"Пир для Воронов (пер. Цитадель Детей Света)" - читать интересную книгу автора (Мартин Джордж)

Бриенна

Это Хайл Хант настоял на том, чтобы отрубить головы.

— Тарли захочет украсить ими стену, — сказал он.

— У нас нет смолы, — указала ему Бриенна. — Плоть станет разлагаться. Брось их. — Ей совсем не улыбалось ехать сквозь зеленый сумрак соснового бора, увешанной головами убитых людей.

Хант не послушался. Он сам продырявил шеи мертвецов, связал головы вместе за волосы, и прицепил их за седлом. У Бриенны не осталось другого выбора, кроме как постараться их не замечать, но иногда, особенно ночью, она чувствовала на себе их мертвые взгляды, а однажды ей приснилось, что они перешептываются друг с другом.

Когда они возвращались обратно по своим следам через мыс, на Сломанном Когте было холодно и сыро. Если днем и не было дождя, то казалось, что он вот-вот начнется. Им никогда не удавалось согреться. Даже когда они делали остановки, было сложно найти даже немного сухого дерева, чтобы разжечь костер.

К тому времени, когда они добрались Девичьего Пруда, за ними уже следовала туча мух. Вороны выклевывал глаза Шагвелла, а головы Пига и Тимеона кишели личинками. Бриенне с Подриком давно пришлось ехать на сотню ярдов впереди, только для того, чтобы держаться подальше от трупного запаха. Сир Хайл заявил, что он вообще потерял обоняние.

— Похорони их, — умоляла она его каждый вечер на стоянках, но Хант оставался непреклонным, если не сказать упрямым. — «Ему очень хочется похвастаться перед лордом Рэндиллом, что это он убил всех троих».

Хотя, к его чести, рыцарь не сказал ничего подобного.

— Сквайр-заика бросил камень, — сказал он, когда их с Бриенной ввели в покои Тарли во дворе замка Мутонов. Головы были переданы сержанту стражи, которому приказали облить их смолой и вывесить на ворота. — Фехтовальщица довершила дело.

— Всех троих? — Лорд Рэндилл посмотрел на него с недоверием.

— Так, как она сражалась, она могла бы убить и еще троих.

— Ты нашла девчонку Старков? — спросил Тарли у нее.

— Нет, милорд.

— Вместо этого ты убила несколько крыс. Доставило тебе это удовольствие?

— Нет, милорд.

— Жаль. Что ж, ты вкусила крови. Доказала то, что хотела доказать. Пора бы тебе уже снять свои доспехи и снова надеть приличную для тебя одежду. В порту стоят корабли. Один делает стоянку в Тарте. Я позабочусь о том, чтобы для тебя нашли место.

— Спасибо, милорд, однако мое слово «нет».

На лице Тарли явно читалось, что он ничего не желал сильнее, чем увидеть ее голову рядом с головами Тимеона, Пига и Шагвелла. — Ты собираешься продолжить эту глупую затею?

— Я собираюсь найти леди Сансу.

— Если будет угодно милорду, — сказал сир Хайл, — Я наблюдал за ее битвой со Скоморохами. Она сильнее большинства мужчин, и быстрее…

— Быстрый меч, — оборвал его Тарли. — Это природа Валирийской стали. Сильнее большинства мужчин? Ну да. Она каприз природы, глупо отрицать подобное.

«Людям его сорта я всегда буду противна», — думала Бриенна, — «вне зависимости оттого, что я делаю».

— Милорд, возможно о девочке знает Сандор Клиган. Если б я смогла его найти…

— Клиган стал разбойником. Похоже, теперь он заодно с Бериком Дондаррионом. Или нет, все говорят по-разному. Скажи мне, где они прячутся, и я с радостью вспорю им животы, размотаю их кишки и сожгу. Мы повесили уже дюжину разбойников, но их главарям постоянно удается ускользать. Клиган, Дондаррион, Красный Жрец, и теперь среди них еще объявилась женщина — Каменное сердце… как же ты предлагаешь их искать, если мне это не удалось?

— Милорд, я… — Ей нечего было ответить. — Все что я могу — просто попытаться.

— Тогда попытайся. У тебя есть письмо, тебе не нужно мое разрешение, да я и не собирался его давать. Если тебе повезет, ты лишь натрешь себе мозоль от седла. Если нет, возможно, Клиган подарит тебе жизнь после того, как он и его банда натешатся. А ты приползешь обратно в Тарт, унося в своей утробе какое-нибудь собачье отродье.

Бриенна проигнорировала это.

— Если милорда не затруднит, ответьте — сколько людей вместе с Псом?

