаватель в Утрехте и директор музея этого города составляют самый компетентный совет экспертов, который можно было собрать в Голландии в 1943 году. Эти люди изучают «Омовение ног». Все они не слишком восхищены красотой картины. Но лишь один Алтена высказывает предположение, что это подделка. Все остальные убеждены, что речь идет о подлиннике Вермера, правда, несколько разочаровывающем с художественной точки зрения. В результате совет экспертов единодушно, за исключением одного голоса, рекомендует государству купить произведение, несмотря на, казалось бы, необъяснимый отказ продавца де Бурда подвергнуть «Омовение ног» исследованию с помощью рентгенографии! Государство платит за картину 1 300 000 гульденов. Ошибочное решение в какой-то степени объясняется овладевшим тогда всеми психозом сохранение национального достояния. Ханнема впоследствии отметит:

– Всем нам не слишком понравилась эта картина, но мы боялись, что она может уйти в Германию.

Выплаченные 1 300 000 гульденов (4 400 000 франков) распределяются следующим образом: 65 000 – де Буру, 80 000 – Коку и 1 155 000 – Ван Меегерену.

С помощью этой наименее удачной подделки художнику удается осуществить свою, возможно, самую невероятную мистификацию. Это станет его последней подделкой, но его обман, доведенный уже до абсурда, так и не будет никем разоблачен.

Итак, в период с 1935 по 1943 год Ван Меегерен создает тринадцать подделок. Пять из них не были проданы. Остальные восемь принесли 7 254 000 гульденов, то есть примерно 250 миллионов франков, из которых Ван Меегерен получил самое меньшее 170 миллионов.

Вот перечень этих подделок:

Непроданные картины:

Деньги от продажи подделок обращались затем в недвижимость (более 50 отелей и домов) или тратились на приобретение подлинных произведений искусства: к 1943 году частное собрание картин Ван Меегерена представляло собой богатейшую коллекцию. В это время художник покидает свой особняк в Лорене и переезжает в Амстердам, в роскошный дом на Кайзерхрахт. Там он уже не оборудует новой мастерской и прекращает писать картины. Больше нет места иллюзиям.

Соляная шахта в Альт-Аусзее (Австрия) в 1945 году, личная коллекция Геринга, искусствоведческая комиссия союзнических держав – таковы факторы, которые привели к странной развязке этой истории.

Когда в соляной шахте в Альт-Аусзее была обнаружена картина «Христос и неверная жена», спрятанная там Герингом, это вначале вызвало радость: шедевр Вермера наконец найден. Следователей интересует лишь один вопрос: кто участвовал в продаже этой картины в нацистскую Германию? Иначе говоря, какие голландские граждане замешаны в торговле произведениями искусства, которая может быть приравнена к сотрудничеству с врагом?

Вначале вовсе не стоит вопрос об удостоверении подлинности «Христа и неверной жены». Никто не думает, что эта картина может быть подделкой, и первоначально расследование носит больше политический, чем искусствоведческий характер. Причем интересно все же отметить, что впервые предпринимается расследование, касающееся происхождения одного из недавно найденных «Вермеров». В самом деле, до сих пор различные эксперты, торговцы и покупатели вполне довольствовались теми объяснениями, довольно логичными, хотя и не лишенными таинственности, которые давали им посредники фальсификатора.

В нацистских архивах обнаруживают следы цепочки, которая от Хофера и Ван Страйвесанде, включая Мидля (который скрылся), приводит наконец к Ван Меегерену. Выясняется, что он – последнее известное звено в этой цепочке людей, связанных с продажей картины. И в конце мая 1945 года люди, ведущие расследование, появляются у Ван Меегерена.

Два офицера в форме голландской службы государственной безопасности не питают ни малейшей враждебности к этому известному благодаря своему финансовому положению художнику. Они хотят лишь получить от него конфиденциальные сведения, которые позволили бы им выяснить подлинное происхождение картины «Христос и неверная жена», учитывая и ценность этого произведения, и размер суммы, вырученной им от сделки. Они абсолютно не подозревают Ван Меегерена в какой-либо незаконной деятельности. Он просто передал картину голландскому торговцу, который взял на себя ответственность переправить ее немцам. К тому же личное богатство Ван Меегерена вполне естественно объясняется успешным ведением дел и умелым управлением своим состоянием: недвижимостью и произведениями искусства…