— Шесть или шестьдесят, или шесть сотен. Зависит от того, у кого мы спрашиваем. — Рэндилл Тарли ясно дал понять, что он устал от их беседы. Он развернулся, чтобы уйти.

— Можем ли мы с моим сквайром просить вас о гостеприимстве, пока…

— Проси все, что угодно. Но я не стану терпеть тебя под своим кровом.

Сир Хайл Хант шагнул вперед.

— Если милорд позволит, я так понял, что это все же дом лорда Мутона.

Тарли одарил рыцаря полным яда взглядом.

— Храбрости у Мутона, что у червя. Не упоминай Мутона в моем присутствии. Что касается вас, миледи, говорят, что ваш отец хороший человек. Если это так, то мне его жаль. Некоторых боги благословляют сыновьями, некоторых дочерьми. Ни один мужчина не заслуживает такого проклятия вроде вас. Живи или умри, леди Бриенна, но не возвращайся в Девичий пруд, пока здесь правлю я.

«Слова всего лишь ветер», — повторяла себе Бриенна. — «Они не могут тебя ранить. Позволь им пролететь мимо».

— Как прикажете, милорд, — попыталась сказать она, но Тарли ушел прежде, чем она выдавила из себя первое слово. Она уходила со двора, словно во сне, не осознавая, где она находится.

Сир Хайл оказался рядом с ней.

— Здесь есть таверны.

Она покачала головой. Она не хотела разговаривать с Хайлом Хантом.

— Помнишь Вонючего Гуся?

Ее плащ все еще хранил его вонь.

— И что?

— Встретимся там завтра, в полдень. Мой кузен Алин был среди тех, кого посылали найти Пса. Я поговорю с ним.

— Зачем это тебе?

— А почему бы и нет? Если ты преуспеешь там, где Алин потерпел неудачу, я буду дразнить его несколько лет.

Сир Хайл был прав. В Девичьем пруду были таверны. Некоторые из них, правда, были сожжены во время одного из набегов, и их нужно было отстраивать заново, а оставшиеся были до отказа набиты людьми из армии лорда Тарли. Они с Подриком в тот день посетили все гостиницы, но нигде не было мест.

— Сир? Миледи? — сказал Подрик когда солнце уже клонилось к закату. — Там корабли. На кораблях есть кровати. Гамаки. Или скамьи.

Люди лорда Рэндилла все так же патрулировали доки, и их было так много, словно мух на головах тех Кровавых Скоморохов, но сержант узнал Бриенну и позволил им пройти. Местные рыбаки уже пришвартовывались на ночь и зазывали покупателей разбирать их улов, но ее интересовали корабли покрупнее, прошедшие штормовые воды Узкого моря. Полдюжины их стояло в порту, а один из них, галеас под названием Дочь Титана, уже отдал швартовы, чтобы отправиться с вечерним приливом. Вместе с Подриком они кружили подле оставшихся в порту кораблей. Хозяин «Девушки из Чаячьего города» принял Бриенну за шлюху, заявив им, что его корабль не бордель. Гарпунер с иббенийского китобоя предложил ей купить мальчишку, однако потом им повезло. На «Морском Наезднике», только что прибывшем из Староместа через Тирош, Пентос, и Сумеречный Дол, она купила Подрику апельсин.

— Чаячьий город следующий, — сказал ей капитан, — далее, если позволят шторма, вокруг Пальцев Систертона к Белой Гавани. Это чистый корабль. На «Морском Наезднике» не так много крыс, как на остальных кораблях, и у нас есть на борту свежие яйца и свежевзбитое масло. М'леди держит путь на север?

— Нет. — «Не сейчас». — Это было соблазнительно, но…

Пока они шли к следующему причалу, Подрик шаркал ногами, потом сказал:

— Сир? Миледи? Что если леди отправилась домой? Другая леди, я имею в виду. Сир. Леди Санса.

— Они сожгли ее дом.

— И все же. Там живут ее боги. А боги не могут умереть.

«Боги не могут умереть, а девочки могут».

— Тимеон был жестоким человеком и убийцей, но не думаю, что он солгал про Пса. Мы не можем отправляться на север, пока не узнаем наверняка. Будут другие корабли.

В восточной стороне гавани они, наконец, нашли прибежище на ночь на борту разбитой штормом торговой галеры под названием «Леди из Мира». Она была в плохом состоянии — потеряла во время шторма мачту вместе с половиной экипажа, но у ее хозяина не было денег на ремонт, поэтому он был рад взять несколько пенни с Бриенны, и разрешил расположиться с Подом на ночлег в пустой каюте.

Они провели беспокойную ночь. Бриенна трижды просыпалась. Один раз, когда начался дождь, другой — от скрипа, из-за которого ей показалось, что к ней крадется Ловкий Дик, чтобы ее убить. Она проснулась с ножом в руке, но ничего не случилось. В темноте тесной каюты ей понадобилась лишь секунда, чтобы вспомнить, что Ловкий Дик мертв. Когда она, наконец, умудрилась заснуть, ей приснились мертвецы. Они танцевали вокруг нее, осыпая насмешками, щипали, а она отмахивалась от них мечом. Она порезала их на кровавые ленты, но они не переставали кружить вокруг… Шагвелл, Тимеон и Пиг. Да, еще там был Рэндилл Тарли, Варго Хоут и Рыжий Роннет Коннингтон. У Роннета в руке была роза. Когда он протянул ее, она отрубила ему руку.

Она проснулась вся в поту, и провела остаток ночи, завернувшись в плащ, слушая стук дождя о палубу над головой. Ночь вышла бурной. Время от времени она слышала раскаты далекого грома, и вспоминала браавосский корабль, отчаливший вечером.

Следующим утром она вновь разыскала «Вонючего Гуся», разбудила ее неряшливую хозяйку, и заплатила ей за несколько жирных сосисок, поджаренный хлеб, полкубка вина, кувшин кипяченой воды и две чистые чашки. Пока вода закипала, женщина косо смотрела на Бриенну.

— Ты та здоровячка, которая отправилась с Ловким Диком. Я тебя помню. Он тебя обманул?

— Нет.

— Изнасиловал?

— Нет.

— Украл твою лошадь?

— Нет. Его убили разбойники.

— Разбойники? — Казалось, в женщине это только разожгло больше любопытства, чем огорчения. — Всегда думала, что Дика скорее повесят или отправят на Стену.

Они съели жареный хлеб и половину сосисок. Подрик Пэйн запивал еду водой, добавив к ней каплю вина, а Бриенна наоборот, мучила чашу вина, разбавленного водой. Она сидела и размышляла, зачем она пришла. Хайл Хант не был настоящим рыцарем. Его честное лицо было маской лицедея. — «Мне не нужна его помощь, мне не нужна его защита, и мне не нужен он сам», — говорила она себе. — «Возможно, он вообще не придет. Его слова о встрече в этом месте были лишь очередным розыгрышем».

Она собралась, было, уходить, когда сир Хайл появился.

— Миледи. Подрик. — Он взглянул на их чаши и тарелки с оставшимися остывающими в луже жира сосисками, и сказал:

— О, боги, я надеюсь, вы здесь не ели.

— Что мы ели, тебя не касается, — ответила Бриенна. — Ты разыскал кузена? Что он сказал?

— Сандора Клигана в последний раз видели в Солеварнях, в день нападения. Потом он направился на запад, вдоль Трезубца.

Она нахмурилась.

— Трезубец — длинная река.

— Верно, но не думаю, что наш песик ушел далеко от устья. Похоже, для него Вестерос растерял свое очарование. В Солеварнях он искал корабль. — Сир Хайл вытащил из сапога свиток из овечьей кожи и развернул, сдвинув сосиски. Это оказалась карта. — В старой таверне на Перекрестке Пес убил троих людей своего брата. Это здесь. Потом, он возглавил набег на Солеварни, здесь. — Он указал пальцем на Солеварни. — Его можно поймать в ловушку. Фреи здесь, у Близнецов, Дарри и Харренхолл на юге за Трезубцем, на западе у нас дерутся Блэквуды с Бракенами, а здесь, в Девичьем пруду, лорд Рэндилл. Горные тропы в Долину завалены снегом, даже если бы он смог пробраться мимо горцев. Куда остается собаке идти?

— А он не с Дондаррионом…?

— Нет. Алин в этом уверен. Люди Дондарриона тоже его ищут. Они дали слово, что повесят его за то, что он натворил в Солеварнях. Они не с ним. Лорд Рэндилл распускает слухи, о том, что это их рук дело, в надежде повернуть простой народ против Берика и его братства. Ему никогда не взять Лорда-Молнию, пока простолюдины его защищают. Есть также и другая шайка, которую возглавляет эта женщина, Каменное сердце… Любовница лорда Берика, как некоторые говорят. Вероятно ее повесили Фреи, но Дондаррион поцеловал ее, и вернул к жизни, и теперь она не может умереть, так же как и он.

Бриенна внимательно рассмотрела карту.