Но Ван Меегерен не хочет, да и не может по вполне понятным причинам, сообщить хотя бы малейшие точные сведения о некой старинной итальянской семье, которая уступила ему «Вермера». Более того, он выходит из себя и грубо выставляет за дверь двух офицеров. Это уже становится подозрительным, тем более что при таких обстоятельствах утверждение об итальянском происхождении шедевра наводит на новые подозрения: уж не работал ли Ван Меегерен «агентом связи» по переправке произведений искусства между фашистской Италией и нацистской Германией через оккупированную Голландию? И если этот человек отказывается дать объяснения, то не потому ли, что он сам лично участвовал просто-напросто в краже шедевра Вермера?

Версия о таинственном владельце картины, желающем сохранить инкогнито по причинам чисто семейного характера, уже неудовлетворительна. За ней вполне может скрываться человек, сотрудничавший с нацистами. И неожиданно Ван Меегерен понимает, что его аргументы, которые вполне годились для рынка живописи, выглядят совершенно необоснованными для государственных чиновников, которым требуются вполне реальные доказательства для расследования дела политического характера.

На прямой вопрос, имел ли он связи с нацистами, Ван Меегерен отвечает высокомерным молчанием. По мнению следователей, такое поведение неприемлемо и дает лишний повод к серьезным подозрениям. 29 мая 1945 г. Хан Ван Меегерена арестовывают по обвинению в сотрудничестве с врагом. Итак, колесо истории повернулось. Фальсификатор оказывается в отчаянном положении.

Как мы видим, события принимают абсурдный оборот. Обвиняется в коллаборационизме и разграблении художественного национального достояния человек, который на деле позволил вернуть в Голландию 200 подлинных художественных произведений… (как мы помним, именно таким образом расплатился Геринг за «Христа и неверную жену»). Но пока весь мир считает картину «подлинным Вермером», Ван Меегерен остается коллаборационистом. История оборачивается фальшью, поскольку истина принадлежит фальсификатору.

А он продолжает молчать, замыкается в тиши своей камеры, отказывается говорить со всеми, кто его допрашивает, и хранит презрительное молчание. Кроме того, отсутствие наркотиков (в частности, морфия), к которым он пристрастился, мешает ему принять определенное решение.

Полтора месяца он пребывает в опасной нерешительности. Затянувшееся молчание становится для обвинителей своего рода доказательством его виновности.

Наконец 12 июля барьер нерешительности рушится и неожиданно прорывается неудержимый поток признаний вперемешку с бранью:

– Дураки! Вы такие же дураки, как и все остальные. Не продавал я никакого национального сокровища! Я сам написал ее!..

Далее последовали другие, столь потрясающие признания, что очень скоро те, кто вел расследование, потеряли голову.

Они подозревали в нем нацистского агента – и вдруг перед ними предстал самозваный фальсификатор. Теперь уже проблема в том, чтобы проверить его утверждение. Все смещается: чтобы решить политический вопрос, теперь требуются исследования в сфере искусства.

Кроме того, масштабы дерзких притязаний Ван Меегерена порождают сомнения относительно нормальности его психики.

Коллаборационист? Фальсификатор? Патологический фантазер? А может, в этом человеке совмещаются все эти три качества? Кто же он, Хан Ван Меегерен?

Начинается проверка утверждений фальсификатора. Рентгенографический анализ «Христа и неверной жены» позволяет убедиться, что исходным полотном для этого религиозного сюжета послужила сцена охоты, как и указывал Ван Меегерен. Данное доказательство вызывает сомнение: Ван Меегерен мог сам узнать это, подвергнув в свое время картину рентгенографии. Тем не менее Вермер не мог бы написать религиозную сцену поверх сцены охоты. Бесспорно также, что картина написана той же рукой, что и другие произведения Вермера, на авторство которых претендует Ван Меегерен. И остается, наконец, подозрительным происхождение всех этих картин.

Несмотря на точные сведения, сообщенные художником, полиция и служба безопасности требуют дополнительных доказательств. Они хотят быть абсолютно уверенными, что Ван Меегерен способен имитировать мастера XVII века. Эти люди предлагают ему сделать копию «Христа в Эммаусе». Совершенно очевидно, что это свидетельствует об их неосведомленности в искусстве: ведь любой опытный художник в состоянии сделать копию с картины. Ван Меегерен сам презрительно указывает им на бессмысленность их затеи и предлагает другое. При условии, что ему будет предоставлена возможность работать в своей мастерской и полицейский будут добывать ему необходимые материалы (а также морфий), он берется создать у них на глазах нового Вермера в том самом религиозном стиле, который он ему приписал.

В конце июля в своем большом доме на Кайзерхрахт под постоянным наблюдением агентов службы государственной безопасности Ван Меегерен начинает писать своего последнего – десятого – Вермера. Это «Молодой Христос, проповедующий во храме», произведение (размером 149?142 см) столь же вермеровское, как и все остальные. Однако два месяца, которые требуются для создания полотна, проходят, мягко выражаясь, в неблагоприятных условиях. Художник окружен атмосферой подозрительности, отсутствует элементарное понимание со стороны полицейских. В мастерской царит давящая обстановка, из которой, однако, маниакальное вдохоновение Ван Меегерена извлекает пользу. Фальсификатор возвращается к своему первоначальному проекту: он открыто демонстрирует свой талант.

Впрочем, вся Голландия присутствует на этом спектакле. С конца июля в печати развернулась шумная кампания. Все обсуждают сенсационное дело Ван Меегерена. Повсюду ведутся споры. Был ли он соучастником Геринга? Нет, он – гений. Является ли он автором «Христа в Эммаусе» и других «Вермеров»? Да, но можно ли считать это творчеством? Он – фальсификатор. Но тогда он мошенник? И если ему удалось надуть Геринга, сумеет ли он убедить агентов службы безопасности?

А тем временем продолжается создание нового «Вермера». Напряженное ожидание не лишено своеобразия. Фальсификатор выступает с открытым забралом. В одной из газет появляется статья, озаглавленная: «Он пишет ради своей жизни».

Для властей самая неприятная сторона этого дела заключается именно в том простом факте, что Ван Меегерен – не крупный и не мелкий коллаборационист, а выдающийся фальсификатор. Теперь дело становится намного сложнее. Юридически трудно доказать его виновность, поскольку он сам раскрыл себя и поскольку покупатели его подделок отнюдь не случайные люди. Кроме того, задето само государство: налогоплательщики узнают, что в разгар войны они финансировали покупку, мягко выражаясь, дорогостоящей подделки. Этим объясняется довольно странное поведение в данном деле некоторых лиц… Министерские сотрудники, эксперты и светила в области искусства, торговцы картинами – все они оказываются в затруднительном положении. Правительства отнюдь не любят скандалов, затрагивающих их. Необходимо выиграть время. В конце сентября 1945 года Ван Меегерен заканчивает работу над «Молодым Христом, проповедующим во храме». Но следователи, проявляя чрезмерное усердие, требуют все новых разъяснений, все новых доказательств… С процессом по делу Ван Меегерена явно не торопятся.

11 июня 1946 г. наконец назначена по приказу министерства юстиции специальная комиссия по расследованию, в которую входят эксперты, историки искусства, химик. Прошло девять месяцев после окончания последнего «Вермера». Тем не менее интерес публики к делу не ослаб, несмотря на то что критика и искусствоведы всячески старались в течение всего этого времени, что называется, «напустить туману». В бесплодных дискуссиях, насыщенных противоречивыми мнениями, опростоволосившиеся достойные граждане пытаются заставить забыть о своей промашке. Так, Декун утверждал (и продолжает, не считаясь ни с чем, утверждать до сих пор), что «Христос в Эммаусе» и «Тайная вечеря» действительно принадлежат кисти Вермера. Другой специалист высказывает противоположное мнение. Но Ван Меегерен не намерен дать им обмануть свои ожидания и сам побуждает комиссию Кореманса (названа по имени ее председателя) активно действовать.

Ван Меегерен раскрывается здесь именно таким, каков он есть на самом деле: живым парадоксом. Фальсификатор признается, что он фальсификатор, и хочет, чтобы его доказательства стали подтверждением его гения. Он всячески содействует комиссии Кореманса в ее работе, раскрывает мельчайшие подробности своей техники. Он помогает химикам обнаружить присутствие веществ, которые он использовал и следы которых никому никогда бы не пришло в голову искать. Он руководит рентгенологами, тщательно описывая им, чтобы было ранее изображено на полотнах и какие следы первоначальных изображений еще должны просматриваться при рентгенографии. Так, он предварительно делает точный набросок того, что осталось от «Воскресения Лазаря» под написанным сверху «Христом в Эммаусе». Рентгенологи подтверждают факты. Он убеждает специалистов комиссии и, в частности, Кореманса, которые очень серьезно относится к делу и трудится над составлением солидного досье. Он направляет поиски полиции, которая обнаруживает на его вилле в Ницце многие вещественные доказательства.