— Если в последний раз Клигана видели в Солеварнях, в этом месте можно найти его след.

— В солеварнях никого не осталось, но Алин сказал, старый рыцарь укрылся в замке.

— И все же, там нужно начать поиски.

— Есть один человек, — сказал Сир Хайл. — Септон. Он прошел через мои ворота за день до того, как появилась ты. Его зовут Мерибальд. Рожденный рекой и ею воспитанный, он служил здесь всю свою жизнь. Завтра утром он отправляется на обход своей паствы, и он всегда заходит в Солеварни. Мы должны отправляться с ним.

Бриенна пронзительно посмотрела на него.

— Мы?

— Я собираюсь с вами.

— Нет, ты не идешь.

— Ну, тогда я поеду с септоном Мерибальдом в Солеварни. А вы с Подриком можете идти, куда, Неведомый вас побери, пожелаете.

— Разве лорд Рэндилл снова приказал тебе за мной следить?

— Он приказал мне держаться подальше от тебя. Лорд Рэндилл придерживается мнения, что тебе пошло бы на пользу, если бы тебя хорошенько изнасиловали.

— Тогда почему ты хочешь идти со мной?

— Или это, или вернуться на ворота.

— Если твой лорд приказал тебе…

— Он больше мне не лорд.

Это ее немного охладило.

— Ты бросил службу?

— Его лордство дал мне понять, что больше не нуждается ни в моем мече, ни в моей наглости. Что в итоге одно и то же. Впредь, я буду наслаждаться полной приключений жизнью межевого рыцаря… Хотя, если мы найдем Сансу Старк, думаю, мы получим хорошую награду.

«Золото и земля, вот зачем он собрался!»

— Я собиралась спасти девочку, а не продавать ее. Я дала клятву.

— Не помню, чтобы ее давал я.

— Именно поэтому ты со мной не едешь.

На следующее утро, едва рассвело, они выехали.

Это была странная процессия: Сир Хайл на гнедом рысаке и Бриенна на высокой серой кобыле, Подрик Пэйн верхом на своей толстобрюхой кляче, и идущий следом септон Мерибальд с маленьким осликом и большой собакой. Ослик вез на себе тяжелую поклажу, и Бриенна боялась, что спина у бедного животного ее выдержит и сломается.

— Здесь еда для бедных и голодающих жителей речных земель, — пояснил септон Мерибальд возле ворот Девичьего пруда. — Зерно, орехи, сушеные фрукты, овсяная крупа, мука, ячменный хлеб, три круга желтого сыра из таверны около Ворот Дураков, соленая треска для меня, соленая баранина для собаки… О, и соль. Лук, морковка, репа, два мешка бобов, четыре — ячменя, и девять апельсинов. Признаюсь, у меня слабость к апельсинам. Я выменял эти у одного моряка, и боюсь, что это последние апельсины, которые мне удастся попробовать до весны.

Мерибальд был странствующим септоном без септы, стоя лишь на одну ступеньку выше нищенствующего брата в иерархии Церкви. Таких как он были сотни — большая группа оборванцев, чьей смиренной задачей было странствовать от одной засиженной мухами деревни к другой, проводя службы, освещая браки и отпуская грехи. Подразумевалось, что те, кого он собирался посетить, должны были его накормить и предоставить кров, но большинство были так же бедны, как и он сам, поэтому Мерибальд не мог долго оставаться на одном месте, обременяя свою паству. Добрые хозяева таверн иногда позволяли ему спать на своих кухнях или на конюшнях, а также были дозорные башни и даже несколько замков, где он знал, что ему окажут гостеприимство. Если же по дороге таких мест не оказывалось, он спал под деревьями или под заборами.

— В речных землях множество прекрасных изгородей, — сказал Мерибальд. — И старые — самые лучшие. Здесь легко можно наткнуться на забор, которому сотня лет. В такой вот ограде можно выспаться с таким же комфортом, как в гостинице, и риск, что там будут блохи гораздо ниже.

Септон не умел ни читать, ни писать, в чем он весело сознался по дороге, но он знал сотню молитв и мог на память цитировать длинные отрывки из «Семиконечной звезды» — это все, что от него требовалось в деревнях. У него было обветренное, покрытое шрамами лицо, копна густых седых волос, и морщинки в уголках глаз. Хотя он и был высоким человеком шести футов ростом, у него была привычка сутулиться, что делало его намного ниже. У него были большие и огрубевшие руки с грязными ногтями и покрасневшими суставами, и у него были самые больше ноги из всех, которые когда-либо приходилось видеть Бриенне — босые, черные и твердые как рог.

— Я уже двадцать лет не ношу башмаки, — в ответ на ее изумление сказал он. — В первый год я натер больше мозолей, чем пальцев на ногах. И всякий раз, когда я наступал на твердый камень, мои подошвы кровоточили, как резаная свинья. Но я усердно молился, и Сапожник наверху превратил мою кожу в подобие копыта животного.

— Наверху нет никакого сапожника, — возмутился Подрик.

— Есть, парень… хотя ты можешь называть его по-всякому. Скажи мне, кого из Семерых ты любишь больше всего?

— Воина, — не колеблясь, ответил Подрик.

Бриенна прочистила горло.

— В Ивенфолле септон моего отца говорил, что бог всего один.

— Один Бог, но в семи ипостасях. Это так, миледи, вы правы, указав на это, но тайна Семерых-Которые-Есть-Одно-целое не проста для понимания простых людей, а я — сама простота, поэтому я говорю о семерых богах. — Мерибальд повернулся к Подрику. — Я еще не встречал мальчишки, которому бы не нравился Воин. Однако, я уже стар, и будучи стариком, я люблю Кузнеца. Без его труда, что стал бы защищать Воин? Кузнецы есть в каждом городе и в каждом замке. Они делают плуги, с помощью которых мы выращиваем зерно; гвозди, которые нужны нам для того, чтобы строить корабли; железные подковы, чтобы уберечь копыта наших лошадей; и прекрасные мечи для лордов. Ни у кого нет сомнения в ценности кузнечного дела, и поэтому мы называем одного из Семерых в его честь, но также легко мы могли бы звать его Фермером или Рыбаком, Плотником или Сапожником. Что именно он делает — не важно. Важно, что работает. Отец правит, Воин участвует в битвах, Кузнец трудится, а вместе они делают все то, что и должен делать мужчина. Точно также, как Кузнец одна из ипостасей божества, Сапожник — одна из ипостасей Кузнеца. Это он услышал мои молитвы и исцелил ноги.

— Боги милостивы, — сказал Сир Хайл сухим голосом, — но зачем их беспокоить, когда можно было просто носить обувь?

— Хождение босым было моим наказанием. Даже святые септоны могут быть грешниками, а моя плоть так же слаба, как у всех. Я был молод и полон жизни, а девушки… септон тоже может казаться прекрасным принцем, если он единственный известный тебе мужчина, который путешествовал за пределы твоего селения. Я цитировал им «Семиконечную Звезду». Книга Девы подходит для этого лучше других. О, пока не выбросил свою обувь, я был большим греховодником. Мне стыдно вспоминать о том, скольких девушек я лишил девственности.

Бриенна неловко поерзала в седле, вернувшись мыслями к лагерю у стен Хайгардена, и пари, которое сир Хайл заключил с остальными о том, кто первый затащит ее в постель.

— Мы ищем девушку, — поведал ему Подрик Пэйн. — Дворянку, три-на-десять лет, c темно-рыжими волосами.

— А я думал, что вы ищете разбойников.

— И их тоже, — согласился Подрик.

— В основном путешественники делают все возможное, чтобы избежать подобных людей, — сказал септон, — а вы их выслеживаете.

— Мы ищем только одного разбойника, — сказала Бриенна. — Пса.

— Точно так сир Хайл и мне сказал. Пусть Семеро берегут тебя, дитя. Говорят после него остаются убиенные младенцы и изнасилованные девы. Я слышал, его называют Бешеный Пес Солеварен. Какой добрым людям прок от подобного создания?

— Девушка, о которой говорил Подрик, может быть с ним.

— Правда? Тогда мы должны помолиться за бедную девочку.

«И за меня», — подумала Бриенна, — «помолитесь и за меня. Попросите Старицу поднять повыше свой фонарь и провести меня к леди Сансе, а Воину — придать силы моей руке, чтобы я могла ее защитить». — Но вслух, где ее мог услышать и высмеять Хайл Хант за женскую слабость, она не сказала ни слова.

C таким попутчиком, который идет пешком вместе с нагруженным ослом, они продвигались очень медленно. Они пошли не по главной западной дороге, по которой однажды Бриенна с сиром Джейме проезжала в противоположную сторону, обнаружив Девичий пруд разграбленным и полным трупов. Вместо этого, они свернули на северо-запад, пройдя вдоль берега Крабьего Залива по столь узкой извилистой тропинке, что она не была обозначена даже на столь точной карте сира Хайла. По эту сторону Девичьего пруда было не найти крутых холмов, черных трясин и сосновых лесов, как на Сломанном Когте. Земли, через которые лежал их путь, были низинными и сырыми, дикая пустошь песчаных дюн и солончаков под серо-голубым сводом неба. Дорога ныряла вниз и терялась меж зарослей тростника и лиманов, и появлялась снова в миле впереди. Бриенна поняла, без Мерибальда они непременно бы заблудились. Почва часто была мягкой, поэтому местами септон выходил вперед, простукивая землю своим посохом, чтобы убедиться, что можно идти дальше. На лиги вокруг не было ни деревца, только море, небо и песок.