Так, шаг за шагом подтверждается правота фальсификатора. Доказательства налицо. Оттягивать процесс больше нельзя.

Рано утром 29 октября 1947 года у дверей четвертой палаты амстердамского городского суда собралась огромная толпа. Сюда примчались журналисты со всего мира: из Франции, Англии, Соединенных Штатов, Италии. Слава Ван Меегерена порождена всемирным любопытством.

Уникальный процесс: обвиняемый, выступающий собственным непреклонным обвинителем, делает затруднительным вынесение приговора. Кого судят? Фальсификатора или весь мистифицированный рынок живописи?

Нельзя было, как бы того ни хотели, избежать вызова в суд непогрешимых и все же оплошавших знатоков, честных и тем не менее скомпрометированных торговцев картинами, деловых, но сомнительных посредников, безупречных, но расточительных крупных государственных чиновников. В суде пытаются спасти положение всеми средствами – законными, но чрезмерно поспешными. Им задают вопросы, но не по существу. Они дают показания, но не затрагивают сути дела. На процессе выступают 17 свидетелей, и их всех заслушивают за два часа. В среднем семи минут оказывается достаточным для каждого из них, чтобы уклониться от признаний, которые потребовали бы долгих речей. Такой процесс, который при обычных обстоятельствах затянулся бы на несколько недель, был проведен за один день, а точнее, за пять с половиной часов.

В это утро Ван Меегерен чувствует себя лучше, чем обычно. В последнее время состояние его здоровья значительно ухудшилось. Однако в тот день он выглядит вполне бодрым 58-летним человеком. С посеребренными сединой висками, с высокомерным выражением лица, черты которого слегка заострены от злоупотребления морфием и придают ему этот внешне самоуверенный вид, фальсификатор, одетый тщательно и очень элегантно, отправляется в суд. Он выходит из собственного дома и идет пешком в сопровождении толпы журналистов, фотографов и просто любопытных, переполняемых чувством симпатии. Он идет, и последние пятнадцать лет его жизни – его работы над подделками, его подпольные изыскания – уже не тяготят его. Он – герой, каким уже не надеялся стать.

Зал четвертой палаты суда представляет собой подлинный музей Ван Меегерена. Председатель суда В.Г.А. Болл восседает в председательском кресле среди этой экспозиции проданных в свое время подделок художника; одной из них – «Тайной вечерей» пришлось даже за неимением места завесить портрет королевы. Все стены зала увешаны его картинами. Имеется также экран, на котором демонстрируются диапозитивы с результатами рентгенографии.

Ван Меегерен аккуратно поворачивает голову, оглядываясь по сторонам, садится, вновь встает, снимает и вновь надевает очки, машет рукой своим близким. Каждый жест тщательно выверен. Великолепный актер, он с явным удовлетворением любуется собранием своих произведений. Он произвел большое впечатление, когда ровно в 10 часов занял свое место на скамье подсудимых.

– Вы – Хенрикус Антониус Ван Меегерен?

Ван Меегерен охотно признает это. Затем прокурор Х.А. Вассельберг зачитывает обвинительный акт. Два основных обвинения таковы: доходы, полученные мошенническим путем; подделка подписей «на некоторых картинах» «с намерением выдать их за произведения других».

– Обвиняемый, признаете ли вы эти факты?

– Признаю.

– Тогда предлагается заслушать показания специалистов, – объявляет судья.

Комиссия Кореманса в полном составе приносит присягу. Вопросы к комиссии:

– Все ли фигурирующие в деле картины созданы недавно, а не в XVII веке? Если да, является ли их автором Ван Меегерен?