Ни одно место на земле не могло настолько сильно отличаться от Тарта c его горами и водопадами, с его горными лугами и тенистыми долинами. — «И все же, это место обладает своей неповторимой красотой», — решила Бриенна. Они пересекли дюжину медленнотекущих ручьев, полных жаб и лягушек, видели крачек, покачивающихся вдали на волнах залива, слышали откуда-то из глубин дюн крики птиц-перевозчиков. Однажды, им перебежала дорогу лиса, и пес Мерибальда залился диким лаем.

Здесь тоже жили люди. Некоторые жили среди камышей, в построенных из глины и соломы лачугах. Другие — рыбачили в заливе в обтянутых шкурами лодках-кораклах, и строили свои дома в дюнах на шатких сваях. Большинство, казалось, живут одни, сами по себе, вне пределов видимости других поселений. По большей части, они казались людьми робкими, но около полудня собака снова принялась лаять, и из камышей вышли три женщины с плетеной корзиной моллюсков в руках. Каждой из них он отдал по апельсину, хотя моллюсков было как грязи, а апельсины были редки и дороги. Одна из женщин уже старухой, вторая — беременной, а третья оказалась девушкой, свежей и хорошенькой, как весенний цветок. Когда Мерибальд увел их в сторонку исповедать в грехах, сир Хайл хохотнул и сказал:

— Похоже боги нас не забыли…. по крайней мере, Дева, Мать и Старица. — Подрик так удивился, что Бриенне пришлось разочаровать его и сказать, что эти трое простые болотные жители.

После того, как они возобновили путешествие, она повернулась к септону, и сказала:

— Эти люди живут лишь в дне пути от Девичьего пруда, а война их даже не коснулась.

— С них нечего взять, миледи. Все их сокровища — это устрицы, камни и лодки, а их лучшее оружие — ножи из ржавого железа. Они появляются на свет, живут, любят и умирают. Они знают, что их землями правит лорд Mутон, но немногие из них видели его, а Риверран и Королевская Гавань для них лишь названия.

— А еще они знают богов, — сказала Бриенна. — Думаю, это твоя заслуга. Сколько уже ты ходишь по речным землям?

— Вот уж скоро сорок лет, — ответил септон, и его собака громко гавкнула. — От Девичьего пруда до Девичьего пруда обход занимает полгода, а временами и больше, но не стану утверждать, что я хорошо знаю Трезубец. Я лишь издали вижу замки великих лордов. Мне больше знакомы ярмарочные городки, поселки и деревни, слишком маленькие, чтобы как-то называться, изгороди и холмы, ручьи, где может напиться томимый жаждой человек, и пещеры, в которых можно найти убежище. А еще дороги, которыми пользуется простой люд, извилистые грязные тропинки, которые не указаны на картах из пергамента. Их я тоже знаю. — Он хихикнул. — Еще бы. Мои ноги истоптали каждую милю десяток раз.

«Проселочными дорогами обычно пользуются разбойники, а пещеры — отличное место, чтобы спрятаться тем, на кого охотятся». — Укол подозрения заставил Бриенну задуматься, насколько хорошо сир Хайл знал этого человека.

— Такая жизнь выглядит очень одинокой, септон.

— Со мной всегда Семеро, — ответил Мерибальд, — и у меня есть мой преданный слуга, и пес.

— У вашей собаки есть имя? — спросил Подрик Пэйн.

— Наверное, — откликнулся Мерибальд, — но это не моя собака. Не моя.

Пес залаял и завилял хвостом. Он был огромным, лохматым созданием, по меньшей мере, десяти стоунов веса, однако дружелюбным.

— А чей же он? — спросил Подрик.

— Ну, он сам по себе, и еще Семерых. Что касается его имени, он мне его не сообщил. Я зову его просто — пес.

— O! — Подрик не знал, что собаку можно назвать просто «собакой». Мальчик немного поразмыслил над этим, а потом сказал: — У меня, когда я был маленьким, была собака. Я звал его Герой.

— А он был им?

— Кем?

— Героем.

— Нет. Он был хорошим псом. Он сдох.

— Пес охраняет меня в дороге, даже в такие тяжелые времена, как сейчас. Ни волк, ни разбойник не станет мне докучать, когда рядом со мной пес. — Септон нахмурился. — С недавних пор волки ужасно расплодились. Есть места, где человеку ничто не грозит, даже если он в одиночестве заснет под деревом. За всю свою жизнь, самая большая стая, которую я видел, была меньше дюжины волков, но те огромные стаи, которые нынче бродят вдоль Трезубца, исчисляются сотнями.

— Ты сам их видел? — спросил Сир Хайл.

— Мне посчастливилось, Семеро избавили меня от подобной встречи, но я слышал их по ночам, и не раз. Так много голосов… звук, от которого кровь застывает в жилах. Даже пес дрожал от ужаса, а ведь он загрыз с дюжину волков. — Он потрепал собаку по лохматой голове. — Некоторые говорят, что это демоны. Говорят, что стаю возглавляет волчица: громадная, серая и страшная. Говорят, она может одна утащить в зубах зубра, и капканы с ловушками ей нипочем. Что она не боится ни стали, ни огня, и убивает любого волка, который пытается на нее взобраться, и не ест ничего, кроме людской плоти.

Сир Хайл Хант засмеялся:

— Вы добились своего, септон. Глаза бедного Подрика уже стали размером с вареное яйцо.

— Ничего подобного, — возмущенно возразил Подрик. Пес гавкнул.

Той ночью они разбили свой холодный лагерь в дюнах. Бриенна отправила Подрика пройтись вдоль берега, поискать немного топляка, которое могло прибить к берегу, чтобы разжечь костер. Но он вернулся с пустыми руками по колено испачкавшись в грязи.

— Начался отлив, сир. Миледи. Там нет воды, только грязные лужи.

— Держись подальше от грязи, парень, — посоветовал септон Мерибальд. — Грязь не любит незнакомцев. Наступишь не туда, она разверзнется и проглотит тебя.

— Это ж просто грязь, — настаивал Подрик.

— Да, пока она не набьется в рот и не начнет доставать до носа. Тогда — это смерть. — Он рассмеялся, чтобы смягчить холод, идущий от его слов. — Вытрись и отведай кусочек апельсина, парень.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Они утолили голод соленой треской и съели несколько долек апельсинов, и были в пути еще до полного восхода солнца, когда позади них небо было розовым, а спереди пурпурным. Пес шел впереди, обнюхивая все встречные заросли камыша, и останавливаясь то тут, то там их пометить. Похоже, он знал дорогу не хуже самого Мерибальда. С приливом в воздухе раздались крики крачек.

Около полудня они остановились в небольшой деревне, первой, попавшейся им по дороге. Восемь домов на сваях, примостившиеся у небольшой реки. Мужчины рыбачили на реке в своих лодках, а женщины и мальчишки спустились вниз по веревочным лестницам и собрались вокруг септона Мерибальда на молитву. После службы он отпустил им грехи и оставил несколько реп, мешок бобов, и два своих драгоценных апельсина.

Вернувшись на дорогу, септон сказал:

— Будет неплохо, если сегодня на ночь мы оставим кого-то караулить, друзья мои. Селяне говорят, что они видели трех дезертиров, прятавшихся в дюнах к западу от старой сторожевой башни.

— Только троих? — улыбнулся Сир Хайл. — Трое — это мед для нашей девы с мечом. Они вряд ли побеспокоят вооруженных людей.

— Если только они не оголодали, — сказал септон. — В этих болотах есть пища, но только для тех, у кого есть глаза, чтобы ее отыскать, а эти мужчины здесь чужаки, выжившие после одних из битв. Если они пристанут к нам, сир, я умоляю вас, оставьте их мне.

— И что ты сделаешь с ними?

— Накормлю их. Попрошу их исповедаться в своих грехах, чтобы я мог им их простить. Приглашу их отправиться с нами на Тихий Остров.

— Это здорово, пригласить их идти с нами, чтобы они перерезали нам глотки во сне, — ответил Хайл Хант. — У лорда Рэндилла есть лучший способ расправы с преступниками — сталь и пеньковая веревка.

— Сир? Миледи? — сказал Подрик. — Дезертир — это преступник?

— Более или менее, — ответила Бриенна.

Септон Мерибальд был не согласен.