Семь специалистов отвечают утвердительно. После демонстрации диапозитивов с рентгенограммами д-р Кореманс дает краткое получасовое объяснение. Он доказывает, что… все утверждения фальсификатора абсолютно точны. Кракелюры (а также пыль из китайской туши), живописные слои, присутствие фенолформальдегида, укороченный подрамник «Христа в Эммаусе» (отпиленный оригинальный кусок которого был найден полицией в Ницце) – ничто не упущено, но все излагается сверхскоростным методом: процесс не должен затягиваться, и к тому же Коремансу – странное совпадение – нужно спешить на самолет. В 11 часов он покидает зал суда и отбывает в Нью-Йорк. Его выступление в суде носило чисто технический характер. Он не стал слишком распространяться.

Сам Ван Меегерен высказывает следующее суждение об этой демонстрации, которая подтверждает, что он – фальсификатор:

– На мой взгляд, проделана блестящая работа. Я бы сказал даже выдающаяся. Теперь уже никогда нельзя будет так легко, как раньше, выдать подделку за подлинник. По моему мнению, работа подобного рода даже куда более искусна, чем… скажем, написание «Христа в Эммаусе».

Место для свидетелей занимает де Вилд, специалист, рекомендовавший нидерландскому государству приобрести «Омовение ног». Одновременно он – один из членов комиссии Кореманса, задачей которой были поиски доказательств фальсификации. Показания этого человека необходимы со всех точек зрения, поскольку именно он устанавливал подлинность картины и ему же пришлось потом доказывать, что это подделка. Он заявляет:

– Позднее я смог сделать радиографический анализ «Омовения ног», и это заставило меня изменить мнение.

Следует отметить, что это его «позднее» очень туманно. На деле лишь по настоянию и в соответствии с точными указаниями самого Ван Меегерена была проведена радиография его картин. Что же касается де Вилда, он, не боясь оказаться в смешном положении, продолжает показания, похваляясь своими познаниями и заслугами в искусстве:

– Для меня все эти проверки были очень просты. Я вскоре убедился, что обвиняемый позаимствовал в моем трактате о методах Вермера и де Хоха формулу состава почти всех красок, которые он готовил по старинному методу. Даже некоторые посторонние примеси (случайная грязь), которые я отметил в живописи Вермера, обнаруживаются и в живописи Ван Меегерена.

Смех в зале сопровождает это не совсем удачное бахвальство.

Затем выступают поочередно другие члены комиссии, подтверждая вывода Кореманса. Вслед за Страйбисом, заявившим, что он был весьма эффективным, но явно несведущим посредником и «абсолютно не помнит суммы сделдок, поскольку не сохранил никаких документов», показания дает Хоогендайк, самый крупный торговец картинами в Голландии. Судья почтительно предоставляет ему возможность излагать факты по собственному усмотрению и не задает ни одного щекотливого вопроса.

– Я попался в ловушку. Когда я увидел картину «Искупитель», я тотчас же подумал о «Христе в Эммаусе».

Историки искусства утверждали, что «Христос в Эммаусе» не может быть единственным произведением подобного рода, что должны существовать и другие. Я продал «Искупителя» Ван Бенингу. Это было в 1941 году в Роттердаме…

С первого взгляда мне показалось, что это необыкновенная картина. Обычно мое первое впечатление не обманывает меня. Но и здесь я также не мог избавиться от впечатления, оказанного на меня в свое время «Христом в Эммаусе». Это может показаться непонятным теперь, но, как вы знаете, тогда все эти сделки осуществлялись втайне. После «Тайной вечери» я продал еще две картины, в том числе такую странную, как «Исаак, благословляющий Иакова».

– Как вы объясните тот факт, что вы приняли эту картину? – спрашивает председатель суда.

– Это трудно объяснить. Теперь я сам не понимаю, как я мог ошибиться. Но мы все скатывались по одной наклонной плоскости: от «Христа в Эммаусе» к «Тайной вечере», от «Тайной вечери» к «Исааку, благословляющему Иакова». Когда я смотрю на них сегодня, я не понимаю, как это могло случиться. Возможно, психолог смог бы объяснить это лучше меня. Но обстановка военного времени в значительной степени содействовала нашему ослеплению. Не нужно забывать, что «Христос в Эммаусе» был признан подлинным и специалистами с мировой известностью. Все последующие подделки потянулись за ним, как звенья одной цепи. Вот почему их удавалось все легче продавать. Кроме того, сыграло свою роль и желание сохранить картины в Голландии.