— Скорее меньше, чем больше. Преступников разного сорта столько, сколько птиц на свете. И у птицы-перевозчика и у морского орла есть крылья, но они не одинаковые. Менестрели любят воспевать хороших людей, которые вынуждены пойти против закона, чтобы победить какого-нибудь злого лорда, но большинство преступников скорее сродни этому ненасытному Псу, чем Лорду-молнии. Это злые люди, ведомые жадностью, угрюмые от собственной озлобленности, презирающие богов и заботящиеся только о себе. Дезертиры скорее заслуживают жалости, хотя они могут быть не менее опасными. Почти все они из простого народа, обычные люди, которые и на милю не отъезжали от своего дома с самого рождения, до тех пор, пока однажды не пришел какой-то лорд и не забрал их на войну. Плохо обутые и плохо вооруженные, они маршируют под его знаменами, часто не имея ничего лучше серпа, заточенной мотыги или самодельной булавы, которая представляет собой камень, примотанный полосками кожи к палке. Братья шагают с братьями, сыновья с отцами, друзья с друзьями. Они наслушались песен и рассказов, поэтом они идут с радостными сердцами, мечтая о чудесах, которые им предстоит увидеть, богатстве и славе, которые они обретут с победой. Война кажется им приключением, самым интересным из того, что большая часть из них когда-либо видела в жизни.

— Потом они вкушают вкус сражения.

— Для некоторых этого первого раза бывает достаточно, чтобы их сломить. Другие держатся годами, пока не теряют счет битвам, в которых сражались, но даже такой человек, переживший сотню битв, может сломаться на сто первой. Братья видят гибель братьев, отцы теряют сыновей, друзья видят, как их друзья пытаются удержать свои внутренности, после того, как их живот вспороли топором.

— Они видят как убивают лорда, который их возглавлял, а какой-то другой лорд кричит, что теперь они принадлежат ему. Их ранят, и едва раны наполовину зажили, уже получают новую. Они всегда недоедают, их обувь разваливается на куски от постоянных маршей, одежды изношены и все в дырах, и половина народа гадит себе в штаны из-за плохой воды.

— Если они хотят себе плащ потеплее, или, может быть, ржавый шлем, им нужно снять их убитого. Вскоре они начинают воровать и у живых тоже, у простых людей, на чьих землях они сражались, у точно таких же людей, какими они когда-то были. Они режут их овец и ловят кур, и находятся в полшаге оттого, чтобы начать красть и их дочерей. И вот однажды, они оглядываются вокруг и понимают, что все их друзья и родные погибли, что они сражаются под чужим командованием и под чужими знаменами, которые и узнают-то с трудом. Они не знают ни где они, ни как вернуться домой, а лорд, за которого они сражаются, не знает их имен, но он приходит, кричит им строиться в шеренги, держать линию копий, кос или заостренных мотыг, и держаться. На них несутся рыцари, люди без лица, все закованные в сталь, и металлический грохот их атаки, кажется, заполняет весь мир…

— И человек ломается.

— Он поворачивается и бежит, или отползает после битвы по телам убитых, или ускользает под покровом ночи, и находит себе какое-нибудь место, где он может спрятаться. Тогда все вспоминают о доме, которого к тому времени уже нет. И все короли, вместе с богами и лордами теперь значат для них меньше, чем кусок протухшего мяса, который позволит им прожить еще один день, или мех дрянного вина, в котором на пару часов можно утопить свой страх. Дезертир живет одним днем, от еды до еды, становясь больше похожим на зверя, чем на человека. Леди Бриенна права. В наше время странник должен остерегаться дезертиров, и опасаться их… но ему также следует их пожалеть.

Когда Мерибальд закончил, в их маленькой компании наступила глубокая тишина. Бриенна слышала только шелест ветра сквозь заросли красной ивы, и слабый крик гагары вдалеке. Она могла расслышать, как тихо и тяжело, вывалив язык, дышит пес, следуя за септоном с его ослом. Тишина все тянулась и тянулась, пока наконец, она не спросила:

— Сколько вам было лет, когда вас забрали на войну?

— Ну, я был не старше твоего паренька, — ответил Мерибальд. — Слишком молод для этого, по правде говоря, но все мои братья ушли, а я не хотел отставать от них. Вильям сказал, что я могу быть его сквайром, хоть Вилл и не был рыцарем — всего лишь слугой, вооруженный кухонным ножом, украденным в таверне. Он умер на Ступенях, так и не побывал в бою. Его сразила лихорадка, как и моего брата Робина. Оуэн умер от удара булавы, которая разбила ему голову, а его друга Джона Покса повесили за изнасилование.

— Война Девятипенсовых Королей? — спросил Хайл Хант.

— Так они называли ее, хотя я так и не увидел ни короля, ни единого пенни. И все же эта была война. Война.