После этих показаний Хоогендайка утреннее заседание суда завершается слушанием заключения психиатра Ван дер Хорста:

– Характер обвиняемого делает его исключительно чувствительным к критике. Этой чувствительностью, еще обостренной комплексом реванша, и объясняется его антиобщественное поведение. Я бы сказал, что его психика неуравновешенна, но он полностью отдает себе отчет в своих поступках. Изоляция могла бы оказаться пагубой для подобной натуры. Я бы не советовал тюремное заключение.

На заседании после полудня, которое продолжалось менее часа, были заслушаны семь свидетелей, которые оправдываются своим простодушием людей, введенных в обман. Но один инцидент вносит оживление в ход заседания. Д-р Ван Хелдер, которые выступал посредником в покупке государством картины «Омовение ног», пытается претендовать на роль провидца:

– Я не знаю почему, но у меня было предчувствие, что эти картины – творение обвиняемого… Я всегда чувствовал, что Ван Меегерен не слишком честный человек.

Со скамьи подсудимых Ван Меегерен окидывает его презрительным взглядом:

– Ах, вот как, у вас было предчувствие?

– Да, – отвечает Ван Хелдер, – и настоящее доказало, что я был совершенно прав. (Смех в зале).

– А когда у вас появилось это предчувствие? – продолжает художник.

– В 1942 году.

– В таком случае я хочу обратить внимание суда на тот факт, что тогда картина «Омовение ног» еще не была предложена к продаже. Она еще просто не существовала. И все же вы, несмотря на ваше счастливое предчувствие, приняли ее год спустя за бесспорно подлинного Вермера?

Слушание свидетельских показаний закончено. Председатель суда Болл обращается к обвиняемому:

– Признаете ли вы по-прежнему, что вы написали эти подделки?

– Да.

– И что вы продали их по очень высокой цене?

– У меня не было выбора. Если бы я продавал их по низкой цене, это значило бы сразу же навести на мысль, что они поддельные…

– Почему вы стали продолжать после написания «Христа в Эммаусе»?

– Я считал, что этот метод слишком хорош. Я решил продолжать главным образом не для того, чтобы создавать подделки, а для того, чтобы извлечь наибольшую пользу из чисто технического метода, который я изобрел. Я хотел по-прежнему использовать эту технику. Она просто великолепна.

Не теряя ни секунды, приступают к слушанию обвинительной речи прокурора. При этом суд не может не испытывать чувства снисходительности к обвиняемому, вызывающему всеобщую симпатию. Наиболее жесткие фразы, произнесенные прокурором в адрес Ван Меегерена, оборачиваются лишь ему на пользу и служат фактически признанием талантливого размаха его предприятия.

– Весь мир искусства потрясен, – говорит прокурор, – и поставлена под сомнение сама значимость эстетических суждений.

И прокурор делает следующее заключение:

– Максимальное наказание, предусмотренное для подобного случая уголовным кодексом, составляет четыре года лишения свободы. Но, принимая во внимание состояние здоровья и обостренную восприимчивость обвиняемого, заключение психиатра и некоторые другие смягчающие обстоятельства, я прошу суд сократить наполовину предусмотренный максимальный срок.

После этой обвинительной речи, в которой было проявлено столько понимания, фактически нет необходимости в выступлении адвоката Хелдринга. Он лишь просит суд «о максимально возможном снисхождении».

Председатель суда спрашивает обвиняемого, не хочет ли тот что-либо добавить. Ван Меегерен, очень спокойный, дает отрицательный ответ. Заседание окончено, суд удаляется на совещание.

12 ноября 1947 г. объявляется решение суда: Хан Ван Меегерен приговорен к минимальному наказанию – одному году лишения свободы. Его подделки не уничтожаются, а возвращаются их владельцам.

26 ноября 1947 г. Хан Ван Меегерен поступает в клинику Валериум. Перед этим он подписал просьбу о помиловании на имя королевы. Прокурор неофициально сообщил адвокату художника, что просьба будет удовлетворена.

30 декабря 1947 г. Хан Ван Меегерен умирает от сердечного приступа. Опрос общественности, проведенный в декабре, показал, что он был в то время самым популярным человеком в стране.

Одни включали шумы в квартеты, другие использовали песок в картинах, камни в скульптуре. Ван Меегерен пустил в ход адскую машину в самом сердце рынка живописи.